Лиши меня всего

      Под щекой холодный пол; руки и ноги перетянуты верёвкой, да так, что нарушен кровоток; на протяжении нескольких минут слышно только шуршание страниц; присутствует лёгких запах плесени и мокрого бетона.       Том старается понять больше прежде, чем открыть глаза. Он медленно дышит, грудная клетка поднимается и опускается, как у спящего человека, не шевелится, даже не проверяет кончики пальцев, не хмурится и расслабляет лицевые мышцы. Он очнулся несколько минут назад, точнее сказать не может, что бы ему не вкололи, отголосок вещества всё ещё в нём: голова нещадно болит, тело до сих пор ватное, мягкое, в горле пересыхает так, будто он работал в приюте под палящим солнцем весь день без возможности сделать глоток воды.       Том думает, что похищение связано с его политической кампанией в меньшей степени, чем с теневой стороной жизни. Не многие знают и связывают Тома и Волдеморта, на самом деле таких людей можно пересчитать по пальцам одной руки. И эти люди настолько преданы и верны, что сами быстрее зарежут себя, чем попытаются похитить Гарри, и уж точно не перепутают его с Томом. А его оппоненты не настолько глупы, чтобы считать шалость с дирижаблем достойной похищения.       В любом случае Том, несмотря на то, что лежит связанный на полу, не утрачивает свою извращённую слабость к любопытству. Он вскоре узнает, кто это. Нет смысла гадать и предполагать, ему просто нужно выждать подходящий…       — Ты не спишь.       Том резко открывает глаза. Мягкий свет торшера не слепит, но теперь к головной боли добавляется головокружение и желание выблевать органы.       В полумраке на единственном железном стуле сидит человек. На его коленях развёрнута книга, но не она притягивает взгляд человека, он полностью сосредоточен на Томе.       Почему?       — Он скоро придёт.       Том ожидает продолжения, но похититель ничего не говорит.       — Кто? — хрипло спрашивает Том, когда понимает, что ответа не дождётся.       — Гарри.       Том выдыхает и медленно садится поудобнее, игнорируя головокружение, выпрямляет спину, также игнорируя стену позади себя. Его лицо утрачивает эмоции, превращаясь в восковую маску.       — В таком случае мы подождём его.       Похититель ещё несколько секунд смотрит на Тома, а затем, взяв книгу в руки, продолжает читать. На корешке написано: «Граф Монте-Кристо».       — Эдмон Дантес лелеял план мести 24 года, — говорит Том, прочищая горло. — Сколько лелеял ты?       Похититель отрицательно качает головой.       — Я не мститель.       — Тогда кто ты?       Рон Уизли переворачивает страницу книги и игнорирует вопрос.

***

Несколькими месяцами ранее.

      — Месть — попытка облегчить боль.       — Хочешь сказать, что это плохо?       — Нет, если тебе это поможет. Но, возможно, тебе просто необходимо правосудие?       Кухню освещает тусклая лампа, которую стоило бы уже давно поменять. Гарри, как и Рон, сидит на полу, игнорируя стол и стулья.       — Правосудие? Ты смеёшься? — Гарри закатывает глаза, прижав горло бутылки к губам, делает несколько обжигающих и горючих глотков и затем вытирает рот рукавом лонгслива. — Что мне сделать? Убить Фаджа, потому что тот расформировал психбольницу?       Рон предпочитает смотреть в потолок, а не на друга. Гарри предполагает, что это из-за того, что он пьёт. Никому не нравится смотреть на дорогого человека, который осознанно рушит свою жизнь.       — Или забрать то, что он любит, — предлагает Рон. — Все знают, как он надрачивает на место Министра.       Гарри фыркает.       — Я не буду баллотироваться. Ни за что на свете.       Наконец, Рон смотрит на него с ухмылкой.       — Извини, дружище, но ты был бы никудышным Министром.       Гарри поднимает бутылку в воздух, будто чокается.       — Я не сомневаюсь.       Рон кидает взгляд на бутылку и меняется в лице. Это не какая-то эмоция, лишь отголосок, микроизменение, замеченное Гарри. Такое же выражение лица у Рона появляется всякий раз, стоит упомянуть Дурслей, — горечь.       Гарри пьёт.       Они всё говорят о вреде алкоголя, что он способен вызвать болезни, даже рак, но они никогда не говорят, что ненависть к себе может расти быстрее любой опухоли.       Гарри выпивает больше половины бутылки.       Рон шумно выдыхает и говорит:       — Даже если мы найдём людей, убивших твоих родителей… Что мы сделаем? Убьём их? — он сгибает к себе одно колено и, обхватив его рукой, кладёт голову. — Ты точно почувствуешь облегчение?       