Одержимые тьмой

      Шорох теней пресекал малейшее движение. Тринити не понимала, висит ли над пропастью или прикована к ее дну. Мерзкие ветви смешались с густой темнотой, будто именно она бесплотным телом обхватила отнимающиеся конечности. Цепь побегов прочно заковала пальцы, не давая коснуться прежде увязшей палочки, и бескровные руки степенно внимали велению черноты. В расплате за упорство мглистое нечто грозилось вырвать голень вместе с суставом.       — Да что это за дрянь такая?!       Возглас зашелся хрипом. Среди треска хищных переплетений она неизмеримо долго искала ответ, но Себастьяна не было. Надзиратель зажал и рот, обратив выкрики невнятным мычанием. Зрение, дыхание, ощущение пространства. Обессиленно сомкнутые веки. Тринити чувствовала, как исчезает в нутре тьмы.       Наравне с тишиной.       — У нас мало времени, — произнес голос за стеной.

***

      Несколькими часами ранее

      Солнце слепило заспанные глаза, проникая сквозь небольшое, но весьма «удачно» расположенное окно. Дом Сэллоу и без того представлялся весьма необычным, но теперь сумасшествие его создателей утвердилось: лишить фасад единого просвета, но прорезать соломенную крышу придет в голову только садисту. Эти рассуждения Тринити спешно прятала за другими, искренне опасаясь, что Соломон способен «читать» безрассудных детей. Суровый тон еще вчера навязал смутную трусость — летная прогулка завершилась весьма несдержанным разбором полетов, хоть и не тех. «Да не догадался он, иначе выпотрошил бы меня прямо на любимые клумбы» — успокоил Себастьян. Отчего-то видеть его все равно не хотелось.       Тринити нехотя приподнялась на кровати. Ногами она почти упиралась в стену — второй этаж был вдвое меньше первого. Тринити и не догадывалась о его существовании, пока под откинутой Себастьяном портьерой не обнаружилась хлипкая веревочная лестница. Дверь высотой в половину ее роста, в меру пыльная кровать из двух пуфов и ненадежный столик с книгами вместо ножек. Скромная спальня представилась детским убежищем, украдкой отгоняющим всяческую нечисть, и, несмотря на острую ее нелюбовь к тесным помещениям, Тринити тотчас овеяло спокойствием. Пока Себастьян, виновато ужимаясь, оправдывал состояние комнаты, она в молчаливом нетерпении забиралась под вафельное покрывало.       Минуты распаляли тупую боль.       Зеленовласая ведьма плясала на огненных всполохах, дразняще кружилась средь жгучих искр, чаруя округу заливистым смехом. Над ней — небо, такое звездное, что за блеском не разглядишь ночной синевы. Из-под босых ног выпрыгивали угольки, а она, объятая пламенем, веселилась сожженному платью, чей пепел ворожбой разносился по лесу. Пробуждение рассеяло образ, и уязвимость зрения вновь обожгло дневным светом, а на виски обрушились тысячи бесконтактных ударов.       Тринити решительно, но некрепко стала на шершавые половицы. Покачнувшись, она столкнулась с прикроватной тумбой и пискнула — затертый угол впился прямиком в бедренный нерв. Вспыхнувшее раздражение, рухнув на хлипкую древесину, коротким эхом отразилось от стен, и щеки мгновенно налились пунцом. Виновато огладив тумбу, Тринити склонилась над полом: сухая кисть вереска, сорвавшись от удара, окропила его опавшими цветками. «Я многое прятал на том поле и много раз. Думаю, вереск способен забрать немного боли». Бережно подняв соцветие, Тринити невольно улыбнулась — кто еще мог среди пурпурных зарослей отыскать белое?       В доме было до странного тихо. Оставив жилет и шарф до прохлады Хогвартса, Тринити осторожно, точно провинившийся ребенок, следя за каждым шагом, спустилась и беспокойно оглядела гостиную. Никого. Крадясь к выходу, она поминала и Тора, и Бальдра, и даже Локи, заклиная Соломона пройти мимо. Тринити было противно от самой себя, но под пристальным взглядом старшего Сэллоу она ощущала себя маленькой и омерзительно беззащитной — чувство, которое не хочется испытать вновь.       В тот день Фелдкрофт окрасили иные детали. Воздух полнился теплым сеном и едва уловимыми нотами меда; легкая завеса тумана, напитавшись янтарными лучами, невесомой позолотой кутала дальние тропы. Блеяние бродящих по округе овец приглушило металлический грохот, и Тринити вдруг осознала все окружающее до жути правильным, совершенно незатейливым и… нормальным. Даже она сама на фоне деревенской простоты казалась себе нормальной.       Отголоски беззаботного смеха привели Тринити на задний двор: огражденная непрочным забором поляна по колено заросла травой, что виделось чудны́м после ухоженного сада спереди. Над неровным полотном зелени высились шляпки циклопических подсолнухов, полноправных жителей Фелдкрофта, усеявших всякий метр земли. Близнецы оживленно переговаривались, забравшись на стопку дров под сполна увешанной бельевой веревкой.       — А мы думали, не увидим тебя до вечера, — заговорила Анна. — Себастьян все размышлял, как бы тебя разбудить.       Она тут же дернулась от мягкого, но напористого толчка.       — Так крепко я спала впервые за пару недель… — Тринити зевнула, припоминая красочный сон. — Кстати, сколько времени?       — Около трех, наверное.       — Вау.       — Ты вовремя, — Себастьян переглянулся с сестрой. В обоих угадывалось подозрительное лукавство. — Мы как раз собирались играть в Оксипуд. Втроем интереснее.       — Во что?..       Анна пораженно вскинула кисти.       — Ты что, не знаешь про Позор-раздор?       — Уж простите, не доводилось играть с волшебниками. И название мне что-то не очень нравится.       — Да ладно тебе, все свои, — Себастьян настойчиво тряхнул колодой. — Смотри, это зачарованные карты. Они как магловские, но кое-что умеют. Игра идет как обычно… Ты же знаешь правила? Отлично. Так вот, если у тебя нет подходящей карты, ты долго не делаешь ход или мухлюешь, они начинают кричать. Скорее визжать. Тогда тебе нужно быстро выдать какой-нибудь секрет или проиграешь.       — Предполагаю, это позор. Что насчет раздора?       — Ну, если жизнь тебе не дорога, можешь попробовать наговорить гадостей мне или Анне, — усмехнулся он. — Только учти, карты все чувствуют — говорить надо искренне.       Тринити помедлила, задумчиво всматриваясь в пестрые рубашки карт.       — Черт с вами, раздавай.       