Бойфренд моей мамы

Чонгук был жестоко разочарован. Даже незатейливый, но довольно милый и далеко не дешёвый букетик из махровых нежно-розовых роз, который он с таким трепетом выбирал в цветочном, а потом, прижимая к сердцу, нёс на место встречи, повис у него грустным веником в руке. — Я пригласила Миён, она тоже последнее время жутко загонялась. Подумала, ей будет неплохо развеяться. Ты же не против? — тут Сонми заметила букет в его руках и пролепетала: — Это мне? Как мило, оппа! Не стоило! Чонгук вяло заверил её, что оно того стоило. Сонми была как всегда мила и прелестна, особенно в этом коротеньком платье в шотландскую клетку и макияжем, который никогда из-за строгих правил не могла носить в школе. Но вот этот колобок на ножках, что стоял сейчас рядом с ней и сверкал в фальшивой улыбке своими потрясающими железными скобками, портил ему всю малину! Так что он был против. Нет, он решительно возражал! Громко и безапелляционно! И, естественно, про себя. — Так мы поддержим бедняжку Миён? — Да, почему бы и нет… Кислоту с его лица можно было собирать в колбочки, чтобы проводить потом реакции на лабораторных работах по химии. — Я знала, что ты не будешь против! — Сонми по-детски мило захлопала в ладоши, потом, повиснув у него на локте, очень серьезно заглянула в глаза: — Куда пойдём сначала? Может, для разминки поиграем в автоматы? Тут на девятом этаже как раз есть развлекательная зона. А потом, как нагуляем аппетит, отправимся в кафе… Чонгук безропотно позволил Сонми утащить себя, куда ей было угодно. По совету отца он заплатил за проходки девчонок и не встретил особенного сопротивления с их стороны. Что ж, идея с парком развлечений сама по себе была неплоха. Он даже подметил для себя несколько аттракционов, на которые с удовольствием сам сходил бы вместе с Сонми: в комнате ужасов, можно было бы долго и с полным для этого правом держать её за руку, возможно, даже приобнимать за плечи, шепча успокоительную чепуху на ушко; на катке для роликовых коньков страховать её сзади, пока та осваивала бы новое для себя обмундирование — ведь, как призналась Сонми, кататься она не умела; да сошёл бы даже «Летучий Голландец», где, ухая то вверх, то вниз, опьянённая адреналином, та бы сама вложила свою руку в его, а сойдя на землю, точно бы разрешила себя поцеловать. Но этим мечтам не было суждено сбыться. Миён была не только некрасивой, но и ещё и жутко непонятливой: не на секунду не отцеплялась от своей подруги, впившись в ту аки весенний клещ, и не давала им ни минуты приватного времени. Так же по её наводке (щедрая Сонми дала своей «бедной-несчастной» подруге полный карт-бланш) они посетили, наверное, самые тухлые аттракционы во всём парке. Ладно, последний, с очками виртуальной реальности, был ещё ничего, но и там из-за страха высоты у обеих девчонок те очень быстро вылетели из игры, сорвавшись с виртуальной крыши. В общем, свидание скатывалось в тотальнейший фейл. Уже сидя на красном диванчике в кафе и мрачно сёрбая через соломинку своим молочным коктейлем, Чонгук даже вошёл в своеобразную медитацию, пересчитывая чёрно-белые клеточки плиточного пола, пока девчонки увлеченно чирикали там что-то промеж собой. Внезапно поток его сознания, подхваченный непроизвольной ассоциацией, переместился на шахматную доску, которую он видел с утра на кухне, а затем и к соответствующим персонажам. Видимо, при воспоминаниях об оных у него сильно изменилось выражение лица, потому что это заметили даже девчонки: — Оппа, ты чего? — поинтересовалась хлопая глазками Сонми. Чонгук заметил в уголке её губ остатки сливочной пенки и непроизвольно облизнулся, возвращаясь вниманием в реальность. — А? Всё окей! Просто задумался немного! — поспешил оправдаться Чонгук, и добавил: — У тебя молочная пенка здесь… Нет, здесь… — указал проекцию на своих губах. — Да ты пялился на её губы! И не скрываешь этого! Что за развратник! — Миён противно захихикала. Должно быть, от зависти к подруге. Чонгук, пунцовея, попытался отвертеться, но никто его и слушать не думал. — Хочу