Гарри нервно пожимает плечами.       — Я никого не убивал, поэтому не знаю, ясно?.. Но когда я думаю об этом… это так приятно, что даже пугает. — Гарри говорит правду. Мысли об их смерти настолько приятны, что он чувствует небывалое облегчение, обдумывая сценарии. — Ты отвернёшься от меня после таких слов?       Рон ловит бегающий взгляд Гарри и не отводит свой.       — Я могу отрицать концепцию мести, потому что не испытываю к кому-то достаточно гнева для этого, но я не отрицаю твои чувства. Если ты кого-то ненавидишь, то будем ненавидеть вместе.       Гарри поражён словами и еле останавливает себя от преждевременных извинений. Наверное, Рон будет в ярости, когда найдёт его холодное и безжизненное тело в Хэллоуин.       — Ты мой лучший друг, — вместо извинений шепчет он.       — Поверь, я знаю.       Гарри отводит взгляд на бутылку. Такой вид безопаснее, чем вид его понимающего друга. Что Рон сделает, когда Гарри убьёт себя? Эти мысли вызывают тупую боль в солнечном сплетении. Он такой отчаявшийся, что пугает сам себя.       Рон передвигается ближе и, забрав бутылку, возвращает внимание к себе. Гарри смотрит на него как на предателя, но молчит. Рон единственный, кому Гарри ничего не говорит по этому поводу.       — Ты остаёшься на всю ночь?       — Да, — отвечает Рон так, будто у него нет своих планов, будто сидеть с медленно разлагающимся другом — предел его мечтаний.       — И будешь запрещать мне пить?       — Ты знаешь ответ.       Гарри копирует позу Рона: подгибает колени и обхватывает их руками.       Возможно ли такое, что Бог лишил его родителей и взамен дал друзей, готовых заменить и отца, и мать, и крёстного? Если быть достаточно честным с самим собой, то это самая жестокая мысль, посещавшая его. Этот вечный гипотетический выбор: семья или друзья? Если бы он мог выбрать кто умрёт, а кто останется в живых, кого бы он выбрал?       Гарри прикрывает глаза от начавшейся головной боли.       Насколько Гарри милосерден и насколько жесток? Была бы его семья такая же поддерживающая, если бы убили его друзей? Желал бы он мести с таким же рвением, будь на месте родителей Рон, Гермиона и Драко?       — С чего бы ты начал поиски? — спрашивает он.       — Поиски кого?       — Убийц.       Прежде чем ответить, Рон обдумывает вопрос. Он относится к этому достаточно серьёзно, чтобы не сказать первые попавшиеся слова. Молчание между ними заставляет самого Гарри задуматься: достоин ли он такого человека?       — Для начала можно посмотреть списки освобождённых с Нурменгарда, — говорит Рон. — Люциус питает к тебе слабость, можно попросить его.       Гарри усмехается.       — О да, это так не подозрительно.       — Можно сделать это через Гермиону. Но мы не хотим её подставлять и вмешивать в такие дела.       — Точно не она, — соглашается Гарри. Ни за что и никогда не Гермиона. Она последний человек, которого стоит впутывать. — Вариантов не так много, если мы хотим сделать это без участия посторонних лиц.       Гарри открывает глаза и наблюдает за тем, как Рон барабанит пальцами по своей ноге. Через приоткрытое окно по кухне гуляет весенней ветер, Гарри поджимает пальцы ног и обхватывает их ладонями, чтобы согреть. Было бы проще выпить ещё несколько глотков, чтобы тепло побежало по венам, но в присутствии Рона весь процесс перестаёт казаться естественным и привычным. Алкоголь из спасения превращается в тюрьму.       — Ты уверен, что хочешь дойти до конца? — вопрос Рона не имеет под собой тайного умысла. Скорее, он означает, что пути назад не будет.       Гарри поднимает на него взгляд.       — Я не могу ни спать, ни есть, иногда не могу дышать из-за этого.       Рон качает головой.       — Не только из-за мести. Но и из-за алкоголя, — он указывает на бутылку рядом с собой. — Ты не можешь убить их, будучи под алкоголем или в ломке от желания выпить. Пониженная концентрация и отсутствие координации.       Гарри знает, и это одно из ограничений.       — Ты такой оптимист, — ворчит он.       — Я смотрю правде в глаза. Ты не справишься.       Вот это бьёт его под дых. Гарри резко встаёт и начинает беспорядочно ходить. Он очень хочет послать Рона, но не делает этого. Рон — это не Драко, который забудет ссору через секунду, и не Гермиона, которая простит ещё до того, как кто-то накосячит. Рон никогда не припомнит, не покажет, что его задело, но в один момент, в незначительный день, когда ты меньше всего ждёшь, он может ответить. И это не месть и не обида, это просто сведение счетов. Он искренне не понимает концепцию мести; ненавидеть кого-то до невозможности вздохнуть?       