О балладах и кубках

Я буду твоим солнцем и твердым плечом,

Я буду твоей жертвой, твоим палачом,

Я буду терпеть, от боли кричать,

Тебя за руку возьму, мы будем вместе стоять!

Порочный круг сомкнется, щелкнет замок,

Миры соприкоснутся лучом на восток!

Я буду терпеть, меня не сломать,

С тобою до конца мы будем вместе стоять!

***

Дилюк наконец принимает вертикальное положение, мир перед глазами все еще немного плывет, на лопатки налип песок и мелкий сор, хочется отряхнуть спину. Он зябко ведет обнаженными плечами. Сюртук так и остался лежать в таверне, обгоревшей до золы тряпкой. Верх рубашки полностью испепелен, словно огненный вал крыльями феникса вырос у него за спиной, а не привычно сорвался с рук пылающей птицей. Словно Дилюк сам стал воплощением пламени на мгновение. Остатки рукавов черными обугленными обрывками болтаются на уцелевших манжетах, охватывая запястья, полы рубашки лоскутами торчат, заправленные за ремень брюк. Дилюк мимоходом с облегчением касается нетронутых пламенем волос, свободно рассыпавшихся по плечам теплой волной. Кэйа все еще рядом, заглядывает встревоженно в лицо, хмурит брови, поспешно стаскивает свой плащ и накрывает обнаженные плечи Дилюка прохладной тканью. Презабавная наверняка картина — тлеющее здание на фоне, капитан кавалерии, рухнувший коленями на мостовую перед полуголым главным налогоплательщиком региона. Ну просто сцена из драматической постановки, слухи наверняка не стихнут даже за пару месяцев, лишь бы какой-нибудь прощелыга-бард не додумался сложить еще и песню. Кэйа, будто думая о том же самом, быстро скользит взглядом по собравшейся толпе зевак. Еще пара минут и, Дилюк уверен, сердобольные зрители кинутся оказывать им помощь. — Нужно идти. Можешь встать? — несмотря на напряжение и нервозность, поселившуюся в дрожащих ладонях, голос Кэйи непривычно мягок. — Идем ко мне, позову туда Барбару. Если только ты по доброте душевной не хочешь протащиться в таком виде через весь город до Собора, чтобы и оставшаяся половина горожан смогла поглазеть на голого тебя, а не удовлетворяться только слухами. Кэйа продолжает трепать языком на протяжении всего пути, пока они добираются до его квартиры. Дилюк вовсе не против, если это помогает ему на время заглушить тишину вокруг ничего не значащей болтовней и не думать, ныряя в тревожные мысли — пусть. Он сам сейчас едва ли способен вести диалог, в голове словно мутный кисель, но чувство скорее приятное. Расслабленное. Коридор уже знакомой квартиры встречает тишиной и полумраком. Ощущение чужих взглядов, прилипших к спине, наконец-то рассеивается. Редкий случай, когда Дилюк попадает внутрь через дверь. Сейчас он не смог бы преодолеть два метра отвесной стены до чужого подоконника при всем желании: рана на боку ноет, на бинтах отчетливо проступает красное пятно, и сам он все еще чувствует себя прибитым собственным выбросом стихии, будто под толщей воды, все вокруг медленное и плавное. В мыслях расслабленная пустота. Приятное чувство освобождения. Кэйа все еще поддерживает его за локоть, пока они перемещаются на кухню, и помогает опуститься на стул. Поверхность стола завалена документами: рапорты патрульных, отчеты разведки, письма. Кэйа ставит уже знакомую Дилюку аптечку прямо поверх, с хрустом сминая бумагу, и сам падает на соседний стул, плечи понуро опускаются, будто его разом покинули все силы. — Бездна, Дилюк… объясни мне, как так вышло, что ты решил прилечь отдохнуть в пылающей таверне? — голос звучит устало, взгляд — скованное крепко-накрепко ледяное черное озеро. — Мой огонь меня не трогает, — мутное сознание не подкидывает ничего лучше, чем это сомнительное оправдание. — Как это спасло бы тебя от балки, рухнувшей на голову? — Кэйа, тряхнув головой, выставляет ладонь вперед в