Метаморфоз

— Стайлз! Скотт с криком распахнул двери врываясь в помещение. Он дышал как загнанный зверь: быстро и прерывисто. Его дыхание сбилось не оттого, что он устал или же из-за бега, оно сбилось от напряжения. От слов, которые ему сказала мама во время телефонного разговора. От слов, которые заставили его сломы голову нестись в больницу. Но не в палату, а в морг. Стайлз стояла практически в самом центре помещения и был повёрнута к Скотту спиной. Он не двигался и, казалось, вовсе не дышал. Стайлз даже не шелохнулся от громкого появления друга. Так и застыв в дверях, глаза Скотта метались по фигуре Стайлза. По его опущенным плечам, по расслабленным рукам свисающим как две безмолвные плети. Его взгляд соскользнул на стол, над которым Стайлз возвышался. Невольно он задержал дыхание, слыша как его собственное сердце отбивает бешеный ритм. Перед Стайлзом лежало тело, закрытое белой простыней. — Стайлз? Его голос прозвучал хрипло, сдавленно. Имя, которое он произносил чаще чем какое-либо другой, с большим трудом вырвалось из его горла. Скотту не понравился собственный голос, он казался чужим. Но в этот раз Стайлз еле заметно вздрогнул. Он слегка повернул голову так, чтобы краем глаза видеть своего друга. Несколько минут их окутывала вязкая тишина, пока Стайлз не разомкнул свои пересохшие губы. — Знаешь, а я ведь с самого детства знал, что другого конца у него быть не может. Слова были приглушенным, но это не помешало Скотту их услышать. Наоборот, они неприятно резанул по ушам. В них не было тех эмоций, которые должны были быть в данной ситуации. Они не были наполнены болью или ненавистью. Наоборот они были произнесены таким обычным, будничным голосом, словно ничего и не произошло. Слова были безлики. Точно так же, как и человек, произнесший их. У Скотта встал ком в горле, а в глазах стало неприятно щипать. Ему было страшно. Он ненавидел, когда Стайлз становился таким. Пусть тот кричит, плачет, проклинает всех, но пусть он не будет стоял с таким спокойным выражением лица, словно ничего не произошло. Пусть его сердце, которое всегда стучит немного быстрее, чем у остальных, перестанет биться в таком ровном незнакомом ритме. Стайлз повернул голову обратно к телу, слегка наклонив её на бок. Он аккуратно, чуть ли не нежно подобрал край простыни, медленно оттягивая её в сторону, постепенно открывая вид на человека, покоившегося под тканью. Стайлз рвано выдохнул. Из его ослабевших пальцев выскользнула белоснежная простыня. Некоторое время, не двигаясь, он лишь мог смотреть на человека, лежавшего перед ним. Проведя охладевшими кончиками пальцев по такому родному, но бледному и холодному лицу, по таким знакомым морщинкам, он спокойным голосом проговорил: — Прости меня, папа.

***

Кто сказал, что во время похорон небо должно быть затянуто грозовыми тучами, а ветер быть холодным и завывающим, говоря при этом, что природа скорбит вместе с людьми? Не знаю, кто это был, но могу с уверенностью сказать, что этот человек был тем ещё романтиком. Потому что бредовые фантазии из третьесортных книжек совершенно никак не совпадали с действительностью. На протяжении всего дня солнце святило ярко и безжалостно. На небе не было ни одного облачка. От жары кружилась голова и хотелось просто осесть на землю. Хотя, возможно, это было и из-за того, что сегодня Стайлз хоронил последнего родного человека. Стайлзу уже физически становилось тошно от всех людей, находившихся здесь. И от того, что каждый счёл нужным подойти к нему и сказать: «Прими мои искренние соболезнования, Стайлз», «Мне очень жаль, Стайлз», «Твой отец — герой, Стайлз», «Я обязан твоему отцу, Стайлз», «Нам жаль, что именно такая участь постигла твоего отца, Стайлз». А Стайлз в ответ мог лишь качать головой, как болванчик, и говорить: «Спасибо, что пришли». Если быть честным, то он действительно был им всем благодарен. Видя, сколько здесь собралось людей, он чувствовал, что его отец не был пустым местом, что он не зря занимался этой работой, что он не зря жертвовал собой. Здесь были и его коллеги, и бывшие одноклассники и одногруппники, а также люди, которых он в той или иной степени спас, те, кому он помог за всё время службы. Столько людей пришло проститься с шерифом Стилински. Он безучастно наблюдал за тем, как гроб с его отцом опускают в землю. Его кулаки были сжаты, короткие ногти впивались в кожу на ладонях оставляя неглубокие полумесяцы. Если бы хоть кто-то спросил: "Ты злишься, Стайлз?", то он тут же получил бы краткий ответ: "Нет". Стайлз действительно не был зол. Сейчас он толком не мог описать те эмоции, которые испытывает. Единственное, что он сейчас точно понимал, так это то, что он устал и в физическом и в моральном плане. Но даже не смотря на это, Стайлз не