Hook, Yarn, Sinker

+ После того как Эрика разрушила его волшебно счастливый понедельник здравым смыслом и своими гормонами беременности, Стайлз проводит вторник в состоянии уныния. И среду тоже, потому что он взрослый мужик и делает, что хочет. На самом деле, он повторяет это так часто, что у него появляется желание пересмотреть фильмы о Локи из киновселенной "Marvel". В итоге он врывается в вечер Скотта и Киры с кучей DVD и горой вредной еды. Они уютно усаживаются на диване и не осуждают его, хотя он знает, что они прекрасно понимают, почему он в таком настроении. Проклятие тому, кто изобрел групповые чаты. И ладно, в основном это только Кира не осуждает, но она регулярно осаживает Скотта довольно внушительными взглядами, что впечатляет, учитывая, что большую часть времени она просто ходячая Диснеевская принцесса. Ну да ладно. Стайлз смотрит, как Локи получает по заслугам, но при этом остаётся невероятно дерзким. К концу фильма "Мстители" он решает, что ему нужно что-то решать и перестать прятать голову в песок. Если не из-за себя, то хотя бы потому, что Эллисон пригрозила надрать ему задницу, если он не прекратит быть нытиком. Он возвращается домой. Бросает свои вещи у двери, растрепывает волосы Элли на ходу, уклоняется от ответной подушки и пробирается в свою комнату. Там он садится на кровать, какое-то время тупо смотрит в стены, а затем достает телефон. Листает список контактов. Думает, с кем бы обсудить свои мысли. Не находит подходящего кандидата, потому что все, кого он знает, — это упрямые, настойчивые засранцы. Именно поэтому он их и любит, в большинстве случаев, но сейчас ему нужен кто-то беспристрастный. В итоге остается только один вариант. «Ты ещё не спишь?» Да, он решает написать со своими проблемами, едва знакомому человеку. Ещё нет и десяти вечера, но маленькие дети, всё такое. Через десять минут приходит ответ. «Не сплю.» Лаконичный ублюдок. «Можно позвонить?» Мысль о разговоре с Питером по телефону кажется странной, потому что раньше они этого не делали. Они разговаривали лицом к лицу, переписывались, но звонок – это совсем другое дело. Обычно Стайлз ненавидит говорить по телефону, потому что не может фильтровать свои слова, как в тексте, и не видит реакцию собеседника, чтобы вовремя среагировать. Но. Надо. И угрозы Элли игнорировать нельзя. Вместо ответа телефон звонит. — Привет, — отвечает Стайлз, потому что он идиот. — Здравствуй, Стайлз, — голос Питера звучит так чертовски привлекательно. Проклятие этому человеку. Проклятие тому богу, который решил столкнуть их пути. — Ты хотел поговорить? Ах да, цель звонка. Господи, убейте его прямо сейчас. — Я… Мне нужно выговориться, а мои друзья слишком осуждающие, настойчивые и считают, что это их дело. Или, по крайней мере, думают, что это их дело. И это грустный факт моей жизни, что я не знаю никого, кто не лезет в мои дела. Кроме тебя. Вроде. Ты можешь послать меня, если хочешь. Я не обижусь, у тебя и так достаточно забот. Следует осторожная тишина, настолько долгая, что Стайлз всерьез начинает задумываться, не бросить ли трубку и сделать вид, что этого разговора никогда не было. Но затем Питер тянет: — Учитывая всё, что ты сделал для меня и детей, практически незнакомых тебе людей, меньшее, что я могу сделать для тебя — это выслушать. — Я ничего такого не сделал, — возражает Стайлз, затем продолжает, не давая Питеру ответить: — Ты точно уверен? — Вполне. Ну ладно тогда. — Так вот… Это касается магазина. Точнее, моей мамы и того, что я немного странный, а мои друзья – настырные ублюдки. Думаю, нужно дать тебе немного контекста. Слышится шорох ткани, как будто Питер устраивается поудобнее, и Стайлз задается вопросом, уже ли тот в постели, выглядит ли он так же сонно, как в субботний вечер, как выглядит его спальня, что дети делали сегодня. — Это было бы уместно, — отвечает Питер. Дыши, Стайлз. — Ты, возможно, заметил, что у меня есть некоторый опыт потери родителя. — Клуб Мёртвых Родителей. Я сделал пару выводов, да, — отвечает Питер. Если бы Стайлз нашёл способ упаковать сарказм Питера в бутылки, они бы могли осушать им болота. — Верно. Моя мама заболела, когда я был маленьким. Фронтотемпоральная деменция. Это… Это отвратительно. Болезнь, которая вытаскивает тебя из собственного сознания и заменяет кем-то другим. Моя мама стала агрессивной, параноидальной и… И угрожала убить себя, если её "отпрыск-исчадие ада" приблизится к ней, потому что была уверена, что он подменыш, присланный, чтобы