Запятнанное золото / Tarnished Gold

— Это ты должен быть старшим адептом. Ло Бинхэ добродушно усмехается, словно не именно этих слов он дожидался с момента появления во Дворце. — Ты мне льстишь, шиди Тан, — дружески улыбаясь, произносит он. — Я просто выполняю свой долг. — Нет, серьезно, — с глубоким убеждением продолжает Тан Эньлай, — Шисюн Ло, ты делаешь гораздо больше, чем просто выполняешь свой долг. Никто не берет на себя так много. Ты всегда вызываешься первым, даже если это вовсе не твои обязанности, и решаешь столько важных задач. Чьи обязанности он исполняет и кому предназначены решаемые им задачи, остается неназванным. — Бинхэ очень добросовестный, — тепло соглашается Цинь Ваньюэ. — Даже тогда, на собрании Союза Бессмертных, он заботился о тех, кто вообще не мог рассчитывать на его помощь. Они сидят в Золотой трапезной: с полдюжины учеников обедают уютной компанией, собравшись вокруг Ло Бинхэ. Еда выше всяких похвал — мясо настолько нежное, что тает во рту, яркие глазированные фрукты украшают блюдо, словно драгоценности. Цинь Ваньжун один за другим беспардонно таскает их из его тарелки, вынуждая Цинь Ваньюэ самоотверженно жертвовать собственной порцией. На лице ее написана готовность без единого упрека уморить себя голодом во имя Ло Бинхэ — маячить неподалеку, трагически вздыхать и упиваться страданиями, угасая от бескорыстной любви. Если оружие Цинь Ваньжун — беззастенчивая настойчивость, то у Цинь Ваньюэ — многострадальная жертвенность. Ло Бинхэ задается вопросом: продуманный ли это выбор или она получает особое удовольствие, смакуя свою безответную любовь. — Но я же сам этого хотел, — скромничает Ло Бинхэ. — Так что не такой уж я бескорыстный. — Я слышал, ты вчера даже приструнил Маленькую Хозяйку Дворца, — в голосе Тан Эньлая звучит: «Я слышал, ты вчера голыми руками сразился с тигром». — Я имею в виду: приструнил как следует. — Так ей и надо, — заявляет Цинь Ваньжун и с изрядной долей лицемерия добавляет: — Вот что бывает со всякими наглыми грубиянками. Ло Бинхэ не просто «приструнил» Маленькую Хозяйку Дворца, однако свидетелей этому не было. Не зная толком, что произошло, обитатели Дворца все придумали сами, используя слухи, намеки и случайные наблюдения. Неужели Маленькая Хозяйка дворца позволила себе покинуть Персиковую рощу с покрасневшим, залитым слезами лицом? — Но ведь и шисюну Гунъи тоже случалось приструнить ее? — спрашивает Ло Бинхэ. — Ну да, но не как следует. Он просто говорит ей не бить боевых братьев плетью, ну или не оскорблять никого, но никогда не настаивает. Не хочет ее злить и поэтому лишь слегка журит. При нем-то она ведет себя по-человечески, — отвечает Тан Эньлай. — Давно пора всыпать ей как следует, чтоб не думала, что эта ее вседозволенность будет длиться вечно. Забавно слышать подобное от человека, убравшегося с дороги Маленькой Хозяйки Дворца с такой скоростью, что, не удержавшись на ногах, шлепнулся на задницу. Сейчас, когда Маленькой Хозяйки Дворца не видать поблизости, Тан Эньлай обнаруживает поразительную храбрость, во всеуслышание порицая и обсуждая ее. Хорошо бы оставить их ненадолго наедине, полагаясь на ее «милосердие». И посмотреть, как Тан Эньлай повторит все это ей в лицо. — Я уверен, шисюн Гунъи очень старается, — произносит Ло Бинхэ. — Просто он слишком добрый. — А я что говорю? — подхватывает Тан Эньлай. — Доброта — это хорошо, но нельзя же быть слишком добрым, особенно если ты старший адепт. — Су Сиянь вызывала всеобщее восхищение своей холодной сдержанностью, — вставляет Шао Вэньлинь (хотя сама она даже не родилась, когда покойная занимала должность старшего адепта). — Она держалась с ледяным достоинством, никогда не опускаясь до панибратства и расхлябанности. Ее все уважали. — Ты что, снова наслушалась разглагольствований Мастера зала Хо? — насмешливо интересуется Хань Сяодань. — Она уж двадцать лет как померла, а он все еще влюблен. Даже немного неприлично. — Есть причины, почему ее не забывают, — холодно отвечает Шао Вэньлинь. И Ло Бинхэ задается вопросом, а не пытается ли она подражать этой вызывающей всеобщее восхищение, давно почившей женщине? При взгляде на ее нарочито взрослую сдержанность это кажется весьма вероятным. — Шисюн Ло подходит больше, — настаивает Тан Эньлай, клещом вцепившийся в эту идею. — Шисюн Гунъи просто слишком… Он немножко… — Цены себе не сложит, — заканчивает за него Цинь Ваньжун. Цинь Ваньюэ хлопает ресницами и откидывается назад, уставившись на сидящую с другой стороны от Ло Бинхэ сестру. — Цены себе не сложит? — повторяет она. — И с каких это пор ты так считаешь? — А я всегда так считала, — незамутненно отвечает Цинь Ваньжун. — Тебе не кажется, что он слишком много из себя воображает? Только из-за того что у него некоторые успехи с мечом, милая мордашка и влюбленная по уши Маленькая Хозяйка Дворца. Это здорово отличается от ее предыдущих, полных восхищения и обожания заявлений, но Ло Бинхэ не удивлен. В конце концов это его рук дело. Прошлой ночью он лично посетил сон Цинь Ваньжун под личиной Гунъи Сяо. Когда же он удалился, она была в ярости и, заливаясь слезами, клялась, что ненавидит того всем сердцем. Ну да, это был всего лишь сон, и что? Чувства, пережитые во сне, могут быть такими же яркими, как и наяву, и от них бывает так же нелегко избавиться. Ло Бинхэ подозревал, что Цинь Ваньжун окажется из тех, кто вменяет в вину окружающим увиденные во сне обиды — и оказался прав. — А это вообще нормально? — Тан Эньлай оборачивается к Ло Бинхэ, ища одобрения. — Я имею ввиду, когда у старшего адепта подобные отношения с дочерью главы школы? Он же ей все что угодно спускает с рук. Может, он вообще получил эту должность только из-за нее? — Он ей как щенок, — язвит Цинь Ваньжун. — Наверное, папочка подарил ей его на день рожденья. Хан Сяодань прыскает в стакан воды, и Шао Вэньлинь приходится похлопать ее по спине. Ло Бинхэ подносит палочки ко рту. Еда просто великолепна — любовно приготовленная и искусно приправленная. Почему-то он совсем не ощущает вкуса. Поразительно, что все собравшиеся за столом вызывают у него такое глубокое презрение. Как же легко оказалось пустить им пыль в глаза, одурачить, переманить на свою сторону. Лишь пару месяцев назад они готовы были молиться на Гунъи Сяо, а сегодня радостно втаптывают в грязь. Пусть Маленькая Хозяйка