silent spring

я любопытствовал: было ли это ложью? я хотел узнать правду, но слишком боялся и не слышал её.

      Восьмилетней Элисон нравятся кошки. Не коты — они ей кажутся эгоистичными и совсем не ласковыми. Чёрная кошка, Миртл, появилась в их доме будто сама собой. Во всех детских воспоминаниях, даже самых первых, она уже есть. Кошка ласковая, но такая своенравная: никому, кроме Элисон, она не позволяет гладить живот, чесать за ушками и кормить с руки. Она пытается поймать мыльные пузыри лапками на заднем дворе, где Элис любит сидеть летними вечерами, трётся влажным носом о её ладони, выпрашивает ласку — и Элисон никому не готова дарить её в таком же количестве. Никто, по её мнению, кроме Миртл, этого не заслуживает.              Отец ненавидит Миртл. Элисон и её мать всеми силами стараются, чтобы он видел её как можно реже. Даже лоток, к которому Элис всячески Миртл приучает, она ставит в своей спальне, и вся их семья дружно делает вид, будто кошки в доме не существует. Миртл не нравится сутками сидеть в одном помещении: она любит гулять, лежать в траве двора, прогуливаться к соседям, у которых живёт ярко-оранжевый кот. Она скребётся в двери и громко мяукает, чем раздражает отца Элисон.              Элис терпит от него всё. Всё, лишь бы он не трогал кошку. Прячет её под кровать, разговаривает с ней, будто кошка всё понимает, и просит не шипеть на громкие шаги в коридоре и ссоры родителей.              — Ты такая хорошая, — шепчет ей Элисон, гладя чёрную мордочку. — Пожалуйста, помолчи.              Миртл живёт у них долго, но когда Элис исполняется десять, она искренне начинает верить в то, что кошку лучше отдать в другую семью. Но понимает Элисон и то, что, если она исчезнет, отец всё равно найдёт новый повод для скандала. И ей так жаль Миртл: то, как она ластится к её рукам, как лениво разлёживается на кухне и выпрашивает кусочек вареной курицы, когда мать готовит ужин, как ловит всё-таки мыльный пузырь ртом и после недовольно морщится, катаясь спиной по газону. Когда родители ругаются поздними ночами, Элисон засыпает с ней в обнимку под мурлыканье и громкие крики на первом этаже. И только Миртл помогает ей не сойти с ума от чувства тревоги, что уже становится перманентным.              Когда Миртл исчезает, никто в доме ничего о ней не говорит. Элисон не понимает: куда делась кошка? Почему в её спальне нет ни лотка, ни игрушек?              — Пошла погулять, наверное, — отвечает ей мама в один день. — Не волнуйся. Они часто уходят, когда им надоедают люди.              Элисон хочет уйти вместе с ней. Ей тоже надоели люди. Она приходит со школы и каждый раз ждёт, что Миртл подойдёт к ней, как только откроется дверь спальни, потрётся хвостом и мордой о щиколотки и запрыгнет на кровать, будто приглашая лечь вместе. Отдохнуть, полежать в тишине.              — Вы не видели кошку? Чёрную, с белым пятном на ушке, — спрашивает она у соседей, проходя мимо их дома. Те только жмут плечами и переглядываются между собой, мол, ничего не видели. Элис не сдаётся и в свободное от школы и домашней работы время ищет кошку по всему району и не только.              Но что произошло? Кто выпустил кошку из дома, почему соседи ничего не сказали? Почему мама, которая любила Миртл и заботилась о ней, стыдливо отводит глаза при любых вопросах от Элис?       У одиннадцатилетней Элисон на эти вопросы нет ответов — и никто не собирается ей их давать.              Элисон всё ещё любит кошек. И ненавидит отца, который избавился от Миртл. Ведь после её пропажи он ничего не говорит и находится в более-менее нормальном настроении. Он устранил надоедающую ему кошку и отобрал у Элис единственного друга. Она должна была её отпустить или сдать в приют, и ничего бы из этого не произошло. Элисон начинает винить себя, даже не осознавая, что её вины в этом не было. И она уверена: отец причастен к пропаже кошки.              