К тому же Гарри никогда бы не хотел терять Рона. Это его лучший друг, человек, знающий его от и до, ни разу не бросавший в беде, не осуждающий и уважающий. И Гарри отвечает тем же. Всегда. Каким бы пьяным или желающим выпить он ни был.       — Ты же знаешь, что я не хочу быть, — он неопределённо машет рукой, подбирая слова, но по итогу просто говорит: — Таким.       Рон наблюдает за его передвижениями по кухне с непроницаемым лицом.       — Но ты не стараешься.       — Ты же знаешь, почему я это делаю. Я не могу спать, — всё же огрызается Гарри.       Рон приподнимает бровь, как бы спрашивая: «Ты сейчас серьёзно?». Он медленно встаёт, берёт бутылку в руки и, подойдя к раковине, выливает содержимое. Гарри стонет и возводит руки к потолку.       — Это тебе ничего не даст, у меня по всему дому запасы. Что за дешёвая демонстрация?       — Ты даже не шелохнулся.       — Что? — Гарри не понимает.       — Ты даже непроизвольно не сделал шаг в мою сторону, Гарри. Даже не засомневался на секунду. Ты уверен, что жить не можешь без алкоголя?       Слова Рона заставляют остановиться и прирасти к полу.       — Хватит.       — Ты не хочешь быть алкоголиком. Я верю тебе. Ты не хочешь, чтобы спиртное контролировало тебя. Я тоже верю, — Рон выкидывает бутылку в урну под раковиной и подходит к Гарри вплотную. Он обхватывает его голову ладонями, большие пальцы ложатся на щёки. — Ты боишься… Ты в ужасе… Ты не хочешь ещё раз наложать, как в тот раз, когда мы все пытались. Но правда в том, что ты можешь потерпеть неудачу, потому что это нормально. Это нормально, когда у тебя не получается с первого раза.       Друзья считают невозможность бросить пить их общим провалом, когда на самом деле это провал одного лишь Гарри. Он один такой жалкий и бесхребетный.       Гарри мягко скидывает с себя руки Рона.       — Ты сегодня слишком мотивирующий для моего восприятия. Аж тошно.       Рон смеётся и делает шаг назад, возвращая личное пространство Гарри.       — Тогда что? — хмыкает он. — Тебя отвлекут разговоры о мести?       Пока Рон говорит, Гарри успевает сесть за стол; на полу становится холодно без горючего.       — Это лучше, чем слащавые обещания.       Рон не садится, он облокачивается о стол, скрещивает руки и смотрит в окно на объятый темнотой лес. Его губы то размыкаются, то закрываются снова. Такое бывает настолько редко, что Гарри хмурится. Обычно Рон не сомневается в своих словах.       — Что-то не так? — подталкивает к разговору Гарри. Он опять прижимает ноги к себе и обхватывает колени руками. Его любимая поза, закрывающая от мира, не показывающая как на самом деле его потряхивает.       Рон выдыхает и медленно произносит:       — Есть один человек.       — И?       Рон переводит взгляд от леса на Гарри. Он серьёзнее, чем был весь вечер, даже когда говорил о месте.       — И он, возможно, либо знает убийц, либо причастен к этому.       Гарри застывает. Ему кажется, будто и его сердце, и мир вокруг замирают. Ни движения, ни звука, ничего. Его руки намертво обхватывают тело, он каменеет, как статуя.       Рон тоже не двигается, но он хотя бы может говорить:       — Я не уверен. Это слухи.       Гарри глотает, смачивая горло. Ему срочно нужно выпить.       — Чьи слухи? — вопрос с хрипотцой.       — В Лютном шепчутся.       Что Рон делает в Лютном? На самом деле, это не так уж и важно. Гораздо важнее то, что Рон может знать.       — Расскажи мне.       Рон передвигается так, что закрывает собой весь обзор. Он будто боится, что их могут услышать, хотя они у чёрта на куличиках.       — Есть человек, который называет себя Волдемортом, — Рон понижает голос. — Он, насколько я понял, отвечает за многие вещи в Лютном. Если тебе нужно получить разрешение на продажу наркотиков — ты идёшь к его людям. Если тебе нужна помощь криминального характера — ты идёшь к его людям. Если тебе нужно кого-то убить без последствий…       — Ты идёшь к его людям, — заканчивает Гарри на выдохе и хмурится. — Но не к нему. Почему?       — Никто не знает, кто он.       — Кто-то должен знать.       Они шепчутся между собой, словно не находятся одни в доме.       — Он всегда носит маску, когда появляется. Его приближённые тоже.       — Он либо маскируется, потому что его могут узнать в обычной жизни, либо он просто любит помпезность.       — Братья говорили, что в Министерстве шепчутся о зависимости Фаджа. А если это так…       У Гарри дёргается нога. Он оттаивает. Это как учуять поблизости в море каплю крови, будучи голодной акулой.       — То наркотики поставляет Волдеморт. Он точно должен быть знаком с Министром.       — И, скорее всего, он занимает должность, — Рон заражается энтузиазмом Гарри. Они подхватывают слова друг друга на лету, вот что значит прийти в исступление.       — Я бы подумал на Люциуса, не будь у него сломана нога, — Гарри опускает ноги на пол и продолжает выбивать ритм по полу. — Или Волдеморт хромает?       — Нет, — Рон отрицательно качает головой. — Я не слышал вообще ничего о нём, кроме того, что он существует. Но об этом не говорят напрямую, ощущение, что он выдуман.       Гарри наконец интересуется:       — Откуда ты узнал про него?       — Я кое с кем встречаюсь, — уклончиво отвечает Рон. Он обычно не любит говорить о своих партнёрах, но такое явное нежелание вызывает подозрение, к тому же его партнёр связан с Лютным.       — Это не опасно?       — Мой партнёр последователь Волдеморта, но он не знает его настоящую личность и почти ничего не говорит.       — Он боится? — предполагает Гарри.       — Хуже… Он уважает.       Последние слова заставляют их молча уставиться друг на друга. Страх всегда можно понять, но уважения достоин тот, кто сам отважно борется, кто покрыт потом, кровью и грязью, кто предан и посвящает себя достойной цели. Лютный — не место для уважения, но если есть там кто-то, кто его достоин, этот человек может возвыситься чуть ли не до ранга Святых в представлении живущих там людей.       Но каким бы святым его ни делали, Волдеморт всё ещё…       — Он мог убить моих родителей.       — Мог, — соглашается Рон и тут же спрашивает: — Но для чего?       Гарри от досады бьёт по столу рукой.       — Откуда мне, блядь, знать?       Рон смотрит на место удара.       — Или он может узнать, кто это сделал. К тому же я не вижу явных причин ему убивать твоих родителей. Вряд ли они перешли ему дорогу, — но не успевает Рон закончить предложение, как резко поднимает взгляд на Гарри. Они оба понимают в один момент: — Твой отец мог узнать, кто он.       Джеймс Поттер возглавлял один из отделов вневедомственного государственного органа, агентство по борьбе с серьёзной организованной преступностью, сокращённо SOCA. Агентство работало в Соединённом Королевстве и сотрудничало (через свою сеть международных офисов) со многими иностранными правоохранительными и разведывательными органами.       — Говорят, что в Хэллоуин многие влиятельные семьи тоже пострадали, — продолжает Рон. — Но, насколько мне известно, никаких убийств.       Гарри начинает дышать через раз. Тряска от ноги переходит вверх, кажется, что даже органы потряхивает от необъяснимых чувств.       — Если это так, то какова вероятность, что этот рейд организовал Волдеморт?       Рон сканирует его взглядом с головы до пят. Гарри знает, что выглядит, как умалишённый.       — Слишком высока, — даёт ответ Рон.       — Ты мог бы?.. Ты мог бы узнать? — Гарри чуть ли не задыхается от вопроса. К его глазам подступают слёзы. Слёзы надежды и отчаяния. — Но если это опасно, даже не вздумай лезть в это. Обещай мне, — в конце концов, он заботится о друге, в конце концов, это выходит зло.       Рон на секунду прикрывает глаза, хороня горечь и боль. Скрывает чувства, чтобы не расстраивать Гарри, скрывает, чтобы самому справиться с нависшей над ними скорбью.       — Я сделаю всё возможное, чтобы не влезть в опасные вещи, Гарри. Я обещаю.       Гарри кивает, его потрескавшиеся губы сжаты и тщетно пытаются сдержать всхлипы.       — Если это так, — Гарри шумно выдыхает, всё ещё не веря, и его голос предательски дрожит. — Рон, о Боже… появился шанс. Понимаешь?.. Шанс.       Это больно. И боль сгибает Гарри пополам. Рон с силой обнимает его, прижимая к своему телу. Озноб трясёт истощавшее тело Гарри, пока Рон, непоколебимый и стойкий, принимает его боль и не прогибается под её тяжестью.       Вместо осознанной речи с губ слетают рыдания, но Рон всё равно распознаёт: «Я наконец-то могу освободиться».       Рона пробирает до дрожи, но он не позволяет себе распасться.       — Я знаю, дружище, — шепчет он, наклонившись к макушке Гарри. — Я знаю.       Горячие слёзы оставляют солёные дорожки на бледных щеках Гарри и на одежде Рона. Гарри рыдает громко, не стесняясь, в надрыв. Он цепляется за Рона как за спасательный круг, тянет на себя, словно кричит о помощи.       И Рон спасёт. Он всегда спасает.