Лиши меня всего

      Гарри сидит со стаканом воды на диване, нервно постукивая по нему пальцами. Его покрасневшие от лопнувших капилляров глаза стараются следить за передвижениями Тома по гостиной, но у него не получается достаточно сосредоточиться. Комната движется вместе с Томом, стены то приближаются, то отдаляются, а потолок норовит вот-вот рухнуть. Гарри сжимается, притягивает колени ближе к груди, пока ощущает себя маленьким и потерянным.       — Спасибо, Гермиона, что нашли время, — сердечно говорит Том в трубку с теплой улыбкой, останавливаясь и неотрывно смотря на Гарри. — Конечно, если вас это не смущает… Взаимно. Мне важно твое доверие… В таком случае мы ждём тебя, Гермиона.       Гарри не сводит глаз со стакана с водой, который держит в руках. Он никак не комментирует переход Тома и Гермионы на «ты», его больше интересует последняя часть разговора о скором прибытии подруги.       — Ты уезжаешь?       Том убирает телефон в карман штанов. Он либо делает вид, что не замечает возмущения в чужом голосе, либо и правда не видит. Ни один из вариантов не успокаивает воспаленный мозг Гарри.       — К глубокому сожалению, меня ждут сегодня в другом месте. Я постараюсь решить возникшие вопросы как можно скорее. В мое отсутствие за тобой может приглядеть либо Нагайна, либо Гермиона.       — Поэтому ты выбрал не медсестру? — язвит Гарри.       Том приближается к дивану и опускается на корточки, чтобы быть на уровне чужих глаз.       — Я взял на себя смелость предположить, что тебе будет спокойнее и привычнее иметь под рукой человека, которому ты доверяешь. Одно твое слово — и я сделаю несколько звонков.       Гарри тяжело сглатывает, не ожидая, что слова возымеют эффект над ним.       — Не имеет значения, кто будет сиделкой для меня в твое отсутствие.       — Конечно, — соглашается Том. Гарри подозревает, что тот над ним издевается, но по спокойному лицу ничего не ясно. — Ты не сомкнул глаз прошлой ночью. Как ты себя чувствуешь?       Гарри беспокойно трет нос о плечо и отвечает, что в порядке.       Они вдвоем провели несколько часов за разговором, не имеющим никакой конкретики. Ни Том, ни Гарри не упоминали ни о чем важном, не играли в игру на честность и не кидали друг в друга кусочками правды.       — В другом мире я, скорее всего, счастлив, — неожиданно даже для самого себя ночью признался Гарри. Эти слова вышли из глубин души, из мест, о которых даже он сам не имел представления.       Том остановил себя на полуслове, не реагируя на явное игнорирование Гарри всего, что Том говорил несколькими минутами ранее о зарождении медицины. Он тактично умолчал и о подтексте, скрывающимся за словами Гарри.       — Не стоит горевать о том, о чем не имеешь представления, — сказал Том в конце концов после минутного размышления. Он положил руки на подлокотники кресла, позволив кистям расслабленно свисать с них. — Размышления о вымышленном мире зачастую работают против мечтателя. По итогу он забывает, как жить в настоящем и каково это: попытаться стать счастливым.       Они позволили тишине окутать их, пока Бродяга не заскулил во сне и не перевернулся на другой бок. Тогда Гарри предложил первую пришедшую в голову тему, лишь бы не сомкнуть глаз, лишь бы не наброситься на пса из-за раздражающего резкого звука.       С каждым новым витком разговора Гарри становилось сложнее цепляться за суть, поэтому после рассуждений о нескольких способах подрывания встречи выпускников, он попросил Тома прочитать вслух учебник на латинском, ложась на диване, но не смыкая глаз. Ему не нужно понимать содержание, Гарри нуждался в тихом и размеренном голосе, пока его мысли то плыли, то скакали в разных направлениях.       Сейчас же Гарри будто иссыхает.       Он забивается глубже в угол дивана со своими чудовищными потребностями, и даже не замечает ни как у него забрали стакан из рук, ни приход Гермионы и её ласковый голос, ни уход Тома и его обещание скоро вернуться. Для Гарри ничего не имеет значения, кроме пальцев, которые не могут согнуться вокруг горлышка бутылки.       