Hook, Yarn, Sinker

+ Похороны проходят тихо и скромно. Оказывается, что год в коме — это достаточно, чтобы многие о тебе забыли, так что свидетелями последнего пути Талии Хейл становятся только Хейлы, Стилински и небольшая группа виновато смотрящих друзей. Может, людей было бы больше, если бы они подождали немного дольше, но директор похоронного дома — старый школьный друг Питера, и он был рад ускорить процесс ради детей. Через два дня после того, как отключили аппараты, Талию похоронили. Отец Стайлза забрал Кору, которая была необычно подавлена, поглощая чужое горе, несмотря на то, что не понимает, что происходит. Она не знает, что опускается в землю её мать, что рядом с ними стоит могила её отца. Всё, что она понимает, это что её любимые люди грустят, и поэтому она капризничает уже третий день подряд. Лора стоит рядом с Питером, сжимая его руку, как спасательный круг, и смотрит на гроб, боясь моргнуть. Она не плачет. Стайлза беспокоит, что она не плачет, что последние два дня она была замечательной старшей сестрой для Дерека и забыла о своем горе. Питер уверяет его, что так она справлялась и после пожара. Дни стоического молчания, заботы о других, пока, наконец, когда всё успокаивалось, эмоции не захлёстывали её. — Она слишком похожа на свою мать, — сказал Питер, когда Стайлз спросил. — Талия не проявляла эмоции, пока кризис не был решён. А потом она запиралась в своей комнате и рыдала часами. Ментально Стайлз уже пытается составить расписание на следующие недели, чтобы быть рядом, когда Лора наконец сломается. Но она не самая проблемная, нет. Самым разбитым был Дерек. Дерек, который кричал, ругался и бил Питера, когда тот объяснял, что будет с их мамой. Мальчик прервал своё молчание, чтобы на всю силу крикнуть «убийца». Он не позволял ни Питеру, ни Стайлзу подойти, не переставал плакать. Всё стало так плохо, что у него начались проблемы с дыханием, прежде чем он полностью иссяк и снова утонул в тихих рыданиях. Тогда вмешалась Лора, оттащила его и как-то, каким-то образом, эта десятилетняя девочка смогла объяснить своему шестилетнему брату концепцию милосердия так, чтобы он понял. Взрослые пока даже не подозревали, что Лора понимает. Но спустя некоторое время они вернулись, и Дерек взглянул на Питера большими, слезящимися глазами, тихо спросив: — Маме больше не будет больно? Когда Питер кивнул, он всхлипнул, один раз, и забрался на колени к Стайлзу, чтобы тихо плакать до сна. Он всё ещё плачет, голова уткнулась в шею Стайлза, а руки онемели от того, что он держит мальчика так долго. Но он не собирается отпускать его, пока тот не будет готов. Они попросили короткую службу, но пожилой священник, который оказался единственным доступным за такой короткий срок, любит тянуть время. Или, возможно, Стайлз отключился, потому что он вздрогнул так сильно, что чуть не уронил Дерека, когда рука коснулась его плеча, мягко. Он узнал эту руку, даже прежде чем повернуться, знал её всю свою жизнь. Скотт улыбается, криво и грустно, прячет руку в рыжих кудрях Дерека и тихо говорит: — Привет, дружок. Дерек с трудом улыбается в ответ, прежде чем снова спрятаться в себе. С другой стороны, Лора обнимает Эллисон одной рукой, коротко сжимая руку Питера в знак сочувствия. Она кивает Стайлзу, а Скотт шепчет через тянущееся молчание: — Извините, что опоздали. Как будто это главное. Стайлз даже не знал, когда будут похороны, не то что что они собираются прийти, и вот они здесь, в будний день, в трёх часах езды от дома, без особой причины, кроме... — Ты в самый раз, чувак, — отвечает Стайлз, встречая взгляд Эллисон через голову Лоры. Она кладёт одну руку на живот и лёгко касается бёдра. На том самом, где изображены спицы для вязания. Стайлз пару раз моргает и сжимает Дерека немного крепче. После этого всё идёт быстрее. Вместо земли в могилу бросают цветы, в знак уважения к детям. Дерек сделал квадрат из яркой красной пряжи, объект, не имеющий никакой функции, кроме как быть погребённым вместе с его матерью. — Красный – её любимый цвет. Стайлз вчера провёл больше часа, подбирая правильный