Лиши меня всего

      Том выгуливает Бродягу в лесу ближе к часу ночи, когда небо окрашивает яркий лунный диск. На заднем дворе нет ни единого фонаря, только теплый свет из окна дома и от луны. Том выкуривает сигарету и присаживается на пень, на котором ранее сидел Гарри, вытягивает ноги, прикрывает зевок ладонью и утомленно прикрывает глаза на несколько минут, погружаясь в фазу быстрого сна. Его внутренние биологические часы отсчитывают пятнадцать минут.       Гарри засыпает около девяти вечера, когда таблетки срабатывают как снотворное. Он тяжело и громко дышит, сжавшись в маленький комок под пледом, и дрожит, как ребенок с посиневшими губами, не желавший вылезти из воды. Том наблюдает за ним, сидя в кресле, и размышляет о том, что ему ещё предстоит сделать. У него есть несколько ветвей событий, которые зависят от Гарри и его организма, борющегося с зависимостью. Том не может с уверенностью предсказать, что случится далее, так как это неподконтрольные ему составляющие: честность Гарри насчет здоровья, стабильность его психики, развитие психоза и риски. Многие эти факторы можно вывести нетрадиционной медициной, но Том думает, что ждать психоз недолго.       Исходя из вчерашних событий, ждать остается примерно сутки до делирия, потому что Гарри уже путается в собственном сознании, перекладывая образы из прошлого на Тома. Стадия гнева сопровождается вспышками агрессии и разбиванием предметов, попадающих под руку. Сначала Гарри просит воды, а затем разбивает стакан и обещает порезать себя, если Том не даст ему напиток покрепче. Реддл прячет улыбку и даёт Гарри достаточно времени, чтобы осколки впились в ладони, принося дискомфорт, и только потом предлагает помощь и обрабатывает раны.       Он знает, что Поттер теряется во времени, но это необычная реакция для синдрома отмены. Том предполагает, что мозг Гарри защищает его от того, что происходит в промежутки между проблесками, или же сам Гарри старается подавить воспоминания. Никому не хочется помнить себя беспомощным, сломанным, кидающимся вещами и орущим непристойные вещи для получения дозы. Оскорбления никоим образом не задевают Тома, он считает их не больше, чем посторонним шумом, Тома больше привлекает чужое дрожащее тело, бегающие глаза и заплетающийся язык от неспособности здраво мыслить.       В целом Том доволен.       Он открывает глаза пятнадцать минут спустя в тот момент, когда Бродяга подбегает к нему с грязными лапами, с листьями, прилипшими к его шерсти, и высунутым языком. Том поджимает губы, встаёт с пня и идёт с псом к дому. У него есть мысль оставить Бродягу на улице.       — Жди здесь, — отдаёт он команду и, зайдя внутрь, вешает пальто на ближайший крючок. Он направляется в захламлённую кладовую за тазиком и ненужными тряпками, набирает воду и выходит обратно, где ждёт пёс, не сдвинувшись с места. Том засучивает рукава свитера, опускается на одно колено и начинает с мытья лап, методично убирая грязь и прилипшие листья. Бродяга мотает хвостом из стороны в сторону.       Том абстрагируется; его руки продолжают работу, пока мысли витают вокруг предстоящей встречи с Фаджем, нынешним министром. Корнелиус умудряется впутаться в историю с наркотиками, но Нагайна, звонившая вчера утром, сообщает, что ситуацию удалось замять до её выхода за определённые круги. Том недостаточно любит разгребать то, что делают другие люди, если ему это неинтересно, а Фадж достаточно шаблонный и невыразительный, но всё ещё нужный компонент. Большинство людей — инструменты для достижения целей, и Том не боится испачкаться или сделать то, что для него было нетипично, чтобы получить желаемое. К примеру, помыть пса.       Том убирает тряпку в тазик и не успевает отдать команду Бродяге, чтобы тот стоял смирно, как пес встряхивается. Капли с шерсти летят в разные стороны, несколько попадают на брюки и водолазку. Том прикрывает глаза, понимая, что ругать пса за его инстинкты по меньшей мере глупо, поэтому проглатывает раздражение. Он встает с колен, впускает Бродягу и заходит сам с тазиком и тряпками. Выливает грязную воду, выкидывает ненужную ткань, насыпает корм в миску пса и мельком проверяет стонущего на диване Гарри в позе эмбриона. Как бы его ни интересовала борьба Поттера, Тому необходим душ первоочередно.       