Лиши меня всего

      — Просветите меня, Корнелиус. Сколько мне ещё предстоит склеивать разбитые вами чашки, чтобы все могли выпить чаю?       Том продолжает смотреть на министра Фаджа, когда тот смачивает горло глотком бренди в третьем часу дня. Он не торопится с ответом, растягивая момент как истинный политик.       Они сидят на удобных креслах в доме Корнелиуса в вычурном кабинете, где на громадном столе из красного дерева разбросаны листки из досье на работников Министерства, вырезки газет, валяется опрокинутая пепельница с бычками и незаконченные белые дорожки. Этот кабинет никак не вяжется с публичной личиной человека напротив. Для народа министр Фадж остается хоть и двуличной фигурой, но с приятной улыбкой и с вечными заверениями о светлом будущем; для Палаты Лордов, состоящей из Священных двадцати семей, Корнелиус не более, чем пешка, которую они избрали за подневольный характер.       Фадж всегда относился и будет относиться к тому типу людей, которым нужен покровитель. Они могут кусаться и огрызаться временами, но всегда идут за тем, кто сильнее. Том не может не восхищаться таким уникальным крепостным складом ума.       — Два года и пост министра ваш, мистер Реддл, — говорит Корнелиус после того, как ставит бокал на стол. — В моей рекомендации на следующий срок числится ваше имя. Разве этого мало, чтобы склеивать мои разбитые чашки? — спрашивает он, не скрывая ухмылку.       К тому же Тома восхищает и то, как Корнелиус стремится выгрызать себе частички свободы и манипулировать, даже находясь в таком незавидном положении. Только из-за своего восхищения противоречиями он не осаждает Корнелиуса.       Том поворачивает голову в сторону стола и натыкается на фотографию в рамке — единственное уцелевшее место в полном бардаке. Своего рода островок здравомыслия. На стекле рамки видны следы от пальцев и не единой пылинки, будто владелец часто поднимает фотографию в руки, рассматривает и протирает даже о лацканы дорогого пиджака. Это многое говорит о предмете, который так дорог сердцу, но неиспользованная белая дорожка, располагающаяся совсем рядом… о чем говорит она?       Том склоняет голову к плечу и задумывается о внутренней борьбе Корнелиуса. Он так напоминает ему Гарри в этот момент, только с Гарри интереснее в разы, он своевольный и ему совсем не нужен покровитель, лишь тот, кто сможет направить и раскрыть потенциал.       Корнелиус берет стакан и делает ещё глоток, возвращая мысли и внимание Тома в настоящее.       — Временами вы слишком беспечны, — говорит он, поворачивая голову обратно.       — Я знаю свою цену. Либо моя рекомендация, либо склонить большинство голосов Палаты Лордов в вашу сторону и голоса депутатов, как простого народа от Палаты Общин. Если даже голоса народа вы получите с помощью своей политической кампании, то что делать с пэрами? — Корнелиус наклоняется вперед, уперевшись локтями в колени. — Вы рассчитываете поджать каждого под себя? Это план сумасшедшего.       Сколько раз Том слышит за свою жизнь, что он сумасшедший?       — Это льстит мне, благодарю.       Корнелиус качает головой.       — Не говорите, что вы собираетесь это сделать.       — Не оскорбляйте меня, Корнелиус. И не распространяйте на меня свою неуверенность.       — Будем честны, некоторые пэры не благосклонны к вашей политической жизни, они чувствуют вашу опасность за километры. Ваша улыбка — это не улыбка доброго самаритянина, а буквально оскал акулы.       Том позволяет себе пожатие плечами.       — Я не стремлюсь к их благословению. Иногда страха достаточно.       — Страх как движущая сила? Вы уверены в своей политической игре в демократа?       Из-за истории с наркотиками Том даже забывает, что Корнелиус является не только зависимым, но и политиком. Он с теплотой вспоминает первые дни знакомства, когда они спорят не ради результата, а ради самого процесса. Их взгляды схожи, но фундаментальное отличие заключается в том, каков процесс достижения этих взглядов, поэтому споры неизбежны, даже если они говорят об одном и том же, но с разного ракурса.       