Амброзия для Жнеца

            Призрак плавной поступью вернулся за ним; и это могло стать кульминацией происходящего, разделить историю на «до» и «после», но под тенью капюшона скрывалась обычная девичья физиономия. Изрядно напудренная и оттого неестественно бледная. Всякий мертвец рядом с ней показался бы живым.       Бесстрастное и совсем чуть-чуть брезгливое. Уголки губ-ниточек подрагивали, силясь сдержать неприязнь, или же нервозность, или внутреннее смятение... Уилл не определился, но решил: что у деревенских на душе, то и на лице. Они своих чувств не стеснялись, как и выражений, в отличие от особ голубых кровей, помещиков и иже с ними.       Теперь он стоял посреди избы семьи портного и раздражался всё больше и больше. Его замызганные одежды, грязь, плач, нечитаемые взгляды незнакомки — зубы впивались в десна от смятения. Радовало только одно: приятный аромат эфирных, ментолосодержащих масел, искусственный тёплый свет ламп со свечами в стеклянных телах. И тёплая вода, в которой сейчас растворится мерзость минувших дней: когда Присцилла взяла себя в руки, она отправила его купаться. Уилл с благодарностью заметил, что всё подготовили заранее.       Его ванную комнату — деревянный таз под боком у печи — отделяла от общей горницы светлая занавеска. Ткань была плотной, но Уилл все равно чувствовал себя скованно и предпочёл сидеть в своём озерце тише травы, ниже воды и не отсвечивать, ничем, скрывшись под водой по самый нос.       Пока он плескался в лоханке, незнакомка тихо обращалась к Присцилле. Назвать её робкой не получалось, скорее девушка просто осторожничала: когда они вошли в избу, она с интересом глазела Уильяму в спину и прятала глаза, когда он оборачивался, чтобы пресечь её любопытство, влекущее за собой нервные мурашки на его лопатках. Жнец никогда, ни здесь, ни в той жизни, теперь прошлой, не встречал. Её коричневое байковое платье, ничуть не уступало чёрному одеянию Присциллы, напротив — перечёркивало все предположения о принадлежности данной особы к местному люду. Рядом с девушкой Присцилла вовсе не казалась заносчивой дамой, живущей в достатке. Фасон на длинноволосой незнакомке был куда слаженнее скроен, чем сарафан хозяйки дома.       — Ты в порядке? — не получив ответа, Присцилла сунула голову за перегородку к Уиллу. — Всё хорошо? — она старалась смотреть поверх головы.       — Твоя чистая одежда на печи.       Уилл помнил, но счёл более правильным просто поблагодарить женщину за заботу.       Девушка с напускным безразличием накрывала стол: хозяйка ранее разлила по тарелкам жёлтую жидкость, предположительно суп, а незнакомка осторожно засыпала в чайник мелкий сухотрав. Тихо звенели чашки о блюдца, аромат съедобной еды, подобно ловким пальцам любовницы, щекотал воображение. Живот Уилла ожидаемо заурчал. Девушка посмотрела ему в глаза и тут же отвернулась. Чёрная тугая коса спала с ее плеча и повисла вдоль спины, покачиваясь. Прямо как у его новой знакомой — Бурёнки.       Отсюда стоило выбираться как можно скорее: все прекрасные и лиричные некогда образы для интеллигентных сравнений выветривались из его образованной многострадальной головушки со скоростью света.       Ещё день и он действительно превратится в «Уилли-дурачка».       — Посмотрите, милая, какой франт наш Уилли, — Уилл отметил, что звучало его имя без лишней эмоциональной окраски. С заботой, не присущей остальным жителям деревеньки.       — Угу, — девушка оценивающе осмотрела его новый комплект крестьянского костюма чёрного цвета.       Да… Судя по запасам нитей, красок и тканей, ломившим настенные полки, здесь долго ещё будет шиться исключительно чёрное. Присцилла проследила за взором Уилла и скорбь снова опустилась на её лицо. Но как вспышки молнии менялось её настроение: не хоже хозяйке ставить гостей в неловкое положение.       — Не стесняйся, присаживайся с нами, — она выдвинула стул.       И все-таки, здесь было лучше, чем в любой другой избе, отметил Уилл.       Ужинали в полной тишине. Присцилла украдкой роняла слёзы в картофельный суп. Девушка ничего не замечала. Делала вид, что не замечает и чванно промакивала губы салфеткой. Старательно, часто. Трапеза была напряжённой. К ним бесшумно присоединился моложавый старичок, — муж Присциллы, — мистер Вуд.       — Совсем забыла! — женщина вскочила, качнув стол. — Давайте, по кусочку просвиры за сыночка моего, Тейлора…       И разревелась. Аппетит у Уильяма пропал и он, следуя привычному этикету, снял с губ кусочки пищи уголком приготовленной для него салфетки. Аккуратные брови девушки приподнялись, а еще она сделала маленькое открытие: Уилли отлично держал осанку. Она украдкой взглянула под стол из-под опущенных ресниц, предусмотрительно обронив салфетку со стола: стопы молодого человека стояли прямо, параллельно друг другу. Когда она окончила кратковременный осмотр и подняла упавший предмет туалета, Уилл глядел на неё. Наконец-то их взгляды встретились.       Пока мистер Вуд успокаивал супругу, они играли в незатейливую игру, исход которой расскажет об оппоненте всё, — «кто первый опустит взгляд». Едва заметное недовольство преобразило кукольную маску в лицо человека. Как ни в чём не бывало девушка потянулась к чайнику с заваркой.       — Миссис Вуд, выпейте, пожалуйста. Это Шен Пуэр. Чай, произведённый без искусственного воздействия, благотворно сказывается на слабых нервах. Сорт хороший, настоящий. Наш мажордом знает толк в качественном сырьё, как вы — в хороших тканях.       Она передала полную чашку мистеру Вуду, а тот — своей жене.       Уилл втянул ноздрями аромат: и правда, пахло хорошим чаем. Девушка наполнила его чашку наполовину.       — За вас, миссис и мистер Вуд, за свет Хиллвуда, — она сделала маленький глоток.       Уилл последовал её примеру, а с трудом державшая себя в руках Присцилла осушила чашку одним глотком. Мистер Вуд, как и жена, не церемонился. Не впервые мужику опрокидывать как в не себя горькое. А вот Присцилла с непривычки захмелела, лицо её порозовело как яблочко красного налива, и голова закружилась, стала непослушной и тяжелой.       Уилл, как ни старался сдержаться, чихнул. Девушка молча подвинула ему платок.       К десяти вечера она быстро помогла разобрать стол, вручила Уиллу в руки скатерть, чтобы он её свернул, и, уложив Присциллу, покинула семью портных. Предварительно укутавшись в балахон.       — Оставайся здесь, — мистер Вуд положил ладонь на спину Уиллу. — Как раз место пустует…       Он сжал в руке ткань новой рубашки, чтобы в приступе сочувствия, или радости, не обнять старика.       — А девушка? — поинтересовался Уильям.       — Это Аннушка, — он махнул рукой на стукнувшую дверь.       Да хоть Себастьян, подумал Уилл, имя ничего не объясняет.

