псарня

      Чимин не выдерживает.       Он пытается не думать о лишнем, но разговоры с Чонгуком сами вспыхивают в голове — они заставляют его остановиться, обернуться назад и опять разозлиться, смотря на четырнадцатилетнюю копию себя, которая продолжает сидеть на коленях и давиться слезами из-за того, что её мир разрушился. Всем своим видом она просит о том, чтобы её пожалели, погладили по голове и сказали, что со временем всё наладится, но Чимин продолжает это игнорировать, убирая руки в карманы и опуская голову.       Зачем ему заниматься самообманом?       Да, об этом часто просят в книгах и психологи на сеансах, мол, вам нужно принять и пожалеть своего внутреннего ребёнка, чтобы прийти к балансу внутри себя. Но никто никогда не спрашивает у взрослого и травмированного, правда ли ему это нужно? Может, ему удобно жить именно так? Ненавидеть себя, никого не прощать, не подпускать слишком близко и позволять собственному телу разлагаться и жрать себя изнутри с помощью алкоголя, сигарет и наркотиков.       Это очень удобно, но никто этого не поймёт и будет говорить о синдроме жертвы. Его ведь, такого бедного и несчастного, нужно пожалеть, а затем ради помощи сломать позвоночник и накормить острыми осколками из утешений и бесполезных обещаний. Это же всё исключительно ради его блага, а не из-за собственной неполноценности, которую обязательно нужно заткнуть чем-то правильным.       Они даже не додумались спросить у него прямо о том, понимает ли он вообще, что происходит вокруг него и внутри? Да, прекрасно понимает и даже не думает останавливаться, потому что этот мир изначально был создан для другого человека, который, скорее всего, сгнил в утробе и оставил после себя того, кем можно будет поиграться. Снять скальп, выпотрошить тело, довести до предела, заставить раскаяться в слезах, а потом спокойно уйти домой, хромая и подбирая органы из вспоротого живота.       А Чимин не хочет этого делать — он просто выживал в той отвратительной среде, которую никто не сможет понять из-за того, что у его семьи много денег и нет долгов. Просто некоторым людям проще думать о том, что он должен быть счастливым и благодарным за эту проклятую платиновую ложку во рту, но они почему-то забывают о том, что банковский счёт не может изменить ошибок, связанных с рождением.       Деньги — это ресурс, чтобы временно почувствовать свободу и власть, а потом, если честно, от них начинает тошнить и в моменте становится страшно от этих последствий. Всё превращается в скучное и одинаковое месиво, и начинают на бешеной скорости появляться законы, которые нельзя нарушать.       Нельзя показывать слабость, верить случайным и добрым людям. Можно быть эгоистом, последним уродом и держать людей на вытянутой руке, сжимая любое оружие. Быть готовым к тому, что от тебя откажутся, продадут, предадут и бросят в момент бесконечного отчаяния. Держать спину прямо и глаза открытыми, когда рот наполняется кровью, но не сгибаться и не ломаться.       А он — ошибка с рождения.       Чимин шумно выдыхает и закидывает голову назад, отгоняя бесполезные мысли и стараясь не смотреть на маленького ребёнка перед собой, который начинает бить кулаками по полу и проклинать уже самого себя за то, что теперь он слишком грязный для любви и дружбы с хорошим Чонгуком.       Как же этот вой раздражает.       Как же его это всё заебало.       Почему Чимин вообще думал про любовь в четырнадцать лет? Ему нужно было концентрироваться на учёбе, играх, книгах, прогулках с друзьями, на своих увлечениях или на чём-то другом из того списка примитивных вещей, а он хотел себя чувствовать любимым и нужным. Иронично, ведь именно это гнилое и отвратительное желание выпотрошило его к чёрту, оставляя после себя только кровавое месиво.       Но больше всего раздражает нытьё по Чонгуку.       Чёрт.       Шумно выдохнув, Чимин резко опускает голову вниз, признавая своё поражение перед тем, кто испортил ему жизнь. Так долго скрывать свои наклонности — это реально самое лучшее умение, которое этот мусор смог получить в своей жизни. Устраивал огонь по своим же во времена академии, говорил про исправление, а сам так просто взял член в рот и даже не стал отказываться, но решил оправдать себя тем, что это ради дружбы. Что за глупая причина? Кто вообще в неё поверит?       Да любой, кто знает этого парня, поверит, потому что он такой правильный и хороший наследник, которым гордились родители, а Чимин — просто изгой, ошибка выжившего и позор семьи, любящий творить неправильные вещи с неправильными людьми.       Может, этот мир и правда был создан исключительно для Чонгука?       Напротив опять раздаётся скулёж, который заставляет Чимина сделать шаг вперёд и сесть на корточки, смотря своей копии в заплаканные глаза. В одних отражается боль от потери и разочарования, смешанная с отвращением к себе и желанием умереть, а в других — пустота, ненависть и злость. Больше нет даже намёка на то, что было раньше.       Там всё уже давно мертво, но Чимин прекрасно помнит, как дед постоянно твердил о том, что самые красивые, добрые и счастливые глаза только у его внука, который никогда не должен сдаваться и проходить через всё то, что было в жизни его родителей. Вторую половину он прекрасно выполняет, но пришлось пожертвовать первой, чтобы не было слишком больно в конце.       Он же больше не может любить.       Лучше бы так было с самого начала.       — Этот уёбок педик, — хрипит Чимин под нос, опуская голову и оттягивая волосы пальцами. — Это пиздец.       Он опять возвращается к этой мысли, пытаясь избавиться от остальных, потому что думать о том, как у него всё тело и разум разваливаются на куски, сейчас ему точно не поможет, а вот ситуация с Чонгуком — это что-то другое, до ужаса интересное и мерзкое одновременно. Хочется разбить ему лицо до кровавых слюней, выколоть глаза спицами и в этот момент задавать вопросы: как он мог отворачиваться и обвинять друга в том, что теперь делает сам?       Но этого нельзя допускать. Всё должно быть исключительно в голове, иначе вопросы о прошлом могут привести к затянутому разговору. Ненависть будет медленно отходить назад, умолять остановиться, заткнуться хотя бы на секунду, не отказываться от неё, а затем начнёт задыхаться и растворяться, оставляя после себя чёрное пятно в памяти.       Это всегда происходит, когда здравый смысл побеждает эмоции.       