silent spring

я существую отдельно от всех своих чувств. я не могу понять, как это получается. я даже не могу понять, кто их испытывает. впрочем, кто этот я в начале каждого из трёх предложений?

Э. Чоран, «признания и проклятия»

      Элисон замирает, следя за каждым движением Саймона. Это кажется ей донельзя странным. То, как он по-хозяйски включает кофемашину, хотя, глядя на его недоумённый взгляд и едва заметное подрагивание пальцев, словно он впервые готовит кофе таким способом, Элис и сама теряется, не зная: подойти и вырвать у него из рук кружку или позволить возиться на кухне самостоятельно? И, конечно, то, что Саймон не говорит ни слова, тоже невероятно странно. Даже несмотря на то, что за всё то недолгое время их работы он только это в основном и делал. Молчал. Но Элисон и не хочется от него ничего слышать. Она рассеянно, перебирая меж холодеющих пальцев сигарету, следует туманным взглядом за тем, как Саймон наконец-то наливает кофе и на пару секунд замирает.       — Без сахара.       Он кивает и, ловко подхватив чашку за ручку, полуоборачивается. Элисон тут же опускает глаза и подкуривает сигарету, делает до боли жадную затяжку — так, словно хочет ею одной сжечь себе все лёгкие. Она запрокидывает голову назад и прикрывает глаза, выдыхает дым — тот пышным облаком вздымается вверх и исчезает в рассеянном свете кухонной лампы. Элис никогда не курила в квартире. Хотела, но не курила. Теперь грязный размазанный пепел, падающий на её чёрные штаны и мягкую обивку кресла, кажется даже правильным. Элисон поджимает губы, стоит Саймону поставить кофе напротив, на стеклянный столик, и не поднимает голову, даже когда он вновь садится на диван и как-то по-странному намекающе вздыхает.       Становится противно. Хочется думать, что сейчас Элис — многострадательная Джиа из одноимённой драмы девяностых , Сюзанна, коротающая свои хмурые деньки в психиатрическом госпитале , или, может быть, француженка Эдит в розовых очках … В общем-то, кто угодно, только не она сама.       Потому что осознавать собственные чувства — мерзость похуже гниющего сердца в грудной клетке.       Оно разлагается и приближает к смерти. Но Элисон не умирает, нет. Хочет. Но одного желания мало. Она умещает сигарету на краях чашки, не заботясь об испорченном кофе, и прячет в тёплых рукавах водолазки почти окоченевшие ладони. Затем поддевает сигарету и, подтянув к подбородку воротник, снова затягивается.       Саймон неодобрительно смотрит на попытки Элис заполнить всю гостиную густым дымом и неопределённо качает головой. Почти незаметно. Хуже его молчания на Элисон давит только то, как он наблюдает. Изучает, словно лабораторную крысу. Элис кажется, словно он что-то ищет в её хаотичных затяжках, бегающем взгляде, в том, как она мнёт сухие губы, как не хочет смотреть в ответ слишком долго. Они только пересекаются глазами, и Элис тут же отворачивается.       Чувство того, что Саймон мысленно осуждает её, давит бетонной плитой.       И то, что он ничего не говорит, только подкрепляет эти догадки.       — Заткнись, — шипит Элис, развязно утопив половину сигареты в кружке.

Идиотка. Он и так молчит.

      Её вот-вот разорвёт на части. Запах горького кофе заставляет поморщиться, и сил на то, чтобы терпеть эту звонкую тишину, у Элисон больше нет. Она с хлёстким матом подрывается с кресла и сносит кружку с кофе со стола рукой. Если бы на месте несчастной посуды оказалось чьё-то лицо, рука Элис определённо бы оставила на нём огромный синяк, а может, и пару зубов выбила. Осколки фарфора разлетаются по короткому ворсу ковра, под диван, некоторые долетают даже до кухонной плитки. Зарывшись дрожащими пальцами в волосы, Элисон вздыхает так тяжело, что начинает кашлять.       И Саймон всё ещё молчит.       — Что с тобой не так?              Только смотрит. Так непонимающе, так…       — Ты что, испугался?       Она не знает, как трактовать его секундный удивлённый взгляд и застывшее тело. Кажется, Элис хватает только на то, чтобы стоять статуей неподвижно и хмурить брови, бегая взглядом по глазам Саймона.       — Окей, не испугался. Тогда какого хера ты молчишь? Зачем ты здесь? Уходи. Уёбывай на базу. Хватит. Не смотри на меня так.        Зачем она приехала на эти чёртовы похороны? Зачем забрала коробку с личными вещами? Зачем согласилась отправиться с Саймоном на базу? Зачем?