останавливающем жесте. — Нет, не отвечай. Это… неважно. Я просто испугался и зол, — он замолкает на мгновение, делает глубокий вдох. — Что произошло? В памяти всплывает разговор в таверне, и остатки эйфории, накрывшей его после всплеска элементальной силы, лопаются и исчезают, как мыльный пузырь. — Я связался с Сетью, чтобы… — он замолкает, язык отказывается ворочаться, во рту вмиг пересыхает, словно в пустыне Сумеру. — Чтобы? — уточняет Кэйа, непонимающе сведя брови к переносице. Не тратя время зря, он отбрасывает в сторону плащ, недовольно поджимает губы, рассматривая расплывшееся по бинтам багряное пятно, прежде чем взяться за узел, скрепляющий край повязки. Дилюк невольно выпрямляется и приподнимает руки, чтобы облегчить доступ к телу. — …чтобы получить поддержку. Я подумал, любые ресурсы могут нам помочь. Больше людей, чтобы приставить их к делегации и храму, возможность получить сведения о делах Фатуи в других регионах, но… Кэйа одобрительно кивает на каждое слово, мысленно проставляя галочки в список там, где они смогут укрепить свои позиции. Его руки в это время разматывают последний слой повязки, длинные пальцы щекотно скользят по обнаженной коже, заставляя мышцы живота поджиматься и вызывая стойкие мурашки, приятной волной несущиеся по телу. Дилюк чувствует, как кровь приливает к щекам и мочки ушей теплеют. Кэйа осторожно вытягивает остатки рубашки из брюк, расстегивает все еще болтающиеся на запястьях обгоревшие манжеты и бросает никуда не годные уже лоскуты ткани прямо на пол. Дилюк не хочет продолжать свой рассказ, но он должен. — Не должно было быть никакой встречи, они обычно так не работают, но наблюдатель, главный связной, стоящий над городом, сам явился ко мне, — Дилюк не отрывает взгляда от лица напротив. Кэйа все еще переваривает его слова, увлеченный осмотром уже переставшей кровить раны. Он продолжает внимательно слушать, аккуратно стирая подсохшие алые разводы с напрягшегося живота. — Кэйа, ты, должно быть, уже понял. Ты хорошо его знаешь… Заслышав обращение, он вскидывает голову, наконец ловя взгляд Дилюка, и тот может видеть, как осознание расцветает на чужом лице. Конечно, Кэйе ничего не стоило мгновенно сложить услышанное: и пострадавшую в пламени таверну, и двух ее единственных на тот момент обитателей. — О… — бровь ползет вверх, зрачок словно заостряется по краям, принимая более узкую, четкую форму. Кэйа смотрит Дилюку прямо в глаза, но взгляд вмиг становится рассеянным, словно сквозь, подхваченный и унесенный собственными мыслями. — Вот как... Чужие ладони замирают, прекращая суетливо заботиться о ране, Кэйа сглатывает и опускает голову, скрывая лицо за упавшими на лоб прядями. Дилюк не двигается тоже, даже выдох словно застревает в глотке. Он сам вышел из себя, потерял контроль впервые за долгое время, спалив собственную таверну, а что должен чувствовать Кэйа? Что, если этот камень, сорвавшись вниз, станет причиной катастрофического обвала? Дилюк вздрагивает, когда слышит чужой смешок. Кэйа фыркает, тихо и хрипло, и, мотнув головой, отбрасывая челку с лица, сосредоточенно возвращается к своему занятию, снова смачивает край бинта в антисептике, стирая остатки крови с бледной кожи. Дилюк поверил бы, что ему все равно, если бы так отчетливо не видел, как судорожно подрагивают чужие пальцы — И ты решил прикончить и своего информатора, и моего одним махом? — Кэйа вскидывает голову, пытается прикусить нижнюю губу, но ухмылка все равно кривит линию рта. Он веселится вполне искренне. — Именно сейчас. В нашей патовой ситуации. Кэйа. Смеется. Выглядит до ужаса, до противной колкой дрожи, прокатившейся по позвоночнику, неправильно. Дарел говорил, что он оценит иронию. Кулаки сжимаются против воли, и Дилюку стоит больших усилий разомкнуть напряженные