Пробравшись к прогалине, они расселись вокруг сумки Себастьяна, выступившей игральным столом. Анна бойко выхватила у брата колоду и, перемешав ее с десяток раз, раздала шестерки.       Первые два круга, не считая беспрерывного бормотания Анны, вышли тихими, но на третьем Тринити, владея пиками и трефами, подхватила бубнового короля.       Краснобородый мужчина вдруг обрел рот, замахал скипетром и заголосил с таким усердием, что она в ошеломлении отпрянула. Королевское облачение посекундно приближалось, и рисованная регалия грозилась обрушиться прямо на зеленое темя.       — Мое второе имя — Янника! — выпалила Тринити.       Себастьян недоуменно наморщился.       — У тебя есть второе имя?       — Карта перестала кричать, разве ты не заметил?       — И это секрет? — Анна вздохнула с явным разочарованием. — В Великобритании так у каждого второго.       — А у вас нет. Я никому не рассказывала — считается.       Вскоре вопли достались и Себастьяну: поначалу скромное возмущение дамы стремительно превращалось в рьяную истерику, а на пышной розе один за другим нарастали алые шипы. Анна весело хихикала, наблюдая за любимой картой. «Бубны самые смешные! Еще чуть-чуть, и она начнет рвать на нем волосы!» — шепнула она Тринити. Себастьян непозволительно задерживался, и дама, истово шипя, потянулась к каштановым прядям.       — Хорошо, — отмахнулся он. — Однажды я добавил в зелье Саманты искристый порошок. Он совершенно безобиден, если не смешивать с Морочащей закваской, которую мы тогда готовили. Шарп, наверное, до сих пор думает, что фанатка Дейл намеренно залила класс блестящим желе.       — Так это был ты! — воскликнула Анна. — А мы думали на Гаррета.       — Возможно, после этого он и начал чудить с зельями. Вдохновился лучшими, — довольно произнес он. — Было трудно вспомнить то, о чем ты не знаешь.       Тринити сощурилась, то ли от негодования, то ли от зависти — забавные детские шалости обошли ее стороной. Тем временем застывшая меж пальцев девятка надрывно застенала в ожидании хода. Под всхлипывания пик на губах Тринити заиграла, вопреки ожиданиям близнецов, хитрая ухмылка. Она победно проговорила.       — Мое третье имя — Бергтора.       — Мерлин! — простонала Анна. — Скажи сразу, сколько у тебя их, иначе я отказываюсь играть.       Тринити выразительно прокашлялась и изобразила книксен.       — Тринити Янника Бергтора Батильда Рунгерд Нилсин Вингфильд.       Сэллоу с недоверием присмотрелись к ней, выискивая в горделивом выражении намек на шутку.       — Начинаю понимать, почему это секрет… — с иронией протянул Себастьян.       — В семье отца ценили традиции. Ну, те, которые еще можно представить в современном обществе.       — И фантазию, судя по всему?       — Не думаю. Папа отличился. Его самого звали Тормод, просто Тормод. Мужчинам так пророчили судьбу: его имя значит «ум Тора» — эдакое пожелание мирной жизни советника, но не воина. А для дочери имя выступает оберегом, и нередко их два. Но, как видите… Маме, далекой от северной культуры, все это не особо нравилось, и она отвоевала выбор первого имени. Видимо, на мне папа отыгрался. Ноэн рассказывала, что первые годы он втихаря называл меня Нильси.       — А Ноэн…       — Ноэн Далия Тея. На первом ребенке фантазии было чуть меньше. Впрочем, когда настало время младшей сестры, мы ждали восьми-девяти имен… Ее назвали Агнес. Не смотрите так, это все. Просто Агнес. Есть в этом что-то пугающее…       Тринити засмотрелась на умолкшую девятку. Холодок идеи вмиг остудил прежде беспечный разум. Одно имя — два года. Три имени — двадцать семь. Сколько нужно, чтобы остаться в живых?       — Это все очень интересно, но я отказываюсь засчитывать этот секрет. Мухлеж! — возмутилась Анна. — Давай заново.       — Ладно, — Тринити недовольно хмыкнула. — На зельеварении Гаррет подначил меня стащить ингредиенты из кабинета Шарпа, и…       — И ты это сделала, — скучающе проворчал Себастьян. — Трин, это видели все. В том числе я и Шарп.       — Да-да, вышло скверно, но я прихватила кое-что еще. Была… зла на него.       — И что же? — он заинтересованно подался вперед.       — Блокнот с печатью Министерства. Конечно, я туда залезла, вот только… На следующий же день мы учили Апарекиум. Он пуст.       — Негодяйка! — восхитился Себастьян. — Но вероятность, что тайны мракоборца сможет раскрыть новоиспеченная пятикурсница… Крайне мала.       — Шарп-Шарп-Шарп… Больше никаких секретов о Зельеварении. Продолжаем или как? — поторапливала Анна. У нее осталось три карты, пока Тринити и Себастьян обмахивались своими, как веерами.       Всего через пару ходов Себастьян дернулся, точно обжегшись, и неумная дама бубен броском вернулась на стол в полном недоумении от проявленной дерзости. Тринити в безмолвном восторге наблюдала, как раздосадованное изображение с безумным оскалом двинулось прочь за карточные рамки, норовя настичь наглеца шипастым орудием.       — Видит Мерлин, я не хотел этого говорить, — Себастьян нелепо помялся и почесал затылок. — Вообще-то, Трин, дядя не знает, что ты здесь. Разговор, мягко говоря, не задался… Но, судя по выражению твоего лица, вы не пересеклись. Вот и отлично, правда?..       Ее веки распахнулись донельзя, брови, сморщивая лоб, поползли вверх, а рот скривился в многозначительной полуулыбке. Себастьян не знал, готовиться ли к драке или бежать за ипопаточниками, но на всякий случай отодвинулся подальше, попутно принимая свой самый очаровательный вид.       — Смотрите, я выиграла! — спасла его Анна.       Тринити возмущенно глянула на сумку, на нее и снова на сумку. Она перевернула битые карты, и пылкое возмущение обратилось к Анне.       — Как ты побила пики трефами? И, кстати, почему бубновая дама снова оказалась у Себастьяна? И вообще… Стой. У тебя было пять карт, когда я рассказывала об именах!       Анна просияла.       — Если хорошо мухлюешь, значит, выиграл честно.       — Но вы говорили, они кричат, если жульничать! Твои ни разу…       Осознание пришло еще до ответа.       — Да это обычные кричащие карты, — хихикнула Анна. — Вопят в любой момент игры, чтобы сбить с толку. С новичками всегда работает. Позор-раздор мы придумали на третьем курсе, чтобы Оминис проболтался о… Неважно. Чтобы карты затихли, нужно просто сказать что-то. Что угодно, — она торжествующе добавила. — Или говорить постоянно.

