Лиши меня всего

«— Ваше Святейшество, Вам есть в чём исповедаться?

— Нет.

— Ваши грехи?

— Мой самый большой грех заключается в том, что совесть меня не терзает»

— сериал «Молодой Папа», 2016 г.

      В Томе всегда так много мёртвых чувств и эмоций, которым с детства не позволяли жить, и они борются за то, чтобы выбраться наружу. Предательство и боль гниют у самой поверхности, как червивая рана. Том сдерживается, не разрешая себе испытывать все эти израненные и жестокие чувства.       Первый друг в приюте, который сдал его воспитательнице за конфету? Наказание за спасение беспомощного и раненого другими детьми животного? Вечное сомнение в его словах и поступках, вечные проверки подлинности его действий? Самая злая шутка в мире заключается в том, что, покидая приют, ты на самом деле никогда не покидаешь его.       Когда Том родился в приютской комнате, он уже знал, что боль придёт. Он знал это, как каждый ребёнок, рождённый из чрева умершей матери: он пришёл, чтобы умереть.       Сложно оставаться человеком со всеми этими чувствами, поэтому Том минимизирует ущерб, выстраивая иную личность поверх своей. Он защищает свою душу от терзаний, свой разум от потрясений, и, на самом деле, до встречи с Гарри это помогало. Раньше иные вещи имели смысл, и в этот список не входили забота, нежность и терпение. На любопытстве заканчивались многие его начинания и незавершённые дела, потерявшие свою привлекательность.       Но Гарри… дорогой Гарри имеет смысл, и это бьёт сильнее, чем Том мог представить. Ему это не нравится. Кому же понравится предательство? И вот в чём заключается несправедливость: Том больше переживает за слова и поступки, совершённые в порыве обиды, которые могут задеть Гарри. Он не привык проявлять заботу о чувствах других людей, и это пугает достаточно, чтобы возвести вокруг себя стены.       Том Реддл слаб. И дело не в головокружении, изнеможении или боли в запястьях. Он с удовольствием прикрыл бы глаза и уснул на бетонном полу, но он не собирается лишать себя момента первой встречи с Гарри в виде Волдеморта.       — Он уже должен подъехать, — сообщает Рон и, взглянув на наручные часы, закрывает книгу.       Как по команде дверь, ведущая в подвал, открывается, и слышатся неспешные шаги вниз по лестнице. Волдеморт облизывает сухие и потрескавшиеся губы и предпочитает наблюдать исподлобья, не поднимая головы. Из угла появляется Гарри с растрёпанными волосами, лицом, измазанным в пыли и саже, с диким взглядом и сжатым в кулаке портфелем. Воздух наполняется запахом гари, костра и пепелища.       Волдеморт склоняет голову в признаке любопытства, как и Рон, который, по-видимому, не ожидал, что его друг вернётся откуда бы то ни было в таком… пошатанном состоянии.       — Как ты? — спрашивает Рон, вставая со стула с книгой в руке.       Гарри смотрит исключительно на Волдеморта, который отвечает ему тем же. Никакого испуга или удивления. Гарри не ахает и не сужает глаза в замешательстве. Он знал… знал задолго до похищения. Но насколько? Это задело бы Тома, но Волдеморт принимает утаивание и предательство как само собой разумеющийся жизненный процесс. Цветы цветут и вянут, деревья разрастаются и через время гниют, реки сохнут, а дома разрушаются. Нет ничего, что не ломается и не портится.       — В полном порядке, — хрипло отвечает Гарри, и его кадык идёт вверх-вниз. Волдеморт ловит это движение и улыбается. Ему нравится, что он заставляет Гарри нервничать.       Рон кивает, идёт в сторону выхода и, остановившись плечом к плечу с Гарри и прошептав что-то ему на ухо, покидает подвал почти бесшумным лёгким шагом. Дверь захлопывается, отрезав двоих людей от остального мира, и этот звук заставляет Гарри двигаться. Он открывает рюкзак, достаёт бутылку воды и подходит к Волдеморту вплотную, смотря сверху вниз. Рюкзак падает на пол, рядом со стулом.       — У тебя, наверное, пересохло горло, — шепчет он. Волдеморт не отвечает, но и не сопротивляется, когда Гарри приподнимает его голову, чтобы аккуратно влить воду в горло. Волдеморт глотает, несколько струек скатываются из уголка рта вниз: по подбородку, горлу, ключицам. — Ты не думал, что это может быть яд?       Гарри отводит бутылку, проводит слегка дрожащими пальцами по губам Волдеморта, убирая влагу. Его глаза всё ещё дикие, зрачки расширены, чернота заполняет почти всю зелень.       — Неразумно похитить человека и, не узнав ничего, опоить его ядом.       Гарри улыбается.       — Ты прав.       Его пальцы мягко касаются подбородка Волдеморта, и эта нежность жжёт кожу, оставляет шрамы.       — Как долго, Гарри?       — Что?       Волдеморт вздыхает. Они оба понимают, о чём идёт речь, ему не нравится повторять дважды, но он всё равно спрашивает:       — Как долго ты знаешь, кто я?       Пальцы Гарри покидают его кожу. Волдеморт не оплакивает потерю, но место прикосновения холодеет. Гарри закрывает бутылку, кидает её в открытый рюкзак и присаживается на корточки, чтобы быть на одном уровне с Волдемортом.       — Помнишь, когда я пришёл с Гермионой?       Первый день лечения, задолго до их дружеских и любовных отношений.       — В тот день ты перечитывал документы.       — Да, — соглашается Гарри. — Я удивился, когда понял, что там нет ничего запрещённого.       — Подпись на бумаге остаётся лишь подписью на бумаге.       Никогда ещё компромат в виде бумажных листов не имел больше веса, чем видео, аудио и любые другие существенные доказательства.       — В таком случае имеет смысл твой контроль надо мной, желание огородить ото всех во время ломки, кроме Гермионы, самой мягкой из друзей, — Гарри хмыкает. — Ты знал, что я сорвусь.       Волдеморт не отвечает, этого и не требуется. Гарри продолжает:       — Мечтал ли ты, чтобы я оказался на твоём месте сейчас? Связанный где-то в подвале, полностью в твоей власти? Беспомощный? — с каждым предложением Гарри приближается к Волдеморту. Последнее слово он шепчет, находясь с ним нос к носу.       — Гнев, язвительность и грубость ценится мною намного выше, чем твоя беспомощность.       Вблизи от Гарри сильнее веет костром, и если прислушаться, то и нотками ладана, ароматом благовоний, который сопровождает богослужение.              — Но ты мечтал, — настаивает он.              — Мечтал, — соглашается Волдеморт, потому что это правда. Он хотел бы запереть Гарри лишь для себя одного. Он хотел бы сейчас поменяться с ним местами.       Гарри выдыхает, покачав головой, и отодвигается.       — Иногда меня пугает твоя честность.       Волдеморт пожимает плечами.       — За этим я здесь.       Его похищают ради правды, и он бы с удовольствием лгал, но, смотря на лицо Гарри, он не в силах заставить себя.       Гарри проводит пятернёй по своим спутанным волосам, и Волдеморт замечает оседавшую на них серую пыль, больше похожую на пепел. Где был Гарри? Что он сделал? Волдеморт ещё раз проходит взглядом по чужому запачканному лицу, почерневшим ногтям, мятой и не первой свежести одежде, по испачканным джинсам, особенно снизу они пропитаны то ли застывшей грязью, то ли чем-то ещё.       — Волдеморт.       И Волдеморт по привычке откликается, поднимает взгляд на Гарри, который резко задерживает дыхание.       — Это правда ты, не так ли? — это не вопрос, на который ждут ответа. — Некоторые уверены, что ты монстр.       Монстр… Так много того, что сделало маленького мальчика наполовину Томом, а наполовину Волдемортом. В одной руке он держит горечь и тоску, а в другой — злобу и ненависть. Жестокость порождает монстров, у монстров не спрашивают, хотели ли они быть нежными. Жестокие руки порождают жестокие руки, и каждый раз всё начинается заново.       — А ты считаешь меня монстром?       — Ты правда спрашиваешь меня? — Гарри приподнимает бровь.       — Я думал, твоя мораль выдержит это.       — Сейчас не важна моя мораль.              — Она важнее, чем что-либо другое, — непреклонно заявляет Волдеморт.       У Гарри дёргается уголок рта, он хочет улыбнуться, но сдерживает себя. Ему льстит, что его мнение важнее, нравится, что он всё ещё находится в приоритете.       — Считаю ли я монстром того, кто держит один из самых опасных районов, где продают наркотики, оружие, органы и людей? Меня больше интересует, считаешь ли монстром себя ты?       Спрос определяет предложение — эта истина испокон веков строит экономические отношения между людьми.       — Кто из нас не думал: монстр ли я или же это то, каково быть человеком? — говорит Волдеморт. — Лютный — живой организм, я не отслеживаю все его процессы. Если быть достаточно честным, у меня нет желания контролировать каждый вздох людей, находящихся в этой цепи.       — Но ты контролируешь множество публичных личностей.       Волдеморт в лёгком предвкушении от осознания, что не только он интересовался и копал под Гарри, Гарри делал то же самое.       — Обман заключается в том, что страх потерять контроль контролирует тебя сильнее. Из всего возможного я предпочитаю роль наблюдателя. Люди в свободном плавании раскрываются лучше, чем взаперти.       У Волдеморта затекают колени, но он не собирается менять положение. Он с детства хорош в сидении на одном месте. Будь то молитва или наказание, он одинаково принимал удары плетью или указкой.       — И ты бы никогда не запер меня?       — Нашим отношениям это не пошло бы на пользу.       — Отношениям… — бормочет Гарри и опять тянет себя за волосы. — Когда ты стал Волдемортом?       — Я всегда им был.       Гарри прикрывает глаза и шумно выдыхает.       — С тобой иногда невозможно разговаривать. Ты просто… можешь быть проще? Я задаю вопрос, а ты отвечаешь. Это несложно, Том.       Волдеморт дёргается от произнесённого имени, но кивает.       — Что ты хочешь знать?       — Как ты стал Волдемортом?       «Волдеморт — это моё прошлое, настоящее и будущее». Вот, что он хочет ответить, но Гарри не поймёт, на самом деле мало, кто понимает. Том стоял перед зеркалом, его отец смотрел на него в ответ, но Том никогда не знал своего отца по-настоящему, так что выходит, что он никогда не знал себя. И он взращивал личность Волдеморта с приюта, ограждал себя от боли задолго до того, как решил стать преступником.       — Любопытство губит множество душ. Моя не исключение. Мне стало интересно, что будет, если явится Дьявол, которого так боялись приютские воспитательницы.       Гарри заметно вздрагивает. Что в произнесённых словах послужило такой реакции? Возможно, упоминание приюта. Гарри слишком драматично реагирует на жестокость воспитателей над детьми.       — Ты бы рассказал мне? О том, кто ты?       — Позднее, — на самом деле, Волдеморт думал раскрыться постепенно на своих условиях, шаг за шагом, проверяя почву, но явно не так, как это произошло.       — Когда? — давит Гарри.       — В моём календаре не указана дата.       Гарри стонет от разочарования и трёт лицо руками, сильнее размазав грязь.       — У тебя юморное настроение? — зло шепчет он в ладони. — Я буквально сдерживаю себя… а ты, блядь, шутишь?       Водеморт молчит. И Гарри, пробормотав что-то успокаивающее себе под нос, убирает руки от лица.       — Зачем я был тебе нужен?       — Не опускай себя в моих глазах, — довольно жёстко отвечает Волдеморт. — Ты знаешь.       — Знаю, — соглашается Гарри. — Для продвижения в политике. Лёгкий способ заручиться помощью Драко, Гермионы и всех остальных, кто в скором будущем станет новыми пэрами.       Волдеморт сам склоняется ближе к Гарри, удерживая его взгляд на себе.       — Гарри. Ты великолепен.       Гарри старается игнорировать похвалу, но его покрасневшая шея выдаёт то, как ему приятно это слышать.       …И если бы люди слушали только тембр голоса, а не то, что другие говорят. Это две разные вещи. В первом случае можно найти выставку отчаяния, во втором — лишь объяснение. В имени «Гарри» скрывается мольба: «Пожалуйста, будь на моей стороне». Но Волдеморт проглатывает эти слова.       — Это перебор.       Волдеморт улыбается, и только он знает, что это выходит у него через силу.       — Нет. Благодаря этому мы здесь.       Даже если это подвал, даже если он связан, даже если это допрос. Гарри внимательно изучает его и делает вывод, который его удивляет:              — Ты не жалеешь.       — Никогда.       — Ты хотел использовать меня как пешку и выбросить.       Волдеморт крутит запястьем, у него сильно затекают руки.       — План не был совершенен, — уклончиво соглашается он.       — Ты называешь мою жизнь своим планом? — зло усмехается Гарри, скрывая за этим печаль. Но печаль несущественна, хочет сказать Волдеморт, мы все приходим в этот мир не для того, чтобы быть счастливыми. Мы приходим, чтобы страдать и выживать.       — Я называю свой план своим планом. Он был провален с самого начала, потому что ты всегда будешь больше, чем последовательность событий и действий. Ты непредсказуемая единица.       — Мне оскорбиться или поблагодарить тебя?       — Благодарность — признак благородства души.       Гарри закатывает глаза.       — Мой план перестал иметь привлекательность, как только я узнал тебя получше, — продолжает Волдеморт. — Ты совершенство, Гарри.       Гарри отводит взгляд.       — Ты такой льстец.       Это не так. Слова Волдеморта — это не угодливое восхваление с целью добиться благосклонности. Гарри — совершенство. Его вьющиеся к концам волосы, морщинка на носу, когда он смеётся, то, как стекает зубная паста по его лицу, когда он чистит зубы, его тихое сопение, когда он спит на плече Тома. Разве за это не стоит развязывать войны? Разве за это не стоит отдать весь мир?       Разве это не стоит того, чтобы наконец-то сказать правду?       — Я знаю, почему я здесь.       Вот как выглядит страдание Гарри, которое он прячет за сарказмом:       — Несложно догадаться.       Гарри боится правды, она страшит его настолько сильно, что он избегает её всеми возможными способами. Он избегает её, целуясь с Томом, проводя с ним время, увлекаясь им. Так долго…       — Вопрос в другом, почему сейчас? — спрашивает Волдеморт, подразумевая похищение.       — Я решил сделать себе подарок на день рождения, — и опять сарказм, как панцирь, спасающий от страданий.       Волдеморт выдыхает и поднимает взгляд к потолку.       — Долго ты будешь избегать интересующуюся тебя тему?       Всё тело Гарри вибрирует. Наверное, он единственный, кто думает, что ему больно. Наверное, он не задумывается, что на свете существуют одинаково испорченные души, ушибленные и сбитые с толку.       — Ты убил моих родителей?       В глазах Гарри печаль и муки выбора: покойные родители или Том. Гарри всё ещё думает об их совместном будущем, всё ещё надеется. Так наивно и по-детски, что Волдеморт, изучая лицо напротив, на мгновение хочет солгать…