Окна выходят на север

      Имена забывались в ту же секунду, как Дуна называла их. Дело в том, что в компании оказалось гораздо больше четырёх человек. По чистой случайности сюда занесло старого одноклассника молодого человека, которого мне представили третьим по счёту, и у этого одноклассника, как стало известно, был день рождения. Он забежал просто для того, чтобы взять выпивку для себя, трёх своих друзей и девушки. Более того, все трое его приятелей тоже были в сопровождении девушек. Именинник увидел старого школьного приятеля в компании Дуны и подошёл «на минутку», чтобы «просто поздороваться». Таким образом, сидя в уголке за длинным столом, который сообразили из четырёх маленьких, я бегала глазами по компании и насчитала двенадцать человек, если не включать меня.       Не одна я чувствовала себя немного лишней. Несчастные девочки, пришедшие вместе с приятелями именинника, и даже девушка самого именинника, тоже не ожидали, что задержатся надолго, и теперь они скромно сидели друг с дружкой и попивали пиво, как вино — крошечными глоточками. Я безучастно глядела в стол, размышляя о том, что скоро придётся возвращаться домой, а мысленно я так и не смогла его покинуть. Развеяться не вышло. Ныне пустая гостиная пребывала в тишине и во мраке, но я словно бы ощущала заплесневелое дыхание её стен, где бы ни находилась. Если остальной дом и умел безмолвствовать так, как должны безмолвствовать безжизненные помещения, то гостиная — самая изящная и в то же время самая унылая из комнат — хранила дух инфернального оживления. Как если бы, пока я не видела, по ней разгуливали тени — шурша шагами, перешёптываясь, нет-нет задевая предметы.       Прошлой ночью сквозняк через приоткрытое панорамное окно смахнул со стола мои документы. Утром я обнаружила разбросанные по полу белые листы. Теперь же совсем скоро нужно было возвращаться. В стороне плескались оживлённые истории чьих-то чужих миров, из проигрывателя бренчала музыка, над столом разливался тусклый свет и бар был приятно обставлен, походил на бильярдную — я обняла себя за плечи и ясно видела, что нынешней ночью буду лежать в постели и чувствовать гостиную. Кожаный диван в центре и два кресла по бокам от него, журнальный стол и водружённый на стену телевизор, старое фортепиано в дальнем левом углу, комод напротив него, а в стене между ними — панорамное окно, уходящее в зловеще тихий лес, в горы, в ночь, из которой словно бы наблюдают чьи-то внимательные глаза…       Я вздрогнула, когда в локоть вцепилась чужая хватка. Но тут же выдохнула: это была Пэ Дуна. К слову, она очень изменилась. В детстве Дуна была довольно несимпатичной: неряшливой и нескладной, а кроме того грубоватой — самый настоящий мальчик. Теперь же, всё ещё прямая и резкая, как стрела, она здорово очаровывала. У неё был живой и подвижный взгляд, которым она проходилась по окружающей действительности, как чередой пулемётных выстрелов. Она сорила шуточками и колкостями; голос у неё был звонкий, хлёсткий, при этом ничего в её манере держаться не могло от неё отвратить и, напротив, неизменно притягивало. Некая грубость в лице всё-таки сохранилась, в целом оно выдавало с одной стороны сердитую и импульсивную, а с другой доверчивую, нетвёрдую и ранимую натуру. На голове она носила беспорядочное каре; малиновый блеск на губах хорошо сочетался с её природной смуглостью, глаза были чёрными, как у вороны. — Признавайся, что ты сделала? — тихо прохныкала она мне на ухо.       Я наклонилась к ней, всё-таки возвращаясь из гостиной своего дома в душную теплоту бара. — Что? — прошептала я.       Буквально секундой ранее Дуна хохотала. От неё пахло яблочным сидром. Дуна пила его за компанию с подругой, и они от него неплохо захмелели. — Ким Намджун, — прошептала она. — Как ты это сделала?       Ким Намджун был единственным, имя кого я запомнила среди всех собравшихся. И это неудивительно, если учитывать, сколько я наслушалась о нём ещё до знакомства. Смешно было то, что он оказался блондином, смуглым блондином с зачёсанными назад волосами, с сухим взглядом и чопорным видом. Надмжун со мной поздоровался коротким кивком головы, улыбаясь и совершенно не смотря мне в глаза — я не любила, когда люди прятали взгляд при знакомстве. Но поспешных выводов делать не стала, а возможности познакомиться или просто побеседовать у нас не оказалось: веселье уже вовсю разгорелось, когда я пришла, так что никто особо даже не обратил на меня внимания. Все только представились и продолжили прерванный разговор, а мне достался стульчик рядом с Дуной. Я чуть приподняла голову, чтобы отыскать Намджуна. Он сидел по обратную сторону, во главе стола… и смотрел на нас. На его лице играла лёгкая полуулыбка, вызванная невесть чем. Он смотрел уверенно и неотрывно, и молча улыбался. — Он на нас смотрит, — прошептала я и в смущении отвернулась к Дуне. — Не на нас, — цокнула она, притягивая к себе поближе. — А на тебя. — Что?.. — я нахмурилась и снова метнула в обратную сторону стола аккуратный взгляд. Он всё ещё смотрел. — Зачем я ему нужна? — За тем, что ты колдунья, Мидо, — фыркнула Дуна. — Хватает того, что он слишком интересовался тобой для человека, который с тобой даже не знаком. — Он мной интересовался?..       Дуна горестно махнула рукой и изобразила жест плевка. — Он говорит, это всё из-за того, что ты культуролог. А он, кажется, любит мифы или какую-то вашу чушь. В особенности ему интересны квисины. — Правда? — изумилась я. — А он в них верит? — Какая разница? — шикнула подруга. — Мидо, это отговорка, разве ты не понимаешь? — Отговорка? — я действительно не понимала. — Такие отговорки придумывают, когда нацелились на кого-то, кто подле тебя. Я это не с потолка беру, со мной уже случалось подобное. Был один, всё шло чудно, а потом меня чёрт дёрнул показать его Джиын, — она указала на девушку позади себя, ту самую, вместе с которой пила сидр. — Это был старший брат одной малышки из детского сада. Такой высокий, всё ещё студент в Тэджонском, а уже полмира исколесил. Он забирал сестрёнку домой из детсада и почти всегда задерживался, чтобы поболтать, — Дуна расплылась в солидной ухмылке, однако игривость на её лице быстро сменилась траурной гримасой, когда она вспомнила продолжение. — Сначала он интересовался мной. А потом мы погуляли с Джиын, и что ты думаешь? Он спросил у меня её номер, потому что хотел подробнее расспросить её о социологии. Он, видите ли, тоже этим увлекается. Номер я всё же дала, дура набитая. Хорошо хотя бы, что Джиын оставила его с носом. Но и мне он больше не звонил… — Дуна завершила рассказ грустным вздохом. Однако она быстро очнулась и вернулась к изначальной теме. — Так вот, здесь то же самое. Ну, культуролог ты, что с того? В Тэджоне, может, толпа таких культурологов, и что-то прежде от него таким помешательством не веяло.       Я помычала в сомнениях. — С Джиын это, может, и не глупости. Посмотри на неё, — я украдкой бросила взгляд Дуне за плечо, — её, наверное, на заводе фарфоровых кукол изготавливали. Я в неё сама чуть не влюбилась. — Это точно, — невольно усмехнулась Дуна. — Что до твоего денди, он же меня даже не видел ни разу, — продолжила я. — Ты не показывала ему мои фотографии? — Нет. Это и странно! — воскликнула она шёпотом, тыча пальцем в воздух. — Я сама думаю: он же тебя не видел — откуда такой интерес? Мне тоже сначала казалось, что я всё придумала и зря переживаю. Но теперь, когда он так беззастенчиво на тебя вытаращился… я даже не знала, что он так умеет! — в её голосе снова зазвучали хнычущие нотки. — Наверное, я слишком тебя расхвалила. Из-за того, что ты должна была скоро приехать, на меня накатила ностальгия, и я рассказывала ребятам наши общие истории из детства, всякие смешные случаи и выдумки. Как та игра, в которой ты птенец, а я — твоя мама-птица. Эти истории ему так понравились, — она вздохнула и аккуратно обернулась на Намджуна.       