Лиши меня всего

      На следующий день, в четверг утром, приходит Рон с двумя пакетами еды: один для Гарри, другой для Бродяги. Гарри встречает его на пороге в слегка завязанном атласном зелёного цвета халате с расстегнутым на груди воротом.       — Ты припозднился, — хрипит он, почёсывая и взъерошивая и без того намокшие растрёпанные кудри, с которых стекают капли за шиворот, вызывая мурашки. — Я уже принял душ.       — Я рад, что ты встречаешь меня в таком виде, дружище. — Рон усмехается и, протиснувшись мимо заторможенного друга, направляется на кухню.       По пути он старается отделаться от Бродяги, который норовит засунуть свой нос в пакеты. Гарри направляется следом.       — Я подумал, что ты захочешь… Менее напряженную компанию перед своим завтрашним походом, — говорит Рон и, поставив пакеты на стол, начинает разбирать их, заполняя холодильник. Еда преимущественно полуфабрикаты и подписанные контейнеры от Молли Уизли.       Гарри садится на близлежащий стул и подавляет зевок, стараясь выглядеть небрежно, но одного взгляда Рона хватает, чтобы понять, что это у Гарри не выходит. Несмотря на то, что его поза небрежна, она не расслаблена, что является важным различием.       — Ты прав, я бы не выдержал ни Гермиону с её нравоучениями, ни Драко с его козлиным характером.       Рон улыбается и, открыв один из контейнеров из другого пакета, накладывает в миску Бродяги кашу. Пёс виляет хвостом и тычется мордой Уизли в ноги в знак благодарности.       — Можно, — даёт команду Рон, почесав пса за ухом. Тот сразу же набрасывается на еду.       — Не помнишь, благодарил ли я тебя, что ты дрессировал Бродягу в моё отсутствие? — мимоходом интересуется Гарри, но звучит всё равно неестественно.       В глазах Рона вспыхивает гнев, который исчезает так же быстро, как и появляется. Гарри не может его винить за эту эмоцию, скорее всего, он бы тоже чувствовал гнев, если бы кого-то из близких людей отправили за девять месяцев до совершеннолетия к родственникам, которые не хотят иметь ничего общего с именем, что пестрит во всех заголовках газет. И Рон, и Гермиона, и Драко имеют полное право не только злиться, но и ненавидеть Дурслей, но Гарри всегда это пресекает.       Во всём виноват он сам.       Дурсли не делают ничего в то время, когда Гарри у них живёт: они не вмешиваются в его жизнь, не разговаривают с ним, делая всё возможное, чтобы люди не заподозрили, что они родственники. Они забывают кормить его в некоторые дни и держат в чулане, как постыдный секрет, запрещая появляться на люди, но Гарри не против. Первый месяц он проводит, пялясь в стенку и крича по ночам, пока дядя Вернон не знакомит Гарри с алкоголем, причитая: «Надеюсь, это поможет тебе заткнуться хотя бы на одну ночь».       С того дня это помогает Гарри заткнуться все последующие ночи.       — Да, ты благодарил меня, — говорит Рон. От былой злости на его лице не остаётся и следа.       Гарри улыбается так, будто это правда. Рон отвечает тем же.       На самом деле Гарри вряд ли мог благодарить хоть кого-то ещё три месяца после своего совершеннолетия и возвращения в дом на окраине деревушки Годрикова Впадина. Вряд ли Гарри вообще был способен на внятные предложения, будучи в запое до этого долгие девять месяцев без просыхания. Потому что в таком состоянии он не кричит по ночам, ведёт себя тише воды и ниже травы, только бы получить вознаграждение за своё смирение — новую бутылку.       — Поэтому я и здесь, чтобы не нравоучать и не быть козлом, не так ли? — интересуется Рон мягче, чем следует, чтобы вернуться к прошлой теме. Иногда Гарри кажется, что Рон считает его своим младшим братом, с которым необходим деликатный подход. — Ты завтракал? — Рон, не дождавшись ответа, открывает другой контейнер и подталкивает его к Гарри вместе с приборами.       — Спасибо, — благодарит Гарри и принимается за яичницу с овощами, ощущая тошноту. Вилка дрожит в руке и приходится сжать её посильнее. — А ты не голоден?       