Запятнанное золото / Tarnished Gold

Гунъи Сяо, юный и одетый в белое, ловко уворачивается от атаки Огнеструйного Ящера. Прокатившись по земле, пружинисто вскакивает и несется к монстру, торопясь подобраться как можно ближе, прежде чем огненные железы твари вновь наполнятся. Пятна копоти, крови и грязи на лице и на еще совсем недавно белоснежных одеяниях отнюдь не портят его облик, напротив, подчеркивая храбрость и решительность. — Ну-ну, — Гунъи Сяо, взрослый и одетый в золото, разочарованно качает головой. — Что за грубый промах. — Почему же? — спрашивает Ло Бинхэ. Гунъи Сяо хлопает глазами и оборачивается в легком удивлении. Словно был уверен, что в этот момент Ло Бинхэ должен находиться в совсем другом месте. В принципе Ло Бинхэ и не собирался ему показываться, скрытно наблюдая за течением сна и позволяя воспоминаниям Гунъи Сяо о событиях Собрания Союза бессмертных идти своим чередом. Однако сон почему-то застрял, повторяясь из раза в раз, не двигаясь ни вперед ни назад. Вот и приходится подталкивать самолично. Гунъи Сяо указывает на своего одетого в белое двойника. Огнеструйный Ящер зря времени не терял, и теперь юный Гунъи Сяо изо всех сил удирает вверх, с трудом уворачиваясь от огненных плевков. — Он думает, если подобраться к Огнеструйному Ящеру вплотную, получится его зарубить, — поясняет старший адепт. — Ничего не выйдет. В жилах этой твари течет магма, она попросту расплавит любой клинок. Лучше бы напитал меч духовной силой и, взлетев повыше, попытался убить тварь огненной вспышкой. «Он думает» вместо «я думал». Совсем не это представлял Ло Бинхэ, извлекая на поверхность воспоминания той ночи. Естественно было ожидать, что Гунъи Сяо лично примет самое активное участие в событиях, однако тот предпочитает наблюдать издалека, призраком следуя за юной версией себя и не забывая ехидно комментировать происходящее. Он критикует схватку «Гунъи Сяо» с каждым монстром, указывая, как тот выбирает сомнительную боевую тактику, начисто игнорируя очевидные слабые места. И нельзя сказать, что он не прав: «Гунъи Сяо» в отличной боевой форме, но ведет себя так, будто никогда в жизни не видел монстров и не сражался с ними. Ло Бинхэ живо припоминает слова Цинь Ваньжун о глубочайшем увлечении Гунъи Сяо монстрами и всеми видами демонических тварей. Видимо, подобный интерес появился уже после Собрания Союза бессмертных. Что ж, по мнению Ло Бинхэ — не самая необычная реакция на подобный опыт. Старший адепт явно не собирается повторять одну и ту же ошибку дважды. — Но ему все-таки удалось убить тварь, — произносит Ло Бинхэ, отвечая на последнюю реплику. Главная хитрость в работе со снами — не нарушать их течения. Если активно сопротивляться происходящему, словно упрямый булыжник посреди ручья, или слишком резко вносить изменения — попросту рискуешь разбудить спящего. Находись Ло Бинхэ в собственном сне, у него было бы куда больше возможностей, но это не его сон. Это сон Гунъи Сяо, поэтому приходится вести себя скромно и ненавязчиво, как воспитанный гость. — Ну да, конечно, — Гунъи Сяо соглашается неохотно, точно предпочел бы ворчать и придираться. — Надо отдать ему должное, он вполне неплохо справляется. Просто было бы гораздо действенней, если бы он разбирался, с чем приходится сражаться. Одетый в белое Гунъи Сяо больше не поднимается вверх, а соскальзывает с меча в свободное падение. Он усиленно насыщает оружие духовной энергией, и лезвие наливается золотистым светом. Как раз когда Огнеструйный Ящер вновь изготовился к атаке (угольно-черная чешуя раскалилась от жара), Гунъи Сяо наносит удар. Ярчайшая вспышка разит с такими силой и праведной яростью, что испепеляет тварь на месте — лишь огромное отвратительное пятно дымится в грязи. Гунъи Сяо ловко вскакивает на