Гермиона выводит Бродягу на улицу и возвращается. Гарри не уверен, делает она это пять минут назад или полчаса. В любом случае это не имеет значения, пока на один раздражающий звук становится меньше.       — Гарри, может, поешь немного?       Гарри фокусирует взгляд с дальней стены на Гермиону, которая уже сидит на корточках около дивана. У нее покрасневшие глаза и обветренные губы, она тянет руки вперед, чтобы коснуться чужой штанины, но одергивает сама себя. Гарри проходит взглядом по её усталому виду и улыбается кончиками губ.       — Да, конечно.       Гермиона открывает рот, чтобы начать спорить и приводить доводы, но тут же его захлопывает. Она выдает тихое: «Ох», — и лучезарно улыбается, вставая и уходя на кухню, чтобы вернуться с детским пюре. Гарри послушно протягивает руки, забирает баночку и кладет в рот первую ложку еды за несколько дней. Он игнорирует желание выблевать все обратно и быстро проглатывает, не ощущая вкуса. Он съедает около половины, благодарит и отдает пюре Гермионе в руки.       — Как ты себя чувствуешь?       Гермиона выглядит обеспокоенно; её пальцы теребят этикетку на банке. Гарри предпочитает смотреть на это, чем в её глаза, когда усмехается и отвечает:       — Как будто я не спал и съел что-то, что хочется выплюнуть обратно.       Гермиона издает тихий вздох и что-то похожее на: «Ох, Гарри», — но Гарри не обращает на это никакого внимание, он предпочитает витать в своих мыслях, проигрывая в голове, как ему кажется, бесконечные дни, пока не спрашивает, сколько же дней он провел в таком состоянии. По сжатой челюсти Гермионы уже ясно, как она реагирует на вопрос.       — Четвертый день.       Гарри видит, как с её губ чуть не слетает «всего». И правда, всего четвертый день, а он уже разбит. Что же его ждет дальше? Будет ли когда-нибудь лучше?       — Как Драко? Рон? — спрашивает он, чтобы отвлечь свои мысли.       Гарри ставит голос Гермионы на второй план и вполуха слушает о подготовке к свадьбе, о раздражительности Драко, об отъезде Рона, о новых кулинарных способностях Нарциссы, которые пока невозможно назвать съедобными, о том, как все скучают по нему и поддерживают его. Он не может перестать думать о сумке, которую девушка оставила неподалеку. Его рука уже дергается в том направлении, пока мозг не цепляется за одну фразу.       — Рон уехал? — перебивает Гарри, нахмурившись.       — Да, он просил передать, что отъедет по семейным делам. У Чарли опять проблемы с заповедником.       Чарли Уизли — второй ребенок в семье Уизли, проживающий в Румынии и занимающийся разведением диких и вымирающих животных. Он не отличается скрупулезным следованием правилам, поэтому часто влипает в неприятности или проблемы, что затем требуют сторонней помощи. В последний раз он чуть не вывез одного из зверей из страны, чтобы показать тому истинную среду обитания, но в это время его смог остановить находящийся неподалеку Билл Уизли, старший брат.       Но Гарри волнует совсем не то, во что может влипнуть Чарли, его волнует, почему Рон в такой момент позволяет себе уехать. Эта новость выбивает из равновесия сильнее мысли об алкоголе. Гарри прикрывает глаза, с силой их зажмуривает и, уронив голову на ладони, запускает пальцы в волосы и тянет, пока не проясняет мысли и не отодвигает гнев на второй план. Ох, к чёрту его. Сейчас это не имеет значение.       К сожалению, в этот момент на первый план выходит иная потребность.       — Может ты поспишь? — предлагает Гермиона, предполагая, что Гарри таким образом пытается не дать себе уснуть. — Обещаю охранять твой сон.       Гарри вместо ответа перестает сжимать волосы, скатывается с дивана ближе к Гермионе и ложится на пол, не обращая внимание на спазмы в желудке, и раскидывает руки по сторонам, представляя себя ребенком в зимнюю погоду, что рисует ангела на снегу. Потолок над ним опускается ниже, и Гарри опять прикрывает глаза, напоминая себе, что реальность может быть обманчива.       — Ляг со мной, — просит он Гермиону. Она убирает баночку с недоеденной едой на стол и ложится рядом, повторяя позу. Они некоторое время лежат в тишине, рассматривая белоснежный потолок и хрустальную люстру над собой. Гарри предполагает, что Гермиона думает о том, как бы ему помочь, пока Гарри думает о том же, но в другом ключе. Он не контролирует язык, когда задает вопрос:       — Как думаешь, наша дружба существует во всех возможных реальностях?       Гермиона мягко смеется. Она радуется, что они возвращаются к разговорам, которые были у них в далекие школьные годы. Гарри помнит, что ей всегда нравились теории о параллельных мирах.       — Если ты любишь приключения так же, как и в этой, то да.       Гарри поворачивает голову в ее сторону, встречая нежность в чужих глазах. И всего на мгновение он испытывает стыд.       — Я уже не люблю их. Ты же знаешь. Приключения — это сложно.       — Ты любишь их, Гарри, — настаивает Гермиона. — Даже если сейчас ты не уверен в том, что любишь, у тебя есть я, которая всегда напомнит. Или Рон.       Это правда.       Гермиона и Рон знают Гарри лучше, чем он сам себя. Он считает, что противоречив во многих вещах, но это не мешает друзьям предугадывать желания Гарри, даже пока сам Гарри не уверен в том, к чему придет.       Гарри усмехается.       — В других вселенных ты точно такая же всезнайка, вытаскивающая нас из разного рода дерьма.       Гермиона не остаётся в долгу:       — А ты всё такой же проблемный ребёнок с манией справедливости.       Гарри не чувствует, что у него имеются силы, чтобы остаться справедливым, но знает, что всегда остается проблемным.       — И где-то там моя семья всё ещё жива, — говорит он, наблюдая за потемневшем лицом Гермионы. Она скользит рукой по полу и берет чужую ладонь в свою.       — Они все присматривают за тобой. Всегда помни об этом.       И это не то, что Гарри хочется, но он продолжает смотреть на Гермиону с мягкой улыбкой.       — Где-то там я женюсь на тебе.       Гермиона удивленно распахивает глаза и качает головой.       — Где-то там я, возможно, выхожу за Рона и терпеть не могу Драко.       — И я. Не в плане Рона. Драко легко ненавидеть, иногда кажется, что он рождён, чтобы его ненавидели.       Гермиона согласно кивает.       — Я уверена, что во всех всевозможных реальностях мы всегда вместе.       — Скорее всего, ты права.       — Я всегда права.       — Хорошо, — смеется Гарри, и этот звук сотрясается в его черепе, причиняя боль. — Ты всегда права.       Они молчат некоторое время, обдумывая сказанное. Гарри прилагает все силы на то, чтобы его левая рука, которая в захвате у Гермионы, не дрожала, и на то, чтобы не начать качаться, как при шторме на корабле с морской болезнью от движущегося мира вокруг.       — Где-то там мы боремся со злом, — продолжает Гермиона.       Гарри чувствует, как по пищеводу поднимается съеденное пюре.       — Там есть магия?       — Магия — абсурд.       — Хочу магию.       — Хорошо, — соглашается Гермиона. — Где-то там есть магия, и мы, трое подростков, боремся с великим и могучим злом.       Гарри пытается не отстать от мыслей Гермионы.       — Зачем ты там жестока со своим женихом?       — Я рациональна. Думаю, что в месте с магией, Малфои были бы ещё заносчивее временами, чем сейчас.       — Справедливо, — хмыкает Гарри. — Тогда мы бы обучались в какой-нибудь волшебной школе. Что-то по типу нашего Хогвартса, только волшебного. С тайными комнатами, волшебными зверями и запретным лесом.       — Зачем запретный лес? Это небезопасно для учеников.       — Ну, мы должны как-то искать приключения.       — Ты неисправим. Если будет запретный лес, то я хочу огромную библиотеку с кучей древних книг.       — Кто мне говорит о том, что неисправим? — поддразнивает Гарри и решает, что уже пора:       — Спасибо за это. Я чувствую себя лучше.       