О балладах и кубках

***

Небо затягивает плотными серыми облаками, нетипичными для Мондштадта, где почти всегда свинцовые тучи тут же прогоняет свободолюбивый ветер. Сегодня же будто сам Анемо архонт скорбит вместе со своими детьми. Сверху то и дело сеет мелкими каплями, во влажном воздухе повисает холодная морось, противно оседающая на коже и одежде. Кэйа приваливается лопатками к ограде кладбища, расположенного за собором, железные прутья неприятно впиваются в спину, но он не обращает на это внимания, глубоко затягивается и выпускает клубы сизого дыма в воздух. Тот медленно стелется вокруг и тает, не поднимаясь ввысь, будто не способный пробраться сквозь тяжелые капли. Табак горчит на языке, дерет с непривычки горло, заставляя хрипло кашлять после первой затяжки, но он, прикрыв веки, продолжает, несмотря на засевшее в глотке першение. В голове роится бессчетное количество мыслей, но Кэйа не способен ухватить ни одну, словно перед ним стая шумных птиц, что с громким щебетом вихрем кружит вокруг, но ему не удается разглядеть в деталях ни одного яркого крыла или ухватиться за пестрый хвост. Кэйа затягивается глубже, чувствуя слабое онемение в пальцах. Ему нужна передышка, пустота в голове хоть на секунду.  Шеймус Пегг не будет похоронен в семейном склепе клана Гуннхильдр. Взгляд невольно опускается на черный провал свежевырытой могилы, темнотой уходящий глубоко вниз. Пахнет сырой землей, дождь размывает редкие комья грязи, разбросанные по траве.  Кэйа трусливо сбежал через боковую дверь, неспособный больше находиться внутри заполненного людьми центрального нефа собора, где над телом, скрытым за лакированными деревянными досками, гудит сонм голосов. Сбежал, чтобы не видеть, крепко сжатых в кулаки ладоней Джинн, с силой, до впившихся глубоко в плоть ногтей. Не видеть ее неестественно прямую и неподвижную спину. Не смотреть, как безмолвно плачет Барбара, пытаясь унять дрожащие плечи, и то, каким пустым стал вечно пылающий решимостью взгляд Фредерики Гуннхильдр на застывшем, словно безупречная каменная маска, лице. Сбежал, не в силах слышать лживую речь нового сенешаля, чья кандидатура в суматохе была беспрепятственно выдвинута и поддержана Лоуренсами на городском совете. Кэйа вспоминает службу, которую Шеймус Пегг проводил после смерти Крепуса. Вспоминает, как весь город пришел попрощаться, в то время, как он сам точно так же прятался здесь в тени деревьев, съедаемый горем и стыдом, не желающий выносить на всеобщее обозрение свои раны, не способный даже встать прямо и взглянуть в ставшее безжизненной восковой маской лицо отца. Как долго по городу тихими шепотками сновали слухи, что проводить в последний путь Крепуса Рагнвиндра не явился ни один из его обожаемых сыновей. Как он сам всю ночь провел привалившись спиной к двери семейного склепа Рагнвиндров, не смея войти внутрь, продрогнув до костей от собственного не слушающегося крио и обхватив себя руками, глотая не желающие останавливаться слезы.  Джинн сейчас чувствует себя так же? Возможно тоже хочет сбежать и поплакать где-нибудь в одиночестве, но не может себе этого позволить, неся на своих плечах не только горе по отцу, но и долг магистра перед жителями всего города. Она всегда была сильнее их обоих, Кэйа в этом не сомневается.  Архонты… он обещал ей, что обойдется без жертв. Кэйа закрывает лицо ладонями и сползает прямо на землю, больно проехавшись спиной по металлическим прутьям. Он не знает сколько проходит времени, пока он сидит так, ворочая тяжелые, словно мраморные глыбы, мысли в своей голове. Кэйа забывает о сигарете, и та полностью истлевает, обжигая пальцы. Он сминает ее остатки в ладони и стряхивает пепел в траву.  Кэйа поднимает голову только тогда, когда слышит приближающиеся из-за поворота шаги. Дилюк появляется в поле зрения, безошибочно находя его сгорбленную фигуру взглядом. Кэйа сбежал, чтобы побыть в одиночестве и привести мысли в порядок, но появление Дилюка неожиданно отзывается щемящим чувством в груди. Внезапное облегчение и надежда сдавливают ребра, прорывая беспросветную серую апатию и заставляя чаще дышать, мелко вдохами хватая воздух ртом, будто он рассчитывает, что Дилюк спасет его от гнетущих мыслей. И Кэйа иррационально хочет его рядом, хочет разделить ношу и довериться, совсем как раньше, чтобы тот своими горячими ладонями растопил намерзший толстой коркой лед сковавшего его отчаяния, вывел из этого ступора и помог сделать первый шаг, чтобы двигаться дальше. Человек, чью помощь и поддержку Кэйа способен принять, несмотря на все, что было в прошлом, несмотря на то, что не все вопросы между ними решены. Быть зависимым, слепо доверять — все это слабость, но он давно смирился и готов себе это позволить. Дилюк опускается на одно колено рядом с ним и заглядывает в лицо, под его глазами залегли темными провалами тени, извечная морщинка между бровей прорезает лоб, и тревога плещется на дне карминовых глаз. Кэйа невольно сглатывает ком в горле, Дилюк смотрит и ему не хочется отвернуться, нет привычного острого укола страха, когда настоящее и искреннее отражается на лице, нет желания натянуть поскорее какую-нибудь маску чтобы закрыться. Сейчас он готов быть уязвимым перед Дилюком, то ли усталость и бесконечная напряженная гонка последних дней сказались, то ли то новое, что зародилось между ними. У Кэйи нет названия для этого чувства, но когда он ощущает теплое касание на своих плечах, крепко и уверенно сжавшуюся хватку чужих пальцев, в ту же секунду беспокойно мечущиеся птицы наконец замирают, и он может различить каждую из них, рассмотреть мельчайший узор на ярких перьях. Кэйа прикрывает глаза, получив долгожданную блаженную тишину на мгновение. Мысли наконец выстраиваются в голове, снова послушно складываясь в цепочки, рисуя схемы, и Кэйа способен увидеть картину достаточно ясно, чтобы попробовать снова взяться за нить и потянуть, распутывая клубок. Тревога и вина, сжавшие горло стальными когтями, немного ослабляют хватку, позволяя сделать первый судорожный вдох.  