Выстраивается слишком толстая и непробиваемая стена, которая не даёт никому пострадать от эмоционального взрыва и чужих воспоминаний, утягивающих тело и душу на самое дно. Всё плохое и травмирующее исчезает за зеркальным заслоном, защищающим своего хозяина и вбивающим в голову, что всё хорошо. Всё обязательно будет…       Этот проклятый опять начинает выть, привлекая внимание Чимина и переступая эту чёртову черту. Потому что теперь это нытьё о грязи, которую невозможно смыть и спрятать, а только смириться с ней и научиться жить, избегая триггеров, провоцирующих галлюцинации со дня инцидента. Но внутренний ребёнок буквально требует, чтобы Чимин прямо сейчас пошёл к его лучшему другу, раскаялся и молил о прощении, потому что только Чонгук его ждёт и понимает, а не является началом всей этой трагедии и ненависти в жизни.       Блять.       Это слишком наивно и жалко.       Чимин закидывает голову назад и укладывает локти на колени, расслабляя руки. Чонгук и правда не виноват в том, что произошёл инцидент, но он был тем, кто всё бросил и сбежал, оставляя когда-то лучшего друга совсем одного с мыслями, которые было невозможно контролировать, и чувством вины за больную любовь.       Но если бы Чонгук что-то и понимал, то пришёл бы поговорить сам, а не передавал через кого-то подобные просьбы. Даже его защита — это оправдание собственного страха, что его будут травить из-за чужой ориентации, и эгоизма. К нему ведь так и не пришли с извинениями и просьбами вернуться назад — они только ругались и дрались, надеясь, что удары смогут передать несказанные вовремя слова, но так и не смогли.       А то, что происходит с ними сейчас, — это череда каких-то странных случайностей, которые невозможно объяснить нормальным языком, да и особого желания на это нет. Именно по этой причине Чимину нужно сбежать и снова надеяться, что всё вернётся к тому, что было до возвращения Чонгука.       Поработать над этим придётся, конечно же, пару недель или месяц точно, чтобы не появлялось вновь то самое ощущение, что за спиной кто-то стоит и наблюдает за каждым его шагом. Но перед этим он немного посидит и обязательно встанет, чтобы в очередной раз убить своего внутреннего ребёнка, разрушить комнату, собрать вещи и уехать в свою маленькую студию.       Там — у себя дома — Чимин поговорит с Хосоком и помирится с ним, а потом попросит парней не выпускать его неделю из дома, чтобы вернуться в свой обычный режим без повышения дозы. Всё-таки для наркомана то, что сейчас делает Чимин, — это быстрая потеря себя и самоубийство. Так что ему и правда нужно закончить дела в этом аду побыстрее, пока его не ломает без дозы и в голове всё ещё бьются правила для защиты самого себя от наркотиков.       Нельзя повышать дозу, переходить на иглу, терять контроль и употреблять то, что дают незнакомцы. Именно это и помогало Чимину выглядеть на фоне остальных наркоманов более-менее здоровым, но и срывы иногда случались.       Когда он не вылезал из клубов неделями, ловил передозы в туалетах и приходил в себя в собственной рвоте после очередной галлюцинации. Из-за подобного у него и появились две недели чистоты для здоровья и без рецепта от врача, который в очередной раз рекомендовал бы пройти лечение от наркомании в больнице, потому что может быть слишком поздно.       Но Чимин выбирает свой способ.       И это терпение, когда его всего ломает, а мысли множатся на бешеной скорости, нервы практически всегда на пределе, действия замедляются, и этот чёртов тремор со слабостью заставляют его лежать на диване под тремя одеялами с обогревателем. К этому привыкаешь, считаешь секунды до конца, до того, как станет спокойно и скучно. Но потом всё обязательно повторится — как и всегда.       Потому что Чимин притягивает разрушения и всё плохое, что только попадается на глаза. Это происходит из-за его мышления и желания убежать от скуки, чтобы почувствовать себя живым. В этом и плюс наркотиков, которые доводят тело и чувства до предела, приближая точку невозврата и заставляя зацикливаться на самых незначительных вещах. Например, сейчас он думает о том, что ему делать с Чонгуком, который вбил себе в голову эту проклятую дружбу.       Но Чимин вновь приходит к тому же ответу, что и в прошлый раз.       Ничего.       Он ничего не хочет с ним делать, потому что нет смысла что-то менять или пытаться исправить. Пусть Чонгук делает всё, что хочет. Если не понимает словами, то… Это ведь его проблемы — не Чимина. Опять ругаться и что-то доказывать — то же самое, что давать зелёный свет тому, кто должен был сдохнуть со всей своей семьёй, а ему сейчас нет до этого дела. У него в планах вернуться в свою жизнь, а не ту, которую для него подготовил отец. Пусть сам с этим всем разбирается.       Чимин последний раз вздыхает и поднимается, осматривая комнату, которая скоро будет разрушена. Подходит к шкафу, игнорируя тихий скулёж, и достаёт из него старую металлическую биту.       Для начала ему нужно избавиться от того, что опять мешает ему жить, — от самого себя. Он замахивается и со всей силы ударяет по своей четырнадцатилетней копии, разбивая ей голову. Мальчик с открытым ртом и глазами как у мёртвой рыбы падает лбом на пол, позволяя крови вытекать из открытой раны на затылке.       Чимин стоит несколько минут, прислушиваясь к тишине, и понимает, что дышать становится наконец-то легче.       Следующей целью становится кровать, которая хранит слишком много воспоминаний про взрослого и маленького Чонгука, долгие истерики, мысли о смерти, моменты радости, усталость из-за странных просьб отца, ненужная правда, растление юности и прикосновения от временных работниц, которые оставили небольшие шрамы на сердце Чимина. Он ударяет по изголовью несколько раз, оставляя вмятины, а затем резко разворачивается и бьёт со всей силы по прикроватной тумбочке.       Его здесь и правда всё бесит.       Это проклятое месиво из прошлого и настоящего, клятв и обмана, действий и обещаний, правильного и неправильного. Всё это заставляет его чувствовать себя отвратительным и уставшим до ужаса, а от подобного всегда нужно избавляться быстро и без сожалений, как и от прошлого, чтобы больше не болело, когда надавливают со всей силы.       Чимин кидает биту в сторону и разворачивается к столу. Резко хватает монитор и кидает его в окно, не обращая внимания на то, как оно разбивается и осколки падают на пол. А вслед за компьютером летит всё, что попадает под руку: старые книги, одежда, настольная лампа, бесполезные фигурки со стола и что-то похожее на свободу. С книжного шкафа всё оказывается на полу после точного броска в стену или в уже треснувшую дверь.       