Корнелиус в первую очередь выберет склонить голову, в то время как Том будет тем, кто заставит склониться перед ним.       — Движущая сила истории — борьба за иерархию, за доминирование, за выживание. Победа зачастую может достигаться с помощью страха перед сильнейшим, с помощью силы. Будь то сила физическая, интеллектуальная, материальная или духовная. Так строится иерархия в обществе.       — Если вы скажете такое перед народом, то они сожрут вас с потрохами.       — Политика — это сидение на двух стульях. Всегда можно приукрасить намерения и выдать их порционно, закладывая доверительный фундамент. Дать немного тем и другим. Разве вы не так пробирались на место министра, Корнелиус?       — Так и было, но я заручился поддержкой пэров и вынужден служить их идеалам и представлениям. Вы же хотите забраться высоко и взять всю власть в свои руки. Деспотичный способ. Палата Лордов не захочет терять свою власть. Они не выберут того, кто может поджать их под себя.       Том позволяет себе колкость:       — Поэтому вы были выбраны ранее?       Корнелиус бормочет себе под нос что-то похожее на: «Очень смешно» и продолжает громче:       — В любом случае проблема с иерархией заключается в том, что тот, кто пробился наверх — пытается забрать всё. Чем дальше, тем больше материальных благ начнет сосредотачиваться вокруг небольшой группы людей. В нашем случае это Палата Лордов, — Корнелиус делает ещё глоток. Он усмехается и его щёки розовеют от алкоголя. — Их блага перекрывают блага всех живущих людей Великобритании вместе взятых.       Том слышит зависть в голосе Корнелиуса и улыбается.       — Иерархия необходима, чтобы решать сложные социальные проблемы. Мы просто вынуждены организовываться. Иерархическая система лишает собственности некоторых из нас, да, это действительно проблема. Так закладывается фундамент будущего неравенства. Но надо признаться, что иерархия также является эффективным способом распределения ресурсов.       — Дело даже не в неравенстве, мистер Реддл. Невозможно избавиться от неравенства. Я веду вот к чему: как вы собираетесь влиять силой и страхом, когда их материальные блага превышают ваши собственные? Когда дело в вашем с ними неравенстве. — Корнелиус опирается на голые факты, но всё равно задевает ту часть внутри Тома, которая всё ещё живёт в приюте и выгрызает себе место в этом мире. — Вы не удержитесь на высокой позиции, если будете только эксплуатировать людей. Ваша власть будет нестабильной. Вот в чем суть.       Да что может понимать такой человек как Корнелиус, родившийся с серебряной ложкой во рту? Том вырос в издевательствах в приюте и на улице, он закален сильнее любого из Священных двадцати семей, и он знает, что страх и борьба — лучшие способы достижения желаемого.       Том закидывает ногу на ногу и устраивается удобнее, позволяя своим кистям свисать с подлокотника кресла.       — Эксплуататор и эксплуатируемый, — начинает он. — Буржуазия и пролетариат. Кто есть кто? Идентичности, по которым можно делить людей на классы — бесконечное множество. Делать это довольно легко. Всегда есть ракурс, с которого каждый из нас окажется угнетателем. Образование делает вас угнетателем, деньги, накопленные за жизнь. Возможно, угнетение таится в вашем происхождении. Возможно, у вас были богатые предки или же они относились к прослойке духовенства. Так скажите мне, Корнелиус, разве вы не эксплуатируете людей?       — Я не держу их в страхе.       По тому как Корнелиус прячет взгляд понятно, что он желает иметь такой рычаг давления. И этот спор лишь выявляет его неполноценность и зависть, которую он старается спрятать за нравственностью.       — У вас наивное представление о системе мира для министра Великобритании, — замечает Том. — Глупо полагать, что экономический статус поможет преодолеть страх. И я в любом случае тоже не настолько глуп, чтобы полагать, что только страх формирует власть. Но вы ведь не можете не согласиться, что это самый быстрый способ?       