Дворца прямолинейна и бестактна, но ее преданность не так-то легко сломить. В глазах Ло Бинхэ она вполне достойна уважения, даже если это мешает его планам. В принципе, хорошо, что все остальные такие непостоянные. Это очень хорошо, и у него нет ни одной причины испытывать к ним столь глубокую… брезгливость. — Разве не наоборот? — Хань Сяодань вытирает рукавом подбородок. — Я думала, это она его… Ло Бинхэ откладывает палочки. — Я наелся, — заявляет он, поднимаясь. — Уже? — удивленно и встревожено ахает Цинь Ваньюэ. — Ты даже не прикоснулся… — Я не был голоден, — отвечает Ло Бинхэ. — Ну и у меня сегодня тяжелый день. Мне пора. Увидимся позже. — А что ты собираешься… Ло Бинхэ уносится, словно не слыша вопроса, исчезая из Золотой трапезной, пока за ним не увязались прилипалы. У него есть план, которому они могут помешать. Давно пора встретиться с Гунъи Сяо один на один. ---------------------------------------------------- Поиск не занимает много времени — задав пару вопросов, Ло Бинхэ узнает, куда держать путь. Пошатнувшаяся репутация или нет, но Гунъи Сяо все еще старший адепт, поэтому никак не может остаться незамеченным. Ло Бинхэ находит его в Библиотеке. Дворец Хуаньхуа достаточно обширен, чтобы иметь множество библиотек, читален и книгохранилищ, но это — Библиотека. Уходящие ввысь бесконечные полки, полные свитков и книг с золотыми обрезами, создают в обширной пещере нескончаемый лабиринт узких проходов. Везде расставлены высокие резные подставки с самыми редкими и дорогими книгами, а меж ними тут и там располагаются изящные статуи. Ло Бинхэ безошибочно чувствует, что сие впечатляющее собрание памятников литературы и каллиграфии скорее кичливо выставлено напоказ, нежели предназначено для изучения. Плутая меж стеллажей и полок, Ло Бинхэ довольно быстро осознает сложность и запутанность книжного лабиринта. Возвышающиеся вокруг башни забитых книгами стеллажей столь высоки, что, оказавшись средь них, невозможно разглядеть ни единого указателя, а роскошные переплеты вокруг выглядят совершенно одинаковыми. Библиотека просто создана, чтобы в ней заблудиться. Понятно. Та же идея, что и с бесконечным лабиринтом связанных друг с другом садов, где секрет — умение распознавать узоры на дорожках. Тут явно используется подобная хитрость — знаки, спрятанные на виду, позволяющие посвященным с легкостью ориентироваться в этой путанице, но оставляющие чужаков блуждать в потемках. Типичный для Хуаньхуа способ убить двух уток одним камнем — продемонстрировать силу и обеспечить защиту одновременно. Не имеет значения, Ло Бинхэ может разобраться когда-нибудь потом. Все, что ему нужно сейчас, это вежливо поинтересоваться у смотрителей, не видел ли кто старшего адепта Гунъи, и ему услужливо указывают направление. — …нельзя ожидать невозможного, — доносится деликатно приглушенный голос Гунъи Сяо. Ло Бинхэ не задумываясь приглушает шаги, подкрадываясь тайком. — Это игра, в которой сколько бы ты ни старалась, выиграть невозможно. И требовать от тебя подобного очень жестоко. Ло Бинхэ сливается с ближайшим стеллажом, подглядывая из-за угла. В уютном закутке между двумя книжными башнями сидит Гунъи Сяо, рядом валяется позабытая книга. А возле него сидит… Се Жунлань. Нежное круглое личико морщится, словно она изо всех сил старается сдержать катящиеся по щекам слезы, руки прижимают к груди письмо. Девочка судорожно сглатывает, ее грудь вздымается при каждом вдохе, но ни один всхлип не срывается с губ. — Но она сказала… она сказала… — Я видел, — быстро отвечает Гунъи Сяо, словно не желая принуждать ее произносить вслух. Участливо склонившись, он гладит Се Жунлань по спине, а голос его наполнен всепоглощающей нежностью. — Но это нечестно, шимэй Се. Даже если бы у тебя получилось раньше или лучше, она бы все равно тебе сказала, что надо было еще раньше или еще лучше. Она несправедлива к тебе. — Откуда тебе знать, — голос Се Жунлань срывается, и ей приходится замолчать, чтобы скрыть это. Кажется, она даже перестает дышать. — Я знаю, — твердо произносит Гунъи Сяо. — Я знаю тебя, шимэй Се. Ты всегда стараешься все делать на отлично. Ты внимательно читаешь, быстро учишься и упорно трудишься. И несмотря на это, я не припомню ни одного раза, чтобы мама похвалила тебя, сказала, что ты молодец. Так не правильно. Если бы она была справедлива к тебе, то обязательно признала, что для своего возраста ты отлично справляешься, но она никогда не говорит ничего подобного. Напротив, она всегда говорит, что ты немножко не дотянула, что если бы постаралась немножко больше, сделала немножко лучше — вот тогда она бы тобой гордилась. Но почему же ты всегда не дотягиваешь? Если ты всегда так близка к успеху, то хотя бы случайно должно было хоть раз получиться. Но она даже мысли такой не допускает. Держит успех перед твоим носом, как морковку перед осликом, но никогда не позволяет его добиться. Это очень жестоко, нечестно и несправедливо. Ты не заслуживаешь такого. Се Жунлань болезненно неподвижна, словно боится рассыпаться, если только сдвинется с места. Гунъи Сяо медленно протягивает руку и, осторожно взяв письмо из ее пальцев, откладывает в сторону, словно что-то грязное. — Нет, она… — произносит Се Жунлань. — Она… она не злая. Мама хорошая. На лице Гунъи Сяо появляется выражение несогласия, но мгновенно растворяется и исчезает. — Наверное, она хочет тебе помочь, — соглашается он. — Чтобы тебе хотелось достигнуть большего. Просто я думаю, тебя это только расстраивает. Я не хочу, чтобы ты тратила силы, пытаясь добиться невозможного, и сгорела в этом огне, шимэй Се. Конечно маму нужно любить, но нельзя ей позволять вот так, раз за разом, доводить тебя до слез. Она вздрагивает, и Гунъи Сяо прижимает ее к себе. Се Жунлань прячется носом в золотые одежды, плечи ее трясутся, а старший адепт успокаивающе гладит ее по спине. — Все хорошо, — мягко шепчет он. — Все у тебя будет хорошо. Ло Бинхэ… отступает. Хороший актер всегда знает, когда следует выходить на сцену, а сейчас не стоит. Он отходит, пока приглушенные всхлипы Се Жунлань и тихие утешения Гунъи Сяо не становятся едва различимы. Он ждет. Книга, которую явно до этого читал Гунъи Сяо, валяется на полу позабытая — значит, это Се Жунлань искала старшего адепта, а не наоборот. Получив письмо, она явилась сюда — Маленькая Хозяйка Дворца вроде