Чимин не сразу замечает, как превращает комнату в своё внутреннее состояние, которое никто так и не смог исправить. Всё разрушено, разбито, сломано и в любую секунду может отправиться на мусорку, но так даже лучше. Может, хотя бы так в этой семье заметят его проблемы и наконец-то отстанут со своими бесполезными просьбами, оставив его одного.       Его не нужно больше спасать — он хочет остаться в этом хаосе с тем, что у него всегда будет целым и единственным ориентиром в лучшее будущее. Это телефон с очередным десятком пропущенных от Хосока, и с ним он обязательно поговорит позже, когда уедет из этого дома.       Чимин сбрасывает очередной звонок, убирая телефон в карман, и выходит из комнаты, громко хлопая дверью. Быстро спускается по лестнице и встречается с отцом, который уже закатывает рукава белой рубашки и смотрит на сына с полной готовностью придушить. Чимин слишком долго чувствовал на себе этот взгляд, чтобы его бояться, привык к этому спустя долгие годы игнорирования его успехов и акцентирования на ошибках.       — Ты с этим щенком решил меня сегодня окончательно вывести из себя? — стоя перед Чимином, отец не даёт ему пройти, сжимая перила одной рукой.       — Решил питомник открыть? — он задаёт встречный вопрос, изогнув бровь и спрятав руки за спиной.       — Ты должен отвечать, а не задавать вопросы, — отец поднимается на одну ступеньку, не отводя взгляда. — Отвечай.       — Я съёбываю, — Чимин пожимает плечами и резко перепрыгивает через ступени, приземляясь на корточки. — Разбирайся с этим дерьмом сам, папаша.       — Те заявления всё ещё в моём кабинете, — он сжимает челюсти. — Если только посмеешь выйти из дома, я их отправлю в полицию и дополню тем, как ты нанёс ущерб дому.       — Так останови меня, а не пизди лишний раз про эту хуйню, — Чимин поднимает два средних пальца и идёт в сторону двери задом. — Меня просто твой ебаный цирк уже заебал, — последнее говорит по слогам и разводит руки в сторону.       — Чёртов щенок!..       — Прошу прощения, господин Пак, но могу ли я пройти?       Чимин останавливается и быстро переводит взгляд на Чонгука, стоящего с сумкой перед разгневанным отцом.       Блять.       Парень медленно отходит назад и сглатывает, стараясь не смотреть в чонгуковы глаза, следящие за каждым его движением.       Почему он это забыл?       Сам же всё время прогонял в собственной голове паршивые мысли о наследственности и схожести со своим отцом, но совсем забыл о том, что другие люди точно такие же — все дети похожи на родителей. Идеально копируют манеру разговора, действия, взгляды и всё остальное, что только появляется перед ребёнком. Они даже эмоции и реакции делают идентичными, чтобы неосознанно стать точными копиями старших.       Именно из-за этого у Чимина сейчас немного трясутся руки и в горле появляется привкус тошноты. Потому что там — на лестнице — стоит не Чонгук, которого можно легко схватить за грудки, ударить, накричать или оскорбить, прогоняя из комнаты, а его отец в их первую встречу. Мужчина смотрел тогда на него слишком странно, изучая каждое действие пятилетнего Чимина и щурясь, пытаясь найти схожесть с тем, кто умер из-за его рождения.       Чимин и позже ощущал на себе этот взгляд, но старался не обращать на него внимания и вечно прятался там, где не будет людей. Потому что только спустя время осознал, что он значит.       Отец Чонгука смотрел на него как на собственность, которая должна быть за толстым стеклом, чтобы остальные могли только разглядывать и восхищаться, но никогда — трогать. От этого взгляда было не мерзко, как с тем преподавателем, но ужасно страшно.       И сейчас Чимин испытывает то же самое, не замечая того, как в его защите от Чонгука появляется самая большая трещина. А в голове впервые за долгое время начинает стучать мысль, которой никогда не должно было появляться: «Почему всё именно так?» Она разбивается, а затем множится и заставляет парня опустить голову, хаотично бегая зрачками из стороны в сторону.       Почему он чувствует себя загнанным в угол? Где возможности для побега, которые раньше появлялись как по щелчку пальцев? Почему его не отпускают? Что ему нужно сделать, чтобы его наконец-то оставили в покое? Где Хосок? Почему всё получилось именно так? Почему? Его настолько ненавидит судьба, что сталкивает с Чонгуком? Он хочет ему отомстить? У него будет шанс на побег? Почему в глазах начинает рябить поводок, который держит Чонгук?       Что происходит?       — Что-то не так? — наклонившись, Чонгук сжимает чиминово плечо. — Ты же сам говорил мне про переезд ближе к офису, — специально говорит так, чтобы мужчина всё слышал.       — Ага, — хрипит Чимин, чувствуя тяжёлый взгляд сверху и делая вид, что всё в порядке.       Нужно продержаться до момента выхода из этого дома, а затем он просто сядет в свою машину, уедет и сменит номер к чёрту, чтобы выпасть из жизни семьи до оглашения наследства. То, что будет потом, решится потом, когда у Чимина будет настроение, силы и свободное время.       Дёрнув головой, парень присаживается на корточки и быстро обувается в кроссовки, стараясь не смотреть на Чонгука, который уже готов к выходу. Стоит в своих лакированных туфлях, в этих брюках с очередной водолазкой и продолжает держать сумку с вещами.       Раздражает.       Выпрямившись, Чимин последний раз смотрит на отца и шумно выдыхает. Он не будет его останавливать в этот раз, потому что здесь же Чонгук и ему нужно продолжать держать образ хорошего и заботливого отца, который даёт выбор, спокойно отпускает и не избивает, раскидываясь оскорблениями.       Это же другой побег, а не тот, что был из-за поступления в университет и желания пожить в одиночестве.       Сейчас отец не будет хватать Чимина за волосы, затаскивая обратно в дом, толкать в стену и бить в живот со всей силы, наступать на ладонь каблуком и давить со всей силы, доказывая свою точку зрения без слов. Никто не сломает ему лобовое стекло молотком и не будет кричать о том, как убьёт его, если он вернётся обратно.       И всё это, к сожалению, благодаря присутствию Чонгука, но знать ему этого не нужно.       Чимин продолжает думать об этом даже в тот момент, когда идёт к машине. Он останавливается около неё и не торопится снимать с сигнализации, потому что Чонгук уже стоит напротив и ждёт, когда Чимин позволит ему уехать вместе и в очередной раз обмусолить тему чёртовой дружбы.       Но зачем?       Нет, правда, зачем?       Что изменится от разговора в этот раз? Ненависть станет меньше? Желание появится? Что произойдёт? Они типа будут опять друзьями?       В мозгах опять что-то щёлкает, когда Чимин сталкивается со взглядом Чонгука, и он понимает, что все эти вопросы и мысли, которые крутятся вокруг бывшего друга, — это регрессия его ненависти.       