Лиши меня всего

      Гарри мажет взглядом по зеркалу перед тем, как выйти из дома. Нет необходимости разглядывать себя: он и так знает, что выглядит плохо: измученный, дёрганый и с красными капиллярами в глазах, что придают его облику ещё более жуткий и отшельнический вид.       Бродяга норовит выйти вместе с Гарри, но тот заталкивает его обратно и запирает дверь. Ему приходится шумно выдохнуть весь воздух из лёгких, чтобы собраться с силами, чтобы повернуться к Гермионе, которая приветственно машет рукой. Гарри вымученно улыбается в ответ и садится на пассажирское сидение.       — Как ты себя чувствуешь? — интересуется Гермиона, тронувшись с места. Гарри нравится с ней ездить больше, чем с другими, потому что Грейнджер водит автомобиль аккуратно, объезжает все препятствия, не превышает указанной скорости, что в совокупности даёт Гарри надежду на то, что его не стошнит.       — Дерьмово, — отвечает Поттер, опрокинув сидение, чтобы полулечь и удобнее устроить слегка кружащуюся голову. Он пристёгивается, поправляет солнцезащитные очки на носу и привычно прячет пальцы в рукавах бесформенной толстовки.       Гермиона кидает на него взгляд, стараясь быстро пройтись с макушки до коленей, и смотрит обратно на дорогу. Её беспокоит состояние друга, но их общая безопасность беспокоит её сильнее.       — Плохо спал?       Гарри неопределённо пожимает плечами.       — Лучше бы не спал.       — Кошмары? — учтиво спрашивает Гермиона.       Гарри кидает взгляд за окно, наблюдая, как пейзаж высоких хвойных деревьев, залитых солнечными лучами, меняется на широкую трассу с несколькими полосами и проезжающими машинами. Так странно.       Так странно, что тем временем, пока человек в отчаянии, мир не останавливается. Солнце также восходит, птицы, парящие высоко в чистом голубом небе, снова возвращаются домой, люди спешат, сигналят и объезжают тех ленивцев, которые попивают кофе, слушают какую-либо аффирмацию и считают, что слов достаточно, чтобы их мечты исполнялись.       Гарри даёт себе достаточно времени на раздумья прежде, чем солгать:       — Да.       Он не может сказать точно, что предпочтительнее: его кошмары или приступ, который буквально валит его с ног.       Вчера он успевает только сделать несколько глотков, когда его рука дёргается, роняя бутылку, а вслед дёргается уже всё тело, словно его шарахает током. Каждая мышца непроизвольно сокращается, сопровождая это резкой и ноющей болью, заставив Гарри упасть на пол рядом с кроватью и забиться в лёгких конвульсиях. Он не понимает длится ли это вечность или же всё проходит буквально в мгновение ока. Он не запоминает продолжительность, но он помнит фантомную боль в каждой мышце, каждом сухожилии, каждой кости, которая и сейчас преследует его.       Гарри всего передёргивает, и он маскирует это за потягиванием.       Гарри вчера не смотрит на время, поэтому никак не может сказать, сколько минут, а может и часов, валяется в беспамятстве, пока не чувствует шершавый и мокрый язык на своём лице. «Тише, тише», — хрипит он, подтягивая к себе скулящего пса. Движения даются ему с трудом, глаза еле открываются, а во рту будто подыхают скунсы, но он всё равно одной рукой заваливает огромного пса под бок, а другой берёт упавшую бутылку, у которой пачкается горлышко, что совсем неважно. Важнее, что в ней имеется жидкость.       Гарри запрокидывает бутылку, всё ещё лежа, и струйки коньяка выплёскиваются и стекают по его подбородку, шее, ласкают ключицы и юркают под толстовку. Скорее всего, на утро он будет пахнуть не лучшим образом, но Гарри не так сильно это заботит. У него имеются приоритеты. И в состоянии, когда после приступа его всего ломит, в костях чувствуется вселенская тяжесть, в голове непонятная каша, а мозг будто плавится, он способен только на один приоритет, который знает. С помощью чего Гарри умеет снимать боль, напряжение и зализывать раны?       