Hook, Yarn, Sinker

+ На полках в гостиной у Питера можно найти не меньше семи разных изданий "Франкенштейна". Самое старое из них датируется 1848 годом и представляет собой издание Bentley’s Standard Novel. Стайлз уставился на них. Он отворачивает голову, а потом возвращает её в то же положение. Нет, книги все еще там. — Я хочу жениться на этой книге, — заявляет он. Потому что так и есть. Он готов поклясться любить и беречь ее всю жизнь. Питер останавливается рядом с ним, держа бокал в руке. — На какой именно? Стайлз указывает, но не касается. — На вот этой. Это же очевидно. Я так понимаю, ты действительно любишь "Франкенштейна"? — Меня трогает его послание. Несколько лет назад я почти заполучил экземпляр первого издания из трех томов. Стайлз протяжно стонет. — Чувак, оно должно быть стоит целое состояние. — Именно. Поэтому я довольствуюсь Bentley’s. Ты любишь читать? — Ты издеваешься? У нас с Элли вместо стен в гостиной сплошные книжные полки. И там книги, кажется, на пяти разных языках. Брови Питера приподнимаются. — Впечатляет, — говорит он, и Стайлз ощущает то самое приятное чувство, когда люди понимают, что в "парне с пряжей" есть и интеллект, и IQ, превышающий тройную цифру. Это не злорадство, ну может быть немного, да, и что такого? — Ну, в основном это заслуга Элли. Она говорит на французском и греческом, кроме английского. Мой польский терпимый, а в школе мы оба изучали испанский. Со временем накапливается. А ты, мистер адвокат? — Испанский и немного русский. Языки никогда не были моей страстью. Он колеблется на мгновение, затем жестом приглашает Стайлза к куче нераспакованных коробок. Переставляет их, чтобы добраться до одной определенной, и открывает ее. — Если ты любишь классику, это может тебя заинтересовать. Вся коробка наполнена книгами, которые старше их обоих вместе взятых. Стайлз осторожно ставит свой напиток на стол и начинает рыться. Очень, очень осторожно. У некоторых книг потемнели обложки, другие пострадали от воды. Если бы он был вынужден угадывать, то сказал бы, что все они были бережно подобраны в букинистических магазинах по одной. Там множество копий одних и тех же книг, и не похоже, что у Питера есть какая-то система в выборе изданий. — Ты просто покупаешь любую копию книги, которая тебе нравится? Питер, сидящий на диване с хитрой улыбкой и лукавым выражением лица наблюдает, как Стайлз фанатеет от его книг. — В какой-то степени. Это началось в колледже, когда я хотел владеть первыми изданиями, но не мог себе этого позволить. Теперь это просто привычка. Стайлз, держащий в одной руке дешевое издание "Дракулы" с ужасным рисунком восьмидесятых на обложке, а в другой — издание 1912 года, считает это невероятно очаровательным. — Ты знал, что слово "вампир" впервые появляется только ближе к концу книги? — вдруг спрашивает он, осторожно возвращая обе книги на место. — Знал. Какая твоя любимая книга, Стайлз? Коварный вопрос. Может, не для большинства, но точно для Стайлза и, как он думает, для Питера тоже. Книги многое говорят о человеке. — У тебя это "Франкенштейн", да? — Почему ты так думаешь? — Питер играет в адвоката дьявола. — Она на полке. Большинство твоих старых книг не там, думаю, из-за детей. Но эту ты распаковал. И поставил прямо у телевизора, чтобы видеть её каждый день. Питер кивает. — Верно. Теперь, какая всё же твоя любимая? Отрываясь от коробки, Стайлз идет к дальнему краю дивана, садится, поджав одну ногу, и нервно покусывает пирсинг на губе. — Я из тех суперраздражающих людей, у которых новая любимая книга каждые пять минут. Но в целом мне больше нравится современное. Постмодернисты, научная фантастика. В общем, странное. — Например? — Воннегут. Набоков. Да, знаю, старые, мертвые, белые мужики. Энн Карсон. Хэл Дункан. И не осуждай, но мне нравится Сюзанна Коллинз. "Голодные игры" были гениальными, пока Китнисс не превратилась в простую марионетку, и все, что она сделала в первых двух книгах, не обесценилось. Питер усмехается, но не возражает. Он откидывает голову