Гермиона внимательно рассматривает лицо напротив, выглядящее болезненно серым, и тихо отвечает:       — Я этому рада.       — Правда? — У Гарри уже ноют щеки от улыбки.       — Конечно.       — Тогда мы можем закончить лечение, а когда мне вернут мои деньги, то я свожу вас в ресторан.       Гарри видит как Гермиону эти слова бьют под дых, как её зрачки расширяются от осознания уродливой истины диалога. Она на выдохе произносит его имя.       — Честно, Гермиона. Всё хорошо. Ты можешь мне доверять.       Гарри сжимает ладонь девушки в своей, но Гермиона никак не реагирует. Она выглядит, как человек, не желавший верить в увиденное. И Гарри продолжает убеждать, пока Гермиона не ведет голову из стороны в сторону и не просит:       — Не продолжай, пожалуйста. Ты в завязке.       Гарри качает головой, и стены качаются вместе с ним. К этому ещё добавляется противное жужжание насекомых над ухом.       — Почему ты такого мнения обо мне? — упрекает он, но Гермиона не слушает. Она садится, не выдергивая руку, и хмурится, не глядя на Гарри.       Гермиона знает, что у Гарри алкогольный абстинентный синдром, проще говоря, синдром отмены. Он жаждет получить алкоголь и готов пойти на любые хитрости, как наркозависимый, готовый продать своего ребенка ради одной дозы.       Она смотрит перед собой и молчит достаточно долго, чтобы терпение Гарри подошло к концу.       — Гермиона? — его голос все ещё мягок. И это заставляет Гермиону неосознанно дернуться и вырвать руку. Она знает, что Гарри не виноват, что это не он, но его слова… иногда они причиняют боль.       — Гарри, может ты хочешь выйти на улицу? Подышать свежим воздухом? — спрашивает она, вставая и не глядя на него, поэтому не замечает, как улыбка стирается с лица Гарри, когда тот садится.       — Где мои карты? — сухо интересуется он.       Гермиона вздыхает и не отвечает на вопрос.       — Мы можем пройтись немного в лесу, тебе же всегда нравились…       Но Гарри перебивает её:       — Посмотри на меня.       Гермиона сжимает челюсть и поворачивает голову, исполняя просьбу.       — Ты же видишь, что всё со мной в порядке, — говорит Гарри, демонстрируя не дрожащие руки.       Гермиона наблюдает за тем, как всё тело Гарри содрогается от спазмов, и, видимо, из-за того, что он весь дрожит, он думает, что руки не трясутся.       — Ты не в порядке.       — Я в порядке, — отрезает он.       — Нет, Гарри, — твердо говорит Гермиона. — Это не так.       Гарри шлепает себя по плечу, убивая жужжащего комара. Гермиона хочет спросить зачем тот бьет себя, но не успевает и задать вопрос, когда Гарри спрашивает первый:       — Где мои деньги? — Он поднимается на ноги. Гермиона заставляет себя остаться на месте, в то время как тело дергается, чтобы сделать шаг назад. Лицо Гарри мрачное, с красными глазами и кривой ухмылкой.       — Том ясно дал понять, что не намерен отдавать деньги обратно, пока ты в подвешенном состоянии. Так лучше для тебя.       Гарри теряет терпение и самообладание.       — Кто он такой, чтобы решать, как будет лучше мне?       — Он твой врач.       — А ты мой друг, но тоже была не против забрать у меня всё.       Гермиона сжимает ладони в кулаки и сглатывает подступающую к горлу горечь.       — Это не так. Ты это знаешь. Мы все стараемся, чтобы тебе стало легче. — Она замолкает и тут же умоляюще продолжает:       — Пожалуйста, верь в нас, если у тебя пока нет сил верить в себя.       Но Гарри нет дела до веры. Ему нет дела даже до себя, почему его должны волновать друзья? И какого чёрта они стараются не так, как нужно ему?       — Верить? — с пугающей холодностью спрашивает он. — А почему ты не веришь мне, когда я говорю, что со мной всё в порядке? Когда я прошу вернуть мне то, что принадлежит мне? — Незаметно для самого себя он переходит на повышенный тон. — Почему я должен верить тем, кто украл у меня моё? Пошел Том к черту! Если ты с ним заодно, то тоже пошла ты к черту!       