удалиться на пару минут в дамскую комнату попудрить носик. Сонми, ты со мной? — Давай, как-нибудь сама, а? Уже большая девочка, — в кои-то веке Сонми дала-таки своей подружке отворот-поворот. Но та всё не унималась: — Не боишься оставаться с ним наедине? Вдруг он на тебя накинется, стоит мне уйти? — Не боюсь, — вспыхнула Сонми, потупив взгляд. — Мы вроде как встречаемся… Да и не думаю, что оппа станет меня обижать, он не такой… не такой, как другие. Он не такой. Он особенный. Особенный для неё. И Чонгук растаял, разнеженный её комплиментом, как шарик ванильного мороженого чуть ранее в его собственной креманке. Назойливая подружка наконец соизволила отчалить, оставляя их в долгожданном уединении. Чонгук всё ещё остро ощущал, как глупое сердце пытается проломить ему грудную клетку. Сонми тоже выглядела смущенной, но всё-таки первая нашла в себе силы заговорить: — Прости, бывает, Миён может перегнуть палку. — Да, чувство такта у неё реально в дефиците, — буркнул Чонгук. — Прости? — Сонми вскинула брови. — Говорю, она не всегда чувствует момент… Не всегда понимает, что неуместна. — Не понимаю, как моя подруга может быть неуместна, — девушка нахмурилась, явно начиная раздражаться. — Вернее будет сказать, где. — И где же? — Например, на твоём свидании со мной. Как ты приказываешь мне ухаживать за тобой, когда рядом всё время вертится она? Ты хоть представляешь, как мне приходилось все это время сдерживаться? Может, мне хотелось все это время заправить эту дурацкую прядку, что вечно лезет тебе в глаза, за твоё милое ушко? Или сделать что-нибудь ещё… менее невинное? Но я не мог! Не мог из-за неё! — Но это не даёт тебе права называть неуместной мою лучшую подругу! Девушка упрямо сложила руки на груди, откидываясь на спинку дивана, тем самым увеличивая расстояние между ними. Чонгук недовольный таким раскладом, напротив, практически лёг на стол, склоняясь вперед в попытке сократить дистанцию. Он не кричал — зеваки вокруг уже начали кидать на них любопытные взгляды, — скорее громко шептал, но звучало всё равно весьма экспрессивно: — Даёт! Потому что я пришёл сюда, чтобы побыть с тобой! Только с тобой и ни с кем другим! И к чёрту мне не сдалась твоя Миён! Сонми, может, ты ещё не поняла, но я влюблён в тебя! В тебя, а не в неё. При чём по уши. Втюхался, как распоследний дурачок. Только и делаю, что думаю о тебе. О том, как ты нравишься мне. И ты винишь меня за это? Не слишком ли жестоко с твоей стороны? Сонми всё ещё сидела в нарочито закрытой позе, но была красная, как рак. Чонгук внутри ликовал, что не мешало и ему семафорить щеками — всё-таки не каждый день доводится так открыто кричать о своих чувствах объекту своей любви. Что же это теперь получается? Он признался? Признался в любви? Чонгука затопило запоздалое смущение. — Так я тебе правда сильно нравлюсь? — Да, нравишься, — усталый вздох. — Сильно. Очень сильно. Он сомкнул дрожащие пальцы в замок, чтобы те не выдавали так откровенно его трепет. — И что же тебе во мне нравится, позволь узнать? — девушка склонила голову к плечу, недоверчиво сверля его взглядом. Чонгук на мгновение впал в ступор. — Ты… очень красивая. — И всё? — Нужно что-то ещё? Ну… ты просто бомбически красивая? — Ты это меня спрашиваешь? — девушка взяла свой коктейль со стола, обхватывая трубочку губами, но не разрывая при этом их зрительного контакта. Чонгук теснее сомкнул бедра под столом. — Нет-нет! — поспешно отозвался её он, мотая головой и стряхивая наваждение. — Это действительно так. Особенно… когда ты улыбаешься. На эти слова Сонми нарочно шире растянула губы в улыбке, но глаза отвела, словно и правда была безумно увлечена размазыванием молочной пенки по стенкам своей креманки. Наконец она сказала: — Скоро буду ещё красивее. Хочу сделать себе двойное веко. — Тебе и так хорошо, — заверил её Чонгук. Сонми кивнула, но решение своё очевидно менять не планировала. — Папа тоже всегда был против. Естественность сё, естественность то… — В какой-то момент Чонгук перестал понимать настроение девушки, так