Сердце Матери

1

      Сейчас       Ахания смотрела на мутный поток реки, бурливший у самых её ног, и провожала глазами джонку. Женщина запоздало поняла, что сапоги остались в каюте.       «Ты бы сказал: в хозяйстве всё сгодиться. Будь начеку и не теряй голову от горя. Так ведь, Валефор?» — подумала Ахания и присела на корточки, обмакнув в темные воды реки кинжал. Убрав за пояс такоуба, лезвие которого почернело впитав яд, женщина встала, развернулась на босых пятках и направилась вглубь пролеска.       Здесь туман не был густым и стелился между мертвыми деревьями флёром. В холодном воздухе стояла тишина, какая бывает на кладбищах. Ни одна веточка обнаженных деревьев не шевелилась; земля была покрыта тонким белым слоем пепла, точно снегом, на котором резко выделялась черная вереница следов женщины.       Данте проводил Аханию взглядом, посмотрел на Вергилия, поднял бровь. «Скажи что-нибудь», — читалось в его глазах.       Тот глянул на него злобно и холодно, а затем злость сменилась на отчуждение. Что он мог? Он не никогда не знал, что следует говорить в таких случаях. Но все они прекрасно понимали шансы лиса.        Лицо Вергилия подернулось мрачной дымкой, он молча развернулся и направился следом за Аханией.       Данте вздохнул. Им всем не помешала бы хорошая порция виски — стаканчик-другой. Желательно в комплекте с большой пиццей пеперони. Но мечты пустого желудка лишь усугубляли ситуацию.       — Этот глупый лис, — пробурчал себе под нос Данте и мысленно добавил: «Спасибо тебе», — и тут же понял, что уже прилично отстал.       Пятый круг ада был неприятным местом. Вокруг не росло ни травинки. Землю покрывал густой слой пепла, почему-то не тронутый ни ветром, ни временем. Ахания пробиралась впереди между чахлых, омертвевших стволов деревьев. Они точно протягивали к ней свои крючковатые ветки-обрубки, цепляли за одежду.       Данте прибавил шаг, догоняя женщину.       — Постой, крошка. Куда ты втопила?       — Что тебе нужно, Данте? — огрызнулась она. — Я иду медленно. Ты вполне в состоянии меня догнать.             Данте стало не по себе. Глаза у Ахании были мутные, точно покрылись коркой льда, изредка вспыхивая тусклым золотым светом.       Внезапно грянул гром и полил дождь. Данте уставился на черное бескрайнее небо без единого облака и даже намека на свет (при этом каким-то непостижимым образом темно не было), вздохнул, наблюдая, как дыхание срывается с губ паром и сбавил темп.       — Она замерзнет, — сказал он, поравнявшись с Вергилием.       Вергилий угрюмо посмотрел на брата.       — Не лезь к ней.       — Можешь и дальше делать вид, что тебе все равно…       — Думаешь, ко мне она прислушается? — перебил его Вергилий.       Данте покачал головой, снял единственную оставшуюся накидку из купленных в Дите, догнал Аханию и накинул капюшон ей на голову.       — Даже не спорь.       — Иди к черту, Данте, — Ахания фыркнула и ускорила шаг, но накидки не сняла.       В этот момент эта маленькая, но резкая на слово женщина почему-то напомнила ему Неро. У парня была такая же мерзкая манера говорить, словно дать пинка.        И как он там?       «Справится», — Данте усмехнулся, поднимая воротник плаща. «Должен справиться».       Вергилий возник рядом внезапно.       — Она остынет. Нужно время, — от дождя его волосы стали мышиного цвета, а серьезные обыкновенно голубые глаза казались серыми, но было в них что-то вроде благодарности за проявленную со стороны Данте заботу.       — Когда ты стал таким чутким?       Вергилий проигнорировал вопрос. Убрал спадавшие на лоб пряди, откинул их назад привычным, но каким-то невротичным жестом, что было совсем не похоже на него.       — Волнуешься?       Вергилий не ответил.       Что же вас двоих всё-таки связывает? — Данте посмотрел на Аханию, затем на Вергилия. Будь она человеком, он бы предположил, что женщина — потенциальная мать Неро, но она была демоном, пусть на какую-то часть…       Звучало неправдоподобно и даже безумно.       Как бы Данте не грела мысль эта теория, демонам в Фортуне определенно не были рады. Неужели личная жизнь Вергилия не ограничилась одним неудачным романом?       Данте решил не заострять на этом внимание. У него самого сдавали нервы и кипела голова. К счастью, до конца этой авантюры оставался последний рывок, а потом он с удовольствием проведет месяц-другой на диване, отрываясь от него исключительно для того, чтобы заказать пиццу и, может быть, сходить в туалет.       Скорее бы.       Они молча пересекали голые холмы, осторожно спускались в низинки, заполненные туманом, шли через просторные, точно обожжённые огнем поляны, буреломы. С каждым шагом почва под ногами становилась всё более вязкой. Скоро она превратилась в глину, затягивающую ботинки, и вот они уже шли по самому настоящему болоту, раскинувшемуся на многие километры, конца и края которому не было видно из-за сгущающегося тумана.       Данте заметил, что чем глубже они продвигались, тем сильнее ощущалось беспокойство, накрывало уныние, тоска. Ахания шла по-прежнему впереди, опустив глаза, босые стопы хлюпали, касаясь трясины, издавая характерный чавкающий звук. Она ежилась от холода и теперь поутихшего, едва моросящего дождя.       Похолодало. Трясина покрылась коркой инея, и стопы женщины сначала покраснели, а затем побелели. Не смотря на это, Ахания молча сносила всё, лишь один раз, на мгновение остановившись, приподняла ногу, поморщилась и пошла дальше.       — Всё! Я больше не могу, — Данте остановился, резко опустился на корточки. — Прыгай на закорки. Сил моих нет смотреть на это.       — Не смотри, — ответила Ахания, продолжая бодро вышагивать. Ноги её по щиколотку были в грязи и болотной жиже, но это её, кажется, не особо беспокоило.       Данте вздохнул, вытягиваясь во весь свой дюжий рост и смотря на женщину сверху вниз.       — Это опасно — расхаживать по аду босиком, — Данте понял, что сморозил какую-то глупость, только когда Ахания остановилась и развернулась. Вокруг неё словно сгустился туман и окутал её плотным саваном так, что сверкали одни желтые глаза.       — Считаешь, сапоги мне чем-то помогут, если какая-нибудь адская тварь решит заточить меня?! — она не шелохнулась, бледнея от бешенства. — Я должна была вернуться домой, залечь на дно и не притягивать неприятности. А теперь босая шлепаю по болотам в компании двух полудемонов, которые пока не принесли мне ничего хорошего, только проблемы и потери… — её голос дрогнул, она отвернулась, пряча лицо за капюшоном. — Обувь — определённо не самая большая моя проблема.       Снова повисла глухая, напряженная тишина. В этих опаловых глазах Данте увидел боль и ярость. Эти чувства то переплетались, то вспыхивали поочередно молниями-вспышками, отчего охотник испытал чувство вины.       Ахания была права. Тем, кто так или иначе связывался с ними, это приносило только проблемы. По этой самой причине Данте старался не заводить друзей и вообще мало-мальски близких отношений.       — Упрямая…       Ахания глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в руках, вытерла выступившие на глазах слезы и пошла вперед. Туман, казалось, расступился перед ней, точно испугался, заскрипели покореженные стволы деревьев и зашамкали беззубыми ртами дупел, будто насмехаясь.       Данте почувствовал, как его просверлила пара недовольных глаз. Салли высунулся из капюшона и недовольно запищал. Полудемон решил, что в переводе это не означало ничего приличного.       И где эта крыса всё время прячется? — подумал он, но не успел найти ответа, как почувствовал, что его снова сверлят глазами, но в этот раз со спины.       — Не смотри так. Тебе следовало самому это предложить, — иронично заметил охотник.       — И огрести вместо тебя? — ответил равнодушно Вергилий, наблюдая, как Ахания с кошачьей проворностью перебирается через овраг, ступая по поваленному дереву, как канатоходец, только без шеста.       За оврагом идти пришлось медленно. Над стоячей водой туман клубился плотней. Даже на расстоянии вытянутой руки не было видно ничего, кроме дымки. Местами были островки — сухие, выступающие из воды места, поросшие черными кустарниками — но большинство относительно безопасных пригорков трясина обступала так плотно, что приходилось идти вброд.       Наконец Ахания остановилась, осмотрелась. Рядом сломалось пополам огромное старое дерево. То, что осталось, торчало из земли, словно сломанный карандаш, и поблескивающая на изломе древесина была белого цвета по сравнению с потемневшей от времени, обожжённой огнем корой.       Данте, воспользовавшись проволочкой, устроился на сломанной под острым углом вершине, наблюдая, как женщина, точно зверь, прислушивается, принюхивается.       Впереди была котловина, купающаяся в тумане и испарениях, истекающих из земли, от скал, замыкающих её, и голых древостоев. Охотник различил на дне какие-то безыскусные строения, которые обволакивала эта молочная дымка, словно снизошедшая с гор лавина снега. В этой пелене мерцали тусклые голубые огоньки, и котловина вспыхивала ими, озарялась светом на доли секунды, чтобы затем вновь погрузиться в бесконечную дымку.       Могло показаться, что Ахания потеряла дорогу — она всё ещё нервно озиралась по сторонам, прислушивалась, втягивала носом воздух — но она думала. Ей не хотелось идти вниз, но другого пути не было.       Тяжело вздохнув, она всё-таки стала спускаться. Следом за ней — Данте и Вергилий. И чем ниже они спускались, тем тяжелее становилось дышать. Туман приобретал очертания и запахи — пепла, копоти, сажи, жженой плоти. Это уже был не туман, а самый настоящий смог.       Данте вдохнул и закашлялся.       — Редкая дрянь.       — Старайся не дышать глубоко. Может стошнить, — отозвалась Ахания. Её силуэт едва проступал через густую завесу.       