Лиши меня всего

      Том сдерживает своё слово о заботе и выходит с Гарри на задний двор, ближе к лесу, чтобы выгулять пса. Реддл так же неестественно смотрится в своём отпаренном и дорогом костюме посреди бушующей зелени, как и в доме Гарри — слишком помпезно и вычурно для заурядной обстановки, но Поттер не обращает на это должного внимание, больше уделяя время тому, как неприятно слепит солнце и тяжело передвигаются ноги. Но, по крайней мере, на улице мысли в голове немного прочищаются, и он не чувствует себя таким запоздалым в развитии, как минутами ранее.       Гарри, если и не желает, слишком взвинчен по причине того, что его жилище так бесцеремонно разворошили на предмет алкоголя.       — Здесь красиво, — выдаёт Том, задирая голову, чтобы рассмотреть кромки деревьев. Он заворачивает рукава рубашки до локтя, а сами руки засовывает в карманы штанов. И его вид заставляет Гарри отвести взгляд и согласиться:       — Да, тут тихо.       Том с любопытством переводит на него взгляд.       — Ты поэтому живешь здесь? Из-за уединения?       Гарри фальшиво улыбается. Он сидит на ближайшем пне, облокотившись на дерево, пока Том стоит чуть поодаль весь такой нарочито вежливый.       — Ты же сам назвал меня затворником, разве нет? Не читал те статьи?       — Предпочитаю узнавать о людях через них самих, а не через Скитер. — Том подходит немного ближе. Возможно, беспокоится из-за координации Гарри; тот умудряется чуть не навернуться на лестнице, пока спускается во двор. Вдруг он решит покончить с собой, упав на землю с высоты пня. Эта мысль забавляет Гарри, и он не может сдержать усмешку. — В день помолвки я сказал об этом для того, чтобы увидеть твою реакцию.       — Тебе нравится, когда ты видишь, как люди реагируют на тебя? — спрашивает Гарри, прикрыв глаза. Он ощущает, будто его голову аккуратно разрезают скальпелем и вынимают мозги по кусочкам. — Ты кидаешь фразу, как кость собаке, и ждёшь, когда её схватят.       Он не видит направленный на него взгляд Тома, но, скорее, чувствует его на себе.       — Что ты чувствуешь по этому поводу?       — А что ты чувствуешь по этому поводу?       Гарри распахивает глаза и чуть вздрагивает от осознания, что Том бесшумно подходит почти вплотную. Если Реддл чуть двинется вперёд, то соприкоснётся своей ногой с коленом парня.       — Признаюсь, что любопытство порою берет вверх надо мной.       — Больше смахивает на самолюбие, — усмехается Гарри.       Том склоняет голову к плечу, рассматривая Гарри сверху. Будто освежёвывает слой за слоем.       — Самолюбие заслуживает твоего осуждения?       — Только если приведет к чувству превосходства, — морщится Гарри, прикладывая указательный и средний палец к вискам, массируя. Таблетки начинают действовать, но не так стремительно, как хотелось бы.       — Могу заверить тебя, что во мне нет превосходства, — признаётся Том и на скептический взгляд Гарри из-под очков улыбается: — Я не страдаю от комплекса превосходства. Это защитный механизм психики, вызванный скрытым чувством неполноценности.       — Ну конечно, — бормочет Гарри и зовёт пса, чтобы отвлечься от разговора об эго доктора Реддла. Он понимает ещё с самого начала знакомства, что Том любит слышать собственный голос, говорящий о себе же. Или о своих знаниях. Что не слишком отличается друг от друга.       Гарри не хочет признаваться, но понимает, что негодование по этому поводу он ощущает только потому, что сам не может говорить о себе положительные вещи. Он полон дерьма и сожалений, чтобы иметь хоть часть самолюбия Реддла.       — С тобой интересно вести беседы как с другом, — признается Том, улыбаясь. Гарри считает, что это очень смахивает на лесть.       — Интересно вести беседы, пока я напичкан таблетками и в процессе ломки?       