В школе задают написать сочинение про домашних любимцев, а Элисон смотрит в пустой белый лист тетради и пытается не лить горькие слёзы. Сдаёт коряво написанный текст и получает за него плохую оценку.              Дома ждёт отец, который звереет, когда она сдаёт задания не на «хорошо» или «отлично». Элисон переписывает сочинение и впервые осознаёт, как на самом деле хороша ложь, которая даёт ей то, чего она хочет. Элис пишет настолько выдуманные ситуации, на которые только хватает воображения — и в дневнике уже стоит не «D», а твёрдая «А» .              Лгать — хорошо. Можно солгать учителям, что синяк на руке Элисон получила, когда играла в баскетбол на физкультуре. Можно солгать матери, которая спрашивает, завела ли Элис новых друзей в школе, куда её перевели после их переезда. Конечно, у Элисон много друзей — и мальчиков, и девочек, и каждую перемену они ходят вместе в другой кабинет, где готовятся к уроку. А потом снова солгать директору, что Элисон не едет в школьный лагерь потому, что уезжает с родителями в долгий отпуск к морю.       Нет никакого чувства стыда. Элисон смотрит в искренние глаза матери и лжёт, что в школе ей всё нравится и она отлично адаптируется в общество. Она не стесняется лгать, когда у неё спрашивают одноклассники, как она провела лето, ведь захватывающие истории готов слушать кто угодно: они верят, что у неё интересная жизнь, наполненная путешествиями и чудным опытом общения с иностранцами. Ведь Элис объездила Париж, Милан и даже Токио — но только на словах, в действительности же она увлечена просмотром документальных фильмов и простых видео о жизни в других странах, где выуживает самую увлекательную информацию для выдуманных рассказов.              Но больше всего Элисон лжёт отцу. И даже не замечает, как это превращается в постоянную привычку. Она надевает маску хорошего настроения в мгновение, как только переступает порог дома, и не снимает её ровного до того момента, пока не ляжет спать. У неё болят скулы от натянутой улыбки и голова, которую словно узким обручем затянули, но она не собирается показывать, что чем-то недовольна или расстроена. Ведь это означает, что придётся солгать об ещё одном синяке классному руководителю.       Ложь, которая управляет Элисон, разная. Для окружающих она может быть кем угодно, но для отца Элис всегда одинаковая: спокойная, довольная жизнью, примерная дочь и достойная ученица средней школы. Лучшая в его глазах и теряющая саму себя.              Когда отец уезжает в долгие командировки, Элис и её мать могут вдохнуть полной грудью. Атмосфера в доме меняется: к Элизабет наведываются её бывшие друзья-коллеги, ведь она не работает уже как четыре года. Они хвалят Элисон за высокие оценки и хорошее воспитание, и никто из них не догадывается, что она скрывает «воспитательные меры» под длинными рукавами кофты и вымученной улыбкой.              Элисон наслаждается вкусом лжи, которая спасает её. Она уже не различает, где на самом деле правда, а где ложь, и учится запоминать всё сказанное или написанное, чтобы нигде не запутаться. Так она тренирует хорошую память.              Элис становится искусственной. Ей даже нет пятнадцати, и она уже осознаёт, что не понимает, когда испытывает искреннюю радость, а когда — напускную. Но это неважно, ведь выдуманные ситуации и факты могут сделать всё что угодно: создать ей новый образ, новую личность, поменять отношение окружающих, расположить их к себе или, наоборот, оттолкнуть. Она вертит своей воображаемой жизнью как хочет и наблюдает, как далеко может зайти.              Элисон живёт в своих фантазиях: мечтает перед сном об идеальной жизни, где Миртл ещё жива, их семья отдыхает у ярко-голубого моря на мягком песочном берегу — и под «семьёй» она имеет в виду только себя, мать и кошку. Большего ей не нужно.              Элис приезжает домой из общежития, ведь учится в университете своей мечты, и Миртл снова у её ног, трётся мордочкой, на кухне — счастливая мама, свежеиспечённый торт и вкусный чай. Элисон рассказывает ей, какой на самом деле мир большой, сколько интересных знакомств она завела, как ей нравится учиться на свою специальность и как она скучает по дому, а потом…              — Эли-со-он, — Ева щёлкнула пальцами перед её лицом, привлекая внимание. — Ты слушаешь?              