упоминала, что Гунъи Сяо всегда можно найти в Библиотеке. То есть Се Жунлань намеренно обратилась именно к нему. Она специально разыскала Гунъи Сяо, прочитав расстроившее ее послание из дома. Шимэй Се нуждалась в утешении и первым, о ком она подумала, оказался старший адепт. Многие во Дворце все еще доверяют Гунъи Сяо. Этим утром Ло Бинхэ сидел за столом с теми, кто всячески насмехался над старшим адептом, но тем не менее нельзя сказать, что мнение о некомпетентности Гунъи Сяо является повсеместным — скорее просто популярным. Все еще более чем достаточно исключений — тех, кто лично общается с Гунъи Сяо и продолжает тепло к нему относиться; кто готов прощать и смотреть сквозь пальцы на его нынешние ошибки в память прежних добрых дел. Какое дело Се Жунлань до проваленных миссий, в которых она даже не участвовала и которые не имеют к ней никакого отношения? Разве для нее это сравнимо с письмом? И сколько же таких Се Жунлань во Дворце? Вряд ли много. Даже если Гунъи Сяо, демонстрируя свои доброту и отзывчивость, из кожи вон лезет, помогая всем желающим — их все равно слишком мало. Особенно учитывая тех, кто не проявит должной благодарности, не вспомнит, что он сделал для них, и не поддержит, когда удача от него отвернется. Ну и, наконец — Се Жунлань всего-то десять лет. Именно таких берет под крылышко Гунъи Сяо: тех, кто все еще не способен позаботиться о себе сам. Детей, оставшихся без поддержки семьи; слабых, которым больше не к кому обратиться. Можно сказать, это наименее значимые ученики Дворца. Их мнение ни на что не влияет. Они не представляют опасности. Так что, строго говоря, у Ло Бинхэ нет нужды что-либо предпринимать. Незачем искать способы покончить с этим. То, что эта девочка настолько доверяет Гунъи Сяо, что приходит к нему за утешением, не имеет ровно никакого значения. Это никак не повлияет на план. Никак не изменит результат. Ничего, что может сказать или сделать Се Жунлань, не способно повредить ему. Даже дюжина таких Се Жунлань, даже две или больше. Поклонников Ло Бинхэ все равно несоизмеримо больше. И все же сама идея проигнорировать потенциально слабое звено, даже столь незначительное, камнем оседает в груди. Как будто он оставляет свою спину незащищенной, не замечает трещину в броне, ту самую, которой позже воспользуется вражеский клинок. Выжить и победить можно, только безжалостно и беспощадно выжигая и посыпая солью саму землю, по которой ступают враги. Полумеры — это слабо завязанный узел, который вполне может затянуться петлей на шее. Ло Бинхэ должен быть беспощаден. Он должен использовать каждую, пусть даже самую незначительную, возможность ударить Гунъи Сяо в спину. Он должен быть внимательным и скрупулезным, чтобы не оставить старшему адепту ни единого шанса уцелеть, вернуться и отомстить. Ло Бинхэ дал себе клятву изничтожить каждого, кто вольно или невольно осмелится ему противостоять, и нарушать ее не намерен. Всем придется раз и навсегда запомнить, что противостоять ему и сражаться с ним не просто бесполезно, а заранее обречено на гибель. Он никогда больше не будет слабым. Он должен что-то предпринять. Он должен… — …ты точно дойдешь сама? Ло Бинхэ скрывается в тенях. — М-хм, точно, — голос Се Жунлань гнусавый, но решительный. Она выходит из читального закутка с покрасневшими глазами и распухшим лицом, но больше не плачет. — Я могу сама дойти до спальни, шисюн Гунъи, я же не маленькая. — Конечно не маленькая, — покладисто соглашается Гунъи Сяо. — Но всем иногда бывает нужна помощь. Независимо от возраста. — Ты уже помог, — Се Жунлань с горделивым достоинством задирает подбородок, несмотря на красное, залитое слезами лицо. Очевидно, что уязвленная гордость не позволит ей и дальше демонстрировать слабость после того, что случилось. — Теперь я справлюсь сама. — Как скажешь, шимэй Се, — уступает Гунъи Сяо. — Я рад, что ты обратилась именно ко мне, пожалуйста, не стесняйся это делать и впредь. Я сам разберусь с этим письмом. — Так и сделай, — с достоинством госпожи, отпускающей слугу, произносит Се Жунлань и удаляется. Она проходит совсем рядом со скрывающимся в тенях Ло Бинхэ, так его и не заметив. Он дожидается, пока ее шаги не стихают вдали, и бесшумно покидает свое убежище. Подойдя, обнаруживает Гунъи Сяо уставившимся на зажатое в руке письмо. Судя по хмурому лицу и отсутствующему взгляду, старший адепт глубоко погружен в свои мысли. Он даже не замечает Ло Бинхэ, пока тот не подходит так близко, что тень от его фигуры накрывает сидящего человека. Ло Бинхэ не отводит взгляда от его лица, жадно отслеживая малейшие изменения. Сначала Гунъи Сяо поднимает взгляд, пытаясь разглядеть вторженца. Затем зрачки расширяются от узнавания, а тело едва заметно напрягается, слегка подаваясь вперед, натянутое, как струна. Однако уже в следующее мгновение старший адепт выпрямляется, а выражение лица вновь отражает спокойствие и безмятежность глубокого озера. — Шиди Ло, — произносит Гунъи Сяо тоном человека, столкнувшегося со знакомым в совершенно не подходящее время. — Ты-то что здесь делаешь? Неужели это был испуг? Ненависть, злость, отвращение? Или ничего? Это было столь мимолетно и исчезло так быстро. Ло Бинхэ вообще не уверен в том, что увидел. — Я искал тебя, шисюн Гунъи, — скрестив пальцы за спиной, говорит Ло Бинхэ. — Надеюсь, я тебя не отвлекаю. Он бросает многозначительный взгляд на письмо, все еще зажатое в руке Гунъи Сяо. Се Жунлань оставила его старшему адепту на хранение; вроде именно это тот ей и предложил? Вероятно, чтоб не перечитывала снова и снова. — Нет, я не занят, — не удостоив письмо лишним взглядом, Гунъи Сяо одним плавным, неторопливым движением складывает его и прячет в складках внутренних одежд. — Чем я могу быть тебе полезен? — Я впервые назначен в охрану Водной тюрьмы, — с удовольствием объясняет Ло Бинхэ. — И надеялся, что ты мне все покажешь. Я никогда там не был. — Вот как, — говорит Гунъи Сяо. — Вообще-то я нечасто туда спускаюсь. — Но ты там бывал, — настаивает Ло Бинхэ. — Я так понял, все ученики Хуаньхуа проходят через это. Каждый должен разбираться в устройстве Водной тюрьмы, чтобы при необходимости знать, что и как надо делать. — Ну да, так и есть, — подтверждает Гунъи Сяо. — Но многие понимают работу Водной тюрьмы гораздо лучше, чем я, и смогут объяснить абсолютно все тонкости. Я могу