Hook, Yarn, Sinker

+ Питер, возможно, немного просчитался, когда пригласил Стайлза сходить с ними в бассейн. Или, ну, это не столько «просчёт», сколько «он не подумал об этом до конца». Потому что проблема с бассейнами в начале лета в том, что… Люди обычно снимают одежду. Много одежды. И Стайлз. У Стайлза есть татуировки. Больше, чем просто две на руках. Есть множество маленьких, разбросанных по всему телу. И спина, полностью покрытая ими, от которой у Питера пересохло в горле, когда парень снял футболку одним плавным движением. И это только татуировки. А между ними — километры и километры бледной кожи с родинками, под которыми переливаются подтянутые мышцы, и шорты, спущенные так низко, что это должно быть запрещено законом. Хотя если бы это было запрещено, Стайлз остался бы совсем без одежды, и тогда Питер был бы финансово разорен, потому что ему пришлось бы оплачивать всем троим детям терапию до конца их жизни. К тому же, по какой-то причине Стайлз просто продолжает наклоняется. Питер зачарован, загипнотизирован, околдован, и молится, чтобы у него была попкорн-машина под рукой. Потому что Стайлз двигается, Стайлз говорит, Стайлз чешет живот, Стайлз играет в мяч с Дереком, Стайлз пьет воду, Стайлз подхватывает Кору на руки и позволяет ей лапать райскую птицу на его левой груди. Дело даже не в том, что Питер возбужден, как это бывает у обычных людей, когда человек который им... нравится, бегает полуголый. Нет, дело в том, что он просто не может отвести взгляд от Стайлза. Он прекрасен, его татуировки — загадка, он смеется, играет с детьми, и Питер уверен, что если бы Лора изобрела лекарство от рака, сидя на шезлонге рядом, он бы этого даже не заметил, потому что не может перестать смотреть. Это просто нелепо. — Эй, — спрашивает воплощение дьявола, обрызгивая лицо Питера водой и ведя за собой двух детей. — Как ты относишься к малышам в глубокой воде? — Не раньше, чем она сможет, а) контролировать все функции своего тела, б) плавать и в) бить акулу в морду, — отвечает Питер, потому что он досконально изучил тему младенцев у бассейнов, когда Лора начала свою первую «русалочью» фазу, и плавательные подгузники показались ему слишком хлопотным занятием. Кора может побарахтаться и дома. Но все же: — Если кто-то из вас идёт плавать, то она должна быть в нарукавниках. На случай, если она решится на авантюру Питер достаточно хорошо знает свою младшую племянницу, чтобы понимать: она вполне может броситься в бассейн просто ради того, чтобы напугать его до смерти. Стайлз кивает, и прежде чем он успевает снова открыть рот, Лора уже протягивает ему надувные нарукавники Коры. Питер берет их вместе с малышкой и начинает их надевать. Ей это не очень нравится, но как только они оказываются на ней и руки становятся достаточно свободными, чтобы снова его хлопнуть, она становится довольна. Тем временем Стайлз поворачивается к Дереку, опускает солнцезащитные очки на нос, чтобы придать себе серьезный вид, и спрашивает: — Ты собираешься плавать сам или использовать супер-крутые плавательные круги? Дерек презрительно фыркает. — Только малыши не умеют плавать. Стайлз, быстро оценив обстановку, поворачивается к Лоре, которая подтверждает кивком, а затем добавляет, чтобы раздуть конфликт: — Он сам только в прошлом году научился. Пол учил её и Дерека плавать в том же пруду, где когда-то учились плавать Питер и Талия. Интересно, пользуется ли теперь кто-нибудь этим местом, после того как дом был разрушен, а участок заброшен? Когда Кора готова к своей, он надеется, сухой прогулке возле бассейна, они немного прибирают своё место, а затем отправляются к детскому бассейну. Лора и Дерек тут же прыгают в воду, визжат, плещутся и сливаются с остальными детьми. Они зовут Стайлза присоединиться, но тот пока держится, ловит Кору, когда она несётся мимо, разворачивает её и отправляет обратно к Питеру, который зеркально повторяет движение и отправляет её обратно. И делает он это так небрежно, как будто они годами играли вместе в маленькие пушечные ядра. И Питер... Питер снова увлекается, не так ли? — Тебе стоит пойти, — говорит он, удерживая Кору в воздухе, пока её ноги продолжают барахтаться, — пока они не устроили бунт. Лора уже тренируется быть версалкой, чередуя это с криками, чтобы Стайлз к ней присоединился, и выглядит это, честно говоря, устрашающе. Она постоянно ныряет, шлёпает ногами над водой, изображая плавник, а затем внезапно выскакивает из воды, рычит, скалится и делает когтистые