Рон отрицательно качает головой и, убрав всё со стола, принимается делать две чашки кофе, используя капсульную кофемашину — подарок Драко. Он дарит её больше для своего удобства, чтобы иметь возможность пить то, что подходит его стандартам.       — Я позавтракал вместе с Дж… — Рон останавливает себя на полуслове. — Со своей семьёй, — продолжает он как ни в чём не бывало. Несмотря на то, что Рон желает уйти из большого семейного гнезда как можно раньше, он всё равно слишком привязан к ним. В особенности к братьям-близнецам и Джинни. — И ты бы мог позавтракать с нами, скажем так, через месяц.       Гарри откусывает яичницу, пережёвывает, не чувствуя вкуса, и медленно глотает, поздравляя себя с тем, что в принципе может это сделать, игнорируя желание опустошить желудок немедленно.       — Через месяц, — повторяет Гарри. Рон тактичен для того, чтобы напрямую сказать, через какое время их дом опустеет от присутствия младшей сестры. — Было бы неплохо. Я постараюсь это сделать.       Рон кивает и вставляет капсулу, наливает чистую воду в резервуар и нажимает кнопку, ожидая, когда бокал заполнится кофе.       — Вчера всю ночь я думал о том, как будет проходить моё лечение, — начинает говорить Гарри, потому что знает, что Рон не Гермиона, которая тут же начнёт рассказывать об эффектности лечения, Рон не Драко, который спросит: «Ты успевал думать между тем, как напиться до беспамятства?» Рон это тот, кто скажет:       — О? — Он поднимает взгляд от столешницы на Гарри, который беспокойно водит вилкой по контейнеру. Поттер знает, что Рон видит перед собой: неухоженного молодого человека с отросшей щетиной, впалыми щеками и потухшими глазами, который прикладывает достаточно много сил только для того, чтобы держать в руках вилку.       — Я просмотрел те некоторые статьи, которые были дома, — продолжает Гарри. — Там ничего того, чего бы я не знал от Гермионы, но всё равно, это просто… Ну… — Он стискивает зубы, скребя их друг о друга, прежде чем вернуться к естественному прикусу.       — Тяжело, что теперь это будет с тобой? — пытается помочь Рон, направляя мысли Гарри в нужное русло.       Поттер устало откладывает вилку рядом с недоеденным завтраком и морщится от боли в затылке. Кофемашина издаёт писк, оповещая о завершении. Рон проделывает манипуляции с ней заново, поставив второй стакан, и нажимает кнопку.       — Наверное. Да. Скорее всего, так и есть, — неуверенно заканчивает Гарри и, оперившись локтями на столешницу, кладёт голову на скрещенные ладони. — Мы же это уже пробовали, помнишь? Я тогда наотрез отказался от врачей, а вы старались справиться со мной.       Рон заставляет себя улыбнуться.       — Да, помню. Это был… Интересный опыт.       Гарри издаёт негромкий самоуничижительный смешок.       — Это было ужасно. Я не продержался и нескольких дней.       Кофемашина опять издаёт писк, и Рон, взяв два бокала, ставит их на столешницу. Один перед собой, другой протягивает ближе к Гарри.       Бродяга доедает свой завтрак и, облизав руку Рона, скулит, прося его выпустить. Уизли говорит: «Минуту», — и отходит с псом к задней двери дома, чтобы открыть её и выпустить Бродягу порезвиться в лесу.       — Поражение — это естественный процесс эволюции, — легко говорит Рон, когда возвращается, и, взяв бокал в руки, делает первый глоток. — Ты думаешь о лечении в позитивном ключе?       — Ты же, скорее всего, знаком с синдромом отмены? — Рон в ответ кивает. Они все из-за Гарри знакомы со многим, с чем не были бы знакомы в других обстоятельствах. Поттер чувствует на себе вину, как облипшую вторую кожу. — После того, как меня попробуют продержать несколько дней без алкоголя, я стану человеком необъективным и эмоционально окрашенным: вспыльчивость, раздражение и агрессия. — Гарри берёт бокал в руки и отпивает кофе, сетуя, что это не виски. Он прячет взгляд за чашкой от Рона. — Постепенно проявятся и другие нарушения: потливость, рвота, головокружение и… — Гарри ставит стакан и убирает руки со стола. Ему нужно прочистить горло, чтобы произнести следующие слова: — Наступит «ломка».       