𝔳𝔢𝔯𝔢𝔬𝔯 𝔫𝔢 𝔪𝔢𝔞 𝔭𝔞𝔯𝔲𝔪 𝔞𝔢𝔤𝔢𝔯 𝔢𝔰𝔱.

      «Но что, если тяга делать зло

      Станет чуть сильней, чем я?»

      ©электрофорез «зло».

      — Может, ты всё-таки отдохнёшь? — её голос звучит нежно, точно мелодия в балете, и очень обеспокоенно. Кира стоит в дверях кабинета, облокотившись об дверной косяк, скрестив руки на груди и стараясь выглядеть серьёзнее, хотя получилось плохо: короткие смолистые волосы растрепаны, в ярко-зеленых глазах — в отличии от них двоих — уснули черти. Довольно мятая футболка, тоже не придовала ей суровости, а на верх накинут один из его халатов, в котором она «тонет», ибо слишком ей велик — Разумовский бы обязательно по-доброму усмехнулся, но не сейчас. Не сейчас, когда он весь взвинченный, на нервах, и даже ему самому казалось, что они вот-вот откажут. — Если не поспишь, то точно заснёшь на собственной презентации, — уже строго заявляет Кира.       Стол усыпан смятыми листами, пустыми банками из-под энергетиков и газировок, доказывая факт, что Сергей здесь довольно долго. Мужчина окидывается на спинку стула, слегка хмурясь. Под его уже потускневшими от усталости голубыми глазами отчётливо видны оттенки бессонных ночей, а сгорбленную фигуру освещает лишь свет от лампочек в автомате с газированными напитками на любой вкус и цвет. Любой бы ребёнок от зависти умер, увидев данное чудо.       — Я же тебе говорил не ходить босиком, — устало говорит он, протирая виски, переводя тему. — Пол холодный ведь.       — Стрелки не переводи.       Вознесенская усаживается на диван. От вида такого изнеможённого Сергея ей самой становится плохо. Порой Кире кажется, что о существовании своего здоровья он забывает напрочь, выживая на одной сладкой химозе, из-за чего появляется желание дать Серёженьке по шапке. Но долго злиться на него совсем не получается, ибо выше её сил. Всё же, сердиться на любимого Кира долго не может, как и обижаться — остывает сразу же в тот миг, когда Сергей в знак прощения обнимает её, нежно целуя висок. Но сейчас Кира не собиралась так просто сдаваться, млея в его руках. Не тогда, когда дело идёт о Серёжином здоровье. Поэтому сейчас она сморит на него с суровостью армейского генерала, из-за чего Разумовский ёжится.       — Не смотри на меня так, — вздыхает он, зарываясь руками в волосы.       — Как «так»?       — Осуждающе... — конечно, Сергей понимал к чему этот взгляд. Знает, как она не любит, когда он так пагубно относится к собственному здоровью, но надвигающееся обновление соцсети не даёт ему свободно вздохнуть. — У меня даже речь не готова, — он ударяется головой об стол.       Кира вздыхает, поднимаясь с дивана, направляясь к столу, вставая напротив Серёжи, беря в руки первый попавшийся лист, раскрывая. Глаза быстро пробегают по строчкам.       — Ну вот же, — отвечает она, кладя раскрытый набросок речи перед Сергеем. — Не плохо же! — Вознесенская довольно улыбается.       Разумовский приоткрывает глаза, смотря на неё сквозь ресницы, напоминая котёнка, которого детишки уже перетискали.       — Кир, не издевайся, — обиженно произносит он, забирая лист и вновь смял его, выкидывая куда-то в сторону. — Выбрала худший из худших вариантов, — на эти слова Кира лишь даёт ему щелбан, из-за чего Сергей морщится, потирая ушибленное место, шипя. — Ай! Больно же...       — Ага, — протягивает Кира. — Значит ты ещё способен чувствовать боль, и гения Разумовского не заменил искусственный интеллект, что не нуждается в сне, — она хватает недопитую баночку энергетика, делая глоток. На языке начало отдавать чем-то кисло-сладким, из-за чего она морщится. — Бе... не понимаю, как ты эту химозу пьёшь.       Сергей усмехается, вновь выпрямляясь. От позы «креветки» спина начинает болеть да ныть.       — Точно так же, как ты кофе без сахара по утрам, — вынимает он из её рук жестяную банку, а ответ заставляет Киру замереть. Она несколько раз моргнула, поджимая губы.       — Не такое оно уж и противное, — отвечает Кира, из-за чего Разумовский давится «химозой», вспоминая отвратительно-горький вкус кофе и то, как спокойно его пила Вознесенская, даже не поведя бровью. Самой большой ошибкой было предполагать, что оно не такое ужасное. — Ну, может, чуть-чуть, — добавляет она. — Но по-другому с утра вообще не взбодриться.       — Нормальные люди хотя бы добавляют молоко, — в словах Сергея не было никакого упрёка. Отнюдь. Он по-доброму, слегка хитро улыбается, по-птичьему склонив голову на бок. Это было поистине великолепная картина — даже прекраснее Венеры, что висит в этом кабинете — в тусклом свете, который дают автоматы, его растрёпанные рыжие волосы напоминали языки пламени.       Кира нередко ловила себя на том, что невольно выпадает из реальности, откровенно пялясь на своего Серёжу, ведь для неё он самое настоящее искусство. Не важно, уставший, сонный, помятый или в деловом костюме, излучая стать и уверенность; или густо краснеющий от двусмысленных намёков; или ничего непонимающий с утра; или сосредоточенный на работе — Разумовский прекрасен в любых своих проявлениях. Если любишь человека, то принимаешь его таким, какой он есть, со всеми минусами и плюсами, закрывая глаза на незначительные, на фоне всего, недостатки, ибо просто сердце их не замечает, а мозг игнорирует. Розовые очки Киры ещё не разбились об скалы «бытовухи» — Вознесенской этого даже и не хочется, если честно, ей бы хотелось, чтобы этого вообще не происходило. Так лучше.       