назад, слегка сутулясь, и смотрит в потолок. — Ты бы обожал кабинет моей сестры. Она читала всё, от легкой фэнтези до юридических текстов. Я дразнил её за отсутствие вкуса. И вот Питер снова это делает. Каждый раз, когда Стайлз почти отдаляется, старается вести себя как просто знакомый, Питер говорит что-то личное, тяжелое, и он снова оказывается втянут. — Твоя сестра... Мать детей, верно? — Да. — Какой она была? Если хочешь рассказать. Ты не обязан. Питер фыркает, поворачивает голову и сверлит Стайлза взглядом. — Какая она есть. Технически. Она не умерла. — Что? Но дети... — Она в коме, — объясняет Питер, голос холодный, отстраненный. — Врачи не ожидают, что она когда-нибудь очнется. Ох. Ох, черт. — Как… как дети с этим справляются? Вздох. — Никак. Сначала они проводили в больнице каждую секунду, отказываясь уходить. В итоге я переехал с ними сюда. Хотел перевезти их в Бейкон-Хиллз, но решил, что им нужно расстояние. Теперь... мы не говорим о Талии. И я понятия не имею, что делать. Они не понимают концепции отключения аппаратов. Если я сделаю это, всё, что они будут знать, это то, что я убил их мать. Он звучит таким беспомощным, уставшим и подавленным, что Стайлз сглатывает сотню пустых обещаний и вместо этого выбирает отвлечь его. Простую, легкую тему, потому что его друзья убедили себя, что он всегда знает, что сказать, но это чушь. — Чувак, ты из Бейкон-Хиллз? Питер благодарно переключается. — Да. Ты знаешь про него? И разговор уходит в безопасное русло. — Я вырос там. Скотт, Элли и почти все остальные тоже, кроме Киры. Лидия, Элли и я поступили в колледж здесь, и остальные просто увязались за нами. А мой отец всё ещё там. До прошлого года он был шерифом. — Шериф Стилиски. Конечно. Я его помню. — О, правда? Звучит так, будто за этим есть история. — Стайлз ухмыляется, закручивает язык за пирсингом и поднимает брови, довольный, что смена темы сработала. Он уверен, что этот парень и так слишком много времени проводит, предаваясь раздумьям о своём положении. Стайлз не собирается усугублять это. Но факт, что они оба из одного спального маленького городка, оказался отличным отвлечением. И каким-то странным. Каковы шансы, что в таком студенческом городке, куда люди приезжают со всех концов и редко задерживаются надолго, встретится кто-то с таким же происхождением? Может, в старом добром Бейкон Хиллз действительно есть что-то в воде, что заставляет местных узнавать друг друга, где бы они ни были. Это могло бы объяснить, почему Стайлз так без ума от Хейлов. Питер выпрямляется, чтобы дотянуться до бокала и сделать глоток. — Возможно. Я был диким подростком. Это информативно. — Ты же знаешь, я позвоню отцу и спрошу, если ты мне не расскажешь, да? — Ему вообще можно рассказывать тебе такие вещи? — Ещё как. У меня полно компромата на него. Он знает, что лучше не отказывать мне в том, чего я хочу. — Разве обычно не наоборот с родителями? Разве это не они хранят истории? Стайлз хихикает. — О, у него их достаточно. Просто я родился без капли стыда. Так что применение этих историй бесполезно. Питер смеётся. — Это кажется проблемой. — Немного. — Я напился и попытался проникнуть в бассейн школы. Вот как. — И всё? Я сделал это, когда мне было четырнадцать. Скукотища. — Возможно. Расскажи мне о своих друзьях. — Плавная смена темы, мистер Хейл Питер закатывает глаза. — Почти такая же плавная, как твоя до этого. Туше. + Пока он слушает, как Стайлз превозносит достоинства своего круга друзей, Питер злобно смотрит на свой бокал вина и размышляет: это у него алкогольная толерантность упала в последнее время или сам Стайлз действует как наркотик? Потому что он точно не собирался признаваться в одном из своих самых мрачных и тяжёлых секретов. Талия — это открытая рана для всех в этом доме. Живая, но словно мёртвая, она — то, что не может зажить, не может исцелиться. Для детей их мать была бы полезнее мёртвой, чем такой, какая она есть сейчас. Хотя бы тогда они могли бы оплакать её. Хотя бы тогда они могли бы отпустить. Но Питер уже