Рон не позволяет себе выглядеть подавленно, но Гарри всё равно замечает его сочувственный взгляд.       — Тебя больше всего беспокоит эта часть? — мягко интересуется Уизли, будто говорит с раненным животным. — Ты боишься не быть пьяным или трезвым, а боишься быть в состоянии меж двух огней, когда наиболее уязвим?       Гарри смеётся невпопад. Это горький звук.       — Я боюсь сделать в этом состоянии то, о чём потом буду жалеть, — шипит он на одном дыхании.       Рон ёрзает на стуле. Гарри знает, что заставляет его чувствовать себя неловко, но ничего не может с собой поделать. Иногда он самому себе кажется неправильным: чувство вины граничит с озлобленностью. Озлобленность на себя, на друзей, на судьбу в целом. Вина по тем же причинам.       — Могу ли я поинтересоваться, что ты боишься сделать, Гарри? — спрашивает Рон. Слишком тихо, но звучит это неимоверно громко на кухне, где только они вдвоём.       Гарри опять откидывается на спинку стула, принимая небрежную позу, словно надевает защитный панцирь.       — Не беспокойся об этом, правда.       Рон позволяет себе небольшую паузу, обдумывая следующие слова и разглядывая лицо Гарри. Поттер, в свою очередь, прячется за всеми масками, которые имеет.       — Мы друзья, Гарри, — наконец говорит Рон. — Моя мать назвала бы это беспечностью, если бы я не заботился о тебе.       — Ты звучишь совсем как Гермиона, — бормочет Гарри, закатывая глаза.       — Тогда, может быть, следует послушать кого-нибудь из нас, если мы говорим одно и то же?       — Я не настолько отчаялся, — отвечает Гарри в шутку, качая головой.       Подсознательно Гарри всё ещё старается донести до других мысль: «Посмотрите на меня, ребят, мне уже лучше», — но проигрывает, когда замечает ещё один внимательный взгляд Рона, только теперь покоившийся на руках Поттера. Гарри не замечает этого: его пальцы постукивают по бёдрам, снова и снова, и больше смахивают на тремор. Гарри успокаивается и разглаживает несуществующие складки на халате.       — Ты будешь сегодня пить? — не слишком тактично спрашивает Рон.       — Скорее всего, нет, — отвечает Гарри после некоторой заминки. Это ему необходимо в первую очередь для того, чтобы не прийти с похмельем к Реддлу. Тем более цена не слишком велика — ночь без сна.       — Хорошо, — кивает Рон, отпивая уже успевший остыть кофе. — Хочешь, чтобы я тебя отвёз?       Гарри улыбается, вспоминая вчерашний разговор с Люциусом.       — Конечно, — соглашается он, потому что Рон, слава Богам, не Малфой.       Рон улыбается в ответ.       — Отлично, — говорит он и опять сканирует Гарри взглядом, заставляя последнего напрячься. — И, да, дружище, что за халат на тебе? — спрашивает Рон совсем не то, что на уме.       Гарри расслабляется и закатывает глаза.       — Подарок Драко, — бубнит он и сразу добавляет: — Без вопросов, пожалуйста.       Рон издаёт смешок и отводит взгляд в сторону.       — В таком случае мы немного приберёмся дома, погуляем с Бродягой и проведём время без снобизма и нравоучений, — говорит Уизли, приподнимая бокал, словно тост.       Рон не добавляет, что остаётся как моральная поддержка, как тот, кто будет следить за употреблением алкоголя. Но Гарри это и так знает, и он благодарен, потому что сегодня ему действительно лучше оставаться трезвым.       Когда Бродяга возвращается в дом с грязными лапами, парни вместе относят его в ванну. Пёс кажется слишком счастливым всякий раз, когда видит Рона, что задевает Гарри. Возможно, это ревность, но Поттер отмахивается от этого чувства, как от назойливой мухи. Бродяга счастлив видеть всех, кто к нему добр.       Только спустя некоторое время Гарри замечает, что начинает снова постукивать пальцами, чтобы скрыть тремор, — тук-тук-тук. Сколько раз он уже делает это за сегодня?       Он не может перестать думать об алкоголе, поэтому тянется к сигаретам, чтобы заглушить хоть что-то. И сигареты чуть не падают, когда Рон начинает говорить.

