Среди теней Инферы

Тишина пала на помещение столь неожиданно, что в первый миг нити растерянности оплели Лаэртиусу разум. И лишь тогда, когда, ставший родным, глубокий грудной голос Мастера разбил воцарившееся беззвучие, лейтенант Лайт позволил себе облегчённо выдохнуть и развеять, созданную вокруг себя, огненную защиту.   — Тебя долго не было! — генерал Белых Рыцарей Стефирон Гото белым хищным копьём возвышался над своими спутниками, а пытливый, дробящийся разнотонными оттенками, драконий взор замер на вытянувшемся перед ним по струнке ученике.   — Обстоятельства несколько изменились! Пришлось задержаться! — одарив в ответ облегчённой улыбкой, отозвался Лаэрт, кивнув в сторону распластавшейся рядом туши таинственного зверя и только сейчас вспомнив о исходной цели своего визита. В Зал Обработки и Модификации Икстерия Лайт пришёл за экс-минералом для наставника так же, как и Неллидара Вейгер для своего командира. Вот только кристалл, предназначавшийся для генерала Белых Рыцарей, был проверенным, многократно испытанным и стабильным ресурсом, добывать и усиливать который лучшие умы Королевства научились уже давно, равно как и военные — использовать.    Лаэртиус знал, что минералы икстерия произрастали в Амарильских Джунглях подобно большим кристальным цветам и так же, как и они, имели корни, стебли, бутоны и листья. Но именно в бутонах, в самых сердцевинах пылали отвердевшие магические сердца, с помощью которых заклинатели, не владеющие определёнными видами чар, подчиняли недоступную им магию. Так маг огня, не способный заклинать стихию воды, использовал икстерий, чтобы кровь океанов и рек даровала ему свою силу. Таким же способом можно было получить благосклонность и других видов волшбы — саботажной, целительной и защитной, но превыше других военными всё же ценились атакующие виды икстерия. А если те совмещали в себе сразу несколько типов магии, то были поистине бесценными.   О том, что существует экс-минералы, способные преображать тело, Лаэртиус ни разу не слышал, хоть и регулярно посвящал своё время изучению свойств этих удивительных кристаллов, с которыми ему уже не раз доводилось взаимодействовать. И хотя у сына Джека была многообещающая предрасположенность к чарам огня, он не отказывался от возможности усиливать свои пламенные таланты с помощью икстерия.    — Это видно… — чародейка воды за спиной Мастера в недовольстве скривила по-детски округлое лицо и сложила миниатюрные руки под маленькой, едва заметной под золотой формой, грудью. Розовые пуговицы глаз щурились в неудовольствии, россыпь голубых звёздочек на смуглых цвета кофе щеках переливалась в белом свете люминесцентных ламп, а правая нога крутобёдрой дочери пустынь отстукивала, раздражающий слух, ритм. Что именно вызвало у лит’лии негативную реакцию — учинённый ли погром или же то, что её услуги не потребовались — неважно. Её слова и манерная поза были слишком вызывающими для той, кто стояла подле командира элитного подразделения. — Генерал Гото, как видите, икстерий воды не является причиной происшествия, а потому и обезвреживать мне здесь определённо нечего! Разрешите покинуть помещение?   Атакующие экс-минералы имели одну весьма занимательную особенность — сотворённую с помощью них магию можно было нейтрализовать только такой же магией. Поэтому внутри Залы Обработки и Модификации Икстерия и находились сейчас заклинатели всех атакующих стихий — если бы в помещении случилось затопление в результате активации экс-кристалла воды, то только тот, кто владеет водными чарами или же имеет при себе такого же вида икстерий смог бы остановить разбушевавшуюся стихию. Тоже самое касалось возгорания, разрастания камня, вспышек молний и разгула ветра. И в редчайших случаях — льда.   — Гвинер, потрудитесь задействовать свои исцеляющие чары в отношении метаморфного существа! Необходимо понять, насколько была сильна саботажная магия и сколько усилий нужно будет приложить, чтобы её снять! — не оборачиваясь, приказал заклинательнице воды генерал. Вообще-то, его нахождение в стенах исследовательской залы лишало необходимости присутствия всех остальных его спутников, поскольку Первый среди Белых Рыцарей в виду своего возраста и высокого статуса владел всеми видами атакующих и поддерживающих чар. А потому и справиться с магическими катаклизмами, какими бы те ни были, Стефирон мог сам, как мог он исцелить, наложить защитные заклятия или же саботировать все положительные эффекты от магии противника. Но, разумеется, в нынешних обстоятельствах и при наличии тех, кому должно было исполнять, возложенные на них обязанности, генерал не собирался принимать какое-либо участие. Мужчина уже оценил масштаб предстоящей работы и его экстренное вмешательство не требовалось, а потому справляться с последствиями, случившейся внутри помещения, неприятности предстояло тем, кого долг службы обязывал в данный момент это делать. — И поспешите, сонные чары не вечны!   Лит’лия побледнела, когда морозная сталь голоса генерала Стефирона обратилась против неё. А когда мужчина чуть повернул голову в её сторону, то Лаэртиусу и вовсе показалось, что она упадёт в обморок от столь острого внимания.    Не упала. Но зато вся спесь сразу же сошла с её лица, будто шелуха, а сама колдунья водного элемента и, как оказалось, знахарка низшего ранга поспешила выполнить приказ и таки попыталась определить, какими заклинаниями или же зельями можно было вернуть Неллидаре её человеческий вид. И… ведьме действительно нужно было спешить, ведь минералы икстерия, творящие защитную, саботажную и исцеляющую магию, ограничений по снятию рождённых ими заклятий не имели и, напротив, были склонны к само нейтрализации через определённый период времени, что прямо зависело от окружающей среды. Внешняя среда, в которой спала Неллидара, была вполне благоприятной для продолжительного действия сонной магии, но изменённый метаморфозой организм, являющийся внутренней средой, мог поспособствовать ускоренному распаду заклятия экс-кристалла.   — Генерал Гото, по результатам диагностики физического состояния рядового Кираль Тэйлор угрозы её жизни и здоровью нет, однако она находится в состоянии глубокого сна, вызванного тем же ресурсом, что усыпил метаморфное создание! — голос профессионального медика, облачённого в наглухо запахнутую изумрудную мантию, зазвучал как раз в тот момент, когда минутное облегчение Лаэртиуса сменилось на его же беспокойство за младшую по рангу. — И на основании того, что концентрация сонных чар в крови девушки на порядок выше даже при учёте её габаритов относительно габаритов существа, могу с уверенностью сказать, что причиной её погружения в царство Морфея стало неумение пользоваться саботажным экс-минералом!    Кристаллы икстерия, в зависимости от типа обработки и собственной природной реакции на внешние раздражители, активировались по-разному. Одни самородки могли использоваться многократно и, пропуская через себя энергию магического ядра чародея, творить заклинания до своего полного истощения. Другие минералы срабатывали, подобно гранате с сорванной чекой, и, единожды нанеся урон, распадались прямо во время высвобождения своей разрушительной силы.   Икстерий, прилетевший в руки Кираль, как раз был второго типа, и счастьем для девушки было то, что кристалл не разорвался у неё в руках подобно осколочной мине, а просто обратился в сны творящий дым, растаяв, будто снежинка, а иначе могло сложиться так, что Зал Обработки и Модификации Икстерия Кираль могла покинуть вперёд ногами.    — Что скажите насчёт крыльев кадета? — уточнил генерал, мельком взглянув на крайне неудачную позу, в которой лежала Тэйлор и которая при меньшей удаче могла стать фатальной для нежных «лепестков», вырастающих за спиной только у настоящих фей.    — Целы и абсолютно невредимы! — отчеканил целитель и провёл рукой по изумрудному краю капюшона, будто желая удостовериться, что тот по-прежнему скрывает его лицо, и обратился к стоящему рядом магу земли — высокому, кареглазому господину с нефритовой кожей и очень суровым выражением лица, которое не мог сгладить даже смешной на вид розовый ёжик волос. — Капитан Фелдкрофт, окажите услугу и помогите мне изменить положение тела рядового!   На этих словах Лаэртиус метнулся в сторону Кираль, будто просьба целителя предназначалась именно ему.    — Стой, лейтенант! — рука Мастера опустилась сыну Джека на плечо и удержала на месте. — Здесь справятся и без твоего участия!   Мастер был, безусловно, прав, и потому пришлось подчиниться. Лаэртиус закусил губу в попытке побороть разгоревшееся волнение. Несмотря на то, что была озвучена положительная оценка состоянию здоровья Кираль, Лайту казалось, что медик обнадёжил присутствующих намеренно. И это пренеприятнейшее ощущение преследовало лейтенанта вплоть до того момента, пока его вынужденная напарница не пришла в себя. Случилось это в медицинском крыле, куда обоих героев Залы Обработки и Модификации Икстерия отправили в последствии. И хотя Лаэртиус не пострадал совершенно, а все необходимые врачебные процедуры, проводимые при возникновении угрозы попадания токсина в организм, ему пришлось пройти. В конце концов, дым, образовавшийся в следствии возгорания пахучей железы Неллидары, был ядовитым и было неизвестно, когда его разрушительное влияние настигнет поражённое им тело.   — Ты очнулась! — голос Лаэртиуса дрогнул от накатившего облегчения, когда Кираль, наконец-то, разлепила веки. — Богиня! Как же ты меня напугала!    Соблюдать формальности у Лайта не было ни желания, ни сил. Да и разве же можно было это делать после того, что они с Кираль пережили? Да, они были знакомы всего несколько минут, но эти минуты сблизили их настолько, как порой годы не могли. Так Лаэртиус думал…   — Мы победили? — растерянно выдала Тэйлор первое, что пришло на ум.   — Ты обезвредила Неллидару сонными чарами! Она до сих пор находится в царстве Морфея! — отчитался лейтенант и одарил партнёршу счастливой улыбкой.   — Оу! Пф… ну и пусть дрыхнет дальше! Век бы не видела эту синерову задницу! — Кираль шкодливо ухмыльнулась в ответ.   — Я — Лаэртиус, кстати!   — Да… — девушка медленно кивнула. — Я знаю… Богиня! Поверить не могу, что билась в паре с учеником генерала!   После этих слов резко наступила пауза.   — Тебя это напрягает? — не зная, как трактовать слова Тэйлор, уточнил Лаэрт.   — Шутишь? — очи Кираль расширились от удивления. — Да о такой возможности можно только мечтать! Я по-настоящему везучая!   — С этим не поспоришь! — в ответ на вопросительный взгляд, Лайт пояснил. — Икстерий распался у тебя в руках, не причинив никакого физического урона, а сама ты растянулась на полу в такой позе, что вполне могла сломать крылья! Но не сломала! Богиня! Я чуть с ума не сошёл, пока медик тебя осматривал!   Брови Кираль сошлись на переносице, а сама она изумлённо выдохнула:   — Ты… Вы волновались за меня, лейтенант?   — Можно обойтись и без формальностей! И… да, я волновался за тебя, Кираль! — бирюзовый взор сына Джека наполнился доселе невиданной серьёзностью. — И я рад, что ты не пострадала!    Ответить на это откровение Тэйлор ничего не успела, поскольку их с Лаэртиусом диалог был прерван крайне недовольным медиком, неожиданно возникшим у лейтенанта за спиной.   — Молодые люди, я, конечно, дико извиняюсь за то, что вмешиваюсь в ваше счастливое воссоединение, но мне необходимо осмотреть рядового Тэйлор! А вам, лейтенант, если меня не обманывают ваша медкарта и висящие над кроватью рядового часы, пора отправляться на профилактическую процедуру, обязательную для прохождения! — в тоне молодого лит’лия не было ни капли сожаления, а сам он, будто состоял из острых углов, о которые было невозможно не порезаться. Такой же низкорослый и хрупкий на вид, как и все представители его расы, он неприязненно щурил свои маленькие, будто золотые пуговицы, глаза, на которые падала густая белая чёлка, ярко контрастирующая с шоколадным оттенком лица.    — Я загляну к тебе позже, Кираль! — мягко изрёк Лаэртиус и поднялся с корточек, на которых сидел всё то время, что длилась его с Тэйлор беседа. Стульев подле кроватей в мед блоке станции «Вистерия» никогда не было, что каждый раз вызывало недовольство у посетителей, но главный медик и слышать ничего не хотел о перестановке внутри его владений, а потому гневные речи каждый раз им успешно игнорировались.   — Наконец-то! — пренебрежительно буркнул лит’лий и приблизился к Кираль.   — Обещай, что придёшь! — крикнула девушка охрипшим от натуги голосом.   — Обещаю! — чуть обернувшись, откликнулся Лаэртиус и всё-таки направился в пункт своего назначения.   — Я буду ждать! — прошептала Тэйлор, расслабляясь…   ***   Полгода спустя. Настоящее.   После того насыщенного на события дня Лаэртиус пересекался с Кираль ещё несколько раз и с уверенностью мог утверждать, что в сердце его впервые за время службы начали зарождаться первые ростки нежности, свойственные начавшему влюбляться человеку. Но время было беспощадно, и о светлом прекрасном ощущении пришлось надолго забыть. И вот спустя шесть лун разлуки Лайт увидел Кираль снова, и сердце в его груди на её присутствие вновь отозвалось тем неизведанным и забытым чувством, какого он раньше ни к кому не испытывал. Но Кираль… Кираль изменилась. И уже была не той, кого он помнил...   — Может уже прекратишь на меня пялиться? Я тебе не какой-то экспонат! — огрызнулась Тэйлор, поднимаясь.    Лаэртиус отвернулся, скрывая внутреннюю боль, и, задавая движению темп, прошествовал вперёд. Раз уж его напарница встала — значит догонит. Если не желает вести себя достойно — её право, однако и учтивости в ответ пусть не ждёт.   «Интересно, как скоро с неё собьют спесь?» — ответ на этот вопрос ученик генерала получил через час, когда они добрались до первого наблюдательного пункта, где их уже ждали разведчицы Густары, должные сопроводить их до лагеря новичков.    Лейтенант Дженезми Каин была немногословной, и ничего нового из того, что во время инструктажа было озвучено капитаном Моксом, Лаэртиус и Кираль не услышали. А потому последняя, не особо задумываясь, что говорит, буркнула пренебрежительное: «Будет скучно!»   Ответ на подобную дерзость последовал незамедлительно.   — О! Вы действительно так считаете, капрал? Что ж, позволю себе преждевременно уточнить для вас одну деталь: вашей задачей будет не только защита юных «хищников» от вельту, но и предотвращение в их нестабильной «стае» разного рода инцидентов, которые непременно будут возникать между ними в ходе выяснения, у кого из них клыки острее, и кто будет распоряжаться самой крупной дичью! — мило улыбнувшись, изрекла разведчица и в уже более грубом тоне пояснила. — Короче, разнимать мелких будете, капрал! Для их нужд была выделена целая зона, простирающаяся на восемь миль в длину и ширину! И я думаю, что это расстояние является достаточным, чтобы вам не было скучно!    Кираль едва не поперхнулась воздухом от подобной подробности. Нет, Дженезми конечно упомянула в начале их беседы, что некоторые детали операции будут озвучены только во время общего сбора, когда объявятся все участники охоты на агрессивного оборотня, но то, что одной из этих деталей будет именно слежка за порядком в рядах новичков — этого Кираль точно не ожидала.    Лаэртиуса же слова Каин нисколько не смутили. Он, будучи «хищником», предполагал, что помимо роли охотника за конкретной целью ему придётся примерить и роль надсмотрщика, должного не допустить самого страшного, что могло случиться в Кровавую Луну — гибели одного новичка от клыков другого.   «Я надеюсь, что инстинкт самосохранения не покинет Хинату, и она не полезет в пасть дракону!» — Лаэртиус горько усмехнулся собственной иронии и клятвенно пообещал самому себе, что даже если за сестру не вступится её даэмон, то он найдёт способ, чтобы сделать это самому. И даже нарушит приказ, если потребуется.   «Что заставляет тебя думать, что меченый сестры не появится?» — Лаэртиус не знал ответа на этот вопрос, однако смутное предчувствие того, что что-то определённо в эту ночь пойдёт не так, начало преследовать его с того момента, как он пересёк портал. И с каждой минутой это ощущение только возрастало.    — Р-р-раз уж мы закончили обмен любезностями, пр-р-редлагаю выдвинуться к пункту нашего назначения! — белая рысь Фелисити Зимна мягко вернула сына Джека обратно в реальность и с интересом воззрилась на него в ожидании ответа.   Лайт легонько кивнул, соглашаясь с предложением. Не стоило им терять время на долгие остановки, ибо путь до лагеря был неблизким.   «Богиня! Пусть это будет просто моя мнительность!» — напоследок подумал Лаэртиус и с этой волнующей мыслью последовал за густарскими разведчицами.   ***   Через три часа после полудня.   Совет между старшими офицерами Густарского лагеря новичков и участниками внеплановой операции по поимке вельту состоялся сразу же, как только все посвящённые оказались в пределах одной зоны, и Лаэртиус внутренне порадовался тому, что у него, явившегося в место общего сбора не в числе последних, было время, чтобы отдохнуть и морально подготовиться, потому что последовавшего далее абсурда он не ожидал.   — Мы не знаем, на кого именно нападёт вельту, но и обеспечить слежку всем новичкам тоже не можем! Они уже начали чудить, а что будет происходить, когда они разбредутся по всей Зоне Алого Пира, будет ведать одна лишь Богиня! — майор Золотых Щитов Айден Кайденко развёл руками в безнадёжном жесте, что очень удивило Лаэртиуса, ведь ему казалось, что человек подобного чина должен был продумать всё до мелочей.    — А я предупреждала вас, майор! Говорила о необходимости задействовать большее число магов земли и воздуха. И тогда вопрос о слежке даже не возник бы, как не было бы сложности в том, чтобы выследить Самин! — капитан Майла Макстон, не стесняясь, отчитала старшего офицера, гордо носящего здесь и сейчас статус «самого главного», и всем своим видом демонстрировала, что он, как профессионал, производил на неё прямо противоположное этому слову впечатление.   — Командование посчитало, что имеющихся ресурсов достаточно, чтобы держать ситуацию под контролем, и то, что это на самом деле было далеко не так, никого не волновало! Генерала Стефирона Гото, приславшего в отместку своего ученика, — в том числе! — в ответ на выпад женщины изрёк Кайденко. И в тот же миг бирюзовые глаза Лаэртиуса полыхнули гневом — никто не смел отзываться в подобном тоне о его учителе.    Майор и старший инструктор в одном лице заметил, направленный на него, враждебный взор и скривился в отвращении — очевидно, любви к ученикам генерала Белых Рыцарей он не питал, о чём и поспешил донести:   — Щенки Стефирона все одной породы! Скалящиеся дворняги, считающие что раз крутятся подле его бриллиантового хвоста, то имеют право тявкать на всех без разбора!    То, что Лаэртиус тявкать не мог и в принципе не собирался, Айдена Кайденко совершенно не волновало. Его жилистые, облачённые в почерневшее золото перчаток, руки нервно впивались в тёмную древесину большого круглого стола, нашедшего себе временное место расположения посреди небольшой лужайки, усеянной бледно-голубыми цветами, сладкий аромат которых действовал подобно лёгкому дурману.    Живописное же место выбрал Кайденко для пункта принятия решений, но на этом, по-мнению Лаэртиуса, достоинства златовласого мужчины заканчивались. Командир, который позволял себе высказываться в крайне агрессивном, оскорбительном тоне в отношении тех, кого ему назначили в помощь для решения непростой задачи, в принципе не мог внушать уважение. Старший лейтенант Чёрной Стражи по-фамилии Близ, вероятно, был того же мнения, что и Лайт, и не побоялся его озвучить:   — Попридержите язык, майор! Если не хотите опозориться ещё больше!    И прежде чем, Кайденко успел ответить хоть что-то, в разговор вклинился четвёртый голос:   — Мы сможем выследить Самин и без участия магов земли и воздуха! Более того, я больше чем уверен, что она сама явится к нам в руки! Главное, не сбить её со следа!    Взгляды всех присутствующих сразу же обратились в сторону высокой фигуры, облачённой в красное кожаное пальто с золотыми перьями на плечах.   — Что вы имеете в виду, старший лейтенант Вейн? — озвучила общий вопрос капитан Макстон. — Поясните нам!   Разноцветные глаза младшего Феникса застыли на рыжих металлических набойках, которые впивались в кожу белых беспальцевых перчаток и которые в очередной раз поймали отражение бледного веснушчатого лица. Взор Диего Вейна казался пустым, безжизненным и бесконечно усталым, будто на его плечах лежала непомерная ноша, которая хоть и не согнула его острые худые плечи, но вытягивала из него саму жизнь. Долгую минуту он молчал, подбирая слова для ответа, чем неимоверно выводил Кайденко из себя, но когда тот уже хотел обличить своё недовольство в слова, Диего, наконец, разомкнул свои бледные тонкие уста:   — Самин Руссо и Хината Лайт, насколько мне известно, некоторое время находились в паре во время прохождения первого полевого испытания и оставляли магические метки на своём участке поиска, чтобы не заблудиться! — Диего окинул присутствующих спокойным взором, дабы убедиться, что эта информация известна всем собравшимся. — Магические следы рассеиваются долго, а если метки принадлежат разным магам и находятся близко друг к другу, то их волшба начинает смешиваться в процессе распада! Прошло уже достаточно времени, чтобы это начало происходить с метками кадетов! Самин, даже будучи вельту, будет чуять собственную магию, а вот чужеродная примесь внутри неё наверняка заинтересует её больше!    Младший Феникс вновь замолчал, застыв в ожидании ответа. Первая, весьма своеобразная реплика раздалась спустя минуту, и принадлежала она, разумеется, майору Кайденко:   — Долбанные Лайты! В каждой бочке затычки!   Судя по тону и самой формулировке, павшей с маслянистых губ, старший инструктор ненавидел не только учеников генерала Стефирона, но и имел какой-то зуб на представителей семьи Лайтов.   — Майор! Ещё одно подобное высказывание, и вы перестанете быть главным в этой операции! — сверкнув глазами, отчеканила Макстон и, делая над собой недюжинное усилие, чтобы не навалять этому невыносимому мужчине прямо сейчас, повернулась к Диего и задала ему ещё ряд вопросов: — Признаюсь, я не сталкивалась с подобной практикой, а потому спрошу прямо: какова вероятность того, о чём вы говорите, старший лейтенант? Какова вероятность того, что Самин последует именно за кадетом Лайт, игнорируя всю прочую дичь?   На лице младшего Феникса отразилась тень задумчивости, однако на этот раз ответ последовал намного быстрее:   — У кадета Лайт очень аппетитная магия, а оборотни такого типа, как вельту, выслеживают прежде всего добычу с сильным магическим потенциалом, да и отпечаток собственной волшбы внутри чужой Самин будет воспринимать, как метку, оставленную ею на дичи! Иными словами, Руссо будет из кожи вон лезть, чтобы отыскать источник примеси! И должно случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы она изменила своё решение!    Лаэртиус шумно выдохнул — его младшую сестру хотели использовать, как приманку, и самое отвратительное было то, что никто даже не пытался воспрепятствовать этому. А сам он не мог. Его уста были закрыты драконьим ликом, и разомкнуть их он сможет лишь тогда, когда станет обратно человеком.   — Мне не очень нравится перспектива использовать кадета Лайт, как наживку! Но… полагаю, что другого выбора у нас нет! — капитан Макстон посмотрела на Лаэртиуса извиняющимся взглядом, но тон её звучал уверенно.    — Осталось только убедить в подобной необходимости меченого девушки, который, на минуточку, как-то сильно опаздывает! — подала голос до сих пор молчавшая Тэйлор, и Лаэртиус был благодарен ей за это замечание. Будь наречённый сестры сейчас здесь, и присутствующим, возможно, пришлось бы искать альтернативу их «гениальному» плану.   — Как и остальные даэмоны! Странно! Мне казалось, что они должны были прибыть в лагерь одними из первых! — продолжив мысль Тэйлор, вымолвил Близ.    Рыжая, усеянная росчерками белых молнией, голова Диего качнулась из стороны в сторону в отрицательном жесте, а сам он заявил:   — Наречённые даэмонов и даэмонит того состава новичков, что находится сейчас здесь в Густаре, ещё не встречались со своими парами Первыми Взглядами, а потому в эту Ночь Кровавой Луны путь даэмонам и даэмонитам к своим меченым закрыт!    Кираль вскинула бровь в удивлении, не совсем понимая значение только что сказанных слов, и уточнила:   — В каком это смысле — путь закрыт? И о каких это таких Первых Взглядах идёт речь?    Диего, понимая, что не все окружающие могли быть осведомлены о тонкостях даэмонова обручения, снизошёл до пояснений:   — Первая встреча даэмона и его наречённой, несущих на своих руках одинаковый узор, неминуемо заканчивается Первым Взглядом, который укрепляет между ними связь и формирует тот самый Зов, обязывающий даэмона защищать свою пару от любой грозящей ей опасности! Этот же Зов в Ночь Алого Пира поёт в крови даэмона особенно сильно, и именно поэтому в Кровавую Луну так опасно разлучать даэмона с его избранной! И предвидя, ваш следующий вопрос: Первый Взгляд в Кровавую Луну опасен вдвойне, ибо Зов становится невыносим настолько, что проще убить его источник, нежели пытаться справиться с ним, а что ведёт к смерти даэмоновой наречённой, вы знаете, капрал!    — Замкнутый круг какой-то! — покачав головой, изрекла Кираль. — Хорошо, что я не являюсь невестой даэмона!   Сказано это было без злобы, но всё равно звучало обидно, а ведь Диего, который сейчас просвещал Кираль в столь щекотливой теме, сам был даэмоном. Впрочем, судя по его молчанию, слова Тэйлор отлетели от него так же, как отлетает сушёный горох от стены, и напряжения в исходящем от него флёре не было. Лаэртиус специально проверил это, вобрав в себя чуть больше воздуха.   — В таком случае я не могу понять, зачем мы в принципе оставили меченых в лагере, раз их пары всё равно к ним не явятся? — пшеничная, густая бровь Кайденко в недовольстве поползла вверх, и, прежде чем он успел сказать что-то ещё, его осадил капитан сто шестнадцатого взвода Уорон Грейс:   — Майор Кайденко, то есть по-вашему, меченые могут быть «хищниками» только за счёт своих опасных пар? И просто оборотнями они быть не могут, м? И что ещё более важно: вы что не были в курсе этой «маленькой» детали, о которой упомянул старший лейтенант Вейн? Вы вообще ознакамливались с делами курсантов, формируя списки тех, кому должно было остаться в этом лагере?   — Да что вы все себе позволяете? Вы? Те, кто младше по рангу? Знайте своё место, если не хотите столкнуться с губительными для вас последствиями!    К дальнейшей перепалке Лаэртиус не стал прислушиваться, погрузившись в собственные, невесёлые думы и стараясь унять беспокойство, ставшее следствием разбитой надежды. Надежды на то, что у сестры будет дополнительная защита в лице её пары. Богиня! А ведь Лаэртиус был уверен ещё на инструктаже у капитана Мокса, что Хинате рядом с её наречённым будет некого и нечего бояться, а теперь получалось так, что Лаэртиус ошибался с самого начала, и сестра будет переживать Ночь Алого Пира, как обычный оборотень.    «Ты ведь тоже не стал копать глубже необходимого! Считал, что того, что знаешь достаточно, чтобы не вдаваться в подробности! Глупец!» — на долгое самобичевание времени не было, однако пожурить себя Лаэртиус был обязан, в том числе и за то, что никогда даже не пытался узнать получше о том, по каким непростым даэмоновым законам приходится жить его отцу.   — Ввиду того, что именно я стал инициатором идеи, мне же и должно проследить за тем, чтобы с кадетом Лайт ничего не случилось! — задумчивый взор Диего Вейна застыл у сына Джека на «лице» с немым вопросом о том, можно ли ему, младшему Фениксу, воплотить то, что он только что озвучил.    Лейтенант Лайт, вернувшийся обратно в реальность вместе с голосом младшего Феникса, был несказанно рад подобному предложению, поскольку предполагал, что ему не позволят приглядеть за сестрой самостоятельно из-за его личной заинтересованности, а потому с благодарностью принял инициативу Диего, подтвердив своё дозволение на наблюдение легким поклоном.    Капитан Макстон заметила этот жест и объявила, что не согласится принять защиту для своего кадета от кого-то другого.    — Старший лейтенант Вейн — даэмон! Разве же ему не должно в Ночь Кровавой Луны быть с его парой? — напрямую обратиться к Диего с вопросом, майор Кайденко посчитал делом недостойным своего раздутого эго, а потому предпочёл говорить о младшем Фениксе в третьем лице.   — Я — редкое исключение из правил! И нет, моя наречённая не будет против, если я окажу услугу своему даэмонову брату и обеспечу защитой его пару! — Диего не поленился ответить и на невысказанный вслух вопрос и теперь ждал окончательного решения, принимать которое должно было майору Кайденко. Тот, приняв крайне благосклонный вид и напустив на себя побольше важности, таки дал своё дозволение, однако не удержался и выдал гадливое:   — Если младшему Фениксу так хочется подтирать сопли за очередным бездарным Лайтом, то это исключительно его дело!    Лаэртиус ощутил, как драконий яд вскипел у него в крови. А ведь совещание ещё даже не имело и намёка на окончание. План охоты на Самин был сырым, и его ещё должно было обогатить деталями, и помимо всего прочего нужно было определиться, как обеспечить наблюдение за остальными новичками.    «Богиня! Дай мне сил вытерпеть этого несносного человека!» — бросив напряжённый взгляд в сторону Кайденко, взмолился Лаэрт. Как дождаться того мига, когда от слов он наконец-то сможет перейти к действию, Лайт совершенно не имел представления.   ***   За два часа до сумерек.   Тяжёлый нефритовый кулак ударил кадета Зубанку по лицу, разбив ему в кровь губы и лишив его сразу нескольких зубов.   — Свою «пипетку» примеряй к «устрицам» во-о-он тех убогих дурочек… — та же, испачканная в чужой крови, рука махнула в сторону ютящихся среди кустов девчонок, которым не нашлось золотых мест среди золотых «хищников». — …а на Катерину даже смотреть не смей!    Резкие слова и агрессивный выпад принадлежали Чарльзу Хольтману, который давеча был лидером одной из команд новичков на первом полевом испытании и для которого Катерина Романова вырвала уже, казалось бы, недосягаемую победу, чем обеспечила себе положение достаточное, чтобы вить из бывшего командира целые канаты.   — Если не хочешь мною делиться, то, как хороший лидер, предложи более доступный вариант! — проворковала Катерина, подарив своему самому главному и весьма недружелюбному по отношению к другим подхалиму плотоядную улыбку и Синерову Бездну в разноцветных глазах. В ответ Хольтман окинул девушку ревнивым взглядом, отозвавшимся бурей ликования в груди главной любительницы интриг среди оставшихся в лагере курсантов.   Чарльз Хольтман не был красив. В его перекаченной, рельефной фигуре не было ничего, что могло бы усладить женские очи, а землистый, зелёный цвет кожи делал молодого сейтрари похожим на неудачное глиняное изделие, которое добрый мастер так почему-то и не решился выкинуть. Серые и ломкие, как солома, патлы не добавляли очарования, а вожделенные, кипящие от самого дна карих глаз, взгляды, которыми Хольтман одаривал выдающиеся формы Катерины, вызывали у девушек отторжение вплоть до тошноты.    