оттенок вместе с ним. Но сейчас малыш хочет, чтобы его отпустили, чтобы он мог бросить его на крышку гроба. Он стоит, сжимая это в руках, держится минуту, а затем, прошептав что-то, чего никто не разобрал, бросает его в открытую могилу. И тогда все кончено. Поминок не будет. Шериф предлагал устроить их у себя дома, но Питер отказался. — Талия ненавидела поминки, — сказал он серьёзно, с улыбкой, в которой читались тёплые воспоминания. Скотт и Эллисон выражают соболезнования последними. Они обнимают всех и извиняются перед Питером за опоздание. — Я даже не знал, что вы вообще приедете, — признаётся мужчина, бросая Стайлзу озадаченный взгляд. Стайлз качает головой: — Это не я. — Я звонил твоему отцу вчера вечером, — объясняет Скотт, пожав плечами. — Остальные хотели приехать, но мы решили, что не стоит нагружать вас. Да и дома было кое-что важное. Стайлз, который до этого ломал голову, почему все избегают его звонков и странно отвечают на сообщения, складывает два и два, и получается… ну, явно не четыре. Что-то другое. Кто-то другой. Он кивает и демонстративно не задаёт вопросов, хотя внутри его буквально разрывает от любопытства. Позже. Только не здесь. Не сейчас. — Не стоило вам ехать так далеко, — продолжает Питер, не замечая их обмена взглядами. Но Эллисон просто крепче прижимает к себе Лору и говорит: — Нет, стоило. Потому что Стайлз привёз их сюда, познакомил со всеми, кто важен в его жизни, был с ними осторожен, хотя обычно громкий, дерзкий и небрежный. И все его друзья знают, что это значит, даже если Питер и дети пока не понимают. Стайлз справляется с внезапным желанием разрыдаться, зарываясь лицом в волосы Дерека и глубоко дыша. Быстрое моргание. Если кто-то спросит — это чёртовы аллергия. Пусть попробуют оспорить. Питер издаёт хриплый смешок и собирается что-то сказать, но его резко перебивают: — Питер. Все оборачиваются к одному из немногих гостей, которые уже расходятся по кладбищу, направляясь к машинам. Питер напрягается: — Дев, — здоровается он, на двадцать градусов холоднее, чем Стайлз когда-либо слышал. Мужчина, стоящий в нескольких метрах, старше Питера лет на десять, но выглядит он прекрасно — волосы с проседью, идеально сшитый костюм, выпрямленная спина. Голос у него мягкий, культурный. Стайлз помнит, что он появился первым, даже раньше самой семьи. Он долго стоял у открытого гроба. — Талии бы это не понравилось, — замечает мужчина. У него британский акцент, делающий его слова ещё более плавными, чем заслуживает его грубость. Питер закатывает глаза, на редкость небрежно: — Талия ненавидела похороны. Ей бы было всё равно. — Едва ли, если бы ты не так легко распорядился её жизнью. Какого хуя?! Питер внешне не двигается, но Стайлз сразу понимает, что его парень разъярён. Он собирается спустить Дерека на землю, но Скотт оказывается быстрее, забирая мальчика у него. Эллисон берёт Лору, Кора всё ещё у шерифа (что уже чудо!), и вся троица направляется к машинам с детьми. Стайлз делает два шага к Питеру, сплетает их руки вместе. Это далеко не тонкий жест, но к чёрту тонкость. Этот Дев, кем бы он ни был, только что обвинил Питера в убийстве матери детей просто так. На её похоронах. И дети могли это услышать. Выстрелы. Блядь. Выстрелы. Ни за что Стайлз не отойдёт сейчас от Питера. — Талия была мертва, Дев. Всё, что дышало, — это машины, — холодно поправляет Питер, и Стайлзу несложно представить его таким в суде: резким и смертоносным. Парень - Дев - насмешливо качает головой. — И это? Жалкая церемония, даже без поминок? Я знаю, что ты и Талия никогда не ладили, но это мелочно даже для тебя. Он звучит… почти доброжелательно, убаюкивающе, мягко. Как родитель, отчитывающий глупого ребёнка. Стайлз ненавидит это почти так же сильно, как и сами слова. Питер, вместо того чтобы струсить, лишь становится злее. — Похороны — для живых, а у меня трое детей, о которых нужно думать. — Дети Талии. В этот момент Стайлз решает, кем бы ни был этот Дев, он его ненавидит. Тот с лёгкостью вытаскивает наружу каждое сомнение Питера: о Талии, о детях, о его навыках