Бродяга подбегает ближе и, как послушный пес, коим он иногда является, не запрыгивает на колени сидящего Гарри, а садится рядом, виляя хвостом по траве.       — Процесс становления невозможен без боли, а в процессе боли человек обычно раскрывается совсем с другой стороны, — отмечает Том, подавая Гарри ладонь, который её принимает (хотя не очень хочет, но головокружение всё ещё берёт вверх) и встаёт с пня.       — Жду не дождусь, чтобы раскрыться с другой стороны, — бормочет Гарри, идя в ногу с Томом к дому. Их плечи будто специально соприкасаются при ходьбе. Реддл на это только улыбается и первым открывает дверь, пропуская компанию из парня и пса. Он незаметно протягивает ладонь, чтобы в случае чего успеть поймать падающее тело, но Гарри из принципа старается идти ровно.       Уже зайдя в дом, Гарри чуть покачивается, придерживая своё тело вертикально с помощью стены, на которую опирается рукой, и направляется в гостиную, чтобы положить голову на подушку и забыться, но его останавливает мягкое и властное:       — На кухню, пожалуйста.       Гарри подташнивает от мысли о еде, но он всё равно слушается, шаркая на кухню. Забирается на стул, тратя такое же количество сил, как и для подъёма в гору, устало кладёт локти на стол и трёт лицо, царапая ногтями щетину.       Бродяга проходит вслед и набрасывается на корм в миске.       Том, достав из своей дорожной сумки детское пюре с пластиковой ложкой, молча ставит его перед Гарри, пока сам поворачивается к холодильнику и открывает дверцу, чтобы разложить оставшиеся купленные продукты.       — Я не настолько безнадёжен, чтобы у меня в холодильнике не было ничего, кроме алкоголя, — говорит Гарри, заметив небольшую заминку Тома, шарящего взглядом по полкам.       Поттеру нравится, как прокатывается слово «алкоголь» на языке, и он старается удержать внимание на другом аспекте, чтобы избавиться от навязчивости этой мысли. Упаковка пюре не поддается дрожащим пальцам Гарри, и он никак не может зацепиться за её край.       — Я этого не говорил. — Том раскладывает еду из сумки в холодильник.       — Но ты подумал.       Пальцы Гарри всё ещё неуклюже пытаются сорвать упаковку. У него выходит зацепиться и потянуть, пока клочок резко не обрывается, так и не сделав полный оборот вокруг баночки, чтобы дать доступ к крышке. Нога Гарри начинает дёргаться и отбивать пяткой ритм по полу.       — Мои мысли были совсем в другом направлении, — отвечает Том и, подойдя к Гарри, забирает из рук баночку, открыв её одним движением. Поттер бормочет благодарности, принимая пюре обратно, на что Том улыбается и отходит, начиная возиться с оставшимися продуктами. — Я думаю, что тебе повезло с людьми, которые тебя окружают.       Гарри в этот момент засовывает ложку в пюре, скривив губы в отвращении, и старается не концентрироваться на еде, отдав всё своё внимание Тому, поэтому успевает заметить еле проскользнувшую горечь в чужом голосе. Гарри поднимает голову, посмотрев на профиль мужчины.       — А кто окружал тебя? — спрашивает он, наблюдая как Том хозяйничает на кухне, нарезая овощи тонкими ломтиками. Этот вопрос заставляет нож задержаться на мгновение в воздухе, а затем упасть вниз, на разделочную доску, с характерным стуком. Гарри думает о приютах, в которых, насколько он знает, дети не подлежат должному присмотру. — Над тобой издевались в… ну, там, — смутившись, заканчивает он, не успев прикрыть себе рот.       Гарри корит себя за заданный вопрос, но тот вылетает быстрее, чем он успевает осознать. Наверное, Гарри просто ищет схожести в жизнях, чтобы понять, что не одинок в страданиях. Он не винит Дурслей в жестокости и зародившемуся пристрастию в виде алкоголя, совсем нет, просто…       Гарри тяжело вздыхает и кладёт руку на колено, сжимая его, чтобы приостановить трясучку.       