Тот наконец отвёл от нас взгляд. Он был погружён в какой-то новый разговор, впрочем, подчёркнуто отрешённого вида так и не переменил. — Сейчас я понимаю, что расхвалила тебя чересчур, — Дуна развернулась ко мне с очередным вздохом. — Мидо, вот и зачем я тебя так расхвалила, а? О себе нельзя было подумать?       Я рассеянно улыбнулась. — Вот увидишь, ты себе всё придумала. Это всё любитель социологии, из-за него ты стала подозрительной. — Может быть, — задумчиво покивала она. — А сам он обо мне разговор заводил?       Дуна задумалась. — Кажется, нет. — Вот видишь. Если бы он…       От беседы нас отвлекла вдруг подскочившая со своих мест толпа друзей именинника, а заодно и он сам. Вслед за ними, оживившись, заёрзали девушки напротив. — Вы можете пойти с нами, — с воодушевлением предложил именинник однокласснику.       Тот перевёл аккуратный взгляд на меня. — У нас уже здесь была запланирована встреча, — сказал он. — Лучше мы как-нибудь ещё раз встретимся и отметим повторно.       Я взглянула на часы. Прошёл всего лишь какой-то час, было только начало десятого. Но у всех собравшихся были планы на следующий день, так что сидеть оставалось недолго. Подошедшие «на минуту» довольно быстро собрались, помогли раздвинуть столы так, как они стояли изначально, и после затяжного прощания ретировались продолжать празднество где-то ещё. — Наконец-то, — хохотнул единственный оставшийся в компании человек, чьего имени я не запомнила.       Мы с Дуной сели за обратную сторону небольшого столика. Теперь нас, как и планировалось с самого начала, осталось пятеро: я, Пэ Дуна, Ли Джиын, Ким Намджун и этот молодой красавец в широком свитере цвета слоновой кости. У его миндалевидных глаз играли морщинки, что неудивительно, потому что он улыбался почти всё время. Насколько я успела выяснить, именно он оказался тем самым бывшим одноклассником, к которому подошёл именинник. Он же, приветливо сияя, начал знакомство заново. — В первый раз ты вряд ли всех запомнила, да? Что это вообще было за представление такое, Дуна? — цокнул он, обратившись вдруг к ней. — Ты бедную девушку тут расстреляла именами. — А что я? — тут же подхватила осуждённая. — Не мои одноклассники заявляются как снег на голову, знаешь ли.       Я вмешалась: — Ничего страшного, неожиданные встречи со всеми случаются, — и обратилась к незнакомцу. — Вообще-то, я уже запомнила всех, кроме тебя. — Сон Джунки, — он слегка поклонился над столом. — Очень приятно. — Сон Мидо, — поклонилась я в ответ. — Ты невзрачный, Джунки, — ехидно провозгласила Джиын, — вот меня Мидо сразу запомнила.       Её молочные щёки зарумянились, похоже, из-за сидра. У неё было маленькое, ужасно симпатичное кукольное лицо. — Не спеши радоваться, — вдруг вступил в беседу Намджун. — Дуна что-то взахлёб рассказывала Мидо о тебе, пока ты беспечно болтала со всеми. И вид у неё был недовольный.       Дуна распахнула рот и уставилась на него с изумлением. Мы с Намджуном встретились взглядами, лёгкая тень улыбки скользнула по его губам. Он дал понять, что внимательно следил за нашим разговором?..       Джиын тем временем охнула: — Дуна, что ты обо мне насплетничала? — Только рассказала ту историю про Хванука, — не сразу отозвалась та, оторвавшись от Намджуна. — Помнишь его? Он с тобой хотел поговорить о социологической литературе.       Джиын поморщилась. — Мерзкий тип. Не понимаю, где ты их находишь, Дуна. Нельзя же проникаться чувствами к любому, кто не поскупился на сальную улыбочку. Я еле как от него отвязалась, под конец он даже пытался швырять оскорблениями — настоящая обезьяна. Сколько раз я давала понять, что меня это не интересует! — она бросила игривый взгляд в сторону Джунки, и тот крепко сжал губы в стремлении скрыть улыбку. «Они вместе», — вдруг поняла я не без огорчения. — Причём не в самой тёплой форме. А ему хоть бы хны. Из-за того, что он произвёл впечатление на тебя, он был уверен, что естественным образом произвёл его и на меня, и его искренне возмущало, что это оказалось не так. — Послушай, херувимам вроде тебя запрещено разглагольствовать на эту тему, — отмахнулась Дуна, — нам, земным созданиям, приходится довольствоваться тем, до чего руки дотягиваются. — Не прибедняйся. — Ладно! — всплеснул руками Джунки. — Не этот тип у нас сегодня гвоздь программы, — он обратился ко мне. — Мидо, которая это уже наша попытка с тобой познакомиться? Мы почти было решили, что ты нас сторонишься. Даже Намджун оживлялся, когда Дуна принималась перемывать тебе косточки, — он кивнул в сторону названного. — А его редко интересуют девушки. По крайней мере, те из них, кто родился позднее первой половины двадцатого века.       Я покосилась сначала на Намджуна, всё ещё не сводившего с меня глаз, а потом на помрачневшую Дуну. Улыбка её медленно таяла до тех пор, пока от той не осталось лишь бледное подобие, натянутое исключительно для виду. Смутившись, она отпила ещё сидра. — Всё, что можно было рассказать для начала, вам уже наверняка говорила Дуна, — я ткнула её в плечо. — Я жила здесь до двенадцати лет, а потом переехала в Сеул с папой. Там окончила школу, потом университет. Защитилась и вернулась сюда, чтобы год поработать и податься в магистратуру. Самая обыкновенная история.       Все как-то неожиданно умолкли. Несколько беглых взглядов, подобно искоркам, метнулось над столом по направлению друг к другу. «Так-так…» — Ах, я начинаю догадываться, — спохватилась я, — вам интересно не это. Ты им рассказала, да, Дуна? Вам интересен мой случай. — Мы поймём, если ты сочтёшь нас грубиянами, — досадно улыбнулся Джунки, — просто мнения на этот счёт у нас резко расходятся. Естественно, нам чертовски любопытно поговорить с кем-то… вроде тебя. — Ты извини, что я чешу языком, Мидо, — подхватила Дуна, — если тебе тяжело об этом говорить… — Нет-нет. Я верю, что говорить о чём-то, даже о чём-то ужасном, не может быть много труднее, чем намеренно об этом молчать, — светло отозвалась я. — Другое дело, что рассказывать толком нечего. Что у вас за расхождение? — Вы же переехали, — подала голос Джиын, в её ласковом тоне проступили нотки серьёзности, — из-за какого-то мистического происшествия, которое с тобой приключилось в детстве? — Смотря, во что ты веришь, — рассудила я, — кто-то скажет, что так и было. — А ты, — проговорил Джунки, — как ты всё помнишь? — Никак, если честно. Я ничего не помню. У меня провалы в памяти.       Он заинтересованно присвистнул. — В детстве ты рассказывала, — вмешалась Дуна, — что дело в квисинах. — Да, но это могла быть и игра воображения, — возразила я, — папа говорил, лес прочесали вдоль и поперёк — квисинов никто не нашёл.       Воцарилась тишина. Я приглядывалась к задумчивым лицам компаньонов и не могла понять, откуда в них этот живой интерес к древним существам, считавшимся исчезнувшими давным-давно. — А ты сама, — словно прострелом вдоль позвоночника ударил хрипловатый и резкий голос Ким Намджуна, — во что веришь?       