***

      Прощание было долгим. Взаимные колкости сменились немотой, затем спешными, дрожащими от безотчетной тревоги обещаниями. Себастьян прижимал к себе уже ослабшую Анну, сотрясаясь от усилия, точно без поддержки ее хрупкое тело обратилось бы стеклянной крошкой. Тринити видела, как его ладонь превратилась в кулак, как в судороге побелели костяшки сомкнутых пальцев. Она, стоя позади, только неловко озиралась по сторонам, но не могла не понять: прощанию всегда суждено быть последним. Неважно, сколько осталось времени. Анна угасала поминутно, и все это представлялось кошмаром, густым, удушающим кошмаром, что застилает мир непрошенной влагой. Порой достаточно получаса, чтобы сутью прощупать чужую истину и навеки замкнуть в себе ее пугающие контрасты. Тринити знала: эти глаза будут преследовать ее, пока все наконец не встанет на свои места.       Анна тоже поняла это. Одно прикосновение на поле — и невесомость оглушила ее насмешливой, кровожадной легкостью, послушно утопшей в про́клятых венах, но вынудившей верить. Стоя в проеме, она мутнеющими зрачками следила за удаляющимися фигурами, скорбно отсчитывая каждый его шаг. Позади, будто совсем далеко, слышался чуждый от своей угрюмости голос дяди, и перебивал его один лишь стук дорожных туфель. В те редкие моменты Анна смотрела с надеждой: он найдет, у него получится, средство есть. Будут Хогвартс, полеты, свобода. Обыденная жизнь, что хранит все самое важное. Из крохотной прорези в кухне любая нелепость кажется важной. Но сзади, через затылок и прямо в мозг наковальней гремело бесспорное «Нет». Рывок то влево, то вправо. Тяжесть разрывающих на части рук. Она живет, пока может, раскачиваясь взад и вперед на ставших тесными качелях.       Принеси что угодно. Отвар из лягушек. Слизь из пасти ядовитого окунога. Приведи ее. Пока я еще верю. На самом деле я верю.       Занозой, сухой и тонкой щепкой в дремоту впивался неуместный, вздорный вопрос: сейчас, зная все это, ты пошла бы к огню? Анна спит трое суток, иссыхая от пожирающей рези, успокаивает дядю нескладным притворством, пьет валерьяновый чай и кратко отвечает: конечно. Такая простая, ясная мысль… Она не станет такой для других. Анна перестала говорить лишнее, позже замолчала совсем, ведь страхи родных громче любого ее слова. Ни истрепавшаяся штора, ни даже крепкий камень не уберегают от пустой вражды. Какими же нелепыми бывают те, кого мы любим…       С новой силой на бледных скулах проступили полосы: светло-голубые вчера, теперь они близились к черным. Беспечная радость высушила Анну, опустошила, обескровила, но она пообещала ни за что не уходить, пока летучий порох не рассеется в Фелдкрофте, чтобы после вспыхнуть в далеком подземелье Хогвартса.       — Сейчас будет небольшой трюк, — прошептал Себастьян, чуть наклонившись к Тринити. — Используй Дезиллюминационное заклинание, когда я подам знак. И не думай двигаться.       — Я даже спрашивать не буду…       — Приготовься.       Он спешно, почти несуразно махнул сестре, избежав в ней черт грянувшей слабости. Утерянная его часть, чей облик едва угадывался в родных просторах, вновь оставалась с Анной.       В замке ждало разбитое зеркало. Контур на трещинах — то, в чем его упрекают все, кто подойдет ближе. Себастьян желал никогда не встречать его образ. Жить — да, но не видеть. Образ того, кто через пару часов окажется эгоистом и лжецом. Того, с кем не заговорит Оминис. Того, кому кроме четырех букв и сказать-то нечего. Придурком быть просто, когда больше нечего на себя надеть. Когда все только ради нее.       Себастьян последний раз окинул деревню, отыскивая невольно забытую силу. Он коротко сдавил плечо Тринити и, приблизившись к жаровнице, украдкой бросил летучий порох за спину. Зеленоватое облако на мгновение скрыло силуэты, и когда пыль осела, у Игнатии никого не было. Анна недолго буравила возникшую пустоту и, слабо вздохнув, щелкнула дверной ручкой.       Глупый Себастьян… Я же не стану подсматривать.