Данте принял к сведению и стал дышать поверхностно. Облегчение это принесло незначительное, но все-таки неприятное чувство тошноты отступило.       Они только спустились, как из тумана вдруг вынырнули величественные железные ворота фантастического вида, поддерживаемые каменными столбами, на вершине которых стояли шестикрылые существа из черного мрамора.       Ахания замерла напротив них, её хрупкий силуэт в бесформенной накидке словно дополнил картину, точно с виду незначительная, но важная деталь.       — Что это? — спросил Данте.       Ахания обернулась, затем снова уставилась на щиты в стальных лапах статуй, украшенных треугольником Соломона. Данте не ждал, что она ответит, но женщина уняла бушующую внутри бурю и спокойно произнесла:       — Это граница Эмпириума, — а затем, подумав, добавила: — Рубикон. Назад дороги уже не будет. Вы же понимаете это?       — Как будто сейчас она есть, — потерев ладонью небритое лицо, ответил Данте.       Ахания грустно усмехнулась. Сворачивать было поздно, да и некуда. Разве только для того, чтобы утопиться в Стиксе.       — Тогда пошли.       Метров через сто они наткнулись еще на одни ворота, гораздо менее величественные, чем те, которые встретили их у самого подножья. Ахания прошла через них и очутилась на четырехугольной площади, в центре которой стоял покинутый, обветшалый колодец. А затем из тумана показались останки поселения, зловеще вздымающиеся над стоячей водой, словно труп, всплывший на поверхность: взбухший, сморщившийся, застывший в объятьях смерти.       Руины выглядели удивительным образом безликими, словно жизни здесь никогда и не было. Запустением сочились обветшалые стены домов, серые, абсолютно одинаковые.       Ахания осмотрелась. Туман словно отполз назад и растаял. Данте ещё чувствовал этот странный едкий запах, но теперь он не мешал дышать. Затем площадь начала наполняться мягким голубым светом, как в пасмурный зимний день, и Данте увидел прямо перед собой голубой, мерцающий огонек.       Не успел он протянуть руку, тот тут же исчез и появился в отдалении, словно призывая мужчину следовать за ним.       — Болотные огни.       — Болотные огни? — переспросил Данте.       Ахания показала в сторону мерцающего синего огонька.       — Это души тех, кто умер здесь две тысячи лет назад в ходе войны, и тех, кто приходил сюда потом в поисках ответов на свои вопросы, не считая прибившихся страдальцев, обреченных на вечные муки в чаще Леса Самоубийц. — Женщина раздраженно убрала волосы со лба — это действие она повторяла на протяжении всего пути, точно пародируя Вергилия, — и посмотрела долгим пронзительным взглядом на обоих полудемонов.       — И давно это здесь?       — Болото было здесь всегда, но когда-то его осушили, чтобы построить город. Как видишь, стоило исчезнуть населению, природа взяла свое. Туман же появился после. Его породила Мгла, когда погасло светило, как завесу. — Ахания замолчала, наблюдая за мерцанием огней.       — Мгла — нечто живое? — спросил Вергилий.       Женщина кивнула.       — Как и Туман. Это не просто дымка — это застывшие, как пузырьки воздуха в стекле, воспоминания. Он впитал в себя мудрость, боль и силу, таившуюся когда-то в этих местах. Он проникает в глубины твоей души, разума, и оценивает тебя. Иной раз из пятого круга не возвращались самые сильные демоны, а самые слабые обретали силу. Кто знает, по какому принципу туман отбирает тех, кто заслужил его милость, а кто — смерти или чего пострашнее. Он может сделать тебя сильнее, может вытащить на свет твои самые страшные тайны, может помочь найти верный путь, а может прибрать к себе, чтобы ты вел на погибель себе подобных в виде голубых призрачных огней.       — Отлично. Первое правило: игнорируем огни.       Ахания кивнула и в очередной раз убрала непослушные пряди со лба.       — Будут ещё наставления? — усмехнулся Данте, наблюдая, как женщина задрала голову и поймала ртом капли дождя, всем видом показывая, что дальнейшие расспросы бесполезны.       — Переждем. Я устала.       Ахания осмотрелась и увидела приоткрытую дверь в одном из более-менее сохранившихся домов. Спорить никто не стал, и они поднялись по скрипучей лестнице, распахнули дверь и оказались в узком стрельчатом коридоре, уходящем вглубь дома темным туннелем.       Дверь за спиной захлопнулась, стоило зайти внутрь, и густая тьма окутала их. Во влажном воздухе стоял запах плесени и гнили.       Данте прислушался, но вокруг было тихо, только шаги Вергилия позади и дождь, барабанящий по местами прогнившей крыше. Однако смутное чувство чужого присутствия заставило его ускорить шаги и поравняться с Аханией, которая на ощупь, бесшумно ступая босыми ногами, продвигалась вперед по широким половицам, пока не толкнула низкую дверь и не вошла в комнату, похожую на общий зал или обеденную.       Стены и крыша здесь сохранились лучше. Целые (на удивление) окна туман заволок так, что не было видно, куда они выходят. Уцелел под гнетом времени и каменный камин, украшенный причудливым орнаментом, почти истершимся в прах, и прихотливо сплетенным резным узором. Ахания, как сомнамбула, подошла к камину, провела пальцем, стряхивая с полки пыль.       Данте огляделся. Здесь было пусто настолько, словно кто-то вынес всю мебель, что выглядело странно. Он задрал голову. Потолок был словно обожжён огнем, но стены остались не тронуты.       Неожиданно сверху донеслись непонятные звуки. Это были порывы ледяного ветра, шумевшего в каминной трубе.       «Вытяжка есть, — подумал Данте, — а раз так…»       — Я пойду поищу что-нибудь не такое сырое и что можно разжечь, — сказал он.       — Нет, — испуганно уставилась на него Ахания. — Нам нельзя разделяться. Туман опасен.       — Посмотри на себя. У тебя губы синие, — заметил Данте и тут же осекся. Если бы взглядом можно было убивать, то определенно таким. — Я не буду выходить из дома. Пойдёт?       Ахания задумалась, затем нехотя кивнула, вынула из-за пазухи Салли и посадила на пол. Костер был не самой плохой идеей. Мокрые озябшие пальцы на ногах она уже не чувствовала, но отпустить Данте одного не могла.       — Будь осторожен. Салли присмотрит за тобой.       Данте кивнул в ответ и скрылся, а следом за ним и крыса. Ахания проводила их взглядом и снова уставилась на камин.       Под слоем пыли отчетливо проступал узор. Эта филигранная гравировка казалась ей смутно знакомой. Камень был холодный, но от самого узора исходил поразительный жар.       Она скинула капюшон, и волосы снова рассыпались каскадом по плечам, непослушными прядями лезли в глаза. Скопившееся напряжение резко достигло апогея, ещё чуть-чуть, и она готова была сорваться.       — Чертовы волосы!       Она бы никогда не признала открыто, что волосы лишь предлог, чтобы выпустить пар. На самом деле она не могла не думать о Валефоре.       «Валефор, прости. Прости, что втянула тебя в это…»       Ахания то проклинала судьбу, то молилась всем богам, чтобы с лисом всё было в порядке. Но она знала, что шансов у него мало, да и сам Валефор знал это. Все они, якобы бессмертные, понапрасну рискуют жизнью, надеясь, что на них не найдется управы, а потом в один прекрасный момент всё — лимит жизней исчерпан.       Она усмехнулась и тут же едва сдержала вновь подступившие слёзы.       Женщина знала, что есть такие слёзы, которые надо выплакать обязательно. Что иногда надо кричать, рвать и метать до посинения, чтобы всё внутри перегорело и в итоге стало легче, но не могла. Только не при нем.       — Возьми, — неожиданно раздался над ухом голос Вергилия. И прежде, чем она успела сообразить, он собрал её волосы в куцый хвост на затылке и перевязал лентой, которую снял с Ямато.       — Ты что делаешь? — по коже Ахании побежали мурашки, она развернулась к нему лицом и замерла, точно вкопанная, смотря в голубые, холодные, ясные, неожиданно острые, как будто видящие её насквозь, глаза.       Но прежде, чем она сообразила, Вергилий притянул её к себе и заключил в кольцо рук. Мысли из головы испарились, она забыла, как дышать.       — Для тебя холод проблема, для меня нет. Так ведь лучше?       — Да, — честно призналась Ахания изменившимся, ломким голосом, посмотрев на него с изумлением и благодарностью.       Сердце у неё сбилось с ритма и застучало втрое быстрей. Она опустила глаза и уткнулась в грудь Вергилия, почувствовав горячие ладони у себя на спине. В этих объятьях было удивительно спокойно, и всё-таки это был капкан.       «Ты сама себя губишь, позволяя этому чувству пустить корни. Надежда птички на клетку»,— сказал внутренний голос, но Ахания не шевельнулась. Она стояла, наслаждаясь теплом и ненавидя себя за это, чувствуя, как его пальцы касаются её волос, скользят ниже, словно невзначай задевая длинные концы шелковой ленты, лизнувшие шею приятным холодом — от этих прикосновений у нее нутро свернулось узлом.       — От тебя пахнет розмарином, — заметил Вергилий, наклонившись и уткнувшись носом в сгиб её шеи. Горячее дыхание обожгло нежную кожу. Ахания вздрогнула.       «Остановись. Хватит», — хотелось кричать и одновременно желать, чтобы этот момент длился и длился.       — Проделки Бхишмы. Он считает, это отпугивает демонов, — тихо ответила женщина, не поднимая глаз, стараясь не думать и не чувствовать, опасно балансируя на грани пропасти собственных желаний и чувств.       — И как, помогает? — Вергилий коснулся губами шеи, точно случайно. Предательская мысль, что он это нарочно, была сметена лавиной ошеломляющих ощущений от очередного неосторожного прикосновения.       Ахании показалось, что ещё немного, и онемевшие от холода ноги не выдержат, подведут. Вот сейчас она рухнет, колени уже подогнулись, но сильные руки не позволили ей этого.       — Тебя же не отпугнуло, — прошептала она и отстранилась нечеловеческим усилием воли, дрожа всем телом, но уже вовсе не от холода.