Он берет запасные вещи, полотенце и принадлежности для ванны и поднимается на второй этаж. Раздевшись и забравшись в душ, Том первое время наслаждается спокойствием и одиночеством. Он не прочь проводить время с Гарри после того заявления о мести, но с каждой минутой становится труднее. С одной стороны, Тому выгодно держать Гарри в полуразваленном состоянии, а с другой — становится уныло наблюдать за ежечасными страданиями.       Том намыливает тело и включает прохладный душ. Он наслаждается каплями, скользящими по телу, пока ему не кажется, что скулит пёс. Для верности он отключает воду и застывает всем телом, прислушиваясь. В таком положении он остается недолго, пока не слышит лай собаки и команду Гарри: «Нельзя».       Том обтирается полотенцем, заворачивает его вокруг бедер и, открыв дверь ванной, бесшумно спускается по лестнице. Чем ближе первый этаж, тем отчетливее слышна возня и бормотания. Том останавливается в тени на первой ступени. Такое положение открывает обзор на кухню и Гарри, сидевшего около дверцы под раковиной. Он нетерпеливо дергает за ручку, наклоняется корпусом вперед и шарится в поисках банки из-под средства для мытья посуды. Как только её достает, то на мгновение прижимает к себе, испустив долгий и протяжный выдох облегчения, и дрожащими пальцами пытается открыть её, что, естественно, не получается из-за резких и неуклюжих попыток. Гарри сцепляет зубы вместе и в приступе беззвучной ярости бьет кулаком несколько раз по полу. Ему, видимо, совсем нет дела до шума.       Гарри отчаянно пробует открыть банку с помощью зубов, и когда крышка наконец поддается, он, недолго думая, подносит её ко рту.       Том прислоняется к стене и с интересом наблюдает из своего неосвещенного лунным светом укрытия.       Гарри не успевает сделать глоток и выплевывает содержимое изо рта на пол, затем подрывается, открывает кран и полощет рот. Его тело время от времени вздрагивает от позывов выблевать моющее средство, но парень справляется с этим.       Том ухмыляется настойчивости Гарри в вопросе алкоголя и самую малость оскорбляется, что тот думает, будто Реддл даст ему такое преимущество, как сорвать планы, думает, будто Том не проверяет каждую ёмкость в доме. Он продолжает стоять так до тех пор, пока Поттер не соскальзывает на пол.       Гарри притягивает колени к груди, обхватывает их руками и наклоняет голову, пряча её от мира. Его плечи подрагивают от беззвучного плача, пальцы ног поджимаются. Бродяга скулит и ложится рядом, утыкаясь носом в хозяина, но Гарри никак не реагирует. В свете луны на грязном полу кухни он выглядит жалко и одиноко.       Том даёт достаточно времени Гарри, чтобы тот почувствовал себя брошенным, и затем наступает на скрипучую половицу, обозначив своё присутствие, но парень не поднимает головы, сильнее сжавшись. Том подходит ближе, опускается на колени перед Гарри и добавляет в голос нежности, когда спрашивает:       — Что случилось, Гарри?       — Где ты был? — бормочет Гарри в колени.       — Выгуливал Бродягу.       — Пёс здесь.       — Он испачкал меня, пришлось идти в душ.       Комнату наполняет отчаянный звук, что-то среднее между смехом и рыданием. Гарри вскидывает голову и одаривает Тома злым взглядом. Его глаза красные и сухие. Он поддерживает прямой взгляд не более секунды, переместив его на безопасное место — переносицу.       — Ты обещал помочь мне. Обещал позаботиться, — цедит он. — Так вот, Том. Где ты, чёрт возьми, был?       Том хмурит брови. Навязывание вины на нём не сработает, Гарри должен это уяснить.       — Тебе нужно встать с пола, выпить таблетки и воду.       Гарри смеётся. Он начинает слегка покачиваться из стороны в сторону.       — Я уже попил, если ты не заметил.       Том кидает взгляд на бутылку моющего средства.       — Мне это надо, понимаешь? — Голос Гарри из гневного преображается в милостивый. — Совсем немного. — Том кивает и отвечает, что понимает. — Я сделаю только глоток. Обещаю. Мне станет лучше, и мы продолжим. Всего глоток, Том.       — Нет, Гарри.       — Один глоток.       — Нет.       — Пожалуйста.       Гарри падает на пятую точку и облокачивается спиной и головой на шкаф. Он потухший и измученный, с синяками под глазами и искусанными губами. Какой бы сон ему не снился, он достаточно потрепал нервы.       — Мне это нужно, — шепчет Гарри, проглатывая половину звуков в нервном выдохе.       Том передвигается ближе, потеснив пса, берёт чужие трясущиеся ладони в свои и сжимает их.       — Никто не говорил, что будет легко. Но ты прекрасно справляешься.       Гарри отрицательно качает головой.       — Всё плохо. Давай закончим.       — Почему ты так считаешь? — Том поглаживает чужие костяшки, переходит выше к запястью и останавливает пальцы на пульсе.       — Я не выдержу, — признается Гарри. — Эти сны меня уничтожат… и боль. Я так устал от боли. Её слишком много.       — Кошмары никуда не уходят, как и боль. Тебе придется научиться жить с этим.       Гарри мотает из стороны в сторону, как болванчик. Его пульс учащается.       — Я не могу жить с потерями, — шепчет. — Я не могу жить с тем, что невозможно исправить, понимаешь?       Том замечает в глазах Гарри руины, кладбище с ограждением и крестами и семнадцатилетнего парня, стоявшего на коленях в сырой земле, не верующего, не понимающего. Сокрушенного. Он похож на разгромленный дом, из которого выносят всех и всё, кроме одиноко висевших на стенах семейных фотографий.       Том плавно передвигается ближе, заключая трясущегося Гарри в объятия. Тот слишком громко задерживает дыхание.       — Я понимаю тебя, Гарри. Перестань стараться быть неуязвимым.       И Гарри издает самый чудесный звук — выдох поражения. Он всхлипывает, пряча лицо в шее Тома.       Гарри будто трескается и рассыпается на мелкие частицы, проскальзывая между пальцев. Том прижимает его ближе, удерживая на плаву. Гарри цепляется за оголенную спину, вжимается пальцами до вмятин, брыкается, но всё равно прижимается теснее, только бы чувствовать, что он не одинок.       Гарри держит Тома крепко, как тот, кто вот-вот потеряет собственную жизнь.       — Бывает боль, которую не выплакать, — мягко говорит Реддл. — Она предназначена только для того, чтобы выковать орудие.       Тому не нужно, чтобы Гарри слышал его сейчас, ему нужно, чтобы в момент уязвимости Гарри подсознательно вспоминал эти слова. Ему интересно, какое орудие по итогу сотворит Поттер, используя свои страдания вместо ковки.       Спустя некоторое время Гарри чуть отодвигается. Том позволяет ему это, скрывая любые признаки эмоций. Гарри не выглядит успокоившимся, но он выглядит достаточно осознанным для нормального разговора.       — Ты видел это? — хрипло спрашивает он, держа глаза опущенными.       — Боюсь, тебе придется быть конкретнее.       — Это крутили по телевизору несколько раз, как какое-то дерьмовое ток-шоу.       Репортаж об убийстве, понимает Том. Это то, что он пропускает по телевизору, занятый в Хэллоуин делами, но это то, что он читает в газетах позже. На первой полосе, большими буквами и с фотографией с места преступления — Том считает это безвкусицей.       — Да, видел.       Гарри болезненно хмыкает.       — Ты считаешь это справедливым?       По интонации ясно, что Гарри не интересует ответ. Эта вежливость — предлог для продолжения.       Считает ли Том, что убийство семьи Гарри — это справедливый акт? Он не может ответить честно, потому что смерть для него — неотъемлемый конец жизни, который невозможно идентифицировать как справедливый или же нет. Смерть просто существует. Когда-то он желал с ней бороться, пока не понял, что страх перед ней — это первородный инстинкт.       Но Том знает, что такой ответ неприемлем.       — Я многие вещи считаю несправедливыми, — выбирает он безопасный ответ, но Гарри его и не слышит. Его руки падают вниз от тяжести, вероятно, больше не в силах держаться за Тома. Реддл предпочитает перекочевать свои ладони на чужие колени, продолжая предлагать тактильную поддержку.       — Отец повторял с детства, что видеть несправедливость и молчать — значит участвовать в ней. Мать говорила о милосердии.       — Что говорил крёстный?       Гарри хмыкает.       — Что нужно держать удар, но сейчас мне это не слишком поможет.       Том некоторое время обдумывает слова. Поттер никак не реагирует на паузу, находясь мыслями за тысячами миль отсюда.       — Ты не знаешь, за кем следовать?       — Глупо, не так ли? — Гарри пожимает плечами. — Следовать словам умерших.       — Глупое — то, что ты таким посчитаешь. Раньше слова переходили только из уст в уста. Совсем не глупо помнить то, что говорят твои родители.       Гарри трет лицо, проводит ладонью по волосам и у основания сжимает их, потянув. Его челюсть двигается взад и вперед, пока он скрипит зубами. Гарри продолжает смотреть вниз, и Том вспоминает о Бродяге, лежавшем рядом.       — Моя голова сейчас — сплошная игра в ассоциацию. О чём бы я не думал, это приводит меня к конечной цели — алкоголю.       Том хочет вернуть вопрос о несправедливости, но молчит. Он хочет поддаться вперед и оставить поцелуй на этих искусанных губах. Целомудренно и невинно. Попробовать вкус этого насилия.       Но Том терпелив. Он не согласен на меньшее, ему не нужно испробовать, он хочет заглотить целиком.       — Ты не выпьешь сегодня, Гарри.       — Будто я рассчитывал на другой ответ.       — Ты разочарован?       — Для разочарования нужны ожидания. Я же думаю, что мне ничего не поможет.       Гарри плотно сжимает губы, будто получает физический удар. Он на стадии мрачных мыслей, когда кажется, что уже никогда не восстановится. Том видит дюжину сценариев, промелькнувших на его лице, самые сильные из которых: «я уже сделал так много, но почему этого никогда недостаточно», «я предаю своих друзей» и «как вы смеете думать, что знаете каково мне?».       Последнее заставляет Тома задуматься. Этот гнев, эта темнота — являются ли они неотъемлемой частью жизни Гарри или приобретенной в какой-либо период? Во время потери? Во время алкоголизма? Том смеет надеяться, что Гарри не утратит свой гнев после исцеления от зависимости.       — Сейчас не лучшее время для таких мыслей, Гарри. — Том улыбается. — Помнишь оптимистичные наставления всех докторов?       Это отвлекает Гарри достаточно, и он переводит взгляд с пса на Тома.       — Что-то о будущем и вере в себя, — хмыкает он.       Том кладёт ладонь на запястье Гарри едва заметным прикосновением, заставив его вздрогнуть, но не убрать руку, и это приводит Тома в восторг.       — И что ты об этом думаешь?       — Я думаю, что настоящее, в котором мне хреново, намного ближе будущего, — отвечает Гарри остро, горько.       — Но ты обдумываешь эту идею.       — Будто у меня есть выбор.       — Он есть всегда.       Гарри невесело усмехается и ничего не отвечает.       Том знает, что у Гарри всего два выбора: пить или не пить. Первый приведет к одинокой смерти в собственный блевотине, но без кошмаров; второй — к друзьям и борьбе со своим прошлым. Что же Гарри предпочтет? Кошмары наяву или только во снах?       Бродяга встаёт на лапы и обходит Тома с другой стороны, чтобы иметь открытый доступ к Гарри. Тот приподнимает краешки губ и поглаживает по влажной шерсти.       — Ты помыл его? — Спрашивает Гарри. Том кивает. — Спасибо.       И Гарри будто что-то вспоминает. Он смотрит ниже подбородка Тома и, дёрнувшись всем телом, отодвигается назад, к шкафчику, ударяясь лопатками. Том успевает почувствовать на кончиках пальцев чужой ускоренный пульс прежде, чем рука одергивается, и успевает заметить расширенные зрачки прежде, чем прячется взгляд.       — Тебе стоит одеться. — Гарри трёт шею, явно вспоминая, что в таком виде цеплялся за Тома, у которого на теле из одежды — полотенце, прикрывающее пах.       — Как пожелаешь, — соглашается Том, не сдерживая улыбки. — Только для начала тебе стоит пройти в гостиную.