найти… — Я буду чувствовать себя уверенней, если шисюн Гунъи лично мне все объяснит, — мягко перебивает Ло Бинхэ. — Я спрашивал Старого Главу Дворца, могу ли я рассчитывать на твою помощь, и он сказал, что ты будешь счастлив помочь. Короткая задержка, а затем Гунъи Сяо улыбается: — Хорошо. Я понял. Когда ты хочешь отправиться? — Прямо сейчас, — заявляет Ло Бинхэ. — Если ты не против. Чуть раньше ты сказал, что не занят. — Сказал, — соглашается Гунъи Сяо. — Позволь мне только вернуть на место книгу, и я буду к твоим услугам. Ло Бинхэ соглашается и послушно ждет, пока Гунъи Сяо, поднявшись на ноги, делает, что сказал. Движения старшего адепта исполнены обычных спокойствия, грации и достоинства. Ло Бинхэ сосредоточенно присматривается, выискивая малейшие следы напряжения или суетливой поспешности, но даже если старший адепт и испытывает подобные чувства, то тщательно скрывает от глаз. Гунъи Сяо ведет себя точно так же, как всегда в присутствии Ло Бинхэ: с безупречной вежливостью и сводящей с ума непроницаемостью. Если он и помнит увиденный две ночи назад сон, то никак этого не показывает. Ло Бинхэ вторгся бы в его сон и прошлой ночью, если бы только мог. Он потратил всю ночь, без устали разыскивая спящий разум старшего адепта, но тот так и не погрузился в Царство снов. Гунъи Сяо вообще не спал прошлой ночью, разве что дремал вполглаза. Темные круги под глазами резко контрастируют с нездоровой бледностью кожи. Не удивительно, что Ло Бинхэ так легко удалось распустить слухи, что старший адепт перегружен и не справляется — тот именно так и выглядит. Более того, он выглядит, словно последние пару месяцев вообще не смыкает глаз. С момента, как Ло Бинхэ появился в Хуаньхуа. Совпадение? Может быть. Но Ло Бинхэ начинает раздражать количество совпадений вокруг Гунъи Сяо. — Готово, — заявляет появившийся Гунъи Сяо. — Прости, что заставил тебя ждать. Идем. Гунъи Сяо отправляется вперед, Ло Бинхэ следует за ним. Старший адепт лавирует в лабиринте стеллажей с завидной легкостью, безошибочно определяя направление, словно это самое естественное, что может быть. Вероятно, он замечает любопытство Ло Бинхэ, так как указывает на статую, мимо которой они как раз проходят. — Посмотри на руки. Видишь, все они куда-то обращены. Следуй в указанном направлении и попадешь к ближайшему выходу из Библиотеки. — Понял, — с улыбкой кивает Ло Бинхэ. — Весьма удобно. Впрочем, не очень-то ты на них смотришь. — Ну, я помню дорогу наизусть, — кажется, Гунъи Сяо слегка смущен его замечанием. — В конце концов статуи предназначены для тех, кто не знаком с внутренним устройством Библиотеки. Ло Бинхэ хмыкает: — А если тебе нужен определенный раздел или конкретная книга? Тоже есть какая-то хитрость? — Конечно, — отвечает Гунъи Сяо. — Обратиться к смотрителю. Смех, сорвавшийся с губ Ло Бинхэ, поражает его самого. Он действительно искренне и непритворно смеется. Впервые Гунъи Сяо с ним шутит, и это застает врасплох. Старший адепт удивленно смотрит прямо на Ло Бинхэ, словно сам поражен в не меньшей степени, и вновь отводит взгляд. — Что-то мне подсказывает, тебе нет нужды использовать подобные хитрости, — говорит Ло Бинхэ. — Я знаю, где какая секция, — подтверждает Гунъи Сяо. — Но понятия не имею, как найти определенную книгу. Приходится спрашивать. Даже если бы я прочитывал по книге каждый день до конца жизни, я бы все равно не успел прочесть всю Библиотеку. Гунъи Сяо произносит это с легким оттенком мечтательности, словно сожалея о чем-то несбыточном. — С чего ты так решил? — спрашивает Ло Бинхэ. — Заклинатели с золотым ядром живут несколько столетий. Времени у тебя более, чем достаточно, знаешь ли. Легкий налет мечтательности исчезает, сменяясь той самой безличной, пустой непроницаемостью. «Твое время прошло», — звучит голос Ло Бинхэ из сна. — Ну да, конечно, — согласие Гунъи Сяо скорее похоже на вежливую попытку окончить разговор. Они продолжают путь в молчании. Ло Бинхэ с пронзительной ясностью осознает каждый свой жест, ритм походки, дыхание, заполняющее легкие. Внезапно он чувствует, что каждое его действие искуственно и насквозь лживо, а сам он — подделка до мозга костей. Роль, которую он играет. В некотором роде так оно и есть. Он всегда лжет, всегда лицедействует, изображая кого-то другого. Скрывает истинную натуру, демонстрируя безупречный образ праведного заклинателя — чуждого злому умыслу и коварным планам. Притворство стало второй натурой Ло Бинхэ, естественной и неотъемлемой его частью — он давно перестал это замечать. А вот осознание того, что Гунъи Сяо, очевидно, тоже притворяется, неожиданно напрягает, заставляя ощутить собственную фальшивость. Оба они друг друга обманывают. Каждый скрывает истинные мысли и чувства, усиленно демонстрируя то, что полагается думать и чувствовать. Словно пара актеров, ведущих заученный диалог, произносят каждый свои реплики, не вступая в разговор. Пустые слова, дутые фразы. Полностью захваченный мыслью, что Гунъи Сяо известно о его демоническом происхождении, Ло Бинхэ выпустил из виду все остальное, поведанное сном. А именно: Гунъи Сяо не «думает», что Ло Бинхэ собирается украсть его жизнь — Гунъи Сяо это знает. Знает и тем не менее с готовностью делится с Ло Бинхэ хитростью, как ориентироваться в библиотеке, соглашается показать Водную тюрьму. Всегда предельно учтив и дружелюбен, ни следа затаенных страха или ненависти. Ло Бинхэ не раз приходилось иметь дело с теми, кто, улыбаясь в лицо, пытался ударить в спину. Да он, блядь, сам сейчас именно этим и занимается. Ему как никому известно: дружелюбная улыбка отнюдь не означает, что перед тобой не враг. Но Гунъи Сяо вообще ничего против Ло Бинхэ не предпринял. Даже ни одной мелкой пакости: никто не распространяет о Ло Бинхэ омерзительных слухов; не подставляет его, обвиняя в преступлениях; люди не начинают вдруг отворачиваться от него при встрече. Положение Ло Бинхэ крепнет день ото дня, а Гунъи Сяо так ничего и не сделал, чтобы это остановить. Да почему, гуй его побери? Раньше Ло Бинхэ еще мог бы истолковать бездействие старшего адепта некоторой мягкотелостью, неспособностью оценить ситуацию и общим нежеланием принимать необходимые меры в надежде, что все разрешится само. Но сейчас-то он точно знает: Гунъи Сяо прекрасно понимает, что вокруг него происходит. Его оттесняют. Ло Бинхэ понятия