Кира слегка мотает головой, возвращая себя саму в реальность. Она ведь не слишком долго на него пялилась?       Вознесенская обходит стол, останавливаясь за кожаным креслом и отпуская свои руки на мужские плечи. Сергей уже автоматически перехватывает её ладошку, переплетая длинные, тоненькие девичьи нежные пальчики, каждый из которых он готов целовать вечно — правда, пара из них обмотаны пластырями, ведь Кира успела пораниться, когда недавно решила сделать для них романтический ужин, но ничего не вышло, после чего девушка слёзно просила прощения, причитая какая она бездарная, перепугав его до смерти — со своими тёплыми, слегка грубоватыми и мозолистыми, в замочек, поднося к губам, прикрывая глаза.       — Что я бы без тебя делал? — Вновь усмехается Разумовский, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони.       — Покрылся плесенью и пылью бы тут, — колко отвечает Кира, кладя свой подбородок на рыжию маковку, свободной рукой чертя витиеватые, непонятные даже ей самой, узоры на плече. — Серьёзно, когда ты в последний раз выбирался из своего логова?       — М-м-м... — Серёжа слегка хмурится, пытаясь вспомнить очевидно очень давние события. — Наверное месяц-два назад... не помню. И вообще, зачем куда-то выходить?       — М-да... с такими темпами ты тоточно покроешься плесенью, — саркастично замечает Кира. — Может сходим в «Маринку», м? Там сейчас как раз Дон Кихот, — добавляет она. — Я уже и билеты купила, — подло ставит его перед фактом, — поэтому возражения не принимаются.       — Но я не могу... — понуро отвечает Сергей. — Дедлайн. Представление обновления, а у меня ничего не готово, — он сильнее сжимает её ладонь.       — Тебе нужно развеется, — напоминает Кира. — Авось вдохновение само придёт, а ты наконец сможешь написать свою речь.       Серёжа знает: с Кирой ему море по колено,  а горы по плечо. Без неё он ведь и правда бы загнил в этой стеклянной башне, медленно сходя с ума наедине с самим собой. Она словно луч света во всей его жизни, дарящий тепло и заботу, как никто другой ранее. Правда, в начале отношений это всё было непривычным и каким-то неправильным, ибо Разумовский к этому не был готов. В детдоме никому особого дела не было как до него, так и до других ребят. В голове постоянно крутилось, что он не достоин этого всего, но со временем ласка и забота стали привычными, вызывающие некую зависимость, как от наркотика. Его личного наркотика.       — После, ладно? — Сергей крутится на кресле, разворачиваясь к Кире, обнимая её. Носом утыкается в живот, притягивая максимально близко. — Мы и на Кихота пойдём, и по Невскому прогуляемся. Обещаю, — Кира перебирает непослушаные пряди, слегка массируя кожу головы. Серёжа сейчас похож на котёнка, промокшего до ниточки и отчаянно нуждающегося в заботе. Он ведь правда не искуственный интеллект. Разумовский чувствует себя виноватым, ибо с этим обновлением он не только на себя самого забил — впрочем, не так важно — но ещё и на собственную девушку, всю неделю обещая, что они наконец вместе посмотрят фильм. Тут он даже на самого себя бы обиделся. — Пожалуй, ты права. Мне правда стоит отдохнуть, — сдаётся и поднимается с кресла, дабы оставить на лбу лёгкий поцелуй, не зная как по-иному выразить всю свою благодарность.       Сергей почувствовал, что весь груз, который успел на него свалится, покидает плечи. И, возможно, пойти на балет — не такая уж и дурная идея. Может, Кира права, что стоит ему развеется и всё само появится. Потому что сейчас Разумовский уставший, всеми фибрами душу желавший отдохнуть хотя бы на минуту, но не давал самому себе желаемого. Ибо нельзя. Пока не сделал все дела — об отдыхе не должно быть и мысли. Головная боль от беспрерывной нагрузки начала утихать.       Казалось, время остановилось — как в офисе, так и за панорамными окнами. На дорогах нет машин, а окна, в которых горит свет, можно пересчитать на пальцах. Кажется, даже сам город заснул. Моменты, когда они молчат в объятиях друг друга, кажутся куда более интимными, нежели секс, потому что в такие минуты чувствуется духовная связь, а не плотское желание.       — Наконец-то твой мозг начал работать в нужном направлении, — в ответ Кира улыбается и утыкается в его грудь, слушая постукивание трепещущего сердца и то как вздымается грудная клетка, когда в лёгкие поступает кислород.       В его объятиях она точно в безопасности, без него Вознесенской даже трудно представить собственную жизнь. Скорее всего, без Серёжи она бы тоже заплесневела и покрылась пылью...       — Ну хотя бы носочки одевай, — решил напомнить Разумовский про то, что пол холодный. — Можешь же простудиться.       ...ну или бы умерла от простуды, даже не важно, что это совсем невозможно.