Одержимые тьмой

      Очередная бессонная ночь оставила щекам впалые полосы смятой простыни. Лоб заволокло болезненными помехами, и мысли обуглились плотным слепком обожженной глины. Вокруг лавра, плотно прижимаемого к груди с первого шороха в коридоре, беспомощно ссохлись онемелые пальцы. Пришлось долго разминать затекшую за пару часов сна шею — подушка удивительным образом оказалась зажата между тумбой и матрасом. Тринити нехотя оставила тепло постели, и головокружение тут же пригвоздило ее к витому столбу.       — Вингфильд, еще раз будешь так шуметь, и я задушу тебя этой подушкой!       Возглас не без труда обозначился знакомым голосом. Макдауэлл сердито трясла высвобожденной из ловушки наволочкой.       — Завтрак закончился, а ты в сорочке, — прошипела Вайолет, покидая спальню. — Всем бы такую беспечность!       Многообещающее начало дня.       Тринити припала к зеркалу, сквозь мутную пленку отыскивая собственные черты: непроходящие синяки расползлись уже на половину лица, поглотив своей серостью и голубизну глаз, и веснушчатую россыпь; пестреющие сухостью губы слились с синеватой бледностью, отчего их хмурый изгиб походил на рисунок масочника. Тринити усердно истерзала гребнем нелепый узел волос и, когда слух переполнился иллюзорным перестуком часовых шестеренок, метнулась к сундуку.       С должным воодушевлением отодвинув стопку стесняющей формы, она нащупала на дне шерстяные кюлоты. Вслед за ними на кровать порхнули кремовая рубашка с пышными шнурованными рукавами и вязаный жилет, немало истрепавшийся за годы носки. Вытянутые петли, потемневшая ткань, местами протертая до кальки — вещь, призванная удержать связь с той, кто еще верил в заветный свет ночного неба. Тяжелая древесина едва не казнила прижатые к сундуку фаланги, когда затерявшееся среди белья прошлое впилось в невидящий взгляд: змеи библиотечной мантии маняще сверкнули серебристыми клыками. Тринити щелчком лишила ткань фибулы и, точно боясь утопнуть в незримых чарах, торопливо отдернула руку.       Одевшись и закрепив поясную сумку, она напоследок накинула факультетский шарф и приложила к нему вытянутую из складок одеяла палочку: зеленые полосы сменились песочными. Шестеренки теперь оглушали ожесточенным боем, и Тринити выскочила из комнаты, уже на ходу затягивая пряди в неаккуратный пучок.       Желание скрыться под дезиллюминационной вуалью преследовало ее вплоть до Южного выхода. Среди встреченных то и дело мелькали раздраженные слизеринки, и Тринити бредила гнавшимся за ней презрением: душные улицы Блэнавона загородили школьные коридоры металлической вонью и силуэтами, пророчащими враждебность. У облупленных ворот завода поджидала девчонка из Кардиффа, прыскающей желчью навязывающая зудящее «маглово отродье». Та, повыше задрав нос, молча отошла в сторону, и завод за ней вырос в Часовую башню. Завидев внутри Люкана с парой сомнительных дуэлянтов, Тринити, соревнуясь с расторопной предприимчивостью Шумсби, поскорее выбежала во двор.       Белый свет ранил раскрасневшиеся веки, но одарил необходимой трезвостью ума. Достаточной для того, чтобы с легкостью отыскать полусогнутую фигуру Сэллоу. Себастьян в полудреме сросся с вытянутой мордой фестрала, ласково приобнимая ее шершавые кости. В светлом свитере и коричневых брюках он выглядел почти незнакомцем. Приблизившись, Тринити непроизвольно хихикнула, созерцая прелестную безмятежность момента. Разбуженный Себастьян, потягиваясь, сладким тоном протянул.       — Выглядишь как инфернал.       — Кто?       — Если не будешь знать, это не прозвучит как оскорбление, — он зевнул. — Думал, не придешь.       Тринити легонько стукнула его и указала на циферблат башни.       — Я совсем немного задержалась. А ты, смотрю, уже нашел мне замену? — она кивнула в сторону статуи.       Себастьян похлопал фестрала по темени.       — Это Фригги.       — Фригги, значит…       — Хотел назвать Тринни, но раз ты все-таки здесь… Кстати, — он вытянул из сумки нечто, завернутое в белую ткань. — Это тебе. А то еще свалишься после пяти шагов.       Из свертка заманчиво пахнуло медом и корицей. Чуть приподняв салфетку, Тринити увидела аккуратные колечки яблок на золотистом тесте. Глаза заблестели благодарностью.       — Но есть придется по дороге. Наказание для опоздавших.