Зачем?

      — Зачем что?       Элисон оборачивается. Она не верит ни притихшему, аккуратному тону голоса лейтенанта, ни его странноватому, непривычно туманному взгляду. Её тошнит. Она не должна сидеть сейчас здесь с ним. Она просто обязана закрыться в ванной, наглотаться обезболивающих и всю ночь прорыдать в подушку.        Элисон должна быть одна. Как и всегда.       Она произносит мысли вслух и надеется, что это поможет какой-то их части хотя бы на чуть-чуть выйти за пределы головы, где Элис проваливается в глубокую и тёмную трясину. И она не ждёт ответа от Саймона, который так же словно боится сдвинуться с места, будто один его жест приведёт к колоссальному взрыву.       — Зачем ты здесь?       Элис знает: он не уйдёт. Даже если она сейчас схватит пустую бутылку и разобьёт Саймону об голову, даже если уйдёт в спальню и пробудет там до утра, если выскажет ему всё, что на самом деле о нём думает. Саймон останется. Она чувствует это.       И это липкое-липкое ощущение, которое тянется с момента её последнего выкрика, ползёт по коже, царапает лёгкие. Она даже не понимала, что говорила. Почему я рассказала об этом тебе? Ты — худший человек для моих признаний.       Элисон буравит тяжёлым взглядом его маску. Раздражает, что ему так легко удаётся скрывать свои эмоции. Были ли они вообще у Саймона? Ей внезапно стало стыдно. За слабость, за неумение сдержать переживания. Разве достойна она того положения, которого добилась, если по итогу всё привело к нервному срыву? И Саймон — последний, кто должен был это видеть.       — Почему?       — Ты знаешь ответ.       — Нет. Не знаю.       — Знаешь.       — Убирайся. Тебе не жаль. Для чего ты здесь? Чего ты хочешь? Решил психологом поработать? Не лезь ко мне в душу, Саймон. Тебе она не понравится.       — Она уже мне не нравится. И что с этого? Что ты сделаешь, если останешься одна?       — Тебя это не касается. Если ты меня так презираешь, зачем ты здесь? Ты мне не доверяешь настолько же, насколько и себе.       Саймон на это не отвечает — продолжает сверлить цепким взглядом и, не спрашивая никакого разрешения, закуривает, выудив из нагрудного кармана пачку. Элис возмущённо приоткрывает рот и хмурит брови, но ничего не говорит.       Она проталкивает все возмущения внутрь, прижимает тяжёлым прессом адекватных реакций и объективных рассуждений. Не получается. Не тогда, когда она видит сомнения в глазах Саймона.       — Я тебе доверяю.       И это бьёт похлеще, чем внутренняя горечь, оседающая в горле тягучей лавой. Та обжигает внутренности, бьёт битым стеклом сердце. Осколки жадно впиваются куда-то в лёгкие, и кажется, с каждым движением вонзаются глубже.       — Чушь, блядь. Ты? Ты мне доверяешь? Ты не доверяешь даже Соупу, который на первом месте в списке твоих любимчиков.       — Это не так.       Элисон нечего сказать. Саймон — сложная загадка. Он не поддаётся на провокации, и вывести его из себя практически невозможно. Разговор со стеной принёс бы больше пользы. И ведь он действительно считает, что чем-то ей помогает. Элис так не кажется. Саймон выворачивает её наизнанку, забирается куда-то под рёбра и сжимает горячее сердце, ждёт, пока не раздавит его на мелкие кусочки.       — Я ненавижу тебя. Понял?       — Неправда.       — Тебе-то откуда знать?       — Потому что ты — это я несколько лет назад.       Режет до ожогов третьей степени. Нет, Элисон ощущает, что с неё сняли кожу. Она — голый нерв, дрожащий под чужим проницательным взглядом.       — И, поверь мне, это не ненависть.       — Хорошо. Презрение, неуважение. Называй как хочешь. Ты мне противен. Какого чёрта ты делаешь со мной? Почему я делюсь с тобой тем, что храню в своём сердце полжизни, и всё это время не переживала об этом? Почему?       — В тебе говорит гнев. Ты так не думаешь.       — Окей. Успокаивай себя, если это поможет. Из тебя хреновый начальник, хреновый помощник, даже собутыльник из тебя, Саймон, так себе.       — Потому что я не одобряю твою тягу залить проблемы чёртовым пивом?       — Нет. Потому что ты лучше, чем я, знаешь, как справляться со всем этим дерьмом.       Чувство тревоги, граничащей с полной растерянностью и натуральным аффектом, накрывает с головой. Выйти на балкон и подпалить сигарету дрожащими пальцами, параллельно открывая нараспашку окно, кажется подходящим, но Саймон, идущий следом, — это что-то выбивающееся из общей картины. Он курит спокойно, даже равнодушно, перекидывает одну руку через оконную раму, вторую кладёт в карман штанов, и его взгляд даже мельком не скользит в сторону Элисон, сидящей на стуле в другом углу балкона. Она обхватывает себя руками, подаётся вперёд, упирается локтями в колени, приглаживает волосы и понимает, что одной сигареты недостаточно.       — Хочешь лёгкие забить?       — Кто бы говорил, — возражает она. — Ты-то сигарету изо рта не вынимаешь.       — Я старше. И курю дольше, чем ты.       — Ворчишь как старая кошёлка. Кури молча.       Элисон не знает, что говорить и что делать. Саймон кажется ей чем-то недосягаемым, чем-то за гранью её понимания. Она не может догадаться или хотя бы предположить, о чём он сейчас думает. Только продолжает осматривать очертания его профиля, стоит ему слегка сдвинуть маску к носу. Элисон почему-то не сомневается, что она для Саймона — такая же естественная часть тела, как глаз или левая рука.       И это непонимание, разлагающееся в её мыслях ещё с их первой встречи, больно бьёт под дых.       — Сними маску.       Элисон просит далеко не о том, чтобы Саймон стянул чёртову балаклаву и показал своё лицо.       Нет. Точно не об этом.       — Нет.       — Почему?       — Потому что ты не снимаешь. Думаешь, будто я знаю о тебе больше, чем ты обо мне?       — Будто ты хочешь узнать больше того, что тебе уже известно.       Саймон ничего не говорит. И Элис благодарна за это, ведь любой ответ на её слова — заранее проигрышный. Саймону плевать. Ему должно быть плевать.       И то, что он спешно перехватывает ладонь Элисон, когда она склоняет голову, почти засыпая, во избежание падения её сигареты на пол, ничего не значит. То, что он не даёт ей, свалившись со стула, упасть, подхватив за плечи, — тоже ни о чём не говорит.       Даже то, что Саймон с особой неохотой относит Элис в её кровать и уходит не сразу, убедившись, что она точно спит, не имеет смысла.       Ничего не имеет смысла, ведь Элисон хочется, чтобы это было именно так.