сумел бы сказать, хочет ли он уйти или остаться, заплакать или же засмеяться. Ему так и не удалось определиться. Он просто замер на месте, как гипсовая скульптура, смотря пустыми глазами на то как гроб засыпают землёй. Стайлз чуть расслабил плечи, когда почувствовал, что его запястье ненавязчиво сжали, до этого момента он даже и не осознавал, как сильно был напряжён. Стайлз словно в тумане перевёл взгляд на человека держащего его за руку - это был Скотт. Его щенячьи глаза были наполнены печалью, но он старался ободряюще улыбнуться, это заставило Стайлза слегка приподнял уголки губ. На протяжении всего дня Скотт находился рядом с ним. Он не отходил от него ни на шаг, и за это Стайлз был ему благодарен. У него все ещё есть Скотт. Есть его брат. Всю оставшуюся церемонию Стайлз оставался на одном месте. Краем глаза он замечал, что люди постепенно начинают расходиться. Некоторые из них бросали на Стайлза грустные сочувственные взгляды, другие вроде как хотели к нему подойти, но так этого и не сделали, а третьи уходили, чуть ли не зевая. На похоронах всегда есть те, кто пришел на них чисто для «галочки». Стайлзу же было всё равно. Он практически не обращал внимание на тех кто покидал их. Да, он видел, что людей становилось всё меньше и меньше, понимал, что, и ему, по сути, уже пора собираться домой. Но он не мог. Не мог заставить себя уйти. В конечном итоге рядом с новой могилой осталось только три человека: Стайлз, Скотт и миссис МакКолл. Мелисса находилась немного в сторонке от мальчишек. Рассматривая новую надгробную плиту ей хотелось расплакаться как маленькой девочке. «Ноа Стилински. Превосходный шериф, друг, коллега и прекрасный отец». Она не могла смотреть на эту надпись без боли и отвратительного чувства сожаления, которое сдавливало её горло в своих омерзительных тесках. Она так же не могла смотреть и на Стайлза без чувства вины. Хотя головой-то она прекрасно понимала, что они, по сути, уже ничего не могли сделать. Ноа потерял слишком много крови. Если бы её остановили раньше, если бы его привезли хоть немного пораньше. Если бы…. Этих «если бы» было слишком много. И все они были пустыми мыслями, которые уже ничего не могли изменить. Мелисса ничего не говорила Стайлзу. Находилась рядом с ним, присматривала, но ничего не говорила. Она осознавала, что никакие слова здесь не помогут. Утешать и говорить, что всё будет хорошо, что практически ничего не изменится, было бы бессмысленно. Стайлз — умный и взрослый мальчик. Он прекрасно все понимает. Он знает, что такое смерть не понаслышке, как и вся их подростковая компания. Она обняла себя за плечи переведя взгляд с надгробной плиты, на Стайлза и за тем на сына. Ей так было стыдно перед ними. Стыдно за то что она не смогла выполнить свой родительский дол и защитить его от этого проклятого мира. За то, что не смогла помочь Стайлзу, что стал ей словно родной сын. Как же много все-таки свалилось на них за эти несколько лет. Не каждый взрослый за всю свою жизнь встречается со столькими проблемами, как они. За что же судьба решила над ними так поиздеваться? Зачем она лишила ребёнка единственного оставшегося члена семьи? Мелисса выбралась из своих мыслей лишь, когда солнце стало постепенно слоняться к горизонту. Она посмотрела на мальчиков. Как бы им ни хотелось здесь остаться, но пора было возвращаться домой. Особенно Стайлзу. Осторожно приблизившись, Мелисса встретилась взглядом со Скоттом. Тот увидев тёплую улыбку мамы понял её намерения. Скотт сделал несколько тихих шагов в сторону, уступая ей место рядом со Стайлзом. Стайлз нечитаемым взглядом смотрел на новую могилу. Его руки были опущены по швам, лицо было расслабленным. Было видно, что мыслями он находится в совершенно другом месте, возможно даже не в этом времени. Вспоминал ли он последний разговор с отцом или может думал почему эту случилось именно с шерифом? Мелиссе было больно видеть Стайлза таким. Он не плакал, но его отрешённость была хуже слёз. Она аккуратно дотронулась до его руки, но, не увидев совершенно никакого отклика на свое действие, позвала его. — Стайлз, — её голос был немного хрипловат. Это было и неудивительно, ведь за всё то время, что они оставались здесь, никто так и не произнес ни слова. Моргнув пару раз, словно просыпаясь, Стайлз посмотрел на неё. Мелисса не была уверена, что сейчас он видит её. Его глаза были задёрнуты мутной пеленой. — Стайлз, пора возвращаться домой, — после непродолжительной паузы она добавила. — Если ты не хочешь возвращаться туда, то можешь остаться у нас. Или же мы можем сегодня все вместе побыть у тебя. Она легонько обняла Стайлза за плечи, уводя его от свежей могилы. Он, словно послушная кукла, шёл рядом с ней, ведомый её руками. Лишь подойдя к их машине, Стайлз