***

      — Ты, кажется, сказал «поедем»?       — Это вроде как фигура речи.       Озерный исток, опыленный платиновым туманом, невесомость тонущих в нем облаков, островные можжевельники и березы, едва тронутые золотом сентября. Тринити знала, почему осенняя промозглость обратилась бездымным пламенем костра, отчего мимолетное содрогание природы распаляло сентиментальный трепет, и по какой причине все существо вмиг исполнилось наивной веселостью, стоило преступить порог Хогвартса. Наконец она покинула ставшие родными стены не из отчаяния и суеверного ужаса, не в бесцельном побеге от фантомной опасности и даже не из-за молящих слез сестры. То, насколько она открыта перед врагом, будоражило еще сильнее. Так ощущается свобода. И именно ей хочется заполнить безжизненную пустоту внутри.       Себастьян был до жути разговорчив, словно бывшая его мрачность осталась в ученической мантии. Идя впереди, он без устали рассказывал о Статуте, глиноклоках, отделах Министерства, любительнице гореть на кострах… Пара десятков минут в классе Истории магии подействовали на Тринити убедительнее зелья сна без сновидений и вдобавок превратили дубовый стол в пуховую перину. Неужели Себастьян так внимателен на занятиях Бинса? Разгадка, впрочем, оказалась чересчур проста.       — Я узнал про существование книг. Сплю на занятиях, читаю ночью.       Довольно скоро стало ясно, зачем стоит купить метлу. Ноги уподобились сапогам, став негнущимися и совершенно неощутимыми, а камни и скользкий мох под ними воспринимались теперь небольшим разнообразием на пути к переломам. Неусмиримые порывы ветра преследовали их от Нижнего Хогсфилда: идти вдоль реки было безопаснее всего, и природа настойчиво навевала морозную свежесть воды. Сперва Тринити наслаждалась стальными волнами русла, переливчатыми иглами елей, сомкнувшихся в исполинскую темень лесов, даже бесконечной болтовней Себастьяна, но усвоенной красоте Долины суждено было сомкнуться в пронизывающий холод, оставляющий реальности смотрящего лишь ориентир на карте.       Шарф в очередной раз сорвался с плеч, и Тринити, дважды обмотав его вокруг шеи, намертво скрепила концы припрятанным удавом. Себастьян заинтересованно покосился на фибулу.       — Слизеринка, — усмехнулся он. — У Оминиса украла?       — У Салазара, — прохрипела Тринити и, не удержавшись, зашлась кашлем.       — Замерзла? Чего не сказала?       — Я думала, это очевидно.       — Нет, не очевидно, — недовольно вздохнул он. — Иди сюда. Давай руки.       Несколько замявшись, Тринити неуверенно протянула ладони.       — Мерлин… Трин, сними перчатки.       Едкая дрожь мелкими зубьями вгрызлась в отнявшиеся конечности. Это было не привычкой, не ритуалом, но выжженой клятвой, непреложным обетом, сулящим неминуемую гибель в осколках собственного безрассудства. Половину прожитых лет надежда стыла в истертой лайке, верно стягивающей пальцы. Это ее часть. Содрать которую можно лишь в одиночестве за замко́м.       Замершее дыхание участилось до отчуждения сознания: она не знала. Не знала, зачем все годы после безотказно прячет пальцы за непрочной броней. Так было нужно, и подвоха в слепой убежденности не существовало. Однако вездесущая чернь стерла очередной ответ, не оставив памяти ни намека на чертову правду. Забвение кровожадно сжирало разум. Снова.       — Эй, я же не прошу избавиться от них навсегда, — Себастьян наклонился к Тринити, вглядываясь в остекленевшие зрачки. — Трин, ты тут?       — Я сниму, сниму…       — Пожалуй. Но сначала объяснишь, когда и как я научился невербальному Арресто Моментум.       Она сжалась, сверля неопределенную точку вдали, и отсутствующе прошептала.       — Ноэн.       — Это шифр?       — Это имя, — Тринити повернулась к нему. — Так звали мою сестру.       Прошедшее время впилось отравленным клинком. Себастьян коснулся незаживающей раны, что неустанно гноилась болиголовым ядом, вскрытая кошмарной, но неоспоримой истиной: Анна умирает. Она может умереть. Он смотрел на Тринити, заранее принимая еще не высказанное отчаяние, раскалываясь надвое в понимании, что ей досталась худшая на свете участь.       — Себастьян, я скоро сойду с ума, — голос изломился сдавленным плачем. — Я ни черта не помню. Вижу знакомые вещи, но в голове пустота. Я видела сестру в Запретной секции. Как призрак… Себастьян, я не помню ее. Почти ничего. Помню, что мы делали. Но какая она… Я помню ее смерть, и мне больно. Чертовски. Но как-то не так. Будто я знаю, что должно быть больно, но… Но не могу это чувствовать. По-настоящему. Я просто… Не помню себя… Не помню себя… Треклятый Блэнавон, миссис Тимид, но ничего до смерти Ноэн. Ни черта. Ее урода-мужа. И ни черта…       Она глубоко вдохнула и запрокинула голову, успокаивая невольные слезы.       — Честно, мне страшно. Магия, все эти Ранроки и… Черт. Какие-то придурки что-то от меня хотят. А я не знаю кто я. Не могу не думать… Я не замечала эту хрень, пока не увидела древнюю магию. Из-за которой я… Мне страшно…       Себастьян в безотчетном порыве обхватил Тринити и крепко прижал ее к себе. Впервые он видел в ней не сумасбродное пожарище, но ослабелый, дрожащий на ветру огонек, в превозмогании стихии не позволяющий себе угаснуть. Древняя магия представлялась ему трофейным орудием, заржавелым ключом величия, способного изничтожить любые потери. Неуловимо жаждущий дотянуться до этой силы, Себастьян не допускал, что фимиам ее разрушения может скользнуть внутрь.       С покровительственной строгостью он проговорил.       — Так. Мы со всем разберемся. С памятью, гоблинами и прочей херней. И заканчивай делать то, что ты сейчас делаешь. Поплачь нормально. Я высохну.       Тринити растерянно сомкнула руки на его спине и уткнулась в колючий свитер. Отдаваться эмоциям было невыносимо, как-то неправильно, но поток застоявшегося смятения незамеченным излился на подставленное плечо. Судорожные всхлипывания потихоньку сходили на нет, пока Себастьян заботливо заправлял выбившиеся пряди ей за ухо. Вместе с легкостью пришло опустошение, необходимое, нежное, меняющее краски.       Тринити медленно отстранилась и, смущенно избегая взгляда, с решимостью стянула перчатки. После неразборчивого шепота из палочки Себастьяна вырвался согревающий воздух. Ладони приятно закололо.