Элис моргнула.              — Извини, — сказала она охрипшим голосом, потерев глаза. — Что ты говорила?              — Я говорю, что они едут по другому маршруту. Приедут минут через сорок. Поможешь мне отнести всё это дерьмо в багажник? — указав на чемоданы за своей спиной, Ева открыла дверь номера, подхватив за ручку одну из сумок. — Бери чёрный рюкзак, мальчики уже на улице.              Элисон нахмурила лицо и прикрыла глаза ладонью, когда солнечные лучи коснулись её лица. Вокруг сновали туда-сюда спешащие люди, ездили машины, и только она стояла на месте. Элис посмотрела на свою руку, сжала её в кулак и разжала несколько раз, словно проверяя, не сон ли всё происходящее. Конечности ощущались словно чужими. Странное, знакомое чувство, которого уже давно не было.              Гилберт появилась ровно за десять минут до того, как приехал конвой, ведь не любила опаздывать и ненавидела, когда опаздывали другие. По её лицу трудно было понять, в плохом ли она настроении, или снова держится холодно только для окружающих.              — В какой машине я поеду? — спросила она, глядя на Элисон, и поправила тёмные волосы. — Они все одинаковые.              — В этой, — хлопнув по капоту одного из внедорожников, улыбнулась Ева. — Со мной.              Охраняемые цели всегда располагались в разных машинах в конвое. В следующий раз Луиза поедет с кем-то другим, ведь даже если существует мизерная вероятность нападения или покушения, автомобиль не должен выделяться среди остальных.              — У тебя что, похмелье? — спросил Гоуст, сидящий на переднем сиденье. Они снова оказались в одной машине. — Соберись. Или…              — Я в порядке.              — В отеле не сказала ни слова, здесь молчишь. Если у тебя…              — Сэр, ваши нравоучения только напрягают, а не мотивируют. Пожалуйста, заткнитесь.              Гоуст пожал плечами и отвернулся к окну, оставив её в покое. Что я должна сказать? «Извините, сэр, у меня только что умер отец, я не могу работать?» Чёртова помеха. Даже после смерти — одни проблемы. Не мог на неделю раньше сдохнуть, что ли?              Элисон не понимала: где это чувство облегчения? Почему ей так тяжело, что дышать почти невыносимо? Почему мир вокруг кажется бледным, неестественным, как размытый и мутный сон, который никак не закончится? Нужно позвонить маме. Она наверняка в ужасе и хочет поговорить.              Первый пункт — официальная резиденция лорда-казначея. Цель встречи оставалась секретной для охраны, и всё, что им было известно, это «обсуждение важных вопросов». В принципе, подробности им и не были нужны.              — Ты возьмёшь это или это? — спросила Ева, оглядывающая в багажнике снаряжение. — Этот не очень удобно держать в руке, может, Мактавишу его отдать? — прокрутив кобуру с пистолетом на пальце, она задумалась. — Эй, Соуп! Подойди-ка сюда.               — Я возьму, — Элис перехватила оружие и закрепила кобуру на поясе, прикрыв её кофтой. — У меня ещё своё есть. Этого хватит.              — Лейтенант, а нам предложат бокальчик? Знаете, так скучно стоять и просто наблюдать за этими чуд…              — Я и Мактавиш осмотрим окрестности, — подошедший к ним Гоуст надел чёрные перчатки, — вы идёте с Гилберт. Свои задачи все знают, я надеюсь? Повторно обсуждать не нужно?              — Нет, лейтенант. Я чувствую запах грязных денег, — нахмурился Соуп, держащийся в стороне от остальных. — Интересно, они даже на таких мероприятиях не прочь опрокинуть бокал? Представляю, если придётся Гилберт тащить к машине.              — Не бери грех на душу, Соуп, — ухмыльнулась Ева. — Если они услышат твои бредни, охрана понадобится уже тебе.              — Твоя чёрная душонка отчитывает меня за грехи? Если такая грешница, как ты, Ева, зайдёт в церковь, из неё сразу демон полезет, — он поморщился, кривя лицо. — Любого священника тысяча инсультов схватит.              — Хватит уже, — перебил их лейтенант. — Тащите свои задницы внутрь. Кажется, мы здесь надолго.              Резиденция находилась в центре Лондона. Как и все здания давней постройки, она подвергалась неоднократному ремонту, но свой архитектурный стиль всё же сохранила: классические фасады перекликались со строгими архитектурными формами, и сама структура постройки была сложной, включала в себя сразу несколько зданий. Для встречи был выбран приёмный зал — просторное и обширное помещение с несколькими столами, большими потолочными люстрами и однотонным ковром тёмно-синего цвета. Огромные окна впускали сюда солнечный свет во все углы, заменяя собою необходимость включать внутреннее освещение.              Людей в здании было много. Кажется, не одна Луиза прибыла сегодня на встречу. Держаться от неё всей группе необходимо было на расстоянии, чтобы не мешать, но в достаточной близости, если что-то случится. Некоторые из охранников внешнего круга контролировали безопасность снаружи, другие — прямо у главных дверей и чёрных выходов. Элис ходила туда-сюда почти у самого входа; на втором этаже, с балконов, наблюдал Гоуст; Ева стояла к Гилберт ближе всех и отчитывалась остальным по рации. На вид самым энергичным и бодрым был Мактавиш, с интересом заглядывающий на шведский стол, но ни к чему не притрагивающийся.              — Почему некоторые из гостей в каких-то причудных нарядах? Это же типа официальная встреча, — послышался его хриплый голос в наушнике. — Мы на костюмированной вечеринке, лейтенант?              Элисон обернулась, поймав глазами мужчин и женщин, которые, судя по всему, прибыли сюда вместе, но держались отдельно друг от друга, разговаривая в разных компаниях.              — Сегодня день рождения одного из коллег Луизы, Соуп. Вытащил бы бананы из ушей и внимательно слушал капитана на брифинге, — сразу отозвалась Ева.              — Как только мы закончим, я тебе эти бананы в задницу запихаю.              — Боюсь-боюсь. Эй, ребята, видите высокую женщину возле Гилберт? Интересные у неё очки. Похожа на кошку.              — Кого-то она мне… — начал Соуп.              — Напоминает, — заторможено сказала Элисон. — Лейтенант, вы знаете, кто это? — несколько секунд в микрофоне держалась тишина.              — Понятия не имею. Кажется, иностранка. Их люди прибыли с нами почти одновременно.              — Может, это русские? — предположила Элис, меняя местоположение и подойдя ближе к лестнице. — Но они должны встретиться в другом месте.              — Она здесь не одна. Посмотрите в угол возле лестницы, — указал Гоуст.              — Это тоже не наши, — убеждённо произнёс Соуп. — Какого чёрта здесь сборище сплошных заграничников?              — Международное сотрудничество, Соуп, — упрекнула его Ева язвительным голосом. — Слышал когда-нибудь о таком? Или тебя по объявлению нанимали?              — Прекратите, — сказала Элис, поправляя микрофон. — Лучше смотрите за их охраной.              По охране иногда можно было понять, кто из присутствующих откуда прибыл, потому что многие предпочитали нанимать людей из своего окружения: испанцы легко выделялись среди толпы, как и выходцы из Мексики, русские были постоянными фигурами на международных собраниях и свою охрану предпочитали зарубежной или предлагаемой теми, с кем они встречались. Форма гостей тоже отличалась деталями: британцы предпочитали более деловой стиль, выглаженные и невыделяющиеся костюмы, в то время как Испанию и Мексику можно было разглядеть по ярким аксессуарам и обилию ювелирных изделий. Конечно, это было далеко не правилом, скорее, часто встречающимся явлением.              — Кажется, к Гилберт привязалась эта кошечка, — навеселе сказал Соуп. — Интересно, что они обсуждают?              — Да какая разница? — Ева шумно выдохнула в микрофон. — Скукота полная. С балкона, кстати, очень хорошо всех видно. И всё чисто.              — Какого чёрта ты там? — огрызнулся Мактавиш, повернувшийся в её сторону. — Эй, лейтенант, что-то вас не видно.              — Если даже ты меня не видишь, Соуп, значит, я хорошо работаю, — хмыкнул Гоуст. — Элис, что у тебя?              — М-м-м… Кажется, несколько охранников у входа. Судя по их виду, им тоже скучно.              — Естественно, — Ева протяжно зевнула. — Только бы идиот не заметил, если бы что-то произошло. Здесь все как на ладони, помещение просторное, даже слепых зон нет.              — Если кто-то захочет выйти или зайти, один из нас точно это увидит, — кивнула Элис, наблюдая за Гилберт, к которой подошла компания из двух человек.              — Это наши, — уверенно заключил Мактавиш.              — Мне бы вот как ты знать, кто наши, а кто не наши. Лучше бы ты в экстрасенсы шёл, Соуп, больше пользы было бы.              — О чём ты, Ева? Как экстрасенс, я точно знаю, что от тебя пользы не больше, чем от детектора лжи, неумёха.              — Заткнись.              Шёл час один за другим, некоторые гости уезжали, некоторые оставались подольше, не прочь пригубить бокал или даже несколько. На таких встречах иногда невесело даже тем, кто в них непосредственно участвует. Что-то вроде игры в гольф: не все богатые люди увлекаются им потому, что это интересный вид спорта, а только из-за возможности перезнакомиться между собой и завести полезные связи. Здесь ситуация была аналогичной.              — Вы заметили, что Гилберт ничего не ела? — спросила Ева с сомнением. — Хочет побольше выпить?              — Она и не пила ничего, — Элис, облокотившаяся о перила лестницы, мотнула головой. — В уборную ходила только со мной, мыла руки по две минуты, ещё и антисептик использовала. Я ношу ей воду из машины уже третий раз.              — Странно, — протянул лейтенант. — Еду ведь проверяют отдельные люди, как и напитки.              — С другой стороны, вряд ли здесь все считают друг друга союзниками, — ответил Мактавиш, меряющий шагами зону возле стола с закусками. — Но, если кто-то планирует отравление, хреновое место выбрали. Кто-то вообще следит за нашей машиной?              — У конвоя несколько водителей, — Гоуста поблизости видно не было, как бы Элисон ни пыталась его высмотреть. — Элисон, тебе лучше всего видно. Заметила, как русские кочуют из одной компании в другую?              — Да. Видимо, они здесь многих знают. И охраны у них достаточно.              — Следи за ними. Не нравится мне это всё. Отбой.              Не меньше чем через три часа встреча подошла к концу. Их группа уехала последней: Луиза переговаривалась о чём-то с организаторами, не спеша уходить. Возможность покурить появилась как раз только в этот момент.              — Кого это ты там провёл к машине, Соуп? — со смешком спросила Ева, держа сигарету в зубах. — Решил наконец-то стать содержанкой и избавить нас от своего присутствия?              — Пьяная рухлядь стоять не могла сама, — недовольно пробурчал он, отряхивая штаны. — На кой чёрт переться на такие собрания, если уже ползти на кладбище пора?              — Зависть — страшный грех, Мистер Совершенство.              — Чему тут завидовать? Тому, что встать с утра не можешь без вывернутых в обратную сторону коленей?              — О, а тебя такое разве не беспокоит?              — Меня беспокоит, что я почти обоссался пять минут назад из-за этой надоедливой дамы. Вы вообще видели, какие там крутые раковины? Настоящий мрамор! Совсем другой уровень.              — Все по машинам, — скомандовал Гоуст, твёрдой походкой идущий в их сторону вместе с Луизой. Та, судя по изменившемуся выражению лица, была более чем довольна итогом встречи. — Едем в отель.

▲△▲△▲△▲△▲