Я уставилась на него. Он смотрел как-то серо, но даже так в его глазах оставалось нечто лукавое. Его голос странно вклинивался в общее русло разговора, как грозовая молния посреди ясного неба. Мнение Дуны о его заинтересованностью мной уже не казалось несусветной глупостью. Каждый его взгляд, каждая улыбка, каждое слово — во всём будто имелся некий скрытый подтекст. Впрочем, он вполне мог держаться так неестественно сам по себе. — В чём вы разделились? — вместо ответа обратилась я ко всем. — О чём, собственно, спор?       Они ещё немного посовещались молчаливыми взглядами. А потом Дуна вздохнула, чуть обернулась ко мне и спросила: — Видела плакаты у входа? — она чуть понизила громкость. — Знаешь же про это? — Конечно.       Джиын подхватила: — Пятеро пропавших с июля, все исчезли в лесу или в лесопарке, почти все пожилые. Полиция ставит на серийного убийцу. — Так вот, некоторые из нас, — вдруг усмехнулся Джунки, — верят, что в горах бродит квисин. — Не может быть, — опешила я и отчего-то снова взглянула на Ким Намджуна.       Он улыбнулся. В его улыбке было что-то недоброе. Что-то, что заставляло внутренне сжаться. — Некоторые из нас, — пояснила Джиын, — это я. Я единственная за этим столом, кто твёрдо верит, что за пропажами стоит квисин.       Я откинулась на спинке стула. Назло не сводила с Ким Намджуна глаз. Да что ему от меня надо? Он улыбнулся шире. — Что ж, ты не единственная, — хмыкнула я и обернулась на Джиын, — в интернете полным-полно таких, как ты. Это же самая популярная теория заговора. Многие верят, что квисины не совсем вымерли. Даже современные охотники имеются, собираются в кучки и проводят собственные расследования. Вы, ребята, как раз из таких?       Дуна хохотнула: — Можно сказать и так! Разве что в сказки не верим, но на эти пропажи кое-что нарыли. Мы из-за них все и перезнакомились… — В таком случае, — улыбнулась я, устраиваясь удобнее, — рассказывайте.       Начать хотела Дуна, но воодушевлённый Джунки её перебил: — О, это нечто. Я же пишу для газеты, — он придвинулся поближе. — Первый год, как этим занимаюсь. Я писал о той нашумевшей супружеской паре, Ли Сухёке и Пак Мису, они пропали без вести полгода назад. У них здесь осталась дочь, она ходила в детсад, в котором Дуна работает. Я тогда хотел пообщаться с ребёнком, потому что история была мутная донельзя. Девочку-то нашли в лесопарке, и она провела там целые сутки: заблудилась. Так я с Дуной и познакомился, мы разговорились и с тех пор дружим. — Я с ней сидела, — присовокупила Дуна, задумчиво покусывая губу изнутри, — пока её социальные службы не забрали. Бедная малышка, такие у неё были перепуганные глаза. — Я не слышала этих имён, — нахмурилась я, — они тоже на плакатах? — В этом и суть, — вставила Джиын.       Джунки активно закивал: — Их не связывают с серией пропаж, — он ещё поёрзал на месте и, наклонившись над столом, заговорил тише, с улыбкой ищейки, вышедшей на след, — но мы нашей скромной компанией подозреваем, что они имеют к этим странностям самое прямое отношение. Полиция отделила их, потому что их потом якобы где-то засекли камеры, а ещё они сняли со счёта все деньги и исчезли вместе с документами. — Бежали? — Да, — ответил весь стол хором.       Дуна поспешила добавить: — Девочка бродила по лесопарку одна, искала родителей. До сих пор непонятно, как она туда попала. Их дом находится неподалёку, и всем семейством они часто там гуляли. Может, поэтому она решила пойти искать родителей в парк, когда те не вернулись домой, но это всё-таки странно. Я говорила с ней. Знаешь, что она рассказывает? — Что? — Что видела чудовище, — холодно пропечатала Джиын поверх всех. — Высокое и худое, с красными глазами. Оно забрало её родителей, а саму её не тронуло.       Возникла недолгая пауза. По каменной мине Ли Джиын становилось ясно, что она в свою версию верит всерьёз. По несколько же смущённым лицам остальных — что они только и ждут момента, чтобы разбить её в пух и прах. Неудивительно, что им всем было так любопытно со мной пообщаться. Правда, к их разочарованию, я едва ли могла разрешить их замысловатый спор — во всяком случае, пока память так барахлила. Я говорила себе, что в потусторонних существ средневековья не особенно верю, но на самом деле священное местечко для вероятности всё-таки оставляла. Наука, при всех её блестящих достижениях, так и не объяснила, что это были за существа, какую природу они имели и почему вдруг столь скоропостижно вымерли всем своим мистическим скопом. А ещё у меня, как у моей матери, на правой ладони имелось родимое пятно в форме рассечения, как будто от пореза ножом. — Детям, — медленно, с большой осторожностью проговорил Джунки, чтобы случайно не спровоцировать взрыв возмущения у подруги справа от себя, — часто рассказывают сказки о квисинах. Мы… все, кроме Джиын, считаем, что на самом деле девочка могла видеть убийцу. Впрочем, так мы стали думать совсем не сразу. Всё это происходило летом, тогда о похищениях ещё никто не говорил — мы тоже о них забыли. — Но в конце июня пропал пожилой учитель математики, Со Минхо, — перебила Дуна. — И тоже при загадочных обстоятельствах. Документы на месте, вещи тоже, его дом находится в тихом лесистом районе, неподалёку от дороги, и самого его в последний раз предположительно видели возвращающегося домой вечером, и тогда шёл дождь. — В июле это повторилось снова, — продолжил Джунки. — Ким Джинён, полицейский в отставке. Он тоже был пожилым, ему было сорок девять. Тогда полиция выдвинула предположение, что похищения связаны. В последний раз Джинёна видела жена, он поздно вечером шёл гулять с собакой. Ни его, ни собаку больше не видели. И всё как всегда: его дом был рядом с лесистой дорогой, и снова шёл дождь. — Но и это не самое интересное, — снова вступила Дуна. — Самое интересное идёт дальше. — Здесь появляюсь я! — радостно объявила Джиын. — Когда исчезла старушка Ким Хванын. — Впервые был свидетель, подтвердивший наличие похитителя, — перехватила эстафету Дуна. — Ким Хванын жила в доме престарелых, ей было шестьдесят, и у неё было плохо со здоровьем. Накануне случившегося их с подругой отпустили в город погулять с дочерью этой самой подруги. Возвращались с прогулки они уже вдвоём, это было где-то в десять вечера. Преступник схватил одну из них на дороге у леса, совсем недалеко от дома престарелых. И дорога, и лес были хорошенько обысканы полицейскими кучу раз, была опрошена уйма возможных свидетелей — никто ничего не видел и не слышал, потому что в тот вечер лил страшный ливень. Ещё до полиции бабушку бросились искать охранники и медсёстры, но и те остались ни с чем. Похитителя застала только подруга, которая возвращалась домой вместе с Хванын, она и давала показания. — И что она сказала? — спросила я. — Она сама видела преступника? — Можно сказать, что так, — гордо отчеканила Джиын, — но не совсем. Бабушка уверяла, что видела костлявое существо громадного роста с красными глазами.       