Ни Рон, ни Гермиона и ни Драко не понимают почему он защищает своих родственников. Возможно, если он не будет одинок в том, что чувствует — это ему поможет. Он их защищает только по одной причине — это он слаб, а не они сильны. Это он поддаётся лёгкому способу забытья, это он после девяти месяцев был не в силах бросить.       — Ты имеешь в виду приют, — у Тома сложностей со словом не возникает. — Не беспокойся, о том, где я родился, знает каждый, у кого имеется хоть капля любопытства. К тому же это будет справедливо, раз о твоей истории я узнал из статьи в газете, в то время как ты узнал обо мне, вероятно, от своих друзей. — Гарри кивает. Том кивает в ответ, продолжая резать и говорить: — Ты знаком со статистикой? Только каждому десятому выпускнику сиротских учреждений удаётся встать на ноги, остальные сорок процентов становятся алкоголиками и наркоманами, еще сорок процентов совершают преступления, и оставшиеся десять процентов кончают жизнь самоубийством, — будничным тоном рассказывает Том, взяв глубокую миску с верхнего шкафа, чтобы наложить в неё нашинкованные продукты. — В приюте у церкви статистика отличается не сильно, возможно, убийства, совершаемые выпускниками, будут иметь характер веры.       — И каков процент был больше в твоём приюте?       Том заправляет салат оливковым маслом, добавляет лимонный сок, специи и, взяв миску, подходит к столу. Это даёт время на ответ.       — Те самые проценты, отвечающие за преступления и зависимости. — Том садится напротив, берёт в руки вилку и мешает салат. Он предлагает свой поздний обед, но Гарри качает головой. Том, приняв ответ, кидает взгляд на нетронутое пюре в дрожащей руке Гарри, на его подрагивающую ногу, но никак не комментирует, продолжив разговор: — В приютах при церкви обычно есть правила, которым нужно следовать, и вера, в которую нужно верить. Если ты не делаешь этого, то тебя наказывают.       Гарри сглатывает и ставит баночку на стол, спрятав вторую руку на коленях, затем поднимает её и трёт шею от неловкости атмосферы, которую, как ему кажется, чувствует только он. Том в это время насаживает на вилку овощи и отправляет в рот. Либо Реддла не заботит тема, либо он умеет хорошо притворяться, потому что Гарри точно уверен, что слышал горечь в голосе. Том похож на человека, не приветствующего жалость, да и Поттер не похож на человека, готового на сочувствие, но вот на понимание.       — Неправильно заставлять человека верить во что-то, — в конце концов бормочет Гарри. Том поднимает на него внимательный немигающий взгляд, и Гарри очень хочется спрятаться за чем-нибудь, чтобы отвлечься, но, взяв пюре, он с отвращением ставит его обратно, рассердившись, что это не стакан с виски.       — Не хочу судить о правильности или неправильности таких вещей. — Том слегка хмурится. — Это недоработки в законодательстве и недостаточность нормативно-правового регулирования, не более. Я жил у них, и они хотели, чтобы я следовал их правилам, даже если они мне не подходили. Я не мог так просто уйти.       Всего на мгновение, но обоняние играет с Гарри злую шутку. Его накрывают запахи плесени и пыли чулана, недельной рвоты и стойкого аромата алкоголя, въедающегося в пазухи носа. Одно это воспоминание заставляет Гарри сжаться и уставиться на стол, прогоняя кислоту в горле с помощью частого глотания слюны.       Только поэтому он не замечает подрагивающих губ Тома.       — Что с тобой? — мягкий голос врывается в сознание Гарри. — Может, хочешь воды?       Гарри кивает, не поднимая взгляд. Том наливает воду и, поставив стакан перед парнем, садится обратно. Поттер цепляет неуклюжие пальцы вокруг прохладного стакана, подносит ко рту, сделав несколько осторожных глотков, помня предостережения Реддла.       — Спасибо, — хрипит он.       — Всегда пожалуйста, — с готовностью отвечает Том и кидает взгляд на нетронутое пюре. — Рекомендую поесть.       — Меня вырвет, — не соглашается Гарри. Том это никак не опровергает, дав Поттеру самому догадаться. — Ты хочешь, чтобы я поел, а потом блеванул чем-то, что не похоже на желчь? — язвительно интересуется он.       Том не подает виду, что такая формулировка неприятна для его ушей, всё ещё играя в игру, будто ему нравится грубость Гарри. Сам же Гарри считает это блефом.       — На это и был расчет, — признается Реддл.       Гарри только качает головой. Он не хочет есть, вспоминать Дурслей и думать об алкоголе, но последние два пункта никак не вылетают из черепной коробки, поэтому он отвлекается на рассказ Тома:       — Что ты сделал, когда ушел из приюта?       Реддл спокойно принимает поворот разговора, продолжая аккуратно поедать салат, будто находится по меньшей мере не в гостиной главного отшельника страны, а на помпезном приёме у Малфоев. Даже Драко ест менее педантично.       — Когда я пошёл в школу-интернат, то навсегда забыл о существовании приюта, — делится Том. — Это принесло мне облегчение, но всё равно невозможно избавиться от опыта, который приносит тот или иной жизненный промежуток.       — Расцениваешь это как опыт? — недопонимание так и сквозит в вопросе.       — Стараюсь.       Том улыбается Гарри, а Гарри задумается насчёт опыта алкоголизма и понимает, что они с Томом похожи, но различны в принятие окончательных решений. Где Гарри сдаётся — Том выигрывает и несёт прошлое как опыт, а не как свинец на плечах, что утягивает вниз.       Эта мысль его раздражает достаточно, чтобы хотеть уколоть.       — У тебя слишком хорошие манеры.       Это звучит не более, чем вывод из наблюдений, но Гарри знает, какой смысл вносит в слова: «У тебя слишком хорошие манеры для человека, не родившегося в благах». Если Том и улавливает подтекст, то никак это не выдает, невозмутимо ответив:       — Выходцу из приюта и не слишком престижной школы-интернат необходимо иметь что-то большее, чем ум и сообразительность. В таком случае хорошие манеры надежнее всего защищают от тех, кто плохо воспитан.       Гарри хмурится, стараясь уловить в последних словах ответный подтекст, но по невозмутимому лицу Тома ничего непонятно. Это раздражает сильнее.       — Значит, это твой костюм? — Гарри машет рукой, указывая на Тома целиком. — Твои манеры как броня?       — Они уже срослись со мной так, что не видно швов.       — Интересно, кто ты под ним?       — А кто ты под своей грубостью?       Гарри затыкается и предпочитает не отвечать. На понимающую улыбку Тома, он только сильнее злится и не замечает, как выстукивает ногой по полу: тук-тук-тук, пока Бродяга не утыкается в бедро. Автоматически Гарри кладёт руку на спину псу, чтобы погладить и унять иррациональный гнев.       Ему необходимо просто выпить, чтобы успокоиться, бога ради.       — В школе я презирал то, кем я являюсь, пока не осознал, что должен беспокоиться только о том, кем я стану.       Гарри хмурится. Он теряет нить разговора, потерявшись в своих мыслях, и не совсем понимает.       — Зачем ты мне это говоришь?       — Ты знаешь, — просто отвечает Том и, взяв пустую миску и стакан Гарри, относит их в раковину, чтобы помыть. Это занимает некоторое время прежде, чем Том вытирает руки о кухонное полотенце, складывает его в аккуратный квадрат, кладёт на ближайшую поверхность и поворачивается к Гарри лицом. — К тому же, я был бы не против, чтобы в момент моего презрения со мной рядом был человек, который меня поймет.       