Сейчас Дилюк на его стороне, а значит Кэйа способен встать и продолжить бороться. Дилюк поднимается на ноги и тянет его за собой, мягко сжимая ладонь. Кэйа бездумно следует за ним, потянувшись к теплу, что согревающим пламенем обхватывает пальцы. Они отходят в сторону, идут в глубь сада, дальше от черного провала в земле, притягивающего взгляд. Кэйа не может отвести глаз от дышащей ледяным холодом могилы, пока вырытая яма не исчезает из поля зрения, скрываясь за деревьями. Дилюк сажает его на каменную скамейку и, оставшись стоять, нависает сверху, Кэйа позволяет управлять своим телом, словно безвольной куклой, полностью сосредоточенный на мыслях, но сбивается, когда сильные руки обнимают его плечи и притягивают ближе, заставляя уткнуться носом куда-то в солнечное сплетение.  — Что ты делаешь?  — Успокаиваю тебя, —  тихо произносит Дилюк, ладонь без перчатки ложится на макушку, слабо взъерошивая влажные пряди. —  Я что, маленький? — бормочет Кэйа, прикрывая глаза. Его голос звучит приглушенно из-за слоев ткани. — А что, не работает? — Дилюк чувствует чужое горячее дыхание прямо сквозь одежду. Кэйа не отстраняется, не пытается уйти от прикосновений, где-то глубоко внутри Дилюк ловит отголоски детского восторга, искрами покалывающего кожу. — Работает, — признает Кэйа, глубоко выдыхая и обхватывая Дилюка за пояс в ответ, сжимая в кольце рук, так, что тот невольно шумно выпускает воздух из легких, сдавленный в крепкой хватке.  Кэйа сильнее зарывается носом в ткань рубашки. От Дилюка едва уловимо пахнет металлом и чем-то древесным. Так легко, закрыв глаза, снова представить их маленькими, проводящими лето на винокурне. Словно они вновь засели в погребе в окружении обожженных дубовых бочек и терпкого виноградного аромата, с очередной игрой, выдуманной жаждущим приключений юным Дилюком. Жаль, чувство беззаботности не удается воскресить в воспоминаниях даже слабым эхом, да и «приключения» теперь несколько иного рода.  — Как твоя рана? —  Кэйа безошибочно находит под складками ткани край бинта, плотно опоясывающего торс, осторожно накрывая сверху ладонью прямо так, через слой одежды. — Я заходил к целителям. Кэйа кивает, удовлетворенный ответом, не выспрашивает подробности и снова окунается в свои мысли.   — Я думаю… Джинн успокоение сейчас нужное куда больше, чем мне, — бормочет он отстраняясь и поднимая взгляд. Дилюк медлит, прежде чем дать ответ, долгий выдох срывается с его губ. — Джинн сильная, она умеет справляться со своими эмоциями и принимать их, иначе, я уверен,  Варка не оставил бы ее на посту магистра. Сейчас она чувствует себя правильно: скорбит и испытывает злость, которая придаст ей силы и решимости... — он замолкает, ладони перетекают выше, оставляют скованные напряжением плечи, чтобы обнять лицо, мягко касаясь щек. — А вот ты… никогда не мог расценить все правильно, наверняка опять повесил на себя вину за все, что произошло в тот вечер на винокурне и вне ее. Кэйа, ты не в состоянии быть везде и контролировать все и сразу. Даже архонты с этим не справляются. Не нужно брать на себя так много. — Уж кто бы говорил, Дилюк, — он замолкает на долгую минуту, обдумывая чужие слова, упрямо качает головой. — …я должен был подстраховать тебя на приеме, — четко чеканит Кэйа, обрубая короткими фразами. — Я должен был не сводить глаз с Фатуи. В итоге… — Ты не мог предугадать, что они пойдут на такой шаг, — перебивает Дилюк, невольно повышая голос. — Твоими усилиями мы избежали большей катастрофы!  — Ничего мы не избежали! Отец Джинн мертв, мы только и делаем что шагаем по пути, который заботливо указывают нам Фатуи и клятый Второй Предвестник! То, о чем ты говоришь… Как мне не винить себя Дилюк? Я живу этим с первого дня своего появления в твоем доме, в Мондштадте. Любой радостный момент для меня, проявление любви с вашей стороны, всегда сопровождалось голосом изнутри, что напоминал мне о том, что я лгу тебе в лицо каждый день. Разве я имел право на то тепло, что ты и отец мне подарили? И теперь, когда я примирился с этим, и хочу хотя бы сделать все возможное, чтобы стать достойным Мондштадта и признания всех этих людей… достойным тебя и твоей семьи человеком… Разве я имею право на ошибку?    — Кэйа… — Дилюк пораженно замолкает. Сердце мучительно сжимается в груди от пронзительной боли в чужом голосе. Он хочет найти слова, лихорадочно перебирая испуганно разбежавшиеся в стороны мысли.  Как он мог когда-то сомневаться в Кэйе? Каким же Дилюк был глупым юнцом, если не разглядел насколько плотно тот пророс корнями в этот город и его людей. Почему тогда он уловил только призрачную тень предательства, но не увидел этой слепой преданности в самом близком своем человеке?  Хочется разбить чужое отчаяние, с жаром ответить откровенностью на откровенность, но Кэйа отстраняется раньше, чем Дилюк успевает произнести хоть слово. Кэйа прикрывает ладонью глаза на мгновение, когда он поднимает взгляд снова, на лице застывает отрешенное спокойствие, морщинка между сведенными бровями исчезает, сжатые в тонкую полоску губы расслабляются, излом линии рта почти складывается в привычную полуулыбку. Дилюк всматривается в морскую синь, но она такая темная, что не видно дна, а на мутной поверхности удается разглядеть только пустую решимость. Все остальные чувства, едва плеснув хвостом по водной глади, уходят на дно, безжалостно отодвинутые на задворки сознания.  — Прости, — Кэйа откашливается и отстраняется от обнимающих лицо ладоней, мягко перехватывая чужие запястья и отводя руки в сторону. С его губ срывается тихий ломаный смешок. — Сейчас совсем не до этого. Мы должны действовать быстро. Дилюк хочет схватить его, сжать крепко плечи и встряхнуть как следует, чтобы изгнать все эти назойливые мысли из чужой головы. Чтобы раскрошить на осколки, разбить снова этот ледяной щит, что вроде бы и прозрачен, но сквозь него видны только искаженные до неузнаваемости черты чужой опостылевшей маски. Собственные ладони сковывает нервной дрожью. Дилюк сжимает напряженно челюсти, обдумывая варианты, не уверенный, стоит ли дать Кэйе отступить, или влезть безжалостно в уязвимое нутро. Сможет ли Кэйа услышать его сейчас или наглухо закроется, стоит только надавить? Сможет ли понять правильно?  Кэйа встряхивает головой еще раз, окончательно приходя в себя, сдувает с лица тяжелые, влажные от повисшей в воздухе мороси пряди. — Они протолкнули кардинала Кальвина на место Шеймуса, пока Гуннхильдр были оглушены горем, —  ярость прорывается наружу с тихим шипением в едва заметно подрагивающем голосе. — Воспользовались ситуацией и все ради чего? Чтобы иметь в городском совете еще одного человека, лояльного их интересам. Но, если я не ошибаюсь, такая расстановка сил все еще не дает им перевес. Новый сенешаль и Лоуренсы против Гуннхильдр и ордена. Боюсь, что Лоуренсы будут настаивать на том, чтобы не учитывать голос клана или магистра, так как формально они сейчас представлены одним знатным домом. Кэйа с досадой прикусывает короткий ноготь большого пальца, прокручивая в голове свои мысли, совсем как в юности, когда решал какую-нибудь сложную задачку. Дилюк устало выдыхает и опускается на скамейку рядом с ним. Возможно стоит позволить Кэйе сбежать от собственной боли в бурную деятельность. Он разберется с этим позже, когда будет готов, а Дилюк позаботится о том, чтобы быть рядом и подставить в нужный момент свое плечо.  — Я выступлю, как еще одна сторона. Как бы Лоуренсы не хотели, они не смогут отрицать право моей семьи на голос в совете, — спокойно произносит Дилюк. Он никогда не кичился властью, но вспыхнувшие во взгляде Кэйи восхищение и благодарность заставляют почувствовать искры удовлетворения под кожей.  — Готов снова лезть в эти политические дрязги? Я думал ты еще в прошлый раз выразил свое к этому отношение, — уточняет Кэйа. — Меня не прельщает вся эта грызня между аристократией, но я не могу игнорировать это сейчас. Кэйа благодарно кивает.  — Тогда я выступлю, как представитель Ордо Фавониус и мы снимем хотя бы один вопрос. Думаю Джинн захочет сейчас говорить от имени семьи, а не ордена, — Кэйа задумчиво покачивает ногой и чуть поворачивается к Дилюку, касаясь коленом его бедра. — Потерять перевес, более того, с твоим голосом они еще дальше окажутся от желаемого. Это может спровоцировать их на ответные действия снова, если что-то будет угрожать тебе или Джинн… — Если уж они и решат от кого-то избавиться, то это будешь ты, вечное напоминание для местной аристократии о своевольном решении моего отца принять тебя в клан и главная заноза в фатуйской заднице. — И снова, кто бы говорил… — Кэйа хмыкает, на секунду расплываясь в легкой улыбке, но вдруг хмурится и сцепляет свои ладони вместе, крепко, до побелевших пальцев, тихо ругнувшись себе под нос. — Что? — Дилюк старается не выдавать своего волнения, но голос звенит напряжением. — Есть проблема. Проклятье, совсем вылетело из головы. Если я открыто выступлю против плана Фатуи на реконструкцию, Зандик, вероятнее всего, раскроет мое происхождение, — Кэйа прикусывает губу, морщится. — Он что-то знает от Предвестника, возможно блефует… — Нет. Нельзя так рисковать, — перебивает его Дилюк. Мысль о том, что чужая тайна просочится наружу, холодком ползет по спине. — Переиграем. Ты не можешь вмешиваться в это. Не такой ценой. — Я не могу оставить Джинн без правой руки сейчас. Даже если это случится… я готов. Всегда был готов, если честно. У Дилюка мурашки разбегаются по плечам от того, насколько спокойно звучит его голос. Кэйа либо врет себе, либо… никогда, ни дня за все проведенное здесь время, не чувствовал себя в Мондштадте в безопасности.  — Я не готов, ясно? — зло произносит Дилюк. — Какой бы ни была реакция всех, я не хочу, чтобы ты проходил через подобное. — Ты не должен волноваться, никто не обвинит тебя в том, что ты укрывал шпиона или вроде того. Никто ведь не знает, что ты был в курсе… — Кэйа, — Дилюк почти рычит, злость обжигающей волной прокатывается по телу и горчит на языке. — Я не о себе переживаю! Если ты не заметил, я сохранил твою тайну, хотя мог выложить все в письме Джинн или Варке. Хранил ее тогда, когда был на тебя страшно зол и не понимал твоих мотивов, и продолжаю хранить сейчас. Не потому что боюсь за свою репутацию, пойми ты уже наконец, я не желаю ломать твою жизнь, не хочу чтобы глупые предрассудки людей обрушились на тебя, и ты потерял свое место в городе и свой дом снова. Кэйа замирает, открывает рот, но не издает ни звука, растерянно смотрит, будто забыл, как произносить слова. Дилюк расцепляет чужие крепко сжатые пальцы, аккуратно обхватывая одну ладонь. Мимолетно оглаживает тыльную сторону подушечками пальцев, кожа Кэйи холодная от долгого сидения на улице под моросящим дождем. Дилюк чуть растирает ладонь, очерчивает линии на внутренней стороне и принимается загибать чужие пальцы на каждое свое утверждение. — Мы все еще имеем преимущество даже без твоего участия на совете. Это затянет обсуждение, как минимум. Джинн отдаст свой голос, как член Ордо Фавониус, Фредерика же выступит от лица клана Гуннхильдр, — Кэйа порывается вставить слово, но Дилюк обрывает его, крепче сжимая ладонь. — Не думаю, что после всего, Рыцарь Ольхи захочет остаться в стороне, уж поверь, и я бы не стал препятствовать этой разъяренной фурии вершить свою месть. Я же не дам Фатуи продавить идею слить их голоса в один.  — Все-таки… Даже если в конечном итоге мне придется… покинуть город, это только развяжет мне руки. Не будет ли легче…? — Не будет, — категорично припечатывает Дилюк. — Мы разберемся с притязаниями Фатуи, и ты будешь нужен в ордене, делать свою работу, спасать Джинн от переутомления и быть раздражающей правой рукой магистра, как и всегда. Правда готов покинуть город и бросить все, отправившись бездна знает куда? Через сколько дней ты взвоешь? — Тебе никакие аргументы однажды не помешали отправиться в неизвестность, — бурчит Кэйа, очевидно, уже сдавшийся и огрызающийся скорее по привычке.   — Так вот и послушай меня. Я знаю, о чем говорю. Когда я уходил… я думал меня ничто здесь больше не держит, гораздо позже я понял, что занимался жалким самообманом. Ты — другой случай, или я не прав? — Дилюк цепко следит, как меняется выражение чужого лица: Кэйа чуть опускает ресницы, взгляд скользит по притоптанной траве под ногами, пока Кэйа обдумывает его слова. — Поэтому заляг на дно. Не давай мне повода просить у Джинн разрешения запереть тебя. Кэйа насмешливо фыркает. Настроение наконец-то покидает отметку «паршиво» и стремится к чему-то близкому к «приемлемо». Может они с Дилюком больше не сходятся во всем, выросли и обрели каждый свое мнение по любому вопросу, но работать сообща, строить планы и обсуждать дальнейшие шаги вместе все еще приятно, с учетом того, что рядом будет кто-то, кто возьмет на себя часть этой ноши… Чувство ностальгии приятно греет внутри и предстоящее противостояние уже не кажется таким безнадежно неподъемным, когда ты не один.   — Хорошо, ты прав, — наконец кивает Кэйа. — Сделаю вид, что я жутко испугался угроз и сбежал в командировку, чтобы лишний раз не отсвечивать своей трусливой задницей перед Фатуи.  — Переберешься пока на винокурню? — Нет. Рядом с Спрингвейлом есть симпатичный лагерь хиличурлов, отобью у них башню и буду там жить, — Кэйа закатывает глаза. — Конечно я выберу винокурню, раз ты уже которую неделю твердишь мне, что я могу сколько угодно пользоваться твоим гостеприимством. Свободный доступ к горячей ванне, вину и твоему птичнику буквально закроет все мои потребности.  Зрачок-звездочка неожиданно вспыхивает лукавством. — Раз уж мне придется скрываться, отдашь мне свою маску и плащ, господин Полуночный герой?   — Если потребуется, — без колебаний отвечает Дилюк, безуспешно силясь остановить ползущие вверх уголки губ. — Что-то еще? — Хочу написать Альбедо, узнать получил ли он ответ от Хайтама, — Кэйа замолкает на мгновение и хмурится, вспоминая детали. — Зандик наговорил мне всякой чуши на приеме, но что-то из этого вполне может иметь вес. Он упомянул Итера — мне это совершенно не нравится. С его последнего письма прошло почти полтора месяца… так что я собираюсь написать паре знакомых из Фонтейна. Если ты тоже подергаешь за ниточки через свою Сеть, будет отлично. Хочу убедиться, что он ест пирожные и отлично проводит время, а не гниет где-нибудь в глубинах крепости Меропид. Дилюк задумчиво кивает. Он и сам не помнит, когда последний раз Итер выходил на связь. Тревога острыми когтями пропарывает грудь.    — Да, так и поступим. Если ты не против, я бы добавил к письму Альбедо пару строк от себя? Кэйа вопросительно изгибает бровь.  — Я передал ему дневник, который искали Фатуи, еще до того, как ты спровадил его на хребет. — Дилюк довольно улавливает на чужом лице тень удивления. — Интересно, что он может сказать по поводу прочитанного. — Так вот оно что! Ты поэтому был так спокоен касательно того, чтобы запустить Фатуи прямо на винокурню, — Кэйа изумленно открывает рот и обвиняюще тычет Дилюку в грудь пальцем. — Ты с этой Гео-черепахой определенно поладил, раз он не посчитал нужным сообщить об этом мне!  — Не думаю, — Дилюк морщится, вспоминая сколько раз становился объектом нравоучительных проповедей алхимика касательно некоего капитана кавалерии. — Но, полагаю, мы на пути к этому.  — Хорошо, — Кэйа хлопает себя ладонями по коленям и решительно поднимается. — Обговорим план с Джинн… когда все закончится. И мне нужно оставить инструкции для Хоффмана и связаться с Вэл и Дарелом. Мне нужны будут руки в городе.  — Насчет информаторов… Есть идея получше, — помедлив предлагает Дилюк. — Дай мне немного времени.

***

Они возвращаются под высокие своды собора вместе, бесшумно прокрадываясь через боковую дверь. Кэйа приваливается плечом к белоснежной колонне и застывает, прикипев пустым взглядом к постаменту перед альковом, на котором покоится тело. Солнечные лучи струятся сквозь витражи, разноцветными лоскутами света укрывая пол и колонны центрального нефа, бликами ложась на мертвенно бледное, навсегда застывшее лицо. Неуместно празднично и ярко. Дилюк становится рядом и ловит узкую ладонь, чувствует пальцами отголоски дрожи, мурашками пронесшейся по чужому телу. Кэйа дарит ему сложный взгляд, но не отстраняется и не обрывает прикосновение, лишь крепче переплетает их пальцы.  Когда служба закончена и отзвучали все прощальные речи, Джинн сама находит их. Берет Кэйю за руку и утягивает в один из внутренних коридоров церкви. Ее глаза болезненно красные, припухшие веки сухие, но объятия отчаянно крепкие. 