Том говорит о страхе, но не задумывается об этом в настоящем. Несколько месяцев назад он действительно подразумевал этот план как единственно подлинный: подкуп, компромат, шантаж. Что может быть эффективнее, чем держать каждого на мушке заряженного пистолета? Но, как оказалось, есть способ куда интереснее и проще в реализации, позволяющий повысить статус не только в глазах общественности, но и в глазах многих из Палаты Лордов.       Но об этом знать Корнелиусу не обязательно.       — Остальные пэры не допустят к посту того, кто может владеть большей властью, чем они. Несмотря на то, что для исключения из Палаты Лордов требуется скандал огромных масштабов, они не отдадут пост министра тому, кто может учинить его.       Том улыбается так, будто говорит с неразумным ребенком.       — Вы должны помнить, что спустя два года будет также сменяемость Палаты Лордов. Пожизненные пэры передают полномочия своим отпрыскам. Система просуществовала сотни лет и у нее имелось мало стимулов для изменений, поэтому я могу быть уверен в том, кто придет на пост.       Корнелиус откидывается на спинку и разваливается в кресле, устало вздыхая. Он искоса смотрит на дорожку на столе, но силой воли заставляет себя отвернуться.       — Да, все захотят передать пост своему чаду, но что по итогу? — По видимому спор наскучил Корнелиусу без стимулятора, он переходит к главной теме разговора: — Как вы присвоите их голоса?       — Демократия в Министерстве давно коррумпирована. Как все получают то, что желают?       Корнелиус неожиданно начинает смеяться, согнувшись, затем, почти успокоившись, под приподнятую бровь Тома поясняет свой приступ:       — Прошу прощения, у меня разыгралось воображение. Представил как вы пытаетесь с помощью денег склонить в свою сторону невинного и бедного Невилла Лонгботтома, — он всё ещё посмеивается. — Он впадет в ступор.       Том молчит и улыбается. Корнелиус перестает смеяться.       Том видит страх в глазах напротив, страх того, что он больше не вписывается в план Волдеморта. Это заставляет Корнелиуса сесть ровнее и начать наконец-то думать и размышлять вслух:       — Подкуп может сработать с кем-то вроде Гринграсс и Флинта, компромат на Нотта, Гойла и Крэбба, но всё это не сработает ни с Уизли, ни с Шеклболтом или, упаси боже, с Дамблдором. Я ещё молчу про Поттера, который унаследовал место и покойного Блэка, и отца. Его можно подкупить только литрами алкоголя, но не факт, что в ответственный момент он не уйдет в запой.       Том ставит на то, что Гарри точно уйдет в запой, но никак не комментирует это вслух. Он сосредотачивается на другой части:       — В таком случае разве подкуп и компромат не перевесят чашу весов в мою пользу?       Корнелиус хмурится и начинает постукивать пальцами по колену — нервная привычка.       — Более половины из семей тесно связаны с Малфоем. Прошу прощения за наглость, но даже ваше покровительство от Люциуса не означает, что Драко через два года поведет многие семьи за вами.       Том никак не опровергает это и не соглашается. Это молчание заставляет Корнелиуса беспокоиться:       — Вы что-то недоговариваете, мистер Реддл?       — Пойман с поличным. — Том ласково улыбается и разводит руками. От этой улыбки у Корнелиуса бегут мурашки по спине. — Под моим крылом уже есть несколько пэров, Корнелиус.       Ответ не заставляет себя долго ждать, как и предполагает Том. Корнелиус всё-таки не до конца теряет рассудок от наркотиков и подмечает атмосферу в Палате Лордов.       — Лестрейндж, Розье, Слизнорт, Эйвери и Яксли.       В действительности люди, носящие эти фамилии благосклонны к Тому по ряду причин: восхищение силой, страх, компромат или же подхалимство. Шесть голосов, включая Гонтов, может казаться хорошим результатом для начала, но не совсем удовлетворяющим.       — И я не собираюсь останавливаться на достигнутом, если мы оба понимаем о чем речь.       Корнелиус качает головой и собирается только открыть рот, как звонит телефон Тома. Он ожидает звонка, но не так быстро на самом деле, поэтому когда он бросает взгляд на телефон и видит имя Гермионы, то не может избавиться от складки, образовавшейся между бровей. Возможно, Том ошибся с расчетами, и Гарри уже громит дом.       Том сбрасывает звонок и встаёт с кресла, не обращая внимания на Корнелиуса. Он уже и так здесь задерживается больше необходимого.       — Мне нужно идти, — сообщает Том и кидает взгляд на Корнелиуса, чтобы следующие слова имели вес: — Прошу вас впредь не беспокоить меня своими общеизвестными выходками, которые могут очернить статус министра. В свое время я бы хотел получить рекомендации от выдающегося человека… Мы друг друга поняли?       Неизвестно, что так взбесило министра больше: то, как Том пренебрежительно отнесся ко встрече и из-за одного даже неотвеченного звонка сорвался с места или же то, как Том прошёлся по чужому эго.       — Вы снабжаете меня этими веществами, мистер Реддл, и ждете, что я не буду втянут в скандал? — Корнелиус сжимает ладонь в кулак. — Со всей искренностью прошу вас взять ответственность за результат своей деятельности.       Том не удивляется, он знает, что бунт на корабле возможен. Его больше поражает то, как наркотики придают Фаджу сил.       — Вы хорошо подкованы в таких вещах, Корнелиус.       — Я прошу о компромиссе, — продолжает давить он.       — Вы просите о том, чтобы я бросал дела и выгребал вас из созданных вами же проблем, — медленно произносит Том и делает паузу, чтобы сделать акцент: — С вашей стороны это звучит грубо.       Но Корнелиус не внимает голосу разума, он достаёт небольшой пакетик из нагрудного кармана и швыряет на кресло, в котором ранее сидел Том, со словами: «Это ваше». Том следит за всем полётом и некоторое время позволяет тишине кабинета надавить на собеседника прежде, чем вперить взгляд в министра.       Корнелиус шумно сглатывает, но не отступает и продолжает упрямо глядеть в ответ.       — Я могу взять ответственность за распространение, но никак не за ваш выбор. Вы в любое время можете посетить особое отделение Святого Мунго, — тихим и любезным голосом предлагает Том. — Вы сделали выбор и приняли его, Корнелиус.       Министр сжимает челюсть и наконец задает правильный вопрос:       — Вот как вы собираетесь подмять всех? Дать пэрам то, что они могут получить только от вас? — он злобно намекает на то, что делает Том с ним, но Том отмахивается от этого.       — Какого вы низкого мнения обо мне. Я собираюсь заполучить их совсем иным путем. — Он кладет руку на сердце. — Своей милосердностью и своим благодушием.       — С моего ракурса вы совсем не подходите на такого человека.       Том усмехается.       — С вашего ракурса я угнетатель, не так ли? Но вы не можете отказаться от того, на что уже дали согласие, помните о последствиях. Я великодушен к своим людям и имею ангельское терпение, но оно не безгранично.       — В ваших интересах разруливать мои проблемы, — давит Корнелиус. — Вы же хотите получить рекомендацию от достойного человека.       После неудачной попытки шантажа улыбка спадает, и лицо Тома становится пугающе пустым.       Атмосфера в кабинете стремительно меняется и возникает ощущение, будто температура падает на несколько градусов.       — Не пытайтесь играть со мной в эти игры. Следующая ваша выходка будет встречена серьезными последствиями, которые не заденут вашу политическую жизнь, но мы ведь знаем, что есть кое-что поважнее, чем пост министра, не так ли? — Том кидает мимолетный взгляд на фотографию. — Вы можете быть расстроены, если в один из дней придет письмо об автокатастрофе. Поэтому внимательнее относитесь к своим словам и действиям.       Корнелиус остается неподвижным и не ведет ни бровью на это замечание.       — Мы в одной лодке. Если вы соберетесь топить меня, то я не обещаю, что буду относиться внимательно к своим словам и действиям.       — Мне воспринять это как угрозу?       — Я бы назвал это компромиссом.       Том сдерживает себя от усталого вздоха и думает, что Корнелиус совсем не вовремя решает показать зубы. Том бы предложил ему интересную дискуссию и показательные примеры того, что бывает с людьми, которые идут ему наперекор, но телефон в кармане опять вибрирует.       — К сожалению, у меня нет на вас времени. В любом случае не важно о чем мы в конце договоримся, важно то, что мы это делаем — договариваемся. Подумайте над всем произнесенным в этой комнате на досуге и передайте мне ваше видение компромисса через несколько дней.       