не имеет, отдает ли Гунъи Сяо отчёт, насколько велика роль новичка в обрушившихся на него неудачах, однако, без сомнения, старший адепт абсолютно правильно истолковывает происходящее: звезда Ло Бинхэ поднимается, звезда Гунъи Сяо закатывается. Придет время, и Ло Бинхэ, не колеблясь, отберет место главного адепта. И тем не менее… ничего. Это в равной степени запутывает и бесит, и Ло Бинхэ вообще не понимает, что происходит. Это выходит за рамки здравого смысла! Это подозрительно, в конце концов. Тут должна скрываться какая-то хитрость, ловушка, которую он просто еще не разглядел. Тут точно кроется логичное объяснение — то, что отомкнет запертую шкатулку по имени Гунъи Сяо, заставит того раскрыться, оказавшись чем-то уже знакомым и понятным. Ло Бинхэ обязательно выяснит это, даже если разгадку придется вырывать силой. Оставив позади библиотеку и, миновав бесконечные холлы, они выходят из Дворца в цветущий всеми красками сад, направляясь к стоящему особняком внушительному квадратному строению. Без сомнения, оно не менее роскошно, чем любая другая часть Дворца, однако вид его повергает в трепет скорее от явного ощущения угрозы, чем от восхищения. Что-то неуловимо зловещее и отталкивающее скрывается под его величием, просматривается в резких угловатых линиях фасада. Во тьме отбрасываемой им тени можно утонуть. Да и стоит оно прямо посреди площади. Никаких защитных барьеров или хитрых ловушек, не позволяющих его обнаружить. Оно просто высится, величественное и внушительное в ярком солнечном свете, и его никак не возможно пропустить. — Это главный вход в тюрьму, — объясняет Гунъи Сяо. — Тут принимают и оформляют заключенных, прежде чем отправить вниз. «Главный вход» означает, что имеются и другие. Что ж, логично. Дворец Хуаньхуа велик и необъятен, тут сотни укромных уголков, где может скрываться потайная дверь (особенно учитывая тягу Дворца к запутывающим барьерам). Должны быть незаметные входы и выходы, чтобы все недостойное и способное осквернить величие главного входа, могло попадать внутрь и выходить наружу. Уборщики, ремонтники, еда для заключенных и охраны и многое другое. Ну и, конечно же, более… отвратительные вещи, как же без них. Если заключенный умирает, куда выносят труп? Через главный вход, демонстрируя всему свету, или все же тихо и неприметно через секретную дверь, словно что-то постыдное, не предназначенное для праведных глаз? Ло Бинхэ обещает себе разыскать и тщательно запомнить каждый из этих секретных выходов. Стоящие на входе стражники (по одному с каждой стороны) позволяют им беспрепятственно пройти внутрь — краем глаза Ло Бинхэ отмечает, как их взгляды скользят по золотому медальону Гунъи Сяо, словно удостоверяясь в их праве войти. Вероятно, старший адепт обладает неограниченным доступом, позволяющим появляться в Водной тюрьме в любое время. — Когда подойдет время твоей смены, тут будут об этом знать, — говорит Гунъи Сяо. — И тебе не понадобится сопровождающий, чтобы попасть внутрь. — А если это не время моей смены? — Ты должен будешь предъявить свиток, скрепленный подписью и печатью уполномоченного лица, подтверждающий твое право войти в неурочное время. — От кого-то вроде тебя, шисюн Гунъи? — …Полагаю, да. Ло Бинхэ хмыкает, запоминая. Система, предоставляющая высшим заклинателям полный и безграничный доступ в Водную тюрьму вкупе с полным отсутствием необходимости давать отчет в собственных действиях и наличием множества секретных входов и выходов, словно специально создана для злоупотреблений. Можно кого-то запереть или, наоборот, вывести, можно тайком посещать заключенных, и никто не узнает. Можно вообще посадить кого-то и никому не сказать, или утверждать, что кто-то сидит, когда на самом деле есть лишь пустая камера; можно сделать с заключенным что угодно в полной уверенности, что никто ничего не увидит и не услышит. Это откроет неограниченные возможности, когда он сам встанет во главе Дворца. Кто-то отмечает время, записывая их имена в длинный свиток, и Гунъи Сяо ведет вниз по бесконечной лестнице. Вниз, вниз, вниз и вниз. Они спускаются гораздо дольше, чем Ло Бинхэ предполагал, пока единственным светом вокруг не остается неровное желтое пламя мерцающих на стенах факелов. Ни одного звука не доносится с поверхности. Кажется, они медленно растворяются в утробе земли. — Сюда, — Гунъи Сяо останавливается, кажется, на случайной ступеньке. Лестница перед ними уходит в бесконечность, исчезая в разверстом зеве тьмы, нарушаемой лишь бледным дрожанием факелов, однако Гунъи Сяо поворачивается к стене, и (вы только посмотрите!) откуда ни возьмись появляется дверь. — Как ты определил, что вход именно здесь? — спрашивает Ло Бинхэ у пересекающего порог Гунъи Сяо. — Я считал ступеньки. Прости, я должен был сразу тебе сказать. Ровно сто одна ступенька. Если продолжить путь, сам не заметишь, как вновь окажешься наверху. Замкнутая петля. Заинтересованно хмыкнув, Ло Бинхэ вступает в Водную тюрьму. У этого места ничего общего с лежащим на поверхности Дворцом Хуаньхуа. Это понятно с первого вдоха — холодный спертый воздух полон затхлой сырости и близко не напоминает свежий аромат садов. Тут темно и мрачно, лишь факелы и вырезанные на стенах осветительные заклятия разгоняют тьму. Хищные тени заполняют пространство между жалкими островками света, превращая углы в коварные ловушки и скрывая нависающий потолок. — Держись ближе, шиди Ло, — предупреждает Гунъи Сяо. — Охранный барьер встроен в саму суть камней фундамента. Если не знать дороги, мгновенно заблудишься. Естественно, чтобы сделать побеги невозможными. — А как я сориентируюсь, когда буду один? — интересуется Ло Бинхэ, послушно подойдя почти вплотную к Гунъи Сяо. — Просто нужно, чтобы кто-то, уже знающий дорогу, показал тебе все, — объясняет Гунъи Сяо. — Получивших «приглашение» ознакомиться с этим местом защитный барьер пропускает. Именно поэтому по пути в камеру заключенным завязывают глаза. — Толково устроено. Гунъи Сяо ведет его вниз по коридору между грубыми, сочащимися влагой стенами, и Ло Бинхэ понимает — это пещера. Огромный бесконечный лабиринт высеченных в скале пещер, слегка обтесанных, чтоб не выглядели совсем уж дико. Иногда попадающиеся навстречу заклинатели (всегда парами) поглядывают на них, но не беспокоят. Большую часть времени Ло Бинхэ и Гунъи Сяо одни в гулкой