***

      — Ее прокляли на том плато, — произнес Себастьян, и собственный голос показался ему чужим.       Жужжит. Почему не пришел раньше? Боялся кучки гоблинов? Решил спрятаться за спиной девчонки, что даже палочку держит неправильно? Этот голос, тяжелый и резкий, был настоящим. От его напора сжимались зубы.       Себастьян обернулся на Тринити, настороженно изучавшую темницу отвесных скал, и глухо усмехнулся по-дурацки клонящейся вбок палочке. Когда-нибудь она заметит… Пришлось сбежать от недоуменного взора, быстрее пересекая мост.       Течение, разбиваясь о камни, говорило больше, чем хотелось бы слышать.       Минув ручей, Тринити остановилась, испуганно очерчивая скалистый рельеф: заныло, болезненной рябью пробралось от стоп к темени. Безотчетное, навязанное притяжение вверх, в поле зрения — невзрачные руины, запекшиеся копотью. Изображение затряслось, мелкими прыжками смешивая почерневший утес с завесой тумана. Щелчки и сыпучий шорох. Невыносимые щелчки, точно над грампластинкой сотни раз ломается игла.       — Себастьян… Это опять происходит.       Нити. Сотни нитей в укрытии сухожилий и вен, тонких и прочных, как металлические струны. Вшитые в органы, они тянутся, не оставляя шанса, свиваются в кнут и подчиняют, диктуя единственно верный шаг.       — Что-то указывает путь, — продолжила она. — Ведет, куда ему надо.       — В поместье? — нахмурился Себастьян. — Думаешь, там следы древней магии? Обычно кончается этим.       Тринити кивнула.       — Тогда самое время размять палочки.       Осторожная поступь приближала их к лагерю, но однозначная тишина не растворялась в ожидаемом гуле. Тринити, дрожа от горького предчувствия, сознавала себя тряпичным парусом, непроизвольно поддающимся дуновению внешней силы. Мысли становились осязаемыми: зная всего пару заклинаний, сражаться без древней магии — излишняя храбрость.       — Ранрок знает, что делает, — послышался мерзкий хрип сверху. — Но всех волшебников, как по мне, проще перебить.       Себастьян моментально обрел новое выражение: злоба обнажила расширенные капилляры, на скулах прорезались желваки, губы задергались в исключительной надсаде. Ноги с усиленной скоростью понесли его вверх по холму, и он, тяжело дыша, ревностно подбирал заклятье. Тринити, бросившись вслед за Себастьяном, попыталась ухватить его свитер.       — Не думаешь, что нужна стратегия?!       — Нет.       Она едва не упала, шумно скользнув сапогом по насыпи. Первое Диффиндо Себастьяна устремилось куда-то вдаль — лезвий Тринити не застала.       — Волшебница!       Зубастая ухмылка сверкнула в полумиле от нее. Кармин поглотил прочее, сделав образ невидимым, и только горящие глазницы гоблина отталкивающе блестели на фоне черной брони. Инстинктивно защитившись от топора, Тринити отскочила назад и неуверенно выкрикнула первое пришедшее на ум заклинание.       — Депульсо!       Выбор оказался ошибочным — гоблин лишь покачнулся от столкновения с валуном. Оружие, вторя надменному шипению, свистнуло, и острие почти достигло лба Тринити. Резво увернувшись, она несколькими оборотами удержала равновесие и ненавистными чарами заковала противника в лед. Бомбарда разрушила глыбу, и Тринити рванула к лагерю.       Увиденное шокировало ее: вокруг Себастьяна мелькало не менее семи невысоких фигур. Красные потоки срослись в единую кровоточащую массу, и Тринити искренне обрадовалась, что Сэллоу их не видит. Произносимые Себастьяном чары сплетались в бессмысленное эхо, пока тот судорожно крутился из стороны в сторону. Тринити на бегу разбивала защитные сферы гоблинов, расчищая ему путь для атаки. Роковая секунда, и в маревом небе сверкнула алая вспышка, подобно пуле рвущаяся к другу. Тринити, рывком достигнув Себастьяна, остановила заряд надрывным, но некрепким Протего. Зарделые лица проехались по колючему песку — остаток магии отбросил их на десяток метров. Кольцо врагов рассыпалось от столкновения.       Себастьян, крепко обхватив Тринити, не медля, поднялся и потянул ее за собой. Палочки единым движением взмыли над гравием.       — Конфринго! — отзвучало в унисон.       Жар мощной вспышки опалил щеки. Пламенный взрыв исполнился двойной силы и могучей лавиной снизошел на стаю гоблинов. Большинству не суждено было подняться.       — Мерлинова борода! — выпалил Себастьян. — Не знал, что так можно.       — Первое правило, Себастьян: не отвлекайся на всякую херню!       Повсюду замерцали багровые ураганы — число врагов возрастало. Поле боя безмолвно поделилось на равные части. Отыскав укрытие в нагроможденных сундуках, Тринити короткими выпадами испускала искры во все новых и новых приспешников Ранрока. Под очередным ответом ограда пала, и увернуться от последующей атаки удалось лишь неуклюжим кувырком в грязь. Гоблины наступали. Их скорость многократно превышала решения Тринити, и вскоре кости заныли от вынужденных ударов о землю. Почти неосознанно подхватив занесенную булаву, она остервенело размахнулась ей и сбила троицу с ног. Инсендио. Диффиндо. Изрезав последнего, Тринити вобрала пленительный зной магических осколков. Древнему колдовству нужна была кровь.       Ринувшись к палаткам, Тринити, не разбирая цели, выкрикивала одно заклинание за другим, то и дело поднимая и рассекая безжизненные бочки. Угольное войско двинулось на нее, когда слова, срываясь с уст, уже не имели силы. Гоблин споро поравнялся с ней и, троекратно увеличившись в размерах, лихо обрушил исполинское лезвие. Топор грубой полосой разрубил кожу вдоль позвоночника, рукоятью задев выпирающие кости. Болезненную печать вмиг очертили бордовые кровоподтеки. Тринити взвыла. Ее затошнило от мерзкого желания сдаться, распластаться среди собственной крови и ждать, но близкое бормотание прекратилось под градом метких ударов. Он сделал это снова. Снова!       Себастьян действовал аккуратнее, накладывая останавливающие чары и поражая замершие силуэты излюбленным заклятьем. Дисциплина опытного дуэлянта не позволяла ошибаться в усиленных ненавистью атаках — гоблины обращались пеплом, едва подобравшись ближе.       — Черт! — рыкнул он.       Сторожевые вышки непозволительно долго скрывались от испытующего взгляда. Яркая стрела, не издав ни звука, вонзилась в подставленное плечо. Парализующий разряд колью прозвенел в разъяренных клетках. Не в силах двинуться, Себастьян поддался второму всплеску кармина, и тщетные попытки встать померкли в сгустившейся тьме.       Животный ужас. Бурная стервенелая ярость распалялась с каждым касанием почвы. Рана отдавалась резью при любом неглубоком вдохе, но это не было важнее. Тринити чувствовала, как плоть делится на две части, и продолжала бежать, снедаемая перехватывающей ритм сердца тревогой.       Земля взорвалась. Сапог застыл на краю пылающей трещины. Угольно-алый вихрь исторг чернеющего усиленной броней гоблина, чья тошнотворная морда венчалась плюмажем. Пламенные зрачки, парадоксально исполненные холодом, прорываясь до сути, съедали Тринити заживо. Замкнувшись красным щитом, он прянул на поразительную высоту, в прыжке примеряя молот к зеленой макушке.       Морок. Хруст собственных костей.       Тринити дрогнула от чудовищного дребезга металлических пластин — тяжелое орудие столкнулось с доспехом. Пребывая в мучительном воспоминании, она нарекла себя беззащитной, но древняя магия нанесла удар за нее. Враг молниеносно воспрял и в сопровождении раскатов злобного хохота ринулся в бой: кружение траурных искр овило Тринити и, стоило ей вырваться, мощным всплеском изничтожило слои почвы. Она с ужасом осознала, что сфера Протего не отразит и доли стремительных атак.       — Арресто моментум!       Несколько секунд. Конфринго осталось внутри, подавленное чем-то свыше.       Ладони занозило тысячей искр. Их распороло, словно рьяные потоки гнева обратились стальными шипами и, минуя слабое тело, прорвались наружу. Тринити ощутила жар собственного дыхания. Властная буря сокрушающей энергии надламывала, резала, дробила. Она перестала сопротивляться. Одержимый пламенем разум цепями свился с грохочущей силой, и каскад огненно-бурой лавы низвергся на загнанную плоть, заковав иссушенное тельце в раскаленный пепел. Праведной местью разверзлась бездна, точно отпрыск обмана великой челюстью изодрал основу земли.       Тринити хотела кричать. Она кричала. Магия вырвалась из самовольного плена, проломив прутья затравленного неверия. Буря принадлежит ей.       Остатки чар осыпались водопадом рубиновых искр.       Он в сознании. Себастьян, вновь различающий сущее и небыль, поднял исцеляющую бутыль и жадно опустошил ее. Миг — и кровь прилила к побелевшему лицу.       — Один-один, — опьянело протянул он и с решимостью вскочил на ноги. — Давай, как с Пепламбами!       Силуэты гоблинов замерцали взметнувшимися языками Инсендио. Двоицу опоясал дымный круг выгоревшей травы.       — Те, наверху, мои! — крикнул Себастьян.       Он притянул гоблина с левой башни и, впечатав его в землю, колдовским лезвием рубанул мясистую шею. Арбалет второго Экспеллиармусом вырвался из цепкой хватки — шансы на победу были погребены. Левиосо. Себастьяна изрезал хищный оскал. «Живьем» — прохрипел он, склонившись к плечу. Легкий, будто фальшивый взмах, и прочная сфера чар зарылась в недра поверхности. Свежая могила схлопнулась под его пристальным взором.       Удовлетворенный содеянным, он вернулся к реальности под упоительный рокот взрыва — бочка с горючим взорвалась под уверенным лавром. Стоя в облаке пыли, Тринити непостижимой смесью эмоций буравила его зрачки. Песок настойчиво царапал веки, но она не моргала.