меч и взлетает, избежав падения всего лишь в нескольких цунях от земли. — Видишь, вот так, — говорит Гунъи Сяо. — Если бы он знал, что надо делать, сразу мог бы выбрать наилучший способ. — Это жуткая ночь, — возражает Ло Бинхэ. — Непроглядная тьма и пожары. Кругом носятся твари и перепуганные ученики. Ничего странного, что он сбит с толку и действует не лучшим образом. — Да, да, — отвечает Гунъи Сяо. — Ну да, конечно. Старается как может. Но согласись, когда знаешь, как правильно, чужие ошибки безумно раздражают. — Это да, — соглашается Ло Бинхэ. Снова все то же самое. Юный Гунъи Сяо, тяжело дышащий и покрытый копотью, занося меч, резко оборачивается на шорох в кустах. Слышится утробное рычание, и все накрывает тьма. Сполохи пожаров, сияние звезд и неверный свет луны гаснут как по мановению руки, оставляя непроглядную, бесконечную черноту. Момент спустя все начинается сначала — словно моргнув, они вновь оказываются в ущелье Цзюэди. Одетый в белое юный Гунъи Сяо, держа меч наизготовку, выбегает из-за деревьев и… обнаруживает перепуганного ученика, застывшего перед Огнеструйным Ящером. — Беги! — кричит Гунъи Сяо. — Я сам справлюсь! Ученик отчаянно срывается с места, и Ло Бинхэ в четвертый раз лицезреет тот же самый бой. Из-за чего он, собственно, и вмешался. Оказалось неожиданно сложным извлечь крупицы воспоминаний из глубин памяти Гунъи Сяо так, чтобы тот мог увидеть их во сне. Воспоминания не просто потускнели или покрылись пылью — они глубоко и надежно захоронены. Пришлось долго и кропотливо раскапывать, и теперь, когда розыски наконец-то увенчались успехом, Ло Бинхэ обнаружил, что картины прошлого явно повреждены. В расплывчатых и бессвязных воспоминаниях нет ничего необычного. Люди помнят гораздо меньше, чем кажется им самим — память удерживает лишь основные вехи события, а воображение и фантазия заполняют лакуны. Но тут все гораздо серьезнее. Точно пьеса, в которой не хватает половины страниц, а отсутствующие части не дописываются по ходу, соединяя бессвязные обрывки в логичное (или хотя бы понятное) повествование, но попросту игнорируются. И вот теперь этот хаотичный, сбивчивый сон застрял, бесконечно повторяясь по кругу, словно заплутав в лабиринте. Вдобавок вместо того, чтобы отыгрывать свою роль, Гунъи Сяо наблюдает за юной версией себя и развлекается, отпуская критические замечания, словно зритель тетрального представления. Ло Бинхэ подозревает, что старший адепт отторгает, вытесняет и игнорирует эти воспоминания. Гунъи Сяо не видит снов о событиях той ночи. Вообще не говорит о них. Даже думать отказывается. И тем не менее единственный способ выяснить, что он видел или не видел на Собрании Союза бессмертных — заставить пережить все заново, пока Ло Бинхэ, оставаясь в тени, наблюдает повтор давно минувших событий. По крайней мере в этом состоял его план. А сейчас сон безнадежно застрял. — Он очень храбр для своего возраста, — говорит Ло Бинхэ. И вот он здесь, собственной персоной, чтобы попытаться сдвинуть сон с места. Гунъи Сяо окидывает его слегка удивленным взглядом, точно увидев впервые. Память во сне — штука ненадежная — все забывается в момент, поэтому Гунъи Сяо ведет себя так, словно наблюдает этот бой в первый раз, а не четвертый. И тут он заявляет: — Глядите-ка, это Бинхэ. Ло Бинхэ осознанно заставляет себя не реагировать на подобное обращение, но все же на какое-то мгновение сбит с толку: в реальной жизни Гунъи Сяо неизменно обращается к нему «шиди Ло». Подобная фамильярность из уст старшего адепта производит сильное впечатление. Чего-чего, а этого он точно не ожидал. Указав в сторону сражающегося «Гунъи Сяо», он произносит: — Он достоин восхищения. Гунъи Сяо вновь оборачивается в сторону поединка: — Ну да, конечно. В конце концов