псарня

      Чонгук кивком здоровается с семьёй Чимина и, сев на выделенное место за столом, начинает молча копаться в тарелке палочками. Он даже не старается вслушиваться в то, что они обсуждают, а полностью погружается в собственные мысли и пытается логически объяснить самому себе то, что произошло в его комнате.       Он отсосал Чимину.       Парень нервно проводит кончиком языка по внутренней стороне щеки и прикрывает глаза, чувствуя чиминовы пальцы на своём прессе. Фантомное рваное дыхание, смешанное с оскорблениями, плавит шею. Мёртвые глаза с расширенными зрачками смотрят ему прямо в душу и потрошат её. Во рту опять появляется привкус Чимина — он заставляет сглотнуть и шумно выдохнуть, открывая глаза.       Стоит успокоиться, пока не стало поздно и не захотелось сбежать туда, где не будет человека, который заставляет терять самоконтроль и не думать.       Но он ведь не может уйти, пока не увидит того, кто попросил его встать на колени, а затем молча ушёл, не закрыв за собой дверь. Хочется сейчас посмотреть на то, как Чимин будет скрывать раскрашенную шею, прятать глаза в пол и молчать, ожидая переломного момента, когда Чонгук его спровоцирует любой фразой, которая будет кричать о том, что произошло между ними за закрытой дверью.       Просто нет смысла переживать или слишком много думать из-за произошедшего — это же было ради дружбы, но, если честно, Чонгук представлял это иначе.       Чимин должен был прийти к нему и начать разговор о том, что им нужно поговорить и начать всё с чистого листа. Без лжи, негатива, ненужных друзей и воспоминаний о прошлом, но парень сделал всё так, как захотел сам, — дал выбор, надеясь на то, что Чонгук сбежит. Он бы не сделал этого, если бы не состояние друга на тот момент.       Такой разбитый, нуждающийся, но притворяющийся гордым.       Это было понятно с первого взгляда. У Чимина были огромные мешки под глазами, расширенный зрачок хаотично бегал из стороны в сторону, и его потрескавшиеся губы, покрытые маленькими ранами. От него воняло обречённостью, смертью и одиночеством, которые заставили Чонгука потеряться, затащить друга в комнату и быть готовым абсолютно ко всему, что ему скажут прямо сейчас. Ему было даже плевать на то, как его голову разрывало желание и отвращение одновременно, потому что Чимин смотрел прямо сейчас только на него.       Он сделал это не только для дружбы, но и ради самого себя. Дрочил после его ухода, сильно сжимая член и представляя перед собой нуждающегося Чимина, который делает всё, что просят.       Ему нужно больше.       И это заставляет думать о том, что всё-таки это было за странное чувство? Оно появилось из-за того, что Чонгук делал это впервые? Нет, этого не может быть, потому что у него в крови делать всё идеально. Может, это из-за того, что…       — Чонгук, — мужчина кладёт приборы на стол и натянуто улыбается, привлекая к себе внимание. — Надеюсь, что мой сын не доставил тебе проблем, пока нас не было.       — О чём вы? — парень поворачивается к нему. — Чимин был замечательным хозяином. Он позаботился обо мне.       — Правда? — он усмехается и нервно бьёт ногтем по столу. — Я рад.       — А где старший брат? — тихо спрашивает Субин, влезая в разговор. — Он вчера даже не встретил нас…       — Он просто устал, — мужчина сглатывает, — не нужно беспокоиться.       Услышав причину отсутствия друга, Чонгук прикрывает рот ладонью, скрывая оскал. Конечно, он просто устал, а не пытается избежать вопросов на тему того, что произошло с его шеей и чем он занимался, пока все спали. Чимин такой же забавный, как во времена академии, и заставляет отвлекаться от противных мыслей, которые лезут в голову.       Если такое происходит сейчас, то всё точно в скором времени вернётся на свои места, когда они опять будут друзьями.       Это хорошо.       — Чё ещё скажешь?       Чонгук замирает, когда слышит голос Чимина, и резко переводит на него взгляд. Парень упирается локтем в косяк, потирая ладонью шею сзади, и надменно улыбается, не обращая внимания на свой внешний вид. Ворот чёрной футболки растянут и показывает чонгуковы отметины с красными полосами на шее, губа разбита, под носом — запёкшаяся кровь. Не услышав ответа, он медленно идёт к столу и аккуратно садится на стул, откидываясь на спинку.       Что за?..       Почему он в таком виде?       Почему все это игнорируют?       — Я просил тебя не появляться в таком виде, — холодно просит мужчина и делает глоток из бокала. — Тебе стоит для начала обработать раны, а не портить всем настроение с самого утра из-за очередной драки со своими дружками в клубе.       Чонгук сглатывает и сжимает ладони в кулак, впиваясь ногтями в кожу. То, что сейчас говорят, — это бред. Чимин не выходил из дома целую неделю и из чонгуковой комнаты ушёл только с отметинами на шее примерно в шесть утра.       Что с ним всё-таки произошло?       