руки в сторону всех, кто рядом. Дерек, плавающий неподалёку смногострадальным выражением лица, становится её любимой жертвой. — Я скажу по-другому, — поправляет Питер, — пожалуйста, иди и не дай им совершить убийство. Дерек никогда не выживет в тюрьме. Лора, с другой стороны, вероятно, захватила бы власть там в течение месяца. Быть напуганным своей десятилетней племянницей, возможно, немного недостойно, но тут дело не в достоинстве. Это чистый инстинкт самосохранения. В этот момент к Лоре подходит подросток, явно намереваясь заставить её перестать шуметь. Она ныряет, обходит его под водой, выныривает и почти душит беднягу. — Ты прав, — соглашается Стайлз, а потом поспешно прыгает в воду, уже выкрикивая: — Лора Хейл, прекрати убивать невинных прохожих! Убийце не достанется пчела! — Твоя сестра, — сообщает Питер Коре, убедившись, что полицию не вызовут, — маньяк. Кора ухмыляется. А затем моментально пускает в ход все свои пять зубов, вцепившись ему в бицепс. Видимо, «маньяк» в их семье — это наследственное. + Через час все, чей рост ниже 180 сантиметров, утомлены настолько, что соглашаются на отдых на суше. И это к лучшему, потому что спасатель уже выглядит так, будто подумывает вызвать службу отлова животных, чтобы справиться с оборотнями-русалками. Во множественном числе. В какой-то момент Дерек решил, что ему надоело быть жертвой, и примкнул к тёмной стороне. После этого всё пошло по цепочке, и половина несовершеннолетних в бассейне начала рычать и плеваться. Питер заворачивает всех троих детей в полотенца — потому что, разумеется, Кора умудрилась промокнуть, даже оставаясь на суше, — а Стайлз тем временем готовит напитки и бутерброды, которые моментально уничтожаются со словами: — Оборотни-русалки всегда голодны! Гррр! Через десять минут Дерек выбирается из своего кокона из полотенец и спрашивает: — Можно нам мороженое? — Обещаешь больше не нападать на посторонних сегодня? — Да? — Он даже не пытается. — Попробуй ещё раз, племянничек. — Да, — отвечает уже серьёзно, с упрямым выражением лица. Лжёт, но хотя бы делает это уверенно, а это полезный навык, так что Питер закрывает на это глаза. — Уже лучше. — Он достаёт двадцатку и уже собирается стряхнуть с себя сонную Кору и подняться, когда Стайлз ловко выхватывает купюру и объявляет: — Я пойду с ними. А вы вдвоём отдыхайте. Он засовывает деньги в карман своих шорт, берёт каждого Хейла за руку и весело марширует вперёд, болтая о вкусах мороженого и том, как сделать так, чтобы оно не капало, и выглядит при этом таким же энергичным, как дети, скачущие вокруг него. Питер чувствует невероятную, смехотворную, глупую привязанность. До тех пор, пока они не возвращаются через десять минут с эскимо в руках. Стайлз протягивает ему апельсиновое и садится рядом, совершенно невозмутимый. Дети же выглядят откровенно недовольными. Свободная рука Дерека сжимает ткань плавок — это обычно предвещает грядущую истерику. — Что случилось? — Люди идиоты, — спокойно отвечает Стайлз, слизывая растаявшую малину с пальцев. Питер на мгновение теряет мысль, а потом обращается к племянникам за объяснениями. — Там была какая-то глупая тётка у бассейна, — объясняет Лора, пока Дерек по-прежнему молчит. — Она злобно смотрела. А потом сказала… сказала… — Лора морщится и облизывает эскимо, прежде чем продолжить. Дерек кивает, открывает рот, закрывает его. Тоже сердито облизывает мороженое. Это выглядело бы смешно, если бы оба не выглядели настолько расстроенными. Стайлз качает головой. — Сядьте, расслабьтесь. Глупые люди повсюду, и они могут задеть вас, только если вы им это позволите. — Что, чёрт побери, она сказала? — требует Питер, потому что это звучит так, будто ему нужно нанять кого-то, чтобы разобраться с этим человеком. — Если перефразировать? — риторически спрашивает Стайлз, а потом поясняет: — что неудивительно, что у них нет манер, если их воспитывает «такой, как я». — То есть? — Татуированный. Видимо, моя кожа её оскорбляет. — Он отмахивается рукой и снова обращается к детям: — Я же говорил, забудьте о ней. Я люблю свои татуировки, но некоторым людям они не нравятся. Это ничего не значит. Они для меня, а не для неё. Будучи увлечённым творческим человеком с кучей татуировок и довольно острым языком, Стайлз, вероятно, давно научился игнорировать людей. Он не вписывается ни в один из стереотипов, которые Питер когда-либо слышал, и, хотя Бейкон Хиллз — не самый худший маленький городок, он всё же не слишком добр к тем, кто слишком