пальцы, он с вымученным стоном прячет лицо в ладонях. Кэйа рядом шумно выдыхает прямо над ухом. — Ладно, я понимаю. Но давай больше не будем действовать так опрометчиво. Нужно подумать, чего нам это будет стоить и скорректировать план, — Кэйа отстраняется, осматривая свои труды. — Думаю, Барбара нам не понадобится. Жестоко было бы выдергивать ее из Собора сегодня. Поднимись, я наложу новый бинт. Когда с перевязкой покончено, Кэйа опускается на стул и замолкает, погруженный в свои мысли. Между ними повисает уютное усталое молчание, словно перегорело все. Яркое пламя наконец унялось и осыпалось пеплом, а все удары последних недель остались где-то там, за пределами маленькой кухни. Становится до странного спокойно, нутро больше не плавится мучительно в ожидании неизвестного. Дилюк и не понимал, насколько выявившиеся обстоятельства тяготили его с точки зрения того, как воспримет это Кэйа. Но тот на удивление равнодушно пропустил это через себя. Если только это не очередная умелая игра. — Ты в порядке? — Дилюк тянется вперед, чтобы стереть размазанную полоску сажи с чужого лба. Кэйа смотрит прямо, не пытаясь спрятаться. Он открывает рот и замирает, не произнеся ни звука. Хмурится, перекатывая слова на языке, будто примеряя каждый вариант ответа на ситуацию. Пауза длится долгие мгновения, но наконец его брови изламываются и изо рта вылетает явно не то, что он планировать сказать сначала: — Я устал. — Я хочу услышать правду, Кэйа. — Это тоже правда. Что еще я могу сказать? Неделька выдалась сумасшедшая, ты и сам заметил. Добавлю в копилку еще одно внезапное откровение… но правда в том, Дилюк, что я давно прожил весь спектр своих негативных чувств по поводу всех прошлых событий и не хочу снова ворошить их и окунаться в это дерьмо. Мне и сейчас забот хватает, — со спокойным равнодушием произносит Кэйа. — Это к лучшему, что ни у меня, ни у тебя просто нет времени на вдумчивую жалость к себе, верно? Дилюк кивает. Тактика избегания, может, и не самая лучшая, но Кэйа прав. Они оба не раз за последние дни ходили по грани, и это наталкивает Дилюка на еще одну мысль, прочно засевшую в его голове. Время. Так много уже потрачено зря: на молчание, недоверие и обиды. Так много они отняли у себя сами, предпочитая избегать друг друга. Так велик риск лишиться оставшихся его крох в любую секунду. — Что насчет еще одного внезапного откровения? — хрипло выдыхает он. Сердце делает волнительный рывок и заходится в торопливом ритме, дыхание перехватывает. — Не думаю, что осталось что-то, способное удивить меня еще сильнее, — со смешком тянет Кэйа, расслабленно откидываясь на спинку стула. Попробуй повторить это через несколько секунд, усмехаясь, думает Дилюк. Он делает глубокий вдох, и все, что тлело под ребрами, разгорается яростным жадным пламенем. — Кэйа, мне жаль, что понадобилось столько времени и череда по-настоящему дерьмовых событий, ранений и смертей, чтобы наконец осознать и признать это… Я доверяю тебе, как никому. Я готов принять все твои тайны и недомолвки, я готов к тому, что ты не станешь ими со мной делиться. Я уважаю твои решения и методы, которыми ты действуешь…— Дилюк не может сдержать улыбку, смотря, как ползет вверх бровь Кэйи и в удивлении приоткрывается рот, — кроме откровенно суицидальных походов на Хребет. Тут уж воздержись, пожалуйста, либо возьми меня с собой, ведь я… — он сглатывает, снова переходя на серьезный тон, — Я понимаю, что, возможно, сам не заслужил слепой веры, и ничто не отменит того, что я успел натворить в прошлом, но я готов стоять с тобой плечом к плечу против любого врага. Я хочу… заботиться о тебе, как было прежде. Знать, что ты в безопасности. Быть рядом, как брат, друг или партнер, все, что ты готов мне позволить… — он замирает, Кэйа застывает тоже, абсолютно