он должен вызывать восхищение. — Должен? — внутренне подбирается Ло Бинхэ. — Конечно. Старший адепт Дворца Хуаньхуа не может быть ничтожеством. Это что-то новенькое. У Ло Бинхэ такое чувство, будто неожиданно заметил мелькнувший хвост добычи и тут же потерял из виду. — Разве ничтожество может стать старшим адептом? — спрашивает он. — Ты прав, — отвечает Гунъи Сяо. — Кроме… ну… — Кроме? — Я не ничтожество, — выпаливает Гунъи Сяо, словно его кто-то обвиняет. — Я не так уж плох. У Ло Бинхэ глаза лезут на лоб. Почему-то первым в голову приходит: «Да кто осмелится назвать тебя ничтожеством?» — Ты не ничтожество, — вместо этого соглашается он. — Даже если я незаслуженно получил эту должность, — продолжает Гунъи Сяо, — это не значит… Да я отлично справляюсь! Я решаю споры, слежу за малышами, помогаю отстающим. — Конечно, — подтверждает Ло Бинхэ. Незаслуженно? — Я всегда берегу людей на боевых выходах, — продолжает защищаться Гунъи Сяо. — Никогда не подвергаю группу ненужному риску. — Очень хорошо, шисюн Гунъи. — Я вполне сносно управляюсь с мечом. Уж точно получше обычного пушечного мяса. И никогда не позорю Дворец Хуаньхуа своим поведением. Ну… — на мгновение выражение его лица меняется, — почти никогда. Гунъи Сяо явно имеет ввиду постигшую его полосу неудач. Десятки неудачных совпадений и несчастливых обстоятельств, больших и малых — все созданы стараниями Ло Бинхэ. — Может, я и не тот, за кого меня принимают, — продолжает Гунъи Сяо, — но все же я неплохо играю свою роль. — Роль, — повторяет Ло Бинхэ. — Ну, вот это вот все, — Гунъи Сяо делает неопределенный жест рукой. — Сияющий золотом старший адепт Дворца Хуаньхуа. Прекрасные манеры, благовоспитанность и почтительность — совершенство во всех отношениях. Правда ведь, у меня отлично получается притворяться тем, кого все хотят видеть? Даже если я подделка, это же не значит, что я никуда не годный старший адепт? Может, я и не заслужил своего места, но все равно справляюсь. Кто-то другой, может, вообще бы не справился. Ло Бинхэ наконец-то припоминает еще кое-что, услышанное при первом проникновении в сон Гунъи Сяо. Насмешку того, другого Ло Бинхэ, высокомерного победителя, посыпающего солью раны человека, жизнь которого только что украл. «Ты знаешь, что не заслужил ни этого места, ни привилегий». Тогда Ло Бинхэ вообще не обратил на это внимания — его отвлекли другие, куда более важные и интересные открытия, а вот факт, что Гунъи Сяо считает, будто не заслуживает всего, что имеет, от него попросту ускользнул. — Ты играешь роль, — медленно произносит он, — потому что считаешь, что кто-то вроде тебя не достоин быть старшим адептом. И ты притворяешься тем, кто, по твоему мнению, достоин. Естественно, от Ло Бинхэ не ускользает разница в поведении Гунъи Сяо во сне и наяву. Он счел это банальной несдержанностью спящего сознания. В реальности Гунъи Сяо всегда тщательно выбирает слова, обращаясь к Ло Бинхэ. Однако, похоже, тут все гораздо сложнее. — Кто-то вроде меня никогда не получил бы такую ответственную должность, — голос Гунъи Сяо звучит так, словно это совершенно очевидно. — Приходится лгать и изворачиваться, чтобы все выглядело как надо. Нельзя, чтобы кто-то узнал обо всех моих недостатках. — Каких, например? — Хм-м? — Какие же у тебя недостатки? — жадно спрашивает Ло Бинхэ. Он очень хочет знать. Очень хочет знать каждый секрет Гунъи Сяо, каждую мелочь, глубоко упрятанную из-за боязни насмешек и отвержения. Хочет узнать все самые грязные, самые отвратительные его стороны. «Ну давай же, в чем твой секрет? Где твое слабое место? Должно же оно быть!» На мгновенье задумавшись, Гунъи Сяо выдает: — Я тот еще лентяй. Ло Бинхэ… моргает. — Ты лентяй, — повторяет он. — Я никогда не был особо честолюбивым, — застенчиво