***

      У Айрондейла стало теплее. Солнце, заставляя щуриться под озорными лучами, игриво забродило по щекам и носу. Ютившиеся вдоль серпантина лютики и душистый клевер вытянулись навстречу янтарному свету, и безмолвие прогулки сопроводилось негромким шорохом зелени. Скоро из-за горизонта должна была выплыть старая мельница, а значит, большая часть пути пройдена.       Вдруг Себастьян замедлил шаг и жестом притормозил Тринити.       — Тот тип впереди не кажется тебе подозрительным?       — Что ты имеешь в виду? Не только мы бродим между деревнями, если ты не заметил, — устало проворчала она.       — Я имею в виду, что он взялся из ниоткуда и слишком похож на…       Заканчивать не пришлось. Фиолетовый сгусток энергии скользнул по периферии зрения, и сомнения исчезли: их ждали. Не сговариваясь, они спешно встали спина к спине, мертвой хваткой вцепившись в палочки.       Сверкающий треугольник чар вмиг замкнул их в смертельную ловушку. Тринити дрогнула перед алым всполохом, и запоздалый щит не успел сомкнуться: зарделая кожа предплечий тотчас зашлась кровянистыми волдырями. Тишина пропала в надрывном вое. Ослабив Тринити колкими атаками, маревый силуэт мчался к ней кровоточащей убитым солнцем тенью. Прерывистыми вдохами она вжалась в единственное спасение, опрометчиво помешав Себастьяну — его заклятье вонзилось в камень. В расплате утраченная защита приняла вид остроносых сапог.       — Досчитай до трех и примени Инсендио, — шепнул Себастьян.       Заклинания слились в двухголосом крике: кольцо излившейся жаром волны оттолкнуло опаленные костюмы врагов. Пользуясь вырванными секундами, Тринити сдернула перчатки — вены изожглись гремящей злобой.       — Конфринго!       Бандит с треском врезался в древесину. Восстановившись, Тринити пальнула еще раз, с наслаждением наблюдая ярость близкого взрыва. Мертвец. Из крови и плоти. Миазмы вожделенной гари истравили ее зазорным велением, и Тринити поравнялась с обгорелым деревом. Опьяненный той же заразой, Себастьян, нависнув над обездвиженным врагом, искал оружия в напряженных кулаках, не замечая ее оторванности. Испорченная пластинка проигрывалась снова и снова: познай томительную негу украденной жизни.       Земля забила ноздри. Челюсть свело от резкого удара. Ломота костей, оставленная Десцендо, усиливалась невозможностью сделать вдох. Раны загорелись от соприкосновения с почвой и грязной тканью. Что-то острое впилось в живот. Незримый схватил ее лишенные ленты волосы и дернул в сторону, одновременно перевернув туловище, сбросив с чего-то твердого на истоптанную траву. Долгожданный кислород. Он смял ее щеки почерневшими пальцами. Омерзительный оскал пробивался даже сквозь маску. Леденящее касание палочки на горле, подобное наточенному лезвию — как знакомо. По лицу и ключицам, словно черви, поползли синие жилы, точно каждый сосуд налился глубинами Черного озера. Мышцы обмякли обессилевшим гипсом.       — Впредь девочка будет вести себя хорошо, да? Рук…       — Депульсо! — грянул Себастьян. — Брахиабиндо!       Путы накрепко стянули рухнувшего мужчину. Его заклятье растворилось, оставив за собой ознобную слабость. Себастьян рывком помог Тринити встать и указал на связанного.       — Это твое.       Тринити мечтала вжать эту морду в болотную грязь. Потоптаться на голубом жилете, размяв кости в муку. Но вместо этого она остервенело поглотила сотканную из редких крупиц сферу и высвободила исполненный ненависти магический разряд. Привычное разрушение прыснуло мерклой искрой, тряхнуло недвижимое тело коматозным сном и смешалось с омраченным запахом леса.       Себастьян брезгливо полоснул заклятьем жилистую шею бандита.       — Надо идти, — он передал Тринити бутыль, обмотанную бечевкой. — Здесь может быть целая свора.       Тринити всматривалась в трупную серость, лихорадочно крутя палочку.       — Моя магия…       — Я. Сказал. Идем!