Рассказ прервался, и все в молчаливом ожидании уставились на меня. — Ничего себе. Дочь первых пропавших, — пробормотала я, — тех, которых считают не имеющими отношения к пропажам — она говорила то же самое. — Именно, — торжественно объявил Джунки. — Наверное, она тоже сказок начиталась, — язвительно фыркнула Джиын, она откинулась на спинке стула, — им в доме престарелых тоже читают эту сказку, одну и ту же. — Я ходил с этой информацией в полицию, — выпалил Джунки, не обратив на колкость никакого внимания, — и твердил, что уже второй человек даёт одно и то же описание. Но о супружеской паре там не хотят даже слышать. Улики неоспоримы, побег доказан, их всё ещё ищут, но к исчезновениям пожилых людей это дело отношения не имеет. У нас другое мнение. Что, если на них убийца тренировался? Что, если он подстроил их уезд, чтобы отвлечь полицию? А потом, когда он понял, что поимка ему не грозит, просто перестал подделывать истории, вот и всё. Мой знакомый следователь говорит, подстроить подобное невозможно. Сухёка видели в банке, а потом даже нашлась пара свидетелей в аэропорту… но свидетели же могут ошибаться! — Я знаю, как всё это объясняется, — настырно рявкнула Джиын и обратилась уже ко мне, — я тогда закрывала практику в этом доме престарелых, там и наткнулась на Джунки, и мы познакомились. Вообще-то, я надеялась, что ты меня поддержишь, Мидо. Учитывая, что сама ты тоже связана с какой-то странной историей… приключившейся в горах, в лесу. К тому же, ты культуролог. Ты наверняка должна знать о квисинах всё. Среди людей молва обычно ходит либо об опасных, вроде хвагахо или вонгви, либо о самых многочисленных, вроде юрёнов. Но на деле квисинов каких только не водится на свете. Я пыталась найти нечто похожее под описание свидетелей, но ничего не нашла. Надеялась, ты тоже веришь и поможешь мне. — К слову, об этом, — впервые за долгое время подал голос Ким Намджун, он тоже обращался ко мне, — ты так и не ответила. Веришь ты всё-таки или нет?       Воцарилось торжественное молчание. Я немного помялась с ответом. Нельзя спрашивать у только что встретившегося человека, во что он верит. На глаза попались Джиын и её главный оппонент Джунки — ясные глаза, уверенные лица, твёрдо сомкнутые челюсти. До чего здорово, должно быть, жить в мире, в котором истина известна. Она главенствует над всем, и ты безропотно ей подчиняешься. Всё в твоём мире на своих местах. Земля не дрожит под твоими ногами. — Я считаю, — подала голос я, — что мир достаточно большой, чтобы в нём могло ужиться несколько правд. Если веришь — значит, за убийствами стоят квисины. Если нет — значит, это человек. Реального положения вещей нам не узнать, так что каждый волен толковать неизвестное так, как ему кажется наиболее разумным. Важно просто помнить, что в двух шагах от тебя существуют другие истины, и относиться к этому со спокойствием. — Постмодернистская чушь, — брезгливо провозгласил Намджун.       Мы уставились друг на друга. Белые прядки волос, выбившиеся из зачёса, спадали ему на лоб. И он снова едва различимо улыбался. Я слегка сдвинула брови.       Если верить Дуне, Ким Намджун учился сразу на двух специальностях. «История и криминология, — вспомнила я про себя, — уже магистратура, но оба факультета заочные. Учиться сразу в двух заведениях дорого, но тебе об этом беспокоиться не приходится, твою учёбу оплачивает отец. Сам ты не отсюда, приехал откуда-то с юга и исключительно для того, чтобы покопаться в библиотечных архивах с документами времен Корейской войны. Они нужны тебе, потому что ты пишешь диссертацию о Тэджонской операции. Вся твоя жизнь — какая-то бесконечная увлекательная экскурсия, за которую тебе даже не нужно платить». Словно прочитав мои мысли, Намджун ухмыльнулся шире. — Хорошо, — спокойно ответила я, — что тогда до тебя? Каких взглядов ты придерживаешься? — Всё очень просто. Правда одна, и она всегда где-то рядом, — беспечно отозвался он, — и разные её проявления не должны уживаться обособленно, в противоречии друг с другом, как ты сказала. Нет, они — различные части одного целого и должны уметь сосуществовать так, чтобы перед нами предстала более ясная картина всего. Это значит: если некое явление, будь оно хоть мифическое, хоть религиозное, хоть сциентическое, проходится волной по всей планете и поднимает её на уши, значит, хотя бы крупица истины в нём есть, и мы не можем её не учитывать. — Что это вообще сейчас значит? — нахмурился Джунки. — Ты в квисинов веришь, что ли? — Я верю, — усмехнулся Намджун, — что, раз о них так много говорят, это неспроста. — Но мне ты говорил совсем иное, — обиделась Дуна. — Вовсе нет. Я говорил только, что современная научная картина мира, в которой мифическим сказочкам со смешными наименованиями вроде «хвагахо» или «вонгви» нет места, определённо несёт в себе крупицу истины, поскольку довольно успешно объясняет некоторые природные закономерности. Такой ответ вовсе не предполагает отрицание квисинов. Крупица — это всё-таки только крупица, она не даёт науке прав рассуждать вообще о всяком явлении в догматическом тоне; тем не менее, именно так наука себя и ведёт. Насчёт квисинов она вполне может и ошибаться. В конце концов, она не имела с ними дел. Квисины исчезли с лица земли почти сразу после научной революции. — Ты попросту сказал более красивыми словами, — нахохлилась я, — всё то, что я сама говорила. — Неправда. Онтологически мы сходимся, гносеологически — нет. Я продолжаю всматриваться в полотно неизвестности и пытаться что-то там разглядеть, — осклабился Намджун, — а ты сдалась и объявила тысячи вероятностей, даже самые сумасбродные из них, одинаково имеющими право зваться правдой, просто потому что увидеть правду настоящую кажется невозможным. Страшно представить, что за бардак у тебя в голове. — К слову, Мидо, — спохватилась Джиын и смущённо улыбнулась, а товарища аккуратно пихнула в плечо. — Намджун у нас ботан. Он потому и хотел с тобой познакомиться. — Я уже разочаровался, — выдал вдруг тот совершенно спокойно.       Все растерянно умолкли. Первая спохватилась Джиын, она охнула и пихнула Намджуна уже открыто. — Вот как? — простодушно спросила я. — Это ещё почему? — Иногда один раз взглянуть на человека достаточно, чтобы больше в нём не заинтересоваться. — Грубиян! — возмутилась Джиын снова и тут же обратилась ко мне. — Всё, не обращай на него внимания.       Я покосилась на Дуну, молча спрашивая её, что это только что было, но она ответила мне только тихим выражением недоумения. — Это на тебя не похоже, — обратилась она к Намджуну. — Прошу прощения, — подключился и сам виновник курьёзной ситуации, — я был груб. — Всё в порядке, — равнодушно отозвалась я.       А про себя дивилась, что могла разглядеть яркая искорка вроде Пэ Дуны в этом заносчивом самовлюблённом типе с кривой ухмылкой. Джиын была права, у Дуны скверный вкус. «Но дело даже не в ней, — недоумевала я, — он им всем нравится. Почему? Им приятно, когда он ведёт себя так, будто все вокруг — примитивные создания? Бла-бла, всматриваюсь в полотно неизвестного… Бла-бла, трачу папины деньги…» — А как ты сам со всеми познакомился? — спросила вдруг я. — О, это интересная история… — ответила вместо него Джиын. — Это история о том, как все мы впервые собрались вместе. — Его привела я, — добавила Дуна.       Джунки перебил её: — И Намджун помог нам…       Однако я жестом попросила его становиться. И обернулась на объект обсуждений. — Почему ты сам ничего не говоришь? — с фальшивой светскостью спросила я. — Не всем людям достаточно одного взгляда, чтобы сделать о человеке какие-то выводы. А ты за весь вечер сказал от силы несколько слов. — Я такой себе рассказчик, — хмыкнул Намджун, деловито двинув бровью. — Ты скромничаешь.       Он вздохнул. Помолчал. И выдал только: — Я присоединился к компании в сентябре, Дуна познакомила меня с остальными. — А вы сами как познакомились?       История эта уже была мне известна. Они встретились тёплым сентябрьским вечером в восточном районе Со, где жила Дуна. Она наткнулась на него почти у самого своего дома, когда возвращалась с работы. Намджун, тогда только приехавший в город, потерялся после путешествия по местным библиотекам и попросил её подсказать, как добраться района Юсон, в котором он остановился. По дороге к метро, беспечно рассекая по залитой янтарным закатом улице, эти двое так разболтались, что решили увидеться ещё раз. Что они, собственно, и сделали на следующий же день, а ко всему прочему прогуляли друг с другом до позднего вечера. Намджун любезно проводил Дуну до дома, и даже там они ещё долго не могли расстаться — беседа всё лилась и лилась, как бурный горный ручей.       