признается Гунъи Сяо. — Не, ну я знаю, что в принципе должен стремиться к чему-то грандиозному: прославиться как непревзойденный заклинатель или там освободить императора демонов и самому победить его, но честно говоря, не вижу никакого смысла. Слава и известность приносят больше головной боли, чем радости. Скажу тебе откровенно, я бы предпочел тихую, спокойную жизнь в безвестности и комфорте. — Вот как, — только и может выдавить Ло Бинхэ, совершенно не понимая, как реагировать на такое. — Ну и я довольно скучный, — продолжает откровенничать Гунъи Сяо. — Совсем не любитель развлекаться. Иногда, конечно, здорово оказаться в новых местах и увидеть необычных тварей, но я лучше проваляюсь целый день дома, с книжкой и вкусной едой. Он произносит это так, будто раскрывает нечто глубоко постыдное и разочаровывающее. — Я понял, — бесцветным голосом произносит Ло Бинхэ. — А еще я никогда не знаю, что делать, — признается Гунъи Сяо. — Я, конечно, всегда притворяюсь, что знаю, но, честно говоря, в большинстве случаев действую наугад или попросту выдумываю, надеясь, что сработает. И я совершаю ошибки! Знаешь, сколько было случаев, когда все шло наперекосяк, а я либо делал вид, что именно так и планировал, либо, действуя наугад, чудом ухитрялся выкрутиться? Гунъи Сяо произносит это, точно признаваясь в тяжком преступлении. Будто он ожидает, что сейчас Ло Бинхэ обольет его с ног до головы презрением и завопит: «Самозванец! Гнать его!» Ло Бинхэ приходится прикусить язык, чтоб не спросить: «И это все?» Весь позорный секрет? Постыдные недостатки, подтверждающие, что Гунъи Сяо не заслуживает ни места старшего адепта, ни привилегий? Ло Бинхэ приготовился услышать что-то отвратительное. Мрачную, безобразную тайну, которая наконец-то сделала бы Гунъи Сяо понятным. Должно же в глубине его души скрываться нечто отвратительное, объясняющее все остальное. Затаенная жестокость или склонность к садизму, например. И что в действительности? Гунъи Сяо обвиняет себя в лени и отсутствии честолюбия. А еще в том, что не всегда может контролировать то, что от него не зависит. И все. Это все страшные тайны Гунъи Сяо. Ло Бинхэ чувствует необычайное желание заорать. Безотчётно его подавляет. — Даже если ты так чувствуешь, — голос Ло Бинхэ спокоен и тверд, как рука, держащая меч, — это абсолютно не отменяет того, что именно ты старший адепт. Разве это само по себе не доказывает, что ты этого достоин? Все остальные именно так и думают. — Они просто не знают ничего лучшего, вот и все, — отмахивается Гунъи Сяо. — Я всех перехитрил. Я совершенно ничего не сделал, чтобы получить это место. Как будто способность так всех надурить, чтобы тебе поднесли на блюде высокую должность, не является достижением! Как будто умение нравиться людям, обаяние, харизма, искусство хорошо выглядеть и еще лучше врать не представляют никакой ценности! Ло Бинхэ всю жизнь приходилось сражаться, выцарапывая жалкие крохи. Все, что у него есть, оплачено кровью, своей или чужой. Он мгновенно втирается в доверие, а врет вообще как дышит. Возможно, все что он имеет, пришлось украсть. Возможно люди, доведись им узнать, каков он на самом деле и на что ему приходилось идти, чтобы не просто добиться нынешнего высокого положения, а банально выжить — плевались бы от отвращения. Но все это никак не отменяет факта, что он заслуживает всего, что имеет. Всего до последней капли. Жизнь — борьба, где победитель получает все, поэтому победу надо вырвать из чужих, сопротивляющихся рук. И то, что избалованные и высокомерные богатенькие мальчики, никогда не стоявшие перед выбором отобрать или остаться ни с чем и могшие позволить себе «благородство», окатили бы его презрением — никак не меняет того, что он яростно сражался за все, сполна