▲△▲△▲△▲△▲

      В ответ на истошный кашель прилетает тяжеленный взгляд Гоуста, вышедшего из кофейни. Элисон смотрит на него так же недовольно — даже ещё хуже — и кивает в благодарность за протянутый кофе. Ей хреново так, что Райли молчит уже как полчаса. Молча разбудил её, молча забрал свою машину, молча сходил за кофе. Даже денег не попросил. Благодетель хренов.       Элис чувствует себя отвратительно. Ведь на часах шесть утра, а на базе их ждут к восьми, и страшно подумать, с какой скоростью лейтенант собирается туда добраться. Мысленно Элисон надеется, что они наконец-то врежутся в столб и её не будет тошнить каждые пять минут. Она ёжится под взглядом тёмных глаз и, сильнее укутавшись в кашемировый шарф, сжимает стаканчик с кофе в ладонях почти до вмятин. Лишь бы Гоуст ничего не сказал.       Под ботинками хрустят сухие листья и плещется дождливая вода в лужах. Элисон прячет руки в карманах пальто и намеренно слегка отстаёт от Гоуста, как-то слишком спешащего на парковку. Наверняка таким образом даёт ей понять, что стоит поторопиться. Видеть Прайса в хреновом расположении духа хочется меньше всего. Да и сам лейтенант явно был не в настроении, раз ни в чём не упрекнул её за последние часы.       При свете дня Элисон наконец-то может получше разглядеть машину Райли. Она с интересом оглядывается, размышляя, какое авто выбрал лейтенант для себя. Но машина, к которой подходит Гоуст, заставляет её чуть ли не пролить на одежду остатки кофе.       — Твоя? — совсем глупо интересуется Элис, не решаясь подойти ближе. Лейтенант смиряет её скептичным взглядом и садится на водительское сиденье. — Жокей чёртов…       Салон пропитан едва уловимым запахом свежей пихты и чем-то терпким, шоколадно-землистым. Элисон сперва недоумённо хмурится, но замечает подвешенную на зеркале заднего вида картонную фигурку в виде ёлки — виновника хвойного аромата. Пока Гоуст молча прогревает машину, она замечает и то, что стёкла — и боковые, и лобовое, — начищены практически до блеска, а коврики под сиденьями выглядят как новые, и мысленно подмечает, что владелец автомобиля — тот ещё педант. Не видно даже мелкого мусора в подстаканниках и на передней панели. Элис проталкивает куда подальше своё смущение и слегка стягивает с плеч пальто, стоит Гоусту включить нагреватель. Поправив воротник приятно обтягивающей тело водолазки, она встречает мимолётный взгляд лейтенанта и отводит глаза, желая как можно скорее оказаться на базе.