***

Хоффман откидывается на спинку дивана, устало прикрывая глаза, очевидно вымотанный, и вытаскивает из внутреннего кармана небольшую кипу листов с заметками. Кэйа не знает, что предпочел бы: стоять в набитом людьми зале пять часов кряду, как довелось ему самому, или, только вернувшись в город, снова носиться по улицам словно гончая бездны, переставляя патрули и незаметно организуя и укомплектовывая стражу на новых постах и особо важных объектах, по секретному распоряжению своего капитана. Надо отдать должное, Кэйа не услышал и слова недовольства или жалобы, но судя по красноречивому взгляду Хоффмана вознаградить его отряд хорошей премией и ужином в Доле ангелов все же придется. После. — У нас что чрезвычайное положение? — уточняет он, приоткрыв один глаз, и следя за Кэйей, методично переворачивающим ящики своего рабочего стола. — Нет, и донеси до всех, чтобы не болтали об усилении стражи направо и налево. Кто задает больше всех вопросов?  — Рэймонд. Он толковый парень.  — Ручаешься? — Кэйа отрывается от своих поисков и впивается в лицо Хоффмана внимательным взглядом, пока не получает утвердительный кивок. — Отлично. Тогда пусть забирает второй отряд и отправляется в Ли Юэ, пора ему познакомиться с негласной главой Департамента по делам граждан, и если она не переломит его через колено, то оставлю над отрядом на постоянку.  Кэйа на мгновение уходит в себя, трет задумчиво подбородок, его губы шевелятся, будто он проговаривает беззвучно собственные мысли, пытаясь уложить их в голове.  — Нужны максимально показательные сборы, я уеду из города с ними вместе послезавтра, доведу до границы и разделимся. Пусть Реймонд заберет у госпожи Е Лань документы для меня, ну и погоняет новичков с недельку по лагерям хиличурлов на границе, чтобы просто так не простаивать. Твоя задача здесь обеспечить, чтобы каждая собака в городе знала, что капитан кавалерии отбыл в командировку помогать миллелитам в их нелегкой службе ради сплочения межнациональных отношений.  — Ясно, как день, капитан. — серьезно кивает Хоффман, оставляя пару мелких закорючек в своих записях. —  Надеюсь в этот раз, после того, как вы потеряетесь в пути по несомненно особо важным делам, нам не придется снова прочесывать какое-нибудь малоприятное место в поисках вашего тела. — Не придется, — Кэйа фыркает, но все равно мстительно запускает в Хоффмана снежок, плотный и напоминающий скорее огромную ледяную градину. Тот трет плечо, куда угодил снаряд, раздумывая кинуть ли чем-нибудь в ответ. За его язвительным комментарием кроется беспокойство, и они оба это знают. — Я занимаюсь этим делом вместе с Дилюком. Он… …прикроет мою спину? Кэйа замолкает, проглотив последние слова, но Хоффман и без того улавливает его замешательство, расплываясь в паскудной понимающей улыбке. — Хорошо, думаю, мастер Дилюк надежно присмотрит за тобой, и ты сам окажешь ему такую же услугу в ответ, — довольно звучит его голос. — Давно пора. Кэйа бросает на него тяжелый нечитаемый взгляд, прежде чем закатить глаза. Он снова принимается за дело, вынимает нижний ящик и вскрывает тайный отсек. Вытаскивает оттуда папку и перебрасывает ее Хоффману на колени.  — Можешь просмотреть и отправь с кем-нибудь неприметным на винокурню, лично Дилюку в руки.  — Понял. Ждать от тебя писем с соколом?  — Да, — Кэйа чертит в воздухе что-то неопределенное, прежде чем направляет на него указательный палец, — И сам не отсвечивай перед Фатуи, если они не постеснялись убрать сенешаля, с тобой вообще церемониться никто не станет. Удвой охрану у кабинета магистра, я думаю еще успею заскочить к Лизе и попросить ее присмотреть за Джинн. Под крылом у Пурпурной ведьмы она будет в безопасности.  — Так точно. Что дальше, капитан? — Предлагаю заглянуть в Долю ангелов, закинем новости Дилюку и пропустим пару стаканчиков. Иначе когда я еще… — нарочито грустно тянет Кэйа, мечтательно прикрывая глаза. — Можно подумать Дилюк станет тебя ограничивать от походов в погреба винокурни, — невпечатленно отмахивается Хоффман.   Кэйа возмущенно задыхается и повышает голос: — Еще как станет! Он стал просто невыносимым!    

***

Закатное солнце проливает золото на вечерние улицы. Кэйе чудится, что среди корицы и цветочных свежих ароматов он улавливает легкий запах гари. Они уже почти достигают поворота к таверне, как внезапный грохот заставляет его и Хоффмана быстро переглянуться и не сговариваясь ускориться.  Стекла лопаются и вылетают наружу, усеивая мостовую блестящими на солнце осколками. Острые грани ловят алые всполохи языков огня от занимающегося пожара.  Горит Доля ангелов.

