Надышаться на жизнь назад

Син Вэнь знает: все, на чем зиждется его позиция как главного ученика, — благоволение Юэ Цинъюаня. Он маленький, худощавый, вечно уставший и неловкий. У него нет рода и племени за плечами, а фамилия взята даже не с потолка, потому что крыши над его головой никогда не было, а с неба — буквально. Пожалуй, единственное, что он вызывает, — жалость. Иногда сочувствие. Никогда уважение. Это уж точно не то, каким должен быть будущий Глава Школы. Впрочем, Син Вэнь себя им и не мыслит. Он не позволяет себе забыть свое место ни на мяо. Даже когда спит. Не то чтобы он имеет право долго отдыхать: ему нужно работать и работать, чтобы стать лучше, отплатить, оправдать ожидания. Он не имеет права отдыхать, зная, что в паре чжанов шицзунь трудится не покладая рук на благо секты. Когда Син Вэнь смыкает веки, то видит решительный взгляд шицзуня, и это придает ему сил. Шицзунь всегда собран, точен, надежен, безупречен. Син Вэнь не знает, кем может гордиться и кого брать в пример, если не им и не его. Но шицзунь слаб там, где от него ожидают твердости, упрямства. Он не может устоять перед сирыми и убогими. Например, перед Син Вэнем. Поэтому в этих случаях именно он должен быть тем, кто берет ситуацию под контроль. Если шицзунь не ожидает от него ничего, он будет выжимать себя до капли, чтобы стать лучшим. Если шицзунь говорит отдыхать — когда сам забывает и работает, работает, работает — Син Вэнь попросту не может. Он уходит в свою комнату и тихо продолжает, сопротивляясь убаюкивающему мерному скрежету пера и ласковому свету свечей. Он не смеет тратить стипендию на жемчужины — она должна идти на большую пользу, чем его голый, наглый комфорт. Если у него есть свет в ночи, он благодарен и этому. Он мог бы работать и под луной; ему хватит зрения, чтобы различить черты, но это будет слишком медленно. Син Вэнь должен соответствовать уровню остальных старших учеников и быть немного выше. Это не бахвальство, не желание превосходства или признания; это банальная обязанность. Он обязан отплатить за расположение шицзуня, за все то, что тот ему дал в качестве залога будущего успеха. Син Вэнь знает, что Мин-шиди со второго пика работает до глубокой ночи. Значит, он сам должен этой ночью не спать. Мин Фань — ребенок с золотой ложкой во рту, и он сможет уйти, если пожелает, ему есть, куда уйти. Он приносит пользу хотя бы потому, что его семья поддерживает Цанцюн и отчисляет деньги за обучение. Син Вэнь так не может. Ему нужно приносить пользу и за себя, и за родителей, которых он и не знает. От него требуется больше; он сам от себя требует больше. Его кормят и одевают задарма. Так нельзя. В этом мире ничего не бывает бесплатным. Если Син Вэнь не будет лучшим, он не знает, кем он будет. Если его прогонят, он не знает, куда пойдет. Он не имеет ценности за пределами статуса главного ученика, и, занимая это место, он обязан соответствовать, обязан подтвердить выбор своего шицзуня. Син Вэнь всегда внимателен к своему шицзуню. Так он сможет облегчить его жизнь, помочь, выполнить минимум того, что должен делать почтительный ученик, тем более главный — правая рука Пикового Лорда, по сути. Поэтому он первым замечает, что что-то не так. Син Вэнь долго вглядывается в бледное, осунувшееся лицо шицзуня, в складку между бровями и след на лбу от ладони, подпиравшей голову. Его опасения, вынашиваемые в ожидании за дверью, подтверждаются. От количества свитков его руки тянет к земле. Порог восхищения пройден — Син Вэня откровенно ужасает объем проделанной шицзунем работы. Тот не спал, очевидно, совсем. Все. Две. Недели. Он сжимает губы в тонкую полоску и, вздрогнув от звука уроненной на пол гуани, ретируется подготовить Зал Собраний. Многого он сделать не может. Простые его слова не помогут. Ему нужно подумать. Руки сами собой готовят чай, расстилают свежую скатерть, зажигают благовония в сяньлу, расставленных ровно по фэншую и ни цунем левее. Он всегда боялся их задеть. Его движения автоматичны и выработаны настолько, что это маловероятно — но его страх все же сбывается: Син Вэнь ненароком смещает одну из курильниц. Он возвращает ее на место дрожащими руками, но знает, что это лишь один из предвестников беды. Самое худшее ждет впереди. Или, может быть, уже случилось. Череда неудач продолжается: Син Вэнь на глазах у Горных Лордов разливает чай по скатерти. Он не удивляется; он всегда знал, что обязательно ошибется в самый неподходящий момент, и это будет его конец. Он никогда не был удачлив. Он не удивляется, но все равно застывает. Его глаза прикованы к своему позору. Алый чай навечно запятнывает белую ткань. Как его репутацию. Как кровь. В воздухе витает едва слышный запах крови. Может быть, ему только кажется от нервов. Ему нужно собраться. …Ему нужно подумать. У него вновь трясутся руки. Син Вэнь суетится, понимая где-то на затворках сознания, что этим делает лишь хуже. Он похож на беспризорника, на невоспитанного ребенка, которого не смог ничему научить Цюндин и не исправит и гроб. В Зале Собраний холодно, тихо и мрачно, как в гробу. Син Вэнь собирает сервиз и больше не возвращается. Он не уверен, что выдержит там без опоры в виде шицзуня. Он физически не может ступить за порог. Он не знает, кого спросить о совете. Син Вэнь должен быть тем, кто решает, если не может шицзунь: он второй человек на пике. Но он просто несмышленый, глупый ребенок. Он ничего не умеет — только вечно боится, что его в этом раскроют. И теперь он вынужден отдуваться за эту ложь в одиночку. Он не уверен, что смог бы обременить кого-то, даже не будь это так. У всех и так полно дел. Он со своими никому не нужен за просто так. Син Вэнь оставляет на столе шицзуня чай и уходит к себе. Он не может работать. Ему нужно подумать. Но о том, о чем нужно, все никак не получается. Мыслей слишком много. Син Вэнь не может различить ни одну. Он видит гладкую, бесконечно высокую и широкую стену. И больше ничего. Он поворачивает голову и видит рядом Шэнь-шишу. В Шэнь-шишу — «сяо Цзю» шицзуня — есть тоже что-то такое же… босяцкое, отчаянное, голодное. Но Син Вэнь знает, что это очень оскорбительно и неправильно — так думать. Шэнь-шишу олицетворяет пик ученых, идеальных до безобразия, противоположных ему, а он просто хочет, чтобы его надежда стать лучше имела под собой основание. Ведь если Шэнь-шишу смог, почему он — нет? Но дело в том, что Шэнь-шишу не уличная крыса. Он никогда не копался в мусорках, не жался к трупам, не слюнявил одежды прохожих ради крошки хлеба. Он никогда не унижался так и поэтому путь к вершине для него был открыт. Перед Син Вэнем стена. Может быть, Шэнь-шишу не такой же, как он. Но что-то в нем есть такое, что Син Вэнь знает: если кого просить о помощи, то его. Он пишет письмо. Но, когда заканчиваются шаблонные приветствия, его рука замирает. Син Вэнь не может пошевелиться. Не знает, что сказать. Если бы он знал, то знал бы и ответ. Перед Син Вэнем стена. Стена, отделяющая его от звания человека. Имя ей — «главный ученик». Он убирает все со стола и закрывает лицо руками. Он бесполезен. Он ничем не может помочь шицзуню. Его трясет. «Главный ученик». Просто бирка, шкурка, обертка, в которую завернули босяка, а внутри — гниль. Внутри — кости, мясо, кровь и ничего полезного. Син Вэнь придерживает правую руку левой, когда пишет. Он выдавливает слова через силу, как выдаивают пустую корову, и во рту и глазах от нервов сухо. Он запечатывает письмо и проверяет в последний раз шицзуня. Шицзуня нет. Шицзунь ушел к Шэнь-шишу. Шицзунь сам нашел решение, не нуждаясь в глупом ученике. Син Вэнь прячет — почему не сжигает?.. — письмо в рукаве и выдыхает. Ци переливается кровью через нос. Он надеется, что она не оставит пятен на ханьфу. Хорошо, что их форма темная. Что бы было, будь она белой? Увидели бы все его грязь? Син Вэнь жмурится; голова идет кругом. Он должен успокоиться. Незачем беспокоить шицзуня, Му-шишу. У них есть заботы поважнее. Он дышит тяжело через нос и циркулирует ци, пока она не успокаивается, не укладывается спать застоем в его меридианах. Неудивительно, что