***

      Едкая мгла оседала на легких. Ткань палаток сгорела дотла, обнажив бронзовые сундуки, оружейные стойки и груды пропахшего гарью хлама. Рыжие всполохи еще трепетали на высоких креплениях, упорно изничтожая останки конструкций. Более дюжины обугленных тел, некоторые без половины конечностей, другие с пластинами шлема внутри черепов. Поле боя, достойное мракоборцев, но не пары способных учеников.       Они сидели в центре выжженного клейма Инсендио, лишив жестов обессиленно обмякшие руки. Тринити откупорила второй или третий по счету отвар и опустила последнюю бутыль на колени Себастьяна.       — Они получили по заслугам, — наконец сказала она. — Но я буду счастлива, если в следующий раз ты предупредишь меня о масштабах.       — Кто знал, что тут целый батальон… — буркнул Себастьян. — С другой стороны, какой еще пятикурсник похвастается таким количеством практики?       Тринити потрясла опустевший флакон, отыскивая на дне затерявшиеся капли.       — Ты про практику избегания смерти?       — Именно.       В наступившем затишье смрад изжарившейся плоти наводил мучительную дурноту, и Тринити поменяла положение, повернувшись к вышкам. Среди полуразрушенных башен обелиском высился столб свежей бурой травы. Тринити сочла живой монумент невиданным благородством.       — Не волнуйся, и тебя научу, — с гордостью произнес Себастьян, заметив ее интерес. — Неумеха.       — И это говорит волшебник, не прихвативший рябиновый отвар?       — И это говорит волшебница, держащая палочку двумя пальцами? Куда ты вообще умудрилась положить столько склянок?       Тринити смерила его строгим взглядом, но тайком присмотрелась к положению руки, еще не отпустившей лавр.       Тела саднило новыми увечьями, и, казалось, именно они своим жжением пробуждали изрядное количество раздумий. Тринити, догадавшись, что Себастьян ничего не видел, молчала о возвращении магии, наваждение которой разрушало еще не познанные ей смыслы. Себастьян, все еще дрожавший от постижения мести, утаивал удушающую и почти необъяснимую вину, палачи которой следовали за ним от самого дома. Омут переживаний воплотился мглистой завесой дыма, что до сих пор мешала перевести дыхание.       Себастьян собирался встать, но мрачный домысел незамеченной детали вернул его на место. Под бурное ее возмущение он хватко развернул Тринити спиной к себе и неразборчивым восклицанием принудил ее не шевелиться. Он аккуратно отодвинул побуревшую рубашку: края раны посветлели и несколько замкнулись, но глубина пореза еще чернела на пропыленной коже. Себастьян коснулся синеватых позвонков и с осторожностью провел по выпуклой кромке рубца. Больно не было, но Тринити сжалась, проклиная подступившую волну мурашек.       — Дерьмо драконье… — заключил Себастьян. — Трин, это и литр рябинового отвара не вылечит. Не знаю, как мы объясним эту хрень медсестре, но, похоже, придется. Хотя…       — Все так плохо?       — А ты и не заметила… Слушай, я, по крайней мере, могу помочь. Тебе не мешало бы пользоваться этим, а не ждать, что я догадаюсь, — он сердито выдохнул и продолжил бодрее. — Есть у меня одно заклинание, можно сказать, экспериментальное. Должно помочь. Если сработает, конечно. Пока не пробовал.       Тринити нервно тряхнула волосами, и те наполовину скрыли след пропущенного удара.       — Ты ведь тоже понимаешь, как плохо это звучит?       Он развел руками.       — В исследовании всегда есть первый испытуемый. Доверяю почетное право тебе.       Лишая Тринити возможности отказать, Себастьян с предвкушением откинул зеленые пряди и оперся на ее плечо. Палочка плавно заскользила вдоль раны: внезапное жжение, нарастая, обжигало все оболочки, точно на ребра поставили спиртовую горелку. Когда что-то позади трескнуло, Тринити подпрыгнула от страха, готовая вцепиться в Себастьяна или убежать куда подальше, но странный дурман, охватив ее, тут же вселил глубокое расслабление. Вскоре ослабнув, она хрипло усмехнулась собственной мысли.       — Все в порядке? — уточнил Себастьян.       — Да так, навеяло, — сонно проговорила она. — Вспомнила про Красного орла.       Размеренный шепот латыни чудился Тринити завораживающей мелодией, выверенной гаммой потусторонних букв, что внушает истинную легкость. Кожа натянулась слишком сильно, но ее это уже не волновало.       — Ты ведь не о птице, да?       Отголоски вопроса звучали долгим далеким эхом. Охмелевший разум рисовал на песчаном холсте переливчатые узоры розовых блесток, и Тринити смущенно хихикала воцарившейся гармонии. Хруст ненадолго вернул ее к действительности: Тринити заторможенно обернулась, но обзора не хватило, и голова хлипко повисла на шее. Слова, сминаясь на твердых звуках, будто нечаянно покидали рот.       — Северная страшилка, — смятенно пробормотала она. — Казнь или богоугодный обряд самоубийства… Все начинается с рассечения спины топором.       Себастьян, не удержавшись, рассмеялся от ее замедленного тона. Он знал, что будет, если к Дарне Арктум добавить уверенное «нон долор» — в этом и была идея. Он также знал, что произносить добавочный инвольт нужно исключительно резко, без дрожи и сомнений, иначе произойдет… вот это. Но, несмотря на особую требовательность к исполнению заклинаний, Себастьян не жалел об ошибке. В полубессознательном состоянии Тринити были плюсы — немного успокоиться ей не помешает.       — Так ты легко отделалась? — спросил он.       — Ага-а… Заканчивалось выкрученными наружу ребрами.       Металлический скрежет. Стук швейной машинки… Тринити представила, как за спиной одновременно защелкнулись двенадцать навесных замков. Осознав, что видение вызвано реальным дребезгом, она лихорадочно задергалась в попытке вырваться. Онемевшие мышцы не слушались, и Тринити, сдавшись, расстроенно протянула.       — Это что, скобы?..       Себастьян широко улыбнулся.       — Тебе идет. Немного тренировки и будет гораздо быстрее. И симпатичнее.

