Бойфренд моей мамы

Последние дни, откидывая по утрам с лба мокрую чёлку, пока промокал лицо, и смотря в зеркало, Чонгук думал, что его глаза то ли стали чернее, то ли бликовали влажнее. Наверное, всё это было из-за пляшущих под ритм биения сердца зрачков, срывавшегося в сладкий скач при мысли о начале ещё одного чудесного дня, в который ему наверняка удастся украсть очередной робкий или, если повезёт, более взрослый поцелуй у девушки его мечты. Чонгук был удивлён, когда спустя несколько дней стремительно участившегося общения, в которые они вместе с Сонми то встречались по договоренности до занятий и гуляли, попивая горячее соевое молоко, по школьному стадиону; то обедали вместе в столовой или прятались во время большого перерыва за вентиляционным коробом на крыше, угадывая форму проплывавших вверху облаков; та одним днём неожиданно притянула его за галстук ближе и вжалась своим теплым нежным ртом в его собственный. С тех пор, их взаимодействие только «углублялось» и «углублялось», а Чонгук завел новую привычку: чистить зубы по три, а то и по четыре раза в день — чтобы уж наверняка. Мятно-лимонный привкус зубной пасты, скользящая под языком эмаль её зубов и ощущение её тонкого стана под его ладонями — это стало беспроигрышным рецептом гормонального коктейля из дофамина и окситоцина, на котором он переживал стремящуюся перемолоть его всмятку реальность. Сегодняшнее же воскресение должно было стать вообще особенным, потому как у них с Сонми было назначено самое что ни на есть настоящее свидание в одном из популярных у молодёжи тематических ретро-кафе, где подавали неприлично гигантские молочные коктейли, и решительно ничего, даже мокрый после душа и всё ещё сонно зевающий Ким Тэхён (его имя он всё-таки впоследствии узнал от тётушки Пак), закрывающий ему доступ к кранику с фильтрованной водой, не мог испортить ту симфонию, которую играла влюбленность на струнах его души. — Ты мешаешься, хён, — о да, он не устанет выплёвывать это обращение на манер самого грязного ругательства. Немилостиво оттолкнув парня локтем и зыркнув для пущей убедительности, он протиснулся к раковине. — И тебе доброго утра, Чонгук. Промокая уголком полотенца свой влажный, а оттого вьющийся затылок, тот уступчиво потеснился, отходя и садясь за барную стойку, где уже стояли две чашечки свежесваренного кофе и оставшаяся, очевидно, тут со вчерашнего дня шахматная доска с недоигранной партией. За этим досугом он частенько заставал разновозрастных голубков, когда поздно возвращался с занятий или спускался ночью взять что-нибудь на перекус из холодильника. Обыкновенно те параллельно с ленивым переставлением фигур мило пересмеивались, валяли дурака или слушали джазовые пластинки на вновь ожившем, как в смутных детских воспоминаниях Чонгука, патефоне, смачивая и себя, а бывало и всё вокруг, в вине. Ну кухне пряно и сладко пахло банановыми вафлями, которые Чонгук заметил под колпаком-крышкой рядом с вафельницей, которой в их доме отроду не водилось: отец предпочитал традиционную корейскую еду, а сахар, как он любил повторять, вообще белая смерть, так что и тётушка Пак, и Чонгук подстраивались под него. Не трудно было сделать вывод, что… — В холодильнике также есть взбитые сливки и свежие ягоды. Они мытые, можешь добавить по вкусу. Мы вчера с твоей мамой заехали пройтись по гипермаркету, и она соблазнилась иллюстрацией на упаковке, когда мы проходили по отделу с бытовой техникой. Пришлось исполнять её желание, — подал из-за барной стойки голос Слащавый. Какая прелесть. Его мать, белоручка до мозга костей, и гуляла по гипермаркету, толкая перед собой громоздкую тележку с продуктами, чтобы закупиться провиантом для дома? Он бы взглянул на это диво дивное. — Если ты не фанат банановых вафель, то тётушка оставила для тебя вчера контейнеры с едой. — Ещё чего, какой дурак откажется от банановых вафель? — хмыкнул Чонгук, накладывая себе без стеснения вафель и также щедро сдабривая их потом сливками. Облизывая испачканный в топпинге указательный палец, он занял своё привычное место возле торца длинного обеденного стола. — Даже если их приготовил враг? — Из-под влажной светлой чёлки, за ним с интересом следили насмешливые и хитрющие, как у какой-нибудь кумихо, глаза. — В индийских ведах вот сказано, что любая пища, съеденная в присутствии врага, превращается в яд. А тут само кушанье им и сготовлено. Неужто ни капли не опасаешься? — Я, знаешь ли, не суеверный. А с врагом счёты я буду сводить отдельно, невинные вафли тут совсем не при чём. Тем более должен же я иметь хоть какой-то профит от того, что мне приходится делить с собственный дом с… приживальцами. — Твоя правда, — с ним учтиво согласились, в очередной раз пригубливая фарфоровую чашку. Чонгук с великим желанием сейчас просто бы заткнулся, умял по-быстрому вафли и был таков. Но