расплатившись кровью. А вот Гунъи Сяо так не считает. Он вообще говорит о себе, а не о Ло Бинхэ, и тому не понятно, почему при мысли об этом вскипает гневом. Ло Бинхэ пытается отвлечься, опасаясь, что его гнев расколет и так хрупкий и зыбкий сон. — Не важно, заслужил ты это место или не заслужил, — заставляет он себя. — Важно, что сейчас, когда ты его занимаешь, ты отлично справляешься. Гунъи Сяо улыбается ему. Совершенно искренне. Ло Бинхэ точно знает, потому что в уголках губ таится печаль. — Бинхэ справится гораздо лучше, — с искренним восхищением произносит Гунъи Сяо. — Никто не может сравниться с тобой. Ло Бинхэ застывает. — Единственная причина, почему я оказался старшим адептом, это невероятные обстоятельства, — продолжает Гунъи Сяо. — А ты мог бы найти тысячу способов стать старшим адептом, в какой бы ситуации не оказался. Ты обязательно победишь. Гунъи Сяо произносит это как непреложную истину, краеугольный камень мироздания. Ло Бинхэ открывает рот чтобы… спорить? Зачем? Разве он с чем-то не согласен? Горькая истина состоит в том, что Гунъи Сяо абсолютно прав: он прекрасно ладит с учениками, он умный и добрый, умело обращается с мечом и вообще отлично подходит на роль старшего адепта. Но все это не имеет значения. Его избрали отнюдь не благодаря достижениям. В лучшем случае они послужили оправданием. В конце концов его выбрали исключительно из-за лица. Из-за сходства с мертвой женщиной, давно ушедшей, но все еще любимой. Даже если бы Гунъи Сяо был совершенно заурядным или не особо подходящим, все равно почти наверняка выбрали бы именно его. Даже если бы он оказался исключительно тупым и бездарным, Старый Глава Дворца все равно заменил бы Су Сиянь именно им. Ло Бинхэ никогда не приходило в голову, что Гунъи Сяо тоже это понимает. Яркая, словно падающая звезда, вспышка духовной энергии в мгновение озаряет сгустившуюся тьму, разгоняет мрачные тени. Развернувшись, Ло Бинхэ успевает увидеть, как юный Гунъи Сяо, поразив Огнеструйного Ящера, скользит на мече, едва касаясь травы, а его длинные волосы развеваются на ветру. — С этого и надо было начинать, — комментирует Гунъи Сяо рядом с ним. Сейчас все начнется по новой. Внезапно Ло Бинхэ понимает, что больше не выдержит. Нужно как можно скорее с этим покончить. — Смотри, — нетерпеливо перебивает он. — Видишь вон там, за деревьями? Это разрыв Бездны. — Прямо здесь? — Гунъи Сяо изумленно вытягивает шею, пытаясь разглядеть разрыв, вдруг оказавшийся именно там. Сотканный исключительно воображением, но от этого не менее реальный он теперь вполне различим за деревьями. Мрак, темнее окружающей ночи, поглощающий любые отблески света — бездонный провал, рваная рана на теле земли. Разверстая в ожидании пасть. — Рядом стоят двое, — хрипло произносит Ло Бинхэ. — Владыка пика и мальчик. Взрослый Гунъи Сяо перемещается ближе сквозь деревья, пытаясь найти удобную точку обзора и без помех увидеть всю сцену. Юная версия беззвучно исчезает. — Точно! Я вижу, — выдыхает Гунъи Сяо. Ло Бинхэ не видит. Слишком далеко стоит. Он должен сделать шаг вперед — тогда сможет разглядеть, что именно Гунъи Сяо увидел той ночью. — Ничего себе, — ахает Гунъи Сяо. — Совсем еще ребенок. Ло Бинхэ не может сделать шаг. — В руке Владыки пика обнаженный меч, — слышит он собственный голос. — Мальчик безоружен. Сюя. Ло Бинхэ ясно помнит каждый цунь этого меча. Опасную изысканность линий, изящество узкого клинка, холодную жестокость лезвия. Помнит, как заблудившиеся искры танцевали по металлу, не давая тепла. Ло Бинхэ уже не нужно делать шаг вперед. Пока, позабыв обо всем, Гунъи Сяо не отводит взгляда от развернувшейся перед ним сцены, все остальное медленно исчезает, границы сна бледнеют, приближаясь вплотную. Пространство сна изгибается, выдвигая