Окна выходят на север

Всё плохое отпустило — Не тревожило, не жгло. Прошлое теряло силу, Будущее не пришло. Кристина Россетти

      Со мной нечасто случалось поразительное. Всякий раз, оглядываясь назад с наступлением нового года, я едва ли могла выделить два-три потрясения, да и те колыхали едва-едва; то ли тряска была слишком слабая, то ли натура у меня излишне уравновешенная. До самого переезда в Тэджон жизнь протекала спокойно, как будто бы неторопливым пейзажем где-то за окном, в которое я глядела из тихой комнаты флегматичного сознания.       Правда, того же не скажешь о моём детстве. Тогда всё словно бы катилось кувырком, аляповатое, как меняющиеся узоры калейдоскопа, и звонкое, как погремушка — вернее, это я катилась кувырком по пологим холмам ранней жизни, со свистящим ветром в ушах и с горящим в груди бесстрашием. Отец иной раз мог ненароком обмолвиться, что в детстве я была другим человеком. Лазала по деревьям вопреки запретам, на любое слово находила десять в ответ, имела в каждом кармане по камешку и на каждой коленке — по ссадине. По двору я, если верить рассказам отца, передвигалась не иначе как колесом. Колесо я не делала с шести лет. С нашего переезда.       Детство всегда представало перед глазами не иначе как каруселью, с которой ничего толком не разглядеть и от одной мысли о которой начинала кружиться голова. Папа говорил — это последствие шока. Я почти ничего не помнила, кроме того, что в этом цветастом забытье было местечко для чего-то страшного; где-то там, среди кучи детских рисунков, разноцветных мелков, розовых стульчиков, блёсток, обручей и скакалок, и голубых роликов, и мягких игрушек — зияла некая чернильная тень, истолковать которую я была не в состоянии. Как раз чтобы не видеть этой тени, сознание и запускало карусель. Когда я пыталась думать о прошлом, я каталась на карусели. Штука в том, что мне хотелось бы слезть с неё. Хотелось бы взглянуть на свои рисунки. Вспомнить имена, которые я давала мягким игрушкам. Пройтись по своей старой детской, почитать любимые сказки. Обернуться даже на ту самую тень. Спросить её — прямо и смело: «Что ты такое? Почему я тебя так боюсь?»       Я бросила ключи на стоявшую у двери тумбу и нетерпеливо стянула с себя ботинки. На улице было мерзко: темно и слякотно, молодой ноябрь сулил первыми заморозками и снегом. Хотелось поскорее избавиться от обуви, пальто и перчаток, всей этой осенней экипировки, и хорошенько укрыться в прогретых стенах от всего города. Единственная проблема заключалась в том, что ощущения дома у меня не было. Когда старая лампа, немного помигав, осветила просторную и хорошо обставленную гостиную с роскошным диваном в обивке из коричневой кожи и продолговатым журнальным столом, струны моей души сыграли какой-то особенно унылый аккорд. Мне не нравилось это место. Оно вызывало во мне отнюдь не приятный вид ностальгии. Несмотря на то, что я хорошо отмыла весь дом, когда только въехала, он казался мне пыльным. Ни к одной из поверхностей не хотелось прикасаться: в пыли была вся мебель, полы и лестница, даже стены будто насквозь были пропитаны ею. Дом казался заброшенным и обветшалым. Но я понимала, что дело даже не в нём. Старым и выцветшим мне виделся вообще весь Тэджон. Возможно, это потому, что я провела здесь всего несколько дней и в целом была не готова к переезду из Сеула в родной город, с которым у меня были связаны только детские воспоминания, да и те — сплошная карусель.       Я подошла к столу и по привычке нажала на автоответчик, а сама уселась на диван, закинула ноги на стол и провалилась в мягкую спинку головой, отчего тут же поёжилась. Кожаная обивка обдавала ледяным холодом. Тем временем автоответчик приятным женским голосом уведомил о наличии одного сообщения. Нахмурившись, я потянулась к аппарату и нажала на кнопку прослушивания. После долгого гудка автоответчик стал каркать крикливым голосом Дуны: — Мидо! Я звоню тебе из бара «Дамы и господа», помнишь его? Это такой небольшой спичечный коробочек прямо у Юсон Спа! Надеюсь, ты помнишь, что мы пьём сегодня, дорогая, — она похихикала чьей-то шутке со стороны и снова обратилась ко мне. — Мидо, ты должна прийти. Слышишь? На этот раз отговорок я не приму. Да и Намджун умирает от желания с тобой познакомиться. Он сейчас прямо здесь, сидит передо мной и улыбается! — голос подруги удалился от трубки. — Вот, Намджун, скажи Мидо пару слов, пригласи её обсудить квисинов… она услышит твой чарующий голосок и мигом примчится, — никаких слов от названного не последовало, и после непродолжительной паузы голос Дуны снова заголосил у самой трубки. — Торопись! Мидо, я уже хочу его тебе показать, — эти слова она хихикнула шёпотом. — Выходи на Юсон Спа, пройди направо и увидишь — бар «Дамы и господа». Ты должна его помнить. Жду!       Долгий гудок повторился, и автоответчик замолчал. — С какой стати мне помнить бары этого города, глупая женщина, — со смешком выругалась я на аппарат. — Я уехала отсюда, когда мне было двенадцать. Не тот возраст, когда расхаживаешь по питейным заведениям, тебе не кажется?       Однако кое в чём Дуна всё же была права: я должна была приехать в бар. С самого своего переезда мне пришлось отложить уже три встречи со школьной подругой. То уборка срывала планы, то закупка хозяйственных мелочей для дома, то походы в музей. Снова отказываться было бы просто невежливо. И даже несмотря на то, что Пэ Дуна совершенно не умела обижаться, я не могла продолжать отнекиваться, да и не хотелось. У неё здесь были друзья, с которыми она жаждала меня познакомить, и все они каждый раз собирались специально для встреч со мной, на которые я так и не заявилась. Откинувшись на спинку дивана, я испустила вздох.       