2

      Данте появился минут десять спустя. Он нашел несколько более или менее сухих половиц, выдрал их с корнем и вернулся с уловом, чтобы развести в отсыревшем камине огонь. Понадобилось полчаса нечеловеческих усилий с его стороны, но при помощи врожденной упертости и базовых навыков высечения искры из подручных предметов он справился.       Вергилий равнодушно наблюдал за этим со стороны, делая вид, что успехи Данте интересуют его не больше, чем маленькая замерзшая фигура, укутавшаяся в накидку и устроившаяся на подоконнике. Судя по тревожно-пронзительному взгляду желтых глаз, которые он изредка ловил на себе, она точно так же старательно делала вид, что ей нет дела до него.       Вергилий подумал, что какими бы разными они ни были, нечто общее у них однозначно есть — они оба отвратительные актеры. А ещё он был уверен, что если прямо спросит её о том, о чём не успел спросить на джонке, она ответит правду или сбежит, что равносильно положительному ответу, но не соврёт. И он бы спросил, но вдруг понял, что боится этой правды даже больше, чем она.       — Смотрите все, я сотворил огонь! — радостно воскликнул Данте, когда пламя действительно ощутимо разгорелось, а он перестал стоять перед камином в до безумия неприличной позе и раздувать искры.       Ахания вздрогнула от звука голоса, нарушившего тишину, кажется, она почти задремала, и окинула рассеянным взглядом комнату, а затем погладила Салли, который устроился у нее на коленях, точно происходящее его не касалось.       — Это, кажется, твоё, — вдруг сказал Вергилий и прежде, чем она сообразила, что произошло, рефлекторно поймала предмет, который оказался мешочком с самоцветами.       — Я думала, ты их потерял, — Ахания усмехнулась. — В любом случае, положить мне их некуда, — она развела руки, показывая, что карманов ей не завезли — одежда демонов была красивой, но не практичной, и подкинула мешочек, возвращая обратно. Вергилий с легкостью его поймал. — Прибереги до другого раза. А можешь и вовсе себе оставить на память. Я не обеднею.       — А ты, значит, не из нищих, крошка?       Ахания вздохнула.       — Мои банковские счета — последнее, что тебя должно интересовать, Данте. Но если мне однажды понадобится твоя помощь, будь уверен, я могу купить тебя с потрохами и накинуть на чай.       — Тогда буду только рад. Долги сами себя не оплатят. Адресок записать, или запомнишь?       — Я знаю, где твоя контора. Все в аду знают. Тебе бы переехать.       — Тогда милости просим в любое время дня и ночи, — Данте улыбнулся, проигнорировав иронию женщины.       Ахания усмехнулась в ответ и опустила глаза. Ей было не по себе от взгляда Вергилия, который она ощущала вполне физически и от которого непроизвольно поджимались пальцы на ногах и бросало в холодный пот.       — Так, хватит сидеть по углам. Идите сюда. Для кого я тут враскорячку огонь разводил?       Ахании дважды повторять было не нужно. Она спрыгнула с подоконника и, ступая исключительно на цыпочках, подошла к камину, а затем села на пол, сложив ноги под собой и посадив Салли обратно на колени.       Огонь отвлекал — это было хорошо. Однако она все ещё чувствовала на себе взгляд, словно её решили поглотить целиком. Она была готова вывернуться наизнанку, лишь бы скрыться от голубых глаз.       — Пойду ещё дров подсоберу. Этого надолго не хватит. Конвой приставлять будешь? — Данте посмотрел на крысу, свернувшуюся комочком на коленях женщины.       — Может, не сейчас? — она все ещё чувствовала, как до боли жадно на неё смотрят глаза Вергилия, и ей стало страшно оставаться с ним наедине.       Данте удивленно уставился на Аханию, которая смотрела на тлеющие угли и ещё дрожащее пламя огня, в котором догорал огарок половицы. Она поняла, что произнесла это излишне эмоционально, и подумала: «Я озадачила его. Нужно во чтобы то ни стало сохранить хорошую мину при плохой игре».       — Иди, — прозвучал голос Вергилия, — я послежу за огнем, — уголки его губ издевательски дрогнули, обозначая едва заметную улыбку.       Ахания тяжело вздохнула. Погладила Салли, пытаясь унять нервную дрожь. Крыса задрала мордочку и посмотрела на неё долгим, проницательным взглядом.       «Данте — кусок картона против шторма. Ты заслоняешься им от неизбежного. Но он не поможет тебе избежать этого разговора», — прочитала она в глазах крысы. Слишком прозорливой крысы, которая, к счастью, не обладала даром речи.       Данте окинул взглядом всех троих и вышел. Не успел он этого сделать, как Вергилий опустился рядом с ней.       Делая вид, что не замечает его, Ахания вытянула ноги, подставляя озябшие стопы ближе к источнику тепла. Только сейчас она поняла, как устала, тело от тепла предательски стало ватным, а ещё ей хотелось пить, но воды не было. Сумка, как и сапоги, осталась на джонке. Хотя ещё больше ей захотелось курить, и запах горящего дерева только усугублял эту тягу.       — Скажи, зачем вам Оракул? — она решила зайти издалека, пытаясь прощупать почву. Может, зря она переживает?       — Почему спрашиваешь? — она ощутила, как взгляд посиневших суровых глаз снова зацепился за нее.       — Мне кажется, я имею право знать после всего.       — Ты боишься?       — Чего мне бояться?       Вергилий усмехнулся, оторвал сухой кусок половицы и кинул в огонь. Отблески костра ложились замысловатым узором ему на лицо.       — То, что я могу спросить его о тебе.       — Мне нечего скрывать.       — Тогда, может быть, скажем друг другу всю правду? Мне надоело это хождение вокруг да около.       Она почувствовала, как отогревшиеся пальцы снова похолодели.       — Какую правду?       — Не притворяйся. Ты знаешь, о чем я, — голос Вергилия был сухим, но вдруг стал мягким, — вернее, о ком, — он дотянулся до стального прута, прислоненного к стенке камина, и пошевелил угли, разрушив стройную идеограмму.       «Неро», — проскочило в голове Ахании, и она скрипнула зубами. Ей захотелось выйти обратно в сияющий мир тумана, лишь бы не продолжать этот разговор, и она встала — резко, так что Салли встрепенулся и едва успел вскарабкаться на плечо. Неуверенными, заплетающимися шагами человека в последней стадии опьянения она проделала путь до двери и поймала на себе взгляд внезапно потемневших, как вино из шелковицы, глаз.       «Пошел ты, — подумала она. — Не смотри так, словно всё знаешь обо мне. Ты ничего не помнишь, иначе бы не было нужды спрашивать».       Ахания вышла в коридор, толкнула дверь; внутрь поползли языки тумана, белые и прозрачные, вместе с холодным воздухом. Она жаждала этот холод, ей казалось, она горит, хотя зубы готовы были стучать, а тело покрылось гусиной кожей.       — Данте, ты где?       Данте показался в конце коридора, уставился на женщину, в руках у него было уже приличное количество дерева.       — В чем дело?       — Выдвигаемся, — она шагнула в дверной проем, ноги её дрожали, она все ещё чувствовала эту одревенелость. «Как ходули», — промелькнуло в голове.       — Уже? — удивился охотник. — Что-то случилось?       Ахания не ответила, стараясь не оглядываться, просто вышла на улицу, растворилась в дымке. Она подождет их здесь, среди тумана, где не будет видно, как тяжело ей даётся даже самая беглая мысль о Неро. Насколько ей было тяжело держаться вдали от сына, настолько было невыносимо находиться рядом с его отцом.       Ждать пришлось недолго. Они продолжили путь и скоро выбрались из каменной горловины котловины, где раскинулся прибрежный поселок, в прежние времена встречавший путников, прибывших в заводь, своим шумом и оживленностью. Теперь это место лежало в руинах: полуразвалившиеся хижины на мраморном фундаменте некогда величественной площади, окруженной стоячей зловонной водой. От этого женщине стало грустно.       Туман снова сомкнулся вокруг них. Болотные огни скрылись в этом густом мареве, напоминающем молочную пенку.       На самом деле туман придавал Ахании уверенности. Он служил ей стеной, укрытием. Он обволакивал её, как мягкое одеяло, и не казался чужим, желающим зла. Это было странно, но вполне объяснимо. В ней текла кровь аггелов и все вокруг ей казалось до боли знакомым, родным.       Она вдруг резко замерла, остановилась, присмотрелась, изучая опаленный пейзаж, прикрыв глаза и всматриваясь в туман. Уловила суетливое движение и напряглась.       — Водяные медведи, — пробормотала себе под нос женщина, разглядывая следы от шести лап.       — Местная живность? Опасны? — поинтересовался Данте.       — Нет. Они питаются либо мхом, либо падалью. К тому же очень медленные. Но…       — Что «но»?       Ахания не ответила, наклонилась, разглядывая землю. Ей не понравилось, что следы смазаны. Словно впервые за свою долгую размеренную жизнь неповоротливый демон спешил куда-то или от кого-то.       Через пару метров они действительно наткнулись на грузную желеобразную цилиндрическую тушу, медленно вышагивающую по болоту, хотя правильнее было сказать: переваливающуюся с одной пары ног, которые были короткими, толстыми с одним разветвлённым на конце коготком, на другую, причём последняя пара по какой-то неясной причине была направлена назад. На хребте демона выступали острые шипики, складчатая кожа цвета мокрого кирпича была покрыта пластинами, похожими на панцирь броненосца, усыпанный маленькими дырочками, словно кто-то нарочно их проколол, и из которых поочередно выходили тонкие струйки пара.       «Так оно дышит», — подумал Данте, глядя на то, как демон неуклюже переваливается в противоположную от них сторону.       Существо действительно передвигалось медленно, настолько, что один шаг у него занимал не меньше минуты. Казалось, словно его нарочно замедлили до смешного.       Неожиданно оно замерло, повернуло к ним свою безглазую морду и клацнуло круглым ротовым отверстием, из которого показался язык-стилет, а затем потеряло всякий интерес и, опустив хоботок в воду, стало что-то выискивать на дне. Но затем снова встрепенулось и посмотрело куда-то в пустоту, как часто делают кошки.       Ахания проследила этот взгляд, но из-за тумана почти ничего не было видно.       Что тебя напугало?       Вдруг над головой захлопали крылышки, и пронеслись серые, невероятно быстрые тени. Все почувствовали, хотя и приглушенно, легкую вибрацию, которая прокатилась по округе, и сами собой сгруппировались, сократив расстояние друг между другом.       — Ты уверена, что они не опасны?       — Они — нет. Но похоже, здесь не только они, — Ахания напряглась. — Будьте внимательны, — добавила она, но затем подумала, что это предупреждение было излишним. Что Данте, что Вергилий, даже спящие, есть и будут оставаться куда более бдительными, чем она. Хотя со стороны может показаться, что оба пребывают в прострации.       Внезапно медальон на её шее слегка дрогнул, словно его кто-то поддел, а затем этот кто-то резко сорвал украшение — звенья цепочки впились в кожу и щелкнула застёжка, а саму женщину полоснули длинные острые когти, отшвырнув назад.       На секунду болота вновь показались вымершими, покинутыми. Ахания затравленно оглянулась, понимая, что оба брата уже обнажили клинки, но на их лицах было не меньшее недоумение, чем на её, а затем почувствовала, как у нее вспыхнули щеки от жара. Из прорезанной когтями полосы кожи начала сочиться кровь, но её это совершенно не волновало. Медальон — вот что имело значение. От такой царапины она не умрёт. Во всяком случае, теперь.       — Проклятье, — прошептала женщина, судорожно ощупывая место, где должно было быть украшение, словно не могла поверить в то, что теперь его нет. Зато боль была реальной. Хотя она привыкла к ней, в этот раз всё было иначе. Её озарила ужасная и одновременно смешная мысль: медальон причинял малую боль постоянно и поэтому она почти забыла, каково это, когда в тебе просыпается давно дремлющая темная половина, желающая вырваться наружу.       Руны всегда выступают болезненно — это плата за силу, — она посмотрела на руки. Вереница причудливых, пока едва заметных узоров, какие она видела на камине, уже проступили на пальцах. Надо было овладеть собой, пока не поздно.       Тут же раздался громкий смех. Пространство вокруг снова заполнилось быстрым хлопаньем крыльев. Ахания закрыла глаза, а когда открыла, увидела, как мимо пронеслась серая, невероятно быстрая тень, а затем запрыгнула на невысокую каменную арку.       — Ну и доставили вы мне хлопот, — посетовала тень низким глухим голосом, приняв человеческий облик и заправив локоны длинных вороных волос за уши.       Теперь стройная темноволосая женщина сидела, изогнув ровную изящную спину правильной дугой, вытянув шею и склонив узкую голову набок, оплетя длинным хвостом с присосками, как у осьминогов, человеческие ноги. Было в этой позе что-то невообразимо грациозное, что-то кошачье, при этом не противоречащее змеиной родословной.       Глядя на них огромными черными глазами, демоница расправила широкие нетопыриные крылья и продолжала сидеть неподвижно, крутя в длинных пальцах медальон и как бы требуя, чтобы ею любовались. Она больше не смеялась, только её голова болталась из стороны в сторону, да дико метались длинные черные волосы, словно она содрогалась в приступе хохота.       — Верни медальон, Аэшма , — Ахания зажала плечо.       — Вы знакомы? — удивился Данте.       Женщины не ответили. Они сверлили друг друга взглядами. Впрочем, вопрос отпал сам собой.       — Попроси вежливо, сладкая.       — Верни медальон, змея, — процедила сквозь зубы Ахания, крепче стиснув руку на раненном плече. Кровь между пальцами уже сочилась — белая, как молоко.       — Не очень-то вежливо. Впрочем, с кем поведешься, — демоница облизнула губы до влажного блеска. — Валефор тоже не был слишком вежлив.       — Что ты сделала с ним?       — Ничего, — Аэшма поиграла медальоном, висящим на внушительно остром когте.       — Врешь.       — Ты не веришь мне? — она наигранно вздохнула и закатила глаза. — Грустно существовать во времена скептиков. А если я скажу, что убила его? Поверишь? — Аэшма оскалилась.       Ахания молчала, но глаза её вспыхнули. Демон дразнила её. Она понимала это, но сдерживаться было трудно. Она хотела разорвать её голыми руками, если то, что сказала змея, правда.       Туман над трясиной опять раззвонился диким, урывчатым смехом.       — Как ты нашла нас, Аэшма?       — Это было трудно, пришлось запачкаться, если ты понимаешь, о чем я, — Аэшма облизнула ровный ряд острых зубов. — Но я сразу почуяла запах предателя и взяла след.       Мгновение, и сильная волна прокатилась и обрушила арку. Демон увернулась в последний момент и зависла в воздухе.       — Великолепная ярость. Столько мощи. Что и следовало ожидать от того, кто поглотил плод Клипота. Но это не меняет того, что ваш папочка — предатель и что от вас несет его запахом за версту.       Ахания посмотрела на Вергилия. Значит, она не ошиблась, именно Вергилий призвал древо смерти. Она догадывалась, но почему-то от осознания этого ей стало не по себе, словно пропасть между ними резко увеличилась.       — Спускайся. Тебе выпал редкий шанс испытать её на себе.       — Сначала поймай меня, сын Спарды. А то вы только языком чесать горазды, а на деле… — она сделала неприличный жест, засунув в рот большой палец, а затем с резким хлопающим звуком вытащила его, тут же затерявшись в тумане, как корабль посреди океана.       — Вергилий, стой! Не вздумай, — но он уже бросился следом за демоницей.       Ахания разозленно ударила кулаками по мокрой земле. Брызги разлетелись в разные стороны.       — Я ненавижу вас, сыновья Спарды. Почему вы никогда не слушаете, что вам говорят?       — В чем дело? — Данте помог ей встать и тут же увидел, как рана на плече моментально затянулась, искрясь золотом. Пальцы женщины неожиданно обвили тугие металлические кольца, проступившие из плоти, переливающиеся гранями, как чешуя, но тут же исчезли, стоило ей только заметить, что Данте разглядывает её. — Уверен, что с Вергилием все будет в порядке. Эта чешуйчатая дрянь ему на один зубок.       — Дело не в Аэшме. Нам нельзя разделяться. Туман опасен. Он способен не только свести с ума, но и убить. Я ведь говорила.       — О чем ты?       — Мгла вытащит все его кошмары и сделает их явью.       Данте нахмурился.       — Нужно найти Вергилия. У кого-кого, а у него кошмаров хватает. Лично троих пришлепнул, а сколько ещё этого дерьма в нем.       Ахания кивнула.       — Скажи, что это за медальон? Почему тебе без него нельзя? — неожиданно спросил охотник. Его терзали странные сомнения, он снова взглянул на руки женщины, которые она старалась спрятать под накидкой.       Ахания вздохнула. Затем посмотрела на свои пальцы, проследила глазами узор до запястья. Руны горели на коже, словно только что выжженные клейма. Она вытянула руку и показала Данте. Метки покрывали все предплечье, как рукава, и, по всей видимости, расползались дальше.       — Она возвращается.       — Кто?       — Сила, с которой мне не совладать, — она встряхнула рукой, глубоко вздохнула и руны исчезли, — Именно поэтому мне нужен медальон.       Они какое-то время молчали, затем Данте усмехнулся.       — Подумать только. Кто-то за силой всю жизнь гоняется, а кто-то, напротив, бегает от нее. Правду говорят, что противоположности притягиваются.       — Оставь свои недвусмысленные намёки при себе, Данте. Нам нужно найти Вергилия. Без него мы не сможем вернуться в мир людей.       «Тебя действительно только это волнует?» — подумал Данте, но вслух сказал другое.       — Может, тогда разделимся?       — Чтобы потом я ещё и тебя искала?       — Об этом можешь не беспокоиться, — серьезность Данте испарилась, на место вернулась привычная блаженная улыбка идиота. — Мой самый страшный кошмар — это моя нынешняя жизнь. Этому дымку меня нечем удивить. Другое дело ты.       — Я справлюсь. Но… — она почувствовала, как её бросает то в жар, то в холод, и замолчала, дожидаясь момента, когда буря внутри поутихнет, — как мы найдём друг друга?       — Позови меня, и я приду, — пропел Данте.       — Я серьезно. Звук в тумане рассеивается и притухает. Поэтому ещё раз спрашиваю. Как мы найдем друг друга?       — Ты, главное, кричи громче, и я найду тебя.       — Если тебя сожрет какая-то болотная дрянь, даже не пытайся стребовать с меня неустойку. Я вас обоих предупреждала.       — Не беспокойся, детка. Не сожрет, — Данте подмигнул Ахании.       — Будем надеяться, что ты прав.       Данте махнул ей рукой и скрылся в тумане. Она какое-то время постояла, а затем пошла в противоположную сторону.       Они оба чувствовали, что в сущности не важно, куда идти. Если туман сочтет нужным, то он выведет их к Вергилию, если нет, то они будут блуждать до бесконечности, пока сами не станут частью тумана.