недвижимо, будто бронзовая статуя, — Кэйа? — Мне… показалось, что это признание? — с ошарашенным смешком сипло выдыхает Кэйа. — Так это оно и есть, Кэй, — Дилюк с легкой улыбкой качает головой, Кэйа умудряется отрицать очевидное, произнесенное прямо ему в лоб. — Это признание. Или мне все же воспользоваться официальным письмом, заверить его клановой печатью Рагнвиндров и повторить все на бумаге? — Ты не можешь быть серьезен, — почти шепот. Кэйа гулко сглатывает в тишине. На лице наконец-то отражается так много эмоций разом, что сложно разложить на составляющие этот сложный коктейль. — Я не тешу себя надеждами. Если все, что ты готов дать мне — это сражаться вместе снова, как названые братья, братья по оружию, я с тобой. Позволь прикрывать твою спину. Это клятва верности, если хочешь. Мой меч больше никогда не будет занесен над твоей головой, — Дилюк жмурится так крепко, что звезды рассыпаются перед глазами, слова упархивают в разные стороны, словно напуганные кристальные бабочки, но он должен сказать. Должен донести свою мысль. Хочется трусливо замолчать, все мужество испаряется, стоит только ему открыть рот, чтобы спросить об ответных чувствах. — Но ты… если твоя защита, твоя неочевидная забота обо мне продиктована тем же… если я могу рассчитывать на взаимность… — Это не так просто, Люк, — хрипло выдыхает Кэйа, прерывая его. Забытое с юношеских лет ласковое обращение срывается с языка само собой. — «Просто» никогда и не было про нас, верно? — Дилюк берет чужую ладонь, пальцы ледяные, и он согревает их своим дыханием, прежде чем оставить поцелуй, запечатленный теплым касанием губ на тыльной стороне ладони. Кэйа следит за его движениями, словно завороженный, но не пытается вырвать руку. — Ты хочешь возвести «сложно» в абсолют, — обреченно произносит Кэйа. — Ты прав, — Дилюк поднимает глаза, встречая прямой взгляд напротив. — Хочу. Они застывают друг напротив друга, словно два ледяных изваяния. Дилюк чувствует, как с каждым ударом подхватившего бешеный ритм сердца его затапливает облегчение. Сказал, наконец-то! Хочется притянуть Кэйю в объятия, хочется потрясти его за плечи, чтобы получить хоть какую-то реакцию, но он одергивает себя. Возможно, настало время подождать. Доказать на деле. Подтвердить, что теперь все его обещания нерушимы, и позволить Кэйе самому сделать следующий шаг. Дилюк лишь надеется, что это будет шаг навстречу. — Не нужно решать прямо сейчас. Что бы ты ни сказал, мое отношение к тебе не изменится. Но я хочу быть рядом во всей этой заварушке с Фатуи, как мы и обговаривали. Позволь мне помочь, не хочу, чтобы тебя прикончили до того момента, как ты дашь мне какой-либо ответ, — он устало улыбается, надеясь разрядить повисшее напряжение, и Кэйа тихо фыркает, наконец немного расслабляясь. — Ты уже и так безрассудно влез в это с головой. Пообещай уж тогда, что и сам не дашь себя покалечить или убить, — тон звучит шутливо, но Дилюк чувствует волнение, скрывающееся за каждым словом. — Никаких больше Фатуи с острыми предметами в твоем личном пространстве! — Договорились. — Если мы закончили изливать друг другу душу, ванна в твоем распоряжении. Ты весь в золе, и я повалял тебя по мостовой перед таверной, пока вытаскивал, а там, знаешь ли, одним архонтам известно, чего только не видели эти камни… — Прошу, не продолжай. — Не мочи бинты! — выкрикивает Кэйа вслед, когда Дилюк скрывается за дверью в небольшую ванную комнату. Кэйа сидит ровно пару минут, вслушиваясь в приглушенный шум воды из-за стены, после чего жмурится и сгибается пополам, упираясь лбом в стол и сминая многострадальные бумаги. Он обхватывает себя за плечи и замирает так. Сидит долгие минуты в одиночестве без движения, пока не слышит тихий щелчок дверной ручки, знаменующий возвращение Дилюка.