У Гарри замирает дыхание, но не только от слов, но и от ощущения правильности нахождения Тома на своей кухне. Реддл за короткий промежуток времени осваивается, не задавая лишних вопросов и не спрашивая разрешения. Это выглядит одновременно и жутко, и… приемлемо. Та, нестабильная и жалкая часть Гарри, считает контроль и власть Тома успокаивающей. Другая, более озлобленная и вспыльчивая, — считает эти качества недопустимыми.       Гарри колеблется меж двух огней.       — Это такие оптимистичные наставления всех докторов? — Колебания останавливаются на злой части, выступая защитным механизмом. Гарри не настроен думать о смутном будущем, которое может и оборваться. — Размышлять о жизни спустя несколько лет в кругу семьи без капли алкоголя и рассказывать всем, что я волшебным образом исцелился, потому что понял, что нужно верить в себя?       Бродяга продолжает смирно сидеть, несмотря на хватку Гарри на загривке.       — Не ручаюсь за всех докторов, но я лично верю в результат. Я бы не тратил время впустую, если бы знал, что не справлюсь.       — Так вот мы и пришли к твоей настоящей причине пребывания здесь, — выплёвывает Гарри. — Потешить эго за счёт вылечивания от алкоголизма мальчик-затворник-высшего-общества или как там ещё называют меня журналисты?       Том приподнимает бровь.       — От чего ты защищаешься? — его голос понижается на несколько октав, приобретая ласковые ноты. — Я приношу свои извинения, если дал тебе почву для размышлений, будто мы здесь с тобой из-за моего эго. Я говорил ранее, что ты мне интересен, и я искренне хочу узнать тебя, потому что считаю нас чем-то похожими. Возможно, моё желание стать другом кажется тебе неподходящим, странным и своевременным, потому что ты узнал меня совсем недавно, но я не узнал о тебе недавно, Гарри. Я натыкался на статьи, не понимая, чем меня цепляет желтая пресса, пока не увидел тебя в день помолвки. Одного взгляда было достаточно, чтобы осознать, что ты напоминаешь мне меня в школьные годы. Полного презрения и внутренних демонов. — Том делает несколько шагов вперёд, ближе к Гарри, и останавливается на расстоянии, достаточного для случайного прикосновения. Вся эта тирада обрушается на Гарри с такой силой, что ему приходится сжать мех пса сильнее, и Бродяга стоически терпит. — Тебе не нужно защищаться, Гарри, потому что я не нападаю, — мягко говорит Том, смотря сверху вниз на сидящего и сломленного парня. — Я хочу помочь тебе. Дай нам шанс узнать друг друга получше.       Гарри отворачивается и прячет глаза за волосами. Фраза: «Я хочу помочь тебе» влияет на него сильнее, чем он готов признать. Это коронная фраза его трех лучших друзей, за которую Гарри временами цепляется, как за вот-вот выскользнувший песок из-под пальцев. Слишком много противоречий в вопросе спасения для него: с одной стороны он страстно желает быть спасенным, с другой стороны он просто желает, чтобы его оставили в покое.       — Я твой пациент, — говорит Гарри, смотря исключительно на Бродягу. — Нам незачем узнавать друг друга.       — Как твой врач, я должен настаивать на том, чтобы узнать многое.       Гарри поворачивает голову к Тому, заинтригованный.       — А как мой друг?       Том медленно поднимает руку, будто боится спугнуть загнанное животное, и осторожно убирает прядь волос, открыв лучший обзор на удивительно яркие глаза. Гарри тяжело сглатывает, но не отодвигается.       — Как твой друг, я предлагаю историю за историю. Двухсторонняя игра честнее, чем забивания мяча в одни ворота.       Гарри издаёт смешок. Этим он также старается скинуть несколько слоев напряжения со своих плеч.       — Ты не похож на человека, играющего в мяч.       — Ты прав, — тут же подхватывает Том. Он всё ещё не убирает руку, держа её в волосах Гарри, и при этом выглядит так, будто делает обыденные вещи. Из-за этого Гарри чувствует себя слишком взвинченным, не понимая, придумывает ли он себе всё или нет. — Я предпочитаю игры, в которых мыслительный процесс превыше физической силы, — в то время продолжает Том. — Меня в большей степени можно назвать деятелем искусства.       