отличается. Дети переваривают его слова несколько минут, а потом заметно расслабляются. Хотя Лора добавляет: — Если я снова её увижу, я её оболью водой. Прежде чем Питер успевает что-то сказать, Стайлз качает головой. — Нет, не обольёшь. Потому что тогда ты будешь такой же плохой, как она. Лора зло щурится, но не спорит. — Для чего они нужны? — спрашивает Дерек через мгновение, его голос звучит так тихо, как давно не звучал. И, о, ведь прошло почти два месяца с тех пор, как Питер затащил его в «Yarnsome», чтобы прекратить его хандру, не так ли? Через пару недель уже будет первый день рождения Коры. Эта мысль мелькает фоном, пока разговор продолжается. — Что? Мои татуировки? — Угу. — О какой хочешь узнать? — Вот эта? — сразу отвечает Дерек, указывая на изображение кусочка нитки, обмотанной вокруг запястья. Стайлз улыбается и протягивает руку для осмотра. — Это для моей мамы. Зелёный был её любимым цветом, а вязание — любимым занятием, так что я выбрал зелёную пряжу, чтобы помнить о ней. — А эта? Райская птица — для Лидии, бывшей девушки, ставшей подругой. Отпечатки лап собаки вдоль его левых бёдер — для Скотта. Гравюра океана в серых тонах, обвивающая его бицепс, — просто красивая. Цветы на икре — результат того, что он «разрешил Эрике набить что угодно». Звёзды на другом плече — для тех, чьи имена Питер слышал раньше. Лук и стрелы — для Эллисон. — А крылья? — требует ответа Лора, стоя за ним, положив руки ему на спину. Дерек наклоняется и проводит пальцем по когтистым выступам на верхних точках крыльев. Они загнуты вверх, пересекают плечи и почти касаются ключиц. Они выглядят как что-то, что могло бы принадлежать летучей мыши, только гораздо больше и куда более свирепо. Смотря на них, Питер не может не вспомнить старинные гравюры с дьяволами и демонами. Стайлз двигает лопатками так, что крылья дрожат и вздрагивают, будто готовы раскрыться. Они идеально расположены, чтобы соответствовать определённым мышечным группам. Зрелище завораживает и пугает. Лора даже немного отступает, одновременно ужасаясь и восхищаясь. — Эти — особенные, — говорит Стайлз детям, — и причина, по которой я их набил, не то, о чём я люблю говорить. Может быть, спросите через пару лет? Прежде чем они успевают начать хмуриться, он ловко убеждает их пойти поплавать снова, оставляя взрослых с дремлющим малышом. Стайлз провожает их взглядом, снова машинально двигая плечами. — Причина не подходит для детей или это что-то личное? — спрашивает Питер, прежде чем успевает себя остановить. Любопытство делает его глупым. Стайлз улыбается и похлопывает по крыльям через плечо — И то, и другое. Хочешь узнать про лук и стрелу вместо этого? Они отличаются от остальных. Парень постукивает по татуировке и смеётся. — Это потому, что её не делала Эрика. Все остальные набила она, но эту я сделал, когда мне было семнадцать, в Бикон Хиллс. У Элли на бедре есть такая же. Вязальные спицы. — Чувствую, за этим стоит история. Откинувшись на спинку шезлонга, Стайлз стягивает свои солнечные очки и пожимает плечами. — Элли потеряла мать, свою любимую тётю и жуткого дедушку в автокатастрофе, когда ей было семнадцать. Она немного потеряла связь с реальностью, и Скотт — они тогда ещё встречались — отчаялся и скинул её на меня, потому что я тоже пережил такое. Думаю, он думал, что я смогу помочь. Так и появился Клуб Мёртвых Родителей, если ты вдруг задавался вопросом. + Рассказывать эту историю странно. Все, кто знает Стайлза, кто хоть раз видел его татуировки, уже знают её. Объяснять это Питеру неловко, потому что за словами скрывается гораздо больше. Эллисон не просто «потеряла связь с реальностью». Она буквально сошла с ума. А когда девушка с боевой подготовкой, умением обращаться с оружием дальнего действия и отцом-торговцем оружием сходит с ума, это становится опасным. Она не заботилась о том, кто пострадает в её стремлении к чему-то похожему на справедливость. Но от кого требовать справедливости, если твой дед умер от сердечного приступа за рулём и убил три четверти твоей семьи одним махом? Обвинять было некого, поэтому Элли обвиняла всех. — Так мы и подружились, — говорит Стайлз. До этого она была девушкой Скотта, а он — другом Скотта, и никакой реальной связи между ними не было. Только дистанция. Для того чтобы они стали близкими, понадобилось, чтобы она опустилась до уровня Стайлза — стала такой же злой, беспомощной и полной ярости, как он. Теперь они настоящие друзья. Стайлз немного жалеет, что их дружба возникла