Лиши меня всего

      Раздаётся тихий, приглушенный ладонью, стон. Скорее всего, неконтролируемый. Том даёт себе время на прочтение последнего предложения, кладёт закладку и, закрыв книгу, убирает её на подлокотник кресла. Он закидывает ногу на ногу, скрещивает пальцы в замок и опускает руки на колени. Теперь он полностью сконцентрирован на Гарри, что лежит на диване и старается как можно менее беспокойно ёрзать, чтобы не выдать своего напряжения. Тому кажется это немного забавным, но он не смеет усмехнуться, держа выражение лица под полным контролем. Если Гарри резко повернётся, то заметит только отстраненную заботу, не более.       Сейчас идут первые сутки отказа от алкоголя, сопровождающиеся, помимо физиологического дискомфорта в виде болей и судорог, агрессией и злобой. Гарри занимателен в гневе, Том это признаёт, но не эта эмоция интересует его в большей степени, куда занятнее будет наблюдать дальнейшие побочные эффекты.       Слышен ещё один еле различимый стон, который заставляет Бродягу навострить уши и приподнять морду. Том смотрит на пса, пёс, отвернувшись от скрюченного Гарри, смотрит на Тома в ответ. Реддла никак не беспокоят собаки, они ему просто не нравятся. Они слишком любвеобильны, а вот змеи — другое дело. Змеи куда хуже обучаются, у них медленно вырабатываются новые условные рефлексы, кроме того, данные пресмыкающиеся отличаются весьма короткой памятью. Все эти признаки, скорее, низко развитого интеллекта. Однако ум змеям не нужен. Они обитают в достаточно устойчивой и консервативной среде, им не нужно постоянно приспосабливаться к новому и способ добычи пищи у них достаточно эффективный. Змеи вообще не любят общества, и в частности — человеческого. Но это не значит, что со змеей нельзя подружиться, что в корне их отличает от псов, которые привязываются ко многим, кто кинет кость.       В таком случае Тому могут нравиться и свободолюбивые кошки, но ему часто приходится обмазываться мятой и надевать дешевую одежду на выброс для встречи с Долорес, чтобы иметь хоть каплю терпения к её питомцам. В лучшем случае он поочередно бы всех задушил, начиная с женщины.       Бродяга всё ещё продолжает выжидающе смотреть, будто и правда что-то хочет донести. Возможно, что Гарри необходима помощь.       Том кидает взгляд на наручные часы, отмечая приближение позднего вечера, и с досадой отмечает, что сегодня ему не удастся поспать, только если он не вколет Гарри лошадиную дозу снотворного. На него накатывает волна недовольства, которую Том игнорирует. Забота о Гарри займёт некоторое время, если придерживаться выстроенного распорядка и отмести непреднамеренные инциденты. Плоды дадут намного больше, чем несколько бессонных ночей.       С этой мыслью Том наконец поднимается с кресла и подходит к дивану, присаживаясь на край около ног Гарри. Бродяга продолжает сидеть рядом и наблюдать. Том одаривает его незаинтересованным взглядом и обращает всё свое внимание на Гарри.       — Принести стакан воды? — спрашивает Том, зная, что Поттер не спит. Если бы тот спал, то, скорее всего, дал бы это понять криками. Для Тома не секрет наличие кошмаров Гарри — Люциус в этом плане, хоть и не охотный, но информатор. Не то, чтобы Малфой мог отказаться.       — Нет, — голос у Гарри хриплый и грубый.       — Пюре?       — Нет.       Том молча ожидает, когда у Гарри под слоями грубости вырвется совесть. Если бы не зависимость от алкоголя и убогое отношение к себе, то Поттер безусловно был бы интересным экземпляром.       — Можно воды? — наконец спрашивает Гарри, вытаскивая голову из-под пледа. Он несколько раз моргает и тут же жмурится. Том знает, что у Гарри болит голова от света, но ничего не предпринимает, чтобы облегчить страдания.       — Конечно.       Том приносит стакан воды из кухни и просит Гарри сесть. Тот опирается руками об диван, но и с такой помощью его всё равно ведёт в сторону. Гарри не может придерживать и половину своего тела под контролем в вертикальном положении. Том это никак не комментирует и передаёт стакан воды в подрагивающие пальцы, надеясь, что не придётся мыть полы.       К счастью, Гарри выпивает, не пролив ни капли, и передаёт стакан, который Том ставит на стол, а затем присаживается в ногах парня.       — Не хочешь спать? — нарушает тишину Том, следя за изменениями в Гарри. Вот он съеживается, стремясь защититься, кусает губу, не желая высказываться, и, наконец, сжимает зубы в порыве злости.       Обычно Гарри всегда доходит до злости как до конечной остановки, и Том не против, потому что гнев развязывает Поттеру язык.       — Ты же знаешь, что не могу, — цедит Гарри, обороняясь.       — Но хочешь?       — А ты нальешь мне? — Гарри кладет голову на спинку дивана, всё ещё полулежа. Он тяжело сглатывает, явно мечтая хотя бы об одном глотке.       — Ты же знаешь, что не могу, — отвечает Том.       Гарри усмехается. По его телу прокатывает крупная дрожь, которую он благоразумно игнорирует, вцепившись посильнее в плед.       — Я хочу, но не могу. К тому же ты и так знаешь причину.       Том кивает, вспоминая, что говорил ранее о взаимосвязи кошмаров и алкоголя, потому что Гарри неосознанно проболтался, давая лазейку для вопроса. Поврежденный этиловым спиртом мозг словно необработанный гранит для скульптора, вооруженного энтузиазмом, стамеской и напильником.       — Не знаю, а догадываюсь, — поправляет Том. — Но какое это лечение, которое строится на догадках? Я прошу тебя о содействии.       Гарри задумывается, это видно по небольшой морщинке между бровями. Том ставит на то, что мысли Поттера об обещании самого Реддла не лезть в прошлое, что, несомненно, не сходятся с просьбой о содействии в вопросе кошмаров. Но Том абсолютно безразличен к клятвам, только если это не клятва о верности, все остальные у него не имеют никакой ни моральной, ни юридической силы, ни уж тем более сроков годности. При первом удобном случае он покончит с обещанием, выставив всё наилучшим для себя образом.       — Наша договоренность подразумевает не лезть в моё прошлое, — наконец говорит Гарри, подтверждая догадки Тома. — Я и так согласился на кой чёрт на твою игру, но это не значит, что у меня есть желание в неё играть.       Том предлагает игру по одной простой причине — Гарри достаточно любопытен, чтобы желать узнать что-либо новое и будет достаточно невменяем в будущем времени, чтобы не заметить явной манипуляции.       — Почему ты не желаешь говорить о снах? — мягко интересуется Том.       — Я никому не рассказываю их. — Гарри складывает руки перед собой, придерживая одну другой.       — Имеется веская причина для молчания?       — Слишком личное.       Том наклоняется вперед, ближе к Гарри.       — Я хочу помочь тебе избавиться от осознания, что только алкоголь облегчает твои кошмары.       Гарри сильнее съеживается. Такой надломленный, маленький и беспомощный.       — Думаешь, я не пробовал снотворное? — спрашивает он с отчаянием в голосе. — Пробовал и не раз. Эффект всегда один — засыпаю, увязаю во снах и не могу из них выбраться.       Том договаривает то, что Гарри намеренно упускает: алкоголь помогает заснуть и не затеряться в кошмарах.       — Ты мог бы поделиться, Гарри. Откровенность и открытость имеют целебный характер для души.       Гарри в ответ издаёт каркающий смех. Это опять привлекает внимание Бродяги, и он, поднявшись на лапы, опускает морду на колени хозяина. Поттер тут же гладит пса по голове.       Том считает, что было бы легче, получив он полную монополизацию на внимание Гарри, но он не собирается предполагать, что у него есть конкуренция в виде собаки, поэтому кладёт ладонь на ногу парня под пледом, с удовлетворением заметив, как Гарри еле заметно вздрагивает.       Такой изголодавшийся.       — Это такая терапия, доктор Реддл? — опять иронизирует Гарри. Он часто так делает, когда чувствует себя обязанным защищаться по каким бы то ни было причинам. — Рассказать, чтобы полегчало? Когда это вообще, чёрт возьми, работало?       — История за историю, — напоминает Том и мимоходом поглаживает чужую икру в успокаивающем жесте. Гарри начинает теребить ошейник Бродяги в признаке заинтересованности и смотрит исключительно на пса, явно озадаченный своим интересом. Для большей стимуляции Том облокачивается на диван, отчего его ладонь невзначай передвигается выше колена Гарри.       — У тебя есть что-то настолько же личное? — шепчет Гарри.       Только знание того, что Гарри не желает оскорбить, спасает парня от раздражения Тома. Слишком самонадеянно Поттеру думать, что только его трагедия имеет значимый вес в жизнях людей. Гарри начинает свой путь с того, что имеет и теряет, в то время как Том начинает с потерь и неимения.       — Всё, что я рассказываю про себя — личное, — решает внести ясности Том и устыдить. Почти незаметно под волосами и из-за тусклого освещения, что шея Гарри краснеет. Он тут же трёт затылок.       — Ты знаешь, что я имел в виду, — бормочет Гарри, пряча взгляд.       — Да, — отвечает довольный Том.       Он обдумывает идею рассказать про приют, чтобы услышать о Дурслях, но оставляет её для дальнейшей игры. На самом деле Тому незачем слушать то, что он либо знает, либо о чём догадывается. Весь этот комизм — вопрос доверия и более подходящей и похожей истории.       — В школьные годы я узнал о том, кто мой отец.       Гарри поднимает взгляд обратно к лицу Тома, на переносицу.       — На помолвке ты сказал, что отец бросил твою беременную мать, — Гарри звучит одновременно сочувственно и яростно.       — Так и есть, — понижает голос Том, зная, что звучит подавлено. Обычно он играет на публику, но сейчас чувствует себя искусным гистрионом Древнего Рима. Это напоминает театр одного актера, где сам актер одновременно сказатель, комедиант и музыкант. — Приютские дети отличаются большей верой в своих родителей, даже если эта вера граничит с озлобленностью от осознания, что они им не нужны. Каждый ребёнок хоть раз мечтает прижаться к груди матери. Ты знал, что любовь к матери — это очень древний инстинкт, каждому молодому человеку в той или иной степени присущ «эдипов комплекс» — желание убить своего отца, чтобы жениться на матери. Кому-то повезло познать мать в совсем юном возрасте через кормление и запечатление новорождённого на положительных эмоциях. Кому-то не было дано запомнить склонившееся над собой лицо матери… — Том делает намеренную паузу. — Знаешь, чем занимаются приютские дети чаще всего?       Гарри, внимательно слушавший, отрицательно качает головой.       — Самообманом, — отвечает Том и прикрывает на мгновение глаза, будто ему больно от воспоминаний. — В день, когда я решился прийти к дому отца, мне ещё не была известна вся правда. Он понял кто я, только отрыв дверь, как и я понял, что он мой отец. Дело не в наших одинаковых именах или похожей внешности, дело в его глазах — в отвращении, которое он не смог и, предполагаю, не желал скрыть. Как только я открыл рот, то он обрушил на меня гневную правду о том, что сделал и о том, как сильно он презирает воздух, который мы с ним делим.       Из Гарри вырывается пораженный выдох. Том считает его слишком впечатлительным, когда дело касается семей, он будто не может предположить, что существуют отцы, презирающие собственное семя.       — Ты был совсем юн, — свирепо шепчет он.       — Возраст не помеха для грубости и ненависти, Гарри.       Поттер отмахивается от этого предложения, настроенный на продолжение истории:       — Что ты сделал дальше?       — Простил его, — говорит Том. — Несмотря на его неприязнь ко мне, он всё ещё остро нуждался в преемнике, который обогатит фамилию и не даст ей зачахнуть. Наши желания совпали: он нуждался в наследнике, я нуждался в семье. Некоторое время мы пытались уживаться вместе на школьных каникулах, он всё ещё стыдился показывать меня обществу, поэтому всё время я проводил в холодном и пустующем особняке, пока отец разъезжал по делам. По крайней мере его дела начинались пабами, а заканчивались играми в покер или же драками. После очередной гулянки от него смердело за версту алкоголем, он был весь в крови и грязи, такой сердитый и сконфуженный, что не находил лучшего завершения дня, чем поиграть со мной в семью, показывая то, чего я лишился.       — Почему ты терпел? — не понимает Гарри, хмурясь. — Ты же знал, что он тебя ненавидел.       Том мягко улыбается.       — Чем занимаются приютские дети чаще всего, Гарри?       — Самообманом.       — Так и есть. Я знал, но не желал видеть, как и он не желал, чтобы меня видели рядом с ним. Наверное, поэтому всё общество было удивленно, когда в свои шестнадцать я заявил права на наследие после кончины отца в подворотне из-за очередной драки по поводу проигрыша в покер, — Том замечает, как Гарри дёргается, а его пальцы опять выстукивают ритм на ошейники пса.       — Я не знаю, что сказать на это, — честно отвечает он.       — Ты можешь поделиться со мной в ответ, чтобы я мог тебе помочь.       У Гарри дёргается уголок губы в нервном тике.       — Неравный обмен. Я тебе ничем не помогаю.       — Гарри, — ласково зовёт Том, заставив Поттера сконцентрировать на нём. Он сдвигается на диване и гладит чужое бедро, забавляясь реакции в виде заминки в дыхании. — Я рассказываю тебе о своей жизни, потому что хочу, чтобы ты знал о ней.       Гарри передвигает колени к себе и обхватывает их руками, отчего рука Тома и морда пса падают на диван. Том спокойно убирает ладонь рядом со своим бедром, продолжая внимательно смотреть на Гарри.       — Мои сны не всегда одинаковые и не всегда о Хэллоуине, — начинает Гарри, наклоняясь и пряча лицо в коленях, отчего голос выходит глухим и хрипловатым. — Иногда это светлые воспоминания, иногда нет. И я не знаю, если честно, какие из них причиняют больше страданий: те, в которых я счастлив, или же те, которые разрушают меня.       Том воображает беспокойного Гарри в потной футболке на несколько размеров больше, который швыряется по всей кровати, перекатываясь из стороны в сторону. Его пальцы дёргаются в судорогах, будто он пытается схватить свои кошмары и посадить на цепь, но ничего не выходит, и комнату наполняет отчаянный скулеж. Возможно, он дрожащий сжимается в позе эмбриона, обнимая себя руками. Возможно, он не может справиться с натиском снов и кричит, пока не охрипнет горло. Возможно, в лучшем случае, он просыпается и выпивает.       — Есть ли у тебя повторяющийся сон?       Гарри нехотя кивает и опять ёрзает, явно не желая делиться.       — Он о прошлом или же о том, что произошло в Хэллоуин? — мягко наставляет Том на продолжении разговора.       Гарри издаёт глухой и одинокий смешок.       — Он о том, что никогда не произойдет. О том, как дом наполняется родительскими голосами и их вечными спорами. О том, как Сириус ворчит, что ему приходят штрафы, хотя он законопослушный гражданин и не превышает заявленную скорость. Все на это закатывают глаза, потому что не верят ни единому слову. Затем события могут меняться, но чаще всего они идут по накатанному сценарию: мы много говорим, они спрашивают как мои дела и подначивают по поводу и без. Я улыбаюсь, как сумасшедший, даже сейчас чувствую, как болят щёки и сводит скулы.       Том позволяет тишине наполнить комнату на несколько секунд прежде, чем спросить:       — Чем обычно заканчивается сон?       — О. — Гарри поднимает взгляд. Том думает, что его глаза будут покрасневшими и мокрыми, но они сухие и тусклые. — Родители говорят, что жалеют, что я пропустил и не пошёл в тот день на балет «Дон Кихот».       — Каков твой ответ?       Гарри ухмыляется.       — Я соглашаюсь.       Том только кивает. Он подозревает о наклонностях Гарри к самоубийству, потому что парень слишком травмирован для ясности мыслей.       — Ты сожалеешь, что тебя не было с ними?       Улыбка увядает с губ Гарри, и он перестаёт выглядеть воинственно, скорее, болезненно и отчаянно. Том ожидает такие скачки настроения, но не в первые сутки. Возможно, Гарри и без алкоголя был эмоциональным и гневным.       — Я… соткан из сожалений.       — Жизнь без сожалений — не жизнь.       Гарри прижимает колени ближе к себе и сильнее сжимает их.       — Насколько часто ты сожалеешь о своих поступках?       — Если я решаю что-либо делать, то обычно по уважительной причине. Но есть некоторые вещи, которые я не в силах изменить, но хотел бы.       Гарри не спрашивает, что именно, просто кивает.       Тусклый свет от торшера мягко освящает гостиную и кидает тень на половину лица Гарри, когда тот поворачивает голову к сидевшему около дивана Бродяге. Его взгляд становится потерянным, а голос неживым и не похожим на его:       — Иногда кошмары… другие. Мне снится сон, в котором я наношу убийце удар за ударом, а он кричит и просит о помощи.       Том, совсем не ожидавший такого откровения, чуть поддается вперед. Он рассматривает бесстрастное выражение лица напротив и впервые желает раскрыть череп Гарри, чтобы изучить не только мозг, но и каждую мысль в нём.       Том набрасывается на чужой сон, как истомившийся от разлуки любовник.       — Как выглядит убийца?       Гарри не шевелится и не моргает, придерживая зрительный контакт с псом. Тома это никак не оскорбляет, если Поттер продолжит рассказывать.       — Не более чем тень.       — Что ты чувствуешь, когда думаешь об этом сне?       — Я не знаю… — Он сжимает челюсть и выдыхает сквозь стиснутые зубы. — Я никогда не могу остановиться. И на полпути смысл становится в том, чтобы убить его, нежели защитить мою семью, — через силу заканчивает, а затем надрывно смеётся. — Сука, — выдыхает и закрывает глаза, нажимая до боли и разноцветных точек. — Иногда я хочу проснуться и обнаружить, что мне пять лет, а мои родители смеются над моими рассказами и говорят: «Какое богатое воображение».       Гарри не открывает глаза, всё ещё сжимая их, поэтому не видит лица напротив, но голос звучит нейтрально-вежливо, будто Том спрашивает о погоде:       — Ты хочешь мести?       Том думает, что ему легко ответить на вопрос, чего же хочет Гарри, но что, если он ошибается?       Что может хотеть душа, ушибленная и сбитая с толку? Гарри проводит дни, закутавшись в простыни, как в бронежилет в момент ядерного взрыва, думая и переосмысливая своё прошлое, когда утренний образ в подкорке сознания — алкоголь, и вечерний образ ничем не отличается от утреннего. Он потерян и слишком напуган будущем, чтобы мечтать о нём. Он пытается, но терпит неудачу так же, как и с любовью к себе, к жизни и к людям вокруг.       Хочет ли он совершить месть?       — Я не знаю, — отвечает Гарри и обессилено роняет руки на колени. Поднимает растерянный и дезориентированный взгляд на Тома, чтобы увидеть бесстрастную маску. Без сочувствия, ложного понимания и жалости. Возможно, только из-за этого из Гарри вырываются следующие слова: — Временами меня страшат мои мысли.       Гарри не знает, хочет ли он мести, хочет ли жить, хочет ли просыпаться. Он соткан из домыслов, ни один из которых не приводит к конечной цели.       — Не переживай, — отвечает Том, продвигаясь ближе, чтобы пригладить непослушные пряди Гарри, убирая их с потного и горячего лба, чем привлекает достаточно внимания. — Каждый хоть раз подумывал об убийстве.       Гарри наконец встречается взглядами.       — И ты?       Том усмехается.       — Минимум раз на званных ужинах Министерства.       Гарри возвращает усмешку Тому, а затем невольно и неожиданно скрючивается всем телом и морщится от боли. Его настигает крупная дрожь, волнами проходящая от пяток до макушки. Рот наполняется слюной, а в носу стоит стойкий запах спирта.       — Дерьмо, — ругается Гарри сквозь стиснутые зубы и прикрывает рот ладонью.       Том успокаивающе гладит по спине.       — Я принесу ведро, прошу, подожди, — говорит и уходит в неизвестном направлении. Пока он отсутствует, Гарри успевает только медленно моргать и сдерживать позывы, глотая подступающую желчную рвоту, которая оставляет мерзкий и горький осадок в горле.       Сбоку, отмечает Гарри краем сознания, скулит Бродяга, но он этого не видит, потому что единственное, что он видит — ведро, единственное, что чувствует, помимо боли, нежное касание за шею, направляющее вниз.       — Всё хорошо, Гарри, — шепчет чужой голос, пока Гарри выблевывает свой желудок. Его глаза наполняются слезами, прикрывая обзор, и он, чуть подняв голову, видит, словно через витражное стекло, неясный силуэт Тома, освященного сзади тусклой оранжевой лампой, которая создает причудливый ореол вокруг его головы. У Гарри помелькает мысль об Агнце Божьем прежде, чем его опять рвёт.       Помимо мысли о символическом наименовании Спасителя, он находит силы на утешение из-за того, что Том спрашивает о желании мести и не попадает в другой вопрос, более откровенный: есть ли в Гарри силы, чтобы, совершив месть, остановиться?       Но Тому нет необходимости задавать такие вопросы, потому что ему и не нужны ответы. Он из тех людей, которые сделают всё возможное, чтобы ответ их удовлетворил. И Том, наконец, испытывает подлинный интерес.       Смерть родителей и крестного ломает Гарри окончательно и бесповоротно, просто этому необходимо дать сломаться до конца. Как говорил Микеланджело, когда его спрашивали, как он создает свои шедевры: «Я беру глыбу мрамора, и просто отсекаю все лишнее». Возможно, Тому стоит взять стамеску и напильник в руки, чтобы высечь что-то поистине привлекающее внимание.       Теперь же Гарри становится достаточно интересным, чтобы задаться вопросом: «Что же будет дальше?».