убить её во сне. — Она долго была в плохом состоянии, прежде чем… …прежде чем ей всё-таки удалось покончить с собой. Никто так и не узнает, был ли это очередной приступ или она сделала это осознанно. — …прежде чем умерла. Я унаследовал её увлечение рукоделием. Когда мне поставили диагноз СДВГ, она научила меня вязать крючком, чтобы занять руки. Это никогда не помогало мне сосредотачиваться, но это было наше общее дело. Она вязала спицами — это было её способом справляться с тревогой, — а я ковырялся с крючком и пряжей. И она была счастлива. Даже когда она заболела, рукоделие оставалось одной из немногих вещей, которые приносили ей радость. Поэтому я придумал для неё мечту. Для нас обоих. Мечту, где есть бесконечный запас пряжи, любые инструменты для рукоделия, мягкие кресла, пледы, чай и какао. Где можно связать себе шарф такой длинны, чтобы можно было бы замотаться им, как мумия. Стайлз делает глубокий вдох. Ему нужно больше кислорода, но ещё он старается не разрыдаться. Он не привык говорить о матери. На самом деле, он вообще никому не рассказывает. Только своей подушке, ночью, в темноте, потому что его мать либо убила себя, чтобы избавиться от него, либо сделала это, чтобы защитить его от того, кем она становилась. И в любом случае, это невыносимо. — "Yarnsome", — говорит Питер в паузе, и Стайлз обожает этого умного, гениального человека. — Да. У неё был фонд для колледжа, которым она никогда не воспользовалась, потому что не захотела учиться. Я унаследовал его. Использовал свои деньги, чтобы получить степень по бизнесу, а её деньги — чтобы открыть магазин. — Ты открыл его в её честь, — заключает Питер. Ах да, Стайлз уже писал ему об этом в сообщении, не так ли? Тьфу. Эмоции. Спасите! — Ага. Похоже, с тех пор магазин стал довольно популярным. Питер задумчиво гудит. — Когда Дерек впервые проявил интерес, я загуглил магазины пряжи. В радиусе пятидесяти миль твой магазин оказался с самыми положительными отзывами. — Правда? Круто. Ну, в общем. Теперь у меня куда больше клиентов, чем раньше. Из маленького магазинчика на углу, который был больше мемориалом, он превратился в место паломничества для тех, кто обожает пряжу. И мои друзья считают, что мне нужно нанять помощников. Но я как-то не хочу. — У тебя же есть кто-то на выходные, верно? — Ну... Мэгги, да. Но она... Мы познакомились на вязальном кружке, где я продержался секунд пять, ладно? Там были только заносчивые домохозяйки, которые любили жаловаться на своих мужей, а Мэгги это ненавидела так же, как и я. Так что мы с ней как-то сблизились. Ещё её мама умерла от рака несколько лет назад, так что она понимает. Нанять её было нормально. И ещё плюс в том, что я просто умирал от усталости, работая семь дней в неделю. — А нанять ещё кого-то — это ненормально? — Ну... нет? — звучит глупо, когда он так это произносит. Питер издаёт задумчивый звук, а потом внезапно говорит: — Подожди. Ставит телефон, и Стайлз слышит отдалённые голоса. Это, кажется, Дерек или Лора, кому-то что-то понадобилось. Питер возвращается через пять минут. — Дерек захотел пить, извиняюсь. — Ничего страшного. — Расскажи мне почему. — Почему что? — Почему ты не хочешь никого нанимать. Обоснуй. Ну конечно. Днём, когда он не играет роль классного дяди, Питер — юрист. — Зачем? — подозрительно спрашивает Стайлз. — Чтобы я мог либо опровергнуть твои аргументы, либо согласиться с ними, и тогда ты придёшь к какому-то выводу. — Фу, ты используешь логику, — он делает звук рвоты. Питер смеётся. — Продолжай. — А что, если я кого-то найму, а он не будет относиться к этому серьёзно? Или придёт только ради денег, а не ради любви к ремеслу? — Тогда ты уволишь его и найдёшь того, кто тебе больше подходит. — А если они захотят что-то поменять? — Ты скажешь нет. Ты же начальник. — А если... — Ого. Найти рациональные причины, чтобы не нанимать никого, оказывается довольно сложно. Похоже, Питер тоже это замечает, потому что перебивает: — Хочешь знать, что я думаю? — Собственно, поэтому я и позвонил, чувак. — Не называй меня чуваком. Думаю, "Yarnsome" — это твой способ удержаться за воспоминания о матери. Ну, очевидно. — И ты боишься, что, пустив кого-то ещё в эти воспоминания, ты их уменьшишь. Сделаешь менее важными. Заставишь себя забыть и двигаться дальше. Стайлз молчит. — Однако, как недавно кто-то сказал моей племяннице, горе — это как кратер в груди. Стайлз морщится. — Она тебе рассказала об этом, да? — Очевидно, — невозмутимо