Теперь, вспоминая рассказ подруги и в то же время смотря на смуглого блондина перед собой, который попеременно то превращался в заунывного престарелого профессора философии, то вдруг вёл себя как пассивно-агрессивный подозреваемый в комнате для дознаний, я сомневалась, точно ли о том самом Ким Намджуне шла речь. Он не имел ничего общего с обворожительным принцем, которого мне описывали. — Совершенно случайно, — выдал тем временем он.       В период же своего мычания перед ответом он, вероятнее всего, соображал, как бы уложиться в самое минимальное количество слов. — Намджун навёл нас на ещё одну идею по поводу исчезновений, — продолжил Джунки как ни в чём не бывало. — Правда? — оживилась я и отвернулась от Намджуна настолько, насколько это было возможно для сидящего боком человека. — Какую?       Джунки покосился на товарища с осуждением и, стремясь сменить вектор, продолжил: — Дуна обсуждала с ним это, и он заинтересовался. Она решила познакомить его со мной, а я привёл заодно и Джиын. Намджун мало что знал, потому что тогда только приехал, но включился быстро. Он предположил, что у преступника должен быть способ быстро передвигаться, к примеру, какая-нибудь машина. Ещё он предположил, что преступник должен жить или хотя бы иметь какую-нибудь недвижимость, в которой мог бы спрятаться, не в центре, а в безлюдном окраинном районе. Иначе ему было бы неудобно привозить к себе похищенных. — С чего вы взяли, что он возит их к себе? — Из-за почерка и модуса операнди, — вдруг снова заговорил Намджун, и мне невольно пришлось на него обернуться, — когда речь идёт о бытовом убийстве, мотив почти всегда прост. Ограбление, ревность, случайная потасовка — докопаться до сути обстоятельств для следователя не составит труда. Чаще всего преступником оказывается кто-то, кто знал убитого или хотя бы пересекался с ним, или жил поблизости. С серийными же убийствами всё обстоит иначе; преступник может отбирать жертв среди незнакомцев. Мотив затуманивается, и виновного найти тяжелее. Однако по почерку и модусу операнди составить его портрет и ограничить круг подозреваемых всё-таки возможно. Допустим, модус операнди. Где совершаются преступления? Каким образом? В какое время дня? В будни или в выходные? Всё это — модус операнди. Предположим, похититель своих жертв убивает — скорее всего, так и есть. Из модуса операнди нынешнего убийцы видно, что он отлично ориентируется в местных лесопарках и путях отхода из них — вероятнее всего, это кто-то местный, причём некто, кто живёт в этих местах много лет. Далее, он молниеносно исчезал с места преступления, а не убивал здесь же: бабку из дома престарелых кинулись искать по горячим следам, но не нашли. Это наводит на мысль о том, что у него есть способ быстро перевозить тела, а также место, где их можно хранить или бесследно от них избавиться. Преступления случались только ночью — преступник стеснен обстоятельствами в виде рабочего графика или какого-нибудь иного социального фактора; к примеру: он посещает учебу, он живет не один, или же один, но его укромное место кто-нибудь посещает днём, или же он выделяется внешне, скажем, какой-нибудь яркой машиной, и его легко засвидетельствовать. В пользу последнего играет дождь как обязательное условие преступления — это элемент скрытности. Так мы плавно переходим к почерку. Почерк — это тоже метод осуществления преступления, но он несколько отличается от модуса операнди. В нём есть эмоциональная составляющая. Иными словами — за почерком кроется настоящий мотив. К примеру, если мотив сексуальный, преступник обязательно изнасилует жертву, если не сам, то каким-нибудь посторонним предметом; не делать этого он не сможет, именно из-за этого он и пошёл на преступление изначально, так что эта черта будет сохраняться в каждом его убийстве. Модус операнди — условный способ, он отвечает на вопрос «как, в каких условиях лучше всего совершить» и может меняться в зависимости от обстоятельств, новых умений преступника, ошибочных ходов полиции и прочих факторов. Почерк же помогает ответить на вопросы «для чего совершить» и «из-за чего совершить» — в отличие от модуса операнди он всегда будет оставаться прежним. Итак, какие же выводы можно сделать из почерка нашего убийцы? Если бы он совершал преступления импульсивно, без плана, как бы вспышками агрессии, это бы отразилось на его почерке. У нас бы были тела и не было бы чёткой последовательности. Однако он избирает исключительно дождливую погоду и ночь, выслеживает жертв и всегда куда-то их перевозит. Значит, он совершает убийства с холодной головой и тщательно их планирует. Такой убийца опаснее по одной простой причине: он, как правило, гораздо умнее импульсивного. Далее, он предпочитает убивать максимально скрытно — это тоже почерк, в этом действии есть эмоциональный подтекст. К своим преступлениям он относится с отвращением или со страхом. Он мучается либо виной, либо паранойей, стремится от всех спрятать то, чем занимается. Когда убийца выражает презрение к жертве или к обществу, или к чему-то ещё, когда наслаждается или даже гордится собственными деяниями, когда он циничен и социопатичен — он похищает или убивает чуть не у всех на глазах, подходит к ним посреди бела дня при куче свидетелей, или оставляет тела тут же, даже бросает их на видном месте раздетыми или изуродованными, шлёт письма в полицию, семьям убитых, как-то заявляет о себе. Наш же убийца орудует тихо и вдалеке от взглядов, перевозит жертв к себе, тела надёжно прячет. Он очень печётся, чтобы их не нашли — предпочитает о них забыть, скрыть, будто их и не было; он не живет ими, у него есть жизнь помимо них, и она ему дорога. Убийства могут даже мешать ему жить как по-человечески, однако перестать убивать он всё-таки не может. Желание скрыть своё увлечение настолько в нём велико, что даже безлюдный лесопарк недостаточно ему подходит — у него есть укромное место. Такое не может располагаться в центре города. Значит, он убивает где-то на окраине, и у него должна быть такая возможность. Либо он живет там, либо работает. Итого, мы имеем: человек нормальной репутации, относительно успешный, общительный, с автомобилем, с некоей частной территорией на окраине, либо кто-то работающий или учащийся там же. — Или же он не человек, и ему не нужна никакая машина, чтобы быстро передвигаться, — вставила свою лепту Джиын, — а на окраинах и в горах он обитает, потому что это естественная среда квисинов.       На какое-то время я напрочь забыла о пробежавшей между мной и Ким Намджуном кошке. Придвинувшись к столу и даже чуть наклонившись в его сторону, я спросила: — А то, что все жертвы старики — это же тоже своего рода почерк? — Да, — усмехнулся Джунки, — мы обсуждали это. — Но этого недостаточно, чтобы понять мотив, — добавил Намджун, — потому что нет тел. Если бы мы видели, что именно он с ними делает, было бы более понятно. Скорее всего, мотив не сексуальный. Возможно, ненавистнический. Это кто-то молодой, его воспитали старики, воспитали очень строго — что-то вроде того. Чего-то большего из одного только возраста жертв не наскребёшь. — А какое-нибудь ещё у них сходство есть? — У моего знакомого, того самого следователя, — подключился Джунки, — что-то есть, но он не делится. — Как-нибудь мы его расколем, — цокнула Дуна.       