Мужчина продолжает говорить, но Чонгук не слышит — смотрит на спокойного Чимина, сливающегося с белой скатертью на столе, и то самое странное чувство опять возвращается. В этот раз оно не прячется за разочарованием, предательством и болью, а хватает его пальцами за щёки и смотрит прямо в душу, чтобы в этот раз парень понял всё правильно и не попытался сбежать.       И имя ему — насилие.       Во времена академии оно пряталось за злостью, чтобы Чонгук сорвался на разбитом Чимине из-за того, что тот позволил довести себя до такого состояния. За похотью, чтобы тот впервые подумал о том, каково это — заниматься сексом с таким человеком. За стыд и сожаления из-за того, что никто не мог выглядеть таким же жалким и скулящим, как его друг в тот день. А затем оно превратилось в злость и разочарование, потому что кто-то другой продолжал делать его другу больно, но не сам Чонгук.       Словно парень специально удерживает себя от всего этого ради иллюзии контроля и безопасности в собственных мыслях, объяснениях и действиях. Потому что под кожей всё еще живёт то примитивное ощущение о том, что всё обязательно будет хорошо, пока у него есть силы.       Он просит его подождать.       Пусть его извращённое понятие дружбы ещё немного побудет в тени, пока Чонгук будет медленно ограничивать Чимина от реального мира. Это всё будет исключительно ради его защиты и того, чтобы им можно было обладать, контролируя его жизнь по всем фронтам. У него всё получится, если делать всё правильно и временно играть по правилам, установленным другом. Главное, чтобы хватило терпения и возможностей, которые нужно будет обязательно создать, повторяя действия отца. Врать, следить, оказываться рядом в нужный момент, давить, ограничивать и создавать иллюзию судьбы с невесомой рукой, которая хочет их видеть вместе.       — Господин Пак, я могу зайти к вам после завтрака? — Чонгук натянуто улыбается и откидывается на спинку стула, сжимая пальцами подлокотники.       Он должен согласиться.       Давай же.       — Конечно, — мужчина отвлекается от Чимина и кивает. — Мы можем это обсудить прямо сейчас здесь. У меня нет секретов от моей семьи.       — Хорошо, — парень закидывает ногу на ногу, чувствуя свою победу. — Понимаете, отец долгое время хотел, чтобы Чимин поработал в нашей компании.       — Я помню это. Твой отец был замечательным бизнесменом, но зачем ему мой сын? — он пытается сдержать улыбку. — Он же такой неопытный, — набивает цену и снижает уровень подозрения.       — Странно. Мне рассказывали, что Чимин был лучшим на курсе в университете.       — Конечно, это же мой сын, но ему всё ещё не хватает опыта, понимаешь? Мне хотелось, чтобы он избежал моей участи, когда приходилось работать на стройке или в круглосуточном во времена школы ради…       — Он может быть моим помощником, — Чонгук намеренно перебивает, зная эту историю уже наизусть. — Нужно будет только урегулировать некоторые моменты с вами — и всё.       — Даже так, — мужчина глухо хлопает в ладоши. — Оставьте нас одних.       Женщина как по команде встаёт со своего места и, взяв руку Субина, быстро выходит из столовой. Чимин же не двигается — провоцирует отца наконец-то показать своей истинный характер и даёт Чонгуку возможность рассмотреть себя при нормальном освещении. Парень явно не спит уже вторые сутки — это можно легко понять из-за его заторможенности, молчанию и тому, как он уже несколько минут смотрит сквозь него.       — Мне повторить? — холодно спрашивает мужчина и, наклонившись в сторону сына, сжимает его ляжку пальцами. — Оставь нас одних.       Чимин мажет взглядом по недовольному отцу и, кивнув, всё-таки встаёт со своего места и уходит, оставляя их одних. Чонгук мысленно делает себе пометку о том, что стоит зайти к нему с аптечкой, и случайно замечает капли крови на рубашке мужчины.       Это было ожидаемо.       — Что ты хотел со мной обсудить?       — Для начала, — парень становится серьёзным и убирает свою натянутую улыбку, — прекратим притворяться. Вы же всё ещё хотите слияния компаний?       — Как видишь, — мужчина разводит руки, — но сейчас это невозможно. Твоя дорогая сестра покинула нас, а мой сын…       — Вы неправильно поняли, — Чонгук качает головой. — Я прекрасно знаю, что Чимин не хотел этого, а вы вместе с моим отцом продолжали на него давить.       — Это бизнес.       — Ваш сын спит с мужчинами.       — Это пройдёт. Я решу этот вопрос, когда того потребует ситуация.       — Вы про те побои? — парень бьёт ниже пояса и наблюдает за реакцией мужчины. — Я прав?       — Он просто подрался со своими друзьями, — он не теряет лицо и продолжает стоять на своём. — У них часто так.       — Странно. Он выходил из моей комнаты без синяков.       — К чему это ты?       — Господин Пак, если на нём появится ещё один синяк, — Чонгук скалится, — я вмешаюсь. Это уже не будет делом только вашей семьи.       — Как тебе будет угодно, — мужчина откидывается на спинку стула и опускает взгляд вниз, не скрывая усмешки, когда Чонгук встаёт из-за стола и идёт в сторону выхода. — Интересно, — тянет, заставляя остановиться и обернуться, — мой сын такой же на вкус, как и Ёнсу?       Чонгук сжимает ладони в кулак и проводит кончиком языка по внутренней стороне щеки. Хочется избавиться от этого мусора, который сейчас видит в Чимине мясо, а для этого ему нужно работать в два раза больше, разработать более удачный план и поставить парня на самую вершину пищевой цепи. Держать его там до тех пор, пока он сам не попросит о том, чтобы его семья была уничтожена к чёрту, а затем Чонгук сам столкнёт Чимина на самое дно, разрушая его личность.       Это будет равноценный обмен.       Один уничтожает, а другой забирает.       Всё просто, но перед этим нужно сделать ещё кое-что. Чонгук открывает рот, чтобы ответить на вопрос, но его перебивают:       — Если метишь территорию, то делай это более незаметно, — мужчина поднимает руку и смотрит на него с презрением. — Законный владелец может разозлиться и попытаться узнать о том, кто всё-таки решил это сделать.       Чонгук ничего не отвечает на это и выходит. Он делает несколько шагов, а затем ускоряется и срывается на бег, быстро поднимаясь по лестнице.       Блять.       Чимин опять пострадал из-за него.       Он замедляется и видит перед дверью дворецкого с аптечкой в руках, который не торопится входить — молча ждёт разрешения, но получает только молчание, ломающее позвонки и трахею. Этот мужчина — единственный, кто заботился о Чимине и не вызывал отвращения у тех, кто приходил в этот дом к парню. Всегда мягко улыбался, незаметно стоял за спиной и защищал то, что ему дорого, не думая о себе и последствиях. Ему было всё равно, ведь беззащитный господин — это его единственная причина находиться в этом доме и оберегать то, что могут легко сломать или продать по завышенной цене, отдав в другую семью, а затем заставить принести в уже родительский дом наследницу. Мужчине нужно просто прожить чуть дольше, чем остальные, пока Чимин не сбежит из этого дома и не станет свободным.       Смотря на него, Чонгук впервые задумывается. А знает ли он, что творит парень за пределами этой комнаты?       — Не стоит стоять рядом с его комнатой, — мужчина поворачивается в его сторону. — Молодой господин ненавидит, когда незнакомцы приходят сюда.       — Ты…       — У вас проблемы со слухом, господин Чон?       — Хватит себя так вести, старик, — Чонгук скрещивает руки на груди и опускает взгляд вниз, поджимая губы. — Я могу позаботиться о нём.       — Позаботиться? — мужчина цокает языком, не думая даже взглянуть на парня, и сбрасывает с себя маску вежливости, показывая себя настоящего. — Для начала тебе нужно позаботиться о себе, паршивец, а не беспокоить этого ребёнка из-за таких пустяков.       — Старик, — Чонгук наклоняется немного вперёд, — ты даже не знаешь, что…       — Я знаю больше тебя, паршивец, — дворецкий всё-таки поворачивается к нему. — Уходи, пока он не разозлился.       — Хорошо, — парень кивает и, забрав аптечку у мужчины, обходит его.       В этот раз он не будет слушать этого старика, как раньше, когда они были детьми и находились совсем одни в комнате, обсуждая и протягивая пальцы к сверкающим звёздам, наклеенным на потолок. Мужчина вечно стоял за дверью и, когда Чонгук выходил, слишком часто просил быть осторожным, не оставаться на ночёвку, не отвлекать и не делать глупостей рядом с молодым господином.       Он уже не ребёнок.       Чонгук даже не стучится, а сразу же заходит в комнату и закрывается на замок, поворачиваясь к кровати, где лежит Чимин и никак не реагирует. Чонгук осторожно, стараясь не шуметь, подходит к нему и садится на самый край, раздвигая ноги и прислушиваясь к чужому дыханию.       Опять притворяется спящим.       Опять сорвётся.       — Съеби, — хрипит Чимин, приподнимаясь на локтях.       — Нет, — Чонгук отрицательно машет головой и, усмехнувшись, ставит аптечку на пол. — Или мне нужно сделать что-то ещё, чтобы окончательно стать твоим другом?       — Ты заебал меня с этим, — он садится по-турецки и, поставив локоть на колено, подпирает подбородок. — Нахуя тебе это?       — Такой же идиот, как и раньше, — Чонгук падает спиной на кровать и закидывает руки за голову.       — Ты уже заебал. Съёбывай отсюда.       — Я скучал по тебе, Чимин.       — Охуеть. Мне тебя поздравить с этим?       — Поговори со мной, — Чонгук смотрит на уставшего Чимина и чувствует телом, как комната медленно разрушается и начинает превращаться в его убежище от этого мерзкой реальности.       Общежитие, где он оставил лучшую часть себя и друга, который стал для него целым миром.       — Нахуя?       — Просто поговори со мной, — парень повторяет это ещё раз и надеется, что Чимин всё-таки сдаст позиции и сделает то, о чём его просят, хотя бы сейчас.       — Нет, — он отрицательно качает головой.       — Хорошо, — Чонгук выпрямляется и, подняв аптечку с пола, хватает чиминово лицо пальцами. — Тогда я сам буду говорить.       — Как же ты заебал, — шипит парень.       — Это новое условие для дружбы? — изогнув бровь, он открывает тюбик с мазью и мажет большим пальцем по губам друга. — Или ты хочешь повторить то, что было у меня в комнате, прямо сейчас?       — Нахуя?       — М? — Чонгук аккуратно проходится мазью по шее.       Внутри опять что-то просыпается, но Чимин сразу же прогоняет это чувство и тихо задаёт вопрос, сжимая ладони в кулаки:       — Нахуя ты это сделал?       — Ради тебя, — парень пожимает плечами. — Где он ещё ударил?       Чимин молча снимает футболку и наклоняется назад, упираясь ладонями в кровать. Чонгук шумно выдыхает и, выдавив мазь на ладонь, медленно размазывает её по прессу и рёбрам, где синяки уже начали наливаться кровью и становиться бордовыми. В голове опять вспыхивает сумасшедшая мысль о том, что ему хочется сжать его до хруста костей, впиться зубами и ногтями в кожу до крови, а затем вырезать всё, что кажется ему лишним на теле парня.       Эту надпись «nevermind» на рёбрах — особенно.       Нужно заполнить эту тишину, чтобы отвлечься и не перейти черту ещё раз.       — Спроси ещё что-нибудь, — тихо просит Чонгук, задевая чиминов сосок ногтем.       — М? — парень хмурится и замечает тяжёлое дыхание напротив.       — Пожалуйста, — он повторяет, чувствуя, как начинает плыть в глазах и член наливается кровью.       — Стоп, — Чимин хватается за волосы Чонгука и резко приближается к нему, хаотично бегая глазами по его лицу. — Ты реально нахуй ебанулся головой, уёбок?       — Что у тебя с глазами? — хрипло спрашивает парень.       Разве у него всегда были такие широкие зрачки? Они теперь напоминают ему не водоворот, а две магистрали, которые ведут прямиком в ад и не оставляют возможности на то, чтобы вернуться обратно. В них хочется утонуть и упасть на самое дно, умирая без кислорода и от жажды.       На телефон приходит уведомление, которое заставляет Чонгука прийти в себя и вернуться в реальность, где они не в общежитии, а в комнате, пропитанной усталостью и ненавистью. Чимин отодвигается и, взяв телефон, быстро печатает ответ, нервно покусывая нижнюю губу.       Это бесит.       Почему он не смотрит прямо сейчас на него?       Чонгук сжимает челюсти и опускает голову, рассматривая собственные пальцы. Нужно успокоиться и подождать, когда друг уснёт, чтобы проверить все эти сообщения. Всё будет хорошо, пока он будет контролировать себя, ситуацию и Чимина, но это уже по возможности.       — Ты не ответил на вопрос. Что у тебя с глазами?       — Всегда такие были, — флегматично отвечает парень и убирает телефон. — Чё ещё?       — То, что было у меня в комнате…       — Забей на это, — Чимин перебивает и упирается спиной в изголовье кровати, пожимая плечами и скрещивая руки на груди. — Это случайность.       — Это так называется? — Чонгук упирается коленом в матрас и расставляет ладони по обе стороны от головы парня, наклоняясь к шее. — Ты говорил, что это ради дружбы, — медленно мажет языком по оставленным отметинам.       — Ведёшь себя как конченная шлюха. У дружка своего научился?       — Это же всё ради тебя.       — Даже так, — устало тянет Чимин. — То есть ты неожиданно начал трахаться с мужиками, чтобы…       — Понять тебя, — заканчивает Чонгук и кладёт руку на его затылок. — Я не буду тебя исправлять, если ты сам этого не попросишь.       Ложь.       Но сейчас её можно наговорить столько, чтобы хватило на пять жизней вперёд и Чимин наконец-то ему поверил. Стоит быть более терпеливым, менее жадным и перестать так давить на него, чтобы уничтожить его желания оттолкнуть, убежать и спрятаться. Нужно медленно проникнуть ему под кожу, завладеть его мыслями и только потом подчинить, исправив в нём эту грязь.       Главное, чтобы Чонгуку никто не помешал это сделать, потому что теперь у него есть такая возможность, когда Чимин не видится со своими друзьями и сидит в комнате. Если даже захочет выйти из дома, то не сможет это сделать без того, кого так сильно ненавидит. Чимин уже почти в руках Чонгука — и теперь в этом нужно убедить его самого.       — Я всегда буду на твоей стороне, — парень скалится, чувствуя, как он опускает руки и начинает дышать размеренно и спокойно. — А теперь поспи.       — Пошёл нахуй, — совсем тихо бросает Чимин.       Чонгук хмыкает на это и осторожно гладит друга по голове, считая про себя секунды до того, как усталость всё-таки накроет его окончательно. Но всё-таки почему Чимин в столовой выглядел разбитым и сонным, но в комнате, как по щелчку пальцев, у него появились силы на то, чтобы поговорить и не уснуть сразу же после того, как он лёг на кровать? И эти частые перепады настроения. Когда именно они у него появились? Это всё-таки стресс или что-то другое? Алкоголь?       