То есть, переведя на язык Гарри, — Гермионой.       — Ты, наверное, не любишь командные игры, — предполагает Гарри.       — Признаю, грешен.       Том начинает перебирать пряди Гарри, пока тот не совсем понимает, что именно происходит. Он хмурится и из-за нервов нога выстукивает старый извечный ритм. Гарри пытается сфокусироваться на мысли для чего и зачем, но теряет её в той каше, в которую с каждой проходящей минутой превращается его голова. Она будто наливается свинцом, её сдавливает изнутри, тяжесть отдает в шею и темнеет в глазах.       Прикосновения Тома немного отвлекают Гарри от его состояния и желаний, и он неосознанно ластится, как изголодавшийся.       — Я играл в лакросс, — выдаёт он сквозь сжатые зубы, принимая игру.       Гарри боится дальнейших расспросов, которые, несомненно, приведут к болезненным воспоминаниям, но Том молча принимает ответ. Реддл стоит так ещё несколько секунд, перебирая чужие волосы, пока не смотрит на часы, висящие над столом, и не заявляет, что пора выпить порцию таблеток. На ещё одно предложение о том, чтобы попробовать пюре, Гарри демонстративно кривится.       Том предлагает перейти в гостиную, чтобы в случае, если Гарри станет хуже — тот смог прилечь на диван. На заверения, что с ним всё в порядке, Реддл кидает не впечатлённый взгляд, и никак не комментирует момент, когда Гарри со вздохом облегчения сначала садится, а затем ложится, положив раскалывающую голову на мягкую подушку.       — Приподнимись и выпей таблетки, — просит Том. Гарри это выполняет, закидывает таблетки в рот, запивает водой, передавая стакан обратно, и падает на диван. — Как твоё самочувствие?       — Помимо очевидного? — спрашивает Гарри, продемонстрировав руки, которые мелко дрожат. На приподнятую бровь Тома, Поттер вздыхает, прячет руки под себя и сворачивается в позу эмбриона. Бродяга ложится рядом на пол. — Голова раскалывается, подташнивает, в целом ощущения такие, будто меня несколько раз переехали.       — Ты бы хотел побыть наедине?       Гарри прикрывает глаза, не желая видеть реакцию на свой ответ.       — Нет, — отвечает он. — Останься со мной.       И если Том слышит страх и отчаяние в голосе, то не подает виду.       — В таком случае я посижу на диване и почитаю книгу. Оставлю включенный торшер, чтобы не напрягать твои глаза. — На Гарри сверху падает плед, но он не шевелится и не открывает глаза. — Постарайся расслабиться, скоро таблетки начнут действовать и тебе станет получше, — обещает Том.       Гарри в ответ только сильнее сворачивается калачиком под пледом. Он слышит, как кресло прогибается под чужим весом и как шуршат страницы. Это ничуть не успокаивает.       Гарри лежит с закрытыми глазами некоторое время, но не собирается засыпать.       Вся его кожа горит, особенно полыхает лицо, пока внутри он ледяной. Он прижимает колени к груди и впервые за несколько дней позволяет себе осознать, насколько он полностью и бесповоротно облажался. Он собирается избавиться от того единственного, что всё ещё может помочь в борьбе с прошлым и кошмарами. Чем он вообще думает?       Острый приступ тоски пронзает его грудь, когда он думает о глотке алкоголя и забытии, зная, что не сможет не спать более двух дней. Он ненавидит слёзы, которые, как он чувствует, собираются у него на глазах. Он не нуждается в помощи доктора Реддла. Ему не нужны ни его методы, ни таблетки, ни чёртовы разговоры. Он не нуждается в помощи друзей. Это не первая дерьмовая ситуация и не последняя, Гарри мог справиться с этим.       Он в тандеме с алкоголем был в порядке.       Сейчас же он один. Замерзающий. И умирающий с голоду.