***

Кэйа любитель поспать подольше, но иногда и его организм работает в режиме чрезвычайного положения, а может, срабатывает многолетняя привычка, укоренившаяся за годы службы в ордене. Рассвет поднимает его на ноги, и Кэйа тихо выбирается из постели. Дилюк спит, крепко сомкнув веки, и даже так выглядит осунувшимся и уставшим. Насколько же бешеная череда событий последних дней и рана измотали его? Кэйа лениво размышляет о первоначальном плане, пока заваривает крепкий чай. Возможно, не стоит исключать из него собственное пребывание на винокурне, чтобы самолично убедиться, что Дилюк посвятит пару-тройку дней праздному валянию в кровати и восстановлению. Стараясь производить как можно меньше шума, он залезает в шкаф, чтобы подобрать тому что-то взамен уничтоженной верхней одежды. Глаза сами цепляются за угольно-черную рубашку Дилюка, одолженную им самим ранее, во время пребывания на винокурне. Пальцы сжимаются на гладкой ткани, Кэйа проводит самыми кончиками по ряду пуговиц с узнаваемой символикой клана Рагнвиндр и поддается сиюминутному порыву, сдвигая вешалку глубже. Желая оставить вещь себе. Он выбирает для Дилюка одну из своих повседневных рубашек, посвободнее в плечах. Пусть так. Почти равноценный обмен. Размышляя о своих мотивах, Кэйа в прострации возвращается на кухню. Опускается на тот же стул, где сидел вчера, взгляд скользит по бумагам и брошенным на столе, перепачканным свернувшейся кровью бинтам, сонный мозг услужливо воскрешает в памяти вчерашний разговор. Святые семеро, Селестия и Бездна, ему же это не приснилось? И что теперь делать?! — Бесценное выражение лица, — звучит самую малость насмешливо, Дилюк, незаметно появившийся в дверном проеме, подпирает плечом косяк, открыто разглядывая зависшего в своих мыслях Кэйю. Его голос, низкий ото сна, хрипло прокатывается по кухне, заставляя того подскочить на месте. — Заткнись, — он удерживает себя от желания накрыть ладонью отчаянно сорвавшееся под ребрами сердце. Мстительно хочется запустить в Дилюка чем-нибудь не слишком тяжелым, тот все же ранен. — Стоило признаться в чувствах, и ты так быстро решил отринуть свою показную вежливость? — себя Дилюк не ограничивает, показательно оскорбленно хватаясь за грудь. — Заткнись, пожалуйста? — Кэйа включается в игру, выразительно поднимая бровь. Пустая болтовня, вопреки всему, привычно и легко льется наружу. — Ты должен был заметить, я люблю извлекать из любой ситуации максимум выгоды. Грех не воспользоваться таким лояльным отношением местной аристократии. Волнение, пожаром опалившее грудь, утихает, сменяется теплом, ощущается чем-то давно позабытым. Комфортным. Дилюк довольно улыбается. — Я не против, — он опускается на стул напротив, вынимает чашку из чужих пальцев и отхлебывает чай, — пользуйся. Пожалуй, Кэйа готов признать, что перед этим конкретным аристократом он самую малость безоружен.

***

Кэйа гулко сглатывает, осматривая уничтоженный зал. Покрытые почти под самый потолок черной сажей и копотью стены, стойка, обгоревшая настолько, что некогда крепкие доски провалились в середине, лопнувшее и разлетевшееся оплавленными осколками по полу мутно-зеленое стекло бутылок. Его лед, наскоро сооруженный вчера, исправно поддерживающий опасно прогнувшиеся прогоревшие балки и накренившийся второй этаж, почти не подтаял за ночь, но он все равно касается полупрозрачных ледяных колонн, подпитывая их элементальной силой. Солнце беспрепятственно проникает сквозь выбитые стекла и едва висящие на петлях ставни, играет бликами на пронзительно-голубой ледяной поверхности, запуская плавно скользящих по обугленному дереву солнечных зайчиков. Дилюк, до этого деловито копавшийся в ворохе обгоревшего хлама под стойкой, бросает на Кэйю быстрый взгляд, вздыхает едва слышно, спешно отряхивая руки от золы, подходит и кладет ему ладонь на плечо, сжимает уверенно, чуть встряхнув, чтобы вывести из мрачного оцепенения. — Не нужно так смотреть. Таверну можно отстроить заново, — он заглядывает Кэйе в лицо, пытаясь уловить чужие эмоции. — Я давно планировал обновить полы и прочие… — Дилюк, — жестко прерывает его Кэйа, — тебе не нужно делать вид, что тебя совсем не задевает уничтожение наследия отца. Кэйа чувствует злость и досаду. Он не готов был признаться сам себе, насколько ему дорого это место. Как жаль сгоревшие барные стулья, которые не раз и не два Крепус из принципа чинил собственными руками, жаль одну из деревянных колонн прямо у стойки, на которой они с самого детства отмечали насечками рост. Он до сих пор помнит, как раздулся от гордости Дилюк, наконец поставив свой росчерк на пару сантиметров выше его собственного. Как часто вечерами после службы в ордене они прибегали сюда, проведать отца. Как тепло смотрел на испещренную метками деревянную поверхность Крепус, оставаясь поработать за стойкой. Теперь все это утеряно, и, когда сами воспоминания сотрутся из памяти, от их общего счастливого прошлого не останется ничего. — Видишь ли… я сделал это собственными руками, — Дилюк молчит пару мгновений, прислушиваясь к себе, пытаясь уловить, нет ли в его собственных словах ноты фальши и самообмана, но сердце твердо отбивает спокойный ритм. — Мне показалось это справедливым. Да я до сих пор так думаю, поэтому правда не жалею о содеянном. Дилюк хмыкает под нос от внезапно посетившей его мысли. Он касается чужой ладони и, переплетая пальцы, толкает Кэйю плечом, заслышав тихий выдох, встает рядом так, чтобы они оба могли окинуть взором уничтоженный зал. — Кроме того, — он понижает голос до шепота, — идея отстроить что-то новое свое на разрушенном до основания месте кажется мне весьма привлекательной и правильной. Кэйа прикрывает глаза. Нужно быть дураком, чтобы не уловить двойной смысл этой фразы. Иногда он жалеет, что дураком не является, потому что произнесенные слова безжалостно терзают его сердце. — Я уже послал за Чарльзом, — как ни в чем не бывало продолжает Дилюк, чуть крепче сжимая его пальцы. — Сможешь поддерживать лед до вечера, пока мы не найдем плотника, чтобы укрепить балки? Кэйа мысленно прикидывает список дел, которые стоит провернуть до того, как он покинет орден на долгий период. Возможно, стоит заглянуть в алхимическую лабораторию и стянуть какой-нибудь стимулятор у Альбедо, пока безжалостно-строгого алхимика, способного устроить ему выволочку за злоупотребление зельями, нет на месте. Так он точно выдержит. Кэйа решительно кивает. — Уверен, что будешь в порядке? Я найду тебя сразу, как только мы здесь управимся. Дилюк не выглядит особо убежденным, прикидывая, сколько времени Кэйа уже поддерживает концентрацию элементальной силы, но все же покорно кивает, принимая чужой ответ. Доказать свое доверие на деле. Он сам так сказал.