***

      — Здравствуйте, Гермиона Грейнджер, верно?       Гермиона оборачивается, держа в руках пакеты, сумку и ключи от автомобиля. Она хмурится, заметив высокого и красивого мужчину в угольном пальто до щиколоток.       — Том Реддл, не так ли?       Том улыбается, протягивая руку.       — Я вам помогу.       Гермиона не нуждается в помощи, но и не хочет показаться невежливой, поэтому отдаёт ему тяжёлые пакеты, которые несёт с супермаркета, но, видимо, не преуспевает с обладанием эмоций на лице, потому что губы Тома изгибаются в лёгкую усмешку.       — Я был бы признателен, если вы найдёте несколько свободных минут для разговора со мной, — говорит Том, провожая Гермиону к автомобилю и помогая грузить покупки в багажник.       — Я сейчас как раз не занята, — отвечает Гермиона, всё ещё насторожено поглядывая на мужчину.       Том кивает. Он и так это знает.       — В таком случае приглашаю вас на поздний обед в один из ресторанов поблизости, — предлагает Том, назвав не помпезный и не дорогой ресторан, исходя из вкусов собеседницы.       Он складывает руки за спину, ожидая ответа.       У Гермионы доброе лицо — лицо матери, которая отдаст последнее, чтобы её ребёнок оставался счастливым.       — О чём бы вы хотели поговорить со мной? — интересуется Гермиона, захлопнув багажник. Она выжидающе смотрит на Тома, не отводя взгляд. Ему становится интересно, требуется ли для Грейнджер всё её самообладание, чтобы оставаться такой невозмутимой, потому что они оба знают, о чём, а, скорее, о ком будет идти речь.       — К сожалению, у нас не так много тем для первого разговора. Надеюсь, в будущем это изменится, — обворожительно улыбается Том. — Мне бы хотелось обсудить с вами моего пациента, чтобы вы, возможно, дали мне некоторые советы. Люциус отзывался о вас, как об очень умной и эрудированной девушке. Предполагаю, ваши мысли внесут некоторую ясность.       Гермиона, как Том и предполагает, падка на лесть. Она слегка краснеет и кивает, принимая приглашение.