***

Служба закончилась, и Дилюк не откладывает дело в долгий ящик, в одном из помещений церкви он находит чернильницу, вытаскивает из нее перо и внимательно осматривает его. Достаточно широкий металлический пишущий кончик с тонкой капиллярной насечкой — годится! Он тщательно вычищает следы чернил платком, чтобы ни одного способного замарать белоснежный лист пятнышка не осталось на металле, ловит быстрый вопросительный взгляд от Кэйи, тот недоуменно вскидывает бровь, но не отвлекается от беседы, продолжая посвящать Джинн в детали плана.   Пара листов особой бумаги для посланий Сети у него всегда с собой: плотная, белая, с тиснеными полосками по краям — личный позывной каждого. Незаметный глазу, но считываемый касанием, если знать, где искать вдавленные в бумагу разной длины черточки. Дилюк надеется, что он все еще ценный член организации, чтобы просить об услуге более весомой, чем просто информация, несмотря на то, что отказался от своего места, вернувшись в Мондштадт и снова назвавшись своим именем. Если их интересы все еще совпадают, то Дилюк получит то, что хочет. Как получал поддержку все годы до своего возвращения домой.  Осталось достучаться до местного наблюдателя и донести до него важность происходящего, а с поддержкой Сети выяснить намерения Фатуи станет куда проще. Знать бы еще, почему им так важно получить одобрение на реконструкцию разрушенного храма… Дилюк легко воскрешает в памяти шифр Партитуры и, склонившись над подоконником и краем уха слушая болтовню Кэйи, принимается составлять послание прямо там, осторожными выверенными движениями вдавливая металл в плотный бумажный лист, регулируя длину и толщину линий. От усердия хочется прикусить кончик языка, будто он мальчишка, снова корпящий над уроками каллиграфии.  Спустя несколько минут Джинн уходит, напоследок приобняв Кэйю за плечи и коротко попрощавшись с Дилюком, едва способным оторвать от своего занятия голову. Все еще влажная после дождя капитанская макушка тут же маячит рядом, Кэйа с любопытством заглядывает ему под руку и не разглядев текста с восхищением присвистывает. — Вот оно что! Случалось мне перехватывать вашу корреспонденцию, но мои парни конечно же были слишком невнимательны, чтобы обратить внимание на подобное. Текст без чернил, наверняка еще и с шифром? — с живым интересом уточняет он. Дилюк коротко кивает и заканчивает письмо. Кэйа склоняется совсем низко, силясь рассмотреть символы, и Дилюк просто протягивает ему лист. Как только бумага оказывается в его руках, Кэйа улыбается уголками губ, оценив оказанное доверие, вертит в руках, рассматривая со всех сторон, мягко скользит по линиям пальцами, задумчиво прикрыв глаз. Проходит пара минут прежде чем он наконец изрекает: — Ничего не понимаю. — В этом и есть смысл шифра. — самодовольно тянет Дилюк, на что Кэйа возмущенно фыркает и неожиданно больно щиплет его за предплечье.  Ребячество, но у Дилюка сердце проваливается куда-то в живот на мгновение, и колотится там испуганно и восторженно. Кэйа теперь редко инициирует прикосновения сам, скорее позволяет себя касаться. Поэтому жест выглядит непривычным, даже чужеродным его обычному поведению. Хочется тут же продлить контакт, тактильный голод вгрызается в глотку, заставляя кончики пальцев покалывать от нетерпеливого желания коснуться чужой кожи. Он тянется вперед и кладет ладонь поверх чужих пальцев, сжимающих бумагу, Кэйа тут же осекается и перестает улыбаться, тяжело сглатывает, открывает рот, но захлопывает его спустя пару секунд, так и не сказав ни слова. Дилюк ловит себя на мысли, что, впервые за долгое время, видит вечно уверенного в себе капитана кавалерии сомневающимся.  — Мы с тобой… — медленно произносит Кэйа, поймав чужой взгляд. — Что-то по-другому теперь, да? — Да, — Дилюк чувствует, что проваливается все глубже. Зрачок-звездочка опасно острый по краям, глубокая ночная синь, — Все по-другому. Совсем не так, как раньше. И это его устраивает.  

***

Кэйа невпопад шутит, сшибает дверной косяк плечом и сбегает в штаб.  Дилюк провожает этот снежный ураган из неловких движений и меховой накидки взглядом, со вздохом складывает треугольником лист с посланием и отправляет сокола, едва покинув пропахший ладаном и скорбью атриум собора.  Он подставляет лицо прохладному ветру и пару минут раздумывает, как потратить остаток дня. Свежий воздух заставляет тревожное жужжание мыслей утихнуть, слишком много всего вертится в голове после рассказа Кэйи. Его происхождение — секрет, который нужно сберечь. Сохранить в тайне, во что бы то ни стало. Дилюк не хочет, чтобы глупые предрассудки поселили в умах горожан семена недоверия, которые рано или поздно прорастут и вынудят Кэйю сдаться и уйти.   Полуденное солнце беспощадно печет, и Дилюк решает укрыться в таверне. Не помешает  привести в порядок дела и предупредить Чарльза, что, возможно, он перестанет брать смены в ближайшие дни. Кэйа наверняка будет ворчать и шипеть, что он окопался рядом с ним на винокурне, словно древний геовишап в своем логове, но Дилюк способен это пережить. Более того, он хочет этого: вести шутливые перепалки, видеть Кэйю рядом с собой, эгоистично забрать все его внимание себе. Если бы еще не приходилось делить его с Фатуи, провались они в Бездну… Он отпирает дверь и не оставляет запрещающую вход табличку снаружи, уверенный, что в Доле ангелов и так будет пусто ближайшие пару часов. Вероятно люди, объединенные горем, все еще там, на площади у собора или на кладбище, вспоминают об ушедших и молятся Архонту.  Дилюк замирает на мгновение, осознавая, что первый раз за сегодня подумал об отце. Стыд жгуче кусает за щеки и обрывает едва начавшийся вдох. Да, сейчас важнее позаботиться о живых, но имеет ли он право так беззаветно забывать о том, что натворил собственными руками? Чему не смог помешать? Воздух застревает в глотке. Дилюк на негнущихся ногах вваливается за стойку, ладони впиваются в деревянную кромку до побелевших пальцев. Он прикрывает глаза и жмурится, яркие цветные круги хаотично вспыхивают под веками. Дилюк тяжело сглатывает ставшую вязкой слюну и заставляет себя дышать размеренно, думать о чем-то другом, кроме горячей крови, навсегда въевшейся в бледную кожу покрытых мелкими шрамами ладоней. Нужно найти якорь и снова почувствовать доски пола под своими ногами. Интересно, навещал ли Кэйа могилу отца все это время? Было бы неплохо им сходить туда вместе. Внутри загорается поспешное желание, показать отцу, что он все исправил между ними, ну или пытается сделать это прямо сейчас. Мысли о будущем, о простых и понятных планах, действуют успокаивающе, кормят ощерившееся тысячей острых зубов чувство вины внутри, заставляя его замолчать.  