***

Перо скрипит по бумаге, Кэйа спешит, строчки выходят скупыми и скомканными, времени на разговоры о переменчивой фонтейнской погоде и на праздные рассуждения о делах совсем нет. Несмотря на это, он знает, что не останется без ответа, даже отбросив элементарную вежливость. Он пишет полные вопросов почти одинаковые послания для Ризли и Шеврез. Спрашивает о Предвестниках, Втором и Одиннадцатом в особенности, о светловолосом путешественнике, что мог попасть в беду. Пишет Шарлотте, пронырливому репортеру «Паровой птицы», с которой заимел весьма взаимовыгодное соглашение об обмене информацией во время удачно проходившего в Мондштадте летнего карточного турнира. Кэйа надеется, что в поисках правды она могла наткнуться на что-то интересное о делах Фатуи в Фонтейне, что-то, о чем из соображений безопасности не напишешь в публичной газете, даже анонимно. Кэйа вскрывает пришедший от Альбедо конверт, бумага будто все еще хранит в себе пронизывающий холод Драконьего хребта, фантомно ощущающийся на кончиках пальцев. Помимо исписанного листа бумаги, адресованного ему, он обнаруживает внутри запечатанное послание для Дилюка. Мысль вскрыть сургучную печать даже не возникает в его голове, он кладет письмо во внутренний карман нетронутым, чтобы передать адресату позже, но зародившаяся между этими двумя переписка кажется весьма интригующим явлением. И точно не к добру! Новостей у алхимика немного, исследования обломков стражей руин требуют больше времени. Кэйа не может сдержать улыбку, обнаружив, что обратную сторону письма украшает рисунок, явно созданный одной юной талантливой художницей. Кли старательно запечатлела себя на плечах у Альбедо, ярко-желтым изобразив золото его волос. Кэйа тоже там, обнимает кривого снеговика. С улыбкой настолько широкой, что размашистая линия значительно пересекла контуры его нарисованного лица. Ноэлль заглядывает в кабинет, оставляя поднос с ароматным чаем и свежими булочками на краю стола. Запах горячей аппетитной сдобы вырывает Кэйю из затянувшихся размышлений, буквально заставляя вскинуть голову. Он понимает, что уже обед. Все утро он посвятил отчету перед Джинн, кратко изложив все известные факты и детали нового плана, проглотив все заслуженные упреки и пообещав больше не уходить так рьяно в безрассудную самодеятельность. В итоге завтрак был благополучно забыт в суете, впрочем, как и проигнорированный накануне ужин. Слюна копится во рту, а желудок неприятно сводит. Проклятье. И как он собирается быть хорошим взрослым и примером для Кли, если сам не в состоянии позаботиться даже о себе…Слава архонтам, рядом всегда есть кто-то безупречный, вроде рыцаря Одуванчик. Кэйа благодарит Ноэлль с улыбкой, не жалея теплых слов. Уделяет ей пару свободных минут, заставляя присесть хоть на секунду и отдохнуть, горделиво демонстрирует рисунок Кли, прежде чем вечно занятая горничная сбегает, суетливо бормоча о делах. Пора закругляться с бумагами, скоро заявятся все посетители, за которыми он послал Майлза еще с утра, и начнется полная вакханалия. Не успевает он в пару укусов прикончить первую булочку, как в кабинет вваливается Эмбер. Остатки еды они делят пополам, по очереди отхлебывая чай из единственной чашки. Эмбер вытаскивает из поясной сумки аккуратно сложенную потрепанную карту и разворачивает ее прямо поверх всех бумаг. Кэйа лично поручил ей собрать отряд из искателей приключений и проверить артерии земли, выделив на это собственные кровные средства. Как и ожидалось, еще три из них исчезают со своего привычного места, и это тревожная картина, ведь новых точек выхода лей-линий на поверхность земли ни Эмбер, ни искателям обнаружить не удается. Вряд ли он услышит от Альбедо что-то обнадеживающее по этому поводу, надежда избежать катастрофичных последствий тает на глазах. Сами исчезнувшие артерии не желают складываться в одну линию или направление, рисуя закономерность, как бы они не вертели карту, и Кэйа откладывает эту мысль. Эмбер вытаскивает из кармана обугленный темный металлический обломок, Кэйе не нужно его даже касаться, он и так знает, что обнаружит под пальцами высеченную вязь уже знакомых ему рун. Эола заглядывает в кабинет, наверняка заслышав звонкий голос скаута из коридора. Кэйа тяжело вздыхает. В новостях о том, что Лоуренс-старший теперь точит зуб и на Рагнвиндра, и на капитана кавалерии лично, он не находит ничего