родителя. Как будто это игра. Но что бы ни чувствовал Питер, это не отображается на его лице. Он усмехается — остро, как бритва, и парирует: — Талии и Пола, Девкалион. Ты никогда не мог смириться с этим, верно? Надеялся, что однажды она проснется и влюбится в тебя после стольких лет? Что она забудет мужа, за которого держалась, даже когда они сгорали, и будет счастлива с тобой? Лицо Дева в мгновение ока рушится, презрительная ухмылка превращается в нечто ужасное. Питер попадает в цель — и попадает жёстко. Стайлз понимает. Это горе. Такое же, как у него, когда он лез драться с Джексоном каждый день после смерти матери. Боль, которая ищет выход. Этот мужчина любил Талию Хейл. А Питер отключил её от аппаратов. Дерек мог ударить и кричать. Но взрослым нельзя так реагировать. Питер не испытывает жалости. — Ты был лучшим другом моей сестры, поэтому я не ударю тебя прямо в лицо. Но если ты ещё раз обвинишь меня в убийстве моего родного человека, как бы вежливо ты это ни сказал, особенно при моих детях, я уничтожу тебя. Понял? — Твоих детей? — Да, — резко отвечает Питер. Скорее рычит — свирепо, яростно. — Мои. Больше никого не осталось. А теперь убирайся к чёрту от моей семьи. Дев бросает на Стайлза взгляд, будто ожидая, что тот заступится. Затем снова смотрит на открытую могилу, съёживается. Качает головой. — Она заслуживает большего, — бормочет он, скорее для себя. Питер сжимает руку Стайлза до боли и спокойно соглашается: — В этом мы сходимся. Прощай, Дев. Затем он разворачивается и тянет Стайлза за собой к месту, где их ждут остальные. Вот так просто, быстрый словесный бой окончен. Питер победил, что бы это ни значило. Когда Стайлз оборачивается, Дев всё ещё стоит там, наблюдая, как рабочие начинают засыпать могилу. Питер молчит минуту, а потом произносит: — Девкалион и Талия вместе учились в колледже. Оба хотели спасти мир, и он почему-то решил, что они должны делать это как пара. А потом появился Пол, и внезапно великая Талия была счастлива босиком и беременной. Дев этого никогда не простил. — И никогда не переставал её любить, — добавляет Стайлз, потому что это было очевидно. Питер не отвечает. — Ты ведь понимаешь, что это не так, да? Это не был лёгкий путь. Ты не искал лёгкого выхода, ты не поступил эгоистично. — И всё же, — отвечает Питер, — моя сестра мертва. Стайлз останавливает его, разворачивая так, чтобы они оказались лицом к лицу. — Люди умирают, Питер, — упрекает он, глядя в эти синие-синие глаза. — А другие живут. И если ты путаешь эти две вещи, получается… — он замолкает, кивает в сторону открытой могилы и человека, захлебнувшегося в горе, — вот это. Талия мертва. Пол мёртв. Но ты — нет. Дети — нет. Я — нет. Это отдельные утверждения, и Стайлзу потребовались годы, чтобы понять это. То, что "я жив" и "мама мертва" никак не связано. Одно не является следствием другого. Люди живут. Люди умирают. Ты делаешь то, что должен, и продолжаешь идти. — Мы живы. Вот что важно. На этом нужно сосредоточиться. Забудь Девкалиона, забудь его слова. Сосредоточься на этом. Питер делает полшага вперёд, прижимается лбом к его и задумчиво гудит. А затем, совершенно неожиданно и слишком уж в точку, спрашивает: — Что за демон у тебя на спине, Стайлз? Стайлз беспомощно смеётся. Он должен был влюбиться в самого умного человека, которого он когда-либо встречал, не так ли? Единственный, кто смог бы установить подобную связь, даже если бы его разум был наполовину одурманен горем и истощением. — Думаю, ты уже понял. — Я хочу услышать, как ты это скажешь. Он никогда этого не говорил. Ни Эрике, которая разработала его крылья. Ни Эллисон и Айзеку, которые превратили разгадку в игру. Ни Скотту и Лидии, которые иногда смотрят на него так, будто почти догадываются. Почти понимают. Даже Бойду, который лишь взглянул на страшные, идеальные линии крыльев и молча кивнул. Он не знает, понимает ли кто-нибудь из них, что они на самом деле значат. К черту Питера за то, что он такой невозможный, такой умный. За то, что он так хорошо слушает. За то, что заставил Стайлза выдать себя. — Я не мёртв, — тихо, как