      — Как ску-у-учно… Я уже третий раз прошу у них зелёный чай, и каждый грёбаный раз приносят полную ху…              — Соуп, делай ставку, — сказала скучающим голосом Элис, перебирая карты в руках.              — Эй, меня вообще кто-то слушает?! И что ты делаешь в женском номере, Мактавиш? Всегда знала, что ты хранишь от меня какую-то тайну.              — Следи за языком, иначе то же самое придётся сказать Гоусту, — хмыкнул Соуп и поражённо улыбнулся. — Чёрт.              — В смысле? — удивилась Ева, заметно оживившись и отпрянув от спинки дивана. — Ну ты и дурак, у тебя меньше всех очков.              — По запаху чую, что лейтенант вчера ночевал здесь, — с нескрываемой ухмылкой сказал он, мельком взглянув на Элисон. — Или я ошибаюсь?              — Вы оба — дикие извращенцы, — нахмурилась Элис, поймав ехидный взгляд Евы. — Этот зануда что-то нёс про безопасность совместного проживания.              — Что значит «по запаху?» — Ева пихнула Джона в бок локтем. — Ты теперь собака-ищейка, Соуп? А куда он вообще делся? Ушёл два часа назад и где-то шастает. Может, мы тоже пойдём прогуляемся? Без тебя, Мистер Совершенство.              — Он что-то обсуждал с Гилберт, может, тусуется возле её номера, — почесав щетину, задумчиво ответил Мактавиш. — Какая разница, чем там Гоуст занят?.. — громко зевнув, сложил карты, смирившись с проигрышем, и облокотился на спинку дивана. — Повезло, что Луиза в номере сидит и никуда не вылазит. Иначе мы бы пятки стёрли, ходя за ней.              — А ты иногда говоришь что-то дельное, Соуп. Молодец, — радостно улыбнувшись, Ева ткнула его в бок телефоном, заставив хмыкнуть. — Ненавижу такие задания. Просиживаешь задницу, даже выйти не можешь никуда на полчаса.              — Ты вообще звонила капитану, «специалист по связям?» Или твоя «связуйка» уже не работает?              — Звонила, идиотина. Отчиталась за вас всех как положено. А, ещё он сказал, что можем заказывать всё что хотим, всё за счёт руководства!              — Я уверен, он имел в виду не чай за шесть долларов и твой отвратительный, воняющий торт.              — Ну, об этом он никогда и не узнает, если ты не откроешь свой рот, паршивка ты вонюч…              Мактавишу было скучно. Мактавишу было так скучно, что он три минуты стучал в дверь их номера и вынудил себя пустить, предложил поиграть в карты, которые он украл на ресепшене у одного из постояльцев. Элис была, конечно, не против. Но никакого веселья не было от слова совсем.              Интересно, похороны уже назначили на какую-то дату? Чёрт, сейчас не время ей звонить… Может, на террасу выйти? Чё-ёрт, не хочу звонить… Почему вообще Гилберт выбрала отель для проживания, а не специальную резиденцию? Что-то здесь не так…              — Лейтенант всегда себя так ведёт? — спросила Элисон, закинув ноги на пуф возле кресла. — Говорит только о работе, куда-то пропадает.              — Ну-у… С большой силой приходит, наверное, такое, — серьёзно ответил Соуп, прикрыв глаза.              — Какое «такое?»              — Одиночество. Ему так легче думается.              — Какие мы чувствительные, — издевательски ухмыльнулась Ева, пощекотав его за ухом. — Он просто не любит людей, зачем ты его выгораживаешь?              — Я его не выгораживаю! Мы все ему так надоели, что он слинял куда подальше. Даже меня выгнал из номера.              — Ты же сказал, что он не там.              — Я этого не говорил. Вряд ли он ушёл, между нашими номерами поселили Луизу, за ней со всех сторон бы следить.              — Какого хрена она вообще завтра едет так рано? В восемь утра уже нужно быть в Министерстве.              — Все под неё подстраиваются, — сказала Элисон. — Даже странно. Такой режим у неё.              — Откуда ты знаешь? — спросил Джон, приоткрыв один глаз.              — Да так. Болтали с ней немного.              — Она такая скучная, всегда в перчатках ходит и мажет руки спиртом. Боится прикосновений, что ли? — хрустнув пальцами, Ева встала с дивана и махнула им рукой. — Элис, будем меняться местами, сегодня кровать моя.              — Я не против.              — Вали уже, — устало пробурчал Соуп и, ещё раз зевнув, прошёлся к двери. — Если станет скучно, я жду вас в номере.              — Размечтался. Не хотим мешать вашему с Гоустом уединению.              — О-о, ты ещё здесь, Ева? Такая незаметная, что я тебя не увидел.              День тянулся долго. И такие же дни будут тянуться ещё не одни сутки. Элисон глянула на часы — было уже за восемь вечера. Выйдя на террасу, она дрожащими от волнения руками подкурила сигарету и достала телефон из кармана джинсов, нашла нужный номер в контактах. Бет она не звонила уже несколько месяцев. Гудки звучали невыносимо долго.              — Элисон, — от её голоса у Элис чуть ноги не подкосило. — Дорогая, тебе звонила Джулс? Она сказала…              — Привет, мам. Звонила сегодня утром.              — Боже мой, я так ждала, пока ты позвонишь. Я… мы… В общем, мы вчера говорили с…              — Мам, когда похороны?              — Ох, мы ещё не знаем, Элис. Скажи, ты на работе? Ты не в Лондоне?              — В Лондоне, мам. Занята до конца недели. Джулс сказала, что можно как-то перенести.              — Да-да, мы подождём. Не хочу туда без тебя ехать. «Без тебя».              — Мам… как… как это случилось? Ты была с ним?              — Нет-нет, я проснулась утром и… Я зашла в спальню, мне нужно было полить цветы, и там… там…              Бет никогда не умела сдерживать эмоций. Ни тогда, когда Элисон жила с ними, ни после того, как переехала. Её нельзя было винить за это. Она, в отличие от отца, позволяла себе плакать, но кричать — никогда. Даже когда нужно было. Даже когда Элис этого заслуживала. Впрочем, сейчас она не заслужила ничего, кроме громко пролитых слёз по телефону. Ни обнять, ни погладить по спине — ничего из этого сделать она не могла. И хорошо.              Элисон не хотела видеть, что мать скорбит по нему. Никогда в жизни.              Она долго не могла уснуть. Около полуночи в дверь ванной постучала Ева, услышав какой-то шум.              — Э-эй, Элис, ты чего там? Всё нормально? — сонно спросила она.              — Вс-с… Всё н-нормально, — прохрипела Элисон, вытирая рукавом водолазки влажные губы. — Иди спать.              — Тебе плохо? Я зайду?              Ей было плохо от всего — в том числе и от выпитых обезболивающих, которые принесли только больше проблем. Слишком много приняла, но боль не прошла. Никакая.              Дверь в ванную открылась медленно, Элис попыталась подскочить, но ватные ноги прижали её к кафельной плитке.              — Чёрт возьми, ты в порядке? Тебя тошнит? — Ева тут же сорвала пару бумажных полотенец и протянула ей.              — Давление, наверное, — солгала она и вытерла ими губы. — Всё нормально.              — Ты ничего не ела, принести что-нибудь? Или спустимся вниз? — облокотившись о стену, Ева покачала головой.              — Я либо пойду вместе с толчком, либо никуда не пойду.       — Ха… Да, тебе и правда хреново. Принесу воды.              Долгие попытки уговорить Еву пойти спать успехом не увенчались. Элисон трясло от холода, и она прикрыла её пледом, закутав плотнее, принесла какие-то таблетки, которые тут же отправились в желудок вместе с выпитым стаканом воды.              — Посижу здесь, пока ты не уснёшь, — плюхнувшись в кресло, сказала Ева и скрестила ноги в лодыжках.              — Иди. Мне уже лучше.              — Ты бледная как чёрт знаешь что. Вот отбросишь коньки, и что мне делать? — со смешком спросила она. — Мактавиш мне потом все волосы на заднице повыдирает.              Элисон с трудом улыбнулась, прикрыв глаза и кутая лицо в плед.              — Думаешь, ему будет дело до этого?              — Конечно! Я вообще-то пошутила, эй. Один за всех и все за одного, вроде бы как-то так, — всплеснув руками, пролепетала Ева. — Могу его прям сейчас разбудить и отправить в аптеку, хочешь?              — Верю, не надо.              — Ну не в аптеку, хорошо. Могу просто так разбудить. А то он что-то рассла-абился…              Засыпать под её звонкий голос было легко. Элисон погрузилась в сон, даже не запомнив, о чём они напоследок говорили. О том, что ей снилось этой ночью, она бы никогда и никому не рассказала. Слишком страшно.