Но Катя-Кошечка считала себя искусной соблазнительницей, а потому своё истинное отношение к бывшему лидеру команды Дельта скрывала за тысячью улыбчивых масок, которые меняла с такой лёгкостью, будто это был её природный талант. Катерина не была идеальной. Она прекрасно знала о том, но тот образ, который она создавала годами, тот лоск, которым окружала себя, — они сделали её той, кем она была сейчас.   «Я здесь королева!» — шептали её разноцветные глаза — серо-голубой левый и мятно-зелёный правый.   «Вы все — ничтожества!» — твердили сочные, как нектарины, губы, не размыкаясь, но даря ту самую лисью усмешку, которая одним своим наличием говорила о высшем превосходстве.   «Моих высот вам никогда не достичь!» — кричали плавные изгибы, поцелованного солнцем,  тела, на которое было невозможно не заглядеться.    Катя умела играть на своих достоинствах, а недостатки — обыгрывать. А потому казалось, что она невероятно хороша собой, и даже её главный изъян — длинный нос с большими, раздувающимися, как кузнечные мехи, ноздрями и горбинкой с удивительно острым краем, о который, казалось бы, можно и порезаться — добавлял ей особого шарма.    — Я и предложил! — густые, серые брови Хольтмана поползли вверх, выдавая его недоумение, а широкая, будто вытесанная из камня, зелёная ладонь почесала седой, патлатый затылок, и этот жест был до того смешным, что только знание того, что даже за намёк на насмешку Чарльз может пустить в ход кулаки, останавливало кадетов от ухмылок.    — Твоя формулировка была расплывчатой, лидер! Я же предлагаю тебе назвать конкретное имя и тем самым обозначить девушку, которая станет ни для кого неприкосновенной, кроме кадета Зубанку! — Катя склонила русоволосую голову набок и кокетливо закусила губу, демонстрируя основательно заострившийся клычок.    Бывший лидер отряда Дельта вновь почесал затылок и несколько растерянно оглядел всё тех же «дурочек», к которым предложил пристать кадету Зубанку, но имени ни одной из них он так и не озвучил, и обратился за помощью к своей визави:   — У тебя глаз — алмаз, Катерина! А потому я хочу, чтобы выбрала ты!    Глаза Кати полыхнули от предвкушения, а губы растянулись в ещё большей усмешке.   — Самин Руссо была бы идеальным вариантом для нашего дорогого Зубанку! — чуть помедлив, изрекла Романова, и в следующий миг на лик её пала печаль, практически неотличимая от настоящей. — Но, к сожалению, её нет с нами! А ведь она — «хищница»!   Катя почувствовала, как взоры абсолютно всех, кто её окружал, обратились в её сторону, и с трудом подавила полную ликования улыбку. Совершенно случайно услышав не предназначавшийся для её ушей разговор, Романова решила использовать его себе на пользу и с его помощью устроить себе развлечение. Спасибо тому симпатичному старшему лейтенанту в красном плаще Алых Глеф за его вопрос:   — Следы, пропавшей девочки так и не нашли? — стоило этим словам отзвучать в пространстве, как голову смекалистой Кати тут же озарила яркая догадка: Самин Руссо, которую не видел никто из курсантов после её возвращения в лагерь, на самом деле так и не вернулась с испытания; Самин Руссо никогда не была «вегетарианкой», а значит, информация о её возвращении обратно на станцию подготовки вместе с остальными «не хищниками» была ложной, и старшие офицеры намеренно преподнесли эту ложь; Самин Руссо пропала где-то посреди Густары после того, как Чарльз Хольтман разбил команду Дельта на пары и отправил на поиски Реликвии… Богиня! Романова едва не выдала своё присутствие тому лейтенанту и его собеседнику, когда до неё дошло, кто был виноват в исчезновении Самин и кого пыталось выгородить командование…   «Разумеется, не Малыша Чарли!» — Катя смотрела на бывшего лидера Дельты всё с тем же скорбным видом и, даже не глядя в сторону притихших курсантов, ощущала, как с каждым мгновением всё больше разгорался их интерес, но подать голос и задать закономерный вопрос никто из них так и не решился.   — Ты хочешь сказать, что-о-о… — Хольтман не смог продолжить мысль, потому что так ничего и не понял, но Катерина великодушно пояснила для него свою думу:   — Я хочу сказать, что мне очень интересно знать: что такого могло произойти у Самин и её напарницы во время прохождения нашего первого полевого испытания, раз о великим и досточтимым командирам пришлось утаить тот факт, что одна из них так и не вернулась в лагерь! И, к слову, мы вполне можем задать этот вопрос той, кто даже не подумала обременить себя беспокойством за такую значимую пропажу! — Романова не стала сыпать обвинениями в открытую, а имя «виновницы» не упомянула намеренно, желая, чтобы хотя бы эту маленькую загадку Малыш Чарли отгадал сам. И на этот раз он выдюжил.   — Лайт, кривая ты жердина! Тащи сюда немедленно свой костлявый зад! — карие глаза, полные гнева, бешено заметались по сторонам в попытке найти рыжую макушку дочери Дейлины. — ЛА-А-АЙТ!   Катя скромно опустила глаза, пряча разгорающееся во взоре предвкушение:   «Да начнётся веселье!»   ***   Спустя пять минут.   «Чтоб тебе Гладессия язык отморозила, Лайт! Вот куда тебя несёт?»   Хинату несло конкретно, и с каждым новым ударом учащённо бьющегося сердца она распалялась лишь сильнее…   — Какого синера ты орёшь? Пердак горит? Так беги к водоёму и туши, пока угольки не остались! Тупой ты, кретин! Задолбал уже всех своей раздутой до небес царской задницей! Ты — больше не лидер! И не имеешь никакой здесь власти! Только и умеешь, что кулаками махать, да на толстую задницу своей смердящей коровы слюни пускать!    На словах «смердящая корова» на лицо Кати Романовой набежала туча, а кожа начала пылать изнутри из-за вмиг проснувшейся и желающей вырваться на свободу внутренней «хищницы».    Хольтман же отступил на шаг назад и, разинув от удивления рот, с каким-то совершенно бестолковым видом смотрел на тонкую, будто хлыст, рыжую девчонку, голубой взор которой сейчас был подобен кипящим морским водам. Уж чего-чего, а такого напора Малыш Чарли от Хинаты ну никак не ожидал. Лайт оказалась не робкого десятка, и рычать у неё получалось весьма впечатляюще.    Катя, однако, мнения своего подхалима не разделяла, и для неё подобное проявление агрессии было сущим детским садом, однако её вклинившая в оскорбительную тираду «взрослая» реплика оказалась не намного лучше:   — Я сейчас настоятельно советую тебе замолчать, облезлая ты кошка, пока твоё единственное достоинство — миленькое личико — не превратили в кровавую лепёшку! — на этот раз прямого оскорбления Катерина не смогла стерпеть, хоть и пыталась удержать язык за зубами. Обычно в её играх, за неё заступались те, кого она подначивала вступить в конфронтацию, но Хольтман слишком надолго «завис», а близость Ночи Кровавой Луны всё сильнее распаляла подкожного Зверя в крови, желающего вскрыть глотки всем тем, кто посмеет или же уже посмел усомниться в величии его первой личины.    — О! Ну надо же! Смердящая корова, оказывается, не только смердеть умеет! Громкое мычание тоже прилагается! — Хината перевела на Катю свирепый взгляд. Та озвучила свой особый интерес достаточно громко, чтобы её своим обострившимся слухом услышали абсолютно все курсанты. Романова не обвинила Лайт в пропаже Самин напрямую, но оттого слова её не переставали быть комьями грязи, брошенными Хинате в спину. — Интересно, а копыта сама ты переставлять умеешь, м? Или горе-пастуху приходится тебя на тележке постоянно туда-сюда возить?   На этом провокационном вопросе раздался первый смачный смешок, ставший для Катерины ещё более оскорбительным, чем всё то, что Лайт умудрилась озвучить в её адрес, ведь исходила насмешка от того, кто ещё пару минут назад пытался добиться от Кати внимания.   Смуглый, веснушчатый кадет с саднящим от полученных увечий ликом скалился так, будто ничего смешнее он в этой жизни не слышал, и в серо-зелёном взоре его больше не было ни намёка на недавнее вожделение.    