А была ли она вообще?       Чимин вообще когда-нибудь ненавидел Чонгука? Точно ли всё это время он испытывал ненависть?       Стоп.       Об этом нельзя думать — нужно вбить себе в голову ненависть и пропитаться ею, чтобы жить было проще, и не цепляться за прошлое, которое уже давно было испорчено и выкинуто на помойку. Нельзя допускать слабости — нужно пустить ненависть по вене, используя старые шприцы, спрятанные на дне подсознания.       — Хочешь оставить меня здесь? — Чонгук кладёт локти на крышу машины и наклоняет голову в сторону. — Серьёзно?       — Да, — Чимин пожимает плечами и снимает машину с сигнализации, садясь на водительское сиденье.       Он не успевает заблокировать остальные двери — Чонгук быстрее дёргает ручку и открывает дверцу, садясь рядом и поворачиваясь к другу лицом.       — У тебя всегда были проблемы с реакцией.       — Вышел из машины нахуй, уёбок.       — Нет, — на выдохе отвечает Чонгук и, бросив сумку с вещами на заднее сиденье, отворачивается к окну. — В этот раз я не планирую уходить от тебя и бросать одного.       Чимин ничего на это не отвечает. Мажет последний раз взглядом по браслету Хосока на руке и поджимает губы, заводя машину и выезжая за территорию резиденции. Ему сейчас нужно думать о том, как всё вернуть на свои места: избавиться от лишнего, вернуться к старому и прийти в норму, чтобы дальше было немного проще. Это звучит довольно странно от человека, вечно отрицающего прошлое и тех, кто уходил от него, закрывая за собой дверь.       Да, за такими нет смысла гоняться и что-то доказывать, потому что их обычно заменить намного проще, чем они думают. Им кажется, что таких собутыльников, ужасных советчиков и эгоистичных людей в мире больше не найти, — они же такие единственные, а на деле… Стоит лишь перевести взгляд на другого человека — он абсолютно такой же, но скрывается под какой-нибудь маской, например, интеллигента, спасителя или хорошего друга.       А на деле каждый, кто стоит на расстоянии вытянутой руки, такой же плохой, как и тот, кто в другом городе, стране или вселенной. Просто разница у них всегда будет одна — взгляд со стороны. Люди привыкают игнорировать или закрывать глаза на ошибки близких и успокаивать себя тем, что это их особенности.       Друг опаздывает, потому что проблемы с транспортом, а не из-за того, что не захотел выйти раньше. Шутки в компаниях, переходящие в оскорбления и доставляющие неудобства, — это просто стиль общения, а не желание самоутвердиться из-за собственной неполноценности. Не ставить в приоритет и выбирать вечно тех, кто рядом меньше пары месяцев, — это просто желание общаться с кем-то новым и только, а не проверка на верность, где нужно ждать, злиться и задаваться вопросом: «А зачем?»       Вот только терпение на такие особенности заканчивается — начинаются выяснения, где в обвиняемых всегда будет тот, кто терпел и ждал. Это уже давно правило жизни, которое никто так и не смог нарушить. Даже Чимин, который всё ещё молча едет с тем, кто и владел этими особенностями, а потом набросился на него с обвинениями.       Наверное, Чимину стоит признаться самому себе в том, что эта злость и ненависть копились в нём всё то время в академии из-за того, что Чонгук просто не оправдал его ожиданий и выбрал бездействие, а не защиту лучшего друга. И всё это вывалилось в то, что теперь они знают прошлые версии друг друга наизусть, но один не желает связываться с нынешней, а другой хочет всё вернуть, порционно выдавая правду, чтобы растянуть этот разговор на всю жизнь.       Может, просто оборвать это всё самостоятельно?       Чимин усмехается и кладёт вторую руку на руль, надавливая на педаль газа сильнее. Парень пролетает на красный свет и начинает маневрировать на дороге среди других машин, не обращая внимания на то, как стрелка спидометра приближается к ста пятидесяти. Самое главное сейчас — внимательно следить за дорогой, не делать лишних движений и не бояться того, что будет на встречной полосе. Разобьются — так будет лучше, чем выяснять отношения, которых нет.       Но ирония в том, что выяснения всегда начинались с одной и той же фразы:       — Останови машину, — спокойно просит Чонгук.       Тон должен быть другим. Чимин чуть надавливает на педаль, и стрелка приближается к двум сотням.       — Останови, — парень сглатывает и поворачивает голову к другу.       — Тогда рассказывай всё, что было в академии, — Чимин резко разворачивает машину на пустом шоссе и останавливается, нажимая аварийку. — Выходи.       — Зачем? — Чонгук смотрит на него с непониманием, но всё равно делает это, когда парень выходит из салона и громко хлопает дверью. — Ты понимаешь, что мог нас убить? — указывает пальцем на машину.       — Не мог, — Чимин садится на капот и закуривает. — Почти два ночи, уёбок, хули ты ноешь?       Он говорит так спокойно только из-за того, что знает эту дорогу наизусть благодаря побегу из дома: на панике свернул не туда, заблудился и ехал примерно два часа до квартиры Хосока, а потом она случайно стала его отдушиной и местом для того, чтобы запугивать таких, как Чонгук. Они просто не понимают, да и, скорее всего, не знают, что это шоссе закрыто уже больше двух лет из-за таких, как Чимин, которые каждый раз планируют умереть на скорости.       Символично.       — Я не понимаю, — Чонгук проводит ладонью по волосам и подходит к другу, упираясь ладонями в капот по обе стороны от него. — Какого хуя ты творишь?       — Рассказывай всё, что было в академии, — повторяет просьбу Чимин и выдыхает дым ему в лицо.              — Серьёзно?       — Да.       — Зачем?       — Рассказывай, блять.       — Что именно тебя интересует? — Чонгук наклоняет голову в сторону, понимая, что от него хочет Чимин.       — Всё, — он хватает его за грудки и тянет ближе. — Не беси меня, уёбок, а выкладывай.       — Это я разбирался со всеми, кто к тебе лез, — Чонгук говорит это почти в губы. — Запоминал всех, кто тебя трогает, оскорбляет или пытается рассказать о том, что было между тобой и нашим преподом, а потом избивал. Помнишь того парня, который затащил тебя в туалет через два года после того случая? — Чимин кивает, и Чонгук, наклонившись к его уху, переходит на шёпот: — Он поставил тебя на колени, хотел заставить отсосать ему, но ты смог сбежать из-за того, что я случайно зашёл. Знаешь, что с ним потом было?       — Перевёлся?       — Отправился в больницу, Чимин, потому что из-за тебя многие забыли о моей проблеме с агрессией. Это было удачное стечение обстоятельств, которое помогло мне защищать тебя, и об этом знали Сокджин и Намджун. Они просили не переходить черту, не доставлять тебе неудобств и вообще прекратить всё это, но как я должен был это сделать после того, как узнал правду? Мне нужно было разобраться с тем, что доставляло тебе проблемы.       — Зачем? — тихо спрашивает Чимин и медленно моргает несколько раз, чувствуя, как голос бывшего друга начинает душить. — Я сам мог разобраться…       — Не мог, — перебивает Чонгук и шумно выдыхает, кладя голову на чиминово плечо. — Никто не мог этого сделать, кроме меня, потому что другие никогда не смогут понять тебя так, как я, понимаешь?       — Хуйню несёшь.       — Чимин, я полностью видел то видео. Оно всё ещё находится у меня на телефоне, — он говорит это спокойно и тихо, а затем тем же тоном добавляет, скалясь: — Если хочешь, могу показать.       Эта фраза выбивает из лёгких Чимина кислород и заставляет его начать тяжело дышать, впиваясь ногтем большого пальца в кожу и опуская голову. Перед глазами всё начинает плыть, раны прошлого открываются, пульсируют и горят из-за столкновения с воспоминаниями.       Так не должно быть.       Он же смог это пережить, уничтожить и выцарапать из своей головы тот день, чтобы больше не чувствовать всего этого и не переживать снова, возвращаясь в ту комнату. Так почему?       Почему всё ещё так больно?       Почему воздуха становится так мало?       Нужно…       Чимин отталкивает от себя Чонгука и рвано дышит, сгибаясь практически вдвое. Его расширившиеся зрачки хаотично бегают в разные стороны, в горле стоит привкус тошноты, и он давится и закашливается, пытаясь вызвать рвоту, но ничего не выходит. Ему даже блевать сейчас нечем, кроме своего невидимого прошлого, которое никто не сможет из него вытащить.       Кажется, что его опять трогают, надавливая пальцами на кожу и царапая ногтями, и в ушах опять появляется этот противный шёпот о том, что ему обязательно всё понравится, если он перестанет дёргаться и кричать. Чимин ведь хороший, послушный и самый любимый мальчик, который никогда не разочарует того, кого любит, верно? Он ведь не такой, как все остальные испорченные дети, — он особенный.       Чимин опускается на колени и пытается заглушить голос, закрывая ладонями уши, но он становится только громче.       Самый особенный.       Хватит орать.       Самый любимый.       Не кусай.       Единственный.       Знаю, что нравится, малыш.       В этот раз он не может убежать от этого голоса, ведь ему снова четырнадцать — мир разрушается на белой простыне, пропитанной слезами, слюнями и потом. Его никто не спасает, не просит вернуться и не прощает — его ненавидят, смешивают с грязью, а человек, который обещал быть рядом, уходит, оставляя Чимина совсем одного. Нужно залезть под кровать. Нужно спрятаться. Нужно…       Чонгук садится на корточки рядом и, подняв его лицо, со всей силы ударяет ладонью по щеке.       — Эй, приди в себя, — он ударяет ещё раз, но это не даёт никакого эффекта. — Чимин, блять, — повышает голос, чтобы тот точно смог услышать.       Но Чимина всё ещё ломает, потому что чужое лицо и эмоции наслаиваются на Чонгука. Он опять чувствует на себе этот дикий и пропитанный похотью взгляд. Старые синяки начинают гореть с удвоенной силой, а во рту появляется привкус крови, тошноты и ощущения того, как чужие фантомные пальцы проникают ему в глотку и надавливают на язык, заставляя сосать.       — Не трогай меня, — хрипит Чимин и упирается дрожащими ладонями в чонгукову грудь. — Я не хочу этого, Джиён, пожалуйста…       Чонгук зависает и чувствует, как вокруг него всё взрывается и разрушается, а органы из-за взрывной волны сжимаются и начинают лопаться один за другим. Почему имя, которое он ненавидит уже много лет из-за того, что его носило животное, убившее его друга, до сих пор не было забыто?       Почему?       Он же уже мёртв, но почему тогда Чимин до сих пор о нём думает? Что происходит? Чонгук сжимает его щёки ладонями и смотрит в глаза, где отражается животный страх. Становится не по себе — он не знает, что делать в такой ситуации, ведь нынешний Чимин совершенно другой. Ведёт себя так, словно ему на всех всё равно, и постоянно огрызается, лезет в драку, провоцирует, но не выглядит жалким. Пустым — да, но не требующим жалости к себе.       — Приди в себя, — требует Чонгук.       Это его вина.       — Не надо, — Чимин опускает голову и прикусывает губу до крови, — я не хочу.       — Смотри на меня.       Стоило молчать про видео.       — Нет.       — Смотри на меня, блять, — Чонгук поднимает его лицо и бегло осматривает. — Смотри на меня, — ещё раз просит, но друг всё равно сопротивляется и не приходит в себя. — Ты сам меня спровоцировал.       Чимин из-за последней фразы замирает и практически перестаёт дышать, потому что в тот день ему сказали то же самое, а затем заломили руку и уткнули лицом в подушку, снимая с него штаны вместе с трусами.       Это опять повторится?       Да?       Чонгук резко приближается к нему и смазано целует, покусывая чиминову нижнюю губу до того момента, пока во рту не появляется привкус крови. Он даже не проводит языком в извинение, а проникает глубже, прижимая Чимина ближе к себе и выбивая из него весь воздух с воспоминаниями. Заменяет их болью, мерзостью, тошнотой и отчаянием, но возвращает в реальность, где его больше никто не сможет тронуть без разрешения.       Чимин отталкивает от себя Чонгука, который сразу же садится на асфальт и прикасается спиной к бамперу, и тяжело дышит. Он бросает на него озлобленный взгляд и открывает рот, чтобы высказать всё, но первым, как обычно, начинает Чонгук:       — Ты реально увидел во мне это животное? — его голос немного дрожит, а в глазах появляется разочарование. — Ты меня настолько ненавидишь?       — Заткнись нахуй, — хрипит Чимин и опять закуривает сигарету, пытаясь прийти в себя. — Нахуя ты вообще со мной поехал, блять? Нахуя ты вообще вернулся? Ты, блять, делаешь всё только хуже, — сигарета меж пальцев нервно трясётся, как и всё его тело.       — Я делаю? — переспрашивает Чонгук и проводит кончиком языка по внутренней стороне щеки. — Это у тебя припадок был, а не у меня.       — Если бы ты не вернулся, то ничего бы этого не было.       — Почему тогда такого не было на приёме? В тот день ты меня нахуй послал в очередной раз, а потом свалил, не дав мне договорить.       — Не знаю, — Чимин садится рядом с Чонгуком и, согнув ноги, кладёт на колени локти.       Ложь.       