что оставалось просто внимать. — Но теперь обещал расщедриться на операцию. Чего только не сделает с людьми чувство вины. — Чувство вины? — непонятливо переспросил он. — Ну да, за развод. Неплохой рычаг давления, я тебе скажу. Можешь пользоваться. Родители всегда винят себя в расставании. — Пользоваться их чувством вины? — Да, — Сонми кивнула. — По-моему, всё справедливо. Тебе не кажется нечестным, что грешат всегда взрослые, а страдаем мы, дети? Так что не думаю, что есть что-то предосудительное в том, чтобы иногда пользоваться своим положением. Точнее, теми немногими преимуществами, что оно даёт… Расстались после недосвидания они в смешанных чувствах. Сонми на прощание всё-таки клюнула его в щёку, хоть ради этого и пришлось лишний раз потерпеть свинячьи повизгивания её страшненькой подружки на фоне. Но на сердце у Чонгука всё равно было неспокойно. Поэтому, когда переступив порог, он услышал доносящиеся из залы переливы фортепиано (и когда они его только настроили?) и басовитый голос Слащавого, который напевал какой-то незатейливый мотивчик, а также тот самый юный, безмятежный, но совсем не уместный в теле его матери смех, Чонгук испытал только глухое раздражение. Бредя домой по погрязшим в пыльно-жёлтых сумерках улицам, Чонгук всё вертел в голове тот самый поставивший его в тупик вопрос Сонми. Почему он влюбился именно в неё? И правда, почему? После многократных обдумываний он нашёл свой изначальный ответ хоть и искренним, но всё равно неполным. Наверное, он мог обидеть её. Потому запершись в спальне, Чонгук первым делом забрался на подоконник и открыв их переписку в какао-ток напечатал: «Я влюбился в тебя, потому что рядом с тобой, я забываю об аде, что творится в моей жизни. Надеюсь, этой причины будет достаточно, чтобы ты поверила.» Бросив телефон на покрывало, застилавшее кровать, Чонгук выдохнул в дрожащие ладони, а потом ещё сидел какое-то время недвижимый, смотря как плавятся в синем ночном холоде огни города, рассеянные на всём видимом пространстве вокруг бетонной башни, в которую он был заточён. Ну чисто принцесса, ждущая своего спасителя-рыцаря. Смех да и только. Телефон всё молчал. И тревога поднималась по трахее всё выше и выше, мешая дышать. Тогда, чтобы хоть как-то занять себя, Чонгук решил очистить свою комнату от всего лишнего, точнее будет сказать, от ставшего таким неуместным сейчас в его жизни налёта детства. Внезапно он осознал, что его уже давным-давно закончилось. Сначала в коробки были убраны подвесные фигурки динозавров, затем с царапающим слух звуком рвущейся бумаги, покинули его стены плакаты и самодельные коллажи. Прикроватный плюшевый коврик в виде стегозавра было решено оставить, покамест ему не найдётся замена. В комнате сразу сделалось голо, строго и непривычно. Прямо-таки по-спартански. Живёт по-спартански. По дому передвигается по-партизански, будто в тылу у врага. Не жизнь, а сказка! К слову о врагах. Чонгук осторожно — на пробу — приоткрыл дверь, снаружи была слышна только тишина, изредка перемежаемая звуком тихого разговора. Так же украдкой он приблизился к перилам антресоли и глянул вниз, на погрузившуюся в теплый полумрак залу под собой. Вражеский объект был обнаружен сидящим в одиночестве на белом угловом диване. Матери видно не было. Откуда тогда разговорчики? Присмотревшись, Чонгук понял что Слащавый разговаривает по телефону. Спустившись по лестнице, он подкрался сзади в достаточно удачный момент, что расслышать: — Я ведь и наказать тебя могу… Просто будь послушной девочкой и иди спать… — Он отключился. Чонгук уже был тут как тут. — Так ты обслуживаешь ещё и по телефону? Не знал, что у тебя такой широкий спектр услуг. — Парень удивленно обернулся, чтобы увидеть, как Чонгук показательно загибает пальцы, перечисляя: — Эскорт на мероприятия, работа аниматором в течение дня, услуги внештатного повара и массажиста… — Тут Чонгука передернуло, потому что он вспомнил, как случайно сделался свидетелем того, как один бесстыдник делал прямо на этом диване его матери массаж ног. — Укладывание