остановился. Мелисса недоуменно посмотрела на него. — Я останусь дома. Один. Скотт, остановившийся рядом с ним, встревоженно посмотрел на него. Он уже собирался что-то сказать, но заметил, как миссис МакКолл слегка качнула головой. — Как скажешь. Но сам ты домой не пойдешь. Мы тебя отвезём, хорошо? Стайлз кивнул. Он сел на заднее сиденье, а рядом с ним расположился Скотт. Всю дорогу от кладбища до дома миссис МакКолл и Скотт старались о чём-то непринужденно беседовать, что получалось у них, мягко говоря, не очень. Время от времени они поглядывали на Стайлза. В течение всей дороги он так и не оторвал взгляд от окна, лишь когда они припарковались на подъездной дорожке у дома, Стайлз посмотрел на них. — Спасибо. От этого безликого «спасибо» Мелиссу чуть не передёрнуло. Скотт же нахмурился. Недолго думая, он придвинулся к Стайлзу крепко обнимая. Лишь спустя пару секунд, он почувствовал, как его неуверенно приобняли в ответ. Ему не нравились такая неуверенность со стороны Стайлза. Он никогда не был таким. Скотт почувствовал как поперёк его горла вновь встаёт омерзительный ком. Он не мог заставить себя хоть что-то произнести, потому что знал, что если попробует, то его голос надорвётся. Они сидели неподвижно несколько минут. Скотт отчетливо мог слышать равномерное дыхание Стайлза. Оно успокаивало его, хотя это и казалось неправильным. Потершись щекой о плечо Стайлза, он отчетливо проговорил. — Не смей нас благодарить. Ты меня понял? Даже не вздумай, — Стайлз вновь кивнул в знак согласия. Скотт отстранился от него и посмотрел прямо в глаза. — Если что-то случится, то ты сразу же звонишь мне. Я обязательно приеду к тебе. Ты меня услышал? Стайлз слегка помотал головой, выдавливая из себя слабую, но искреннюю улыбку. — Конечно, Скотти-бой. Скотт улыбнулся и похлопал его по плечу. Когда Стайлз скрылся за дверью своего дома, Скотт перевел взгляд на свою маму. Она тревожно смотрела на закрытую дверь. Скотт видел, как её руки с силой сжимали руль до побеления костяшек. Она словно хотела выйти из машины и пойти к дому. — С ним всё будет хорошо, - непроизвольно сказал Скотт. Мелисса повернулась к нему с такой вымученной улыбкой, которую он никогда прежде ещё не видел. Её глаза говорили ему, мол: «Ты сам-то веришь в то, что говоришь?». А Скотту действительно мало в это верилось. Но он не собирается в этом признаваться. Потому что это значит признаться самому себе, что в этот раз они оказались бессильны, что в этот раз они проиграли…. Однако нельзя опускать руки, хотя бы ради самого Стайлза. О том, что они не смогут справиться с данной ситуацией, не может быть и речи. Это ведь Стайлз. Неважно, в какой ситуации он окажется, в какие дебри забрёдет. Он сможет отовсюду выбраться. Он сможет со всем справиться. Им же остаётся только находиться рядом с ним. Скотт нежно сжал предплечье матери. — Поехали домой, мам.

***

Стайлз наблюдал за тем, как машина МакКоллов покидает его двор. Как только они скрылись за поворотом, он опустил штору и повернулся к убранству дому. Его глаза сузились, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в окружающей его темноте, но ему это не удалось. Темнота казалась давящей и кромешной. Она так не была похоже на себя обычную. Тишина же пришедшая вместе с мраком, казалась слишком «тихой» до такой степени, что в ушах неприятно пищать. Сделав несколько резких шагов, он ударил по включателю, зажигая свет в прихожей и облегчённо выдыхая. Ему не нравилось, что его родной дом был погружен в непроницаемую, мерзкую черноту. Стайлз постепенно обходил первый этаж, включая свет в гостиной и на кухне. Остановился он около двери, ведущей в кабинет отца. Стайлз ощутил как его сердце пропустило несколько ударов прежде чем он резко распахнул дверь. Он замер, словно вкопанный, так и не переступив порог. Маленькая часть его сознания, та, которая даже во взрослом возрасте желает верить в чудо, была уверена, что как только он дёрнет ручку, он увидит своего отца, склонившегося над очередным делом. Но единственным, что он увидел, оказалась темнота. Вязкая, плотная, которая словно дикий зверь тянула к нему свои смертоносные лапы. Стайлз сделал несколько шагов назад, прежде чем полностью отвернуться от комнаты. Он практически влетел на кухню. Его руки тряслись, когда он старался набрать стакан воды из-под крана. Выпив несколько полных стаканов холодной воды, он опёрся руками о края раковины. Стайлзу так и не удалось унять дрожь. Хотя это дрожью-то сложно назвать. Его колошматило, трясло словно при приступе эпилепсии. Если верить книгам и фильмам, то сейчас он должен был думать об отце, об его смерти и о том, какие изменения она принесёт в его жизнь. Однако все оказалось немного иначе. Сейчас в его голове не было ни