Катя искренне старалась не измениться в лице ещё сильнее, и, к счастью для неё, никто, кроме полоумного Зубанку, не поддержал выпад Лайт смешками, что удержало Романову от проявления ещё большей необдуманной ярости. Зато Зубанку смог вывести из ступора Малыша Чарли, а тот, наконец, переварив всё услышанное, вознамерился преподать урок двум внезапно раздувшимся от смелости курсантам. Его первое впечатление от словесного отпора Лайт хоть и получило некий своеобразный положительный отклик, однако быстро прошло. И на смену ему к Хольтману вернулась его привычная на любую агрессию реакция — бей того, кто посмел напасть. И неважно было то, в какой именно форме произошло нападение — словесной или же сразу кулаком по лицу. И, разумеется, вопрос о том, кто первый спровоцировал конфликт никогда не поднимался — Чарльз Хольтман в любом случае считал своим долгом дать сдачи. И давал.   Бывший лидер команды Дельта всегда атаковал без предупреждения, и вовсе не собирался изменять этой привычке. Более доступной целью он посчитал открытую для атаки Лайт, а потому бросился на неё разъярённой лавиной.    Большой нефритовый кулак грозил не просто превратить лицо Хинаты в кровавую лепёшку — скорости и вкладываемой в удар силы вполне могло хватить, чтобы расколоть девушке череп. И самым гнусным было то, что Хольтман в преддверии Ночи Алого Пира мог списать  свою агрессию и сознательно вкладываемую в атаку мощь на внутреннего «хищника», внезапно перенявшего контроль над всё ещё человеческим телом. В этом случае можно было оправдать даже самое зверское убийство, на что даже такой недалёкий человек, как Малыш Чарли, и рассчитывал. Он хотел оттянуться в первую Ночь Кровавой Луны ровно настолько, насколько хватит злобы у него самого и его второго лика.   Атака достигла цели, но ожидаемого ощущения сминающейся под кулаком плоти и ломающихся костей не последовало, вместо него Хольтман узрел, как пред взором его карих очей распадается иллюзия, сотворённая Даром Крови Лайт.    «Сумасшедший придурок!»   Хината почувствовала, как её со следующим гулким ударом сердца вышибает из  собственного тела, которое, распавшись на один тягучий миг на мириады крохотных частиц, соткалось в зоне, не досягаемой для повторного выпада агрессора. Спасибо матери и её предкам за особую семейную способность, которая, отреагировав на очень сильный ежесекундный испуг, самопроизвольно активировалась. Такое случалось крайне редко и лишь тогда, когда Хината сама не концентрировалась для использования Кровного Дара. И сейчас он фактически спас ей жизнь, как спасал он несколько раз жизнь Дейлины, когда её собственных сил на парирование уже не было, но когда желание жить рвалось из её груди вместе с сердцем, и не важным было то, что желание это было подпитано сильным подсознательным страхом.   Следующее действие было спонтанным — Хината вскинула руки, творя первое пришедшее на ум заклинание, и земля взорвалась медным огнём прямо у Хольтмана под ногами. Тот завизжал, будто свинья, получившая раскалённым кнутом по филейной части, и рухнул на землю, яростно суча в воздухе ногами в попытке потушить набирающее силу пламя, и никто не сдвинулся с места, чтобы ему помочь. Даже Катя.   — Маленькая рыжая сучка! Я превращу тебя в ничто! — взревел сквозь стон Хольтман, и в следующий миг всё его тело изломалось в судороге — внутренний Зверь перехватил контроль над человеческим телом и приступил к его преображению по образу и подобию хищных предков.   Кожа, объятая пламенем, была скинута, будто мантия с плеч, и осталась догорать где-то в стороне вместе с материей кадетской формы, а на обнажившуюся, изорвавшуюся и вновь срастающуюся плоть начал нарастать новый кожный покров, и на этот раз он был украшен тёмным густым мехом.    Метаморфоза произошла столь быстро, что никто даже толком не успел осознать, что она вообще случилась. Застывшие в оцепенении юные курсанты с благоговением на лицах смотрели на то, как огромный малахитовый медведь с волчьей мордой и длинным, закручивающимися в пружину, хвостом скалится так, как скалится человек, когда его оппонент находится в заведомом проигрыше.    «Синерова Бездна!»   Ветка хрустнула у Хинаты под ногой, заставив отмереть и рвануть наутёк от резко напрягшегося хищника. Остальные кадеты последовали примеру Лайт и бросились врассыпную, громко завопив. Так поступили все, кроме Катерины — девушка была уверена, что Хольтман, в какой бы ипостаси он ни был, не тронет её.   Наивная.   Волчья пасть сомкнулась у Романовой на шее, а спустя всего лишь один удар большого звериного сердца, голова девушки покатилась по земле.   «Смердящая корова осталась без головы!» — Хольтман-Зверь оказался гораздо разумнее и смекалистее Хольтмана-человека, и ему безумно понравилось то, как рыжая «облезлая кошка» окрестила главную многоликую дрянь отряда Дельта.   «Кошку оставлю на десерт! И за горящий пердак она ответит! Где там, кстати, бродит мой дорогой «пипеточный» кадет?» — втянув носом воздух, вопросил волкомедведь и, отыскав нужный запах, с торжествующим рёвом устремился по следу.   ***   Две минуты спустя.   «Чтоб тебе Гладессия язык отморозила, Лайт! Вот куда тебя несло? Зачем ты вообще рот открыла? Неужели нельзя было просто промолчать и затаиться?» — вопил один внутренний голос.   «Тебя всё равно бы нашли, как не прячься!» — тут же ответил другой.   «И что?»   «А то, что конфликт всё равно бы случился!»   «Но промолчать-то ты всё равно могла бы!»   «Могла. Но тогда клеймо главной трусихи сто семнадцатого кадетского взвода был бы обеспечен!»    «Ну и что? Зато осталась бы цела!»   «Не факт! Хольтман нашёл бы повод напасть и просто так! Кулаками ведь он любит помахать!»   «А теперь, очевидно, к его пристрастиям добавилась ещё и любовь к разрыванию на части! Как тебе такая перспектива?»   «Мм… Что-то она не слишком заманчивая!»   «Тогда шевели резче ногами, мать твою…»   Сознание Хинаты вопило сразу на два голоса вопреки тому, что сама девушка не могла выдавить из себя ни звука. Встречные ветви хлестали её по лицу, а синеровы корни подворачивались под ноги, усмиряя скорость. Запинаясь, путаясь в собственных ногах и задыхаясь от неистового бега, Лайт мчалась по пути, которого сама не знала, лихорадочно ища ошалевшими глазами, где бы спрятаться, не зная, способно ли существо, в которое обратился бывший лидер её команды, лазать по деревьям. А даже если и нет, то сейчас в поле зрения, как назло, не попадалось ни одного надёжного исполина, способного выдержать удар волкомедведя и не переломиться.   — Ла-а-айт! — оклик, раздавшийся за спиной, принадлежал кадету Зубанку. Но Хината не остановилась. Не обернулась. Припустила лишь сильнее. Страх кусал за пятки, и времени на разговоры не было. К тому же лабиринт из леса начал редеть, что тоже не добавляло ситуации оптимизма.   — Ла-а-айт! — снова окрик, и на этот раз в него добавилась хрипотца, не свойственная человеку. И Хинате она не понравилась совершенно, как и её «хищнице», заворочавшейся в груди и неприветливо оскалившейся. Оскалиться самой у Хинаты возможности не было — вся концентрация девушки уходила на то, чтобы сохранять чувство направления и не упасть из-за упущенного из виду корня. Земля будто намеренно чинила девушке препятствия, с каждым новым метром «радуя» всё большими «сюрпризами» в траве.   А «хищница» в груди уже рычала и пускала когти, притупляя страх и распаляя негодование. Ей не нравился Зубанку, не нравился его запах, в котором всё больше нарастало ранее неудовлетворённое звериное желание.   Звериное. Желание.   — Рр-ра-а-айт! — голос у Зубанку исказился настолько, что теперь его было не узнать. Мальчишка рычал, глухо и недовольно.    — Рр-ра-а-а! — донеслось ещё спустя несколько ударов сердца, а затем рык оборвался приглушённым падением, чтобы… миг спустя зазвучать вновь. Громче. Чётче. Болезненней.   «Хищница» под рёбрами заёрзала ещё сильнее. Чуяла метаморфозу и опасность, скрывающуюся за ней. Странным было то, что на очередной раздавшийся позади рёв волкомедведя дикая «охотница» не отреагировала, как и на все предыдущие кличи, хотя Хольтман представлял куда большую угрозу, чем перекидывающийся во вторую ипостась Зубанку.   «Очевидно, что твоя девичья честь дороже головы и для тебя, и для твоей «хищницы», Лайт!» — и как только ей в голову сейчас умудрилась прийти подобная мысль, Хината просто не представляла. Но дума пришла, и в принципе что-то такое правдивое в ней всё-таки было, ибо как ещё можно было объяснить внезапное пробуждение второй личины?    И, разумеется, мысль о том, что Зверь проснулся просто потому, что час его пробуждения, наконец, настал, Хинату не посетила.    Позади раздался треск ломаемых ветвей и новый, набравший силу, рык — метаморфоза Зубанку завершилась, и он продолжил преследовать свою дичь.   Впереди маячило поваленное дерево — широкое, что девяти взрослым мужчинам не обхватить, и в глазах Хинаты оттого на миг полыхнул огонёк надежды. Может быть там она сможет найти укрытие?    Но добежать девушка не успела. Мощный удар прилетел ей в спину, от которого она не очень удачно повалилась на землю, разодрав в кровь руки и ударившись о торчащий корень головой.   Перед глазами загорелись звёзды, затмив взор, на губах застыл вкус металла, от которого тошнота подкатила к глотке.   Лайт дёрнулась, попыталась вскочить на лишившиеся сил ноги, но большие тяжёлые лапы опустились на лопатки и вынудили вновь растянуться на земле. Ликующее «Рр-ра-а-а!» раздалось над головой, заставив обомлеть от ужаса.    Попалась.    Не смогла сбежать. Не смогла спастись. Стала дичью.    Всё. Конец.    «И ты дашь себя вот так просто убить?» — внутреннее «я» не помогало Хинате совершенно, внутренний Зверь как-то внезапно затих, предавая. А предавая ли? Девушка в панике не слышала его рыка и забыла всё, чему учил её отец. Все те знания, должные спасти ей жизнь, как-то разом испарились, стоило возникнуть реальной угрозе. Но разве же можно было подготовиться к тому, что сейчас происходило?   Широкие челюсти бывшего сокомандника аккуратно подцепили ткань форменных штанов и резким рывком разорвали её, оголив аккуратные бледные ягодицы.    Лайт дёрнулась. Зубанку облизнулся. Оскалился.    В воздухе разлился ещё более густой запах его желания, от которого в голове Хинаты колокольным набатом прозвенело осознание — над ней сейчас надругаются! Её изнасилуют! Овладеют ею так, как кобель совокупляется с сукой!   Кобель с сукой!    «Извращенец!» — всё-таки страх за девичью честь оказался для Хинаты куда большим стимулом к борьбе. Круговорот из праведного гнева, непередаваемого отвращения и желания оторвать Зубанку его детородный орган закрутился в разуме Лайт подобно центрифуге.   «Ненавижу! Убью! СОЖГУ!» — последняя мысль будто бы принадлежала и не Лайт вовсе, а правую руку с клеймом ощутимо дёрнуло. Но это чувство было ничем по сравнению с возникшим жаром в грудной клетке, вырвавшимся из глотки внутреннего Зверя. Зверя, что желал проломить рёбра, выбраться наружу неукротимым огнём и испепелить синерова подонка!   Воздух вокруг Лайт накалился. Кожа Хинаты начала гореть, а кровь обратилась пламенем, ставшим настоящим даром…   Кровь.   Даром.   Дар Крови!   Ещё минуту назад Хината не помнила о своей особой способности — столь сильным был её страх, не позволивший прийти в голову ни одной спасительной мысли и между тем полнивший её откровенной чушью — но теперь, вспомнив о Даре, Лайт собиралась использовать его по назначению.   Лайт распалась у Зубанку прямо под лапами и материализовалась в полуметре над ним. И — о Богиня! — каким же уродливым он был. Не волк, не медведь, не благородный тигр, не величественный дракон, а синеров ни то скунс, ни то енот с приплюснутой мордой и круглой нижней челюстью с частоколом коротких, но бритвенно-острых зубов, не прикрытых губой.   «Уродец!» — это уже была не мысль Хинаты. Эта была мысль пернатой кошки, в которую обратилась Лайт. Девушка распалась человеком, а сотворилась рыжим разъярённым зверем. Зверем, готовым сжигать…   Чёрные когти, как и подушечки лап были объяты пламенем, пламя же лилось и изо рта.   «Ненавижу! Убью! Сожгу!» — кошка приземлилась Зубанку на спину, её передние лапы обхватили его шею, раскалённые когти вонзились в плоть, а челюсти сомкнулись на правом безобразном ухе.    Зубанку взревел.   Кошка гулко зашипела, и пламя из её рта полилось ещё сильнее. Мех под горлом врага загорелся, загорелось и ухо. И прежде чем Зубанку сообразил упасть на спину, чтобы весом своим придавить Лайт и заставить её разжать захват, Хината уже сама разорвала контакт. Отскочила в сторону и тут же бросилась в повторной атаке, пока «ни то енот, ни то скунс» не успел вскочить на лапы.    Бить когтями «охотница» не стала, вместо этого плюнула огнём в искажённую болью морду Зубанку, очень метко попав по глазам.   В тот же миг лесную чащу разрезала длинная, полная агонии нота…   ***   В это же время.   «Пипетка умчался следом за облезлой кошкой! Хар-р-р! А ведь я хотел оставить её на десерт! Что ж! Видимо — не судьба!» — волкомедведь ликующе клацнул зубами, совершенно не расстроившись перемене в своём плане. Зверь медленно продирался через кусты, время от времени оглашая пространство своим кличем. Растягивал момент, позволял «дичи» умчаться как можно дальше, чтобы, когда та почувствует себя в безопасности, настичь и разорвать на части.    Карие глаза с алыми ореолами светились в набегающем мраке. Время разливало темноту раньше положенного часа, подгоняя её.    Хольтман шёл вперёд, старательно сдерживая себя от желания перейти на бег. Запахи врагов, напитанные страхом, манили, кусали широкие медвежьи лапы, заставляли пасть исходить слюной от невыносимой жажды вкусить чужой крови.   «Ну всё! Хватит!» — терпение «хищника» не продлилось долго и лопнуло с резким рывком, вытолкнувшим массивное тело далеко вперёд.   Треск. Древесный стон.   Молодая берёзка, не выдержав столкновения с тяжёлой тушей, переломилась от удара у самых корней. Та же участь постигла следующее дерево, а затем ещё одно и ещё…   Для волкомедведя не было препятствий. Волкомедведь пёр напролом, рыча и скалясь от удовольствия. Знал, что сильнее него сейчас нет никого, а потому наслаждался каждой секундой своего величия, не желая упускать не единого его мгновения.    «Услажу предков кровью! Стану избранным сыном Кровавой Луны в эту ночь!» — эта мысль сопроводилась новым ещё более громоподобным рёвом, от которого завибрировал сам воздух.    На бегу разлить клич не получилось. Зверю пришлось замереть на несколько томительных секунд, чтобы его воплотить. Но оно того стоило — теперь вся Густара услышала голос того, кто в эту ночь станет её королём.   «Уже стал!» — поправил сам себя Хольтман и вновь сорвался с места…   …Чтобы носом своим упереться в невидимую звериному глазу стену.   «Хищника» резко оттолкнуло назад, заставив не слишком изящно приземлиться на тяжёлый пушистый зад.    Прозрачный, будто сотканный из стекла, барьер источал столь тонкую магию, что для того, чтобы её ощутить нужна была очень сильная концентрация, которую и в теле человека Хольтман выдюжить не смог бы, а потому его «хищник» сейчас растерялся. Осторожно поднялся на лапы, медленно приблизился и несколько раз махнул передней лапой, ища препятствие и не найдя, снова метнулся вперёд… И ожидаемо вновь ударился головой, разбив до крови нос и вспоров верхнюю губу…   «Рр-ра-а-а!» — Зверь встал на задние лапы, несколько раз рассёк пустоту когтями передних лап, но когда вновь попытался сделать шаг, получил от реальности ещё один смачный удар.   Морда была вся залита кровью, в карих глазах кипела злость. Волкомедведь повернул направо, желая обойти непроходимый участок… И его снова постигла неудача.   