***

      Гарри признает, что был в отчаянии, ожидая алкоголь вместо моющего средства. А еще он признает, что был глуп. В следующий раз он не может действовать так опрометчиво.       Гарри встает с дивана, чтобы размять кости после нескольких часов лежания. На самом деле он не уверен сколько времени, но, ориентируясь на передвижения Тома по дому, можно сделать вывод, что сейчас глубокая ночь. Возможно, часа три. Таблетки расслабляют, дают некоторую ясность и снижают тремор.       Гарри шаркает ногами по полу, передвигаясь по гостиной. Голова всё ещё болит, как и желудок, поедающий сам себя. Всё это сопровождается дискомфортом в печени. Гарри считает, что выигрывает в конкурсе по самому хреновому самочувствию. Но у него, несмотря на это, открывается второе дыхание, и он все ещё думает, что не выдержит. Так странно, что эти два полюса встречаются вместе.       Том поднимает взгляд с книги, которую читает, когда Гарри подходит к проигрывателю с виниловыми пластинками, спрятанному в углу комнаты на небольшом столике, и начинает перебирать их: The Beatles, Queen, The Smiths, Guns N' Roses, Michael Jackson, ABBA, Pink Floyd. Мама любила слушать популярных исполнителей, говоря, что музыка наполняет новым смыслом любое действие.       — Что ты читаешь? — его голос как наждачная бумага. Гарри не говорит с момента окончания истерики на кухне, и даже таблетки и вода не помогают смягчить горло.       Он сжимает одну из пластинок. Если бы Том был сговорчивее в вопросе алкоголя.       — Медицинская книга.       — На каком языке?       Гарри замечает, когда Том уходит переодеваться, что книга, лежавшая на подлокотнике, имеет странное название. Он предполагает, что это французский или может испанский. Он не слишком хорош в языках.       — Латынь. Выбирал факультатив в школе.       — Почему латынь?       — Латинский один из наиболее древних письменных индоевропейских языков. К тому же, это источник знаний.       Гарри кивает. Он знает, что научная терминология на латинском.       — Сколько языков ты знаешь?       — Не могу сказать точно. Знания латинского дают некоторое понимание в испанском, итальянском и французском, потому что они схожи по правописанию, фонетическому звучанию и смыслу.       — Насколько хорошо понимание?       — Могу говорить на них.       Гарри проглатывает желание попросить сказать что-нибудь и отворачивается от пластинок. Он продолжает хождение по комнате, будто впервые её видит. Он останавливается у полки с книгами и призрачно скользит по их корешкам. Сириус имел прирожденный талант к заучиванию иностранных фраз таких, как: «пошел ты к черту», «повторите, пожалуйста» и «я был бы рад получить ваш номер». Наверное из-за того, что семейство Блэк считало его раздолбаем, он похоронил в себе талант к языкам. Гарри всё ещё помнит, как виртуозно Сириус мог строить предложения из иностранных слов, которые услышал лишь раз.       Том внимательно следит за Гарри.       — Так много вопросов, — наконец говорит он. — Почему?       Гарри кидает взгляд через плечо.       — Ты же хотел этого. Разговоры.       — Но с чем связано твое желание?       Гарри лаконично пожимает плечами и продолжает свой обход. Он подходит к шторам и отодвигает их, чтобы посмотреть в образовавшуюся щель. Высоко в небе светит луна, и деревья отбрасывают тени. В одной из этих теней неподвижно стоит женщина с ножом в руках и фартуке. Она зубасто улыбается.       — Ни с чем особенным. Просто разговоры? Узнать друг друга получше?       Но Тома не обмануть, как остальных. Он проницательный.       — Тебя клонит в сон, но ты не хочешь этого делать.       — Десять очков Слизерину, — бормочет Гарри. Он опускает взгляд вниз, на руку, которая сжимает шторы. Ему приходится приложить титанические усилия, чтобы отцепить один палец за другим, и закрыть окна.       — Слизерин? — интересуется Том. Он ставит закладку и убирает книгу на подлокотник. — Это факультет из твоей школы, Хогвартса?       Гарри тыльной стороной ладони вырисовывает повторяющиеся круги по грубой ткани штанов, покрывающих его бедро. Он считает их: первый, второй, третий… с периодичностью его пальцы вздрагивают и приходится начинать сначала.       — Да. Просто ты бы вписался. Амбициозные, хитрые и решительные.       Том моргает.       — Лестно, что ты так думаешь, но я предпочитаю Пуффендуй.       Гарри неожиданно даже для себя смеется. В его голове это выглядит сюрреалистично, чтобы быть правдой.       — Не может быть.       — Правда, — Том улыбается. — Я трудолюбив, верен своим целям и идеалам и честен с собой.       Гарри не спорит, что эти качества должны быть альтруистичными и направлены на других.       Он возвращается к дивану, как замороженное видео, которое завершает буферизацию. Мгновение неподвижен около окна, а в следующее двигается ближе к Тому, шаркая по полу.       — Разве Гонты не потомки Слизерина? — спрашивает Гарри, останавливаясь между креслом и диваном. Он не хочет садиться или ложиться. И когда Том кидает взгляд вниз, Гарри уже знает, что постукивает ногой.       Том достает сигарету из кармана и принимает молчание Гарри за согласие. Он ищет глазами пепельницу, но Поттер поднимает стакан со стола и ждет, когда Том без лишних вопросов прикурит ему.       Гарри забирает сигарету, соприкасаясь пальцами, и судорожно вдыхает, не предполагая, что ему это было нужно так сильно.       — Да, Гонты потомки Слизерина, — в это время отвечает Том. Себя он оставляет без сигареты, предпочитая наблюдать за дымом, выходящим между чужих губ. — Это честь иметь таких предков. Но предрасположенность к одним из основателей школы не делает меня обязанным поступать на его факультет. К тому же, насколько я знаю, предметы не слишком отличаются.       — Да, ты прав. На самом деле на Пуффендуй больше упора на медицину, чем на любом другом факультете. — Гарри затягивается и смотрит на Тома сверху вниз. Тот не высказывает дискомфорта, закинув ногу на ногу. — А что касается твоей школы? Там было разделение?       — Нет. Обычная школа. — Без зависти, просто факт. Том склоняет голову в признаке любопытства. — На каком факультете учился ты?       — Слизерин, — с усмешкой говорит Гарри, вспоминая названные характеристики факультета.       Гарри знает, что Хогвартс — элитное место учебы по большей части, несмотря на директора Дамблдора, который каждый год увеличивает гранты, чтобы взять в ученики небогатых, но способных детей. Гарри любит Хогвартс, школа становится его вторым домом и идет на уступки, чтобы выпустить его экстерном.       — В Хогвартсе проходит встреча выпускников летом.       Слова звучат неожиданно и резко. Гарри вообще не предполагает, что они выйдут наружу. Он недоверчиво смотрит на свою сигарету, которой недостаточно, чтобы обвинить его в промахе.       В комнате царит неуверенное молчание. И только после того, как взгляд Гарри возвращается на Тома, тот открывает рот:       — Ты хочешь поговорить об этом?       — Не уверен.       — Ты хочешь пойти туда?       — На встречу выпускников? — пауза. — Ты сейчас серьезно, не так ли?       — Ты заговорил об этом, — указывает на факт Том. — А я бы не стал шутить насчет того, что может тебе помочь.       — Держу пари, что не стал бы… — ещё одна пауза, проведенная в задумчивость с прикушенной нижней губой. — Это какая-то терапия? Не имеет значение, что я не любитель таких встреч?       — Правильное предположение.       Гарри смеется, резко и коротко. Ему хочется сказать, что Том много на себя берет, но он молчит. Ему нужно быть хитрее.       — Не думаю, что это хорошая идея. Ты видел меня в общественном месте с большим количеством людей. Я социально неуклюж.       Это самоуничижение, констатированное как факт, и Гарри не ищет жалости. Он расценивает свои слова как подлинное предупреждение. Но Том бы поспорил. Гарри грубый и дразнящий, но отнюдь не неуклюжий. Его свирепость пока выражена в словах, ему только нужен толчок.       — Встреча с людьми могла бы пойти тебе на пользу.       Гарри подносит сигарету к губам, делает последний затяг и выкидывает окурок в стакан, затушив, к остальному пеплу.       — Они почти все дети из общества, которое ты не любишь.       — Не имеет значение, что я люблю. Мы говорим о тебе. Многие из них твои знакомые и друзья, от которых ты отдалился. Встреча с ними может сработать как терапия.       — Не думаю, что я им важен.       — Прошу прощения за вторжение в личную собственность, но во время уборки я заметил стопку нераспечатанных писем от множества твоих школьных знакомых.       Гарри такое вторжение не задевает. Он не читает письма в любом случае.       — Хочешь, чтобы я стал социально активным?       — Если человека надолго изолировать от общества, он начнёт деградировать. Появятся изменения в психике. Мы, люди, — существа стадные, и мы не можем без коммуникации. Во время общения мы получаем подтверждение своего «я» от окружающих. Происходит идентификация личности. Это не кажется значимым для сознания, но очень важно для подсознания. Мы смотримся в других, как в зеркала, и они показывают нам, кто мы есть.       Как и ранее думает Гарри: временами с Томом тяжело разговаривать.       — Мне хорошо без зеркал и знания того, кто я есть.       — Смею не согласиться. Изолировав себя от общества, ты забрал у себя возможность познать себя в страдании. Ты не знаешь как справиться с болью, потому что ты не знаешь, как справляются другие.       Гарри обдумывает.       Он пожалеет о своём решении в ту же секунду, как согласится, и каждую последующую. Независимо от того, во что верит доктор Реддл, Гарри на таких вечерах обычно ставит себя в неловкое положение. Дело не в том, что он стеснительный или роняющий всё на пути, нет, совсем наоборот — Гарри колкий, влезающий в драки, и громкий. Но это было три года назад, когда у него была семья, друзья, множество знакомых из Хогвартса, процветающая влюбленность и беззаботность. Боль и вина были случайными гостями в его сознании, а не постоянными атрибутами.       Но это было три года назад. Сейчас же отшельничество — его выбор, но он никогда не считал, что продержится так долго. Он предполагал, что выстрелит в голову сразу после выхода из дома Дурслей.       Теперь же, как бы он хотел, чтобы это было неправдой, но Гарри оголодал.       Больше, чем голод в пищеводе от недостатка алкоголя, Гарри изголодался по общению и вниманию, по теплу чужой кожи на своей и месту, где его кошмары не достанут его.       — Во время раута я предпочел бы напиться.       Том качает головой.       — Ты знаешь, что это невозможно.       — Мечтать же не запрещено? — огрызается Гарри.       Том молча ждет продолжения. После почти двадцати секунд молчания, постукивания пальцев по бедру, его терпение вознаграждено. Гарри бормочет:       — Я не хочу тебе верить. И я не могу поверить, что говорю это, но… возможно, ты в чем-то прав. Я подумаю над тем, чтобы пойти.       — Благодарю. — К гордости Гарри Том не выглядит, как победитель.       — Но я не буду страдать в одиночестве.       Том соглашается.       — Твои друзья будут рядом.       Гарри смотрит на него, не понимая, что ищет. Наверное, любую причину, чтобы отказаться от Тома, но он вспоминает о многих вещах, в том числе руки Тома на своём теле, его поддержку и принятие. Гарри понимает, что эгоистично желать внимание Тома, неправильно, потому что это лишь работа, несмотря на все заверения Тома об их дружбе, но слишком много всего пошло не так в жизни Гарри. Он пока не готов мириться с ещё одной потерей, которую, как он знает, он может исправить.       Поэтому он не успевает остановить себя и не хочет, когда говорит:       — Ты пойдешь со мной.       Том, как и предполагается, выглядит удивленным и довольным, что Гарри думает о будущем, где он есть в качестве друга.       — Если таково твое желание, то я сопровожу тебя.       Конечно, Том так отвечает. И, конечно же, Гарри всё равно остается достаточно подозрительным.       — Что бы ты получил от этого?       — Разговоры. Время, проведенное с тобой. Я готов поддержать тебя в трудную минуту, если таким ты считаешь встречу выпускников.       Гарри сглатывает. Его кадык очерчивает соблазнительную линию вдоль горла.       — Как самоотверженно с твоей стороны.       — С первого дня знакомства я говорю, что намереваюсь стать ближе к тебе.       Глаза Гарри сужаются на Томе, ища ложь, но, как бы он ни старался, кроме любезности и интереса он ничего не может отыскать. В конце концов, он медленно кивает.       — Хорошо. Когда я облажаюсь, помни, что я предупреждал.       Том старается, чтобы его голос звучал серьезно, когда он отвечает:       — Я сделаю все, что в моих силах.