в кроватку со слащавыми колыбельными и, выразимся поделикатнее, пикантное продолжение… А теперь ещё и секс по телефону! Да ты просто мастер на все руки! В его сарказме можно было захлебнуться. Слащавый сканировал его какое-то время своими бессовестными глазами, чтобы внезапно выдать: — Чонгук, если ты хотел, чтобы я просто уложил тебя спать, ты мог попросить напрямую. И знаешь, твоей маме помогают мои колыбельные. Поэтому не спеши обесценивать того, чего не знаешь. Чонгук подавился своим возмущением, обескураженный на миг чужой наглостью. — Идти к чёрту! Ты… мерзкий… ничтожный… Он подступил вплотную, угрожающе нависая, но не тут-то было: собеседник резко поднялся на ноги, так что Чонгуку, к его очередному неудовольствию, пришлось унизительно задрать голову. — Чонгук, я устал. Давай разойдёмся мирно. Ему в грудь упёрлась ладонь, аккуратно отстраняя. Его просто подвинули… Подвинули, будь он какой-то бездушной и безвольной вещью! И проскользнули, как ни в чём ни бывало, мимо. Оскорблённый Чонгук крутанулся, не желая так просто поступаться своей оскорбленной гордостью. Плавно лавируя между мебелью и заодно захватывая с кресла свой пиджак, Слащавый подошёл к балкону и отодвинул створку. В залу тут же ворвался промозглый свистящий сквозняк. Не дав ему до конца задвинуть обратно окно, Чонгук прошмыгнул следом. Парень, накинувший поверх тонкой водолазки пиджак и уже достававший из внутреннего кармана пачку сигарет, хмуро глянул на него. — Ты замерзнешь здесь, Чонгук. А потом станешь рассадником бактерий. Иди-ка ты спать. — Ты мне не указ, — отбрехался Чонгук, хотя самого уже начало потряхивать от озноба. Стоять в одной футболке на промозглом осеннем ветру на двадцать четвертом этаже — идея была так себе. — Как знаешь, — на его упертость лишь обреченно вздохнули. Щёлкнуло колёсико зажигалки, крохотный язычок пламени заколебался меж заботливых ладоней, и вот по балкону поплыл дух табака. На него перестали обращать внимание, облокотившись предплечьями о перила и слушая ночной мегаполис. — Не поделишься сигареткой? — решил для начала напомнить о себе Чонгук. — Нет. Ишь чего удумал. Маленький ещё. — Что, не хочешь купить моё расположение? На него оглянулись, выпуская дым из ноздрей и смотря всё так же насмешливо-покровительственно. — Не думаю, что ты так дёшево продаёшься. Чонгук изумленно моргнул. Однако стоило признать, что перед ним далеко не посредственный противник. Каждый раз он искусно обходил все его крючки, всегда умело оборачивая ситуацию таким образом, что у Чонгука язык завязывался морским узлом. — Твоя правда, — всё-таки признал Чонгук спустя полминуты игры в гляделки. — Зато ты, кажется, да. Ты-то сам себе не отвратителен? — Тебе действительно интересно? — Нет, просто хочу понять, сколько же она тебе платит, что ты не брезгуешь трахаться с такой старухой. Или, может, у тебя геронтофилия? Она же старше тебя едва ли не в два раза! — Чонгук, прошу, выбирай выражения. — Слащавый болезненно поморщился, отворачиваясь и поглубже затягиваясь. — Мы с твоей мамой, как ты выразился, не трахаемся. У нас с ней особенные отношения… Я не смогу тебе всё так просто объяснить… — Ну да, ну да… — закивал Чонгук, издевательски растягивая слоги. — Наплети мне ещё, что у вас большая и светлая. Я прям взял и поверил! Ещё скажи, что она тебе не платит! Долгое молчание рассказало обо всем красноречивее всяких слов. — Значит она тебя всё-таки покупает! Ха! Так и знал! Продал душу, значит продал. Будь с собой честен! Зачем отнекиваться? Может тогда и жизнь получится наладить, если не убегать от правды. — Продал душу, говоришь? — отозвался Слащавый, задумчиво стряхивая искрящийся пепел в зияющую пустоту под собой. — Наверное, да… Что же, придётся мне гореть в аду, как считаешь? — Я думаю, ты уже в нём. — Как, собственно говоря, и я. — А ты философ, Чонгук-а, — хмыкнули ему в ответ. — Замёрзший, с текущем носом маленький философ. Только вот все твои увещевания бесполезны. Отставь это. И попробуй просто на время смириться с моим присутствием. — Значит