нового. — Как там мастер Дилюк? — с порога интересуется Хоффман, часом позже протискиваясь в кабинет. Он ведет носом, принюхиваясь к витающему в воздухе сладковатому запаху выпечки, с сожалением цепляет взглядом отставленную в сторону пустую тарелку и падает на диван, тут же растекаясь по мягким подушкам. — Бодр и невероятно болтлив, — хмыкает Кэйа себе под нос. — Может, головой ударился, повредил что… — А ты как? — Кэйа вопросительно вскидывает бровь, и Хоффман уточняет. — Что? Я такого выражения лица, как вчера, у тебя не видел с тех пор, как он в Монд вернулся, — к поднятой брови добавляется выразительный взгляд, и Хоффман тут же сдает назад. — Всё, понял. Не лезу. Да и не нужны мне эти подробности от тебя, все равно все узнаю. — Ты должен был бороться со сплетниками, порочащими светлое имя твоего капитана, а не примкнуть к ним, — Кэйа закатывает глаза в ответ на его самодовольную ухмылку. — Ух ты! Так это будут сплетни такого толка? Я заинтригован еще сильнее, — Хоффман открыто смеется, и Кэйа, не удержавшись, фыркает под нос тоже. На столе появляется новая карта, на этот раз поменьше. Они сверяют расстановку охранных постов и патрулей. Когда с рутиной покончено, Хоффман выдыхает напряженно и расправляет плечи, неуловимо становясь серьезнее. — Вообще я с новостями. Рэймонд собрал людей и готов выдвигаться завтра утром, если твой фокус с исчезновением в силе, — дождавшись кивка, он продолжает. — Ну, и из неприятного. Тот второй… вчерашний участник инцидента в таверне, пришлось отправить его в собор. Слишком обширная площадь ожогов. Был под надзором караула из двух рыцарей, но ночью же, после получения первой помощи от элементальных целителей, сбежал. Ребята сейчас прочесывают город. Кэйа с досадой цыкает и неосознанно продолжает задумчиво вертеть в пальцах металлический обломок, принесенный Эмбер ранее, не замечая, как гарью и черной золой пачкаются кончики пальцев. Проблема. Большая проблема. Если Дарел больше не станет работать с ним из-за связи с Дилюком, кому он принесет всю известную ему информацию? Прямиком Фатуи? Или продаст подороже любому, кто готов будет отвалить побольше моры? — Отмени поиск, не трать на это ресурсы. Раз сбежал, значит, не помрет и претензий за ущерб здоровью к господину Рагнвиндру не имеет. Остальное не так важно, я разберусь с этим позже. Займи пока мой кабинет, если какая-то корреспонденция из Фонтейна придет в орден, переправь сразу мне на винокурню. Хоффман кивает, все еще выглядит озабоченно, но не спорит. Иногда знать меньше — благо. Он оставляет капитана в одиночестве корпеть над бумагами, поспешно просачиваясь в коридор. Кэйа начинает чувствовать разливающуюся по телу слабость. Алая капля срывается вниз и карминным росчерком пачкает бумаги, над которыми он склонился. Кэйа тихо бормочет ругательства, утирая нос. Голова чуть кружится, кажется, пришло время выпить второй пузырек из лаборатории Альбедо. Часы проходят, солнце опускается ниже, рисует теплые оранжевые полосы на стенах. Он должен сделать кое-что еще. Усталость словно обволакивает мышцы, каждое движение требует все больше усилий, но он упрямо поднимается на крышу. Вид оттуда еще более захватывающий: за парапетом, увенчанным массивными мерлонами, лежит весь город, объятый пламенем заката, мельницы успокаивающе скрипят и шепчутся, лопасти медленно рассекают небо, движимые едва ощутимыми потоками теплого ветра. Кэйа жадно ловит каждую деталь. Сколько бы времени он не проводил на этой крыше, вместе ли с Дилюком в юные рыцарские годы, или после, оставшись в холодном одиночестве, город, лежащий под ногами, неизменно завораживал его. Ветер ласково касается лба, перебирая пряди волос, заставляя тревожные мысли утихнуть, улечься на дно затонувшими в диком шторме кораблями. Он не боится лишиться этого, потерять возможность вот так наблюдать за тихой жизнью города, но чувство того, что что-то незримо меняется, не отпускает. Напоследок найдя взглядом крышу Доли Ангелов, Кэйа отворачивается и принимается ощупывать выступающие камни, впитавшие солнечное тепло за день. Он вытаскивает из кладки неплотно прилегающий кирпич и достает из углубления небольшую шкатулку из темного дерева. Стряхивает с гладкой крышки пыль, задумчиво повторяя узор древесины пальцами. Кажется, он наконец готов вручить в чужие руки все свои секреты. … и при случае, ему незачем будет возвращаться.