через такую боль, но сейчас он едва помнит, каково это — жить без Эллисон Арджент в своей жизни. — Этот год был самым худшим, — говорит он Питеру. — Через несколько месяцев после аварии моего отца подстрелили при исполнении. Я... — он понимает, что придётся много объяснить. И это тоже. Такое странное чувство. — После смерти мамы папа на несколько лет словно исчез. Он слишком много пил, ночевал на работе, приходил домой раз в несколько дней и не мог смотреть на сына, который унаследовал её глаза, её вязальные спицы и улыбку. Мальчика, который ждал в пустом доме, пока хоть один из родителей вернётся. (Его мама умерла с лезвием в руке, а отец стал призраком. Стайлз осиротел за один день.) Пока Джон Стилински выбрался из своей скорби, прошло несколько лет, и Стайлз научился заботиться о себе сам. Он научился готовить, убирать, стирать, гладить форму и чистить ковры, делать уроки с помощью гугла и покупать себе одежду. Научился, что бывает, если добавить отбеливатель к тёмному белью, как отключить пожарную сигнализацию на кухне, где лежит стремянка и как резать лук, не плача. Он научился подделывать подписи и изучил автобусные маршруты, чтобы привозить еду отцу. Он умел отличать спелый помидор от гнилого, чистить пылесос, находить инструменты в подвале для починки велосипеда. Он научился улыбаться и принимать лекарства в одиночку, вовремя приходить в школу и убеждать всех, что с ним всё в порядке. Так и было. Посмотрите на него, он улыбается, конечно же, он в порядке. Он никогда не спрашивал, что заставило отца поднять глаза от дна своего стакана несколько лет спустя, что заставило его оглядеться вокруг и сбавить градус алкоголя. Ему было десять лет, и он стал взрослым во всех смыслах этого слова, и хотя он все еще скучал по отцу, он больше не нуждался в нем. Он был слишком взрослым для сказок на ночь и походов в парк, а со всем остальным он мог прекрасно справляться и сам. — К тому времени, когда он поправился, мы стали больше похожи на соседей по комнате, которые иногда встречались у холодильника. А потом его подстрелили, и я просто слетел с катушек. Он уже исчезал на годы и теперь собирался умереть по моей вине? Ни за что, блядь. Он наклоняет голову набок, чтобы взглянуть на Питера, сидящего в кресле с раздвинутыми ногами. Между ними, всё ещё спящая, уютно устроилась Кора. Эти синие глаза буквально сверлят его взглядом. Стайлз улыбается. Питер отвечает ему ухмылкой, насмешливой и понимающей, словно он всё понял, хотя на самом деле никто никогда не понимает до конца. Все друзья Стайлза считают, что он должен быть куда злее на своего отца, чем сейчас. Но тот ужасный год был почти десять лет назад, и злость на детство ничего не изменит, верно? — Я натворил кучу тупого дерьма. И… знаешь, большинство подростков в семнадцать лет говорят, что делали глупости, но это такие мелочи. Типа пробраться ночью в школьный бассейн. Это вызывает у Питера тихий, насмешливый смешок. — Но у меня IQ 145, я вырос в окружении сотрудников правоохранительных органов и, по словам моих друзей, совершенно лишён инстинкта самосохранения. Я всегда был злым ребёнком, как-то сказал он Лидии в разгар всего этого, с голосом, полным сарказма. Ты как лесной пожар, Стайлз, ответила она сухо, печально и абсолютно честно. — Когда я говорю, что делал глупости, я имею в виду, что чуть не облажался настолько, что мог бы оказаться в тюрьме. А Эллисон вытащила меня. — Услуга за услугу? Он пожимает плечами. — Наверное. Татуировки были её идеей. Она сказала, что это должно напоминать нам, что мы не одни. Ей тогда уже было восемнадцать, а я уговорил отца подписать разрешение. Шериф пытался возражать, но Стайлз просто откровенно заявил, что подделает подпись, если не получит настоящую. На тот момент плечо у отца всё ещё болело, а сам Стайлз был настоящей развалиной — острозубой, злой и на грани. Чёрт, как же он был зол. — И это практически все, что можно сказать по этому поводу — Он и так уже сказал слишком много. Питер задумчиво, тихо хмыкает, а затем делает предположение: — Крылья как-то связаны с этим, верно? Умный, умный человек. Стайлз опускает очки, закрывает глаза, вдыхая запах эскимо, хлора, солнечного света и ребёнка. — Иногда, — отвечает он почти шёпотом, так тихо, что шум бассейна почти заглушает его, — лучший способ избавиться от своих демонов — это просто выпустить их через парадную дверь. — Или пропустить их через свою кожу? Он позволяет своим губам изогнуться в слабой улыбке. — Умный человек. +