так? Не отступишь? — Нет. — Бесишь! Как же ты бесишь! — Чонгук, у которого уже от холода зуб на зуб не попадал, грубо схватил чужое запястье, подтягивая его к себе и затягиваясь чужой сигаретой. Рука парня сначала было дёрнулась, но потом расслабилась, позволяя. Вдыхая горький и спасительно тёплый дым, а затем неумело, но зло выдохнув его в сторону, Чонгук бросил на прощание хриплое: — Запомни, Ким Тэхён. Для таких как ты, у дьявола в преисподней отдельный котел! Когда он уже засыпал, его телефон пиликнул оповещением о входящем сообщении. Перевернутый экраном вниз, он вспыхнул ободком белого, разрежая чернильную темноту спальни и его души. Оторвав голову от подушки и прочитав одним глазом всплывшее на экране блокировки уведомление, Чонгук прижал телефон к сердцу, чтобы печатные буквы впитались поглубже: «Мне ещё никто не говорил таких красивых слов, оппа. Сладких снов.»

***

С этим потерявшим берега ублюдком пора было кончать. Если с присутствием матери в своей жизни из-за юридических формальностей он ещё был готов до поры до времени мириться, то терпеть этого ушлого альфонса он был не обязан. И пускай мать по только одним известным ей причинам благоволила ему (наверняка, молодой жеребец очень впечатлял её своими подвигами в постели), у Чонгука был приготовлен идеальный план, чтобы даже ей было мерзко иметь с ним всякие сношения. Ему давали не один шанс уйти по-хорошему, но он не оценил оказанного ему милосердия. Что ж, раз так, Чонгук его аннигилирует. Для начала он озаботился покупкой инвентаря — турник для подтягиваний он давно присмотрел на одном интернет-сайте, и тот висел у него в избранном. Так что стоило ему кликнуть по виртуальной тележке, как на следующий день коробка с товаром уже была доставлена ему под дверь курьером. Дрель с шурупами нашлась в подсобке. Гораздо сложнее было обставить всё естественным образом, чтобы не вызвать подозрений. Он всё-таки решил сперва взять время для «прогрева». Для этого приходилось поступаться своим комфортом и чаще спускаться вниз, чтобы есть вместе. Хотя в присутствии матери кусок в горло не лез, Чонгук старался концентрироваться на комичной в своём страхе и нелепости тётушке Пак, которая наряду со Слащавым умудрялась разряжать атмосферу. Отношения этих двух вообще носили динамику противостояния, и если тётушка воевала со всей серьёзностью, то наглый парень забавлялся с ней, как кошак с полудохлой мышью — сколько раз в его присутствии и от его завуалированных насмешливых колкостей та хваталась за сердце было не перечесть. Разумеется, второй после тётушки жертвой его практики в остроумии был непосредственно сам Чонгук, но это было ему только на руку: больше поводов зацепится языками равнялось большему количеству высеченных искр. Видит бог, Чонгук демонстрировал ангельское терпение, чтобы не позволять себе скатываться на откровенные оскорбления. Порой он даже намеренно уступал, давая противнику почувствовать иллюзию власти, усыпляя его бдительность, или вообще умудрялся вести подобие светских бесед. Первые разы, что мать, что Слащавый настороженно переглядывались, но умелый стратег-Чонгук не давал им времени расслабляться, вовремя и достаточно провокационно виляя хвостом, чтобы его образ бунтующего подростка не ставили под подозрение. С матерью они за столом практически не разговаривали. Он пару раз отвечал на её пустые вопросы про школу и одноклассников, но в трезвом виде она не была особо словоохотлива, всё больше прятала глаза в тарелке и натянуто-нервно улыбалась. Чонгук бы даже сказал, что она выглядела в его присутствии пришибленной и жалкой. Совсем другое дело её пьяное амплуа, а напивалась она, надо сказать, очень легко, улетая чуть ли ни с одного бокала вина (Чонгук сделал для себя открытие, что та страдает еще ко всему прочему алкогольной зависимостью, которая, судя по потере её организма толерантности к алкоголю, уже находалсь на последних стадиях). Пьяная, она много и легко смеялась, ластилась к своему покупному бойфренду, постоянно канюча у него