Я задумчиво помычала. — Интересно, да? — улыбнулась Джиын. — Мидо, если честно, я тобой хотела проконсультироваться как раз по квисиньему вопросу. Если предположить, чисто гипотетически, что это не человек, а квисин. Какой он должен быть? — Квисин… — рассеянно пролепетала я.       Перед глазами возникли тёмные аудитории университетских кабинетов, стопки книг и столбики строк мелким шрифтом. Вздохнув, я заговорила снова: — Что ж, то, что преступник убивает одних только стариков — говорит в пользу квисинов. Часто иные их виды настраивались на жертв исключительно одной категории и больше никого не трогали. Хвагахо, к примеру, убивали только женщин, а вонгви — только мужчин. Однако… — я с сомнением посмотрела на Джиын, — среди жертв, кажется, числится и молодая девушка. — Да, — подтвердил Джунки, — так что квисины уходят покоиться под столпы веков. — Необязательно. Бывали такие, которые убивали и всех подряд, — поторопилась оговориться я, — но… — снова виноватый взгляд в сторону Джиын, — как и сказал Намджун, убийства очень последовательны и явно подразумевают планирование. Значит, если убивает квисин — это должен быть высший квисин. Он очень силён и интеллектом близок к человеку… если не равен ему. Красными глазами обладали все квисины без исключения, зато высокий рост — ещё один показатель силы. Чаще всего квисины имели средний интеллект между человеком и животным; по сравнению с животными они были слишком умны, но и до людей чуть-чуть не дотягивали. Физически же они превосходили людей, но не сверхъестественно. Это средние квисины — они, наравне с низшими, слабыми и неразумными, составляли большинство. Высшие же, по интеллекту сравнимые с людьми, а физически превосходящие их стократ, были менее распространены даже в самый апогей, когда люди активно с ними воевали. В последний век квисинов, когда они стали повсеместно исчезать, численность высших квисинов конкретно в нашей стране сократилась до нескольких десятков. Наука, когда пытается хоть как-то их объяснить, говорит, что они исчерпали свой энергетический потенциал. Это самая популярная теория их исчезновения. Если верить ей, квисинам нужно некое энергетическое поле, чтобы они могли существовать. В этом случае они вполне могли дожить до наших времён в виде отдельных единиц — какими-нибудь сгустками там, где есть необходимая энергия, или же там, где их жизнь могут поддерживать шаманы. Но это должны быть очень слабые, беспомощные существа. Тяжело представить, чтобы в городе вдруг завёлся высший квисин, и это осталось незамеченным. Где хватает энергии хотя бы для одного высшего, должно хватать её и для нескольких средних, и уж тем более для кучки низших. А значит, — я сочувственно поджала губы, — очень маловероятно, что это квисин. — Это если верить в теорию энергетического потенциала, — с бодрой серьёзностью отчеканила Джиын, — но это всего лишь теория, Мидо. Сила квисинов вполне могла черпаться и не от каких-то там энергетических полей. — Что ж, в этом ты права, — согласилась я, — теория всё-таки не доказана.       Дуна задумчиво пробормотала: — Где войны — там квисины. Известная поговорка. — Насильственная среда, да, — подхватила я, — квисины всегда множились там, где царило насилие и особенно распространялись в периоды войн. Вот только насилие никуда не делось, а квисины исчезли. — Есть какие-нибудь идеи, — нетерпеливо спросила Джиын, — кто это может быть? Какой именно квисин? — Нет. Это может быть кто угодно. Может, мы вообще ничего не знаем конкретно об этом виде. А может, о нём есть только пара упоминаний в каких-нибудь преданиях. Наука о квисинах полна белых пятен. Я уверена, что, с одной стороны, многие так и не были занесены в учебники, а с другой — что на каждую реально существующую тварь приходится три выдумки. Речь же о средних веках. В учебники вынесены несколько десятков видов; наименований же из легенд и мифов — сотни, причём невозможно выяснить, которые из них правда существовали, а которые — просто сказка. Университет советует относиться всерьёз только к тем, что выделены научным сообществом официально. Я их учила, но кого-то с описанием нынешнего убийцы не помню. — И как же мне его искать? — расстроилась Джиын. — Я тоже в учебниках по ним ничего не нашла. — Рекомендую удариться в мифологию, — посоветовала я, — возможно, это очень редкий вид, и официально его никуда не занесли. — А если бы я хотела именно выйти на него, — чуть наклонилась над столом она, — с чего бы посоветовала начать? — С мотива. Квисины убивают примерно по тому же принципу, который описал Намджун, с незначительными отличиями. Одни — из мстительного и ненавистнического чувства, часто их считают призраками тех, кто умер насильственной смертью. Другие убивают, потому что питаются жертвами. Судя по почерку этого малого, если, конечно, это в самом деле квисин, — люди необходимы ему для поддержания собственной жизни. Он убивает хитро и скрытно. Мстительные квисины обычно убивают жестоко и импульсивно, и эту свою жестокость они никак не могут контролировать. Значит, наш квисин не такой. Тебе нужно выяснить, почему ему нужны именно старики… вернее, нет. Тебе нужно выяснить, что на самом деле объединяет жертв, потому что, я думаю, стариков квисин может выбирать осознанно, и на самом деле их объединяет нечто иное. — Но когда это выясню, что дальше? — Джиын нахмурилась. — Не понимаю, как за ним охотиться, как его хотя бы увидеть? — Квисины — всё-таки не люди, даже самые разумные из них. Они убивают не из личного побуждения, а потому что у них такая природа. Они просто не могут не убивать, через насилие они черпают силы на существование. Если выяснишь, что это за вид, как он убивает, кого и почему, легко сможешь его подкараулить. Как бы умён он ни был, природе он противостоять не сможет. Вот только чтобы убить его, нужно знать, как убивать — это опасно.       Джиын, в восхищении разинувшая рот и слушавшая с широко распахнутыми глазами, очнулась и полезла в сумку. — Вот спасибо! — бормотала она, достала блокнот и ручку, щёлкнула по колпачку и принялась писать. — Я буду ещё к тебе обращаться, если ты не против. — Конечно. — У меня холодок по спине бежит, — хохотнул Джунки, — от твоих рассказов, Мидо. Хорошо всё же, что всё это чушь собачья. — Только не вздумай сама в лес подаваться, — наклонилась вперёд Дуна, строго глядя на спешно строчащую что-то Джиын, — квисин или человек, а по этим лесам бродит убийца. Как бы ты сама ему не попалась, пока играешь в средневековую охотницу.       Бесшумно посмеявшись, я ненароком обернулась вправо и далеко не в первый раз за вечер ощутила на себе тяжёлый, маслянистый взгляд. — Знаете, что ещё говорит в пользу квисинов? — тоже нависнув над столом, уже нарочито зловеще проговорила я со слабой улыбкой. — Ваша теория про супружескую пару. — А что с ней? — хором выдали Джунки и Дуна. — Было сразу две жертвы, — пояснила я, — если это был человек, он в одиночку утащил двоих людей через лесопарк до своей машины. Как он напал так, что они не подняли шум? Как нёс их? Всё это нехилый труд. — Ерунда, — отмахнулся Джунки, — из описаний уже ясно, что это кто-то здоровый и сильный. Думаю, в нашем молодце около двух метров росту, и он довольно крупно сложен сам по себе. Такому унести двух худых старичков — не проблема. — Что до красных глаз? — Мы ставим на то, что он носит какую-нибудь из масок хахве, — подключилась Дуна, — они часто разрисованы алой краской. — Хитро, — хмыкнула я, отпивая сидр. — В августе не было дождей, — негромко проговорила Джиын, всё ещё записывавшая что-то себе в блокнот, — и он никого не похищал. — Получается, остальные две жертвы исчезли в последние два месяца. Одна из них — молодая девушка, другая — старая домохозяйка, кажется. Пропала совсем недавно, — заключила я.       