одной цельной мысли. Они все были разрознены. Его мозг метался от первой ко второй, от второй к третьей, от третьей к следующей и так до бесконечности. Он не мог зацепиться ни за одну из них. Он словно на подсознательном уровне хотел избежать каких-либо мыслей, в которых будет участвовать его отец и жизнь, которая теперь пройдёт без его участия. А поскольку не было ни единой мысли без этого, его сознание так и продолжало метаться между ними. Он думал о том, что нужно будет сложить вещи отца по коробкам. О том, что нужно сделать доклад по истории. О том, что сегодня надо было ещё навестить и могилу матери. О том, что он так и не отвёз свой джип в автосервис. О том, что он больше не увидит отца. Это лишь часть из всего того, что вертелось в его голове. В один момент в его сознании всплыл разговор, который произошёл с одним из коллег его отца, когда они находились в больнице. Он столкнулся с ним практически сразу же, как покинул морг вместе со Скоттом. Мужчина переминался с ноги на ногу рядом с миссис МакКолл, его глаза бегали из стороны в сторону, неспособные зацепиться хоть за что-нибудь. Увидев Стайлза, он напрягся. Лишь когда их взгляды пересеклись, парень понял, что этот человек был напарником его отца на этом выезде. Понял он это, когда обратил внимание на его внешний вид. Его форма в некоторых местах была окровавлена, его руки била мелкая дрожь. Стайлз, не задумываясь, приблизился к ним. Без приветствий он сразу же задал интересующий его вопрос. — Что произошло? — Стайлз, мне очень…. — но договорить ему не дали. — Да, да. Я знаю, что Вам очень жаль. Но мне это неинтересно! — голос Стайлза сорвался. На долю секунды он замолчал. Посмотрев прямо мужчине в глаза и собравшись, он продолжил уже в более спокойном тоне. — Расскажите, что произошло. Что случилось с моим отцом. Каким образом это дежурство стало для него последним? На некоторое время мужчина замялся. Было видно, что он до сих пор в полной мере не осознал произошедшее. Несколько раз он открывал рот, силясь начать говорить, но все разы он закрывал его обратно. В итоге, обречённо простонав и отведя глаза в сторону, он начал говорить. — К нам в участок поступил вызов. Совершенно обычный. Такие мы получаем чуть ли не каждый день. Звонивший сказал, что всё начиналось как простая пьяная потасовка, пока один из конфликтуевших не достал пистолет. Во время разговора дежурный сказал, что слышал выстрелы на заднем плане. Мы с твоим отцом ближе всех остальных находились к тому месту. Только вот оказалось все не так уж и «радужно», — мужчина грустно ухмыльнулся. — Один из затейников оказался нашим старым знакомым. Мы его уже задерживали несколько раз, но ему каждый раз удавалось избежать наказания. Видите ли, у него есть «связи», — он презренно фыркнул. — Под действием алкоголя много чего можно учудить, да и сознание мутнеет. Хотя чего я говорю, вы и так это прекрасно знаете, — он оглядел всех присутствующих. — Этот мужик возомнил себя неприкасаемым. Он трепался о том, что ему все дозволено, что мы можем вновь его задержать, но он всё равно выберется сухим из воды. Так что мы можем валить восвояси и не мозолить ему глаза. Некоторые из его собутыльников ему поддакивали, а тот, с которым у него назрел конфликт, вспылил из-за…. Да хрен пойми из-за чего он вдруг озверел. Он набросился с ножом на этого недоноска. У них завязалась драка. Прозвучало несколько выстрелов, но все они были разбросаны в разные стороны. Было чудом, что они никого не задели. До поры до времени. Твой отец попытался все уладить, вот только это было бесполезно. Мужчина замолчал. Он поднял глаза и посмотрел прямо на Стайлза. В его глазах читалась грусть и сожаление. Более тихим голосом он продолжил: — К этому моменту к нам уже успела подъехать ещё одна машина с патрульными. И пока мы все пытались как-то устранить проблему, никому не навредив, этот неприкасаемый урод навел пистолет на своего собутыльника. Но тот мужик успел перехватить его руку и направить в другую сторону. В сторону твоего отца, Стайлз. Мы услышали очередной выстрел. Никто из нас и понять-то толком ничего не успел, как шериф Стилински свалился на землю. Когда я к нему подбежал, он был ещё жив, но они… Мужчина замолчал, не в силах продолжить. Одно дело, когда во время службы сообщаешь трагичные новости совершенно незнакомым тебе людям, которых ты, возможно, больше никогда не увидишь. И совершенно другое, когда рассказываешь сыну своего босса о его смерти. — Они задели брюшную аорту в районе почек, из-за чего пошло кровоизлияние в органы. Мелисса, видя, что мужчина не может продолжить, решила тоже включиться в разговор. Вот только она сама не ожидала, что её голос прозвучит так жалко. Слегка прочистив горло, она заговорила вновь. — К