Да. Вот именно.       Гарри, обняв пса и уткнувшись ему в шерсть, вытирает капли пота с висков и начинает дрейфовать между сном и реальностью. С закрытыми глазами он мычит, но никак не может шевельнуться, с открытыми он тянется первым делом к бутылке.       По крайней мере, будучи в отключке, ему не снятся кошмары. Разве это не победа?       Гермиона проглатывает ложь с кошмарами, как и горячий шоколад, который пьёт литрами, когда нервничает. Ложь такая же приторная и такая же утешительная. И Гарри не знает, верит ему Гермиона или нет, но она молчит и не задаёт вопросов не потому, что тактична (не совсем её типаж), а потому, что она столько раз интересуется вопросом кошмаров в прошлом, но не получает ни единого вразумительного ответа: Гарри либо отшучивается, либо лжёт, либо грубит. Он вообще не так часто использует игнорирование как наказание, но, исходя из результативности этого метода от Драко, Гарри стоит задуматься.       — Как там Малфой? — спрашивает он, морщась, когда вспоминает его монолог.       Гермиона невесело ухмыляется и тянется к приборной панели, начиная переключать радио. У неё либо открывается шестое чувство, либо ей говорит об этом Рон, который чаще всех подмечает такие вещи, как те, что Гарри не нравится тишина. Она намного хуже, чем музыка вперемешку с головной болью.       — Перебесится — успокоится. Ты же знаешь, он слишком эмоционально реагирует. — Гермиона останавливается на мелодичной песни и немного убавляет звук, оставив её играть на фоне. — Вспыльчивый и отходчивый.       Она не добавляет: «Как ты», — но это остаётся висеть несказанным между ними.       — Мне жаль, что я вчера так вспылил, — бормочет Гарри, складывая руки на груди в защитном жесте.       Гермиона останавливает машину на красном светофоре и поворачивает голову в сторону Поттера. На её губах скользит тень улыбки.       — Всё нормально.       Гарри чувствует желчь во рту и хочет выйти из машины, чтобы проблеваться на тротуар, потому что это ужасно: понимание любого человека в такой ситуации. Неправильно. Нельзя спускать на тормозах хамство и грубость, нельзя поливать друзей отходами с головы до ног.       Бывает, что пьяный он что-то скажет, но на утро ничего не помнит, но по тому, как первые часы после пробуждения Гермиона отводит взгляд, Драко сжимает губы, а Рон натянуто и вымученно улыбается, он понимает, что говорил чудовищные вещи. Но все всё равно продолжают молчать. И Гарри стыдно, но никто не просвещает его в то, за что именно ему стоит стыдиться, поэтому стыд переходит в самобичевание, а самобичевание в ненависть. И поэтому он не может просить прощения за то, о чём не помнит, за то, о чём не говорят. Как итог, к стыду добавляется вина.       Но Гарри груб не только тогда, когда пьян, но и в тех случаях, когда трезв, в случаях, когда алкоголя мало или же, наоборот, в случаях, когда он нервничает. Реже под действием алкоголя он прибывает в эйфории, и мир кажется чудесным и ярким калейдоскопом. Иногда его настроение… тёмное. То состояние, когда он представляет Джинни рядом с собой. У неё длинные и рыжие волосы, в которые так приятно зарываться ладонью, приятно пропускать через пальцы, так приятно с силой сжать у загривка, запрокидывая её голову так, что она приоткрывает рот в попытке сделать глоток воздуха. Она такая послушная и податливая, стоящая на коленях и… Это отвратительно.       Это возбуждающе.       Гарри ёжится и трёт шею, возвращая себя и свои мысли в настоящее.       — Хочешь пойти со мной? — выпаливает он быстро и неосознанно.       Гермиона смотрит исключительно на светофор, который переключается с красного на зеленый, и затем едет. Может, она догадывается, что Гарри всё же боится; он в самом настоящем ужасе.       — Если ты позволишь, — ласково отвечает Гермиона, — я бы была рада составить тебе компанию.       Гарри кивает. И они делают вид, что этот жест не выходит облегченным.       — Ты виделась с Реддлом, — наконец говорит он то, из-за чего в большей степени и соглашается на поездку с Гермионой. Та кивает.       — Так и есть. Мы пересеклись на парковке супермаркета, и он попросил о беседе.       — Обо мне, — хмыкает Гарри.       Гермиона сжимает руль.       — Я думала отказаться, и, наверное, мне всё же не стоило это сделать.       — Ты так не думаешь.       Гермиона начинает стучать по рулю: тук-тук-тук, и Гарри приходится сжать свои пальцы сильнее. Сейчас тремор его не беспокоит, но сам стук нервирует.       — Он интересовался моим мнением, как ты среагируешь на то или иное предложение, — рассказывает девушка. У неё совсем немного розовеют щёки от, Гарри предполагает, стыда и хмурятся брови. — Он предлагал идею с деньгами, подкрепив её несколькими социологическими исследованиями и своим личным опытом. Сказал, что часто видел такие случаи в больнице, когда пациенты, отказавшиеся от запрета на деньги, сводили на нет все старания медперсонала.       Гарри знает, что Святой Мунго — больница для элит, где богатые и зависимые люди предпочитают делать вид, что лечатся, принимая либо алкоголь, либо наркотики. Это место не считается только реабилитационным центром, на самом деле Мунго — это громадный комплекс, связанный несколькими зданиями, в который также входит помпезный ресторан вместо столовой, ограждённый парк с прудом и скамьями, мини-гольф и различные другие развлечения для тех, кто готов платить и пребывать в хороших условиях.       Когда Гарри видит главное здание Мунго, то в первую секунду думает, что ступает на званый ужин к Малфоям. И если Том имеет такую больницу, которую язык не поворачивается назвать «больницей», скорее, крупной частной клиникой, то Драко не стоит заикаться насчёт того, что Том позарится на имущество Гарри.       — Про какие-то ещё условия упоминал Реддл? — спрашивает Поттер, вспомнив про домик у залива.       — Не припоминаю, чтобы были ещё условия, — отвечает Гермиона, склонив голову к плечу в раздумьях. — Мы говорили о таблетках, он интересовался, нет ли у тебя аллергии или непереносимость компонентов. И о том, какие таблетки ты принимал ранее.       Гарри возмущенно выдыхает.       — Почему о таком он не спросил меня?       Потому что, думает Гарри, такие вопросы намного важнее, чем то, о чём интересуется Том в последнюю встречу.       Взгляд, который кидает на него Гермиона, слишком снисходителен, чтобы это можно было как-то скрыть.       — Ты помнишь название таблеток?       — Что-то на «с», — уверенно отвечает Гарри.       — Антабус, — поправляет Гермиона, на что Поттер закатывает глаза и немного съезжает на сиденье, вытягивая ноги.       — Я понял, почему он спрашивал об этом тебя. Но про аллергию я и сам в состоянии ответить, — продолжает ворчать. Теперь он понимает, почему этих вопросов не было, но не то, чтобы он задумывался об этом. Он знает, что Гермиона разбирается лучше, знает, что она осведомлена о его здоровье лучше, чем он, но всё равно это неприятно. Неприятно знать, что ты так проебываешься по жизни, что не можешь уследить за такой элементарной вещью, как здоровье.       Иногда Гарри кажется, что Гермиона сама может пойти в реабилитационный центр и лечить людей от алкоголизма, потому что она кажется слишком погруженной в эту тему; она знает все лекарства, свойства, противопоказания и побочные эффекты; она читает обо всех стадиях и то, как с ними справляться.       И к тому же, Гарри вряд ли поведал бы Тому о том, как ему всовывали эти таблетки в глотку в… тяжёлые эпизоды.       — Значит он знает про тот случай, когда вы пытались заняться самолечением? — уточняет Поттер на всякий случай.       — Да, знает, но без подробностей, — она кидает косой взгляд на Гарри, чтобы уловить, как он облегчённо выдыхает. — Мне пришлось рассказать, чтобы объяснить, как на тебя действовали таблетки и какие.       Гарри кивает. На самом деле он думает, что это практичный вопрос врача, который он, конечно, должен задавать своему пациенту, а не его подруге.       — И как он отреагировал?       — Думаю, ты догадываешься, — немного ворчит Гермиона. — Его выражение лица не поменялось, но то, как он сказал: «Вот как».       Гарри усмехается.       — Догадываюсь. — Он тянется к бутылке прохладной воды, которая находится между сидениями в специальном для этого месте, и, открыв крышку, делает несколько больших глотков, чуть ли не давясь. Оказывается, у него пересыхает горло. И он разочарован, что этот напиток без градуса. — Что ещё ты ему рассказала?       — Ничего, — отвечает Гермиона, выглядя оскорблённой.       Гарри закрывает бутылку и убирает её обратно.       — Хорошо.       Гермиона останавливается на красном светофоре и поворачивается к Гарри, недоверчиво нахмурившись.       — Вот так просто? — подозрительно спрашивает она. — Просто хорошо?       Гарри пожимает плечами.       — Я решил побыть вежливым и благодарным, — невесело отвечает он, не добавляя: «Несмотря на головные боли в висках, лёгкий озноб и общее недомогание во всём теле, будто меня переехал каток несколько раз».       — Это, скорее, подозрительно.       Гарри разрывает зрительный контакт. Его колет совесть за то, что Гермиона считает его подозрительным.       — Сегодня по расписанию анализы, капельница и затем назначение медикаментов, — резко меняет он тему, чтобы не чувствовать зудящую вину в районе затылка.       Гермиона позволяет себе ещё несколько секунд посмотреть на Гарри после того, как загорается зеленый, и, закусив нижнюю губу, отворачивается обратно к дороге и давит на газ.       — Значит стандартная процедура для начала.       — Для начала? — тут же подозрительно спрашивает Гарри.       Гермиона тяжело вздыхает. Будто ей не по душе то ли стандартная процедура, то ли какая-то иная.       — Не совсем стандартно то, что ты будешь лечиться дома, да и вообще сам процесс лечения.       Значит Гермионе не по душе лечение на дому.       Гарри теребит края толстовки, когда говорит:       — Я не спрашивал о процессе лечения.       Гермиона, если бы могла, то долго и настойчиво смотрела бы на Гарри тем самым красноречивым взглядом, говорящим, что он не самый умный в компании.       — Почему же? — спрашивает она, но слышится: «Не удивительно».       Гарри чуть перемещается на сидение, устав сидеть в одном положении. На фоне меняются песни, за окном светит яркое майское солнце, а Поттер не знает, как сказать, что думает большую часть времени на встречи об алкоголе.       — Я не подумал об этом, — ответ выходит неуверенным, и от этого Гарри морщится.       У него проскальзывает мысль, что Том специально говорит о большем, чтобы получить от Поттера согласие на меньшее, но эта мысль проскальзывает, не оставшись в голове, потому что его пронзает резкая боль в затылке. Гарри кладёт руку на заднюю часть шеи и начинает массировать.       — Ничего страшного. Поинтересуешься сегодня, — ободряюще говорит Гермиона и тепло улыбается, показав ямочки на щеках. — Я надеюсь, что он поможет тебе, Гарри.       Гарри отворачивается к окну, вслушиваясь в незатейливый текст песни. Про неразделённую любовь и страдания.       Он тоже надеется, что Том ему поможет не только с алкоголем.       В это время Гермиона поворачивает к высоким и охраняемым воротам Святого Мунго. Её пальцы возобновляют стук по рулю.       Тук-тук-тук.