Сердце Матери

      

1

      Редгрейв. Красная зона.       Вергилий шел впереди, Данте смотрел в его идеально ровную спину и думал о том, что они здесь забыли: уцелевшие аллеи и дорожки, змеились вверх по лесистым холмам, огибая уединенные могилы, обрамленные высокими деревьями; после продолжительного обложного дождя с веток стекала вода; холод и сырость пронизывали до костей.       — Ты решил прогуляться? — спросил Данте, поежившись. Из-за порывов ветра его голос прозвучал приглушенно. — Погода не слишком удачная. В такую лучше дома сидеть.       Вергилий остановился и развернулся. Взгляд его голубых глаз был прямым, выражение лица — не слишком приветливым, и коротко бросил:       — Нет уже дома — руины.       Взглянув в глаза брата, Данте заметил перемены — Вергилий ощущался другим. Больше не было в его глазах маниакальной искры и чувства высокомерного превосходства над всем. Брат стал осторожен, сдержан и озабочен, будто нес некий ценный груз или тяжкую ношу, навсегда изменившую его.       — Тогда что мы здесь делаем до сих пор?       Вергилий не ответил. Он осмотрелся, наклонился, потер могильный камень, перешел к другому, повторил. Темный мох покрывал почти все таблички с именами, и разобрать хоть что-то не представлялось возможным.       — Я не понимаю, ты развалишься, если будешь хоть немного любезнее?       Вергилий поднял глаза. Несколько секунд молча смотрел на брата, словно пытался найти ответ на его лице.       — Не исключено, — наконец-то ответил он и вновь вернулся к занятию, которое Данте считал не просто странным, а безумным. Впрочем, охотник привык к тому, что старший брат никогда не объяснял причины своих поступков, а молча делал то, что должен, или то, что, как он считал, был должен сделать.       — Эй, помнишь, как мы играли здесь? — Данте попытался зайти с другой стороны. Не то чтобы он горел желанием предаваться ностальгии, но это место против воли навевало воспоминания.       — На кладбище? — вскинув бровь, уточнил Вергилий.       Данте кивнул. Улыбка брата была открытая и располагающая, и Вергилий подумал, что тот, вероятно, репетировал ее перед зеркалом. Исключительный рабочий инструмент, маска, которую Данте натягивает, когда пытается скрыть истинное положение дел.       — Я помню, как ты упал в овраг, — на лице Вергилия не дрогнул и мускул.       — Верно, — Данте рассмеялся и вдруг сел наземь, обхватив руками колени. Содрогнувшись всем телом, мужчина опустил голову, пытаясь прочитать надпись на камне, но всё, что он разобрал — заглавная буква «E» и, чуть ниже, «D».       Вергилий покачал головой. Ожидаемо.       — Тебя это забавляет?       — Почему бы нет? Ты нес меня, истекающего кровью, на себе до самого дома. Не помню, когда еще ты проявлял такое великодушие.       Вергилий вздохнул. Мужчина не понимал и тем более не разделял восторга брата.       — Ты ведь не бесчувственный хрен. Я видел, не отвертишься. Так поделись со мной тем, что у тебя на душе.       Вергилий прикрыл глаза. Он не любил возвращаться так далеко назад. Боялся, что сожаления остановят его раньше, чем он достигнет заветной цели. Воспоминания о детстве были тем самым тяжким грузом, чемоданом без ручки, который очень хотелось бросить, чтобы идти дальше налегке, но мужчина всю жизнь продолжал бережно тащить его за собой.       — Отец был в ярости… — произнес Вергилий. — Знаешь, что он сказал мне?       — Отец?       Данте выпрямился и скрестил руки на груди, яростно цепляясь за возможность узнать чуть больше о брате.       Вергилий кивнул, смахивая снег с надгробия с такой яростью, что в воздух поднялся столп снежинок.       — Что я подвел его… — уголки губ мужчины приподнялись. — Что должен защищать тебя и маму, когда его не станет. А я пожелал ему смерти.       — Ты никогда не отличался тактичностью, — закатив глаза, заметил Данте. — Мне ты тоже неоднократно желал смерти.       — Потомки Спарды обречены сражаться. Это у нас в крови.       — Потрясающее умозаключение. Мама всегда говорила, что люди упрямо верят в то, во что хотят верить.       Упоминание матери заставило обоих близнецов замолчать. Они переглянулись, склонили головы набок, словно прислушиваясь, и оба одновременно наморщили лоб, будто отражения друг друга в кривом зеркале.       — Знаешь, Вергилий, тогда я не задумывался о том, что ты чувствовал в такие моменты. Я был рад, что отцовский гнев меня миновал. И, несмотря на это, ты все равно меня защищал. Каждый раз, когда я находил неприятности…       — Говори прямо, Данте.       — Тебе это было не в радость, но ты не жаловался, просто терпел, даже когда наказания не были справедливы. Почему?       Вергилий поджал губы и посмотрел на надгробие. Буквы, высеченные в камне, заставили его лицо просиять, глаза мужчины сверкнули синим.       — Потому, что, появившись на свет, ты был слабым и болезненным, Данте… и мне нравилось тебя защищать. Я отвечал за тебя, это была моя работа. Я чувствовал себя важным, особенным.       Вергилий замолчал.       — О чем это ты? Я на здоровье никогда не жаловался.       — Ты едва не задохнулся в утробе матери. Такое часто случается при многоплодной беременности. Я с самого начала был обречен стать твои костылем. Но стоило тебе пойти самому, и я перестал быть нужным.       Губы Данте искривила тяжелая усмешка.       — Так тебе было обидно?       Вергилий задумался. Он никогда не решался перечить отцу. Боялся. Просто стоял и молча слушал, глотая обиду. Пожалуй, Данте прав: обида и выжгла его изнури. Чувство, что его предали, со временем вытеснило любые другие эмоции.       — Я смотрел в зеркало и ненавидел это лицо, пытаясь понять, чем ты лучше? Почему вся любовь достается тебе? Потому что родился на три минуты позже с пуповиной, обернутой вокруг шеи?       — Мама любила тебя не меньше, — возразил Данте.       — Возможно. Но защищала она тебя, — в голосе Вергилия слышалась горечь уязвленного ребенка.       — Ты никогда не просил помощи. Черт, Вергилий, да ты же никого к себе не подпускал! Никому в голову и не приходило…       Данте замолчал на полуслове. Вергилий смотрел на него холодным, пронзительным взглядом.       — Я ненавижу тебя, Данте, за то, что ты другой. За то, что у тебя был выбор. За то, как легко и непринужденно ты очаровывал всех вокруг. За то, что ты мог позволить себе быть слабым.       — Выбор есть у всех.       Вергилий рассмеялся.       — За нас всё решил слепой случай. — Синие, пронизанные кровавыми жилками глаза сузились от злости. — А может быть и судьба.       — Значит, все дело в том, что я родился под счастливой звездой, а ты — нет?       Вергилий слегка сдвинул брови: фраза прозвучала подозрительно.       «Сейчас ляпнет что-нибудь», — уныло подумал мужчина, сдерживая раздраженный вздох, и устремил на брата холодный взгляд.       — Но, заметь, мы оба живы, так или иначе.       — Но какой ценой?       — Ты чувствовал себя обделенным? — прямо спросил Данте.       — В какой-то момент я понял, что устал быть приложением. Я всегда отличался от тебя и хотел другой жизни, даже думал сбежать из дома.       — Это я помню. Как и того старикашку, у которого ты торчал часами. Отцу это было не по душе. Но ты всегда возвращался назад, поэтому он закрывал глаза.       К собственному удивлению Вергилий ощутил раздражение, как если бы при нем оскорбили родственника или близкого друга. Он уважал того худого старика с седыми вьющимися волосами и густыми баками. Пусть мужчина выглядел весьма невзрачно и не чурался крепкого словца, поговаривали, что в молодости он был талантливым литератором. Говорил старик и правда довольно специфично, однако Вергилию казалось, что от него исходят какие-то волшебные волны, а потому нашел в том доме прибежище для своей неспокойной души.       — Прояви хоть немного уважения. Он был хорошим человеком.       — Вот это да. Какой-то там человек заслужил твое признание?       — Тебе не понять, Данте, что чувствует ребенок, лишенный родительской любви.       — Возможно, — заметил Данте. — Но у тебя есть сын, который также был ее лишен. И, кто знает, может он залечит твои собственные раны?       — Он ненавидит меня, Данте, и это разумно. Я не сделал для него ничего хорошего. Мы чужие друг другу.       — Именно поэтому он тащил твою лучшую половину, рассыпающуюся на глазах, через весь Клипот к другой, менее привлекательной.       — Это ничего не значит. Он не знал, кто я, а я не знал, кто он.       — Знаешь, как по мне — неплохое начало. Я бы на твоем месте хотя бы попытался наладить с парнем отношения. В конце концов, он часть семьи.       — И что я скажу ему?       — Ну, мы вернёмся в контору, ты извинишься, а через пять минут вы снова вцепитесь друг другу в глотки.       — Отличный план, Данте.       — А то! — Данте поежился. — Идем уже домой, я ног не чувствую.       Вергилий покачал головой и усмехнулся, проведя ладонью по холодному камню.       — Ты не думаешь, что нам было лучше порознь?       — Так всегда думал только ты.       — Может, ты и прав.       Вергилий достал Ямато, рассек воздух и позволил Данте первому шагнуть в разлом. Но сам обернулся прежде, чем пересечь черту; холодная могильная плита смотрела им вслед, переливаясь в тусклом свечении портала.       Вергилий взмахнул мечом и полетела каменная крошка. Теперь грани имен, выбитых в толще камня неумелой рукой ребенка, проступили четко, как на ладони: «EVA», сверкали большие неровные буквы, а чуть ниже было теперь зачеркнуто — «Dante».              

2

      Редгрейв. Много лет назад.              Половину жизни Вергилий ненавидел людей, другую половину ненавидел демонов, так и не найдя золотой середины, чтобы принять себя или хотя бы отыскать место, где его приняли бы другие. Особенно остро он ощущал это в детстве, ведь, как все живые существа, не родился с ненавистью в сердце — ему пришлось научиться этому. И сейчас, вспоминая прошлое, Вергилий с изумлением осознал, что сперва был страх, за который он возненавидел сначала себя, а затем — весь мир. И страх этот зародился в тот злополучный день, когда еще никто не знал, какой жуткий, отвратительный, а главное — неизбежный конец ждет семью рыцаря Спарды.       За окнами не было видно ничего, кроме замёрзшего до каменной твёрдости снега, но в гостиной старинного дома царила тишина, пахло свежей выпечкой, а слабый свет от камина мягко ложился на ковры, создавая ощущение уюта. Лишь пустое кресло, стоявшее в мерцающем от всполохов огня пятне, выглядело мрачно. С виду неприметное, прежде редко пустовавшее, теперь оно привлекало слишком много внимания, словно нелепая и ненужная деталь картины.       На диване с высокой спинкой и вышитыми бисером шелковыми подушками, которые занимали почти все пространство, сидели два мальчика: Вергилий с отсутствующим взглядом изучал книгу, а Данте начищал шкуркой новый деревянный меч.       — Эй, Вергилий, опять читаешь?       — Отвали, Данте.       — Ты обещал поиграть со мной сегодня!       — Не сейчас.       — А когда?       — Когда-нибудь.       Вергилий продолжал читать, не желая прерваться даже на секунду, чтобы взглянуть на него, и это разозлило Данте.       — Дай уже сюда эту чертову книгу! Я тоже хочу!       — Ни за что, Данте! Она моя. Ты хочешь её только поэтому.       — У меня все-таки сегодня день рождения, — Данте попытался выдернуть книгу из рук брата.       — У меня тоже, — напомнил Вергилий, уворачиваясь и каким-то непостижимым образом продолжая читать.       — Дай хотя бы посмотреть.       — Отстань…       — С днем рождения, мальчики! — Ева, словно лебедь, вплыла в гостиную. В руках женщина держала поднос с большим круглым тортом, покрытым глазурью.       Данте захлопал в ладоши и уставился на торт так, будто месяцами не видел еды. Вергилий лишь поднял глаза, оторвавшись от книги на долю секунды, чтобы затем снова погрузиться в чтение, теперь без помех.       — Скорее задувайте свечи, чтобы нам не пришлось есть воск.       Данте подскочил и задул свечи; те погасли с тихим треском. Вергилий закатил глаза и отвернулся, разглядывая ледяные узоры на окнах. Он никогда не любил этот день хотя бы потому, что вынужден был разделять его с Данте.       Ева вздохнула и взяла с каминной полки большую старинную шкатулку. В ее пальцах чувствовалось напряжение, что не ускользнуло от внимания старшего сына. Вергилий отложил книжку и посмотрел на мать с искренним интересом, когда та поставила шкатулку на стол.       — Время подарков, — женщина улыбнулась, надеясь разрядить обстановку, и открыла замок, легким движением приведя в действие старинный механизм. Вергилию он показался необычным, как и то, что крышка распахнулась сама.       — Это тебе, Данте.       Ева надела на шею младшего сына амулет с большим красным камнем в центре.       — Оставайся всегда таким же жизнерадостным.       Ева вернулась к шкатулке и достала второй амулет. Теперь она подошла к старшему.       — А это тебе, Вергилий. Оставайся таким же здравомыслящим.       Она улыбнулась и сделала два шага назад, любуясь своими мальчиками.       — Когда-то этот медальон принадлежал вашему отцу. Он хотел, чтобы каждый из вас унаследовал его часть.       — Мне не нужно, — Вергилий снял амулет и положил на стол. Белые волосы спадали на нахмуренный лоб.       — Тогда я заберу их оба!       — Данте! — сердито воскликнула Ева, пригрозив пальцем. Мальчик тут же осел, но, глядя на половину медальона брата, его глаза алчно сверкали.       — Вергилий, возьми амулет. Ты должен его сохранить.       — Я не хочу.       — Это воля твоего отца.       — Отец бросил нас! Мне ничего не нужно от предателя! — в сердцах выкрикнул Вергилий, вставая. Хотя ему только исполнилось семь, как и Данте, для своего возраста мальчик был довольно высок.       — Прошу, Вергилий, давай поговорим об этом…       — Позже? — перебил мальчик. — Ты всегда это говоришь. Может, сейчас не время, но ты не можешь врать себе вечно, мама. Он не вернется! Он бросил нас — навсегда. Мы не нужны ему, и мне от него ничего не нужно! Я справлюсь сам.       Вергилий схватил амулет и швырнул его — тяжелое украшение с грохотом ударилось о пол. Мальчик бросил злобный взгляд и выбежал прочь из комнаты.       