пустоте коридора. — Тут начинаются камеры, — указывает Гунъи Сяо, и те действительно именно там. По обе стороны коридора видны темные провалы камер, грубых и примитивных — шага три в глубину. Высоты потолка едва ли достаточно, чтобы выпрямиться. Камеры абсолютно пусты — ни заключенных, ничего. Никаких дверей или решеток, лишь в полу вырезан огибающий каждую камеру желоб, вроде уличного дождевого стока. Все нараспашку, и не понятно, что помешает заключенному просто-напросто выйти. — Эти камеры не закончены? — любопытствует Ло Бинхэ, проходя мимо. Он ни за что бы не подумал, что Хуаньхуа нуждается в дополнительных камерах. Водная тюрьма заслуженно пользуется дурной славой уже несколько поколений. С чего бы вдруг после стольких лет понадобились дополнительные места в излюбленном месте заточения провинившихся заклинателей? — А? — Гунъи Сяо следит за его взглядом. — Да нет. Они почти все так выглядят. Есть несколько усиленных для особо мощных заклинателей или редких демонов, но в основном они все такие. Скоро ты увидишь занятые. Кажется, я уже слышу за углом… Что имелось в виду под «слышу за углом», стало ясно, когда они повернули. Стены так же испещрены камерами, но, в отличие от предыдущего коридора, в некоторых из них ничего невозможно разглядеть. Поток воды занавесью стекает с потолка в тот самый желоб на полу, устремляясь куда-то в глубины. Гунъи Сяо услышал шум воды. — Не прикасайся к воде, шиди Ло, — предупреждает Гунъи Сяо. — Она зачарована обжигать, как кислота. — Я буду осторожен, — подтверждает Ло Бинхэ. Так вот почему сие заведение называют Водной тюрьмой. А он-то думал — это из-за пристрастия к пыткам капающей водой. Он пытается на ходу разглядеть хоть что-нибудь за тусклой завесой воды, но тщетно. Может, там есть заключенные, а может, и нет — он никак не сможет узнать. Они продолжают путь в молчании, Гунъи Сяо больше не предостерегает от опасностей и не комментирует окружение. Единственное, что слышит Ло Бинхэ, это шум воды и эхо собственных шагов. Свет факелов дрожит и тревожно мерцает, а воздух влажной тяжестью оседает в легких. Какая-то общая странность, еле ощутимая неправильность не дает ему покоя, вертясь на кончике языка, но никак не даваясь. Лишь когда свет факелов тускло отражается от золотых одеяний прошедшего мимо патруля, он наконец-то понимает. Впервые с тех пор как Ло Бинхэ появился в Хуаньхуа, его не окружает золото. Нигде ни одной блестки. Он привык, что все вокруг вызолочено, украшено золотом и сверкает золотой отделкой, и внезапное отсутствие кажется странным и неестественным. Ло Бинхэ даже собирается что-то сказать по этому поводу, попытаться взломать воцарившееся молчание между ним и Гунъи Сяо, шагающим, упрямо глядя перед собой, будто меч проглотил, как вдруг тишину разрывает душераздирающий вопль. Оба замирают, рука Ло Бинхэ мгновенно оказывается на рукояти меча. — Там что… — начинает было Ло Бинхэ, но тут раздается новый вопль и Ло Бинхэ внезапно понимает, откуда кричат. Это одна из камер с левой стороны, крик лишь слегка приглушен шумом водной завесы. — Прошу прощения, — коротко произносит Гунъи Сяо. — Я отлучусь на мгновение. Он срывается с места и несется к камере, откуда доносятся крики, на бегу снимая золотой медальон. То, что он даже не подумал хвататься за меч, да и вообще не выглядит удивленным, убеждает Ло Бинхэ, что ничего необычного не происходит. Это не попытка к бегству или что-то подобное. Нормальная ситуация, рабочий момент. Подскочив ко входу в камеру, Гунъи Сяо с размаху впечатывает медальон в какое-то углубление около водной стены. Вода мгновенно останавливается, открывая внутренность камеры, доселе отрезанную от мира. Внутри находится женщина, вероятно заключенная. На ней простое белое одеяние, а прямые черные волосы бесжалостно откромсаны до подбородка. Рядом два заклинателя, оба старше, чем Гунъи Сяо и Ло Бинхэ. Крошечная камера кажется набитой под завязку. Женщина лежит на полу, руки связаны вервием бессмертных. Один из заклинателей удерживает ее на месте, обхватив руками и сжимая ладонями челюсть и виски. Вторая заклинательница склонилась над ней, держа в руке какой-то инструмент. На полу валяются два вырванных зуба с остатками плоти. Кровь хлещет изо рта женщины, пятная ее белые одежды. Мужчина-заклинатель, сдавливая до синяков, удерживает ее рот открытым, пока несчастная панически пытается вырваться из хватки, безнадежно пиная пустоту и по-звериному воя от боли и отчаяния, закатывая побелевшие от ужаса глаза. — Прекратить, — в голосе Гунъи Сяо звенит сталь. Впервые на памяти Ло Бинхэ. Оба заклинателя оборачиваются на голос, пытаясь разглядеть, кто их прервал, а Гунъи Сяо входит в камеру, где теперь не протолкнуться. — Ты… — начинает заклинательница, но мгновенно замолкает, лишь только Гунъи Сяо сует ей под нос золотой медальон, ясно демонстрируя, кто он такой. — Немедленно отпустить, — рявкает он, глядя на заклинателя сверху вниз, и, обернувшись к заклинательнице, добавляет: — Дай сюда! — Это рутинный допрос, — спустя мгновение отвечает заклинатель, так и не отпустив пленницу, испуганно застывшую в его руках и затравленно глядящую на вошедших, силящуюся угадать, во что ей отольется их вмешательство. — Мы должны заставить ее назвать имена сообщников… — Когда приказывает старший адепт, вы подчиняетесь, — не терпящим возражения голосом произносит Гунъи Сяо. — Я не спрашивал, что здесь происходит. Я приказал это прекратить. Еще раз посмеете ослушаться, горько пожалеете. Оба. Вам понятно? Ло Бинхэ никогда не приходилось видеть, чтобы Гунъи Сяо кому-то угрожал. Слегка помедлив, заклинатель все же отпускает женщину. Та мгновенно отползает, опираясь на связанные руки и роняя капли крови изо рта, забивается в самый дальний угол. Очевидно, ей даже в голову не приходит направиться к выходу. — Мы не нарушили ни одного правила, — упрямо повторяет заклинательница. — Это наша работа. Она убивала детей… — Мне плевать, — взгляд Гунъи Сяо полон ледяной ярости. — Имя? — Она прожженная убийца. Разбойница с большой дороги. Такие не заслуживают пощады. Гунъи Сяо переводит взгляд на медленно поднимающегося на ноги заклинателя: — Ее имя? — Дон Шу, — немедленно отвечает тот. — Шиди Дай, — возмущенно шипит заклинательница. — Дон Шу, — повторяет Гунъи Сяо тоном человека, делающего зарубку в памяти. — Дай