стоял у могилы Пола, с Лорой и Дереком, вцепившимися в него как в спасательный круг. Мысль о том, чтобы попросить врачей отключить аппараты жизнеобеспечения Талии, стать причиной ещё одних похорон, выворачивает ему желудок. И, конечно, всегда остаётся отчаянная надежда, что Талия сможет победить шансы и очнуться. Это бы ничего не исправило. Её травмы слишком серьёзны, чтобы всё могло стать как прежде, и никто не может сказать, насколько сильное повреждение мозга она получила из-за нехватки кислорода. Но она была бы здесь. Живая. Что-то большее, чем безжизненное тело, за которое могут цепляться её дети. Эта дилемма не даёт Питеру спать уже шесть месяцев, но он ни разу, ни разу не говорил об этом. Ни Кали, ни Эннису, ни немногим друзьям, которые остались с ним, после всего случившегося. Но Стайлз, довольный, весело болтает о книгах и писателях, и Питер просто открывает рот, и правда вырывается наружу. Это ненормально. Это совершенно не то, как действует Питер Хейл. Он делает ещё один глоток вина и проверяет себя на признаки головокружения, расслабленных конечностей и горячих щёк. Ничего. Значит, дело в Стайлзе. В Стайлзе с его грязно-счастливыми улыбками, открытыми и щедрыми, болтающем обо всём и ни о чём, простой и понимающий. Принимающий. Он справляется с молчанием Дерека так же, как с потребностью Лоры во внимании и с острым языком Питера. Он не осуждает. Питер не думает, что Стайлз вообще умеет это делать. Стайлз всё ещё говорит о своих друзьях: один из них работает ради получения медали Филдса, другой — татуировщик и скоро станет отцом. Есть ещё один, кто работает в органах опеки, ветеринар, переводчик, графический дизайнер, плотник. Пары, одиночки, гей-друг, куча натуралов, женщины, мужчины, рабочий класс, белые воротнички и всё, что между ними. Стайлз, похоже, неспособен осуждать кого-либо. И Питер, да поможет ему бог, обожает его за это. Он возвращается к рассказу Стайлза, как раз когда тот доходит до кульминации приключения, случившегося с его другом Скоттом в старших классах. — Скотт — это тот, кто встречался с Эллисон? — спрашивает он, пытаясь сделать вид, будто слушал последние пять минут, а не был погружён в свои мысли. Он моргает и осознаёт, что всё это время смотрел на одну из татуировок Стайлза — зелёную нитку, завязанную вокруг правого запястья. Она выполнена так идеально, так хорошо затенена, что он сначала подумал, будто это настоящая пряжа. Её нарисовал его друг-художник? В резком контрасте с ней на сгибе локтя виднеется стилизованный и простой лук с натянутой стрелой, выполненный в серых тонах, там, где закатался рукав его ужасной рубашки. — А? — Ты сказал, что «унаследовал» свою подругу Эллисон от лучшего друга. Когда поправлял меня в предположении, что вы встречались. Это вызывает у него удивлённое моргание. — О, точно. Не переживай, все так думают. Мне нужно попросить её перестать называть меня своей «женушкой» на людях. И да, Скотт встречался с Элли в старшей школе. А потом она встречалась с Айзеком какое-то время, а потом снова со Скоттом, и это было странно, потому что они оба жили у меня. Я вставал по будильнику раньше, чтобы видеть, из чьей комнаты она выходит. Иначе было не разобрать. В какой-то момент, кажется, у них был тройничок, но я так и не смог напоить их достаточно, чтобы они признались. Возможно, нигода не узнаю правды. Потом Скотт стал встречаться с Кирой и съехал, а Элли заняла его комнату, и Айзек вскоре ушёл, так что Элли осталась без парней. Мы с ней превращаемся в старых дев вместе. Питер не понимает, почему. Люди должны наперебой бороться за внимание Стайлза. Несмотря на все его ошибки в суждениях, Питер прекрасно осознаёт, что Стайлз вовсе не так идеален, как казался вначале, — полный причуд и странных привычек. Но если это обычно отталкивает Питера в людях, то всё это, напротив делает этого мужчину только более, а не менее, увлекательным. — И они всё ещё друзья? — Айзек, Скотт и Элли? Да. Если бы статус «бывший кто-то» означал, что нельзя быть друзьями, мы бы все