3

      Вергилий помчался за демоном, не обращая внимания на то, что вслед ему кричит Ахания. Ей не стоит видеть, что он сделает с этой проклятой упырицей, но главным образом ей не стоит слышать того, что демон может сказать.       Он упустил Аэшму из поля зрения, но знал, что она покажется, иначе её игра потеряла бы смысл, поэтому просто замер, прислушиваясь к ощущениям.       Аэшма не заставила себя долго ждать. Участок тумана слева потемнел и превратился в женщину с кожистыми крыльями и красноватыми глазами.       — Красиво разыграл.       — Это была не игра. Верни медальон. Или не могу обещать, что ты умрешь быстро, — спокойно произнес Вергилий. Он вытащил Ямато из ножен, так что клинок даже не звякнул.       — Ладно. Лови, — легко согласилась Аэшма.       Даже слишком легко, — промелькнуло в голове у полудемона.       Вергилий поймал медальон свободной рукой. Коснулся камня в оправе большим пальцем, и резкая боль пронзила его насквозь. Он едва устоял на ногах от неожиданности, скривился.       — Нравится? — усмехнулась демон, — Забавная штучка у твоей подружки. Мощная.       — Что это? — Вергилий сконцентрировался, и боль постепенно ушла, но он чувствовал, как камень в сердцевине поглощает его энергию жадно, алчно.       — Око дьявола, ловец душ. Но ты и сам это знаешь.       — Ловцы душ не так работают.       — Верно. Это уникальное изделие было создано специально для неё. На заказ. Оно поглощает силы своего владельца. Если ты не обладаешь восполняемым резервом, рано или поздно оно убьёт тебя.       — Кто его изготовил? Зачем?       — Если хочешь получить ответы на эти вопросы — идём со мной. Мой хозяин ждёт тебя. Или можешь попытаться спросить подружку, но боюсь, она и сама до конца не знает, что происходит.       — Хозяин? — Вергилий усмехнулся, сжал медальон. — Ты говоришь об Амоне?       Аэшма улыбнулась.       — Разумеется. Не притворяйся тупым. Ты прекрасно знаешь, почему я здесь. И точно не хочешь, чтобы твой брат и Ахания узнали правду.       — Значит, губернатор требует аудиенции?       — Ты слишком много о себе возомнил. Он хочет тебя видеть. И это не приглашение.       — Зачем? — Вергилий пропустил мимо ушей замечание Аэшмы. — Если его не устраивают условия нашей сделки, надо было думать раньше.       — Этого мне не известно. Я всего лишь посланец. Хотя подозреваю, что ему не по душе результат твоего дендрария.       — Тогда в следующий раз пусть сам приходит, а не присылает за мной секретаря, — Вергилий демонстративно убрал в ножны Ямато, развернулся и направился в обратную сторону.       — Ты пойдешь со мной, — прошипела Аэшма. Её явно задело спокойствие, с которым Вергилий повернулся к ней спиной.       — Мне некогда возиться с тобой, но если ты настаиваешь…       Аэшма скривила губы в улыбке, её глаза налились кровью.       — Звучит заманчиво. Я с удовольствием доставлю тебя к губернатору полуживым. И поверь, пытки Мундуса и ледяная тюрьма «Тартар» — ничто в сравнении с безграничной фантазией моего господина.       Вергилий не ответил, лишь застегнул на шее медальон, чтобы не мешал. Чувство, словно к нему присосался паразит, уже не удивило. Он закрыл глаза, прислушиваясь к тому, как дьявольский камень втягивает энергию.       Аэшма усмехнулась. Внезапно шипастое щупальце, вырвавшееся из тела демоницы, устремилось к нему с невероятной скоростью.       — Надев эту штуку, ты сам подписал себе смертный приговор.       Вергилий не ответил, лишь молча отскочил в сторону и проскользил по вязкой, влажной земле ногами, которые сковали стальные башмаки Беовульфа.       Посмотрим.       Аэшма резко ушла вниз, буквально лопнула и превратилась в нечто бесформенное, веретенообразное, стегающее воздух щупальцами. Серые сверху и почти телесно-розового цвета на внутренней стороне, рядами располагались чешуйки, между ними, казалось, лился свет. Тело демона напоминало клубок беспрерывно шевелящихся змей, по центру которого была пасть, заполненная огромными неровными зубами.       Щупальца распростерлись веером и уже вились вокруг него. Вергилий позволил им схватить себя, чувствуя, как его стягивают, сдавливают, пытаются расплющить. Со стороны он напоминал беспомощную жертву, вокруг которой свернулся удав.       Вергилий закрыл глаза, усмехнулся. Беовульф зарядился. Медленнее, чем обычно, видимо, причина в медальоне, но достаточно.       Вспышка. Брызнула черная жижа. Все щупальца разом оказались на земле, бешено забились, заметались, как выброшенные на берег рыбы. Аэшма зашипела и задергалась, щупальца вынужденно отпустили добычу и теперь трепыхались в воздухе, точно в конвульсиях.       Вергилий встал в боевую стойку. Демон бросилась вперед, покатилась на него, как бочка. Вергилий ушел с траектории удара и резким взмахом ноги нанес свой собственный, точно перерубив тушу пополам пяткой. Она забулькала и осела, но тут же, шипя, приняла привычный облик и скрылась в тумане.       — Это всё, на что ты способна? — поинтересовался Вергилий немного разочаровано. Он ожидал большего.       Что-то заскрежетало и заскрипело. Щупальца бросились к нему из мглы. Но Вергилий даже не дернулся. Ему было все равно, насколько сильна эта тварь — он был сильней.       Белая вспышка сверкнула, как молния. Серия молниеносных ударов обрушилась на демоницу, останавливая каждое щупальце. Она отскочила во мглу, снова зашла со спины, пытаясь нанести удар длинными когтями.       Истинная форма демоницы превосходила её прежние размеры в несколько раз, но этот облик куда больше нравился Аэшме и подходил для быстрых, маневренных атак. Однако Вергилий был готов к этому. Короткий рубящий удар ногой в корпус с разворота, подсечка и добивающий хук слева заставили её поумерить спесь.       Аэшма уклонилась в последний момент, отступила, исчезла. Вергилий замер, прислушиваясь. Глаза были бесполезны. Туман служил демонице подспорьем.       Он прикрыл веки, прислушался, выжидая. Снова со спины. Опять щупальца. Предсказуемо. Разворот, апперкот, ушёл вбок от контратаки прыжком и тут же развернулся на сто восемьдесят, перенес вес на правую ногу и рубящим взмахом левой ноги отсек одно из щупалец. Оно тут же упало, задрыгалась, затем замерло и растворилось.       Со звуком, напоминающим хлопающие на ветру простыни, Аэшма взлетела и издала ржавый скребущий крик.       — Тварь. Какая же ты тварь!       Вергилий больше не стал выжидать. Он подпрыгнул, ухватился за хвост и резко дернул демоницу вниз, ударив о землю.       Щупальца взвились из-под платья, пытаясь задушить его. Обратный полукруговой удар изнутри наружу. Поток энергии смел каждую склизкую конечность, заставив Аэшму выть от боли.       — Господину стоило оставить тебя и дальше гнить в Тартаре!       — Стоило бы, — согласился Вергилий.       Назад-вперед. Правая нога, левая. Он легко увернулся от атак когтями, чтобы обхватить ладонями голову демоницы и, удерживая её, парой свирепых ударов коленом проломить грудную клетку.       Вергилий бил её до тех пор, пока тело не обмякло в его руках. А затем отпустил. Аэшма сложила крылья и опустилась на землю, согнув свою длинную гибкую шею.       — А вот теперь давай поговорим, — он присел на корточки, чтобы видеть затравленное, искаженное злобой лицо.       — Лучше убей. Я все равно тебе ничего не скажу.       — Это слишком просто. Говорят, твой господин — мастер по части пыток, — Вергилий приподнял голову Аэшмы за подбородок, — но по мне так в этом деле преуспели люди. Знаешь ли ты, что такое линчи?       Демон попыталась отползти назад, но Вергилий пригвоздил её хвост призрачным клинком.       — Это долгая и мучительная смерть от незначительных увечий. Я буду резать тебя до тех пор, пока на тебе не останется живого места, а затем буду ждать, когда регенерация затянет твои раны, и буду снова резать, срезая целые шматы плоти, наслаждаясь твоими криками, — он погладил большим пальцем щеку Аэшмы, а затем вспорол металическим когтем Беовульфа кожу, наблюдая, как темно-бордовая кровь струйкой-змеёй оплетает его руку. — Вспомни самую страшную боль в своей жизни. Она покажется тебе ничем по сравнению с тем, что я сделаю с тобой, если ты не будешь отвечать на мои вопросы, — тихим, вкрадчивым голосом закончил Вергилий.       — Иди в Бездну, выродок, — она плюнула в него кровью. — Я ничего тебе не скажу.       Он отпустил её, медленно вытер лицо.       — Твое право, — в руке Вергилия появился призрачный клинок, он крутанул его и всадил в грудь демонице.       