что-то. На Чонгука в такие моменты она смотрела блестящими, широко раскрытыми и полными безумства глазами, ломко улыбалась и тоже всё норовила к нему прикоснуться. Благо, непосредственно при нём она не пила, а сам он всячески избегал заставать её в таком виде. Настал день Х. Чонгук понял это, когда в процессе очередного совместного ужина мать, приняв неожиданный, но короткий звонок, осторожно отложила приборы и сказала, что ей необходимо отлучится по делам часа на полтора. Слащавый проводил её в прихожую, где они шептались некоторое время, и помог ей одеть пальто. Вернувшись из прихожей и заняв свое место, парень ещё какое-то время задумчиво сидел над блюдами, но в итоге просто вздохнул и, поблагодарив за еду, собрался окончательно покинуть стол, как Чонгук аккуратно окликнул его: — Хён? Тот в легком удивлении обернулся. — Да? — Умеешь управляться дрелью? Мне нужно повесить на стену турник, боюсь накосячить. — Просишь о помощи? Меня? — Парень явно был заинтригован. Присев обратно за стол, Слащавый подпер кулаком подбородок, в неверии скользя по нему взглядом. — Сегодня что, солнце поднялось на западе, а я не заметил? — Так ты поможешь или нет? — С какой это стати? — заламывая бровь, над ним насмехались. — Хочешь использовать меня как бесплатную рабочую силу? Думаешь, я буду по первому же зову исполнять твои барские прихоти? — озадаченный повисшим вопросом, Чонгук только и мог, что глупо хлопать глазами. — Что, не ожидал получить отказ? — Да пошёл ты, — раздраженно буркнул он, вскакивая из-за стола. Взлетая по лестнице, Чонгук слышал, как ворчала из-за недоеденного ужина тётушка Пак, но тот, ради которого все это представление и затевалось, и усом не повёл. Однако, уже сидя за столом перед компьютером и ожесточённо щёлкая мышкой, он-таки услышал заветный стук в дверь. Уголок рта дернулся в самодовольной усмешке. Рыбка попалась на крючок. Осталось вести леску так, чтобы та не сорвалась. Дверь он открыл с деланно хмурым и недружелюбным видом. — Чего? — Монтажника не вызывали? Я тут решил в n-ный раз расширить спектр своих услуг, — парень поиграл бровями, намекая на понятный им обоим контекст. — Вот, даже спецодежду нацепил. Слащавый действительно заявился к нему в простых красных спортивках и черной футболке, избавившись от дорогих шмоток, подарочков его матери, в которых обычно щеголял по дому. Что ж, такая отзывчивость в иной ситуации могла бы показаться даже милой, но что поделать, сердце Чонгука уже давным-давно ожесточилось, чтобы его трогали собственные додумки на тему. Приговор подписан и требует исполнения. — Я не понял, так мы будем сверлить? Промаялись они со всем больше получаса так точно. Сначала долго спорили, где и на какой высоте стоит вешать турник. Потом целую вечность пытались сделать симметричные пометки на стене под будущие шурупы. Затем Чонгук ассистировал в монтаже, крепко вжимая каркас турника в стену, пока Слащавый ввинчивал шурупы. К удивлению, сработались они неожиданно ладно, и результат радовал глаз. — Ну, опробуй, что ли, давай, — сказал Слащавый, смахивая со лба слегка увлажнившуюся чёлку и убирая дрель в специальный чехол. Встав под турник, Чонгук запрыгнул на него, повисел с пару секунд, сделал четыре хиленьких с половинкой подтягивания и спрыгнул, отряхивая занывшие с непривычки кисти. — Негусто. — Может, тогда покажешь мастер класс? — ощетинился Чонгук почти беззлобно: работа порядком вымотала его. — После всего этого времени, что мы ползали вдоль стены, держа эту штуку на весу, мои руки уже отваливаются. — Давай-ка попробуем. Спорим, я вытяну двадцать пять минимум? — Ты-то? — с сомнением усмехнулся Чонгук, оглядывая его подтянутую, но без особого рельефа фигуру. — Да не в жизнь! — Если вытяну, будешь должен мне желание. — Это едва ли. Готовься исполнить моё. О, сценарий писался прямо на ходу! Фортуна явно благоволила ему сегодня. Чонгук отошел, подпуская парня к снаряду, и что удивительно, тот, растерев ладони, лихо запрыгнул на перекладину и выдал подряд штук двадцать качественных