И справа, и слева, и за спиной — везде «хищника» ждала невидимая преграда, что пропадала каждый раз, как только он пытался разбить её когтями.   Зверь заметался, запаниковал, закрутился волчком, топчась на месте и не имея возможности покинуть то появляющийся, то пропадающий «стеклянный» квадрат.   Следующий рёв был пронизан таким отчаянием, что казалось, будто Зверя настиг смертельный удар.   Он и настиг…   Алое копьё нахальной хищной стрелой рассекло пространство и вонзилось волкомедведю в глотку в тот самый миг, когда тот издал первую обречённую ноту, вскинув к небу косматую голову.   Тягучий рёв тут же сменился сдавленным хлюпаньем, когда нечто чужеродное преградило дыханию путь, впившись болью. Хольтман задыхался. Долго. Мучительно. И ничто уже не могло его спасти.   «А он и не достоин спасения! Бешеных животных должно умерщвлять сразу же и без исключений!» — Диего Вейн, затаившийся в кустах, со льдом Гладессии в глазах наблюдал за агонией смерти теперь уже бывшего курсанта, нисколько не сожалея о его судьбе. Хольтман был неуправляем в теле человека, а уж в теле Зверя стал неистовым и подавно. Рассчитывал, что его зверства простят ему и спишут на деяния внутреннего «хищника» и на неконтролируемую жажду в первую Кровавую Луну, но не учёл другого — убийства действительно прощались новичкам, какими бы чудовищными они ни были, но лишь в том случае, если взбунтовавшихся «хищников» не умерщвляли в ту же ночь те, кто за ними присматривал. Таких курсантов отправляли в список тех, кто погиб от несчастного случая, ибо афишировать подобные казни было не принято и опасно. Командование дорожило своей репутацией, и для него было лучше, чтобы простые обыватели думали о непредусмотрительности тех, кто находится в его составе, нежели знали об откровенных зверствах, одобряемых с его стороны.   «Нужно найти Хинату! Она сейчас буквально фонит магией, а значит, скоро Самин возьмёт след, и её появление — лишь вопрос времени!» — Диего успел сделать всего один шаг в сторону источаемой Лайт волшбы, как в груди его лопнула нить — та самая, что невидимой связью тянется от даэмона к его наречённой.   «Дианта!» — родное сердцу имя застыло на губах и в мыслях Вейна, а в следующий миг в душе его разверзлась настоящая Бездна, нестерпимой болью вонзившаяся в разорванное надвое сердце.    Сущность даэмона затопила сознание младшего Феникса, напрочь вытеснив разум, и скрутила агонией метаморфозы тело, а затем… затем всего несколько мгновений спустя пространство вокруг Диего утонуло в колдовском пламени его гнева…   ***   Через два часа после полуночи.   Огненная воронка раскручивалась подобно огромной неистовой юле, плюющейся и фыркающей мириадами медных искр, от которых деревья и кусты Густарского леса воспламенялись, будто факелы.    Колдовское, неконтролируемое пламя пожирало всё, до чего могло добраться, обращая живое в мёртвое, а мёртвое даруя пустоте, в которой уже сгинула зона, обустроенная для Алого Пира. Она стала первой жертвой и утонула в адской печи около часа назад, а вместе с ней и те, кто оказался ближе всех к источнику вышедшей из-под контроля магии.   Пламенная спираль продолжала разрастаться и поглощать то, что уже погибало от жалящих поцелуев алых крупинок огня. Звёздный небосвод и алое око ночного светила заволокло чёрным маслянистым полотном дыма. Клубы ядовитого тумана стелились по накаляющейся с каждым новым ударом сердца земле и отравляли воздух. Дышать этим смрадом было невозможно, лёгкие в груди горели огнём, а из горла вырывался гулкий кашель, мешающийся с кровью.    То, что огненные маги не горят в огне, — это миф такой же, как и поверье, что заклинатели воды в воде не тонут. Чтобы в огне не гореть и в воде не тонуть, нужно было родиться с сильным магическим ядром и отточить мастерство владения магией настолько, чтобы единение со стихией не прерывалась даже принудительным сном.    Лаэртиусу не хватало умений даже для того, чтобы защитить себя — его огненная защита пала около получаса назад, и все силы теперь уходили лишь на то, чтобы просто бежать без оглядки от того ужаса, что преследовал по пятам. О состоянии своей ноши лейтенант старался не думать. Боялся думать, ведь у него всё ещё была драконья чешуя, не позволяющая искрам огня добраться до более мягких тканей, а вот у тех троих, за чьи жизни он сейчас боролся так же, как и за свою собственную, не было даже такой привилегии.    Прекрасные прозрачные крылья Кираль Тэйлор уже сейчас напоминали куски грубо оплавленного пластика, а кожа на спине изобиловала кровяными пузырями ожогов, но лицо девушки, на её удачу, пока не пострадало.   Рейес Кингсли повезло меньше, и волос на её голове больше не было, а лик теперь напоминал одну сплошную рану, местами «украшенную» остатками не сошедшей до конца кожи. Какая ирония! Рейес очень сильно ждала Кровавую Луну, чтобы поскорее опьянеть от жажды охоты и насладиться своим вторым обликом, но дикая «охотница» в ней так и не проснулась, а стоило неистовой огненной магии ударить в небо, как внутренняя «хищница» и вовсе ушла глубоко в сознание.   Так же поступила и «хищница» Самин Руссо…    Сердце Лаэртиуса пропустило болезненный удар — лейтенант нашёл напарницу сестры посреди рощи в момент начала обратной метаморфозы, вызванной страхом второй личины перед колдовским огнём и тем, кто его сотворил, что было неудивительно, ибо абсолютно любой представитель инферской фауны боялся и сторонился даэмонов, даже когда те были вне своей грозной ипостаси.   «Вейн…» — винить Диего в том, что произошло было глупо, и Лаэртиус прекрасно знал о том, но душевной боли это не умаляло — лейтенант боялся, что зачарованный огонь уже поглотил его сестру…   …Рыжая некрупная кошечка с голубыми глазами-блюдечками мчалась через лесную чащу от наступающего на подушечки задних лап пламени. Огонь шёл за ней, не отставая, будто волк, загоняющий оленя, и негде было от него спрятаться. Искры и пепел осыпались на шкуру, оставляя на ней мелкие подпалины и обожжённые раны, срывали с горла болезненный стон, заставляли глаза проливать ядовитые слёзы.    В белых белках уже была разлита кровь от полопавшихся в очах сосудов. Кошка часто моргала, пытаясь отринуть слепоту, но чем ближе было пламя, тем хуже видели её глаза, обжигаемые нарастающим жаром и окутываемые густым чёрным дымом, что не давал нормально дышать.   Кошечка не сдавалась. Она очень хотела жить. Ведь у неё было столько планов! Она ведь была ещё только в начале своего жизненного пути…   Но неистовая магия наступала. Рычала. Глотала всё, будто огромная акула стаю рыб, и была всё ближе к рыжей пушистой «охотнице»…   Лаэртиус всхлипнул, сплюнул выступившую изо рта кровь и взмолился:   «Беги, сестрёнка! Только беги!»   …Впереди виднелся обрыв. Очень похожий на тот, с которого Хината давеча рухнула вниз в солёные объятия моря. Море же бесновалось вдали, недовольно и громко шипя от соприкосновения его вод и огненных искр.   Утонуть или сгореть? Оба выбора вели к мучительной смерти, но разница была лишь в том, что из воды был ещё шанс вынырнуть и выплыть, пламя же неминуемо умертвит, сожжёт, вернёт душу в Поток Духов…   «Ныряй, Хинни! Ты сможешь выплыть! Я знаю!»   Добежать оставалось совсем чуть-чуть. Всего несколько прыжков отделяли «хищницу» от её спасения, но чем ближе находилась цель, тем слабее становились финальные рывки, от которых сейчас зависела жизнь…   «Ну же прыгай!» — видение пропало так же внезапно, как и появилось, и пред взором Лаэртиуса вновь был только утопающий в дыму лес, не отделённый вторым экраном фантасмагории.   «Синерова Бездна!»    Никогда ещё Предчувствие не срабатывало на такие далёкие расстояния, но Лаэртиус был благодарен Дару Крови сейчас за то, что тот дал ему надежду на спасение одного из самых дорогих людей.   «Сестра выберется! Точно выберется! Как и я!»   Далеко впереди горела нефритовая бездна телепортирующего устройства…