это мне. Скрипнув зубами, заклинательница передает ему пыточный инструмент, явно предназначенный впиваться и выдирать. — Это собственность тюрьмы, — заявляет она. — Я должна вернуть его в конце смены. — Значит, тебе придется объяснить, что старший адепт изъял его у тебя. Я подтвержу ваши заявления. Теперь идите. — Но мы должны узнать имена… — Убирайтесь, — Гунъи Сяо сжимает инструмент так, что костяшки пальцев белеют. — Это приказ. Заклинатели удаляются. Ло Бинхэ молча уступает им дорогу, продолжая наблюдать. Стоит им скрыться из виду, как Гунъи Сяо швыряет инструмент в желоб, словно нечто омерзительное. Какое-то время штуковина плавает на поверхности, точно перышко, прежде чем с шипением раствориться. Гунъи Сяо поворачивается к женщине, которая, съежившись в углу камеры, дрожит как осиновый лист. — Мне очень жаль, — колкий лед в голосе Гунъи Сяо истаял без следа. Напряжение исчезло, теперь главный адепт кажется уязвимым и даже каким-то беззащитным; в чертах лица едва заметно проступает бессильное раздражение и усталость. Он делает шаг в сторону женщины, и та напрягается. Он останавливается. Присев на корточки, извлекает из рукава носовой платок и бросает ей. Кусок ткани падает на пол. — Вот. Засуньте в рот и зажмите, чтобы остановить кровь. Она смотрит на лежащий на полу платок, словно подозревая ловушку. Гунъи Сяо не двигается. Внезапно женщина неловко протягивает связанные руки и, подхватив платок, делает как сказано, засовывая кусок ткани в рот. Вся ее одежда залита кровью. — Мне жаль, — повторяет Гунъи Сяо, в тоне сквозит беспомощность. — Сейчас я… должен уйти. С этими словами он поднимается и выходит из камеры. Прикладывает к стене медальон, и водная завеса вновь отсекает от внешнего мира женщину и ее все еще валяющиеся на полу вырванные зубы. Это было… познавательно. Гунъи Сяо скользит по Ло Бинхэ пустым взглядом, непроницаемое лицо вновь ничего не выражает. Пройдя мимо Ло Бинхэ, он как ни в чем не бывало устремляется вперед, будто продолжая прерванную досадной мелочью познавательную экскурсию. Ло Бинхэ ступает следом, раздумывая, что бы сказать. — Ты… как? — наконец-то решает он. — Как я? — переспрашивает Гунъи Сяо, словно это последнее, что он ожидает услышать. — Со мной все в порядке, шиди Ло. Это же не меня пытают. Последнюю фразу Гунъи Сяо произносит с оттенком горечи и презрения, живые чувства пробиваются сквозь воздвигнутые им стены. Должно быть, эта сцена здорово выбила его из колеи, раз он так открывается. В нормальном состоянии он совершенно непроницаем. Словно тигр, почуявший кровь, Ло Бинхэ инстинктивно бьет в слабое место, усугубляя рану. — Твоя знакомая? — Нет, — отвечает Гунъи Сяо, и тут его прорывает: — А что, это обязательно? Только знакомых нельзя пытать, а чужих можно? — Ты здорово рассердился, — поясняет Ло Бинхэ. — Мне показалось, это личное. — Да ничего подобного, — от ярости голос Гунъи Сяо звучит резко и отрывисто. — Это само по себе отвратительно. — Они же сказали, она убивала детей, — замечает Ло Бинхэ. — Неужели тебе на это наплевать? Разве для таких, как она, есть что-то чересчур? — А она точно убивала детей? — парирует Гунъи Сяо. — Ты говоришь, словно это не подлежит сомнению, а разве ты видел хоть какие-то доказательства? Ты услышал это от человека, которого видишь впервые в жизни. Они могли соврать, чтоб оправдаться в наших глазах. Ее могли подставить, чтобы покрыть чье-то преступление. Может, это вообще недоразумение. Палачей, знаешь ли, убеждают в виновности их жертв, чтоб не сомневались и не знали пощады. Чтоб могли оправдать собственное зверство. А вдруг они специально выискивают улики, очерняющие ее? Или им лгали о ее преступлениях? — Так ты думаешь, она не виновна, — заключает Ло Бинхэ. — Да нет же, — Гунъи Сяо раздраженно взмахивает рукой, отрицая. — Вполне вероятно, она действительно убивала детей. Бывает и такое. И что из того? — Что из того? — повторяет Ло Бинхэ, изумленно поднимая бровь. — Я… не это имел в виду. Я… Убийца она или нет, это не значит, что можно так обращаться с человеком. Это просто недопустимо. Не должно существовать. — Даже если она сама с охотой поступает так с кем-то другим? — Даже если так. — А если это спасает жизни? Они пытались узнать у нее имена сообщников. Разве это не оправдание? Гунъи Сяо яростно фыркает, живо напомнив Ло Бинхэ кота, обнаружившего в собственной миске собачью шерсть. — Пытки абсолютно бесполезны! — огрызается он. — Ты вообще-то об этом знаешь? Местные заплечных дел мастера расскажут тебе, что мучить людей — это целое искусство, достойное изучения, полезный навык не хуже любого другого. С таким же успехом можно раздать жестоким детям молотки, и они бы добились тех же результатов! Под пытками скажут что угодно, лишь бы прекратить боль, хоть правду, хоть ложь! А что, если они не знают правды? Что им делать, когда кто-то вырывает им ногти в поисках ответа, который они не могут дать? Они придумают что угодно! Ведь ответ «я не знаю» не принимается, даже если это правда. Мы одна из величайших и праведнейших школ цзянху и тем не менее содержим колоссальную систему во славу бессмысленного садизма. Есть ли у нас доказательства, что пытки — действенный способ? Никаких, потому что это не так. Но мы продолжаем мучить людей, потому что нам кажется, что это должно работать. Нам кажется логичным, что можно и нужно пытать человека, пока он не скажет «правду», и мы продолжаем эту практику, несмотря на полное отсутствие внятных результатов. Мы основываем свои действия на том, что нам «кажется», вместо того, чтобы искать действенные способы, основанные на фактах и наблюдениях. Если безумие — это повторение одного и того же действия и ожидание каждый раз иного результата, то как, к гуям, еще это можно назвать? Поколениями этот чудовищный гнойник процветает под нашим дворцом, и к чему это привело? Грозная репутация? Удобный жупел? Да что в этом праведного? Какое право мы имеем на чувство превосходства, если ведем себя хуже демонов?! Другие школы так не поступают! По крайней мере не в таких масштабах! Почему же наша школа должна быть такой? Пытки! Бесполезны! Запредельный идиотизм — продолжать настаивать на их применении! Даже сам вопрос «продолжать их или нет?» — огромное заблуждение! Это ничего не дает! Это боль ради боли! К концу гневной тирады лицо Гунъи Сяо