на передний план главное действие. Даже прямые лучи лунного света падают исключительно на эти две фигуры. Теперь их уже невозможно не видеть. Одна порожденная сном фигура изображает Шэнь Цинцю. Холодная, величественная и беспощадная. Это несомненно владыка пика Цинцзин, общие черты совпадают, а мелкие неточности — линия скул, подбородка, разрез глаз — вполне объясняются расстоянием и неверным светом луны. Другая порожденная сном фигура должна быть Ло Бинхэ. Юная, облаченная в белое. Освещенная лунным светом она не сводит с учителя умоляющего взгляда. Глаза порождения красные, на лбу смазанное пятно невнятного хуадяня. Ло Бинхэ думает: «Не валяется в ногах». Ло Бинхэ произносит: — Они разговаривают. — Учитель, я не сделал ничего дурного, — умоляет копия Ло Бинхэ. — Я всегда был верен школе, никогда не вступал в сговор с демонами и не имею никакого отношения к этому нападению. Клянусь вам! Порождение сна произносит слова четко и ясно, а легкое волнение лишь подчеркивает искреннюю убежденность. Не давится ужасом и не захлебывается слезами, едва двигая языком от страха. — Чего стоят слова демонического ублюдка? — лицо копии Шэнь Цинцю искажено яростью. — Могу ли я верить твари, неизвестно зачем обманом просочившейся на мой пик? Да что кроме злобы может таить твое черное сердце? — Но ведь вы сами выбрали меня, Учитель, — настаивает копия Ло Бинхэ. Голос звучит страстно, горячо, но все же исключительно рационально. Словно логика и разум способны убедить оппонента, склонить на свою сторону. Очень трогательное представление. — Всё, о чем я думал, оставаясь на пике — это возможность выжить. — Роковая ошибка, — заявляет «Шэнь Цинцю». Фигура протягивает руку, чтобы схватить копию Ло Бинхэ и… …он уворачивается, выскользнув из захвата. — Это несправедливо, — в голосе Ло Бинхэ клокочет гнев. — Справедливости захотелось? Считаешь, она тебе полагается по праву? — ядовито спрашивает Шэнь Цинцю. — Хоть немного полагается! Я ни разу не видел ее от Учителя, с тех пор как… — Желаешь получить по заслугам? И как, по-твоему, мы произведем рассчет? Сколько жестокости ты готов вытерпеть за одну меру доброты? Ведь ты считаешь, я должен расплатиться с тобой «по справедливости»? Сколь самовлюбленным и испорченным надо быть, чтобы вообразить, будто за тяжкие страдания тебе в награду отсыпят полную меру милосердия! — Вам бы ничего не стоило… — Глупый, избалованный мальчишка! Судьба не ведет учет твоих обид, чтобы потом их возместить. Сколько бы она ни задолжала, ты всегда получаешь жалкие крохи милости, вдоволь нахлебавшись боли и страданий. И то, что ты веришь в справедливость, доказывает, что ты ничему не научился на моем пике. Шэнь Цинцю снова пытается его схватить. Увернувшись, Ло Бинхэ подхватывает свой меч и, замахнувшись, выкрикивает: — Почему я? — голос полон боли и гнева. — Что я вам сделал, раз вы решили измываться именно надо мной? Я избалованный? Я умирал от голода! Скитался, побирался, мыкался в одиночестве! Меня избивали! Почему не Мин Фань с его семейными чайными плантациями и десятками слуг? Почему не кто угодно другой? — Думаешь, я слепой? — шипит Шэнь Цинцю. — Я вижу тебя насквозь! Ло Бинхэ, ты насквозь прогнившая омерзительная тварь, испорченная до глубины души. Твое сердце черно от рождения и, хоть вывернись наизнанку, ты никогда не сможешь это изменить. Как родился на свет гнусной, поганой тварью, так и подохнешь. А разве уничтожение зла, не долг праведного? — Да, — отвечает Ло Бинхэ. — Именно так. И втыкает в Шэнь Цинцю меч. Странно, не должно было получиться. Шэнь Цинцю Владыка пика, а Ло Бинхэ всего лишь мальчишка. И тем не менее Синьмо насквозь пронзает живот заклинателя и выходит из спины, красный и липкий от крови. Шэнь Цинцю корчится и извивается