Чонгук принюхивается, но не чувствует запаха спиртного. Только резкий аромат одеколона бьёт в нос.       Неужели?       Нет, об этом даже нет смысла задумываться.       Чимин не может сидеть на наркотиках.       Он всегда это ненавидел, осуждал и презирал, говоря о том, что наркоманы — это животные, которые не смогли справиться со своими проблемами и решили так избежать ответственности за свои ошибки. Парень даже к траве негативно относился, потому что в его голове это тоже был наркотик, и плевать, что он полностью натуральный и от природы.       Хотя бы в этом плане он всё ещё не упал на самое дно.       Чонгук осторожно выпрямляется, понимая, что Чимин наконец-то закрыл глаза. У него никогда не было проблем со сном — он всегда с лёгкостью засыпал за десять минут, игнорируя свет или посторонний шум, а наутро всегда спрашивал о том, что произошло, пока он спал. Точно. Это же была его особенность, которой можно было завидовать.       Выдохнув, Чонгук берёт в руки его телефон и удивляется разблокированному с первого раза экрану. Ему всё ещё приятно набирать свою дату рождения и понимать, что Чимин может к нему относиться с такой теплотой и сохранять эту связь между ними. Чуть улыбнувшись, Чонгук сразу же открывает переписки и, согнувшись, начинает быстро читать содержимое каждого чата.       Тот, с кем Чимин провёл неделю, написал только один раз о том, что забрал машину. Сокджин пишет каждый день утром и вечером о том, что происходит. Это всё касается Хосока, который не находит себе места из-за ссоры и тотального игнора со стороны парня, но продолжает слишком много работать в клубе и ещё дал разрешение охранникам на то, чтобы они впускали Тэхёна.       Отлично.       Больше за этот мусор стоит не переживать. Чимин не будет мириться с ним после того, как он решил помириться с тем, кто устраивал ему травлю в академии. Это заставляет Чонгука временно успокоиться и порадоваться, но Хосок легко разрушает его хорошее настроение и чувство победы только одним сообщением. Парень переходит в чат с ним и сжимает телефон в руках, нервно проводя кончиком языка по внутренней стороне щеки.       Чонгук даже не читает то, что написано выше, — смотрит на последнее сообщение и скалится, не веря своим глазам. О какой одержимости и опасности он вообще чешет? Что за бред? Чонгук медленно опускает палец на дисплей, выделяя сообщение, и удаляет его, но за ним приходит второе. Оно выбивает из лёгких воздух, из головы — здравый смысл, и со всей силы бьёт по самоконтролю, заставляя его резко встать с кровати.       Какая нахуй любовь?       Он хочет дружить с Чимином — и только.       Чонгук сжимает между пальцев волосы и опять удаляет сообщение.       Это не может быть любовью. Она же ощущается иначе — она должна быть невесомой, исцеляющей раны, пахнуть нежностью, а не пропитываться мерзкими желаниями о подчинении, контроле и полном доминировании. Не напоминать чёрное и липкое месиво на пальцах. Любовь же не может отравить разум — это обычно делает похоть, но Чонгук не может чувствовать к Чимину подобное.       Он хочет дружить, как и раньше.       До того момента, когда Чонгук впервые подрочил на парня, думая о его глазах. Как переспал с Тэхёном, парочкой однокурсников и небольшим количеством девушек в Штатах под таблетками с алкоголем, мысленно извиняясь перед Чимином и представляя его перед собой. Как отсосал ему и захотел, чтобы больше никто не смотрел на него в таком состоянии.       Блять.       Чонгук медленно подходит к зеркалу и, смотря своему отражению в глаза, ударяет ладонью по щеке со всей силы. Это дружба. Бьёт и вбивает себе под кожу это отвратительное слово, а затем повторяет несколько раз, сжимая челюсти. Он не останавливается до тех пор, пока из носа не начинает идти кровь, а в ушах появляется белый шум. Ему нужно это запомнить и повторять себе на постоянной основе.       Это не любовь — это дружба в самом извращённом понимании, которая будет ломать кости и сухожилия, царапать кожу и сжимать внутренности, насмехаясь над всем, что выпадает от такого давления.       Ему нужно вбить себе в голову дружбу.       Вырезать дружбу на коже.       Давиться дружбой.       Но не выпускать из себя дружбу, похожую на одержимость, зависимость и прогнившую любовь. Пусть продолжает дальше отравлять его и заставлять думать о том, как Чимин выглядит снизу, сверху, у стены, на кровати, столе и ванной. Как вылизывает пальцы, глотает сперму, смазано целует, стонет, просит большего, изгибается, кончает и задыхается. Пусть всё это будет исключительно в голове и во сне, но не в реальности, где нет контроля над чужими действиями, а над своими — тем более.       Пока Чонгук думает о дружбе, он может себя контролировать, не обращая внимания на то, как из-за этого у него кончается время.       