***

      — Курс боевой магии. Запомни, наконец, самое тупое правило: не отвлекаться на всякую херню. Второе правило: не умирать от того, что отвлекаешься на всякую херню. Третье: не заставлять постоянно спасать себя, пока отвлекаешься на…       — А я думала, тебе нравится меня спасать.       — Что б тебя, Вингфильд… Пей уже, а то выглядишь как пережаренный бекон.       Тринити тошнило. Привкус почвы, жженных тряпок и ржавчины на языке. Грязь, облепляющая настолько, что начинаешь верить в свою гнилостную суть. Он подкрался, швырнул прямо на труп, как в общую могилу без мемориала. Поиздевался вместо заклятья в спину. Серная вонь прикосновений еще дымилась фантомными отпечатками на коже. Засаливала волосы. Больше всего хотелось очиститься от этой вони.       У самого Айрондейла они, наконец, остановились. Тергео скрыло последствия недавней битвы, и дышать стало чуть легче. Тринити наколдовала новую ленту.       — Зачем убивать нас средь бела дня? — оживилась она. — Что можно снять с учеников? Шарфик?       — Это были Пепламбы, приспешники Руквуда. Я, полагаю, просто мусор, а вот ты им нужна была живой.       — Ага. Почувствовала это всей глубиной души.       — Он не убивал. Это проклятье полной парализации.       — Откуда ты все знаешь? — буркнула она и задумчиво потупилась. — Хотели доставить Руквуду… Ну, конечно. Как вещь.       Дальше они шли молча. Озвучивать вопросы, мечущиеся подобно надоедливым пикси, не было смысла. Теперь, оставив чувства позади, Тринити тонула в чрезмерных раздумьях. Неужели магия иссякла? Ушла от недостойной? Может, она просто не умеет ей пользоваться? Собрала мало энергии? Но все было как раньше: гнев, необходимость защиты, наполненность силой… Она шагала вслед за Себастьяном, как призрак, пока тот здоровался с жителями и обворожительно беседовал с Альтеей, перенимая кувшин и ароматную корзину с полосками яблочного пирога.       Рябь расслабления навалилась блаженной дремотой, когда они опустились на ограду за домами. Живопись местности побуждала смириться с несовершенствами мира: шумящий каскад водопада в обрамлении скал серебристой пеной будоражил зеркальные воды, а в глубинах каньона угасала разноцветная радуга. Простое волшебство. От яблочной сладости жизнь казалась чуть лучше — стенания души на время укрывались далеким приятным занавесом. Пирог Альтеи был еще вкуснее, чем в Хогвартсе. Хотя, возможно, дело в голоде. Долгий день яблочного пирога. Сколько всего произошло за это время.       — Это мой любимый, — с деланным равнодушием пробормотала Тринити.       — Значит, я угадал?       Она взяла еще кусочек и напористо придвинулась к Себастьяну.       — Кто такие инферналы?       — А?       Спустя мгновение Себастьян залился смехом.       — Прости, Трин. Это ожившие мертвецы, — он старался сдержать улыбку. — Сейчас ты похожа на него еще больше.       Тринити толкнула его и засмеялась тоже.