Позже Ева нашла его в зимнем саду. Вергилий, уронив голову, сидел на скамейке, погруженный в тяжелые раздумья. Казалось, будто он отрезан от всего мира, и это погружение сына в скверные мысли вызвало у женщины острую жалость.       Ева тихо подошла к Вергилию и опустилась на колени рядом. Подле них бурно росли кусты желтой акации, а серые тучи, пробегавшие над стеклянной крышей, грозили вот-вот разразиться снежной бурей. Это сочетание несочетаемого всегда нравилось Еве.       — Если будешь все время здесь прятаться, простудишься, — произнесла женщина без укора. Она определенно не знала, как начать разговор. С Данте всегда было проще, Вергилий же, словно глубокий мутный омут ставил её в тупик. Никогда не можешь быть уверен в том, что скрывается на дне.       — Что тебя беспокоит, Вергилий? — спросила Ева. — Ты чувствуешь себя покинутым? Я пойму, если ты не хочешь говорить. Но, может быть, тебе нужна моя помощь?       Мальчик не ответил, даже глаз не поднял. Волосы, что он в последнее время зачесывал к затылку, небрежно спадали на глаза, скрывая большую часть лица.       Ева вздохнула.       — Знаешь, иногда мне кажется, что ты повзрослел слишком рано. Отец много требовал от тебя, Вергилий, потому что знал, что ты на многое способен. Но мне бы хотелось, чтобы ты не забывал, что все еще ребенок и я очень тебя люблю.       В этот раз слова возымели эффект: Вергилий поднял глаза. Но взгляд у него был холодный, совсем не детский.       «Ни слезинки», — подумала Ева огорченно.       Слезы помогают облегчить боль, выплеснуть негатив и боль, что разъедают изнутри. Вергилий же всё держал в себе, и это сильно тревожило женщину.       — Зачем мы здесь живем? — спросил мальчик, глядя матери прямо в глаза. — Почему нас здесь заперли?       — Мне жаль, что ты так считаешь, Вергилий.       — Почему тогда мы не можем ходить в обычную школу? Здесь только я и Данте. Я хочу быть как все, — он стиснул зубы и процедил тихо: — Это нечестно…       — Сынок, ты правда хочешь в школу?       — Да. Хочу, — четко разделяя слова, ответил Вергилий.       — Хорошо, — сказала Ева решительно.       — Почему? — мальчик не смог сдержать удивления.       — Я ожидала не такой реакции.       — Отец всегда запрещал. Почему ты идешь против него?       — Ты прав: его здесь нет. И нам надо научиться жить без него, — Ева грустно улыбнулась. — Знаешь, порой мы оказываемся перед выбором, от которого зависит вся наша жизнь. И важно, чтобы этот выбор делали мы сами, а не кто-то за нас.       Женщина наклонилась и поцеловала сына в макушку.       — Ты умный мальчик, Вергилий. Я знаю, ты сделаешь правильный выбор.       И Вергилий сделал. Правда, первый день в школе прошел не так, как он ожидал. О их семье уже давно ходили разные слухи, поэтому дети заранее возненавидели его из-за множества мелких, но важных для каждого ребенка причин. Они невзлюбили Вергилия за бледное лицо, белые волосы и худобу, за испытывающее молчание и ум. Но в первую очередь потому, что боялись.       — Убирайся! Тебе здесь не место, — однажды пихнул его одноклассник, сидевший позади.       И тогда, в первый раз за все время, Вергилий обернулся, посмотрел на него своими глазами цвета выцветшего неба и ударил. Из носа обидчика потекла кровь, а остальные дети в классе вытаращились на Вергилия, хлопая недовольно глазами, пока кто-то не закричал:       — Да что он о себе возомнил, урод!       Дети окружили его и, схватив, вытащили из класса в коридор. Вергилий не сопротивлялся, не плакал, не умолял. Даже когда его силой толкнули на пол, на лице не отразилось никаких чувств. Зная, что ни один не решится ударить, Вергилий дождался, пока его вещи выкинут следом, а дверь в кабинет захлопнется, и, собрав рюкзак, под протяжную мелодию звонка медленно пошел прочь из школы.       Мальчик и прежде догадывался, что не такой, как все, но теперь стало очевидно: ему не место среди людей.       «И почему Данте это не беспокоит?»       Позже Вергилий сидел в саду, а рюкзак валялся у его ног, теперь ненужный, ведь больше он не вернется в школу. Хватит с него толпы, в которой на самом деле никто ничего не знает и уж точно никто не понимает.       — О, ты наконец-то пришел. Надоело грызть гранит науки? Может быть, теперь ты со мной поиграешь, Вергилий? — Данте на всех парах радостно мчался к нему, сжимая в руках деревянные мечи.       — Ладно. Почитаю после того, как доведу тебя до слез.       — Договорились, — Данте кинул брату меч.       Но не успели они выявить победителя, хотя потрепали друг друга до синяков и ссадин, как на пороге дома появилась Ева.       — Эй! Опять деретесь? Вы ведь обещали мне не играть в такие опасные игры, — женщина уперла руки в бока.       — Это всё он! — хором произнесли мальчики и снова вцепились друг в друга: Вергилий, возмущенный тем, что Данте соврал, и Данте, довольный, что провокация сработала.       — Хватит, в самом деле! — Ева повысила голос. — Вергилий, ты ведь старший. Я надеялась…       Женщина вздохнула. Хотелось верить, что школа пойдет сыну на пользу, но тот стал более угрюмым и теперь сам зачастую начинал драку. Ева ожидала этого от Данте, но не от Вергилия — такое его поведение казалось ей чем-то противоестественным.       — Если не понимаете слов, будете сегодня пропалывать грядки.       — НЕТ! Это все Данте. Я не собирался с ним драться! Я просто хотел почитать! — Вергилий бросился прочь.       — Постой, Вергилий! — Ева подняла с земли открытый рюкзак, из которого выпала книга. — А книгу-то забыл.       Данте хихикнул, но за Вергилием не пошел. Даже он понимал, что в такие моменты брата лучше оставить одного и дать остыть.       Вергилий сидел на детской площадке за домом и рассматривал медальон. Он принял его, как и тот факт, что был старшим в семье и должен их оберегать, не имея возможности отказаться.       — Данте… До чего же он приставучий. И мама тоже… Она всегда на его стороне.       Мальчик вздохнул.       — Это всё из-за Данте. Вот бы его никогда не было. Мне бы не пришлось…       Странный звук позади, напоминающий зубовный скрежет, заставил Вергилия обернуться. Он едва успел увернуться, когда вниз со свистом опустились лезвия.       — Демоны? — мальчик упал. Каины, которые вырастали буквально из-под земли, подняли свои острые короткие мечи вновь. Их черепушки были увенчаны терновыми венцами, из пустых глазниц сочилась темная кровь. Сомнений быть не могло;       Демоны. Но как они нашли их?       «Я должен предупредить маму и Данте».       Но прежде, чем Вергилий смог подняться и броситься бежать, резкая боль пронзила грудь, а родной дом перед глазами, дом, который казался крепостью, вспыхнул синим пламенем.       «Больно», — была первая мысль. За ней пришел рой других; они кружились в голове, словно мухи, пока мечи каинов жалили тело, пронзали руки и ноги.       — Кто-нибудь… — прошептал мальчик, без сил валяясь в грязи. Кровь лилась изо рта и носа, пузырилась на подбородке, образовывая горячую липкую лужу под ним. — Пожалуйста. Мама, Данте. Помогите мне. Мне нужна ваша помощь. Я не хочу умирать.       Ответа не последовало, лишь хруст собственных ломающихся костей, разорвал тишину. Демоны не жалели его, чувствуя сокрытую в маленьком и пока еще беспомощном теле силу. Вергилий не мог знать, но в эти мгновения его плоть покрывалась сверкающей чешуёй то тут, то там, и лишь когда решил, что скоро наступит конец, вдруг вспомнил слова отца:       «Я доверяю этот меч тебе. Воспользуйся им, когда придет время».       Ямато тут же откликнулся на немой призыв.       — Мне нужна сила… — сжав рукоять катаны, нашел ответ мальчик. — Твоя сила, отец. Любой ценой…              