припоминая себе разработанный как-то благодаря приливу вдохновения совершенно гениальный план по выдворению всяких паразитов из своих пенатов, сделал над собой усилие и не дал такой противной всему его естеству беседе затухнуть слишком рано. — И всё-таки ты балуешь её. Если по твоей вине она располнеет и потеряет былую форму, всё так же продолжишь её обхаживать? Примешь ли ответственность за свои поступки? Парень за барной стойкой выпад выдержал стойко, не пропустив не единой эмоции на своё безмятежное, как у статуи будды, лицо. Что ж, это только подтверждает догадки Чонгука о том, что Слащавый бывалый жополиз, и подлизнув не скривится, а получив плевок в морду — не поморщится, а размажет хорошенько да не забудет ещё поблагодарить в довесок. Самый низкий сорт людишек. — Ты прав, Чонгук. Мне не стоит подсаживать Сиа-щи на нездоровую еду. Просто я ещё не научился ей отказывать. А что касается ответственности… Обещаю, если после сегодняшней сахарной бомбы, которую ты устроил себе, забрав половину всех вафель и вылив сверху большую часть содержимого аэрозоля со сливками, уже имеющиеся у тебя акне устроят тебе тотальную войну, я буду первым, кто возьмёт тебя под руку, чтобы отвести к дерматологу. Что ж, возможно, он недооценил противника. Чонгук зло и туго протолкнул по пищеводу вафли, переставая жевать и скрещивая через десяток метров свой взгляд с лисом в другой стороне кухни. Тот сдержанно улыбался, вернее будет сказать, ухмылялся. Чонгук ещё не успел придумать ответочку, чтобы поставить говнюка на место, как его свалили очередной подсечкой: — Кстати, не ожидал, что ты так запросто спустишься к нам сегодня на завтрак, учитывая, что последние дни ты только и делал, что прятался у себя в комнате. Если не считать тех редких вылазок, когда ты крался на кухню на цыпочках, полагая, что остаёшься никем незамеченным. — Хён… прошу, не выдавай свои додумки за реальность. — Чонгук раздражённо толкнул язык за щеку. На его скулах уже начал распускаться досадливый румянец. — С чего бы мне прятаться? Это моя территория, и я тут хозяин. — Что ж, возможно, я правда себе всё нафантазировал. В таком случае прошу меня простить. — Парень растянул губы в широкой, открывающей зубы улыбке, и Чонгук даже назвал бы её привлекательной, если бы не походил своим нынешним состоянием на закипающий на плите чайник. Он был так поглощен своим раздражением, что не сразу заметил, как в кухню вошла мать. — Чонгук? — удивленно окликнула она его. Ненакрашенная и одетая сегодня в простой бежевый пуловер и свободные джинсы, она выглядела такой простой, земной и понятной, а заспанность и её неуверенная сейчас поза, с неловко прижатой к груди рукой, придавали её облику обманчивую беззащитность. Чонгук, пойманный на эффект неожиданности, даже не сразу разорвал их странный зрительный контакт, заставивший его внутренности подобраться. — Сиа-щи, боюсь, ваш кофе безнадежной остыл. Как вам спалось? — Возможно, это к лучшему. Думаю, на время мне лучше вообще отказаться от кофе. Иначе глупо потом жаловаться на бессонницу, — голос матери был слаб и мягок. — И ты… всё-таки приготовил вафли? — О да! Единственное, что Чонгук уже почти все съел. Но это нестрашно, если понадобится, я приготовлю ещё. Если честно, меня очень польстил аппетит, с которым он их уплетал. Женщина оставила его слова без комментариев. Пространство в кухне загустело. Чонгук сидел спиной к матери, но даже так явственно ощущал, что та смотрела сейчас на него. Смотрела и молчала. Почему-то мялась в самом проходе, не решаясь пересечь какую-то невидимую черту, приблизиться или сделать то, ради чего вообще сюда заявилась. Слащавый так же отчего-то замолк. Чонгук смотрел на остатки вафель в своей тарелке и до побеления сухожилий стискивал нож с вилкой в руках. Это что? Пытка тишиной? — Я закончил. — Он резко поднялся с места, отчего отпрыгнувший назад стул взвизгнул ножками по плиточному полу. — Что, даже не доешь? Чуть-чуть осталось. Мне казалось, ты готов был идти за добавкой, — всё не унимался пересмешник. — Аппетит пропал. Пролетая в залу мимо застывшей гипсовой фигурой матери, Чонгук не позволил себе даже небрежно мазнуть по ней взглядом. Будь то глухая или острая ненависть, либо испепеляющий гнев или же льдистое презрение — все они были привычными, а оттого безопасными чувствами, которые он научил себя к ней испытывать. Но сейчас его затапливал липкий страх и что-то ещё, он не мог понять точно… Может быть, жалость? Кровотечение от колото-резаной раны, оставленной осколком нежности, так некстати вывалившимся из выброшенных в утиль воспоминаний, что так жестоко разворошили, пульсировало теперь под сердцем. Это демоническая женщина, будь она проклята, каким-то неведомым ему образом умудрялась выворачивать из раза в раз его душу наизнанку. Он что, страдал недостаточно?