тому моменту, как его привезли к нам, он потерял слишком много крови. Стайлз, в случаях, когда задета аорта, выжить, если вовремя не остановить кровотечение, практически невозможно. Врачи уже ничего не могли сделать. Стайлз тёр своё лицо все ещё мокрыми и холодными руками. Он потряс головой, стряхивая с себя воспоминания, желая хоть немного очистить свою голову. — Хватит. Прошу, хватит, — он давил пальцами на веки до тех пор, пока не увидел разноцветные пятна перед глазами. Стоило ему только раскрыть глаза, как он почувствовал ещё более сильное давление. Перед его глазами было темно. Он мог видеть окружающее себя пространство, только если концентрировался на одной точке. Стайлз, как слепец двинулся вперёд, выставив перед собой руки. Он не хотел, не желал оставаться на одном месте. Ему нужно было что-то делать, ему нужно было куда-то идти. Он нащупал холодильник, стену рядом с ним, двинулся вдоль неё, пока не наткнулся на перила. Постепенно он стал подниматься по лестнице и с каждым новым шагом пелена с его глаз плавно сползала. Вернувшиеся зрение сделало лишь хуже. Теперь он видел черноту, что окружала его и вместе с ней пришло ощущение чужого присутствия. Что-то словно следуя за ним по пятам, дышало прямо в затылок, желая утянуть его во мрак. Как только, он поднялся на второй этаж, то поступил точно так же, как и с первым. Везде включил свет. Лежа в кровати под тяжёлым одеялом, Стайлз пустым взглядом смотрел в коридор, дверь в который он оставил открытой. Глядя в освещённый проем, он чувствовал тревогу, которая как колокольня билась в его голове. Она словно нашёптывала ему, что наступит момент, когда на освещенном полу появится тень, не имеющая совершенно никаких очертаний. Невзирая на желание спрятаться под одеялом, как маленький ребёнок, он продолжал смотреть. Продолжал ждать, когда же его одиночество будет нарушено.

***

Стайлз стоял в коридоре на втором этаже. Свет от ламп был неприятным, ядрёно-желтым и немного приглушённым. Во всех комнатах горел свет, даже в спальне его отца. Он зашёл в комнату и осмотрелся по сторонам. Кровать застелена, шкаф наглухо закрыт. Вещи, которые находились за его пределами, были аккуратно сложены. Если так подумать, то после смерти мамы его папа проводил в их спальне как можно меньше времени. Даже спустя столько лет. «Здесь нет. Мне нужно в другое место». Стайлз не осознал, каким образом он оказался на первом этаже, в самом центре гостиной. С этого места он видел всё: и кухню, и кусок прихожей, а также чернеющий проем кабинета шерифа. Единственная комната, в которой он так и не включил свет. Он словно в трансе направился к ней остановившись лишь у самого порога. Животные инстинкты, которые не смогли уйти даже после стольких этапов эволюции, заставляли его вглядываться в черноту. Он ничего не видел, но необъяснимая волна страха сковала его. Он чувствовал, как на его загривке волосы становятся дыбом, как все его внутренности, скручиваясь, заставляли ощущать тошноту. Неожиданно он почувствовал, как что-то плотное и холодное стало окутывать его. Словно змеи, оно наматывало на нем кольца, обвивая шею, руки и всё его тело, пока оно рывком не затащило его внутрь. Только в этот момент Стайлз очнулся. Он чувствовал, как начинает задыхаться, как с каждым мгновением его сдавливают всё сильнее. Он пытался вырваться, барахтался в воздухе, старался отцепить эту тварь от себя, но у него ничего не получалось. Оно сдавливало его, желая полностью раздавить, желая слиться с ним воедино. В какой-то момент он больше не смог сдерживать крик, рвавшийся наружу. Проснулся Стайлз от собственного пронзительного крика. Резко попытавшись подняться, он свалился на пол, запутавшись в одеяле. Озираясь по сторонам и стараясь выровнять своё дыхание, Стайлз, словно мантру, повторял в своей голове одну и ту же фразу: «Это сон. Это сон. Это всего лишь сон. Это сон». Включая душ, Стайлз резким движение стащил с себя футболку. Она была насквозь промокшая от пота, из-за чего как вторая кожа липла к его телу. Он смотрел на себя в зеркале, и его руки невольно потянулись к шее. До сих пор было такое чувство, словно что-то сдавливает её. Он тёр её руками, желая согнать это омерзительно ощущение, желая уйти от этого кошмара как можно дальше. Пока Стайлз находился под ледяной водой, в его голове крутилась лишь одна мысль о том, что этот кошмар был слишком реалистичным. Что этот был похож на те, которые он видел во время того, как был одержим Ногицунэ. От этой ассоциации его невольно передёрнуло. Что-что, а вот возвращения этой паскуды и проблемы в целом в данный момент он желал меньше всего. Хотя и до этого особого желания вновь путаться между вымыслом и реальностью особо не было. Первое, что он сделал, когда вновь