⁂

Гарри, 6 лет

      — Я думаю отдать Гарри на танцы, — говорит Лили, ставя перед сыном завтрак — яичницу с овощами. Гарри морщится, но всё равно берет вилку в руки, держа её не совсем правильно. — Как думаешь, Гарри, ты хочешь на танцы?       — Он будет играть в лакросс, — перебивает их Джеймс и варит кофе, стоя у плиты. — Никаких танцев. Они для девчонок.       Гарри, хоть и маленький, но всё понимает и закатывает глаза, прожёвывая невкусные брокколи. Иногда он и правда сомневается, что его родители знают, что хочет сам Гарри. А Гарри, между прочим, мечтает стать, как Сириус, безработным! Но он помалкивает об этом, потому что крёстный, когда слышит заявление шестилетнего ребёнка, зажимает ему рот и страшно округляет глаза, осматриваясь, чтобы никого рядом не было: «Это наш секрет, Гарри, хорошо? Никому не слова».       Гарри свои слова держит и подмигивает сидевшему рядом Сириусу. Тот подмигивает в ответ, даже если не знает, о чём речь.       Гарри болтает ногами, сидя на высоком стуле, и слушает ругань родителей.       — Как ты смеешь говорить, что они только для девочек, Джеймс? — ворчит Лили. — Чтобы ты знал, у детей формируется правильная осанка, улучшается походка, фигура становится стройной и подкаченной за счет укрепления мышц, возрастают показатели гибкости, выносливости, улучшается координация движений и укрепляется позвоночник.       — Если он будет заниматься лакроссом, то всё будет то же самое, Лили. Сириус, скажи ей, — пытается Джеймс впутать в разговор их друга, третье лицо, которое, поперхнувшись огурцом, откашливается.       — Не впутывайте меня в этот спор, — вставляет он, грозно показывая пальцем то на одного, то на другую. — После того раза, когда вы не могли решить, что подарить Гарри, спросили моего совета, а потом выставили крайним, я с вами в эти дела не лезу.       Лили хмурится и перекидывает кухонное полотенце через плечо.       — Потому что в тот раз ты встал на сторону Джеймса, — говорит она.       — Он встал на твою сторону, — поправляет её муж. — Он выбрал развивающую игру, а не машину.       — Извини, дружок, она меня заставила, — тихо бормочет Сириус в ухо Гарри. Тот важно кивает.       — Я всё понимаю, — шепчет он в ответ и опять подмигивает. Сириус не может сдержать яркой улыбки.       На заднем фоне родители продолжают препираться, пока Сириус всё так же тихо продолжает:       — Чем бы ты хотел заняться, Гарри? Танцы или лакросс? Или что-то, что интересно тебе?       Гарри сужает глаза, думая, что выглядит заговорщицки, но то, как Сириус еле сдерживает смех, говорит об обратном. Крестник больше похож на слепого крота в своих круглых очках.       — Если я выберу что-то одно, то получу подарок либо от мамы, либо от папы.       Сириус приподнимает бровь.       — Они продолжают тебе дарить подарки за то, чтобы ты учувствовал в их спорах?       — Конечно, — важно бормочет Гарри. — В последнее время я слишком часто выбирал папу, поэтому у меня много машинок и пистолетов, но недостаточно. Но если я выберу не маму, то она, думаю, может обидеться на меня.       Сириус забирает из тарелки Гарри брокколи, пока Лили не видит, и кладёт их в рот, задумчиво прожёвывая.       — А если ты выберешь и то, и то? — предлагает Сириус.       Это кажется разумным, но Гарри в ответ качает головой и пристыженно говорит:       — Я не хочу на танцы. Рон скажет, что туда ходит только его младшая сестра.       — Не думаю, что Рон хочет тебя оскорбить. Он если и скажет такое, то только из гордости за Джинни.       Гарри надувает щёки.       — Он всё равно так скажет.       Сириус хмыкает, продолжая воровать так нелюбимые Гарри брокколи, пока Лили резко не поворачивается к ним. Блэк тут же делает вид, что смотрит исключительно в свою тарелку, как и Гарри, который за раз впихивает в себя большой кусок яичницы.       — А ты что думаешь, Гарри? Чего бы ты хотел? — нежно интересуется Лили, но за всем этим фасадом стоит женщина, которая желает выиграть спор. Гарри обречённо смотрит в сторону отца, который пожимает плечами в знак капитуляции, а затем на Сириуса, который тяжело вздыхает, будто готовится к войне.       — Думаю, он сможет ходить и туда, и туда, — подаёт голос крёстный, закинув руку на спинку стула Гарри. — Не так ли, дружок?       — Ты не слышал, о чём мы говорили? — спрашивает Лили, сузив глаза. — Ни я, ни Джеймс не сможем возить Гарри и туда, и туда.       — Конечно слышал, — врёт Сириус, не моргнув и глазом. — Я буду лично возить Гарри на все секции. Что скажешь? — спрашивает он у Гарри, поворачиваясь к нему корпусом. Он успевает подмигнуть так, что Лили не замечает.       Гарри тут же соглашается и широко улыбается, показав несколько просветов из-за выпавших молочных зубов. Если его будет возить Сириус, то они смогут кататься на мотоцикле.       Гарри опять подмигивает, а Сириус умиляется с того, как у крестника это совсем не выходит.       — Время от времени ты совершаешь обдуманные поступки, — с подозрением говорит Лили.       Сириус кивает и торжественно произносит:       — Чтобы сбить всех с толку!