отвечает Питер, а затем добавляет: — Я три месяца возил её и Дерека от одного терапевта к другому, пока они просто не отказались ходить. И ни один из этих профессионалов так и не смог объяснить горе так, чтобы они поняли. А ты смог. Достаточно красноречиво, чтобы Лора могла объяснить это Дереку, и он тоже понял. Стайлз… совершенно не знает, как на это реагировать. Кроме как покраснеть до ушей и порадоваться, что разговор идёт по телефону. В темноте. Хотя вполне возможно, что Эллисон видит, как он светится через закрытую дверь. — Горе — это как кратер, — продолжает Питер, этот мерзавец. — А позволить кому-то работать в магазине — это дать этому кратеру зарости, превратиться во что-то новое. А ты этого не хочешь. Ты хочешь, чтобы он оставался пустым и бесплодным. Почему, Стайлз? Он звучит настолько снисходительно, что Стайлзу хочется врезать ему по лицу, но в то же время на языке почти срывается фраза: «Потому что я это заслужил». Почти. Он заслуживает этот кратер в груди, потому что его мама покончила с собой. Ради него. Из-за него. Она умерла, и это его вина, и так было двадцать чёртовых лет. — Фронтотемпоральная деменция не убивает, — выпаливает он вместо этого, что почти так же плохо, но всё-таки не совсем. — Не убивает? Нет. — Она покончила с собой. — И как классический единственный ребёнок, ты думаешь, что это из-за тебя, не так ли? — Да пошёл ты, — резко отвечает он, злой и обороняющийся, чувствуя себя глупым подростком. А через секунду он морщится, потому что Питер сейчас просто бросит трубку и больше никогда с ним не заговорит. Чёрт. — Я перегнул, — говорит Питер вместо этого, звуча искренне. — Прости, Стайлз. — Пауза. — Но ты задумывался о том, чего твоя мама хотела бы для тебя? Для магазина? Стала бы она возражать против твоего успеха или того, что у тебя появится больше свободного времени? Он… Питер переключает тему почти так же быстро, как сам Стайлз. Единственный человек, кого он знает с таким же навыком, — это Лидия. — Нет, — признаётся он, потому что знает: мама не была бы против. И он знает, что он смешон. И он знает, что Эрика права. И пошли все они нахуй. Все. — Ты можешь не торопиться. Найти подходящего человека. Присмотреться. Привыкнуть к этой идее. — Хватит. Прекрати логичить меня. — Это не слово. — Ещё как слово. Логичить. Я его сказал. Значит, слово. — Дерек закончил шарф, — парирует Питер, явно сдаваясь. — Правда? Здорово. — Да. К моему бесконечному облегчению, он подарил его Лоре, а не мне. Стайлз фыркает от смеха. — У тебя уже были кошмарные видения, как сочетать свои дизайнерские костюмы с жёлто-зелёно-сине-фиолетовым шарфом, да? — спрашивает он, потому что не сомневается, что Питер бы носил этот кошмар. Ненавидел бы, но носил. Наверное, до тех пор, пока он не развалился бы. Тот издаёт недовольный звук. — Возможно, цветовая гамма должна была стать моей первой подсказкой. — О? — Это любимые цвета Лоры. И она просила передать, что хочет заколку с пчёлкой, потому что картинка из вышивки почти готова. — Серьёзно? Это круто! — Она не похожа на картинку. — Неважно. Она её закончила! Питер тяжело вздыхает. — И пожалуйста, не чувствуй себя обязанным ей потакать. Она ведет себя грубо. — Она милашка. Следующий вздох Питера явно говорит, что он всё прекрасно понимает, просто пытается отрицать это, потому что, если сдастся, ему придётся вычеркнуть слово «нет» из своего словаря, уволиться и жить на поводу у своих детей. — Признайся, — требует Стайлз. — Твои дети потрясающие. Пауза становится неожиданно неловкой. — Они не мои. Оу. Оу. — Слишком рано? — спрашивает Стайлз, пытаясь разрядить что-то очень, очень мрачное. Питер берёт паузу, а затем признаётся: — Боюсь, что да. Отлично сработано, Стилински. — Извини. И… спасибо, что выслушал мой поток сознания. Я знаю, что отнял твоё драгоценное время. Питер коротко смеётся. — Не совсем. Кора попытается сбежать из кроватки минут через тридцать. Я обычно жду первую попытку, прежде чем идти спать. — И что она делает? — Вылезает из кроватки и случайно врезается в стены. Я жду с замиранием сердца, когда она наконец научится тормозить. — Ты будешь скучать по её суицидальным забегам. — Потому что это безумно мило, и Стайлз хочет это записать на видео. — Именно. Но они не дают мне спать ночами, так что на данный момент я просто хочу, чтобы она научилась спать всю ночь напролёт. — Справедливо. — Спокойной ночи, Стайлз. — Спокойной ночи, Питер. И ещё раз спасибо. — Всегда пожалуйста. Гудки. +