Как вдруг спохватилась: — Он обычно похищает людей, когда идёт дождь. Но всякий ли раз, когда идёт дождь? — Нет, — ответила Дуна, — бывало такое, что дождь шёл, а похищений не случалось. — Вот как… это тоже говорит не в пользу квисинов. Они обычно действуют закономерно. — Пожалуйста, — вдруг шумно вздохнул Ким Намджун, — принимай во внимание факт, что твои познания о квисинах ограничиваются крайне скудными изысканиями человека. Половина того, что ты изучала, если вообще не львиная доля, может быть чепухой. — Нет, с тобой чёрт ногу сломит, — наконец неистово уставилась на него Джиын, — сколько мы говорим об этом, а я до сих пор не могу понять, веришь ты или нет. Когда я рассуждаю о квисинах, ты надо мной смеёшься. Когда Дуна и Джунки утверждают, что никаких квисинов нет, ты и им спешишь заткнуть рты. На чьей ты вообще стороне?       Намджун выдержал солидную паузу, лукаво ей улыбаясь. Улыбки, которые он дарил друзьям, отличались от той странной, отрешённой и мрачной, с которой он весь вечер смотрел на меня. Как ни досадно было признавать, а к товарищам он относился хорошо. — В данном случае — на своей собственной, — наконец выдал Намджун. — Считаю, что оба варианта возможны… — Я говорила то же самое, — к своему удивлению, злобно огрызнулась я.       Это было совсем не в моём духе. Намджун мазнул по мне спокойным, медленным взглядом. Такими взглядами можно выводить каллиграфические письмена вместо кистей с чернилами. Тонкая белая прядка спадала ему на глаза. — Оба варианта возможны, — звучно продолжил он, — но действителен только один. Я не за то, чтобы довольствоваться содружеством вероятностей и отказываться искать настоящий ответ. Агностицизм не в моём вкусе — это, мне кажется, удел трусов и слабаков. — Намджун, ты уже задолжал Мидо бутылку дорогущего коньяка и коробку конфет за своё сегодняшнее поведение. Я бы не советовала рыть эту долговую яму и дальше, — строго наставила Дуна, решившая наконец вступиться. — Как он тебе, а? — шутливо обратился ко мне Джунки. — Если что, не стесняйся, выскажи ему всё, что ты о нём думаешь. Мы не осудим. — Вот именно, — выпалила Джиын со смешком и большим пальцем указала на фигуру слева от себя, — я представителем вот этого не буду. Если бы мы знали, как он будет себя вести, вообще бы прийти не разрешили.       Я безутешно, но всё-таки сдержанно расхохоталась. И, по-прежнему улыбаясь, покосилась на чопорного блондина, веселье которого снова сделалось зловещим и тяжёлым, как и всякий раз, когда было обращено на меня. «Значит, можно с ним не церемониться, да? — хмыкнула я про себя, испытывая к нему самую искреннюю неприязнь и под его взглядом невольно сжимаясь. — Что ж…» — Коньяк я не пью, — деловито, с театральным нахальством заявила, глядя ему прямо в глаза, — зато пью мартини. Конфеты люблю шоколадные и с алкоголем: с ромом, виски или коньяком — лучше взять такую коробку, в которой будут все сразу. Запиши куда-нибудь, чтобы не забыть. Если в следующий раз явишься без чего-либо из перечисленного, одному из нас придётся уйти, и, судя по настроению стола, это буду не я.       За столом поднялся всеобщий одобрительный рёв. — Вот это я понимаю, — воскликнул Джунки, хохоча, и протянул мне руку, чтобы дать пять. — Узнаю тебя старую, — одобрительно каркнула и Дуна; когда она смеялась, её брови выгибались смешным домиком и мгновенно выдавали добродушие; однажды Дуна обещала стать одной из тех самых сварливых, но обожающих тебя тётушек, беспрерывно порицающих каждый твой шаг и при этом с сердобольной заботой набивающих тебя гостинцами, — ты так изменилась, честное слово!       «Опять эти слова», — мелькнула мрачная мысль. Я не подала виду, что они меня задели. Мне вспомнились альбомные фотографии забиячливого ребёнка в розовых велосипедках, висящего на турниках за ноги, вниз головой. И собственное нынешнее отражение, смотрящее с мертвенным, бесцветным спокойствием. Папины извечно разочарованные глаза. Глаза, не узнающие в бледной поганке «его девочку». — Как тебе наш квартет? — Джунки обвёл кивком головы застолье. — Странно мы все сбежались, да? — На самом деле всё это ужасно интересно, — призналась я, — но сама я ни за какие коврижки не стала бы таким заниматься… тем не менее, слушать об этом вашем журналистском расследовании — сплошное удовольствие. Правда, навевает мрачные мысли о доме. — А что с домом не так? — удивлённо шевельнулась Дуна. — Ничего особенного, просто мне там не по себе. Он у меня стоит прямо под горой, и с трёх сторон окружён лесом. — А где ты живёшь? — В самой западной части города, в квартале Кап. — Это что, под горой Керёнсан? — обеспокоенно нахмурилась Джиын. — Неподалёку от парка Керёнсан?       Я кивнула и добавила: — Немного севернее. Там ещё рядом кучка военных кладбищ. — Это место исчезновения супружеской пары, — сказала Дуна. — Их дочь потерялась в этом парке, когда искала родителей.       Повисла траурная тишина. Как вдруг Намджун перевёл взгляд на свои наручные часы и объявил: — Может, Мидо простит мне долг, если я провожу её до дома сегодня? — при этом он посмотрел на Дуну. — Уже ночь, а я всё равно тоже живу в Юсоне. — Но… — с сомнением проговорила та. — Ты живёшь в другом квартале, гораздо ближе к центру. — Не проблема, — коротко ответил он и наконец перевёл глаза на меня.       Я удивлённо поморгала. И, ощутив нечто вроде прострела вдоль позвоночника, резко выпрямилась на стуле. — Нет-нет-нет, — запротестовала я, однако, вежливо. — Всё в порядке, я доберусь самостоятельно. Спасибо большое, но не нужно.       «Ехать почти час наедине с ним?» — перед глазами сидел смуглый блондин, его лицо было спокойно и ничего не выражало, крупные кисти рук сложены в замок на столе. В его внешности было что-то неистовое. Твёрдо сжатые челюсти, вечно присутствующий намёк на жестокую улыбку в уголках губ, сверкающий взгляд, даже его белая стрижка с идеальными очертаниями и чёрный свитер-лапша — вся его бьющая в глаза безупречность кричала держаться от него на расстоянии. «Лучше уж в лапы трёхметровому чудищу со светящимися глазами», — мысленно изрекла я. — Я даже не знаю, — неуверенно пробормотал Джунки. — Карта преступлений настораживает. Преступник в основном гуляет на западе, юге и юго-западе. — Похититель с лёгкостью одолевал и человека с огромной собакой, и даже сразу двоих взрослых людей. Так что само по себе присутствие рядом со мной кого-то ещё никак меня не защитит. Одним больше, одним меньше, — неловко усмехнувшись, отшутилась я. — Не смешно, — провозгласил Намджун.       «Да что с тобой не так?» Краем глаза я заметила, что Дуна и Джиын многозначительно переглядываются. Неловкая ситуация, быть центром которой я совсем не рвалась. Идти домой с кем-то, о ком воздыхает подруга… с кем-то, кто странно смотрит… кто будто бы дёргает за косички, словно маленький. — Нет, — твёрдо отрезала я, вернув внимание Намджуну, — спасибо, но нет. — Мидо, я пойду сегодня с тобой и провожу тебя до дома, — к моему ошеломлению, упрямо ответил он и с каким-то странным смешком процедил, — пожалуйста. — Думаю, это правильно, — наконец провозгласила Дуна, чуть обернувшись ко мне и подарив мягкий, убеждающий взгляд, — в конце концов, ты правда живёшь в домике из фильма ужасов. Ты никого ни о чём не просила, Намджун сам вызвался. К тому же, он себя сегодня некрасиво вёл. Дай ему возможность выкарабкаться. — Согласна, — чирикнула Джиын.       