подтягиваний. Чонгук даже в какой-то момент зачаровался, глядя на то, как ладно и легко те ему даются. Опомнился только, когда счет перевалил за двадцать два, и парень сбавил прежний бойкий темп, делая более долгие паузы между рывками. Запахло жаренным, пора было подключать хитрость. — Хён, ты уже вымучиваешь, давай слезай! Хватит с тебя! — Чонгук нагло ухватил его со спины за ребра, тяня вниз. — Чонгук, это уже жульничество! А ну, брысь! — Слащавый попытался брыкнуть его, но все-таки соскользнул на пол. Он был очень возмущён и, оборачиваясь, шутливо-яростно сверкал на него глазами. — Я требую аннулировать ставки! — Но, хён, — внезапно Чонгук шагнул ближе, заставляя парня слегка оступиться и попятиться назад. Получалось, что он припёр свою жертву к стенке. — Ты проиграл мне желание, не планируешь исполнять? — последние слова Чонгук прошептал уже в чужие губы, подбираясь совсем уж вплотную и, как ему самому казалось, очень чувственно понижая голос. — Чонгук? Что… ты… Вцепившись в ворот его футболки и практически повисая на нём, Чонгук елозил своими губами по чужим, слегка приоткрытым и оттого расслабленным. Ему удалось зацепить немного внутренней слизистой губы, и от этого влажноватого касания его коротнуло — не от возбуждения, скорее от адреналина. Вся эта катавасия не продлилась долго. — Р-ребёнок! Ты чего удумал, а? — Его лицо наконец решительно отстранили, заткнув рот рукой. — Совсем сбрендил что ли? А ну отвали! Блять! Чонгук, какого чёрта?! — Чонгук лизнул ладонь, что грубо зажала ему рот, и та моментально одёрнулась, будто ошпарившись. Воспользовавшись чужим замешательством, он опять попытался притиснуться ближе, но руки тут же жестко легли ему на талию, заставляя притормозить. Не получив непосредственный доступ к телу, Чонгук умудрился-таки дотянуться и мазнул кончиком носа по скрытой футболкой груди, оставляя на ней сквозь ткань поцелуй. В уши ему опрокинули новый ушат ругательств, но из-за гула крови в ушах Чонгук разобрал далеко не всё. В какой-то момент их поменяло местами, и Чонгук почувствовал лопатками прохладу стены позади себя, а его запястья крепко прижали. Меж их телами образовалось безопасное расстояние. — Какого хуя ты творишь, Чонгук?! Что это за пиздец такой?! Объяснись! — на него прикрикнули. Загнанно дыша, Чонгук томно взглянул из-под растрепавшейся чёлки в полные непонимания и ужаса глаза напротив. — Зачем тебе она? Разве я не лучший вариант? — Ч-чего? — Я не мог сразу себе признаться, — Чонгук облизнулся, сухо сглатывая. Нужно было сделать тон более задушенным. — Но… всё это время я просто хотел тебя вот и цеплялся. Хотел тебя, Тэхён-хён… Понимаешь? — Что, ты чёрт возьми, несёшь?! — простонал парень, почти хныча от бессилия и слегка ударяя его разведенными по сторонам запястьями о стену, отчего Чонгук непроизвольно вздрогнул, потупив взор. — Какое дерьмо ударило тебе в голову, Чонгук? Издеваешься? — Ты взрослый, тебе лучше знать, как называется это дерьмо! Когда не можешь прекратить думать об одном конкретном человеке! Видишь его везде, во сне и наяву! Когда гадаешь, какие на вкус у него губы! Или как он пахнет, когда возбужден! И ужаснее всего, что этот человек — парень! Парень твоей, сука, матери! Так скажи мне, хён, как по-твоему называется это дерьмо?! Слащавый явно пребывал в глубочайшем шоке, это можно было стопроцентно диагностировать по его ошеломленному выражению лица. Чонгук был в полной мере доволен своим концертом, немного смущали прижатые железными тисками запястья, после полученной картинки как-то теперь ещё предстояло выкрутиться из всей этой ситуации. Теперь, наверное, надо пустить слезу под занавес, и дело в шляпе. Сработать на чувстве вины, как и говорила малышка Сонми. Манипулировать взрослыми так просто. — Почему ты не можешь просто трахнуть меня, хён? Может, тогда я перестану думать о тебе?! — Чонгук дернул на пробу своими запястьями, и хватка на них неожиданно разжалась, отпуская. Тогда уже тише, но с большей злостью в голосе он добавил: — Хён, просто сделай это. Ты же в таких делах