***

      Узоры на лезвиях отдаленно напоминали скандинавский орнамент, и кулаки Тринити сжимались от обиды. Серебряные мечи, булавы, молоты. Целая гора топоров. Она не вытерпела и пнула один из них, отчего тотчас заныли пальцы. Дальше — раскопки. Кирки, кучи земли, груды камней. Снова оружие и снова кирки. Ничего, кроме них и почерневших обрубков. «Возможно, не стоило сжигать все дотла» — проворчала Тринити себе под нос.       Миновав ограждение, она остановилась: над ярко-желтым океаном зверобоя островами возвышались четыре покосившихся надгробья. Под черной плесенью истертого камня имена были неразличимы, но остались цифры: похоже, там и правда никто не жил со времен Генриха Восьмого.       Тринити двинулась вверх по холму, осматривая отброшенный взрывами хлам. Безликие статуи провожали ее пустотой капюшонов, и от симулякра сложенных кистей становилось жутко. Достигнув выступа, она жадно втянула воздух — там, свободный от смога, он был гораздо чище. Предплечья уперлись в спинку одиноко стоящей скамьи — временное уединение вывело усталость на первый план, и Тринити, ненадолго отложив поиски, всмотрелась в низину меж горных хребтов.       Фелдкрофт утопал в голубых тенях. Цвета подсолнухов и вересковых полей поблекли в нахлынувшей серости — солнце уступало темноте, а последние его лучи прятались за раскатами грома. Мелкие оранжевые огоньки, отражаясь от витающей влаги, укрывали здания мягким рассеянным светом. Свысока маревые круги виделись сиянием чар, а деревня — приютом волшебства. Приютом одиноким — пелена скрыла оживленное шевеление темных фигур. Клубы печного дыма вздымались к смурным вышинам, и огни деревни стихийно сплелись с углями боя — непрошенный мираж тревогой прощупал кожу. Лавка Прии, сторожевые башни, отвратительная прорезь в крыше дома Сэллоу. Игрушечный мир. Как бы хотелось верить, что он в безопасности.       Наполовину стянув перчатку, Тринити пригляделась к хитросплетению проступающих линий. Они означали многое. Виноватый румянец на лице миссис Тимид, загадочное одеяние Фига, учебную палочку, карету, дракона. Лазурные отсветы, ушедшую боль и пугающие переливы кармина на черной броне. Избранность восхищала, воцаряла, но стремительно обретала новые грани. Вожделение, одержимость, желание сокрушать и править. Выносить приговор, по-судейски размахивая палочкой. Правосудие в момент изничтожает угрозу, но чья рука делает это? Она управляет магией или магия ей?       Сочленения куклы контролируются нитями на медной проволоке — пара маневров, чтобы выставить позу. Все чаще Тринити чувствовала себя так же. Что, если избранный — всего лишь сосуд с выверенными насечками кукольника?       Голубые вспышки, золотистый вихрь и истомный трепет. Бушующий пламень и густая выжигающая материя. Что-то изменилось.       Первые капли желанной прохладой коснулись лба, и Тринити увлеченно потянулась к небу, собирая дождевую воду. Ладонь застыла под низкими свинцовыми тучами. Минуточку… Бесконечное кольцо скал, крошечные домики в низине, позади — стены из крупного камня. Сухие поля ячменя…       Тринити судорожно оглянулась на заброшенный колодец и вскрикнула.       — Себастьян!       Под выжидающим присутствием она воспряла, от возбуждения пропуская часть слогов.       — Как же я не поняла сразу… Я видела это место в Омуте, тогда, в библиотеке. Засуха была в Фелдкрофте! Маленькая девочка, Исидора, видела чары Рэкхема, стоя прямо здесь… — Тринити восторженно огладила плиту колодца. — Она тоже владела древней магией. В этом поместье жила Исидора!       Себастьяна не особо волновало, кому принадлежал дом, но грянувший вопрос точно оглушил его. Анну не смогли исцелить в Святом Мунго, ни одно из самостоятельно найденных лекарств не оказало эффекта. Не потому ли, что магия, вызвавшая проклятье, не известна никому из целителей?       — Трин… Думаешь, Анну могли проклясть древней магией? — тихо спросил он, всем телом подавшись вперед. Тринити ответила, не раздумывая.       — Если честно, да. Оружие гоблинов пропитано ее темной версией. Когда мы сражались, они использовали ее и без клинков. И то, что это произошло в таком месте… Вряд ли это случайность.       Себастьян надолго задержал дыхание. Он ликовал.       Догадка пришла, когда арбалетный болт чуть не лишил его жизни. Та судорога, то невыносимое отчаяние, что затмило рассудок недвусмысленным желанием конца, были мучительнее всех испытаний прошлого. Себастьян не видел древнюю магию, но не мог представить что еще способно сотворить такое.       — Тринити, если это так… У Анны есть надежда. Ты сможешь помочь ей, я уверен. Ты сможешь… Ей помочь…       Щеки Тринити соприкоснулись с мокрой пряжей. Она утомленно прикрыла веки и сильнее прижалась к Себастьяну, перенимая пробудившееся воодушевление. Он что-то нашептывал — быстро, нечетко, самому себе или, может быть, Анне, и не переставал жестикулировать у Тринити за спиной.       Ее спокойствие понемногу меркло под натиском сомнений: что, если она ошиблась? А если нет, как справиться с такой задачей? Древняя магия становилась все загадочнее, а днем ранее Тринити и вовсе не смогла ей воспользоваться. Воображение возвращалось к мученическому облику Анны. Тому, как она скрывала слабость, как искренне смеялась, забывая о болезни рядом с братом. Не будь дождя, Себастьян наверняка не спрятал бы слез. Слез преждевременной радости, за которую она теперь в ответе.       Когда они пробрались к поместью, волосы Тринити промокли насквозь.       Их встретил негостеприимный запах гнили. В темноте полуразрушенной комнаты виднелись камин с очагом и несколько перевернутых столов, по бокам — мириады чудом сохранившихся безымянных книг. Тринити разочарованно пнула котел, и в нем заплескалось гадкое месиво. Она брезгливо поморщилась.       — Здесь же ни черта интересного. Эту дрянь я трогать не стану.       — Совершенно ничего, если не всматриваться в детали, — подмигнул Себастьян. — Депульсо!       От удара увесистые камни бойко разлетелись в стороны, и Тринити едва успела отскочить от одного из них. Они нырнули в освободившийся проем.       Ступени пронзительно скрипели в такт шагам. Спуск казался бесконечным, будто впереди поджидал ненавистный мрамор зачарованного подземелья. Наконец, протиснувшись через нагромождение мебели, они столкнулись с полумраком старинного кабинета. Обувь оставляла отчетливые отпечатки на толстом слое пыли, и вскоре вся одежда покрылась коричнево-серой пудрой. Тринити провела по ближайшему стеллажу и тут же пожалела — на лайке остался комок зеленоватой грязи. Иссохшие тома заменили собой древесину пола, и лишь небольшая их часть венчала хлипкие тумбы наравне с канделябрами. Полки пестрели замысловатыми флаконами — от крошечных склянок до внушительных бутылей с высокими металлическими пробками. Этикетки именовали содержимое по алфавиту: аконит, белладонна, болиголов, горькая полынь… Дальше Тринити читать не стала. Еще две полки занимали сомнительные разноцветные порошки.       — Я не специалист, но, по-моему, твоя Исидора была серийной убийцей, — усмехнулся Себастьян. — Не разбей ничего, пожалуйста.       — Я, может, и упустила четыре курса, но думать умею, — прошипела Тринити.       Себастьян рьяно шуршал бумагами в секретере, ворча после каждой отысканной страницы.       — А я еще говорил, что Древние руны никогда не пригодятся. Тут вообще все зашифровано.       — Возьмем с собой. Я-то на этот предмет записана.       Тесное помещение кончалось рядом хлипких шкафов. Тринити заглянула в щель между ними и обернулась, выразительно указывая на сервант с выбитыми стеклами.       — Ну, давай. Только не в меня.       Себастьян взмахнул палочкой, и мебель, рухнув на пол, прокатилась до противоположной стены. Эта часть комнаты была пуста, за исключением затянутого паутиной трещин зеркала и холста, прикрытого крашениной. Тринити пошатнулась: портрет блестел мелкими крупицами кармина, точно брызгами артериальной крови. За нарядной рамой отблески собирались в густое бордовое течение, напомнившее водопад в Айрондейле. Сомнений не было: магия вела именно сюда. Но зачем?       Помехи на частоте инфернального спектра. Тринити понадеялась, что сходит с ума не в одиночку, но Себастьян, не отвлекаясь, изучал декорации комнаты. Темная магия преследовала ее, и пластины разума все увереннее сдвигались за грань здравомыслия. Тринити нервно сглотнула и отдалилась от полотна. Девушка на нем скрывалась за поврежденной краской.       — Думаешь, это последствия пожара? — Тринити жестом обозначила обугленные отметины.       Себастьян присел перед холстом и бережно дотронулся до изображения. Чертовски хотелось одернуть его, оттолкнуть от свечения, но Тринити промолчала, заметив недвижимую форму разлива. Она заламывала пальцы, желая, но не решаясь раскрыть помешательство.       — Не похоже. Видишь линии вокруг? Это след от заклятья, — Себастьян вдумчиво провел по краске. — Ты, наверное, заметила, что многие портреты в Хогвартсе могут говорить. Ее намеренно лишили этой возможности.       — И вторая вспышка ниже… Что-то было изображено на груди. Может, колье или брошь.       Себастьян встал и отряхнул колени.       — Не стану скрывать, я заинтригован.       Тринити невольно шагнула вперед. Абстрактный центр неодолимо тянулся к портрету, с пугающей настойчивостью упираясь в ребра. Ей чудились тени, одна за другой царапающие ее эфирными когтями, чья суть от того вбирала все больше черни. Силуэты влекли к золотистой раме.       — Черт, Себастьян, здесь какая-то хр…       Не своим движением Тринити коснулась портрета. Карминовый поток заструился по холсту, устремляясь к перепачканной лайке. Та осязалась горячей, раскаленной, словно слепок, залитый кипящим металлом.       Струны накрепко вплелись в стежки холстины и тяжестью повалили Тринити на колени. Она недвижимо осела у пустого лика — оторопь сковала мышцы, и даже мимика не пробуждалась испугом. Тринити еще ощущала, как ее тянут назад, но окружение стремительно меркло, сливаясь с пятнами на полотне. Зловещий шорох одномоментно зазвучал с каждого края, потопляя сущее в трехмерном ужасе.       — Дьявольские силки! — слышалось вдалеке. — Люмос Максима!       Последние крохи света истлели за считанные секунды. Тринити чувствовала, как исчезает в нутре тьмы.