он многого не добился, так часто ошибаясь. Син Вэнь заваривает себе успокаивающий чай, который Му-шишу прописал в прошлый визит пару сезонов назад, и возвращается к документам. Ответить на несколько безличных писем чиновников — дело простое. Их проблемы простые. Куда проще, чем помочь шицзуню. Син Вэнь хотел бы, чтобы это было так же легко, чтобы все решалось росчерком пера и парой вежливых слов. Но шицзуню не становится легче. В его кабинете невыносимо пахнет благовониями всех сортов. Син Вэнь кашляет и не может дышать. Шицзунь же работает как ни в чем не бывало. — Может ли этот ученик открыть ставни? — им нужен свежий воздух. Хоть немного. Пожалуйста. В комнате нечем дышать. — Конечно, как хочешь, — отвечает шицзунь, не поднимая глаз. Может быть, он даже не понял, о чем его спросили. Но главное — что разрешение получено. Син Вэнь распахивает окна, и сквозняк поднимает ворохом документы. Они разлетаются со стола, как бабочки, как птицы — легкие и свободные. Череда неудач. Да какая уж тут череда, Син Вэнь сам — одна сплошная неудача, ошибка рода человеческого. Он рассыпается в извинениях, принимается убирать беспорядок и понимает, что только пачкает все своими грязными, жирными руками, заляпанными в его крови, и из носа у него тоже капает кровь. Шицзунь вмиг оказывается подле него. Его руки шершавые и мертвенно холодные, но помогают не упасть, когда Син Вэня подводят ноги. Он уже теряет контроль над телом, но еще не сознание. Шицзунь берет его на руки, утыкая носом в шею, и пачкает ворот парадного ханьфу, оставшегося на нем с Собрания, а Син Вэнь все слышит, чувствует, понимает — но ничего поделать не может. Чужое сердце гулко и ровно бьется ему в левое плечо. Потом Син Вэнь сидит на койке перед Му-шишу и неловко вжимается в стену, пытаясь стать меньше. Это не помогает. Острый, медицинский взгляд все равно его находит. Шицзунь стоит рядом и, кажется, что-то спрашивает о его здоровье, беспокоится. Син Вэнь не слышит. Когда Му-шишу просит шицзуня уйти, он поднимает на него в мольбе глаза. — Пожалуйста, помогите шицзуню, — только и может сказать он, чувствуя в горле слезы, сам не зная, чего просит. — Тебе бы о себе так заботиться, — сетует Му-шишу и не слышит, не слышит, он не слышит!.. Отчаяние накрывает Син Вэня с головой. Одежда кажется ему слишком маленькой, кровать — большой. Он в полубреду соглашается на все, забирает мешочек с травами и уходит прочь с Цяньцяо, не дожидаясь, пока шицзунь переговорит о его состоянии с Му-шишу. Потому что он обязательно расскажет, о чем попросил Син Вэнь, и в этот миг он боится — и жаждет — этого больше всего на свете. Он закрывается в своей комнате, забирается под одеяло и, как маленький, искренне хочет верить, что под ним монстры не достанут. Но он дрожит все равно. Не от холода. Он сам не знает отчего. В таком состоянии его находит шицзунь. Он садится рядом на постели и нежно гладит по голове, ласково улыбаясь, и в нем столько тепла, любви-любви-любви, что Син Вэнь не выдерживает и громко плачет, как дитя, даром что ему пятнадцать. «Я хотел вам помочь! Я хотел как лучше!» — хочется ему воскликнуть, но он и сам себе не верит. Потому что получилось как всегда. Он, как всегда, только принес проблем. — Ну, ну… Этот шицзунь совсем перегрузил тебя работой, да? Прости его. Син Вэнь знает, что это значит, и трясет головой что есть мочи, и рыдает пуще прежнего, сырее, откровеннее. Шицзунь проводит по его волосам, и от кончиков пальцев разливается ци, и от нее на душе все успокаивается. Все становится таким неважным и далеким. Син Вэнь чувствует, что засыпает, как бы ни сопротивлялся. Конечно, шицзунь будет сильнее. — Все будет хорошо, — шепчет в тишине спальни он, и ему хочется верить. — Правда? — спрашивает Син Вэнь сквозь дремоту, через ресницы разглядывая склонившуюся над ним фигуру. Он чувствует себя совсем маленьким, и ему кажется, что это папа. Но у него никогда не было ни отца, ни матери, а значит это- — Правда, — говорит шицзунь и целует его в лоб, но ничего не обещает.