вернулся в свою комнату, так это посмотрел на время. Дисплей телефона показывал уже двенадцатый час дня. Он проспал намного больше, чем думал, хотя впечатление было такое, что он и вовсе не спал. Но больше этого его забеспокоило то, что у него было двенадцать пропущенных телефонных звонков от Скотта и примерно тридцать сообщений. Он бегло пробежался по ним глазами. У всех них содержание было примерно одного характера: как себя чувствует Стайлз, стоит ли ему приехать, беспокойство о том, что он долго не отвечает, а после паника от того, что он не берёт трубку. Последнее сообщение было отправлено пятнадцать минут назад. Стайлз быстро стал печатать ответ: «Со мной всё хорошо, Скотти-бой. Я только проснулся». Стайлз, сжимая телефон в руке, спустился на первый этаж. Кошмар кошмаром, но есть ему всё же нужно. Не успел он открыть холодильник, как во входную дверь настойчиво постучали. — Стайлз, ты дома? Это был голос Скотта. И звучал он, мягко говоря, взволнованно. Стайлз, долго не думая, пошёл открывать дверь. Всё-таки, зная Скотта, за всё то время, что он ему не отвечал, Скотти много чего мог себе надумать. И вряд ли это было что-то хорошее. — Дай-ка угадаю. Ты уже представил, что тебе придётся снимать мой хладный труп с петли? Именно с такими словами Стайлз открыл дверь. На его лице красовалась насмешливая вымученная улыбка. В то время как Скотт выглядел так, будто находится на грани истерики. — Не смешно, — прошипел он сквозь зубы. — Кому как, — Скотт бросил на него убийственный взгляд. — Будешь продолжать стоять на пороге или же всё-таки зайдёшь? Скотт проследовал за ним на кухню. — Я сейчас собирался яичницу делать. На тебя готовить? — Не откажусь. Скотт разместился за обеденным столом, наблюдая за тем, как Стайлз порхает по кухне. Его дом был чуть ли не единственным местом, где он вёл себя без присущей ему неуклюжести. Скотт принюхался. От Стайлза, как обычно, пахло беспокойством, но в этот раз также присутствовали и горьковатые нотки. Но внимание Скотта привлек красноватый след на шеи, словно её очень долго и настойчиво терли. Присмотревшись, он даже мог заметить небольшие следы от ногтей. — Ты скоро во мне дыру прожжешь. Неприятно, знаешь ли. — Прости, — Скотт отвел глаза в сторону, зацепившись на магнитиках, прикреплённых к холодильнику. — Как ты сегодня спал? — Чудесно, как младенец, — тут же отозвался Стайлз. — Готов к завтрашнему тесту по химии? — Не-а. Даже не начинал готовиться. У тебя уроки полностью записаны? — Я похож на ботана? — Частично. Они не могли остановиться. Парни чистосердечно могли бы признаться, что такие бессмысленные подколы успокаивают их не хуже валерьянки. Они замолчали только тогда, когда Стайлз поставил две тарелки — одну перед собой, а другую перед Скоттом. И то Скотт не смог удержаться от комментариев по поводу того, что это едва ли не «лучшая яичница», которую он только ел. В течение всего дня они были у Стайлза дома. Они смотрели фильм, играли в видеоигры, готовились к предстоящему тесту, да и просто разговаривали. От Скотта не могло укрыться состояние его друга, его подавленность, вялость и дерганность, пусть он и старался её скрыть. Он понимал, что это своеобразный способ справиться со всем, но он не мог ничего с этим поделать. Он просто продолжал поддерживать любой разговор, который Стайлз начинал, любую игру, которую он выбирал. Было несколько моментов, когда Скотт хотел было начать разговор о шерифе, но ему так и не хватило сил для этого. Он не мог ещё сильнее зарывать Стайлза в этом. Не мог ему позволить погрязнуть в скорби ещё больше. В итоге так и прошло их воскресенье. За совершенно обыденными делами и разговорами. Всю первую неделю после похорон Стайлз ходил чуть ли не в воду опущенный. Каждый, кто его знал в школе, подходил к нему и приносил свои соболезнования. Учителя смотрели на него с сочувствием и жалостью. Они даже толком перестали его спрашивать на уроках. Кто-то из стаи всегда был рядом с ним. Скотт постоянно вёл с ним разговоры на отвлечённые темы. Лидия рассказывала какие-то интересные подробности о темах, которые они проходили во время урока. Малия старалась рассказывать что-то смешное, а Лиам просил Стайлза помочь ему с тренировками по лакроссу. Одним словом, все старались быть рядом с ним. В выходные дни ему удалось отбиться от них, пообещав, что будет выходить на связь хотя бы три раза в день. Стоя напротив зеркала, он разглядывал своё лицо. За прошедшую неделю у него потемнели круги под глазами, да и в целом лицо немного осунулось. Было бы легче сказать, что это всё из-за кошмаров, но это не так. После того сна Стайлзу больше ничего не снилось. Он каждый день ложился в кровать и подолгу не мог уснуть, а когда это у него получалось, то он просто