3

      За пределами Редгрейва.       Нико сидела прямо, левую руку положив на баранку, а правую — на рычаг переключения скоростей. В зубах девушки была зажата сигарета, очки сдвинуты на вздернутый нос. Она не сильно заботилась о том, чтобы соблюдать правила дорожного движения или скоростной режим, отчего Неро, как ни старался упираться ногами, подлетал и падал на пружинистое сиденье.       Фургон, натужно ревя мотором, катился по скользкой от осевшего тумана дороге. Неро смотрел в окно на то, как цепочки фонарей и огромные многоцветные вывески, напоминающие о том, что здесь проходит национальная автомагистраль, сходятся в расплывчатое пятно далекого города. Но, несмотря на яркий свет, звезды на небе были хорошо видны, а круглая луна следовала за фургоном по небосводу.       Радио молчало, как и Нико, а потому чудился в этой привычной тряске какой-то злой умысел. Неро ощущал накопившуюся тяжесть всего, что он пытался умолчать, ворочавшуюся между ними, словно живое существо.       — Ты так и будешь молчать?       Фургон снова затрясся и залязгал, испуская густые клубы дыма. Мотору, как и подвеске, определенно требовалось техобслуживание, а может он тоже был возмущен.       — А что я должна сказать?       Ее неправильное и даже грубоватое лицо приняло озадаченное выражение.       — Хоть что-нибудь…       — Например?       Неро усмехнулся:       — Что, ни одного едкого комментария?       — Как-то не хочется.       — Тогда добавь газу.       — Я и так гоню на пределе мощности этой колымаги.       Неро покосился на девушку, едва сдерживая очередной упрек. С трудом, без единой грубости он выдавил:       — Ты не понимаешь… Я должен там быть.       — Я виновата, что твоему дядюшке не живется в черте родного города?       — Я не могу упустить его снова!       — Да что ты заладил?! Если они вернулись, то уже никуда не денутся. Так?       Неро уставился на Нико. Поначалу перспектива того, что Данте и Вергилий вернутся, казалась слишком отдаленной, чтобы заморачиваться об этом. Потом она перешла в раздел фантастической. Но когда в городе происходила очередная хрень — ещё бы, иначе и быть не могло — мысль о возвращении братьев была единственным лучом надежды на то, что когда-нибудь это закончится.       — Нико, в прошлый раз мой отец пропал на четверть века. Прежде, чем он сделает это снова, я хочу задать ему пару вопросов.       — О, неужели наш мальчик хочет узнать про свою мамочку? Думаешь, Вергилий возьмет и выложит тебе всё начистоту? — съехидничала Нико.       Оба замолчали. Резко, осознавая, что ступили на скользкую дорожку, способную разрушить их дружбу. А может, и не дружбу вовсе, если одно неосторожное слово способно развести их? Хотя прямота Николетты Неро даже импонировала.       Она уставилась на дорогу, он отвернулся, сжав тонкие губы. Снова повисла тишина.       — Знаешь, такими темпами ты скоро определенно превратишься в одного из тех грубиянов, которых и так хватает вокруг.       При всей издевательской сумасбродности мысль эта показалась Неро не лишенной некоторого рационального зерна. В последнее время он начал замечать, что многие пустяки вызывают у него раздражение. Совсем как в детстве. Неро часто срывал зло на окружающих, пока не встретил Кирие.       «И что в итоге изменилось, если я снова поступаю так же?»        Когда с обеих сторон замелькали одноэтажные дома, а Нико круто повернула руль вправо и выехала на шоссе, ответвляющееся от автострады, Неро ощутил острую потребность нарушить тишину. Он стал тихо напевать под нос. Две ноты странно наложились друг на друга, сразу отозвались в душе: и музыкальный фрагмент, и память о нем, находящаяся за пределами осознанного.       Неро открыл глаза, оборвал напев и сосредоточился. Ему почти удалось ухватить за хвост воспоминание столь ранее, что остались лишь эмоции.       Нико покосилась на товарища.       — Да что с тобой?       Неро коротко дернул плечом, на языке вертелось: «А какое тебе дело?», но это говорило напряжение. Впереди из подворотни слева возник и прошел мимо человек, а следом стали попадаться и встречные машины. Город был близко, и чем ближе, тем сильнее становился мандраж.       — Они правда вернулись?       Правая рука Нико оторвалась от рычага. Девушка сжала кулак и легонько толкнула Неро в плечо.       — Не кисни. Моррисон не стал бы врать.       — Может, стоило дать им время?       — Серьезно? По мне, времени у них было навалом. Они проторчали в аду полгода, — Нико перекинула сигарету из одного уголка губ в другой. — Как бы там ни было, тебе все равно придется поговорить с ним. И лучше сделать это сейчас, пока он не опомнился. Вытряси из этого сукиного сына всю правду, а затем решишь, что с ней делать.       Отчего-то эти слова успокоили Неро. Злость и ожесточение прошли, стало ясно, что в конце концов все обязательно образуется, станет на свои места и вообще окончится благополучно. Ведь они вернулись, а это главное.       — У нас гости, — пробормотала Нико, сжимая сигарету зубами и круто выворачивая на обочину. Через минуту Неро увидел позади яркие синие огни мигалок. Они приближались, и парень понял, что это дорожная полиция.       Поначалу копы промчались мимо, но, поравнявшись с фургоном, патрульная машина сбросила скорость, пересекла линию разметки и остановилась. Дверца открылась, и из кабины высунулся полицейский в форме. Настоящий здоровяк.       — Сиди здесь, я разберусь.       — Действуй, герой.       Неро открыл дверь и вылез из фургона. Обе ноги онемели: когда он наконец-то спрыгнул на землю и потоптался на месте, тысячи иголок вонзились в его ступни.        — Мы что-нибудь нарушили? — поинтересовался Неро. Вид у парня был убитый, при желании его можно было принять за наркомана.        — Добрый вечер. Старший сержант Шерман. Мне нужны ваши документы, — мужчина показал собственное удостоверение и требовательно протянул свободную руку. Неро отметил, что автомата при нем нет.       — Конечно, офицер.       Неро дотянулся до бардачка и извлек пропуск, выданный ему Дельта Форс. Сквозь пелену, сотканную из света фар, парень взглянул на застывшее в ожидании лицо копа. Интересно, что им известно о ситуации в городе?       — Вы из Редгрейва? — спросил Шерман. Лицо мужчины побледнело, и он не рискнул взять из рук Неро пластиковую карточку, вместо этого предусмотрительно делая два шага назад.       — Так точно, офицер. А в чем дело?       — У вас левая фара не горит, — заметил коп осторожно.       Неро почесал макушку и рассеяно ответил:       — Она у нас сроду не горела.       — Вы бы этим занялись, — строго произнес сержант Шерман. — К ночи обещали настоящую метель.       — Обязательно, — Неро улыбнулся. — Так мы можем ехать?       — Да, разумеется, проезжайте.       Неро еще постоял, наблюдая за тем, как здоровяк с трудом забирается обратно на пассажирское сиденье. Мужчина о чем-то переговорил с водителем прежде, чем машина тронулась с места. Неро был готов биться об заклад, что Шерман обернулся, поэтому отсалютировал ему на прощанье.       — Ну что, — сказал он себе, — вот и пригодилась эта штука.       Неро покрутил карточку в руках. А ведь Нико пришлось насильно впихивать ему пропуск. Впрочем, парень не часто использовал его по назначению, куда чаще, как открывашку для пива.       Снова пошел снег. И не мягкие пушистые хлопья, а острые льдинки, жалящие щеки. Неро поморщился: снег валил все сильнее и сильнее, погода стремительно портилась, но он продолжал стоять. От холода лицо мало-помалу немело, да и руки чувствовали себя не лучше. Коп не соврал, еще пару часов и из-за вьюги в трех футах перед носом ничего не будет видно.       Неро вздохнул и залез обратно, стряхивая с волос порошу.       — Метнулся, как от прокаженного, — хихикнула Нико, выплюнув сигарету, когда красные огоньки задних фар полицейской машины окончательно растворились во мраке и пурге. — Даже неприлично. Серьезные взрослые люди, в большинстве своем просвещенные…       — По официальной версии в Редгрейве борются с чумой, — напомнил Неро, вытряхивая снег из капюшона.       — В это действительно кто-то верит?       Парень пожал плечами.       — Погода все хуже. Мы доедем?       — Обижаешь, — Нико поерзала на сиденье. — Скоро будем на месте.        — Уверена?       — Не загоняйся. Дай лучше сигарету.       Неро машинально достал пачку из бардачка. Нико на секунду повернула голову и, взяв губами сигарету, посмотрела парню в лицо, после чего со скрежетанием переключила скорость и дала газу.        Фургон рванулся вперед, чиркнул бортом по ограждению и, круто повернув направо, выкатился на дорогу. Неро подлетел и, с размаху опустившись на пятую точку, скривился.       — Ты мне смерти желаешь?       Нико усмехнулась и кивнула. Мигая единственной уцелевшей фарой, фургон обогнал внезапно вырисовавшийся из-за поворота грузовик, а перед самым радиатором, подогнув хвосты, пронеслись через дорогу две дворовые собаки.       Удивительно, но путешествие длиной в четыре часа подходило к концу и почти без происшествий, что случалось крайне редко.       

4

             Вергилий стоял у окна и смотрел на только что подъехавший фургончик, припаркованный на полупустой стоянке. Улица казалось безжизненной и пустой, если не считать силуэта, что выскользнул из кабины и вслепую направился к конторе мимо темных окон соседних домов.       Вергилий вернул занавеску на место и осмотрелся. Комната была точно такой же, как и те, где ему прежде приходилось останавливаться — почти незаметная в своей характерной безликости. Данте определенно не заморачивался. Единственным, что выделялось и напоминало о нахождении именно в конторе охотника на демонов, а не в придорожном мотеле, были висевшие на стене трофеи. Вергилий обнаружил, что они привинчены к стене.       «Можно подумать, кто-нибудь в здравом уме решился бы умыкнуть этот кошмар».       Однако безжизненная черепушка каина все же привлекла внимание мужчины. Глядя на этот безмолвный трофей, Вергилий ощутил, как мечи вновь и вновь пронзают его тело: грудь, плечи, руки и спина горели огнем.       Но даже это было не самое страшное: постепенно Вергилий возвращался к мыслям о своей матери, ушедшей из жизни слишком рано. Он чувствовал себя виноватым, что не смог помочь ей или изменить ход событий. Всем, что осталось в его сердце, была безысходность.       Вергилий помнил, как совсем ребенком рыдал в истерике над её телом. Слёзы текли по лицу, а серебристые волосы тряслись оттого, что его била дрожь. Он остался жив: истерзанный, израненный, проклятый на существование с чувством вины. Он буквально восстал из пепла, которым обратился весь его прежний мир, не зная, возможно ли возвести на руинах нечто новое. Ему нужна была цель, смысл.       Когда полиция оцепила особняк, он стоял на холме посреди кладбища, наблюдая за суетой. Никто не знал имени погибшей женщины и её детей. Хоронить тоже было нечего — дом сгорел дотла. Гонимый странным желанием поставить точку, Вергилий вырезал на безымянном надгробии имя матери, а чуть ниже — имя брата. Выжил Данте или нет, для него брат погиб, и именно он — Вергилий — виноват в этом. Он должен был спасти их, но оказался слабым, как всегда говорил отец.       «Ты ни на что не годишься, Вергилий. Однажды ты лишишься всего, что ценишь, потому что не сможешь этого защитить».       Сейчас Вергилий понимал, что ничего не мог сделать, только принять случившееся и идти вперед. Жизнь научила его быть сильным и самостоятельным, но внутри все еще оставался мальчик, мечтающий о простой и счастливой жизни, мечтающий о том, чтобы мама спасла его.       Прошлое определило настоящее: они с Данте были вынуждены следовать по стопам отца, становясь частью его мрачного мира. И это казалось правильным, так было проще, но со временем Вергилий вернулся к тому, с чего начал. Он хотел жить, как все, и для этого нужна была она — женщина, пробившая брешь в его броне тем, что всегда была рядом и ничего не требовала взамен. Он слишком поздно понял это.       — Вильгельмина.       Вергилий выдохнул её имя, словно мантру, и закрыл глаза. Он ощущал непреодолимую потребность идентифицировать эти отношения, дать им название, придать определённые черты и условности, причины, по которым они вообще стали возможны, чтобы вернуть всё назад, повернуть стрелки часов. Но они принадлежали разным мирам, как когда-то Ева и Спарда, и мирам этим не дано было пересечься.        Вергилий хорошо знал, что его отец посвятил жизнь, достаточно долго и упорно сражаясь, чтобы стереть границы между мирами; он буквально выскочил вон из кожи в объятья жены, чтобы раз и навсегда доказать превосходство своей любви над мирозданием.       «И все-таки проиграл», — напомнил насмешливый голос. Калейдоскоп жутких образов снова закружился вихрем в воображении мужчины. Город, кишащий демонами, как груда навоза — мухами, бесконечные дыры в ткани мироздания и проникающие из первозданной тьмы монстры, ведомые голодом. Вергилий осознал всю степень своего эгоизма и вины только теперь, но вслух произнес лишь:       — Это ты виноват, Данте.       Мужчина облизнул пересохшие губы. «Не мог просто убить Уризена с самого начала».       — Конечно, я. А кто еще?       Вергилий не заметил, как вошел брат. Он почувствовал себя, как уснувший на посту часовой, внезапно приведенный в чувство.       — Чего глазами хлопаешь? — спросил охотник. — Пошли. Там Неро приехал.       — Упрямый, — покачал головой Вергилий. — И в кого он такой?       — Действительно, — усмехнулся Данте.       Вергилий молча вышел из комнаты. Столько лет разлуки не прошли даром, и, похоже, ему придётся заново привыкать к манерам и отсутствию такта у брата. Но на самом деле мужчина почувствовал, словно ударился о дно и теперь мог оттолкнуться, чтобы всплыть.        «Виноват только я, и сам должен всё исправить».              