Деваться было некуда. — Ладно, — вяло бросила я. — Отлично! Тогда предлагаю на сегодня закончить знакомство, — Джунки поднялся на ноги. — Мидо, прости, что получилось так немного, и ещё за Минсока тоже, он так неожиданно нагрянул… — Ничего страшного, — заверила я. — Я на первые назначенные встречи вообще не явилась. К тому же, у нас будет куча возможностей ещё посидеть.       Он расплылся в уверенной улыбке. «Как жаль, что у него есть девушка, — с сожалением подумалось мне. — Я бы предпочла понравиться ему». — Это точно. Тогда я пойду оплачу, сегодня я угощаю. И будем уже потихоньку собираться. — А я в дамскую комнату, — объявила Джиын. — Я с тобой, — Дуна тоже встала.       Я подскочила со своего стула так молниеносно, будто меня что-то ужалило. В «дамскую комнату» мне вовсе не было нужно, но лучше уж туда, чем оставаться наедине с Ким Намджуном. И без того предстояло часовое путешествие в его обществе. Когда Дуна и Джиын поднялись со своих стульев, хмель заговорил в них куда увереннее. До уборной мы добрались кривоватой шеренгой, и первым делом, как только за нами захлопнулась дверь, Джиын воскликнула: — Дуна, боюсь, ты его потеряла, — после чего очаровательно захихикала.       Та, в свою очередь, тоже зашлась актёрским гореванием. — Это просто несправедливо, — «плакала» она, — мы только, казалось, вышли на новый уровень… — Прекратите, — взмолилась я, — Дуна, это не так, а если и так, мне оно совершенно не надо. Он такой… такой… я не знаю, как вы его терпите.       Дуна и Джиын сочувственно рассмеялись. — Боже, прости, — сказала первая, обернувшись ко мне и приложив руку к груди. — Честное слово, я не знаю, что на него нашло. — Вот именно, — с жаром подтвердила вторая. — Может, он просто стесняется? — Он всегда стесняется, но не грубит же с порога совершенной незнакомке? — недоумевала Дуна. — Удел слабаков и трусов — что это вообще было? — Да, да, и правда, — закивала вторая. — Ничего не понимаю. — А мне с ним ещё ехать около часа, — наконец смогла от души пожаловаться я. — Это просто ад кромешный. Он такой душный, с ним никакая баня не нужна. — Мидо, поверь, он хороший человек, — мягко улыбалась Джиын. — Я знаю, Дуна в него слишком слепо влюблена, чтобы её слушать, но мне можешь поверить. Намджун себя может вести некрасиво поначалу, но это оттого, что он нелюдимый. Такое ощущение, что до нас ему вообще не доводилось с людьми контактировать — он с ними и разговаривать толком не умеет. Когда мы встретились в первый день здесь, в «Дамах и господах», и я ему рассказала о том, что верю в квисинов — как ты думаешь, что он ответил?       Я помычала в театральной задумчивости. — Что иногда одного взгляда на человека бывает достаточно, чтобы больше в нём не заинтересоваться?       Джиын скромно прыснула себе в ладонь, а Дуна, в это время облокотившаяся на раковину перед зеркалом, «споткнулась» на ней и зашлась открытым смехом. — Нет, — ответила первая. — Он хихикал. Мы тогда, когда ему всё рассказывали об этих похищениях, принялись друг с другом спорить, как обычно. И каждый раз, когда что-то говорила я, он демонстративно хихикал. В конце концов я слегка стукнула по столу и спросила у него очень грозно, в чём его проблема. Сказала ему, что он не может со мной себя так вести просто потому, что он старше. — А он что? — Конечно, его тут же прорвало. Перечислил мне по пальцам, почему я безмозглая глупышка. Говорю тебе, я его терпеть не могла. Но он хороший человек, ты это ещё разглядишь. — Со мной единственной у Намджуна не было никаких проблем, — ехидно заулыбалась Дуна, оборачиваясь к нам. — Думаете, это знак? Мы с ним болтали и болтали обо всём на свете, и поладили с самого начала. Перелопатили кучу детских воспоминаний, всех своих старых друзей. И ностальгия была такая общая, будто мы всю жизнь были знакомы, — она мечтательно вздохнула. — По-моему, он несколько суховат для сантиментов, — прохладно заметила я. — Он суховат для других, но когда общается со мной, отбрасывает эту маску и становится искренним, — Дуна взглянула на меня с новой печатью убитости и грусти, — Мидо, будь другом! Не сори феромонами, пока вы будете ехать, а? По-сестрински тебя прошу. — Ни в коем случае, — открестилась я. — А всё-таки он, кажется, положил на тебя глаз, — Джиын поджала губы в кроткой улыбке. — Не факт. И вообще, куда положил, оттуда заберёт обратно, — продолжала я чеканить голосом робота.       Они снова зашлись светлым смехом. Так мы вышли назад и, объединившись с мужской половиной компании, покинули бар.       Улица была напичкана пёстрыми вывесками забегаловок. Меня передёрнуло от холода подбирающейся ноябрьской ночи, и я получше замоталась в пальто. Вся меланхолия, обуревавшая по дороге сюда, нахлынула с новой силой. Из бара через узенькую дорогу доносилась весёлая не по погоде музыка, оттуда же вывалила пьяная компания. Пар валил из их ртов вместе со звонким смехом и крикливыми возгласами. Они, казалось, не замечали холода. В нашей компании дела обстояли иначе, по крайней мере, для девочек. Дуна, обняв саму себя за плечи, изобразила мученическую гримасу. Джин слегка прыгала с ноги на ногу и стучала зубами. — Тэджон южнее Сеула, — пожаловалась я. — Почему так холодно? — Это обманчивые заморозки, — объявил Джунки, он подошёл к Джиын и взял её руки в свои. — Скоро снова потеплеет, прежде чем зима наступит окончательно.       Казалось, что холод его обтекал. Я очередной раз поймала себя на зависти к Джиын. — Скорее бы она наступила, — вздохнула я. — Ненавижу этот промозглый переходный период. — А зима тебе нравится? — вдруг спросил Намджун, откуда ни возьмись выросший рядом высоченным столбом.       Я недолго подумала, прежде чем ответить: — Да, — чуть обернувшись к нему, — мне нравится снег.       Очередная непонятная, прогорклая улыбка. Я украдкой косилась на него с нового, более близкого угла. Что ж, чем-то всё же обдавало от его внушительной наружности. Чёрным перцем? И щепоткой ядрёного красного? И разве что самой капелькой мёда… Когда молчал, он был даже сносен. Или даже чуть более, чем сносен. Однако молчал он недолго: — Харуки Мураками говорил, — произнёс он, — мелкий снег — предвестник больших метелей.       Я уставилась на него с самым кислым выражением лица, даже этого не скрывая. «У тебя наверняка есть и семь мудростей Омара Хайяма на каждый день недели, да? Какое убийственное занудство, — после я бросила удручённый взгляд уже Пэ Дуне, — Господи, что ты в нём нашла?» Она, поймавшая мой немой вопрос, сжала губы в ниточку, чтобы не выказать улыбки, и обратила на своего возлюбленного преступно трепетный взгляд.       Постояв на месте где-то с минуту, чтобы привыкнуть к уличному холоду, мы стали выяснять, кому куда идти. Джунки ехал на север на автобусе, и Джиын собиралась к нему в гости, хотя сама жила неподалёку от Дуны. Дуна же ехала на восток на метро, а мы с Намджуном вместе отправлялись на запад. Чем ближе мы все вместе приближались к станции, рядом с которой находилась и автобусная остановка, тем сильнее возрастало моё отчаяние. Джунки и Джиын быстро нас покинули, их автобус подошёл сразу же.       «Надо было отказываться», — подумала я, наверное, в сотый раз, пока махала Дуне, уже удалившейся на пару шагов. Намджун стоял рядом, раздражая периферическое зрение, и про него хотелось забыть. Когда Дуна наконец скрылась из вида, я развернулась к Намджуну, встретилась с ним взглядами и отчего-то мгновенно осознала, что переживаю зря. — Идём? — беспечно бросил он. — Да.