Отворачиваться Аэшма не стала. Она вскинула руки в отчаянной попытке отразить удар, но тщетно. Сквозь дыру в груди тут же сгустками стала выливаться кровь. Следом сверкнул очередной призрачно-синий клинок и опустился вниз в считанные секунды, пронзив демоницу, затем ещё один.       Вергилий бил в нервные сплетения, наблюдал, как она корчится, но Аэшма не издавала не звука, пока в её теле мечей не стало столько, что она начала напоминать дикобраза с мерцающими синим светом иглами-мечами.       — Я спрошу ещё раз. Что Амон хочет от меня? Какие у него ко мне претензии? Что тебе известно о медальоне?       — Хорошо-хорошо. Я скажу, — она подалась вперед настолько, насколько ей позволяло кустарное распятье.       — Я жду.       Аэшма взглянула на него обессиленным, но злобным взглядом, а затем дернулась, высунула язык. Маленькая черная точка, не больше, чем желатиновая капсула красовалась зловещим пятном на самом кончике, а затем демоница с довольной усмешкой заглотила её.       — Не дождешься, — прошипела она.       Её тут же затрясло в конвульсиях, секундой позже тело начало рассыпаться на глазах. Вергилий уже видел такое — та волчица в садах. «Концентрат из вод Стикса», — догадался полудемон.       Тело Аэшмы покрылось язвами, они пожирали её, а она дико хохотала, глядя на Вергилия.       — Я подожду тебя в пустоте, сладкий.       — Не дождешься, — повторил её слова Вергилий. А спустя пару минут он уже брезгливо смотрел на скелет. Все, что было на костях, истлело в мгновение ока. По всей видимости, Аэшма предполагала, что её могут пытать, и неуверенная, что выдержит пытки и не проговорится, подготовилась к тому, чтобы оставить врага ни с чем и сохранить тайны своего господина.       Вергилий вздохнул, ещё раз взглянул на останки странной, совершенно невообразимой формы, а затем вдруг ощутил пробежавший по коже ток от схлопнувшегося, как подготовленные силки, пространства.

4

      — Браво! — раздался голос из-за спины.       Вергилий осмотрелся. Туман клубился вокруг стеной. Он почувствовал, что попал в кольцо дремлющей магии. Эта магия была похожа на дыхание спящего хищника, которому он по глупости засунул голову в пасть. Один неверный шаг, и челюсти сомкнутся.       — Как ты её, — снова раздался голос, и из тумана вышла фигура. Зеркало воды подернулось рябью там, где увесистые сапоги шлепали по жиже. Если это был демон, то он был безоружен и шел расслабленно, вальяжно, медленно, приобретая знакомые очертания.       — Неро?       — Отец, — он расплылся в улыбке, помахал рукой и спрятал ладони в карманы плаща.       — Тебя не должно тут быть.       — Но, как видишь, я здесь, — он развел руками, снова улыбнулся.       — Тебя здесь нет.        Беовульф исчез в серебряных всполохах.       — Вот как. А я рассчитывал на реванш.       Вергилий уставился на морок. Внешне это был вылитый Неро, если бы не этот бритвенно-острый, осуждающий до тошноты взгляд, которым он часто видел в зеркале. А следом Вергилий явственно ощутил чужое присутствие у себя в голове.       — Ты не Неро.       Морок криво усмехнулся, похлопал в ладоши и подался назад, точно попятился, как ребенок, отступивший в дальний конец комнаты, когда его застали за чем-то нехорошим.       — Пятерка за смекалку, но я вполне реален. Я это ты, — он выдержал паузу. — А если точнее — твоя боль, твои страхи, твоя совесть и твоя память.       Вергилий стиснул зубы, пытаясь мысленными толчками прогнать наваждение, но ничего не выходило.       — Знаешь, я бы с тобой поболтал, но у меня есть дела.       — Никуда ты не пойдешь. Понимаешь, есть разговор.       Вергилий не знал, как действовать в этой странной, абсурдной ситуации; должно быть, со стороны это выглядело так, словно он разговаривает сам с собой, но вдруг подумал, что у него появился реальный шанс вернуть себе память, и эта отчаянная необходимость пересилила осознание и страх последствий, пусть даже самых ужасных.       — Раз настаиваешь, давай поговорим.       Морок усмехнулся.             — Скажи, паршиво ничего не помнить? — спросил он и тут же сам ответил на свой вопрос: — Хотя, может, оно и к лучшему. Ничто не обременяет тебя, не будит по ночам, заставляя грызть локти от угрызений совести. Удобно возвести стену и сделать вид, что всё, что по ту сторону, просто никогда не существовало. Не правда ли, Вергилий?       — Весьма неплохо.       Виденье на секунду замерло, точно испугалось, что он так легко согласился. Уловив этот момент, Вергилий обернулся. Вокруг был только туман и больше ничего. Но происходит ли всё это у него в голове или наяву, он понять не мог. Могло ли случиться так, что его тело сейчас без души и сознания лежит в реальности покинутое, пока он ведёт этот диалог? Убивает ли его каждая секунда, которую он тратит на то, чтобы задать вопросы, которые терзают его, туману, который принял облик его сына, а если да, то сколько он ещё продержится и что нужно сделать, чтобы вернуться?       — Я здесь для того, чтобы напомнить тебе — кто ты такой, — лицо Неро помрачнело, уголки губ опустились, глаза сверкнули, — Ты жалок, Вергилий. Без своей силы ты ничто. Единственный сын ненавидит тебя, а она… — он замолчал, — думаешь, она простит тебя? Думаешь, ей нужно чудовище, которым ты стал?       — Ты не можешь этого знать, — спокойно ответил Вергилий.       Видение проигнорировало его.       — Ради чего, Вергилий? Зачем тебе сила, если некого защищать?       — Сила — это всё, что мне нужно. И теперь она у меня есть.       Неро рассмеялся.       — Ты только послушай себя, — он не мог уняться, все хохотал и хохотал, даже пополам согнулся, хватаясь за живот, а затем резко поднял на него свои глаза, и они сверкнули золотым блеском:        — Я знаю правду, дубина. Тебя никто не любит, Вергилий. И нет в мире такой силы, которая сможет это изменить. Впрочем, какая разница? Ты же сам не способен любить.       — Ошибаешься.       — Да? — усмехнулся Неро, выпрямившись и склонив голову набок. — Ты хоть кого-нибудь любил, кроме себя?       Вергилий не ответил, но в памяти его всплыл образ, теплый и светлый, как погожий весенний день: золотые волосы, голубые глаза, и тут же сменился на не менее близкий, хрупкий, стертый в памяти, но точно выжженный на сердце, заставляющий всё внутри сжаться. На него смотрели уже не голубые глаза, а лучистые, цвета миндаля, вспыхивающие золотом.       Усмешка морока превратилась в оскал.       — Святая простота, — лицо Неро исказило хищное выражение, — ты никому не нужен. Отец натаскивал тебя на своё место. А мать… Ты знаешь, что она не любила тебя. Вот Данте — другое дело. С ним носились, его любили. Мама спасла его, а не тебя.       Провокация была настолько очевидной, насколько трудно ей было не поддаться. Вергилий стиснул кулаки, чувствуя, как человеческие ногти утолщаются и крепнут, как демон внутри рвется наружу.       — Ей было плевать, жив ты или нет. А Данте и подавно. Лучше бы тебя никогда не существовало — вот что они думали — оба!       — Замолчи! — Вергилий схватил морок за грудки, — Ты ни черта не знаешь. Отец взвалил на меня слишком много. Это нечестно. Я не должен был нести такую ношу. Он должен был защищать свою семью. Он, а не я!       Вергилий начал терять самообладание, но все же сдержался в последнюю секунду. Он понял, что в тот момент, когда это произойдет, туман поглотит его. Он попытался думать о настоящем. Там, где-то в тумане — женщина с золотыми глазами. Он не помнил её, но чувствовал связь. Он должен вернуться и отдать ей медальон. Он не может быть никому не нужен, потому что прямо сейчас он нужен ей.       Вергилий отшатнулся, отпустив морок. Тот театрально отряхнулся, поправил плащ.       — Нечестно? — удивился псевдо-Неро. Под маской, которую натянул туман, проступила его истинная сущность. Настоящий Неро ценил жизнь. Любую. Даже его — того, кто оторвал ему руку, бросил умирать, отца, которого никогда не знал. И в этом он был похож на свою мать. Вергилий знал это, потому что сам нёс исключительно смерть и разрушения.       Морок уставился на него, точно прочитав его мысли.       — А чем ты лучше своего старика? Бросил маму, когда наверняка знал, что ей грозит опасность. Из-за тебя я рос сиротой. Кому, как не тебе знать, что отсутствие родительской любви нельзя возместить?! Что эту жажду ничем не утолишь! Ты не лучше Спарды. Ты хуже. Он ничего не обещал. А ты обещал вернуться и взял обещание ждать. И она ждала тебя, — последовала пауза, — не дождалась. Верно?       — Я вернулся, — внезапное воспоминание само накрыло Вергилия волной. Не он, но Ви был там, в пустой квартире на четвертом этаже, где он провел, пожалуй, лучший год своей жизни.       — Вернулся? Серьезно?! Срок давности не напряг? — морок повысил голос:       — Не находишь, что поздно ты спохватился? Всё, что осталось от неё — это чувства, которые ей пришлось вырвать. Сердце, которое она отдала тебе и не могла поэтому забрать с собой, вот и пришлось оставить. Ей ничего больше не оставалось, связанной по рукам и ногам твоим обещанием!       — Все, что я сделал… воспоминания… они не ранят меня. Прошлое остается в прошлом, — неуверенно повторил Вергилий. Верил ли он сам в эти слова?       Неро рассмеялся. Он внезапно снова стал так похож на себя. Язвительный, вспыльчивый мальчишка. Каждый раз, когда Вергилий смотрел на него, что-то внутри у него переворачивалось. Ещё там, на вершине Клипота, он смотрел на Неро, но видел в нем её.       — Сам веришь в это? Прошлое — это больше, чем воспоминания. Это дьявол, которому ты продал душу. И он идет за тобой.       Неро вздохнул.        — Я знаю, что ты чувствуешь свою никчёмность, что, глядя в зеркало, ты ненавидишь то, что видишь.       — И что убьешь меня?       — Нет. Но сделай одолжение — убей себя сам. Нам с мамой, да что там, даже Данте, будет лучше без тебя. Ты ведь не станешь спорить, что из Данте отец вышел куда лучше?       — Дешевый трюк. Это всё, что ты можешь?       Но вот перед ним уже стоит не Неро. Это она, совсем ещё юная, глаза горят золотом, водопад каштановых волос струится по плечам. Его гнев моментально испарился, унеся с собой силы и желание сопротивляться.       — Где же ты был, когда был так нужен мне? Нам, — она складывает руки на животе, и вот он увеличивается до размеров арбуза. Вергилий понимает — она беременна. Но этого не может быть. Когда она носила под сердцем Неро — он был пленником Мундуса в аду. Все это очередной обман.       — Хочешь потрогать? — спрашивает видение. — Это же твой ребенок.       — Это всё не настоящее.       — Возможно. Но разве ты не хочешь быть счастлив, хотя бы так? Останься со мной, Вергилий.       Он покачал головой, и тут же его накрыло странное чувство, что кто-то копается в его голове, перебирает, как в картотеке, его воспоминания, и вытаскивает на свет самые сокровенные.       — Останься с нами, сынок, — морок вдруг преобразился, и вот это уже другая женщина. Золотые волосы рассыпались по плечам, красная накидка алеет, как закат, поверх длинного черного платья. Вергилий ощутил, как в уголках глаз скапливается влага. Это выше его сил. На него смотрела его мать.       — Мама?       — Вергилий, — голос Ахании раздался и утонул в тумане.       — Ты никогда не принадлежал к числу тех, кто терпеливо собирает обломки, склеивает их, а потом говорит себе, что починенная вещь ничуть не хуже новой. Что разбито, то разбито, Вергилий. Ты можешь попытаться склеить чашку, но потом до конца жизни будешь лицезреть трещины. Зачем такая жизнь?       — Лучше так, чем я буду вспоминать и жалеть о том, что когда-то было целым. Из этой чашки ещё можно пить. Я могу всё исправить. Я знаю.       Морок сделал к нему шаг. Протянул руки. Хотя лицо Вергилия оставалось непроницаемым, он до боли сжал зубы и издал звук, похожий на шипение.       — Останься. Здесь всё может быть так, как никогда не было и не будет в реальности.       Ева прижалась к нему всем телом, так что их лица разделяла всего пара сантиметров, и вот это уже не она. Это снова женщина, чья кожа мягкая, источающая пьянящий, теплый, пряный аромат с легкой горчинкой. Но тепла от неё нет, только холод, прокатившийся волной по позвоночнику.       — Я нуждаюсь в тебе, Вергилий. Не бросай меня снова.       Вергилий почувствовал, как нечто пьет по капле его энергию, его силы. Их вырывали вместе с его скрытыми желаниями и страхами. Конечности не слушались его, точно онемели, бороться не хотелось, когда внезапно пелену разорвал знакомый голос.       — Вергилий! Где ты? — эти слова растворились в тумане, как всплеск воды, когда камень падает в глубокий колодец.       — Нет, — он оттолкнул призрака и понял, что в какой-то момент его руки прошли сквозь видение. — Я не верю. Она никогда бы не сказала такого. Наизнанку бы вывернулась, но не призналась бы. Я должен был сам это понять. Остаться. Ведь если ей пришлось объяснять, уговаривать меня, то всё, что было между нами, потеряло бы смысл. Ты не она. Ты дешевая копия.       Морок оскалился, а затем его лицо резко потеряло черты, стало прозрачным. Он кивнул, растворяясь. Словно сквозь помехи, прорвался голос, и он услышал Ви:       «Время пришло», — эти слова прозвучали, как выстрел.       «Что я должен сделать?»       Он не мог видеть, но знал, что Ви усмехнулся. Зачем спрашивать, когда он и сам знал, что от него требуется? Ведь Ви — это он.       В руках Вергилия сверкнул Ямато, а затем в голове что-то замкнуло, точно закоротило. Он не почувствовал боли. Он не почувствовал ничего. Сознание вдруг обратилось пустотой.

5

      Туман клубился вокруг Ахании, как любовник, обволакивая плечи и лицо, мягко касаясь шеи. Ей едва удавалось разглядеть, куда она ступает. Трава под ногами была мокрой и скользкой. Приходилось идти очень осторожно — каждый шаг был чреват падением на сырую землю. Она не боялась упасть. Что такое небольшой шлепок по сравнению с тем, что она уже пережила? Она боялась опоздать. Поэтому её шаги были скорыми и лёгкими, а глаза всеми силами пытались найти знакомый силуэт в синем плаще.       Туман не давал разглядеть, куда она идёт, но что-то подсказывало ей, что она движется в верном направлении. Ей захотелось броситься бегом, но она удержала себя от этой глупой затеи. Кто знает, когда дорога решит, что под шагами идущего проще исчезнуть, чем возникнуть.       Впереди что-то показалось. Ахания остановилась и провела ладонью по лбу; на пальцах осели капельки пота, а следом она почувствовала, как появляются и исчезают на коже руны, впалые, точно рубцы.       — Вергилий, — тихо позвала она. Ответа не последовало. Тогда она позвала громче. — Вергилий, где ты?       Мужская фигура наконец-то показалась сквозь туман. Она узнала его сразу, но было что-то странное в его позе, что-то неестественное. Он точно окаменел.       — Вергилий!       Он не обернулся. Внезапно сверкнуло лезвие Ямато. Она замерла и прежде, чем осознала, что он собирается сделать, увидела в голубых глазах спокойствие.       Вергилий пронзил себя мечом раньше, чем эта мысль пришла ей в голову, но сделал это с какой-то слепой уверенностью, что несколько мгновений Ахания просто смотрела на него, не в состоянии поверить глазам.       Лезвие вошло в грудь по самую рукоять, и только тогда она пришла в чувства, всхлипнула от ужаса и метнулась к нему.       — Нет! — голос сорвался на хрип.       Проскальзывая на глине, Ахания едва успела в последний момент подхватить тело мужчины, которое было значительно тяжелее её самой. Завалившись вместе с ним на землю, едва не оказалась придавленной; они перевернулись и кубарем скатились по склону, свалившись на дно яра, к счастью, не сильно затопленного водой. Мох смягчил падение.       — ДАНТЕ! — она заорала так сильно, что заболело в горле, надеясь, что полудемон её всё-таки услышит, а затем схватила Вергилия под руки и вытащила из воды на берег.       — Что же ты наделал? — она убрала разметавшиеся волосы с его лба. — Зачем, Вергилий? Я думала, ты хоть немного поумнел за столько лет. А ты всё тот же глупец.       Ей было страшно прикасаться к Ямато в его груди. Она просто перевернула Вергилия так, что его голова оказалась на её коленях, а тело на боку. Этот маневр оказался для неё едва посильным. Полудемон без сознания весил ощутимо. Но это было полбеды. Легкие горели. Кожу саднило от порезов. Полет прошел не самым удачным образом, но царапины тут же затянулись. Тело болело, мышцы сокращались, их точно скучивало, на коже проступали золотые отметины, словно «вогнутые» шрамы, оплетающие каждый миллиметр. Ахания стиснула зубы, подавляя энергию, пульсирующую в жилах.       — Пожалуйста, умоляю тебя, не вздумай умереть. Только не сейчас. Не на моих руках, — Ахания прикусила губу. — Слышишь? Не смей! Это слишком подло, даже для тебя, — она опустила голову и уткнулась своим лбом в лоб Вергилия, — вернуться только для того, чтобы заставить меня посмотреть, как ты умираешь? У тебя всегда было отвратительное чувство юмора. Я… — эти слова встали у неё комом в горле. Она поклялась, что эти чувства в прошлом, но сейчас границы между прошлым и настоящим размылись, мысли перепутались, и стало неважно, кому и что она обещала, — Я не могу этого допустить. Вернись. Пожалуйста. Хотя бы раз. Просто вернись ко мне.       