5

             Первый этаж некогда промышленного здания, втиснувшегося между двумя большими кирпичными домами, служил Данте и офисом, и гостиной, и столовой. У этого многофункционального по своей природе помещения был лишь один недостаток — слышимость, которую обеспечивали высокие стены, возмещавшие тесноту длиной. Даже шепот казался здесь слишком громким.       Неро был уверен, что слышит биение собственного сердца, когда Вергилий спускался по лестнице вниз. Мгновение-другое он смотрел на отца, не зная, с чего начать. Парень пришел, чтобы задать все те вопросы, что долгие месяцы прокручивал в голове, однако теперь не был уверен, что сможет сделать это. Молчание повисло между ними, разрастаясь все больше и больше, и наконец расширилось до размеров пропасти, которую Неро больше не мог выносить. Он прыгнул.       — Нам нужно поговорить.       Вергилий кивнул. Он спокойно пересек комнату — паркетная доска поскрипывала под сапогами — и сел на диван. Лицо мужчины было холодное, непроницаемое, и, вглядываясь в его голубые глаза, Неро чувствовал легкое недомогание.       «Что у него в голове? О чем он думает? Как к нему подступиться и с чего начать?»       Неспособность разобраться в чувствах других людей, являющаяся, по всей видимости, фамильной чертой, каменной тяжестью повисла в воздухе.       — Полагаю, у тебя много вопросов.       Вергилий посмотрел в глаза сына, такие же голубые, как у него самого, на белые волосы и точеный профиль. Внешне Неро был похож на него, но отличался той бурной энергией, что била ключом в его матери. Это сбивало мужчину с толку.       — Да, — ответил Неро, выдохнув. Он был рад, что Вергилий нарушил молчание первым. — И я хотел бы получить честные ответы.       — Это сэкономит нам время, — согласился Вергилий.       — Ты ведь знаешь, что я хочу спросить?       — Очевидно, про свою мать.       — И что скажешь…? — неуверенно, словно это он провинился в чем-то перед отцом, а не наоборот, поинтересовался Неро.       Вергилий поднял палец. Этот жест означал: «Один момент».       — Что тебе уже известно?       — Она оставила меня на пороге приюта безымянным младенцем. И я хочу знать — почему?       — Хм… — задумчиво протянул Вергилий. Неро, взглянув в глаза мужчины, не нашел там сочувствия. На него снова что-то нахлынуло, что-то ворвалось в него. Руки парня судорожно сжались: он ждал ответа.       — Я не знаю, почему она оставила тебя, Неро.       — Ты обещал не лгать, — напомнил тот.       Вергилий усмехнулся.       — Ты хочешь знать, где был я в этот момент, верно? Почему допустил это?       Неро кивнул.       — Ты родился значительно позже того, как я оказался в плену Мундуса. До недавнего времени я не знал о твоем существовании.       — Почему ты бросил ее? Почему ушел?       Вергилий посмотрел на Неро: он задавал такие предсказуемые вопросы, знакомые мужчине с детства, но злобы или обиды в них не было, лишь интерес. Сколько бы мужчина ни пытался, он не мог понять, как удалось этому мальчику вырасти полной его противоположностью, как, брошенный на произвол судьбы, он не озлобился, подобно самому Вергилию. Его подмывало посмотреть, из чего сделан этот парень.       — Хочешь совет?       — Отцовская мудрость? — Неро усмехнулся. — Валяй.       — Никому не доверяй.       Неро встал и ударил кулаком по столу, но Вергилий даже не шевельнулся. Что и требовалось доказать — парень был совсем другим. Мужчина улыбнулся.       Эта усталая, вымученная улыбка открыла Неро всё. Однако понимание сменилось раздражением, а раздражение — гневом.       — Испытываешь меня? Потрясающе! — Неро схватился за голову. — Просто гениально! Значит, ты оставил маму просто потому, что она доверилась тебе?! Неужели на свете может быть что-то важнее человека, который безоговорочно тебе верит?       Парень достал из-за пазухи книгу и бросил её к ногам отца.       — Мне жаль, что не оправдал твои ожидания. — Вергилий наклонился и, подняв книгу, бережно отряхнул. Он не подал виду, но слова Неро жалили его, словно змеи. — Я не полностью откровенен, но честен с тобой.       — Я не ждал, что ты выложишь мне всё, но я ждал хотя бы извинений за то, что ты оторвал мне руку, — с вызовом бросил парень. — Это было бы очень кстати.       — Но рука ведь на месте, — холодно заметил Вергилий.       — Да, на месте, чокнутый ты сукин сын!       В порыве гнева Неро выхватил голубую розу.       — Ты хоть знаешь, что здесь творилось, пока вас не было? Что продолжает твориться по твоей вине? — он направил дуло револьвера в лицо отца.       — Хочешь взять реванш прямо сейчас? — поинтересовался мужчина, вальяжно откидываясь на спинку дивана.       Вергилий внезапно для себя ощутил стеснение в груди и прилив неконтролируемой ярости. В мальчишке было много спеси, он не думал и действовал напролом — все то, что так раздражало Вергилия в Данте. Но при этом парень не обладал небрежным очарованием и везением, что сопровождали младшего сына Спарды. Невольно Вергилий подумал, что именно отсутствие этих черт сыграло с ним злую шутку, и мужчине захотелось уберечь сына от своей собственной незавидной участи.       — Эй, Неро, успокойся, — Данте встал между родственниками, спиной к брату, и поднял руку. Вергилий даже не притронулся к Ямато, что не ускользнуло от взгляда мужчины. Это утешало.        — Мой тугой брат хотел сказать: «Никогда не доверяй всем подряд ». Его самого один шут гороховый вокруг пальца обвел, — расплывшись в улыбке, Данте подошел к племяннику и похлопал его по плечу. — Знаешь, ты молодец, Неро. Отлично справился здесь. Извини, что заставили разгребать этот гадюшник в одиночку. А теперь, может быть, поедим? Я не видел нормальную еду… черт, уже дохрена времени.       Данте с удовольствием впился зубами в кусок пиццы, который все это время держал в другой руке.       — Как же я скучал, милая моя. Больше мы не расстанемся с тобой.       Неро усмехнулся и выдохнул. Данте отличался поразительной способностью разрядить любую, даже самую напряженную обстановку. Теперь парень уже и сам не понимал, с чего вдруг так набросился на Вергилия. Может быть, потому, что представлял его себе как кавалерию, что прискачет и мгновенно выиграет бой, решит исход сражения и даст ответ на все вопросы? Ему подсознательно хотелось, чтобы с прибытием отца все проблемы мгновенно решились, а все недопонимания автоматически разъяснились. И когда он понял, что ничего подобного не произойдет, то совершенно иррациональным образом счел Вергилия виноватым в этом.       — Я забираю это обратно, — произнес Вергилий, убирая книгу за пазуху. — Спасибо, что сберег.       — Мне чужого не нужно.       — Ты похож на свою мать. Мне жаль, что так вышло, и ты совсем не знал её.       — Ты любил её? — спросил Неро.       Вергилий медленно втянул воздух. Признаться — пусть даже самому себе — было для мужчины непосильной задачей долгие годы.       — Да… — он облизал пересохшие губы. — Любил...       Вергилий встал с дивана и вышел из конторы. Он понимал, что уладил дело только на время, но временное решение все же лучше, чем никакое. Прежде, чем вываливать на сына правду о том, что его мать жива, мужчина собирался решить самую сложную часть предсказания Оракула.       Неро пришел в себя только когда хлопнула дверь. Он стоял посреди комнаты, пораженный ответом, словно стрелой, и думал о Вергилии. Кем в действительности был его отец?       С одной стороны, он знал его, как Уризена: отвратительного демона ростом в два — два с половиной метра, лишь отдаленно напоминающего человека. Руки были намного длиннее тела, плечи — гораздо шире, чем должны, а лицо выглядело так, будто его создатель совершенно не заботился ни о чем, кроме простой обтяжки рудиментарного черепа плотно облегающей кожей такого цвета и текстуры, как едва зажившая ужасная рана. Внешность Уризена полностью соответствовала его внутреннему миру: пустая искалеченная оболочка, неспособная к состраданию, любви, созиданию.       С другой стороны был Ви. На фоне Уризена он казался насекомым, слабым и незначительным. Но в нем было столько чувств, мыслей и мудрости бесценного опыта, что Неро проникся и даже привязался к нему. И только теперь он осознал причину этого.       Неро не хватало отца. Парень искал его в Кредо, искал в Данте, но найти так и не смог. Было поистине удивительно, что тщедушному Ви удалось заполнить собой эту пустоту за столь короткое время. Неужели всё было иллюзией, самообманом, следствием того, что кто-то впервые поверил в него, доверился ему? Но ведь где-то, Неро был в этом уверен, под маской черствости и равнодушия внутри Вергилия жил человек, тот самый, к которому он привязался и до которого собирался достучаться.       — Опять сбежал, — покачал головой Данте. Казалось, охотник никогда не унывает, однако сейчас он только покашлял и глухо добавил:       — Вот что за человек.       — Он, похоже, не соврал. А ты что думаешь?       — Далеко не уйдет, — пожал плечами мужчина.       — Я не об этом.       Данте поднял руки и закатил глаза.       — Только не вздумай вмешивать в это меня.       — Ты что-то знаешь? — сощурился Неро.       Охотник отвернулся, устремляя свой взгляд к очередному ломтику пиццы, что уже успела остыть.       — Я же сказал: меня это не касается.       — Он тебе что-то рассказал, — надавил парень, стремительно сокращая расстояние. Данте едва успел вклинить между ними картонную коробку, с трудом балансирующую на его руке, и оскалился, демонстрируя белые зубы в обрамлении щетины.       — Отец уже поделился с тобой житейской мудростью, но раз так просишь, слушай сюда: старая любовь не ржавеет. И больше никаких вопросов.       Данте развел руками и, утрамбовав в рот очередной кусок пиццы, посетовал:       — Развели тут мексиканский сериал, понимаешь.              

6

             Женщина перешагнула порог, выходя из темноты в тускло освещенную комнату. Если снаружи ночь теснили яркие фонари, то внутри повсюду властвовали размазанные тени.       — Это контора «Devil may cry»? — поинтересовалась она, снимая шляпку, чтобы стряхнуть снег.       Данте уставился на женщину в недоумении. Он дремал, сидя за столом и переваривая плотный ужин, поэтому молодая женщина показалась ему приятным продолжением сна. Она будто сошла с обложки старомодного голливудского кино: дерзкая линия подбородка, уложенные в высокую прическу медно-рыжие волосы, большие каре-зеленые глаза, холодные и безразличные, словно омуты.       Мужчина потер глаза, желая убедиться в реальности происходящего, и посмотрел на часы: было уже далеко за полночь, близился рассвет, а на улице разыгралась метель.       — Всё верно. По какому вопросу?       Гостья улыбнулась и сбросила серое пальто, отделанное темным мехом. На ней была темно-бордовая блуза и узкая юбка с запахом. Данте про себя отметил, что оделась женщина явно не по погоде.       — Я хочу сделать заказ.       Охотник облокотился на стол, подперев подбородок ладонью, не сводя с женщины глаз, вспыхнувших интересом. Глядя на Данте можно было подумать, что его ударили по голове молотком.       — Какого рода заказ?       Она нахмурилась, не скрывая своего раздражения, словно мужчина оскорбил её. Приветливое выражение лица сменилось презрительным в мгновение ока.       — Данте? — спросила женщина холодно-иронически. — Данте — охотник на демонов?       — А что, не похож?       — Я ожидала большего.       Саркастичная нотка в голосе женщины раззадорила мужчину: он отодвинул стул и встал, намереваясь склонить чашу весов в свою сторону.       — На вездесущности и всемогуществе пока не настаиваю, но, надеюсь, на что-то вроде демонов меня ещё хватает.       Женщина вновь расплылась в улыбке. Ответ её, очевидно, устроил, так как она представилась:       — Меня зовут Елена. Мне сказали, вы способны решить мою проблему, — голос звучал резко, но спокойно. Её голова едва доставала охотнику до плеча, к тому же он казался раза в три шире её, однако женщину это едва ли пугало.       Она внимательно изучила глазами Данте, как изучают антиквариат на подлинность перед покупкой, и подвела итог:       — Но, похоже, я ошиблась адресом.       — Может, для начала обсудим детали?       — Не вижу смысла.       — Присядь. В ногах правды нет, — произнес Данте, жестом приглашая женщину. Отступать он не собирался, и она это поняла. Недолго думая, Елена пересекла комнату, вынула из сумки кружевной платок и постелила на стул, прежде чем опуститься.       — Здесь можно курить? — поинтересовалась она, закидывая ногу на ногу. Ножки ее, основательно обнаженные этой выходкой, по мнению Данте, были превыше всяческих похвал.       — Откуда ты узнала обо мне?       Она усмехнулась и, не получив ответа на свой вопрос, достала из сумочки пачку сигарет и костяной мундштук, чиркнула зажигалкой и закурила. На Данте она даже не смотрела, и вид у нее был такой, словно на все на свете ей наплевать.       — Я навела справки, так как хотела знать наверняка, что делаю правильный выбор, — Елена затянулась, и вскоре по конторе разнесся запах ментола.       — И зачем тебе я?       Лицо женщины озарила улыбка.       — Мне нужно найти кое-кого, — ответила она уклончиво.       — Ты не поняла. Для чего тебе охотник на демонов, крошка?       — Разве не очевидно?       Елена смотрела прямо на него; она замерла, удерживая мундштук между средним и указательным пальцами правой руки на небольшом расстоянии от лица. Всем своим видом женщина давала понять, что ответ на вопрос Данте следует найти самостоятельно.       — Она ведьма, Данте. Правда без контракта. — Вергилий вернулся внезапно, появившись из тени белым пятном.       — Не ждал тебя раньше утра. Как прошел твой внезапный променад?       — Погода неважная.       — Ну-ну, — причмокнул охотник.       — Так что в твоем офисе делает ведьма? — сменил тему Вергилий, разглядывая Елену. Он с первого взгляда понял, кто перед ним сидит. С некоторых пор весь мир, казалось, был у Вергилия на ладони: он видел, слышал и чувствовал всё иначе. Женщину перед ним окружал плотный ореол фиолетового цвета, что, метая красные всполохи, пульсировал, словно закипающая жидкость.       «Только этого не хватало», — подумала Елена, глядя на Вергилия сквозь упавшую на лицо прядь волос. Его пронзительный, тяжелый взгляд заставлял женщину чувствовать себя неуютно. С Данте не должно было возникнуть проблем: добродушный человек, прячущийся за грубостью и суетой — таким его описала Ханна, но вот с Вергилием…       Теплый свет фонаря, проходящий сквозь тяжелые красные занавески, окрашивал лицо старшего близнеца в теплые тона, однако на языке у Елены крутилось лишь одно слово: «холодный». Трудно представить живое существо, от которого настолько веяло бы холодом или даже смертью, но Вергилий был наглядным тому примером.       — Ведьма, значит… — задумчиво протянул Данте, усмехнувшись. И как он сразу не догадался? Характерный запах розмарина, который так любили все ведьмы, не могли спрятать даже ментоловые сигареты. Совсем нюх потерял.       — Получается, хочешь поймать себе приятеля? На случай, если ты не заметила, здесь не брачное агентство.       Елена провела по лицу рукой, как делала всегда, когда хотела на время спрятать от чужих глаз свои мысли.       — Твои предрассудки оскорбляют меня. Ведьма самодостаточна и без покровителя. И если вы не хотите мучиться от кишечного расстройства до конца своих дней, то выслушаете меня от начала и до конца, прежде чем делать выводы.       Вергилий усмехнулся и махнул рукой. «Разбирайтесь сами» — говорил весь его внешний вид, но все же отчего-то мужчине стало интересно. Он сел на диван, занимая место в первом ряду в ожидании представления.       — Мне нужно найти ребенка, — сказала Елена, понимая, что Вергилий никуда не уйдет.       — Девочку шести лет, которая пропала в центре города Редгрейв шестнадцатого мая, — уточнила она. — Надеюсь, мне не следует объяснять, что там произошло?       Елена открыла дорогую лакированную сумочку и вынула чековую книжку.       — Я готова заплатить сразу, — снова затянувшись и смерив Данте взглядом, женщина написала сумму и подтолкнула чек к мужчине. — Но мне нужны гарантии.       Мудреные и недоступные Елене мысли роились в его голове. Охотник, хоть и казался открытой книгой, а на поверку оказался не так прост. Все-таки оба брата стоили друг друга.       Данте усмехнулся, чувствуя, как в его голове пытаются копошиться. Ему нравились дерзкие женщины, к тому же сумма на чеке имела приятное количество нулей.       — В таком деле не может быть гарантий, — заметил охотник.       — В этом случае я найду другого исполнителя, порасторопней и повежливее.       — Погоди, не кипятись, красотка. Поражение — это не в моём стиле. Лучше скажи, почему думаешь, что этот ребенок выжил? Прости, конечно, но прошло много времени. Почти все, кто были в центре города, погибли, и лишь тем немногим, кого успели эвакуировать, удалось выжить.       — У меня свои источники. Однако… В случае неудачи я готова уступить половину в качестве компенсации.       — Слишком щедрые условия, — заметил Вергилий. — Но так мало информации. Что за ребенок, где его родители, зачем это ведьме?       Елена промолчала. Она избегала взгляда Вергилия, боясь проколоться, словно он прочтет ответы в её глазах. И зачем она согласилась ввязаться в эту авантюру? С другой стороны, как всегда говаривала Ванда: «Если люди позволяют себя обманывать, то это их личное дело».       Женщина усмехнулась и, достав из сумочки фотокарточку, протянула Данте. На фото были изображены трое: мать, отец и дочь. В том месте, где должно было быть лицо матери, зияла черная пустота.       — Девочку зовут Хлоя Адамс, её отец — Рик Адамс — очевидно, погиб, пытаясь выбраться из города. Однако ребенок каким-то чудом выжил и находится в логове сильного демона. Поэтому мне и нужен ты, Данте.       — Повтори это еще раз, и я согласен.       — Ты нужен мне, Данте, — подыграла самолюбию охотника Елена. — Нужен этой девочке. Если вернешь её живой, я заплачу столько же. Денег должно хватить, чтобы сделать ремонт в этом гадюшнике.       — Крошка, полегче на поворотах. Я вообще-то здесь живу.       — Заметно, — сказала Елена, брезгливо покосившись на пустую коробку из-под пиццы.       Вергилий поднялся и подошел к столу. Взглянув на фотографию, тут же сказал, как отрезал:       — Я пойду с тобой.       — Эй, речь шла только обо мне, братишка.       — Мне не нужны твои деньги, Данте, — заверил его Вергилий. — У меня совсем другой интерес.       Вергилий продолжал смотреть на фото — на шее женщины без лица сверкал весьма знакомый медальон. Данте тоже приметил украшение, но виду не подал, даже бровью не повел.       — Раз так… — Данте снял со стула плащ и надел его. — Чего мы ждем?