секрет, произносит он. Потому что, возможно, он и не хотел, но это всё же облегчение — наконец избавиться от этого. — Вот мой демон. Он облизывает губы, коротко касается ими губ Питера. — Пусть он не станет и твоим демоном. А теперь пошли. Дети ждут. Питер шепчет что-то вроде: — Где ты был всю мою проклятую жизнь? А затем они направляются к машине. + Они устроили пикник. Эллисон отважно рискнула зайти на кухню, чтобы приготовить бутерброды, Скотт принёс кучу сладостей и газировки, и они расселись на пледах, собранных из трёх разных машин, молча перекусывая. Эллисон уговаривает Лору рассказать ей о Талии, и это превращается в игру, в которую они втягивают Дерека, вспоминая её. Дети и Питер по очереди делятся маленькими историями, шутками, воспоминаниями, и солнце, тепло, знакомый парк и сладости медленно делают своё дело — мрачное настроение рассеивается, хотя бы на время. — Это хороший способ проводить кого-то, — говорит шериф Стайлзу в какой-то момент достаточно тихо, чтобы никто не услышал. — С солнечным светом и смехом? — предполагает Стайлз. — Да. Мне жаль, что я не дал тебе сделать что-то подобное для Клаудии. Что я отнял это у тебя. — Всё нормально. Я в конце концов с этим справился. Отец немного поворачивается, чтобы посмотреть на него, глаза прищурены, будто изучают. Стайлз наполовину ожидает услышать ещё обвинения в свой адрес, но вместо этого получает мягкий кивок. — Да, ты справился. Он тихо смеётся. — Спасибо, кстати. За последние несколько дней. Ты мне очень помог. — Пожалуйста, сынок. — Она спит? — вдруг громким шёпотом перебивает Скотт. В ответ Лора устраивается ближе к задремавшей Коре, а Элли кивает. — Думаю, да. Скотт внезапно расплывается в широкой улыбке, переполненный радостью. — Ладно, тогда. Мы не хотели ничего говорить, потому что это день их мамы, но я, честно говоря, сейчас лопну. Прости, Питер. Питер хмурится, немного озадаченный, но Стайлз тут же оказывается на коленях перед Скоттом, шёпотом умоляя: — Скажи мне, что у тебя есть фотографии, скажи мне, скажи мне, ты, ублюдок, я ненавижу тебя за то, что ты не сказал мне. Я бы там был Эллисон фыркает. — Ты всё ещё не можешь клонировать себя. И Эрика прекрасно справилась, терроризируя всех без тебя. — Она делает задумчивое лицо. — Хотя держать всё это вне группового чата было сложно. Скотт, наконец-то, достаёт телефон, и Стайлз делает неловкую попытку схватить его. Скотт позволяет, и он вводит код разблокировки, открывает галерею и очень тихо падает в обморок. — Алисия Рейес, семь фунтов четыре унции, «огромная как черт», если цитировать Эрику, здоровая, с лёгкими своей матери, — сообщает Эллисон, пока Стайлз плечом толкается в Питера, чтобы показать фотографии. У Алисии нос и глаза её матери, цвет кожи её отца, густая копна чёрных волос и невероятно сморщенные крошечные ручки. Питер наблюдает через его плечо, обнимая его за талию, искренне произносит: — Она милая. А как её мама? Скотт и Эллисон вздрагивают, что почему-то успокаивает больше, чем должно. Если Эрика может заставить людей вздрагивать, значит, всё в порядке. — Когда? — спрашивает Стайлз, передавая телефон отцу, чтобы тот мог посмотреть на милого младенца, как только он сам увидел все фотографии раз пять. — В день, когда ты уехал. Когда ты написал мне о встрече, мы уже были в больнице, — отвечает Скотт, вероятно, гордясь своими ниндзя-навыками по хранению секретов, которые всегда были паршивыми, прежде чем добавить: — Теперь у Коры может быть подруга. А Эрика… — Он замолкает, чешет затылок. — Ну… — Эрика и Бойд сказали, что вы можете приводить детей, когда вернетесь домой. Айзек сказал, что это может помочь им, если они увидят её. Стайлз начинает напевать мелодию из «Круга жизни» себе под нос. Питер тихо фыркает и на мгновение задумчиво смотрит на своих спящих детей. — Возможно. Мы обязательно навестим их скоро. Хотя бы из любопытства. — Питер Хейл, интересующийся младенцами, — резюмирует Стайлз. — Кто бы мог подумать. — Я не так прост, как кажется, — с каменным лицом парирует Питер. Да. Да, с ними всё будет хорошо. +