***

Несмотря на позднее время, рыцари на входе в здание штаба ордена пускают его беспрекословно. Узнав цель посещения, лишь провожают любопытными взглядами, пока Дилюк не скрывается за массивными дверями. Ноги сами несут его в нужную сторону. Кабинет капитана кавалерии даже спустя годы он нашел бы и с закрытыми глазами. На стук никто не отзывается, и Дилюк чуть приоткрывает дверь, заглядывая внутрь. Кэйа сидит на диване, откинув голову на высокую спинку, полностью открывая беззащитную в распахнутом вороте рубашки шею. Он дремлет. Глаз Бога снят с пояса и крепко зажат в переплетенных пальцах, иней покрывает костяшки, тускло отражая блики света, льющиеся через распахнутое окно от фонаря с улицы. Дилюк выдыхает шумно и проходит внутрь, прикрывая дверь за собой. — Остановись, — он мягко вынимает кристалл из чужих пальцев, стирая морозный налет с кожи и стремясь согреть ледяные ладони. — Уже можно отпустить контроль, Кэйа. Тот наконец открывает глаз, медленно моргает, пытаясь сфокусироваться в темноте, узнавание и облегчение мелькают во взгляде. Крио Глаз Бога тут же перестает пульсировать элементальной силой и будто даже наконец-то согревается в пальцах. Кэйа тихо неразборчиво мычит и расслабленно прикрывает веко снова. Дилюк не может удержаться, накрывает его щеку горячей ладонью, и тот льнет к теплу, не открывая глаз, притирается, словно уличный кот, никогда не получавший ласки. — Спасибо, — Дилюк медленно проводит большим пальцем по чужой скуле, замечая, как ресницы трепещут. Он чувствует жгучую благодарность за все: за отчаянную попытку спасти значимое для них обоих место, за подаренный шанс. — Ты очень помог. Удалось обойтись минимальными потерями. Мы многое сохранили и сможем восстановить первый этаж. Дилюк откладывает чужой Глаз Бога в сторону и садится рядом, плечом к плечу, позволяя навалиться на себя. — Я рад, — на грани слышимости произносит Кэйа, опуская голову. И Дилюк, ждавший этого весь день, наконец заключает его в объятия.