проваливался в черноту. Он как будто закрывал глаза на долю секунды, а когда открывал, было уже время вставать. У него всегда возникало такое впечатление, словно он вовсе и не спал. Словно он застрял в одном дне не всиле из него выбраться. Выходные прошли в полудрёме. Это состояние нельзя было назвать сном или бодрствованием. Он вроде и хотел спать, но в то же время и нет. Какое-то нереальное состояние, словно он есть, а в тоже время его и нет. Всё, что он делал в эти дни, так это несколько раз отписывался ребятам, что с ним всё хорошо. Всё остальное время он проводил либо лёжа на кровати в своей комнате, уставившись в потолок, либо в гостиной за телевизором. На нечто большее его просто не хватало. Следующая неделя проходила точно также. Быстрый завтрак, дорога до школы, Скотт, ждущий его у входа, уроки, обед, снова уроки, зависание с одним из членом стаи или со всеми, дорога домой, ужин, кровать, где он вновь проваливался в темноту, а после пробуждение. Затем все повторялось. Беспрерывный продолжающийся цикл. В пятницу в течение всего дня собирались облака, так что к тому моменту, как Стайлз приехал домой, уже начался дождь. Постепенно он перерастал в полноценный ливень. Капли с каждой минутой всё сильнее бились об окна, а ветер завывал, как стая бродячих собак. Он находился на кухне, когда со второго этажа разнёсся грохот. Стайлз напрягся, прислушиваясь к дому. Но кроме глухих ударов капель и ветра он ничего не смог услышать. Взяв биту из прихожей, он стал подниматься наверх. Выглянув из-за угла, он никого не увидел, только заметил, как дальняя дверь, ведущая в спальню его отца, слегка приоткрылась, а после вновь захлопнулась. Перехватив биту поудобнее, он направился к ней. Из-за неё был слышен только заунывный ветер. Просчитав про себя до трёх, он резко распахнул дверь, готовый, в случае чего, нанести удар. Стайлзу потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что в комнате, кроме него больше никого нет. Осмотревшись повнимательнее на наличие хоть каких-нибудь следов, он обратил внимание на окно. Оно было немного приоткрыто. Подойдя ближе, он осмотрел раму и выглянул на улицу. Там бушевала непогода. Деревья склонялись к земле, по дороге пролетел полиэтиленовый пакет, облака была темный практически чёрные. Окну не давал полностью закрыться пенал. Обычный пенал в камуфляжной расцветке его отца. Убрав его, Стайлз закрыл окно. Он попытался вспомнить, было ли открыто окно, когда он в последний раз сюда заглядывал и, покопавшись некоторое время в своих воспоминаниях, он с полной уверенностью мог сказать, что да. Оно было открыто. Стайлз, тяжело выдохнув, опустился на кровать родителей. Он завалился назад, раскидывая в стороны руки. Как же он устал. Он просто хочет поспать, хочет вернуться к жизни. Его размытый взгляд блуждал по комнате, пока не зацепился за голубой корешок на книжной полке. Впервые за эти пару недель в его голове не осталось совершенно никаких мыслей. Он словно был во сне. Все пространство комнаты, было размыто и лишь этот корешок был чётким. Поднявшись с кровати, Стайлз положил пенал отца на стол и, потянувшись к небольшому книжному стеллажу, достал альбом. Это был альбом его детства. Родители стали его вести, когда он только родился. На его синей обложке было нарисовано изображение трёх людей. Он маленький, мама и папа. Три небольших человечка: кружочек-голова и палочки ручки и ножки и туловище. Он - нарисован зелёным, мама - розовым, а папа - оранжевым. Стайлз вспомнил, как будучи ребенком, стащил из их комнаты альбом и нарисовал это изображение. Родители, заметив его деяния, могли лишь умилённо улыбаться. С лёгкой улыбкой на лице он вернулся на первый этаж. Он хотел доесть свой ужин, но ему и кусок в горло не лез. Убрав тарелку в холодильник, он ушёл в гостинную, падая на диван. Некоторое время Стайлз просто смотрел на альбом в своих руках, пока не открыл его. На первой фотографии была запечатлена Клаудия с младенцем на руках. Они всё ещё находились в роддоме. Было видно, что за этот день женщина очень устала. Но то, с какой нежностью она смотрела на младенца, и то, как она прижимала его к себе, заставило сердце Стайлза сжаться. Ниже этой фотографии они были уже вместе с отцом, а под ней подпись: «Добро пожаловать в мир, наш маленький Мечислав». Его губы тронула улыбка. Стайлз продолжал листать альбом. Фотография где он делает первые шаги. Фотография где он маленький перемазанный детским пюре, которое он впервые съел. Фотография где он сидит у мамы на коленях, а она в джипе. Фотография с его первого дня в школе. Фотография где они все вместе в парке, а на этой они с отцом на кухне, перемазанные мукой. А вот немного размытая фотография, на которой изображены его родители с яркими и