на мече, скалит окровавленные зубы, брызжущий злобой и ненавистью, несмотря на смертельную рану. Ло Бинхэ выдергивает меч, одним движением стряхивая Шэнь Цинцю в тёмный, распахнутый зев, в адские глубины Бесконечной Бездны. Тот на мгновение, покачиваясь, застывает на краю обрыва и… летит вниз. Бездна безмолвно поглощает его. «Вот так, — думает Ло Бинхэ. — Именно это я и должен был сделать». Внезапно он осознает, что происходит. Ло Бинхэ больше не сторонний наблюдатель. Ло Бинхэ тот самый мальчишка, стоящий на краю Бездны. Он позволил себе поддаться сну, затянувшему, словно водоворот, увлекающий в омут. И даже не заметил, когда это случилось. А вот сейчас он замечает все. Замечает, как судорожно вцепился в хрупкую основу сна, как та дрожит и покрывается трещинами под сокрушительным напором его воли. Никакой утонченности, изящества, ненавязчивого управления сном. Самоубийственная безответственность! Ло Бинхэ заставляет себя ослабить хватку. Основа сна скрипит и ходит ходуном, словно оседающий лед, однако не распадается. Сон все еще крепок. Кровь Шэнь Цинцю покрывает его с головы до ног. Сюя сиротливо валяется на траве, навсегда покинутый хозяином. Даже меч в руках Ло Бинхэ — и тот неправильный: тогда у него еще был Чжэнъян, а не Синьмо. Бессмыслица какая-то. Боги, это надо же так облажаться! Уже сколько лет он не совершал таких детских ошибок. Мало того, что Ло Бинхэ ухитрился погрузиться в чужой сон, так он еще и присвоил его, позволив собственным чаяниям и надеждам влиять на происходящее. Сон ускользнул от него, вырвался из-под контроля и покатился под откос. То, что планировалось как бережное воспроизведение событий, превратилось в какую-то неразбериху. Это совсем не то, что он планировал! Он же даже не знает, когда оказался внутри сна, а значит грош цена всему, что тут увидел! Да что на него нашло? Сейчас Ло Бинхэ все исправит (надо просто вернуться к началу сна и заново запустить его) и в этот раз все сделает правильно: будет наблюдать не вмешиваясь. Надо только запустить сон с начала… Прикоснувшись к ткани сна, он мгновенно понимает, что же натворил. Сон изменился. Полностью перекроен. Окончательно поврежден. Столько кропотливого труда взяло извлечь на поверхность хрупкие обрывки памяти, а теперь Ло Бинхэ безнадежно их испортил. Собственные мысли, чувства и ожидания полыхнули так ярко и мощно, что навсегда исказили самую суть чужих воспоминаний. Он не может вернуться к началу сна. Не может снова проиграть картины прошлого и узнать, что же видел той ночью Гунъи Сяо. Их воспоминания смешались и перекрутились, теперь Ло Бинхэ никогда не отличить, какие принадлежат Гунъи Сяо, а какие ему самому. Он все испортил. И все из-за одной дурацкой ошибки, идиотского промаха. Взревев в бессильной ярости, Ло Бинхэ, размахнувшись, высвобождает безумной силы вспышку слепящего света, невозможную вне Царства снов. Чудовищный удар выжигает глубокую борозду, ломая деревья в щепки, потому что Ло Бинхэ так захотел. Он направляет удар выше, рассеивая облака и прибивая пламя, пока не умолкают даже отдаленные звуки боя и все окутывается смертельной тишиной, словно в ужасе перед его гневом. Он жаждет растерзать этот сон в клочки! Сейчас он уничтожит, втопчет в землю жалкое свидетельство собственного поражения… и тут на его плечо ложится рука. Это Гунъи Сяо. Он больше не стоит у опушки сторонним наблюдателем, а напротив, приблизился почти вплотную. Прямо у его ног чернеет провал Бесконечной Бездны. Ло Бинхэ и его готов сбросить. Готов растерзать в клочки. Если возможность подобного исхода и беспокоит Гунъи Сяо, тот никак этого не показывает. В нахмуренном взгляде смесь беспокойства и решимости. — Бинхэ, — произносит он. — Думаю, давно пора тебе это услышать, так что