Мы распрощались с Дуной ещё тогда, когда я покидала Тэджон за компанию с папой в двенадцать лет, и с тех самых пор ни разу не виделись. Конечно, мы списывались через почту по праздникам, даже присылали друг другу фотографии раз в несколько лет, но на том контакты и исчерпывались. До тех пор, пока она в один прекрасный момент не захотела дружить снова. Это началось где-то за пару месяцев до моего переезда и как раз совпало с окончанием университета. Мы стали созваниваться всё чаще, переписываться активнее изо дня в день и постепенно выстраивать план встречи. После университета я собиралась год скитаться по музеям и подрабатывать экскурсоводом, а потом поступить в магистратуру на культурологию. Именно Дуна была человеком, который активно пропагандировал при этом наш с ней родной город, аргументируя свой зазыв тем, что Тэджон — одна из важнейших культурных столиц страны, и именно здесь нужно получать образование по моему профилю. Так себе аргумент, конечно. Другое дело, что с деньгами у меня было туго, с папой мы рассорились, про общежитие после окончания университета можно было забыть, а снимать жильё — дорогое удовольствие. Так и случилось, что я оказалась на пороге старого дома; впрочем, я бы соврала, если бы сказала, что наущения Дуны не сыграли вообще никакой роли.       Дом располагался на самой окраине города, у самого подножия гор Керёнсан на небольшом холме, и с трёх сторон он был окружён лесом. Я даже смутно помнила, что когда-то на заднем дворе здесь цвёл пышный кустарниковый сад. Отсюда мы с папой переехали, когда мне было шесть — сразу же после некоего чего-то, навсегда исказившего картину прошлого в моём сознании. Никто не знал, что это было: ни я, ни отец. Любые попытки разобраться заводили в тупик. Папа взял служебную квартиру в центре города, в районе поживее, собрал некоторые наши вещи, и мы распрощались с домом, бросив сад и оставив всё пылиться на много лет. Я пожалела о решении поселиться здесь, как только въехала. Но горевать было поздно: уже вовсю поджидали вакансии в музеях, нужда что-то предпринимать, и, конечно же, давняя подруга с её новой компанией в баре «Дамы и господа».       Ещё немного поленившись, я всё же собрала волю в кулак, поднялась на второй этаж и переоделась. Название бара провоцировало вырядиться поэлегантнее, так что я надела поверх чёрных колготок своё лучшее осеннее платье — бархатное, тоже чёрное, с узкой талией, юбкой чуть ниже колена и обычными узкими короткими рукавами. Дополнив этот траурный наряд золотыми гвоздиками в ушах и такой же золотой подвеской, я влезла в кофейное пальто, нахлобучила кашемировые перчатки и берет, натянула строгие кожаные ботинки, захватила сумку и выплюнулась из дома назад в промозглую ноябрьскую действительность. Путь предстоял долгий: сначала пешком до дороги Кап вниз по склону, оттуда несколько остановок на автобусе до Центрального кладбища, и только потом на метро до назначенной станции.       По дороге мысли всё ещё занимала Пэ Дуна, её причудливый талант к заведению новых знакомств. Удивительно, что она вообще умудрялась как-то поддерживать связь со мной на протяжении всех прошедших лет: её бесконечные новые друзья исчезали так же легко, как и появлялись. На этот раз она состояла в компании из четырёх человек, в которую входила она сама, её знакомый журналист, ещё одна девушка и этот таинственный Ким Намджун. Ох, Ким Намджун…       Дуна прожужжала мне им все уши. Какой у Ким Намджуна хриплый глубокий голос, какие у него шикарные широкие плечи, какой острый и пронизывающий взгляд. Она так беззастенчиво пускала слюни, что даже я невольно впечатлялась. Судя по рассказу о его жизни, он обещал оказаться интересным человеком, несмотря на то, что я с подозрением относилась к потомственным богачам, а в особенности — к их отпрыскам, коим Ким Намджун являлся.       Когда белая вывеска «Дам и господ», на которой название было выведено строгими чёрными буквами, смотрела прямо на меня, и оставалось только войти в бар, я почему-то занервничала. Давно не представлялось возможности проводить время с кем-то, всё было как-то не до этого. По настроению я вполне могла побыть и душой компании, но тем вечером, как назло, чувствовала, что не в ударе. От стояния на улице становилось прохладно, я начала переминаться с ноги на ногу, но всё равно медлила перед дверью и не могла выбраться из тягучей топи мыслей. Как вдруг на глаза попались плакаты с фотографиями, висевшие справа от входа. Лица на них улыбались, а надписи под каждым именем единогласно взывали: «Помоги меня найти».       Я внимательнее вгляделась в альбомные улыбки. За повседневностью с её нескончаемыми бардаками нередко упускаешь из виду странности, творящиеся прямо под носом. Однако в этом городе о них забывать не давали. Мне вспомнились беглые рассказы Пэ Дуны о том, что со своей компанией она подружилась как раз благодаря этим исчезновениям. Решив, что просьба рассказать об этом подробнее может послужить отличным подспорьем для беседы и что как раз с этого стоит начать, я набрала в грудь побольше воздуха и вошла в бар.