радостными улыбками. Стайлз тогда только учился пользоваться фотоаппаратом. Все фотографии были подписаны. Рядом с каждой стояла дата. В этом альбоме было все его детство, все его счастливые моменты. Последняя фотография в альбоме была сделана за несколько месяцев до смерти его мамы. Стайлз только сейчас понял, что они уже тогда знали о её диагнозе. Что они, скорее всего, знали, что это окажется их последней совместной фотографией. Как жаль, что Стайлз тогда этого не понимал. Они были сфотографированы около джипа. Он стоял посередине, а по бокам от него — родители. Его детское личико было озарено счастливой улыбкой. Клаудия смотрела на него, что-то говоря. В её взгляде было столько тепла, столько любви, сколько Стайлз больше ни у кого никогда не видел. Глаза же его отца были слегка сощурены от улыбки. Нет, Стайлз вспомнил, он вовсе не улыбался, а смеялся. Рядом с его мамой папа всегда казался таким мягким и любящим. Он долго рассматривал фотографию, проводил кончиками пальцев по лицам родителей. Его губы были растянуты в горькой улыбке. Он чувствовал, как его горло сдавило. Лишь только после того, как он рассмотрел фотографию в мельчайших деталях, он обратил внимание на подпись, которая была под ней. «Мечив, всё, что у нас сейчас есть — это большее, о чем мы когда-либо могли мечтать. Совет тебе от мамы, малыш: никогда не живи прошлым, не мучай себя воспоминаниями и мыслями, которые доставили тебе горе. Живи настоящим. Не позволяй грусти забрать у тебя счастливые моменты. В случае чего, папа будет рядом с тобой». Стайлз рвано вздохнул. Под этой надписью была ещё одна, но уже другим почерком. Эта была написана его отцом. «Мы ведь проживём с тобой счастливую жизнь, Мечив. Чтобы мама была довольна нами. Не так ли?». Ещё ниже был вновь почерк матери. «Мы любим тебя, Мечислав». Несколько капель упало на фотографию. Стайлз запрокинул голову, вытирая слёзы, он даже и не понял, в какой момент они покатились у него из глаз. — Мама, если бы ты только знала, что в итоге случится с папой. Его голос был слабым и надрывным. Он не мог остановиться. Эти слёзы слишком долго сидели в нём. Слишком долго он отказывался принимать реальность. Он плакал. Его тихие всхлипы разносились по всему дому, а слёзы, не переставая, стекали по его щекам. Как же сильно он скучает по ним. Как же ему тошно от того, что дома теперь только он, что остался только он один. Не будет больше разговоров ни о чём с отцом, не будет больше любящих упреков из-за того, что он суёт свой нос во все дела шерифа. Не будет больше ничего. Он не знал, сколько так сидел. Да и это было неважно. Ему просто нужно было время. В какой-то момент со стороны кухни раздался приглушенный смех. Стайлз задержал дыхание. Он знал этот смех, и он знал, что это просто невозможно. Он обернулся. На кухне среди бардака из муки и столовых приборов стояли три фигуры. Они были размыты, но это не помешало ему узнать их. Маленький он сам бросался горстями муки в папу, а женщина, стоящая в сторонке, его мама, хохотала, глядя на них. В итоге, повернувшись к маме, они оба стали закидывать её мукой. Они бегали вокруг стола. Папа укрылся за углом, делая вид, что заряжает поварешку. В конечном итоге Стайлз наблюдал за тем, как его мама с весёлым смехом убегала от папы. Он проследил за ними глазами, пока не увидел, как они забегают в темный проём кабинета отца. Маленькая фигура побежала следом, но остановилась на самом пороге. Она обернулась к нему, и Стайлз, расширенными глазами смотрел на своё детское личико. Его маленькая копия лучезарно улыбнулась ему, после исчезая так же, как и его родители в черноте. Стайлз понимал, что это всё было лишь бредовой фантазией его истерзанного сознания. Что этого не может быть в реальности. Но то что он видел это ведь было настоящие воспоминание. Это было его воспоминание. Он смотрел в дверной проем, в котором они растворились. Последние две недели, он словно и не замечал эту комнату. После того кошмара он словно вычеркнул её из своей головы. Её не существовало для него в этом доме. Так что, глядя на неё сейчас, он чувствовал лишь неприятное покалывание в районе сердца. Поднявшись на ноги, он подошёл к чёрному проему двери, остановившись в нескольких шагах. Он смотрел в темноту. Смотрел на бесформенное чудовище, которое было темнее самой ночи. Его глаза жгло от пролитых слёз, но он, не позволяя себе отворачиваться, он смотрел на это создание. Создание, которое заставляло его сжиматься в углу, словно меленького ребёнка. Стайлз начал понимать, что так продолжаться больше не может. Он не может всю свою жизнь избегать того, что случилось, не может игнорировать это место. Глядя прямо в многочисленные глаза этого существу, он переступил порог, растворяясь во мраке.