профессионал. Это так просто… Он ощутил, как одна горячая дорожка расчертила левую сторону лица. Просто отлично. — Чонгук? — неуверенно позвал тот, растерянно проводя по губам рукой. — Ты себя хорошо чувствуешь? Может… ты хочешь поговорить с кем-то из других взрослых? Ты ведешь себя странно… — Я сказал тебе всё, как есть, хён. Хочешь, чтобы я поделился этим с кем-нибудь ещё? — Нет, не думаю… Я… Чонгук, я не знаю, что и сказать… Было забавно слушать его заикания, и как он пытается строить из себя благородность. — Хён, если ты не можешь помочь и тебе нечего больше сказать, уходи. Я хочу побыть один. Слащавый ещё помаялся какое-то время, но всё-таки сделал несколько робких шагов в сторону двери. Как славно всё вышло. И ракурс отличный. Получится очень убедительный материал. Чонгук чувствовал себя по меньшей мере злым гением планетарного масштаба. До тех пор, пока в дверь, которую он хотел затворить вслед за ушедшим, не просунулась чья-то нога, мешая осуществить это намерение. Затем на косяке появилась рука, а за ней в проёме и вся фигура Слащавого. — Если ты уверен, что хочешь это сделать… Я готов помочь, Чонгук-а. Чонгук не сразу сообразил, что происходит. Вот дверь рывком отворилась и с каким-то устрашающим звуком захлопнулась, а вот он уже почти полностью потеряв равновесие пятится на одних пятках назад, пока кто-то зафиксировав рукой его затылок, решительно сминает его губы. А когда его подколенные ямочки наткнулись на бортик кровати и подкосились, роняя его навзничь, он успел только изумлённо и как-то жалобно пискнуть. Он начал было сопротивляться, но непослушное тело, видимо, парализованное страхом, реагировало как-то вяло, но после того, как прикусив его мочку, ему угрожающе зарокотали на ухо, сил резко прибавилось: — Как предпочитаешь? Чтобы ванильно и глаза в глаза? Или взять тебя пожестче сзади? Думаю, второй вариант для бессердечной мрази, какой ты меня считаешь, подходит больше? А, Чонгук-а? Когда его руку больно заломили за спину, переворачивая его на живот и наваливаясь всем весом сверху, а язык горячо и влажно прошелся по хрящику уха, всё разом ухнуло вниз и слезы сами брызнули из глаз. Он затрясся в плаче, сильно прыгая плечами. Тогда возня наверху прекратилась, а затем внезапно исчез и вес чужого тела. Его почти по-доброму потрепали по щеке, размазывая колючую влагу по горячей коже. — Расслабься Чонгук-а. Изнасилование отменяется. Знаешь, а я ведь почти повёлся. Сто баллов Слизерину за находчивость и фантазию, и минус тысяча за злонамеренную ложь. Это не поведение благородного человека, я так тебе скажу. Кровать подпрыгнула, стоило весу пропасть с неё. Перевернувшись, когда сумел наконец немного успокоиться, и, растирая воспалённые глаза, Чонгук приподнялся на кровати. Слащавый как раз закончил щёлкать мышкой, которой водил, орудуя с содержанием его ноутбука. Не трудно было догадаться, что он там делал. — Я всё почистил. Мне повезло, что ты решил записать всё на локальную камеру… Или скрытые тут тоже установлены? Крутанувшись на компьютерном стуле, его смерили строгим и пронизывающим до костей взглядом. Сглотнув соленую слюну и всё ещё слабо вздрагивая, Чонгук немо замотал головой. Взгляд напротив чуть смягчился. — Не смотри на меня так обижено, Чонгук-а. Ничего серьезного я тебе не сделал. Просто проучил немного. Сам виноват. Ты мог создать мне чрезвычайно серьезные необратимые последствия… Это очень незрело и неосмотрительно. В отличии от тебя я уже живу во взрослом мире, ты мог запросто разрушить не только мою жизнь, но и жизнь моих близких… Честно говоря, я не ожидал от тебя такой низости, ты казался мне славным парнем, Чонгук… Слащавый поднялся с кресла, он выглядел опустошённым, но спокойным. Засунув руки в карманы штанов, он помедлил, прежде чем сказать: — Надеюсь, в этот раз ты просто оступился. Шаги тихо удалились, ярко желтый прямоугольник осветил на миг его сумрачную комнату, а затем растаял, исчезая вслед за затворившейся дверью и оставляя Чонгука наедине со своей пустотой и… чувством вины…