***

      Неясные очертания без устали шуршали поблизости, но не трогали ее. Тринити попыталась подняться и тотчас заскулила от боли в суставе, отчего, побежденная, принялась ползти на услышанный зов. Она наугад тронула стену, из-за которой тот шел.       — Где я? — прохрипела Тринити, и отзвук трижды вернулся к ней.       — Там же, где была я несколько сотен лет назад. Ты нашла это место, а значит, ожидание не было напрасным.       Мерная твердость голоса казалась иллюзорной, донельзя искаженной резонансом помрачения. Сердце яростно стучало или не билось вовсе — в слепой пучине терялись объективные свойства. Тринити упорно ощупывала неровности сырого камня. Мысли совпадали медленно, нехотя, из неуверенных домыслов вытягивая единственный правдоподобный вариант.       — Вы Исидора Морганак?       — Не все приняли бы такую формулировку. Впрочем, это имя действительно принадлежит мне. Теперь мы знакомы, Тринити. Выслушай меня, пока есть время.       — Хорошо?..       Тринити смущенно обняла колени, не переставая искать проблеск выхода.       — Сюда тебя привел особый вид магии, так ведь? Они назвали ее темной. Опасной, излишней… — ее тон исказился презрением. — Тебе стоит знать, что в ней нет ничего плохого.       — Но она убивает. Ранрок, все это оружие, подчиненные существа, нападения и…       — То, что происходит — вина многих, — прервала Исидора. — Со временем ты поймешь. У древней магии множество граней, разве голубые чары не способны убить? — она выдержала паузу. — Гоблины украли то, что принадлежит не им. То, что принадлежит мне и тебе.       Происходящее все более походило на наваждение, и Тринити тщетно уговаривала себя проснуться. Однако в глубине зарождалась тихая, затаенная радость — истина сама нашла ее. Ведь это… Та самая Исидора. Так ведь?       Она продолжила быстрее и резче.       — Теперь слушай внимательно. Не доверяй Хранителям. Делай то, что они попросят, но не поддавайся влиянию Рэкхема. Что бы он ни говорил, помни: они хотят сломить тебя. Подчинить и заставить действовать, как угодно им. Но магия принадлежит тебе. Теперь, Тринити, ты одна владеешь ей и имеешь право выбирать. Не только Хранители могут помочь постичь этот дар.       — Хранители? Кто это?.. Влияние Рэкхэма… Вы все давно умерли… Почему мы вообще разговариваем? Как это возможно?       — Воспоминания покажут, что произошло на самом деле. Мы еще поговорим, Тринити. Мой голос не утихнет, пока жива ты.