Он тогда испытал то же самое, но смог прийти в себя из-за злости к Чонгуку, который в своих же рассказах был похож на типичного героя, спасающего своего компаньона. Вот только Чимин об этом не просил — он вообще теперь перестал просить, чтобы жить было проще, но все почему-то пытаются ему помочь, забывая одну простую истину. Нельзя спасти того, кто этого не хочет.       Чимину проще убежать, а Чонгук опять заставляет его вернуться в тот кошмар, не спрашивая разрешения.       Это довольно легко понять, потому что до возвращения бывшего друга его так не ломало из-за воспоминаний, а сейчас обычное напоминание — и Чимину становится страшно, что этот день опять повторится. Если раньше он сам себя прекрасно жрал, травил и убивал, то теперь к нему присоединился Чонгук, заставляя думать о том, как избавиться уже от него.       Найти его слабые места, надавить туда со всей силы и ждать, когда он начнёт сходить с ума из-за боли. Пусть почувствует то же самое.       Но как сделать ему больно?       Может, правда согласиться с ним на дружбу, а потом исчезнуть, сделав вид, что его никогда не существовало в жизни Чонгука? Но не забыть отравить его перед этим — пропитать собой всё, что ему дорого, и стать его тенью, которая будет следовать за ним целую вечность и напоминать о том, что между ними была та самая дружба.       Чимин цокает языком и качает головой, отгоняя такие идеи. У него и правда какие-то проблемы, если он хочет это сделать с Чонгуком, которого терпеть не может, а то, что между ними было в резиденции и здесь, — это обычная случайность. Она не стоит внимания, как и бывший друг, прожигающий его взглядом.       — Твой отец хочет слияния, — неожиданно начинает Чонгук.       — Он хочет забрать у тебя компанию, — поправляет Чимин на выдохе.       — Если ты будешь ей управлять, то…       — Хуйню несёшь, — он кидает бычок сигареты в сторону и упирается головой в бампер. — Он будет сидеть в главном офисе, пока не сдохнет, а мне как-то похуй на это.       — Раньше ты другое говорил, — Чонгук закидывает ладони за голову и усмехается. — Как будешь сидеть в офисе, пить кофе и важно решать цвет своего нового кресла.       — Пошёл нахуй.       Это было слишком давно, чтобы сейчас об этом вспоминать и надеяться, что всё будет именно так, как мечтал Чимин. Раньше и жить, если честно, было намного проще, потому что единственной проблемой был выбор между компьютерной игрой или всё-таки классической подготовкой к контрольной, чтобы не разочаровать того, кому будет всё равно на высокий балл.       Тогда всё было так просто, и, если честно, иногда хочется вернуться в то время со своими воспоминаниями, исправить ошибки, а затем обратно — и наконец-то почувствовать себя нормальным человеком. Чимин сразу же признается Чонгуку в своей ориентации и пошлёт его, не будет влюбляться в преподавателя по английскому — будет его игнорировать и избегать, а затем придёт к Хосоку и предложит ему дружбу до самой старости.       Это всё имеет смысл, но для этого так и не придумали машину времени, заставляя принять своё прошлое и ошибки, чтобы жить было проще. Никто не проводил опросов, не давал выбора и не предупреждал, а просто поставил перед фактом, чтобы никто не смог отказаться. Будь на их месте кто-то более мягкий и податливый, то дал бы возможность исправить хотя бы одну ошибку за всю жизнь или, например, полное удаление воспоминаний о человеке, как в одном фильме.       В таком случае Чимин выбрал бы не идти в ту комнату и забыть того, кто его убил собственными руками без разрешения, без ножевых ранений и без сожаления. Стёр бы абсолютно всё, что с ним связано, если ему разрешат это сделать, конечно же, а затем похоронил бы влюбленность там, где её никогда не найдут.       Так странно.       Чимин ненавидит Чонгука, но хочет исправить ошибку своей первой любви и забыть её, а не дружбу с тем, кто его бросил. Может, это из-за того, что всё пошло по неправильной дороге именно из-за другого человека, а не из-за них двоих? Если бы всё было и правда так плохо, они уже к выпускному разошлись бы в разные стороны и стали бы чужими людьми, идеально знающими привычки друг друга.       Ему и правда пора перестать думать о лишнем.       — Ты меня вообще слушаешь? — Чонгук прикасается пальцами к чиминову плечу.       — М?       — Я могу тебе помочь с компанией, если ты согласишься на мои условия, — спокойно повторяет он и поднимается с асфальта, протягивая вперёд руку. — Будет всего десять условий с моей стороны.       — Ебать ты забавный, — Чимин наклоняет голову в сторону и скалится. — Ты реально думаешь, что меня ебёт то, что ты мне предлагаешь? Ёбу дал?       — Да, тебя это волнует, — Чонгук скрещивает руки на груди и закидывает голову назад, шумно выдыхая. — Но ты упорно делаешь вид, что тебе на это абсолютно всё равно.       — Не делай вид, что знаешь меня, — Чимин наклоняется вперёд. — Мне похуй.       — Ты ненавидишь меня? — он резко опускает голову вниз, смотря на друга, сжимающего ладони в кулаки. — Презираешь? Хочешь моей смерти, да? — поджимает губы. — Неправильно спросил. Ты хочешь меня убить? Уничтожить?       — Да, — Чимин встаёт с асфальта и делает шаг вперёд. — Лучше бы ты сдох нахуй и не ебал мне мозги.       — Тогда почему ты даёшь мне это делать? — Чонгук тычет указательным пальцем в чиминову грудь. — Ты сказал отсосать тому, кого ненавидишь, — добавляет средний. — Ты не отталкивал, когда я подходил слишком близко, — безымянный. — Ты всё это время слушал то, что я говорю, но убегал, — мизинец. — Ты спокойно находишься рядом со мной всё это время, — кладёт ладонь на его плечо и давит большим на ключицу, смотря в глаза. — Это не ненависть, Чимин, а детская обида.       — Чё за хуйню ты несёшь? — Чимин ухмыляется, поворачивая в голову в сторону.       — Я помогаю тебе.       — Себе помоги, блять.       — Для этого мне нужна дружба с тобой, — Чонгук продолжает стоять на своём. — Я сделаю всё, что ты мне скажешь.       — Даже сдохнешь? — Чимин спрашивает это абсолютно серьёзно и потирает шею.       — Я сделаю всё, — он кивает и ещё раз повторяет: — но перед этим ты должен выполнить десять условий.       Чимин смотрит на протянутую руку и заранее понимает, что всё это может закончиться отвратительно, мерзко и, скорее всего, он сам может оказаться в проигравших. Внутри начинает пульсировать сумасшедшая идея — она проникает всё глубже, поражая здравый смысл и инстинкт самосохранения, и заставляет Чимина задуматься о том, что это будет иметь смысл, если сделать всё правильно.       Нужно согласиться, выставить список условий, вынудить — и затем просто ждать удобного момента, когда можно будет ударить в спину и столкнуть на самое дно.       Вот оно.       