Слова хлестко бьют по Гермионе, и она отшатывается.       — Успокойся, — примирительно просит она, выставляя руки перед собой, будто хочет успокоить бешеного зверя. И это движение дает Гарри понимание, что Гермиона боится его. В любом другом состоянии он бы не сделал то, что собирается сделать, но, к сожалению, он не отдает отчет своим действиям. Его сознание туманится, а его шатает, как после того, как покрутиться вокруг себя и резко затормозить в попытке пройтись прямо и ровно.       Гарри использует страх Гермионы, когда делает шаг вперед и хватает её за запястье. Они застывают в своих позах, и в тишине гостиной слышится тихий, испуганный вздох.       — Гарри, что ты?..       — Успокоиться? — шипит он в лицо Гермионы, смотря исключительно в расширенные зрачки. — Для тебя лучше страдания друга, чем помощь ему? Что ты вообще смыслишь в дружбе? Если бы не я, обративший на тебя внимание в школьные годы, не посчитавший тебя интересной собеседницей, то где бы ты была, Грейнджер? В своем захолустье. Носила бы безвкусные платья, не расчесывала волосы и никогда… Никогда, — следующие слова он предпочитает подчеркнуть, — Драко не обратил бы на тебя внимание.       Гермиона ошеломленно трясет головой. Она не собирается верить его словам, но где-то в глубине души знает, что это правда, поэтому её хватает только на тихое:       — Пожалуйста, перестань.       Гарри, естественно, не перестает. Он зол, он так сильно зол, что забывает даже о болях в теле. Как смеют они называть себя его друзьями, если даже не видят, как он страдает? Почему они не желают помочь ему справиться с этим?       Он не понимает, почему это называют предательством, разбитым сердцем. Такое чувство, что и все кости сломаны тоже.       Следующие слова Гарри произносит от обиды, от непонимания и, наверное, совсем немного от зависти:       — Драко называл тебя грязнокровкой на первом курсе. Так понравилось, что ты раздвинула ноги?       Гермиона, не в силах что-либо произнести, каменеет всем телом. Как в замедленной съемке её глаза краснеют и увлажняются, влага скапливается в углу, а затем медленно катится вниз по щеке, горлу и пропадает в вороте свитера.       Вид слез пробуждает в Гарри совесть, но этого хватает только на то, чтобы отпустить чужое запястье, которое мертвым грузом падает вдоль тела Гермионы.       — Тебе стоит остановиться, — без эмоций предупреждает Гермиона, и это вызывает в Гарри новый виток гнева.       — Остановиться? — Гарри машет руками. — Почему я должен делать то, что ты просишь, когда ты не можешь помочь мне? Ответь мне, блядь! Какого чёрта? А как же «во всех реальностях мы вместе»? — передразнивает голос Гермионы.       — Заткнись, Гарри Джеймс Поттер, — шепчет Гермиона, сжимая челюсть. — Просто закрой свой рот.       Гарри смеётся, хватаясь за живот. Затем также стремительно разгибается с перекошенным и покрасневшим от злости лицом.       — Да пошла ты. И Рон. И Драко. И херов Том. Пошли вы все! — кричит он. — Пошла вон из моего дома. — Слюна брызжет из его рта. Он подходит ближе к девушке и произносит ей в лицо: — Выметайся. Ты нихера не стараешься.       Гермиона слизывает слезы с губ и громко сглатывает, стоически перенося все оскорбления.       Пока в гостиной бушует ураган, Бродяга скулит около входной двери и скребет её лапами, но никто его не слышит, погруженные в свои страдания.       — Когда ты возненавидишь себя ещё сильнее, Гарри, помни, что я тебя не ненавижу, — через силы выдавливает Гермиона. — Я тебя люблю.       — Да всралась мне твоя любовь, — морщится Гарри, указывая на дверь.       И Гермиона в самом деле берет вещи и, тихо попрощавшись, выходит за дверь, доставая телефон из сумки для звонка. В это время Гарри берет баночку пюре и со всей дури кидает об стену. Он обхватывает голову руками и кричит, пока не слышит, как его зовут по имени. Распахнув глаза, он понимает, что в гостиной, кроме него, никого нет.       По спине Гарри будто ползают пауки.