***

Из-под эстакады вывернул стильный серебристый седан и Чонгук, высматривавший его в потоке разномастных автомобилей уже добрый десяток минут, поспешно выбросил руку в сторону дороги, привлекая внимание. Он шустро просочился на пассажирское сидение затормозившего перед ним авто. В молочно-белом салоне дорого пахло кожей и отцовским парфюмом, сам мужчина, приспустив слегка на нос коричневые броулайнеры, ослепительно улыбнулся ему: — Как жизнь? — Лучше, чем могло бы быть, — отозвался Чонгук, прилежно пристёгиваясь. — Было бы грешно грустить в такой отличный день, не находишь? — И правда, воскресенье выдалось погожее: высокое синее небо, осеннее солнце и еле слышный запах прелых листьев, разносимый легким ветерком — все это действительно мешало впасть в полный сплин. — Ты смог найти документы, что я просил? — спросил отец, уже плавно выруливая на проезжую часть. — Да, они здесь. — Чонгук вжикнул молнией, вытаскивая из рюкзака папку с бумагами. — Кинь мне в бардачок, будь добр. Куда, говоришь тебя подкинуть? — Просто выкини меня где-нибудь в районе станции Мёндон. Они ехали какое-то время в молчании, слушая ненавязчивую летнюю попсу, которую ещё не успели снять с радиостанций. Когда же автомобиль встал в небольшой затор, отец решил поинтересоваться: — Ты навестил своего деда после того, как его выписали из больницы? Чонгук замялся, прежде чем ответить. — Если честно, нет. Я хотел, но на днях мне звонила бабушка… Приглашала переехать пока жить к ним. Заодно она высказалась, что «собирается взять надо мной шефство во всех вопросах, чтобы я не пустил коту под хвост всю свою дальнейшую жизнь» — это точная формулировка. — Отец слегка приподнял губы в усмешке. Приободренный такой его реакцией, Чонгук продолжил: — Я не согласился с подобными условиями, и мы… так и не сумели найти общего языка… Но твои предупреждения я всё же успел ей пересказать. Не знаю, насколько они были ею услышаны, но одно знаю наверняка — из списка наследников «Чон Моторс» меня вычеркнули окончательно. По правде говоря, теперь, когда мы всё с ней прояснили, мне даже полегчало. — Эх, Чонгук-ки, бунтующая душа, уверен, что жалеть потом не будешь? — На мотание головой своего сына, мужчина только сокрушенно покачал головой: — Жалко мне твою бабку, сначала дочь её подвела, потом зять, теперь ещё и внук. Ты, если в следующий раз будешь с ней говорить, то постарайся быть более деликатным. Стариков надо беречь. Чонгук сделал вид, что согласился. — Тебе хватает на карманные расходы? — Да хватает, вроде… — Давай, подкину ещё? Ты ведь сегодня с друзьями гулять идёшь? Развлекитесь там хорошенько. Заплатишь за них. Люди любят, когда им что-нибудь покупают… Кстати, как дела в школе? Всё устаканилось, как я погляжу. — Чонгук неуверенно кивнул, а губы невольно тронула робкая улыбка. Отец потрепал его по волосам. — Я же говорил… Он не успел закончить свою мысль, прерванный вибрацией телефона. — Твоя тётка, — он ткнул пальцем по экрану, принимая входящий. — Да, Кахи? Я слушаю. Надеюсь, ты уже всё обдумала и приняла правильное решение… Судя по тому, каким раздражённым сделался его тон в процессе дальнейшей беседы, Чонгук понял, что тётя, сестра его отца, которую он знал плохо и виделся крайне редко, чем-то ему не угодила. Про Хан Кахи ему было известно мало: только, что та очень выгодно в своё время вышла замуж за одного не последнего в национальной отрасли автомобилестроения человека, который, правда, был сильно старше неё; а так же то, что у неё был сын, Ким Сокджин. Чонгук был младше него лет на восемь и никаких дружеских или братских отношений у них тоже не сложилось. Старший пугал его своей холодной, он бы даже сказал, психопатичной заносчивостью и был очень похож в этом на свою мать. А около года тому назад, супруга Кахи не стало. Чонгуку довелось побывать вместе с отцом и старшими родственниками у него на похоронах. Он тогда изумился, что ни тётка, ни двоюродный брат не выглядели