***

      Проснулся он не по собственной воле и не вместе с биологическими часами, далеко не с первыми петухами, и слава небесам, не под грушей в поле; а от холода и причитаний Присциллы. Печь под ним пыхтела жаром.       — Почему не сказал, что плохо себя чувствуешь, голубчек. Кого испугался?       Уилл с трудом закатил глаза под закрытыми веками. Опять к нему относились как к несмышлёному ребёнку.       Голова и правда шумела, он чувствовал тепло печи, которое не согревало. Он плотнее укутался подобием одеяла.       — Сейчас мистер Вуд из погреба вылезет и сделаем тебе компрессы.       Уилл перевернулся со спины на бок, лицом к комнатке и увидел как из чёрной дыры, посреди комнаты, вылезает мистер Вуд со стеклянным пузырём в руке:       — От сердца отрываю! — подмигнул старичок.       Во второй раз, окончательно, Уилл проснулся от стука во входную дверь и суеты в клетях. По полоске солнечного света из окна он определил, что уснул ненадолго.       — Ещё раз тут свой нос покажешь — убью!       — Тише, дорогая. Лучше проверь, спит ли Уильям.       — Спит! И пусть спит спокойно! Не пущу с этим гадом никуда!       Знакомый голос скупо произнёс соболезнования мистеру Вуду и отчеканил:       — К полудню быть на поле: приказ барский. Рук не хватает, рожь выгорает.       — Не хватает! — взвыла Присцилла. — Как же!       На пороге из клети появилась Присцилла.       — Что случилось?.. — осипшим после сна голосом спросил Уильям.       — Разбудил! Чёрт старый. С нами будешь, даже когда батька твой вернётся! — Присцилла перевела дух и продолжила более сдержанно. — Мы до вечера в поле будем, барин решил: рожь важнее скорби. Ох! В печи завтрак и обед. Кушайте. Мистер Вуд рядом, в мастерской, если кого из семьи Альфреда встретишь, сразу к нему иди, не разговаривай.       — Миссис…       — Просто Присцилла, голубчек, — она уже вязала платок на макушке перед графично изображённым портретом сына на листе. — Ох, чувствует моё сердце материнское, не спроста он вокруг тебя вьётся...       Дверь за ней закрылась.       Уилл дождался, пока женщина с другими жителями деревни исчезнут из поля обзора небольшого окна и спустился на скамейку, с неё на вязаный коврик, закрывающий место спуска в погреб, прошёлся к портрету Тейлора — вчера его не было — и осмотрел белую бумагу. Дорогая. В местный колорит не вписывающаяся. Вряд ли где-то поблизости промышляют её производством. В уголке была маленькая подпись «Ann O.». Рядом стоял графин из зелёного стекла с лиловым цветком, истончающим приятный аромат. Такие цветы ни к сорнякам, ни к домашним не относятся. Да и в садах он таких не встречал. Слишком искусны, слишком сложны лепестки, чтобы простой крестьянин тратил на них своё драгоценное время. Видимо подарки от Аннушки… Возможно, «О» значит «Одли», возможно мистер Одли не плод фантазии малышки и существует и, возможно, он расскажет Уильяму больше, чем уже известно.       Жнец задумчиво потёр переносицу: откуда такая уверенность?        ***       В доме было тихо. Звук издавала секундная стрелка антикварных часов, да лязг посуды на кухне.       Мистер Одли чихнул раз. Чихнул два. Захлопнул книгу. В душной комнате нарушал тишину только он, только его дыхание колыхало пылинки в воздухе. Прислуга топталась у дверей, готовая в любой момент ринуться на зов хозяина. Но хозяин только смотрел на красный бархат обложки, медленно пережёвывая смоченный в бордовом напитке кусок хлеба.       — Томпсон, где Микаэль?       — Поливает цветы в саду, господин.       — Тимбер, где сейчас Аннушка?       — Совершает утренний визит соседям в обществе Микаэля, Мистер Одли.       Мистер Одли обречённо прикрыл глаза.       — Кантербери?..       — В альбоме мисс тринадцать листов, это меньше на один, чем вчера, и ни одного рисунка в мусорном ведре, мистер Одли.       — Свободны.       Он погасил сигарету в бокале и под его грузным телом заскрипело позолоченное кресло, обитое малахитовой бахромой. Его окатило жаром от безысходности и беспомощности: однажды его сведут с ума.       Люди с настенных портретов пристально следили за ним и лукаво щурили глаза, ухмылялись обескровленными губами.