покраснело от ярости, а сам он тяжело, прерывисто дышит. Руки, которыми он только что размахивал, бессильно падают по бокам. Ло Бинхэ… застыл как громом пораженый. Кажется, Гунъи Сяо наконец-то взял себя в руки, привычно выпрямил спину и кашлянул, прочищая горло. Так не пойдет! Ло Бинхэ желает как можно дольше растянуть момент неожиданной откровенности. — Они же все равно будут ее пытать. Ту женщину, — торопливо добавляет он. — Вернутся к ней позже, когда тебя не будет поблизости. Верно? Лицо Гунъи Сяо темнеет: — А она как пить дать будет повторять ту же ложь, которую уже выдала. Или она уже сказала им правду, но ее все равно будут пытать, принуждая сказать то, что устраивает их больше. Может, она и не знает имен своих сообщников. А может, и сообщников никаких и нет. — Так зачем же ты тогда вмешался? — спрашивает Ло Бинхэ. — Ты только отсрочил неизбежное. — А если бы я спросил, хочет ли она прекратить это, даже несмотря на то что потом они вернутся, что, ты думаешь, она бы ответила? Хотя… я делаю слишком много допущений. Может, она предпочла бы покончить с этим сразу. Наверное, я все же был неправ. Он действительно вмешался из-за этого? У него явно будут неприятности. Может, Гунъи Сяо и старший адепт, но это не означает, что он может безнаказанно злоупотреблять своим положением, мешая другим исполнять их обязанности, без веских на то причин. Те двое заклинателей не нарушили ни одного правила, честно выполняя свой долг. Они абсолютно правы, а вот Гунъи Сяо — нет. И в свете его текущих дел это это выйдет боком. Еще одно темное пятно на его репутации среди множества других. Наверняка он это знает. Знает, и что его ждет наказание, и что в обмен на это он получит для незнакомки всего лишь кратковременную передышку. И тем не менее вмешался. Ни минуты не сомневаясь. — У меня достаточно власти, чтобы кого-то прогнать, но недостаточно, чтобы что-то изменить, — с горечью произносит Гунъи Сяо. — Я не могу переписывать законы и правила. Иногда звание старшего адепта звучит как насмешка. У меня ровно столько власти, чтобы почувствовать, как ее мало. Так вот почему он всю дорогу был таким молчаливым. И таким напряженным. Ло Бинхэ считал — это потому что Гунъи Сяо его в чем-то подозревает, но все оказалось не так. Теперь Ло Бинхэ видит, как скован и напряжен Гунъи Сяо, находясь в Водной тюрьме. Да он ненавидит это место! Ненавидит тут находиться, ненавидит дышать этим воздухом — ненавидит сам факт существования подземелья. Если старший адепт Хуаньхуа всеми фибрами души ненавидит столь важную часть Дворца, как Водная тюрьма… Это же богохульство, граничащее с изменой! Многие бы потребовали от Гунъи Сяо преклонить в раскаянии колени и получить наказание кнутом за такое вопиющее неуважение. Совершенно неуместное и неподобающее поведение! Старший адепт должен гордиться своей школой! И это самая искренняя реакция, которую Ло Бинхэ довелось увидеть. Он видел старшего адепта спокойным, видел отзывчивым, видел взрослым и ответственным. Но сейчас он впервые увидел, как Гунъи Сяо по-настоящему разгневался, и Ло Бинхэ парит в пьянящем чувстве удовлетворения. Наконец-то хоть что-то, приводящее старшего адепта в ярость! Ведь злость вызывает лишь то, что принимаешь близко к сердцу. Именно это выводит его из равновесия! Не ложные обвинения, не измена многолетних поклонников. Вот это! — Может, ты все и изменишь, — слышит собственный голос Ло Бинхэ, — когда встанешь во главе школы. Гунъи Сяо смотрит на него, и Ло Бинхэ вспоминает его сон. «Все это теперь мое. Абсолютно все. А у тебя ничего не осталось. Думаю, всем будет лучше, если ты попросту исчезнешь отсюда». Гунъи Сяо улыбается — и все исчезает. Искренняя чистосердечность, откровенность и прямодушие — все исчезает, распадаясь пылью, словно тряпка прошлась по доске, оставляя за собой безупречный блеск сияющего золотом старшего адепта. Абсурд, но Ло Бинхэ чувствует себя обобранным. — Право же, не стоит так говорить, — любезно отвечает Гунъи Сяо. — Я уверен, у Старого Главы Дворца в запасе еще пара веков. «Ты никогда не позволишь мне возглавить школу», — слова остаются несказанными, но оба это знают. Ну вот, снова они два актера, ведущие пустой диалог, послушно произнося каждый свою часть сценария. Какого гуя Ло Бинхэ понадобилось это ляпнуть? Напомнить Гунъи Сяо о его положении и куда все идет? Ло Бинхэ только начал узнавать его, и вот… Момент упущен. Должно быть, это он так попытался спровоцировать старшего адепта. Проверить, получится направить этот гнев на что-то более повседневное. В таком случае, попытка с треском провалилась. Ло Бинхэ не особо-то любит провалы. — Шисюн Гунъи очень помог мне сегодня, — говорит Ло Бинхэ. — Думаю, я достаточно насмотрелся на Водную тюрьму. Мы можем возвращаться, если пожелаешь. Гунъи Сяо, как он выяснил, заимел привычку удаляться по неотложным делам, лишь только его общение с Ло Бинхэ становилось хоть немного искренним. Посещение Водной тюрьмы было способом загнать того в угол, поставив в ситуацию, когда старший адепт не мог сбежать, отвертевшись под каким-нибудь предлогом. Ло Бинхэ хотел как следует потыкать и подразнить его, спровоцировать и прощупать. Проверить, сможет ли он добиться искренности не только в Царстве Снов. Он добился. Гунъи Сяо улыбается, как замок на сокровищнице — понятно, что сегодня он не позволит себе повторения подобной слабости. Мелкий промах, не более. Нет смысла продолжать дальше, можно прекратить прогулку прямо сейчас. — Если ты удовлетворен, — Гунъи Сяо разворачивается чуть быстрее, чем нужно. Словно каждое проведенное здесь мгновение стоит ему тяжелых усилий и растущего напряжения, как задержка дыхания. Словно он едва сдерживает облегчение, получив возможность уйти. — Я удовлетворен, — заверяет Ло Бинхэ, следуя за ним. — Я узнал много нового. — Я рад, — заученная реплика Гунъи Сяо. — Обращайся в любое время. Оставив позади тьму гнойной опухоли, скрытой под золотой поверхностью Дворца, они вместе поднимаются на сияющую чистотой поверхность, где наконец можно вдохнуть полной грудью и куда не доносятся вопли. Различие столь велико, что среди пышной зелени и сияющего богатства трудно поверить в реальность промозглого подземелья. Но тем не менее Водная тюрьма всегда здесь, под ногами, куда ни шагни. В конце концов именно она заложена в фундамент Дворца.