Он шумно выдыхает, расправляет плечи и, чуть наклонившись вперёд, поправляет волосы и стирает кровь большим пальцем. Насилие всё ещё помогает ему прийти в себя, начать правильно думать и не сходить с ума. Чонгук натянуто улыбается и слышит, как за его спиной Чимин начинает ворочаться и что-то хрипеть. Он медленно подходит к нему и садится на кровать, тихо спрашивая:       — Выспался?       — Завали ебало, — нервно отвечает Чимин, приоткрывая глаз. — Какого хуя ты ещё не ушёл?       Как же ему это всё-таки режет слух. Может, стоит оторвать Чимину язык, чтобы он просто молчал?       — Ты сам попросил остаться, — Чонгук делает беспокойное лицо и поджимает губы. — Тебе снился кошмар, ты умолял меня остаться…       Нужно давить на самую больную рану и продолжать врать. Он ведь не обещал себе быть хорошим — он обещал дружить.       — Заткнись, — хрипит парень и резко встаёт с кровати, но его быстро хватают за руку и останавливают. — Отпусти.       — Нет, я ещё не договорил. Завтра ты поедешь со мной в компанию, подпишешь документы и будешь работать моим помощником, — Чонгук начинает сейчас ломать его зону комфорта, не спрашивая разрешения.       — Чё? — Чимин смотрит на него с подозрением.       — Я договорился об этом с твоим отцом, и он согласился, но, — парень усмехается, наклоняя голову в сторону, — с условием. Рассказать?       — Нет, блять, спеть.       — Выходишь и возвращаешься домой вместе со мной.       Чонгуку нужно сдержаться и не засмеяться прямо сейчас из-за раздражённого лица друга, чтобы случайно не выдать свою очередную ложь.       — Так и знал, блять, — Чимин закатывает глаза.       — Если захочешь убежать, то скажи мне об этом. Я прикрою тебя, — Чонгук встаёт с кровати и, положив ладонь на чиминову макушку, тихо добавляет: — Мы ведь теперь друзья после того, что у нас было, верно?       И это звучит намного хуже, чем те слова, когда он решил сравнить Чонгука с сукой, из которой не вытаскивают после того, как кончают.       Парень на это ничего не отвечает — цокает языком и, отвернувшись к окну, нервно трёт шею сзади ладонью. Как же его всё это достало, если честно, и касается это не только раздражающего Чонгука. Чимин просто в очередной раз проспал почти до самого вечера из-за пары дорог для спокойствия нервов, но самое странное то, что он и правда ничего не помнит про кошмар, который ему снился.       Ему вообще ничего не снится последние пару месяцев.       Может, просто забыл?       Это могло случиться из-за стресса и нервов, которые испытывает Чонгук своим давлением и желанием об одном и том же. Чимин слишком устал и чувствует, как начинает пульсировать в висках из-за всей этой ситуации. Это животное, разговаривающее и трогающее его, переходит все выстроенные границы из ненависти и раздражает его слишком сильно. Хочется прямо сейчас схватить его за волосы и размозжить голову об стену или просто толкнуть, заставить упасть, а затем спустить себя с поводка и избить до кровавых слюней.       С ним не нужно выстраивать и что-то строить — его проще забыть и не трогать, потому что сейчас Чимину нет до этого дела. У него сейчас другие проблемы, и в этот раз они даже не связаны с наркотиками — они связаны с действиями отца, который решил в очередной раз показать их кровное родство и идеальную наследственность.       Отец вызвал Чимина в кабинет рано утром и, не услышав хороших новостей по поводу дружбы с Чонгуком, сразу же начал нападать на него с обвинениями и угрозами. Чимину уже давно всё равно на блокировку карт, на лечение и на заявления в полицию — он прекрасно знает, что это бесполезные ограничения, которые будут самостоятельно сниматься.       Но сегодня мужчина и правда переступил черту, когда кинул в него стопку заявлений и попросил внимательно посмотреть на имена.       Чимин был готов к тому, что на этих бумагах, раскиданных на полу, будет именно его имя и эту проблему можно будет легко решить с помощью одного звонка Дохвану, который легко все эти дела закроет с помощью отца. Ему же нужно как-то отрабатывать то, что он с ним встречается и не прогоняет.       Опустив взгляд, Чимин почувствовал, как внутри него лопнуло то, что всё это время сохраняло его рассудок и удерживало от насилия именно в этом доме. Там были имена Сокджина, Намджуна и Хосока с обвинениями в изнасиловании, избиении, угонах, шантаже, распространении личной информации и порнографии. Но нигде не было имени Чимина — словно его никогда там не было и не могло даже быть.       В его голове что-то щёлкнуло в тот момент, и, схватив пепельницу со стола, парень кинул её в сторону отца. Он впервые потерял контроль рядом с отцом и был готов убить его, а мужчина буквально наслаждался этой ненавистью, спрашивая, что его бесполезный сын может сделать. Отец же знает его и всё, что с ним связано: движения, мысли, чувства, шаги, планы, слова и желания.       Чимин — его собственность.       «Да нихуя ты не знаешь», — это было брошено перед тем, как он схватил и сломал один из стульев об рабочий стол. А затем было плевать на отца, который разбил ему губу и решил задушить, прижимая к стене и кривясь, когда Чимин давил ему на гортань. Потом было плевать на двух охранников, вбежавших в кабинет, которые держали его и не давали сдвинуться с места, заламывая руки. Было плевать на всё, но не на то, что пытаются утащить на дно самое ценное.       К плечу прикасается Чонгук, привлекая к себе внимание и возвращая в реальность.       — Как же ты меня заебал, — на выдохе проговаривает Чимин и надевает растянутую футболку. — Отъебись.       Почему он просто не может исчезнуть?       Если бы он не появился, то Чимину не пришлось бы возвращаться в этот дом, ругаться с Хосоком из-за этого проклятого Тэхёна, не выслушивать в свой адрес очередные оскорбления и не терпеть побои ради того, чтобы его близких просто не тронули. Почему отец не может сделать то же самое с Чонгуком? Давить именно на него, чтобы тот наконец-то исчез и сгнил где-нибудь в канаве, не напоминая больше о себе.       Стоп.       Чимин дёргает головой и переводит взгляд на парня, стоящего рядом с натянутой улыбкой и спрятанными руками за спиной. Может, стоит заставить отца поверить в то, что Чонгук ему важен, а затем стравить их, чтобы они перегрызли друг другу глотки? Дворняга с улицы и породистая псина в клетке, где не будет намордников и правил, а будет только жажда убийства из-за власти и желания сожрать друг друга. Это же идеальный план.       Вот только есть одно «но» — Чимин не сможет играть в дружбу с Чонгуком и показывать свою привязанность к тому, кто предал его однажды. Между ними всё ещё ненависть, которую Чимин не хочет отпускать — хочет держать её рядом, подкармливать и наслаждаться её ростом, не обращая внимания на то, как его желания медленно меняют форму. В них уже нет того кровожадного и опасного, как раньше, но всё ещё есть пустота и отвращение.       Из-за этого конкретно так ломает, но Чимин пытается держаться на расстоянии, чтобы не сорваться и не перейти черту. Ему нужно срочно придумать что-то другое.       Может, просто умереть, чтобы от него все наконец-то отстали?       — Блять, — Чимин говорит это вслух и неосознанно прикасается пальцами к браслету Хосока на руке, привлекая внимание Чонгука, который уже сидит на кровати и смотрит на горящий экран из-за уведомлений.       — Ты закончил свою истерику? — он нервно проводит кончиком языка по внутренней стороне щеки. — Если да, то поговорим о работе.       — Отъебись, я не буду с тобой работать. А теперь, — сжав ладонь в кулак, Чимин указывает большим пальцем на дверь, — вали нахуй с моей комнаты, пока тебя не опиздили.       — Чимин, я сильнее тебя.       — Но ебучку твою мне никто не запрещает раскрасить.       — Правда? — встав с кровати, Чонгук подходит к другу почти вплотную и кладёт ему руки на плечи. — Посмотри сам, — разворачивает его к зеркалу и встаёт за спину.       Чимин закатывает глаза и впивается ногтем в большой палец, надавливая. Он прекрасно видит эту разницу, которая ударяет по его самооценке и заставляет почувствовать себя жалким. Чонгук выше на голову, хотя раньше они были почти одного роста, но это легко можно исправить каблуком или высокой подошвой. Парень шире, и мышечная масса у него больше, чем у жилистого Чимина, который становится сильнее только под препаратами или из-за выброса адреналина.       Чонгук ещё и выглядит здоровым на его фоне — у него нет мешков под глазами, синяков, частых кровотечений из носа, его зрачки не бегают из стороны в сторону на бешеной скорости, волосы не похожи на солому из-за частых перекрашиваний.       Чимин теряется на его фоне, как и раньше.       Блять.       Ему срочно нужно снять стресс, чтобы не думать о лишнем и о том, что Чонгук лезет к нему с этой мерзкой дружбой только для того, чтобы опять сверкать, привлекать внимание и быть центром в каждой компании.       — Как тебе эта разница, Чимин? — Чонгук сжимает его плечи.       — Пошёл нахуй, — Чимин дёргается, пытаясь выбраться, но его не отпускают.       — Успокойся, — он наклоняет голову в сторону, — я смогу тебя теперь защитить.       Не сможет.       Единственное, что ему сейчас может помочь во время чёрной полосы, вялости и этой проклятой усталости, — это белые дороги прямиком на тот свет. Проще смириться и сдохнуть, чем так жить. У Чимина нет сейчас сил даже на то, чтобы подраться с Чонгуком, — только на пустые разговоры и срывы, которые уже не имеют смысла.       Может, сдаться?       — Чимин, помни, что я всегда на твоей стороне.       Заткнись.       — Тебе больше не нужно притворяться сильным.       Закройся.       — Доверься мне, — Чонгук встаёт перед ним и смотрит на него сверху вниз. — Мы сможем снова дружить, как и раньше, помнишь?       Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись. Заткнись.       — Закройся нахуй, блять, — Чимин со всей силы ударяет коленом Чонгуку ниже пояса, заставляя его согнуться пополам, и чувствует, как у него начинает пульсировать в висках. — Ты меня, блять, заебал. Реально. Отъебись от меня нахуй, уёбок. Какого хуя тебе вообще от меня надо? Вечно нахуй за свою ебаную дружбу мне мозги ебёшь. Я устал от тебя и от твоего нытья про эту дружбу. Ты, блять, жалкий уёбок, который взял в рот, но ведёшь себя, — он хватает Чонгука за грудки и прижимает к зеркалу, — будто это я брал за щеку.       — Успокойся.       — Успокойся нахуй? Серьёзно?! Ты мне нахуй жизнь испортил, блять, и через десять лет взял в рот, а теперь говоришь мне такую хуйню? Нахуя?       — Чимин, хватит, — хрипит Чонгук и нервно проводит кончиком языка по внутренней стороне щеки, чувствуя раздражение. — Успокоишься — и мы…       — Заткнись нахуй, — Чимин ударяет со всей силы кулаком по зеркалу рядом с головой бывшего друга, разбивая его. — Я не договорил. Тебя, уёбка, блять, не насиловали, не предавали, не кидали нахуй в самый конченный момент и не пиздили, как ебаную пиньяту, — его ломает, и он не может остановиться говорить. — Ты был нужен мне десять, блять, лет назад, но не сейчас! Прекрати влезать в мою жизнь, Чонгук! Прекрати!       — Нет, — он хватает Чимина за ворот футболки. — Давай всё исправим.       — Ты, блять, глухой?       — Я всё исправлю, хочешь?       — Нет, не хочу, — парень скалится и чувствует, как во рту скапливается слишком много слюны. — Исчезни нахуй и прекрати всё портить.       — Я испортил? — Чонгук сглатывает и смотрит на друга со злостью, проводя ладонью по волосам. — Я, блять, защищал тебя, пока твои ебаные дружки нихуя не делали.       — Ты стоял и смотрел, как меня пиздили.       — Думаешь, что после этого они могли нормально ходить? — парень толкает Чимина пальцами в плечо и делает шаг вперёд. — Думаешь, что я нахуй просто так, блять, сидел у директора каждый день? Серьёзно нахуй? Подумай ещё раз, а не устраивай истерику, — ещё один толчок и шаг. — Ты прощаешь дружка, который тебя кидает, но не можешь простить меня? Я твой член, блять, сосал, а ты решил…       — Тебя никто не просил, — Чимин смотрит озлобленно, сжимает челюсти и готовится ударить.       — Ты просил, — этот ответ больше похож на удар в солнечное сплетение, выбивающий воздух из лёгких. — Хосок тоже так делал, когда тебе было плохо?       — Не смей упоминать его имя.       — Почему? — Чонгук наклоняет голову в сторону и скалится. — Потому что такого никогда не было? Дай угадаю, он не такой мусор, как я, верно? Но ты забываешь, — хватает чиминовы щёки ладонями и заставляет смотреть на себя, — никто бы не пошёл ради тебя на такое, кроме меня.       — Пошёл…       — Никто, блять, кроме меня, — он повторяет это ещё раз, хаотично бегая глазами по лицу парня. — Запомни это нахуй.       Чимин не хочет это признавать — отталкивает от себя Чонгука и замахивается для удара, сжимая окровавленную руку в кулак, но тот легко её ловит и смотрит на парня впервые за долгое время с жалостью. Что-то внутри ломается у них двоих одновременно, и перед глазами вспыхивает чужая жизнь, которую они потеряли в окровавленной и побитой юности, где единственными желаниями были ненависть и месть.       Они могли поговорить и решить всё тогда, но выбрали бойню и жизнь карателей, насилуя души друг друга и тех, кто пытается быть рядом.       У них могла быть другая жизнь.       Где была бы совместная сдача экзаменов и подача документов на один факультет, поступление в университет и очередной период жизни под одной крышей с вечерними обсуждениями о том, что происходит на потоке. Там не было бы наркотиков, алкоголя в огромных количествах, оскорблений и ненависти — там могло поселиться спокойствие и уют, которых им не хватало в родительских домах. Они правда могли быть там счастливыми и любимыми.       Но они выбрали эту жизнь.       Здесь у Чимина смысл жизни — кого-то ненавидеть и унижать, наслаждаясь тем, как вокруг него скапливаются люди. Они хотят провести с ним целую жизнь, вылечить и заставить себя полюбить так, словно у него есть это особое умение, которое прививают обычно в нормальных семьях. Детей учат любви с самого детства, наблюдая и наставляя на правильный путь, а у него это вырезали без наркоза в четырнадцать, заставляя сжимать между пальцев белую простынь и умолять остановиться.       Его бросили одного там, где взрослые умирают от одиночества и не глотают сперму нелюбимых или случайных людей.       Чонгука же оставили в полной темноте, где он мог слышать исключительно стоны, мокрые шлепки, оскорбления и то, что любовь — это месиво из насилия, одержимости и доминирования. Он так долго от этого убегал и пытался вылечиться, что потерялся, вернувшись к началу, где нет той самой улыбки и этого проклятого: «всё будет хорошо».       Здесь не было Чимина.       Здесь нет больше жизни, но есть боль и телефон, не перестающий мигать из-за очередного звонка беспокойного Хосока, который до сих пор жалеет из-за тех слов.