Том, 11 лет

      Том учится в школе-интернат уже четыре года, три последних из которых он прибывает в комфортных условиях, когда никто не смеет и рта раскрыть в его присутствии. Издевательства, что выпадают на первый год, прекращаются после того, как Том показывает, на что он способен с теми, кто не знает своего места.       Он уходит из детского дома при церкви с мизерным количеством одежды и большим количеством знаний того, как навредить человеку либо не прикасаясь к нему, либо так, чтобы Том был обеспечен алиби. Он более не совершает необдуманных поступков, как с кроликом Билли, он совершенствуется в своей мести до такого уровня, что натравливает сплетницу Эми и надоедливого Денниса друг на друга таким образом, что они во время ссоры падают с обрыва и оказываются в госпитале на длительное время.       Мисс Коул смотрит на Тома с ненавистью, но тот улыбается. У неё нет ни одной причины завести его в комнату с крестами. Ни одной.       Социализируясь, Том учится одной простой истине: чаще подхалимство и улыбки дают больше, чем нож у горла. Он учится не только тем предметам, которые преподают в школе, но и основам выживания среди людей. Он следит за своими манерами, за своей речью, обучается двигаться аристократично-медленно и вычурно, так, что все приковывают взгляд к нему, когда он входит в комнату. Том в разговоре бархатно смеётся, чуть склонив голову, зная, что при таком ракурсе локон, мягко упавший на лицо, привлекает внимание.       Ему всего одиннадцать лет, но он уже может разглядеть глупцов, на которых не стоит тратить время, и тех, кто сможет ему помочь в будущем. К примеру, профессор Гораций Слизнорт. Стоит Тому открыть рот и сказать несколько комплиментов в его сторону, как профессор тает на глазах, превращаясь в пластилин, который так удобно лепить по своему образцу.       Гораций Слизнорт с удовольствием показывает Тома на своих званых вечеринках богатым и влиятельным людям, как какой-то экспонат, но Реддл и не против. Он использует это время с пользой. Поэтому, когда Том просит профессора через его многочисленные и, безусловно, самые надёжные и завидные связи, найти родителей Реддла, Гораций тут же соглашается, раскрасневшись.       Том знает, что он сильный человек, харизматичный, и тот, кто рождён для побед и великих свершений. Он предлагает себя разным людям с разной стороны: для одногруппников он милый парень, готовый помочь в любом вопросе, для преподавателей он вежливый и выдержанный ученик, а для тех, кто не знает своего места, он монстр, готовый перерезать глотку.       Так и случается с мальчиком по фамилии Уоррен, который на второй год обучения Тома всё ещё скалит зубы в его присутствии. Он трагично умирает в грязном сортире, где ему самое место, подвешенный на верёвке. Полицейские закрывают дело с вердиктом о самоубийстве. Теперь Том не может сказать, что не достаёт до крыши, но это без надобности, потому что ни один человек в школе не думает на него. Кроме отбросов, негласно перешедших под крыло Реддла, но и они молчат, не желая познать гнев Тома, который тот полирует под улыбкой.       Он держит своих людей в ежовых рукавицах, не позволяя ни на йоту нарушить школьные правила прилюдно или навлечь на себя хоть тень подозрения.       Том — прожектор в то время, пока остальные стоят на сцене и не видят ничего вокруг. Куда светит Том — туда все и держат путь. Он для всех и ни для кого.       К концу своего четвёртого года Том узнает, кто его родители.       И эта мысль заставляет его искренне улыбнуться.