слушай внимательно. — Что? — Ло Бинхэ пытается огрызнуться, но голос звучит сдавленно. Гунъи Сяо делает глубокий вдох и, глядя ему в глаза, произносит: — Всё, что наговорил этот мудак — чушь собачья. Ло Бинхэ, ожидавший услышать что угодно, но только не это, безмолвно хватает ртом воздух. — Чтоб ты даже не сомневался, — настаивает Гунъи Сяо и, передразнивая Шэнь Цинцю, продолжает: — «Я тебя насквозь вижу!» Что этот пиздабол там разглядел? Твое «черное сердце»? У него что, рентген вместо глаз? И где же он этому научился? Никто не может на взгляд определить, злодей ты или нет. Он просто выдумал это все, чтобы оправдать свою беспричинную ненависть к тебе. Ло Бинхэ может только икать. Или это попытка недоверчиво рассмеяться? — Бинхэ, — серьезным голосом продолжает Гунъи Сяо, глядя в глаза Ло Бинхэ, словно желая, чтобы его слова проникли в самое сердце. — Всё, что этот ублюдок сказал о тебе — ложь от начала и до конца. Не стоит верить ни одному его слову, ведь очевидно же, что он терпеть тебя не может. Я увидел его первый раз в жизни, но точно могу сказать: Шэнь Цинцю низменный человек, исполненный злобы, который может радоваться жизни, лишь когда другие несчастны. — Ты, — выдыхает Ло Бинхэ. В глаза точно насыпали песка. Он не понимает, хочется ли ему смеяться или, наоборот, плакать. — Почему это должен был оказаться именно ты? Гунъи Сяо смотрит недоумевающим взглядом. Невероятный человек, которому не нужны богатства, власть или месть. Который всего лишь хочет жить спокойной жизнью, но вместо этого принужден Старым Главой играть роль, по собственному мнению, совершенно ему не подходящую. А ведь кругом столько негодяев, самовлюбленных подонков, готовых идти по головам ради места старшего адепта. Но Ло Бинхэ достается именно Гунъи Сяо. И этого человека он должен растоптать и отшвырнуть. Того самого, который сейчас изо всех сил старается утешить его. Единственный из всех. — Почему никто другой не мог оказаться старшим адептом? — вопрошает Ло Бинхэ. — Почему именно ты? — Это не так уж плохо, — отвечает Гунъи Сяо. — Есть судьбы и пострашнее. — Почему ты такой? — отрывисто спрашивает Ло Бинхэ и, не сдержавшись, крепко сжимает руки Гунъи Сяо. — Почему ты так добр ко мне? Ты же знаешь, чего я добиваюсь! Думаешь, я пощажу тебя, если будешь мне улыбаться? Не пощажу! Я собираюсь победить и растопчу любого, кто окажется на моем пути! Гунъи Сяо смотрит широко раскрытыми глазами, явно ошарашенный. — Чего? — негодующе произносит он. — Мне уже и улыбнуться тебе нельзя без разрешения? Бессилие клокочет в горле Ло Бинхэ, прорываясь сквозь стиснутые зубы. — Да с чего бы тебе вообще этого хотеть? — Ло Бинхэ еще крепче сжимает руки Гунъи Сяо… Слишком крепко… Мир вокруг них трепещет, покрывается трещинами и с тошнотворной дрожью разваливается на части. Ло Бинхэ запоздало понимает, что происходит. Сон распадается и исчезает, потому что разум, в котором он существует, покидает Царство снов. Гунъи Сяо просыпается. Ло Бинхэ не ослабляет хватки, пока сон не исчезает, растворившись полностью. Гунъи Сяо утекает сквозь пальцы, оставив Ло Бинхэ с пустыми руками в бездонной тьме, где совсем недавно находился спящий разум. Несколько бесконечных мгновений Ло Бинхэ неподвижно зависает в бездонной пустоте, чувствуя себя обобранным и бесконечно одиноким. Придя в себя, он запрыгивает на яркое пятно ближайшего спящего разума. Не теряя времени перепрыгивает на другой, третий, четвертый, пятый — с каждым разом приближаясь все ближе и ближе к поверхности. Сегодня Гунъи Сяо уже не вернется, а значит, больше тут делать нечего. Сплетая этот сон, Ло Бинхэ планировал узнать о Гунъи Сяо побольше, выведать секреты, раскрыть тайны. Однако в результате у него оказалось куда как больше вопросов, чем ответов.