Чимин шмыгает носом и опускает голову, а затем прикрывает ладонью рот, пряча оскал. Пусть Чонгук думает о том, как вынудил его на эту сделку, заставил его согласиться и сделал из него главную жертву. Он должен чувствовать себя победителем до того момента, пока не станет бесполезным, жалким и разбитым, умоляющим на коленях о прощении. Ему стоит почувствовать себя в той же шкуре, что и Чимин десять лет назад.       Для этого нужно забыть о ненависти и притвориться, что внутри уже ничего не болит. Эти раны затянулись и покрылись толстой коркой со временем и ненужной правдой, запиханной против воли в глотку. Но как это сделать? Как вообще перестать испытывать эти чувства и жить ими? Просто выкинуть и осознать, что в нём ничего не осталось, кроме гордости и идиотской симуляции жизни? Это вообще нормально? Так можно?       Можно.       Нужно просто заставить себя и вбить в голову новую навязчивую мысль о том, что Чонгук — это друг, что в самом конце обязан умереть, упав в разрушенную бесконечность, полную ржавых ножей и пустых обещаний, которые никогда не сбудутся. Нужно создать иллюзию о том, как отношение меняется в лучшую сторону, закрывая глаза и уши на всё, что будет неправильным и омерзительным.       Нужно посадить Чонгука на короткий поводок с ошейником, где острые шипы будут направлены ему в шею. Сломать ноги и пальцы, выколоть глаза, вырвать язык и выбить колени и зубы. Сделать из породистой и гордой псины дворовую и наблюдать за тем, как он будет молча идти за Чимином на смерть, не спрашивая причин. Но тогда Чимину стоит отказаться от самого себя. Смириться с этой участью и стать хозяином для того, кто был всегда на вершине.       Только при таких условиях они смогут что-то сделать вместе.       — Я не прошу меня простить прямо сейчас, — Чонгук качает головой и кладёт ладони на чиминовы плечи. — Просто дай мне шанс остаться рядом с тобой как с другом.       — Нахуя? — Чимин резко поднимает взгляд и, сложив руки на груди, присаживается на капот машины.       — Я уже объяснял это.       — Объясни ещё раз, — он скалится и опускает указательный палец вниз, продолжая: — но на коленях.       Чонгук шумно выдыхает и проводит кончиком языка по внутренней стороне щеки, чувствуя раздражение. Его в прямом смысле унижают, заставляют играть по правилам, которые диктует именно Чимин, и в этот раз ему нужно опять подчиниться, чтобы тот потерял бдительность.       Он сделает это.       Чонгук медленно опускается на одно колено, а затем второе и сжимает их ладонями. Он не сгибается, наоборот — продолжает держать спину прямо и смотреть на Чимина, который расслабляет глаза и, немного наклонившись вперёд, медленно тянется пальцами к его подбородку. Словно он собака, которую сейчас будут гладить против шерсти и наблюдать за реакцией и решать, что делать дальше. Не укусит — оставит и начнёт дрессировать, вцепится зубами в руку до крови, истекая слюной, — выбросит на обочине и прикажет ждать.       Остаётся только терпеть, чтобы потом отыграться. Вернёт ему всё это унижение в два раза больше, а потом выбьет из него всю гниль, которую он подцепил от своих дружков.       — Жалкий, — Чимин цокает языком и наклоняет голову в сторону. — Объясняй, блять, нахуя тебе всё это?       В бесконечность. Он вернёт ему всё в целую бесконечность.       Ублюдок.       — Я хочу вернуть с тобой дружбу, — угол чонгуковой губы начинает нервно дёргаться. — Чтобы мы опять были вместе.       — Ты реально, блять, думаешь, что это причина?       — Да, — Чонгук кивает.       — Я реально такой особенный? — Чимин пальцами сжимает его щёки и бегает глазами по лицу. — Хули тебе с твоими новыми дружками не сиделось?       Чонгуку хочется ответить, что он особенный до ужаса и таких друзей уже не найти, но это будет то же самое, что воткнуть себе в голову нож до основания. Стоит соврать и сказать что-то обидное, но язык не поворачивается, и эти слова застревают в горле, медленно разрывая его.       — Им далеко до тебя, — Чонгук признаётся честно и буквально отдаёт Чимину нож, который может оказаться в его глотке. — Они даже не смогли стать тебе заменой.       — Даже так? Хорошо, что ты хочешь от меня?       — Мне нужно тебе продиктовать все десять условий?       — Да, — Чимин щурится.       — Они будут появляться постепенно, — Чонгук медленно встаёт с колен и поправляет волосы, смотря на друга, который сразу же сжимает челюсти из-за такого ответа. — Что-то не нравится?       — Сам как думаешь, уёбок? — рявкает Чимин. — Ты нахуй…       Он не успевает договорить — Чонгук наклоняется к нему и, расставив руки по обе стороны от него, спокойно предупреждает, хорошо скрывая внутреннюю агрессию:       — Нет никаких условий, связанных с сексом или с тем, что ты успел придумать. Я не собираюсь поступать с тобой так, как это сделал ты со мной. Ещё вопросы?       — Ты и не сможешь, — Чимин усмехается. — Я не смогу настолько хуёво, — тычет языком в щёку, — отсосать.       — Я и правда скучал по этому, — Чонгук тихо смеётся и кладёт голову на чиминово плечо.       Из-за этого смеха внутри Чимина что-то щёлкает и перед его глазами появляется силуэт маленького мальчика с закрытыми глазами и улыбкой во все тридцать два. Он смеётся так звонко и беззаботно, что хочется позорно разреветься прямо здесь ещё и из-за того, как он начинает на него смотреть. Там — в глазах напротив — целая жизнь и сотня желаний, которые нужно обязательно исполнить вместе с лучшим другом и людьми, которые будут появляться со временем.       У него так много дел, а он стоит здесь, машет и зовёт за собой туда, где уже взрослому Чимину нет места.       Чимин сейчас живёт в другом мире, где нужно просыпаться по будильнику с первого раза, а не с двадцатого. Притворяться на постоянной основе абсолютно со всеми, чтобы никто не смог сделать больно. Подстраиваться под компании, чтобы ничего не спрашивали и не лезли. Быть кем-то другим и собой одновременно, балансируя между «правильно» и «неправильно», жизнью и смертью, белой и чёрной полосами.       Если честно, безумно хочется чего-то простого. Схватить свою маленькую копию, которая всё ещё пахнет детством, и сесть с ней на заднее сиденье случайного автобуса. Крепко сжать руку и защитить от тех, кто может ей навредить.       Ирония.       Внутри всё умоляет о защите того, кто всё ещё чистый, но Чимин уже столько лет убивает внутри себя того, кто стал грязным из-за чужих желаний. Всё могло быть иначе, если бы он услышал тот самый смех Чонгука раньше, чем убил себя в первый раз.       — Отойди от меня, блять, — строго требует Чимин и толкает его локтем в грудь, но Чонгук не двигается.       — Это первое условие.       — Чё? — остановившись, он хмурится. — Какого хуя?       — Ты должен быть постоянно на моих глазах, — Чонгук натягивает улыбку и наклоняет голову в сторону, начиная объяснение: — живёшь, ездишь, работаешь, ешь и пьёшь под моим присмотром.       — Я, блять, на твою собаку похож? — Чимин скалится из-за этого и со всей силы ударяет Чонгуку ниже пояса коленом, заставляя его сделать несколько шагов назад и согнуться. — Отвечай нахуй, уёбок.       — После десяти ты имеешь право делать всё, что захочешь, — выпрямившись, Чонгук поднимает указательный палец, а затем добавляет средний. — Второе условие заключается в том, что у тебя будет только пять требований в мою сторону.       — Тебе реально переебать нахуй или чё? Мы даже не составили договор, а ты пиздишь что-то про условия.       — Мне ждать их сейчас или позже?       — Ты точно все их выполнишь? — Чимин отталкивается от капота и усмехается.       — Да.       — Уверен?       — Как и всегда, — Чонгук убирает ладони в карманы брюк, расправляя плечи. — Единственное ограничение с твоей стороны — это количество условий. Повторяю несколько раз, чтобы ты точно это запомнил.       — Договорились, — Чимин протягивает руку вперёд. — Один отказ с твоей стороны — сваливаешь нахуй.       — У тебя осталось четыре условия, — Чонгук усмехается и сжимает чиминову ладонь.       — Удали видео.       Блять.       Из-за этой просьбы Чонгук нервно проводит кончиком языка по внутренней стороне щеки, потому что Чимин идёт не по изначальному сценарию. Он медленно уничтожает рычаги давления на свою психику, а это то, чего Чонгук хотел избежать до самого конца, но позже показать под другим ракурсом в тот самый момент, когда у друга будут подкашиваться ноги и не хватать воздуха в лёгких из-за этих воспоминаний. Это был идеальный план, ведь в нём Чонгук удалил бы видео по собственной инициативе, а не из-за условий.       Стоп.       Если он сейчас это сделает, то что будет потом?       — Мне повторить, уёбок? — Чимин цокает языком и упирается ладонями в талию.       — Нет.       Чонгук медленно достаёт телефон из кармана брюк и, разблокировав его, открывает папку с видео. Сглотнув, скролит почти до середины и пытается придумать более вескую причину, чтобы не опускаться ниже, где есть оригинал, а не копия, сделанная на всякий случай. Но у Чимина нервы кончаются быстрее — он выхватывает телефон и, зажав файл, удаляет его. Ещё раз проводит пальцем по экрану, проверяя файлы, и, заметив ещё один в самом низу, делает с ним то же самое, что и с первым. Подняв взгляд на бывшего друга, он холодно спрашивает:       — Из облака сам удалишь?       — Его там никогда не было.       — Ноут?       — Нет, — Чонгук сглатывает и чувствует, как власть над Чимином растворяется в воздухе и оставляет после себя дымку из разочарования и небольшой паники.       Это конечная.       Он молча стоит и наблюдает за тем, как Чимин кладёт телефон к нему в карман и, усмехнувшись, садится в машину. Чонгук резко сжимает ладони в кулаки, впиваясь ногтями в кожу, и стискивает челюсти из-за позиции проигравшего. Хочется сломать Чимина и перестать тратить время на эту бесполезную бойню. Пусть кричит, ненавидит, презирает, бросается предметами, но целую бесконечность будет рядом и больше не сбегает, оставляя Чонгука одного в этой отвратительной реальности.       Он сглатывает и, опустив взгляд вниз, замечает чиминов браслет, который тот носит на руке уже несколько дней. Чонгук наступает на него и медленно подходит к заведённой машине, садясь на переднее сиденье рядом с недовольным и нервным Чимином. Выдохнув и отвернувшись к окну, он пытается прийти в себя.       Самое главное — Чонгуку нужно успокоиться и попробовать подчинить друга с помощью оставшихся условий. Может, заставить его перестать общаться с тем мусором? Всё равно он не приносил ему никакой пользы, а затем как-то избавиться от парня из переписок, чтобы никто не смог ему помешать. С Хосоком всё звучит логично, потому что он — главная угроза, которая спокойно может забрать Чимина, а вот со вторым — пустая трата времени. Они ведь только лично встречаются и практически не переписываются, а это значит, что он автоматически исчезнет, если рядом с Чимином кто-то будет.       Или выставить условие, где Чимин будет делать всё, что ему скажут, но тогда исчезнет сама идея его самостоятельного подчинения. Давать Чонгуку возможность проникать в себя по собственной воле и желанию, отдавая власть над собой в руки того, кого однажды ненавидел. Его нужно ломать по маленьким кускам, забирая волю к самостоятельным решениям и выборам. Сделать всё, чтобы он был зависим от Чонгука и не смог уйти.       Для Чимина это хуже унижения.       В голове неожиданно появляется дикая мысль о том, что Чонгуку стоит самому создать новый рычаг для давления, триггер, новую травму, которая разобьёт друга к чёрту. Он уже слышал от некоторых своих однокурсников в университете до выпуска, что можно попросить кого-нибудь зажать девушку в подворотне или в другом укромном месте и сделать нечто мерзкое — разыграть изнасилование и дальнейшее спасение. Это повод для того, чтобы полностью сконцентрироваться на том, кто спас, и забыть о том, что было до этого.       Но другие предлагали взять силой, чтобы подавить морально. Зажать самостоятельно там, где никто не услышит, и сделать всё то, что только вспыхивало в голове или попадалось на глаза на запрещённых сайтах со снафф-видео. Это поможет создать особую связь, которую нельзя будет разорвать так просто из-за страха повторения.       Это удобно, но мерзко до ужаса — и подобное совсем не подходит Чонгуку.       Потому что в этом мире, который его всё-таки принял и решил играть по его правилам, именно другие хотели быть рядом с ним на улице, в помещении и постели, а он принимал — и никогда не благодарил. Так и должно было быть всегда, но из-за неблагодарности и нежелания Чонгука опустить голову хотя бы один раз у него забрали друга, а потом вернули разбитую подделку, играющую в жизнь, которая стала его единственной ошибкой.       Но он готов принять и смириться с этим, доказывая в очередной тысячный раз, что ему нужен только Чимин и никто больше. Он был рождён, чтобы смотреть только на него, существовать рядом с ним и дополнять его, заполняя каждую микротрещину и удерживая на поверхности. Ему просто нужно опять это вспомнить, чтобы больше не тратить время на тех, кто не готов идти с ним до конца. Даже если будут сломаны ноги, Чонгук сделает всё для Чимина, потому что они друзья до самой смерти.       Главное, чтобы хватило терпения.