пропали. Эрика встречалась с Айзеком минуту. Я однажды встречался с Лидс. И, кажется, Элли встречалась с Джексоном, бывшим Лидии, какое-то время, давно. Скотт и Лидия точно однажды переспали, когда нам было по шестнадцать. Помогает то, что все достаточно умны, чтобы расставаться до того, как начинается ненависть. И мы все… У нас не так много родственников. Он облизывает губы, заставляя это чёртово кольцо снова ловить свет. — Мы почти все из неполных семей, где было много работы и много алкоголя. У некоторых из нас родители просто не особо заботились о своих детях или вообще были настоящими придурками. Так что мы держимся вместе, понимаешь? Кажется, это действительно так, учитывая, что эта группа друзей переехала через полштата, чтобы оставаться вместе, даже те, кто не поступил в колледж. — По-моему, у вас замечательная семья, — говорит Питер, даже несмотря на то, что это звучит ужасно клишировано и банально. Но выражение лица Стайлза, его сияющая улыбка, того стоит. — Знаешь, я никогда так об этом не думал. Но семья не заканчивается кровью, верно? Как-то Питер, должно быть, выдаёт себя, потому что яркая улыбка превращается в самодовольную ухмылку. — Ты сейчас сделал отсылку, да? — Понятия не имею, о чём ты говоришь. — Ага, конечно. — Полное неверие. — Так ты за Дина или за Сэма? Теперь очередь Питера ухмыляться. Он заботится о том, чтобы продемонстрировать все свои зубы. — Глупый мальчик, — укоряет он. — Конечно, за Кроули. Стайлз фыркает, поперхнувшись колой. — Разумеется, — повторяет он, едва отдышавшись. — Точно. Между ними воцаряется тишина — лёгкая, комфортная, и да, Стайлз определённо как наркотик. Причём, видимо, не только для детей. Дело даже не в том, что Питеру хочется его трахнуть. Он просто хочет продолжать разговаривать с ним, наблюдать, как он взаимодействует с детьми, дарит им маленькие, с любовью сделанные подарки. Заботится о них. Полгода назад у Питера были друзья. Люди, с которыми он ходил куда-нибудь, готовил, иногда посещал какие-то мероприятия. Все они были похожи на него: в свои тридцать с лишним лет они были женаты на своей работе, умные, смертельно опасные и с острыми языками. И все они начали исчезать из его жизни, когда он вернулся домой после выходных с месяцем опоздания и с тремя детьми на руках. Питер не думает, что они делали это намеренно. Пелёнки, слюнявчики и домашние задания были так же далеки от их зоны комфорта, как и от его. Но, в отличие от него, у них была возможность уйти. Он не винит их за то, что они ею воспользовались. Только Кали и Эннис действительно остались рядом. Джулия всё ещё иногда звонит. Но даже они не знают, как вести себя с детьми. А Стайлз просто посмотрел на Питера, затем на детей и даже не замешкался. Поэтому Питеру действительно очень не хочется, чтобы этот вечер закончился. Не хочется, чтобы этот ужин в знак благодарности подошёл к концу и всё завершилось. — Хочешь взять одну из книг почитать, Стайлз? Стайлз удивлённо смотрит на него. — Ты мне позволишь? Это ведь не какие-нибудь дешёвые книги от Penguin. — Я уверен, что ты знаешь, как обращаться с книгами. — Он придаёт словам двусмысленный оттенок, чтобы снова увидеть эту насмешливую улыбку. — Это я умею. — Он оглядывает открытую книгу и полки. — Если ты серьёзно, я бы с удовольствием взял "Дракулу". Мой экземпляр всё ещё у отца дома, а читать на Kindle — это не то же самое. — Ты можешь взять её, — уверяет его Питер. Потому что как только он закончит с книгой, её придётся вернуть. Это жалкий ход, но, вероятно, его дни сложных ухищрений уже позади. А Стайлз, похоже, тот человек, который оценит простой жест больше, чем подарок за триста долларов. + В воскресенье Питер просыпается от шквала сообщений на своём телефоне. Первое из них гласит: «Новая интерпретация "Дракулы". Люси против Минны. Обсудим». Он улыбается всю дорогу до кухни, где Лора и Дерек устраивают бой с мукой, потому что он не проснулся вовремя для блинов, и не перестаёт улыбаться, когда его дорогой племянник попадает ему прямо в лоб. +