▲△▲△▲△▲△▲

      В Херефорде шумно. Мелкий дождик стучит по окнам автомобиля, ветви деревьев качает в стороны морозный ветер. Элисон выскальзывает из салона, как только Гоуст паркует машину, и, без слов забрав свою сумку с заднего сиденья, спешно направляется в сторону корпуса, на ходу обернув шарф вокруг шеи. Она чуть не сталкивается с пробегающим мимо солдатом, несущим в обеих руках деревянный ящик, и тот, не обернувшись, торопливо продолжает идти к оружейному складу. Элис хмурит брови и подмечает, что на базе к чему-то, судя по всему, явно готовятся.       В коридорах народу не меньше. Едва протискиваясь сквозь толпу, Элисон замечает до боли знакомые рыжие волосы, затем — их угрюмую обладательницу. Ева, держа в одной руке какие-то документы, активно беседует с Чарльзом. И вот тут-то сердце Элисон делает кульбит куда-то в желудок, заставляя её опустить руку и отступить, в спешке ища обходной путь к своей комнате.       Душ Элис откладывает на потом, второпях причёсывает волосы в ванной и умывает лицо прохладной водой, надеясь избавиться от дикого похмелья и последствий короткого сна. Получается из рук вон плохо, но и оправдываться перед кем-либо за свой ужасный внешний вид она не намерена. Не сегодня.       Хлопок двери вынуждает слегка вздрогнуть, и Элис опасливо выглядывает из ванны, но облегчённо выдыхает, когда на пороге оказывается Ева и округляет глаза.       — Элис! Чёрт, хочешь, чтобы за тобой отправили отряд разведки? Где твой телефон?       — В лондонской канализации, — отмахивается Элисон, зайдя в спальню и принимаясь наспех натягивать свою форму. — Что-то случилось? Везде суета.       — Прайс собирает всех. Что-то о деле Гилберт.       — Военная полиция прислала данные?       — Возможно.       Они обе идут по холлу быстро, проскальзывая между снующих туда-сюда солдат, и как только Ева, идущая впереди, почти подходит к двери переговорной, та открывается, чуть не сбив её с ног. Хьюз инстинктивно выставляет вперёд руки, и те упираются в грудь Соупа, чьё лицо моментально искажается замешательством.       — Лэсси!       — Свали на хер с дороги, Мактавиш.       Отпихнув его в сторону, Ева заходит в кабинет, и Элис, взглянув на Джона сочувствующе и пожав плечами, следует за ней. Прайс, молча перебирающий документы за столом, и почти мёртвая тишина не предвещают ничего хорошего.       — Кто где был и какого чёрта опоздал, обсудим потом, — неодобрительно начинает капитан и жестом руки призывает закрыть двери, как только в комнату заходит Гоуст, каким-то растерянным взглядом оглядывающий всех присутствующих. — Есть новости.       На картинке, выведенной проектором на экран, одно за другим вырисовываются незнакомые Элис лица и крупномасштабная карта. Подсвеченные на ней объекты подписаны как «Хранилище 1» и «Хранилище 2».       — Прайс, какого хера? — режет затянувшуюся тишину почти возмущённый лейтенант.       — Это карта Фарерских островов, — Прайс указывает на экран позади себя. — До недавнего времени внешнеэкономическую политику они строили вместе с Данией.       — Разве они не автономны в её составе, капитан? — встрепенувшись, Мактавиш подаётся вперёд, заинтересованно складывая руки на столе треугольником.       — О, Соуп, автономия у них очень широкая. Они вполне себе в состоянии заключать политические договоры с другими странами, не опираясь на мнение правительства Дании. Но Дания в панике. Острова заключили договора на нынешний год с Россией . Российские корабли могут заниматься выловом рыбы в территориальных водах островов и проводить работы в фарерских портах.       — Капитан, если вы отправляете нас в отпуск порыбачить, так и скажите, — с недовольством вздыхает Ева, сложив руки на груди. — Какого хера происходит на этих островах, раз мы за них взялись?       — НАТО планировали строительство базы на их территории. Министр иностранных дел высказался против.       — Их право, — пожимает плечами Соуп. — Разве их автономия под вопросом?       — НАТО так не считает. Разведка нашла связь одной частной военной компании с нападающим на Гилберт в резиденции на этой неделе. Предположительно в Валенсии находится порт, который связан с крупной контрабандой оружия, — масштаб карты переключается на крупный, и Элисон хмурится, косо поглядывая на реакцию Гоуста, неотрывно следящего за экраном. — Восстановленная на носителе информация указывает на переписку с посредником, чья база операций связана с Валенсией .       — Спецы из Правительственного центра связи выдали вам данные? — подаёт голос Райли.       — Не совсем официально, — не сразу отвечает Прайс. — Мы отстранены от дела по сопровождению Гилберт, но это не значит, что мы не можем помочь нашим коллегам из правительственного агенства.       — Почему именно Валенсия? — Элисон потирает ладони, чувствуя на себе взгляд Гоуста, тут же брошенный им после её вопроса. — Разве большая часть криминала не сосредоточена в Барселоне?       — Закономерный вопрос, — задумчиво кивает Прайс. — Она хорошо связывает восточную Европу с западной, особенно через морские или наземные грузовые сети. Её крупные грузовые порты и транспортные маршруты в испанском Средиземноморском регионе — идеальная локация для теневой торговли.       — Капитан, по-английски, — снисходительно просит Райли, явно намекая на недоумевающее, заспанное лицо Мактавиша. — Причём здесь Фарерские острова?       — Заводская маркировка на ящиках груза в Валенсии, Гоуст. Клеймо судостроительной компании, зарегистрированной на Фарерских островах. Морские координаты на GPS-устройстве также указывают на частые остановки вблизи них.       — Что за грузы? — уточняет Элис.       — Спрессованные контейнеры, покрытые обычными маркировками. Учитывая, что огромную часть прибыли Фареры генерируют через продажу рыбы, маркировки указывали на морепродукты. На деле же грузы оказались спрятаны в двойных днищах ящиков, под слоями обычного и даже гниющего товара.       — Мерзость, — морщится Ева, почесав нос. — Что они перевозили? Оружие? Наркотики?       — Компоненты для создания ракет и дронов.       Присвистнув, Мактавиш по-хитрому ухмыляется и потирает ладони. Гоуст же, напротив, хмурится ещё сильнее.       — Идея в том, что груз — это детали, которые собираются уже в Испании? — интересуется Элисон, оглядывая карту.       — Или в России, — кивает Прайс. — Либо Испания поставляет грузы в Россию, либо Россия поставляет компоненты в Испанию. Этого пока мы не выяснили.       — Датская таможенная служба не в состоянии отследить путь грузов, — выдыхает Мактавиш, запрокинув голову. — Ничего другого я и не ожидал.       — Для этого мы здесь, — Прайс подходит к экрану, указывая ручкой на одну из точек на карте. — Один из ключевых информаторов заказал личную встречу именно здесь, на побережье Коста-Бланки , потому что боится разоблачения.       Джонатан, осмотрев всю группу, подходит к столу и, упёршись в него двумя руками, совсем тихо оповещает:       — Мы отправляемся в Испанию, друзья мои. Возьмём гадёнышей первыми.