Дышать становится легче, Дилюк наконец размыкает веки, всматриваясь мутным взглядом в знакомые линии древесного узора. Вероятно он способен нарисовать их все по памяти, после стольких дней, проведенных здесь в униформе бармена. Он поименно знаком со всеми завсегдатаями, помнит наизусть весь репертуар Хосе, знает каждую занозу на деревянных балках и скрипящие половицы в этом здании. Наверняка способен обслужить любой столик с закрытыми глазами. Это его место. Здесь безопасно. Сюда любит приходить Кэйа.  Его слегка ведет в сторону, рана, почти не беспокоившая его всю службу, сейчас ощутимо ноет, посылая болезненные волны по телу. Дилюк чувствует себя разбитым и уставшим. Стоит все-таки последовать совету целителя и отлежаться пару дней в постели, если неугомонный капитан кавалерии и правда не надумает куда-нибудь слинять, стащив маску и плащ Полуночного героя. Дилюк медленно переставляя ноги плетется в зал и открывает окно. Воздух врывается в легкие, будто его ребра только что раскрылись также, как ссохшиеся деревянные ставни. Теперь, если птица вернется с посланием, он заметит.  Дилюк идет за стойку и вытряхивает из маленького бумажного конвертика, полученного от сестры Джиллианы, спрессованный из лекарственных трав шарик и глотает его. Противная горечь оседает на языке, он поспешно шарит под стойкой в поисках стакана, чтобы налить себе воды, когда слышит едва различимый скрип дверных петель, словно кто-то постарался войти максимально тихо. Рукоять меча фантомной тяжестью ложится в ладонь, ему хватит и секунды, чтобы призвать оружие в случае нападения. Дилюк выпрямляется, чтобы взглянуть на незваного гостя, и желание материализовать клинок и пустить по лезвию пламя становится в разы сильнее.    — Ты все еще переоцениваешь мое терпение, — холодно бросает он, ставя стакан на стойку и наполняя его водой.  Дилюк делает глоток — горячая. Стекло нагрелось в его ладонях. Хорошо хоть вода вскипеть не успела. — Мастер Дилюк, — Дарел опускается на табурет, занимая место напротив. — А я думал мы стали друзьями после того, как я спас вам жизнь на званом ужине. Боюсь вы истекли бы кровью, не приведи я помощь вовремя. Весьма продуктивное сотрудничество.  — Готов отблагодарить тебя внушительной суммой моры, если, ко всему прочему, ты уберешься из Мондштадта немедленно, и я больше никогда не увижу твое лицо. — К сожалению, я не могу покинуть свой пост просто так, — Дарел пожимает плечами, ухмылка тенью скользит по линии сомкнутых губ. — Кому-то же нужно присматривать за Кэйей, он тот еще любитель натворить дел. Да и кажется моя помощь нужна вам здесь. Дилюк выгибает бровь. Он намеренно пошел на контакт с Сетью, чтобы Кэйе снова не пришлось сталкиваться с… этим. Помощь? Как бы хорош ублюдок не был, они справятся сами.  Дарела будто ничуть не впечатляет его холодный прием. Дилюк искренне не понимает. Они здесь одни, так к чему это представление? Зачем упоминать Кэйю и провоцировать его так явно? Отбрось Дилюк самоконтроль, и реши правда разобраться с назойливым информатором — некому будет его остановить. Дарел не дурак, но нарывается методично и намеренно, с упорством прущего вперед дикого кабана, словно…  Словно и правда совсем его не боится или уверен в собственной ценности… — Разве можно быть таким недружелюбным с гостями? — Дарел зарывается пальцами в короткие пряди и зачесывает волосы назад, щурится, словно пригревшийся на солнце кот. — Я бы чего-нибудь выпил. — Ты не гость. Таверна закрыта. — Разве? Я не заметил снаружи таблички. — И все же. Не вынуждай меня выбрасывать тебя из таверны. —  Дилюк не намерен терпеть его здесь ни секундой дольше. — Выметайся. Ты незваный гость, и не стоит проверять границы моего терпения… Он осекается, не договорив. Дарел растягивает губы в улыбке, настолько приторной, что у Дилюка внутри все выгорает до горькой золы, рассыпающейся пеплом на языке.   — А я думал, что получил приглашение. В длинных пальцах мелькает сложенный в треугольник лист. Дилюк неподвижно застывает на месте, будто его ладони приморозили к стойке. Он малодушно надеется обмануться, но разум подсказывает: это оно, три короткие черты по краю, собственноручно вдавленные в бумагу символы. Как? — Наблюдателям нельзя открывать свою личность кому-либо, если я буду скомпрометирован, меня тут же заменят. Но у нас… особый случай, верно? — вкрадчивый голос ледяной змеей сворачивается на шее. — Со мной уже случалась подобная неприятность в Фонтейне, не хотелось бы повторять снова. Не думаю, что получу еще один шанс сохранить свое высокое положение. Дилюк едва ли разбирает, о чем тот болтает. В ушах грохочет собственное сердце. Как давно этот ублюдок стал наблюдателем Мондштадта? Дарел уже был здесь, когда Кэйа… когда это случилось с ним. Дилюк тогда только покинул дом и начал свой путь. В организацию он вступил годом позже. По спине проносится дрожь, впиваясь острыми шипами в позвоночник. Глаза жжет, будто он не моргал уже целую вечность.   Значит ли это, что в своем путешествии всю информацию о доме Дилюк получал через эти руки? Все письма и новости с винокурни, все короткие послания о состоянии дел в ордене, о Кэйе… Все это время?! Дарел был его связующим с самого начала?  Как часто его дергали за ниточки, словно безвольную марионетку? Что если он исполнял задания и делал грязную работу не преследуя цели организации, а по велению одного конкретного человека?  — Кэйа знает? — хрипло выдыхает Дилюк. — Нет. Я думаю его бы это немного огорчило. — Дарел подпирает кулаком подбородок, склоняя голову набок и беззаботно продолжает. — Ведь ему пришлось знатно приплатить мне за информацию о своем драгоценном старшем брате, ту самую, которую я получал буквально из твоих рук. Смешок срывается с его губ, Дилюк вздрагивает, словно прямо над его ухом прогремел выстрел винтовки пиро-мушкетера. Звучит оглушающе, все чувства будто обостряются, и он ловит каждое слово, забывая дышать.    — Хотя зная его чувство юмора, может он бы и посмеялся, понимая что это не стоило мне никаких усилий, а для него обошлось весьма… дорого. Кэйа способен оценить иронию.  Древесный лак тлеет под пальцами, черные подпалины расходятся в стороны от ладоней, но Дилюку плевать. Резкий смолистый сладковатый запах ввинчивается в ноздри и забивает глотку, да так, что тошнота подкатывает к горлу.   — Вообще-то я пришел по делу, — Дарел опускает на стойку сложенный лист, совсем не опасаясь скользнувших в его сторону язычков огня, слишком слабых, чтобы уцелеть и заняться пламенем на гладкой просмоленной древесине. — Сеть давно следит за подпольной ареной в Фонтейне, Фатуи довольно прочно закрепились там, уже третья по счету диверсия за год не приносит никаких значимых результатов. Я пристально наблюдаю за ними, нам не нужна еще одна арена здесь, в Мондштадте. Знаю, что Кэйа хранит какой-то секрет, но если он не тайный Крио Архонт, то не стоит и пытаться противостоять Фатуи своими силами, думаю ты тоже это понимаешь, поэтому и написал мне. — Я не знал… — Не суть важно. — Дарел придвигается ближе, напускная беззаботность слетает с его лица. — Откажешься от помощи Сети, только потому что я тут?  — В чем твой личный интерес? — То есть в благородные мотивы и идеалы организации ты не веришь? — хмыкает он, позабавленный. — Разумно.  Он задумчиво стучит по стойке пальцами, размышляя. — Меня устроит, если все останется, как прежде. Минимум снующих по городу Фатуи. Ты не будешь лезть в мои дела, я — в твои. Капитан Альберих будет занимать свой пост, а не носиться по самым темным закоулкам Монда, собирая на свой зад неприятности. Знать — тихо сидеть по углам. Красотка магистр — тянуть из последних сил свою лямку, а церковь… так, ну ладно, тут мы уже немного облажались… — Почему? — упрямо произносит Дилюк.  — Как ты верно заметил, мастер Дилюк, мы не друзья, и я вовсе не обязан говорить с тобой по душам. Ты услышал достаточно. Или к сделке тебе нужен приятный бонус сверху? Дарел отталкивается ногами и качается на стуле вперед, что-то дикое всполохом янтаря загорается в его глазах. Дилюк заранее знает, что ему не понравится то, что он сейчас услышит.    — Ты и правда талантливый делец. Эксклюзивное предложение. Кэйа… ты же хочешь его? Мы могли бы трахнуть его вместе. — горячий шепот повисает в воздухе. — Я знаю, как сделать так, что он не откажется.     — Ты… — Дилюк теряет дар речи, слова буквально застревают у него в глотке. Дарел играет на его нервах весь вечер, и Дилюк чувствует, как испаряются остатки самоконтроля под натиском ярости, клубящейся внутри. Рукоять меча в ладони ощущается горячей, собственное пламя не обжигает, вьется вокруг, вторя его гневу. Эмоций слишком много, будто долго подавляемое, почти потухшее пламя, наконец получает кислород. Огонь обнимает темное стекло винных бутылок за спиной, повторяя отточенные до автоматизма движения его пальцев, пробегает сотней пламенных касаний по перилам лестницы, ведущей на второй этаж, точно так же, как он сам делал миллионы раз, поднимаясь наверх.  Наконец-то в глазах напротив отражается ужас, стирающий все лукавство и ухмылки с чужого лица. Огненный смерч разворачивается вокруг и ревет, словно раненый зверь. Так гораздо лучше. Так хорошо.  Спокойно.  *** Чужой голос прорывается сквозь темноту. Пронизывающий до костей холод бросается к нему, ледяными ладонями обнимая лицо. — Вытаскивай этого… — шум, треск, крики. — Я на второй! Кэйа? — Ну же, Дилюк! Люк, бездна… Потерпи немного, я должен проверить второй этаж. Архонты, надеюсь ты еще не открылся, когда… Голос обрывается, касания исчезают, шаги удаляются вибрацией по полу, но ласковая прохлада остается. Тело ощущается легким, будто опустошенным. Нужно открыть глаза. Нужно? Дилюк не знает сколько времени проходит, он качается в уютной дреме. Рядом звучит еще один голос, не раздражающий, теплый. Воскрешающий в мыслях что-то о юности и рыцарстве. — Я остановил кровь. Кэйа, какого…? — Хоффман, бездна…Я не знаю! — голос срывается на крик, но поспешно затухает до шепота. — Наверху чисто, никого, но таверна… здесь все чудом не рухнуло, первый этаж почти полностью…  Кто-то откидывает челку с его лба, мягко заправляет пряди за уши. У этого кого-то трясутся руки.  — Помоги. Дилюк чувствует касание ветра к коже и нагретые солнечными лучами камни мостовой под лопатками, голова опускается на что-то мягкое. Он снова погружается глубже, теряет нить реальности, хоть и изо всех сил пытается не потерять звук чужого голоса в темноте. В удушливом горьком дыме, забившем легкие, чувствуется сладкая мята.  — …жив? Тогда оказать помощь и в камеру. Глаз не спускай, под твой личный контроль, понял? … звон металла. Шелест толпы.  — …Эй, Люк? Что же ты натворил… Если ты сейчас не откроешь глаза, — звучит слишком хрупко, как тонкий полупрозрачный лед. Звенит страхом. — Я позову Барбару. Тебе придется провести среди сестер неприлично много времени, уж я то позабочусь о том, чтобы ты не сбежал. У меня там связи, — лба касается холодная ладонь, остужая пылающую кожу, но плечам почему-то зябко. Хочется закутаться. — Сестра Грейс — страшный человек, лучше тебе не переходить ей дорогу! Ну, только если у тебя есть на нее компромат, на самом деле я бы тоже не отказался его иметь… я снова курил, и она наверняка об этом узнает.  — прохладные пальцы исчезают, и голова начинает беспощадно трещать, — Почему не открываешь глаза? Ах, кажется твой геройский костюм, ой прости, маскировка не уцелела… не то чтобы у сестры Розарии не было, что тебе предложить из экстравагантных нарядов. Подумать… так и эти ее сапоги могли бы тебе подойти, ножища у нее ого-го. Другое дело, как в них бегать по крышам...  Поток бессвязной ерунды не останавливается, Дилюк морщится и открывает глаза. Кэйа склонился над ним, растрепанный, с черной полоской сажи, широким мазком пересекающей лоб. Выглядит так, будто у него уже минут пять как закончился в легких кислород, и он вот-вот задохнется. Нужно срочно с этим что-то делать, Дилюк открывает рот и с хрипом выдыхает: — Архонты… помолчи же ты хоть секунду, Кэйа.