***

      — Где тебя носило?       — Поверь мне, я хочу задать тот же вопрос.       Навязчивая темнота переполняла рассудок, и Тринити спешно хлопнула, заставляя жаровницы Крипты вспыхнуть.       — Ты пропала среди дьявольских силков, но вышла невредимой. Сказала, что кто-то говорил с тобой из-за стены, а потом втащила меня сюда сквозь зеркало. У тебя правда есть вопросы ко мне?       Тринити изможденно побрела к колонне, чтобы, наконец, ощутить хоть какую-то опору. Касание не оставило звука, и она с удивлением отметила, что давление прошло, и только синяки от ветвей порождали уже неброскую на фоне прошедших часов боль — конструкция, созданная Себастьяном, исчезла.       Свечные огни затрепетали от возникшего движения. Тринити проследила за крупной каплей воска, и сквозь полумрак прорезались безжалостные потоки кипящей магмы. Она словно не помнила их прежде, но теперь каждый уголек рисовался прочным рубцом памяти. Тринити мечтала отдалиться от пережитого хотя бы на время и ревностно заглушала неотступную речь Исидоры. Себастьян не спросил ее о случившемся, лишь покосился на посиневшие лодыжки и пошел дальше. Значит, это не важно. Может, этого и не было.       Себастьян кругами забродил по залу, поворачивая обратно по достижении безучастного стального рыцаря. Поступь отдавалась беспокойством, и свежий укус на поджатой губе подтверждал догадку.       — Нам придется провести черту через тэ, — заговорил он. — Я убежден, что древняя магия поможет Анне, и я готов дать тебе слово, что мы разберемся с ней. С твоей супер-силой… Действовать нужно как можно скорее.       Тринити потерла шрам на брови и устало откинулась назад, но Себастьян выразительным кашлем привлек ее внимание. За прошедшие двое суток она отвыкла от этого взгляда. Серьезность вмиг достигла выдохшегося сознания — слушать не хотелось. Почерневшие глаза Себастьяна несколько мгновений гипнотизировали ее собственные, и от предельной их жесткости становилось гадко.       — Но слова — всего лишь слова, Трин. Твои и мои, — он улыбнулся, но самыми уголками, впечатывая строгость в неподвижные зрачки. — Я обещал, что расскажу кое-что сегодня, помнишь? Отличная возможность, раз уж мы здесь… Итак, ты у меня в долгу. Твоей платой будет согласиться с тем, что я сейчас предложу.       Тринити отвернулась. Отступление в гостиную факультета стало самой заманчивой перспективой — на важные разговоры не осталось сил, а интонация Себастьяна не предвещала хорошего. Он суетливо простукивал камни, подготавливая три судьбоносных слова.       — Клятва на крови.       Внутри что-то треснуло.       — Повтори?       — Договор между двумя волшебниками. Обговоренные условия, произнесенные обязательства и небольшой штрих в конце. Ты поняла какой. В результате образуется фиал, который невозможно уничтожить. Он как бы… Не дает выбора.       — И что ты хочешь от меня услышать?       — Что ты вылечишь ее.       Тринити оцепенела. Потрясение соперничало со злостью.       — Какого… Ты… Настолько? Ты с ума сошел, Сэллоу?       Себастьян приник к той же колонне, отчего все миллиметры заполнились до дрожи слепящим гневом.       — Трин, мы знакомы всего несколько дней. Ты единственная, кто может помочь, и я не готов упускать эту возможность. От этого зависит судьба Анны.       Тринити, разрывая близкую дистанцию, метнулась к стене и бесшумно сползла на стылые плиты. Истончившиеся тросы, удерживающие психику от краха, надорвались, и она могла только делать вид, что ни Себастьяна, ни реальности не существует.       — Ты даже не представляешь, как оскорбил меня.       — Нет, представляю. Но это выгодно нам обоим. И это твой долг.       — У меня тяжелая рука, Себастьян.       Буйный вихрь было трудно назвать разочарованием. С невиданной скоростью пронесся весь пройденный путь: последняя неделя с излишними откровениями, все битвы и беззаботные минуты, дальше, как по сценарию, — Блэнавон, Лланелли, Кардифф и другие никчемные закоулки мира. Одна слабость — и за Тринити мчатся несколько фигур, готовые убить и ее, и Ноэн. Возраст — не оправдание глупости. Доверие, этот дурацкий термин, подводило всегда. Даже в этой, Один, новой жизни. Рано или поздно проклятые слоги незамеченными выжигаются на самой душе. После — неизбежно разбиваются о человеческую суть. Пора научиться отделять правду от желаемого.       Тринити оставалась на месте, будто решетчатый выход был от нее заперт, и вымученно прятала красноту век под трясущимися кистями. Непроизвольно покачиваясь, она постаралась ожесточить сдобренные всхлипами фразы.       — Ты отвлек Пергамм, а я должна пустить кровь, чтобы ты прочно привязал меня к себе? Чтобы у меня не было выбора? Ты позвал меня в Фелдкрофт только ради этого, верно? Проверить гипотезу… Черт, я и не думала, что ты…       — «Такой придурок»?       Себастьян неслышно подошел к Тринити и, присев на колени, отвел ее ладони от лица. Крепко перехватив запястья, он заговорил с особенной вкрадчивостью, методично навязывая желание на обнаженные катушки нервов. Тринити пришлось сжаться, чтобы задержать слезы обиды.       — Трин, для меня нет ничего важнее. Ты видела Анну, ее состояние. Ты говорила с ней. Она уми… — нестерпимые буквы застряли в горле. — Я впервые вижу реальную возможность спасти ее. Мне необходима твоя помощь. Может, это немного варварски, но…       — Да, Себастьян. Это, блин, именно так! — она дернулась, освобождаясь от хватки.       — Понимаю. Но я не закончил. Суть клятвы в том, что мы оба помогаем друг другу. Ты с Анной, я с магией. Я не собираюсь спасать задницу за твой счет. По крайней мере, не спасая твою. Такие контракты не заключаются с теми, кому не доверяешь.       Себастьян сел рядом, уперев затылок в лизену, и Тринити с силой толкнула его в бок. С подбородка сорвалась незамеченная капля.       — Хочешь помочь с тем, что выгодно тебе? Отличный ход, — процедила она. — На кой черт нужны какие-то клятвы, если мы и так крушим гоблинов и лазаем по сгоревшим поместьям? Это не похоже на помощь?       — Способ укрепить то, что есть. Что-то вроде клятвы в вечной дружбе, знаешь такую? По сути, то же самое.       Она истерично рассмеялась.       — Дружба… Было бы здорово, если бы ты видел перед собой человека, а не «супер-силу». Понимает он… Ты всегда все понимаешь, правда? Тогда мне не придется объяснять, почему из-за милой дружеской клятвы мне хочется придушить тебя прямо сейчас.       Себастьян удивленно вскинул брови. Несколько мгновений он всматривался в израненные отчаянием черты Тринити — штрихи горечи вдруг стали такими очевидными, что он усомнился в собственном зрении.       — Тринити, послушай. Посмотри на меня. Я общаюсь с тобой не только из-за магии, хорошо? Мы классно проводим время и не снося чьи-то головы. Я ведь не это имел в виду.       Не получив ответа, Себастьян продолжил.       — Я прошу твоей помощи. Да, в своей манере, но… Клятва — хорошее решение для нас обоих. Я бы не предложил это кому-то еще. Мерлин, не из-за магии… Из-за доверия. Я ведь буду помогать тебе, считай, что это я верну долг за…       — Еще раз я услышу это слово, и один из нас не выйдет из Крипты. Догадайся кто, — прошипела Тринити. — Ничего не говори. Скажу я. Мне хочется верить твоим словам, но я считаю это ошибкой. Я хотела помочь Анне и без твоих долгов. Имея выбор. На мне и так много ответственности, не находишь? Я не магия. Я не волшебный эликсир. Я вообще не знаю что я. Я тронусь скоро, Себастьян. Вся эта магия сводит меня с ума, а ты только о ее пользе и думаешь. Ты. Единственный, кто знает, что со мной происходит, — она быстро промокнула глаза рукавом. — А хорошо ты это придумал, кстати. Правда, отличный план. Только ты сам же все и испортил, забыв о том, что в его центре «нестабильная» я.       Себастьян замер и долго буравил пол, на деле не различая ни одного очертания. Слова, потом и предложения неохотно пробивались через оборону главной цели. Когда заколола вина, он начал понимать. Когда Тринити, уходя, сорвала с рыцаря латную перчатку и швырнула ее в стену, он, вероятно, понял. Что-то мерзкое и мучительное заставило его почти прокричать.       — Постой!       Тринити коротко глянула назад.       — Это был очень долгий день, и я его не выдерживаю. Тебя тоже. Больше всего я хочу лечь и не видеть тебя хотя бы до завтрака.