▲△▲△▲△▲△▲

      Утро было таким солнечным, что, проснувшись, Элисон почему-то показалось, что уже наступила весна. Она была не против проспать всю зиму под снежным одеялом и проснуться уже в тепле. Но вместо этого вот уже две минуты чистила зубы почти до крови, не смотря в зеркало. Наверняка её вид был ужасным — даже знать не хотелось, насколько.              В пять утра в лобби ещё никого не было. Гилберт просыпалась в шесть, а ложилась около десяти — и до этого времени никто из их группы не должен был спать, все ложились позже, а вставали раньше. Заранее готовили вещи на следующий день, утром — на всякий случай оставляли про запас минимум двадцать минут.              — Уже не спишь? — спросил в коридоре Гоуст, вышедший из номера. Элис в это время поднималась в свой.              — Давно, — пожала она плечами. — Соуп проснулся?              — Дрыхнет как медведь. Невозможно с ним спать, — хмыкнул лейтенант. Как заметила Элисон, он уже был одет в рабочую форму. Она пока что стояла в спальной одежде. — Поговорим?              Переодевшись и накинув курточку, она вышла на главную террасу коридора. Там никого не было — только холодный ветер и курящий Гоуст, облокотившийся о перила.              — О чём будем говорить? — спросила она, подойдя ближе. — Опять устроите мне допрос?              — Ты уже хорошо меня знаешь. Из тебя по кусочку нужно что-то вытягивать. Ничего не рассказываешь.              — Дайте покурить и не нудите, — протянув к нему раскрытую ладонь, в которую Гоуст положил сигарету и зажигалку, Элис закурила и выдохнула дым, густым белым облаком вздымающийся вверх. — Что тут рассказывать, лейтенант? Работа идёт как надо. Не похоже, что на Гилберт что-то готовится.              — Работа, работа… Ты только о работе хочешь говорить, что ли? — пробурчал он, натянув снова маску и потушив сигарету в пепельнице.              — А с вами о чём-то другом можно поговорить?              — О чём угодно. Только убери это недовольное лицо, которое кричит о том, что ты витаешь в своих мыслях.              Он снова облокотился о перила, только теперь Элис почувствовала, как его предплечье коснулось её. Стало тепло. Элисон вздохнула.              — Чем вы вчера занимались? — спрашивает она, глядя на небо.              — Днём?              — Угу.              — Проверял кое-какие документы в номере.              — А чего к нам не пришли? Было весело.              — Не хочу видеть, как воркуют эти голубки, никого не стесняясь.              Элис улыбается, и почему-то ей кажется, что то же самое делает Гоуст.              — Вы всегда видите, когда что-то не так. Поделитесь секретом? — потушив сигарету, она возвращается на прежнее место. И не хочет убирать руку, теряя непривычную для себя теплоту чужого тела.              — Если я расскажу, ты будешь нести чушь про интуицию.              — Тогда не говорите, — она смотрит куда угодно, только не в его сторону. В голове стучит только один вопрос: почему Гоуст не отталкивает?              — Что у тебя случилось? Оклад понизили? Телефон сломался?              — Какие у вас мизерные предположения. Расстраиваетесь, когда стекло трескается на телефоне?              — Ещё чего.              Элисон молчит несколько минут, подпирает подбородок рукой и смотрит вниз: на машины, на людей, спешащих на работу, на здания, где в одном за другим светлеют окна. И почему-то знает, что будет правильным сказать дальше.              — Мой… родственник умер недавно. Буквально на днях, — бормочет она сквозь сжатый кулак. — Вот и всё. Всё, что случилось.              — Близкий?              — М-м-м… Сложно сказать. Вроде близкий, вроде и нет.              — Понятно, — вздыхает Гоуст, будто действительно понимает ответ. — Ты расстроена?              — Не знаю. Но, как вы и сказали, смерть всё меняет. Хотя… сейчас мне кажется, что ничего не изменилось.              — Хорошо, если ничего не изменится, — он всё же подаётся назад и разворачивается, запрокинув голову. — Тебе нужен отгул?              — Наверное. Похороны и всё такое…              — Скажу Прайсу, что ты останешься здесь.              — Я и сама могу.              — Я же ответственный за всех. Мне и говорить.              Элис всё ещё не смотрит на него, но почему-то ей вмиг становится холодно.              — Дадите совет? Как вы любите.              — Совет? Уверена, у тебя он есть на этот счёт.              — Нет никакого совета. Если тебе нужен правильный, я его не знаю, — сказал он и отошёл на пару шагов к двери, не поворачиваясь. — Но ты будешь идиоткой, если продолжишь держать в себе такие вещи.              — И кому мне их рассказывать? — опустив голову вниз, спрашивает Элисон.              Пока Гоуст молчит, секунды превращаются в минуты. Элис знает ответ — и оттого так хочет услышать его поскорее.              — Если некому, ты знаешь, где меня искать.              — И вы просто будете слушать? — повернувшись полубоком, Элисон не ожидает, что Гоуст смотрит на неё. Но он смотрит — прямо в глаза. — Слушать мои проблемы?              — Если тебе нужно, — он пожимает плечами. — Послушаю.              Она хочет спрятать лицо за маской, ведь не может сдержаться от лёгкой, растерянной улыбки. И глаза Гоуста заставляют её отвести взгляд.       Элисон поблагодарила бы его, но вздрагивает от чувства тревоги, в котором тонет её сердце. Потому что она понимает, что невольно цепляется за его слова как за спасательный круг. Потому что ей хочется поговорить ещё немного несмотря на то, что он уходит и оставляет её одну.       Потому что она…

дура.