Том отворачивается к двери и у самого выхода добавляет:       — Примите следующие слова за небольшое напутствие, — он кивает на пакетик, брошенный на кресло. — Не разбрасывайтесь ограниченным ресурсом. Вам придётся растянуть это на несколько дней.       И только теперь Том замечает реакцию Корнелиуса — еле заметное вздрагивание тела. Насколько низко пал человек, раз угроза убийства семьи не влияет так, как урезание доступа к наркотикам?       Корнелиус меркантилен, как никто другой. И Тому это в нем нравится, но не всегда это может оказаться полезным. Куда полезнее подсаживать безвольного человека на вещества, к которым доступ в неограниченном количестве и в предоставлении полной анонимности есть только у владельца Лютного переулка.       Том покидает дом министра Фаджа и в машине позволяет себе на мгновение прикрыть веки. Из-за Гарри он всю ночь не смыкает глаз, читая и развлекая его. Это не являлось тем, к чему Том был не готов, он знал, что так и будет, знал о неустойчивом состоянии алкозависимых, о симптомах, о нездоровом желании получить дозу и о приступах.       И Том не дурак, чтобы не признаться самому себе, что вымотан. Но его усталость может конкурировать только с возбуждением и интересом из-за звонка Гермионы. Он находит это чувство интригующем и позволяет себе несколько мгновений вкусить и распознать его в мельчайших деталях прежде, чем завести автомобиль, вырулить с парковки и перезвонить Гермионе, сообщая, что он подъедет через несколько минут.       Её плачущий голос придает ему сил.       Когда Том подъезжает к дому Гарри, то первым делом замечает Бродягу, сидевшего в ногах Гермионы, которая стоит спиной к нему и даже не обращает внимание на пса, не то что на въезжающую машину.       Пока Том не выходит на улицу и не зовет Гермиону по имени, она никак не реагирует. Затем девушка резко оборачивается и становится заметен её разбитый и заплаканный вид. Том задаётся вопросом, куда бил Гарри, чтобы добиться такого эффекта. Он предполагал, что приступ прогрессирует, и знал, что лучшая мишень для этого близкая подруга Гарри — Гермиона Грейнджер, но всё равно его грызет любопытство.       Гермиона делает нервный шаг вперёд, чуть не споткнувшись о Бродягу, затем ещё один и ещё, пока не берет руку Тома в своих, сжимая так, что Том чувствует дрожь ее тела.       — Прошу, сделай все, что в твоих силах, — шепчет она с не пролитыми слезами на глазах. Том принимает сочувственный вид и хмурит брови. Он притягивает Гермиону к себе в объятия, проводя ладонью по спине девушки, успокаивая. Она цепляется в его пальто, как за спасательный круг.       — Обещаю, что сделаю все, что в моих силах, Гермиона. Но ты же понимаешь, что Гарри… — он делает паузу, будто подбирает слова. — Он своевольный.       Тому удается произнести эти слова без восхищения.       — Я буду на твоей стороне, — тут же обещает она, сильнее сжимая пальто, и ниже наклоняет голову, сдерживая рыдание. — Не только я. Драко, Рон… Мы все будем на твоей стороне, чтобы помочь Гарри.       Том продолжает поглаживать по чужой спине и ловит взгляд Бродяги через плечо Гермионы.       — Я постараюсь не разочаровать вас. Благодарю за доверие.       Гермиона еще раз всхлипывает и кивает. Такая сломленная, дрожащая и податливая. Такая доверяющая.       Она, прижимаясь, не замечает, как улыбка Тома плавно перетекает в усмешку. Бродяга громко лает, но Том игнорирует, а Гермиона, скорее всего, просто не слышит.       — Тебе нужно поехать домой, Гермиона, — мягко направляет Том.       Как и ожидалось, девушка отрицательно качает головой и отстраняется. Том стирает усмешку с лица.       — Я не могу бросить его, — уверенно говорит она.       — Я врач, Гермиона. Я справлюсь.       — Я его друг, — настаивает она.       И это именно те слова, что ждет Том. Он берет её руки в свои и сжимает, будто хочет передать силы.       — Вот именно. Если он что-то сделает тебе, то будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.       И по вздрагиванию Гермионы, Том понимает, что выигрывает этот спор.