особенно опечаленными смертью бывшего главы семьи. Казалось, будто и вся церемония была устроена исключительно лишь для проформы. Лощёные и равнодушные ко всему происходящему, глядя на них тогда, Чонгук словил стойкую ассоциацию с андроидами из какого-нибудь типичного кибер-панк аниме. — Ты неблагодарная стерва, Кахи! — Чонгук аж подскочил на месте от рыка, который издал не на шутку разъярившийся отец. — Всем, что ты имеешь сегодня, ты обязана не кому другому, а мне! Мне! Забыла?! Так я тебе напомню! Думаешь, можешь теперь смотреть на меня свысока? Я тебе так скажу… Чёрт! Вот дрянь! Бросила трубку! Да, как она посмела?! — Отец зло приложил смартфон об руль, а затем вдавил посильнее педаль газа, что Чонгука вжало в сидение. Спрашивать что-то сейчас у отца Чонгук не смел. Он видел отца несколько раз в таком состоянии прежде. И каждый раз это было что-то из ряда вон выходящее, его вообще трудно было довести до белого каления. Значит, случилось что-то пренеприятное. Оставшиеся минут пятнадцать они добирались в тишине. Отец заехал на подземный паркинг торгового центра и, повернув ключ зажигания и выключая мотор, угрюмо повернулся к нему, стягивая солнцезащитные очки и отбрасывая их кармашек между сидениями. — Мне жаль, что ты стал свидетелем моего срыва. Просто не ожидал, что сестра сможет так подставить меня. У нас с её мужем, господином Кимом, были договоренности касательно бизнес-инвестиций, но теперь, когда я так рассчитывал на их финансовую помощь, Кахи дала попятную. Есть же на свете люди для которых нет ничего святого… Помню, как покупал ей на последние деньги с подработок учебники и школьные принадлежности, но, видимо, нельзя ожидать благодарности ни от кого, даже от самых близких… — Она тебя сильно подвела? — Её отказ всё усложняет, но я придумаю выход. Больнее всего от предательства… Чонгук, запомни, в жизни можно положиться только на себя. — Упершись затылком в подголовник, мужчина печально рассматривал подземную стоянку сквозь лобовое стекло. — Ты можешь положиться на меня, — выпалил Чонгук, моментально тушуясь, когда отец посмотрел на него. — Я всегда буду на твоей стороне. Клянусь. — Мой мальчик, — мужчина ласково потрепал его по волосам, рассматривая. — Я тронут… Спасибо. Ты и Нора — единственные, кто думает обо мне. Чонгук сам очень растрогался и уже чувствовал, как горят глаза от подступающих слёз. Как же он ненавидел свою девчоночью сентиментальность. — Да, Нора, конечно, изумительная женщина… Знаешь, что она мне предложила? Так! Не разводи мне тут мокроту! — Он толкнул локтем его в рёбра. — Так вот, Нора предложила нам встретиться как-нибудь втроём и поесть вместе. Что думаешь? — Она хочет познакомиться… со мной? — не поверил Чонгук. — После того, что сделала с ней моя мать? — Ну вот, всё-то ты разузнал, — цокнул языком отец. — Не трудно было сопоставить факты, да и имя у неё звучное. Не сразу, но я позже вспомнил, что встречал его в тех статьях, что писали репортёры после скандала на премьере мюзикла. — Нора беспокоилась, что ты будешь чувствовать вину или неловкость из-за того случая. Поэтому, когда мы встретимся, лучше не упоминай ни о чём. Начнём всё с чистого листа. Чонгук, кусавший до этого губы, нашёл в себе наконец силы улыбнуться. — Отец, я, наверное, пойду. Не буду тебя задерживать. — Боясь доставить лишних хлопот и так нагруженному треволнениями отцу, Чонгук не хотел злоупотреблять его вниманием. — Хотел только попросить тебя кое о чём. Это мелочь, но мне будет приятно. — Да, конечно, всё что угодно. — Придёшь на мои соревнования по дзюдо в конце февраля? Мне должны будут присудить наконец первый дан. Хочу чтобы ты был на церемонии. — Так это ещё нескоро! Почти полгода впереди, — удивленно вскинул брови отец. — Хочу зарезервировать тебя заранее, чтобы уж наверняка. Отец по-доброму усмехнулся его признанию. И оттопырил мизинец на правой руке, призывая Чонгука последовать его примеру. — Хорошо, обязательно приду. Обещаю.