Но Вергилий не слышал её или не внимал. Ахания постаралась успокоиться, закрыла глаза.       «Он не может вот так умереть. Он сын Спарды, он поглотил плод Клипота. Я чувствую его силу. Но…»       Она провела рукой по щеке Вергилия, ниже, и наконец-то пальцы нащупали на шее полудемона медальон.       «Конечно», — осенило её. Ахания открыла глаза и всмотрелась. Око дьявола сверкало, словно беснующийся болотный огонек. Оно поглощало его энергию, не давая прийти в себя.       — Не говори, что ты сам его напялил на себя, — возмутилась Ахания, — кому и что ты снова пытался доказать?       Она сорвала медальон, и в тот же момент странный поток энергии окутал Вергилия. Пришлось зажмуриться, настолько он был ослепительным, а когда она открыла глаза, перед ней возникли две тощие ноги в черных сандалиях, а следом её обдало потоком воздуха и раздался радостный вскрик.       — Я жив! Жив!       Ахания подняла глаза. На неё тут же уставились два желтых, как у неё самой, нечеловеческих глаза.       — А она ничего, — дала оценку внешности женщины птица, секунду назад вырвавшаяся из груди Вергилия, а теперь устроившаяся напротив, сложив крылья. Перья у неё были необыкновенного синего цвета и переливались даже в полумраке пятого круга, вдоль груди и глаз тянулись красные полосы, словно незажившие шрамы.       — Ты чего пялишься? Грифонов никогда не видела? — Звук шел из клюва, больше похожего на мандибулы или педипальпы.       Ахания пропустила мимо ушей возмущения птицы. Происходящее напоминало какой-то трип.       — Не думал, что мы встретимся снова, — этот чувственный мужской голос заставил её вздрогнуть. В нем было столько нежности и тоски, что женщине захотелось заткнуть уши, спрятаться, абстрагироваться от чувств, которые всколыхнули в ней эти слова. Но этот голос завораживал и обволакивал.       Ахания не понимала, что происходит. Сначала она решила, что это галлюцинация, но затем мужчина коснулся её щеки, и она ощутила прикосновение самой настоящей руки. Это был не дух, не фантом — это было существо вполне осязаемое.       — Кто ты?       Мужчина в черном, с черными волосами и тростью в руках растянул губы в улыбке. Тело его покрывали татуировки, сам он был бледен и худ, но были в нём какие-то неуловимые знакомые черты.       — Ты знаешь.       — Этого не может быть, — она протянула к нему руку, но та задрожала. Женщина отдернула её, точно испугалась обжечься.       — А кем ещё я, по-твоему, могу быть? — спросил щуплый, зеленоглазый мужчина. Она зажмурилась, пытаясь прийти в себя, и почувствовала, как что-то взметнулось совсем рядом.       — Какая-то она у тебя не шибко умная, Ви, — раздался насмешливый, надрывающийся голос, и на плечо мужчины сел грифон. Голос у него был неприятный, дребезжащий, не шедший в сравнение с голосом того, к кому он обратился.       — Ви, — повторила она за птицей, и взгляд её, недоверчивый и испуганный, скользнул по лицу мужчины, — Как такое возможно?       — Тебе что, обязательно все разжевывать надо? — возмутился грифон.       Ей вдруг стало нечем дышать, словно кислород из легких откачали. Ахания промычала в ответ птице что-то оскорбительное с таким выражением лица, точно страдала умственной отсталостью, плавно перетекшей в растерянность. На деле она просто была слишком измотана, чтобы осмыслить происходящее.       — Я тот человек, до которого ты всегда пыталась достучаться. Но я был задвинут слишком глубоко, чтобы тебе хватило сил извлечь меня на свет.       Она молчала, но уже не выглядела удивленной — просто задумчивой, словно пыталась собрать сложную головоломку, которая не спешила складываться в нечто осмысленное и понятное. Все казалось нереальным, стоящий перед ней мужчина не был похож на Вергилия, но она знала, что это он, словно это была аксиома, не требующая доказательств.       Они смотрели друг на друга. В её взгляде сквозило любопытство, спрятанное за напускным равнодушием, в его — скорбь.       Ахания не могла оторваться от этих зеленых глаз, и вот ей чудится, что они не зеленые, а голубые. Она узнаёт ямочки на щеках, когда незнакомое, чужое для нее лицо улыбается, и понимает, что ей знакомы холодные, размеренные нотки в голосе более мягком, бархатистом, но несомненно принадлежащие только одному мужчине.       — Скажи, как часто расстояние меньше, чем в ладонь между людьми ощущается, как пропасть? — спросил Ви, не сводя с неё глаз.       — Невообразимо часто. Можно всю жизнь прожить вместе, но так и не преодолеть этого расстояния, — ответила Ахания, прикрыв глаза.       — Даже будучи человеком, я все равно не понимаю людей до конца, — Ви усмехнулся.       — Просто человеческая жизнь слишком спокойная и размеренная. Она не для тебя, — она снова посмотрела на него. Взгляд пробежался по вьющимся черной проволокой волосам, по лицу. Щеки обожгли слёзы.       — «Всю жизнь любовью пламенной сгорая, мечтал я в ад попасть, чтоб отдохнуть от рая», — он наклонился, провел тыльной стороной ладони по щеке женщины, утирая слезу. Она почувствовала, как его пальцы задрожали, взяла за руку и крепко сжала её, точно пытаясь унять эту дрожь.       Ви улыбнулся самыми краешками губ. Теплый взгляд и улыбка казались чем-то необыкновенным на утомленном, бледном лице.       — Я возвращаю тебе обратно то, что ты потеряла из-за меня.       Ви обхватил её запястье второй рукой, и Ахания почувствовала, как нечто светлое заструилось по её телу; она взглянула на свою руку, вены вспыхнули светом изнутри. Она поджала губы. Ей показалось, что солнечное сплетение стало действительно огромным огненным шаром, а тем временем по телу расползался этот странный, теплый, ясный, распирающий свет.       — Ты был там, — прошептала она, точно укутанная в сверкающее кружево.       Он едва заметно кивнул, а затем разжал пальцы, отпуская её. Ахания закрыла глаза и почувствовала, как оставленные ей чувства вернулись, заняв прежнее место. Дышать стало трудно, хотелось плакать от боли и тяжести в груди.       — Я знаю, что тебе больно. С чувствами всегда так, — ответил Ви. — Но лучше иметь разбитое сердце, чем не иметь его вовсе.       Ахания задышала ещё тяжелее. До этого она только знала, что любила Вергилия, а теперь это чувство расползлось, как гангрена, захватило каждую клеточку тела. Она избавилась от него, оставив в квартире на четвертом этаже, чтобы уйти, забыть клятву, а встретившись однажды лицом к лицу — отказать. Но он нашёл его и принёс с собой — вырванное, но ещё бьющееся сердце, которое когда-то так легко она подарила ему.       — Зачем ты вернул его мне?       — Кто знает, — он загадочно улыбнулся, — может быть, чтобы снова завоевать.       Ахания вздрогнула, когда поняла, что у нее за спиной кто-то стоит, а затем почувствовала, как в нее головой уткнулась черная пантера. Она приласкалась, обошла её кругом и остановилась подле Ви.       — Я слишком долго думал о плохом. Я отвергал все хорошее в своей жизни, не замечая тех, кто меня любит. И поэтому проиграл. Не только Данте. Я проиграл главную битву в своей жизни.       — И всё-таки, зачем ты здесь?       — Мне… Ему, — исправился Ви, видя растерянность в глазах женщины, — пора всё вспомнить. Ты хочешь этому помешать? — Ви посмотрел на нее, прищурился, точно пытаясь понять, о чем думает она.       Ахания помотала головой.       — Делай, что должен.       Ви усмехнулся.       —«Меч — о смерти в ратном поле, Серп о жизни говорил, но своей жестокой воле Меч серпа не покорил».       — Подожди…       Он поднял на нее глаза, рука замерла в миллиметре от лба Вергилия.       — Я должна сказать…       — Мы оба совершили много ошибок. Я слишком поздно понял, что принадлежность к демонам не исключает способности любить. Я даже убедил в этом тебя.       — Завязывай оправдываться, Ви. Мне не нравится это чертово место и не нравится, что в нашей общей туше торчит клинок. Пусть сами разбираются. Без нас.       Ви почти нежно посмотрел на тело Вергилия, покоящееся на коленях Ахании.       — Ты прав, — он прикрыл глаза, открыл, снова посмотрел на Аханию. — Любовь придает благородство даже тем, которым природа отказала в нем.       Он положил одну руку на лоб Вергилию, пальцы другой сжались на рукояти катаны. Ви выдернул Ямато, и столп света в очередной раз ослепил Аханию.

6

      Данте обогнул несколько покосившихся, полуразваленных домов и выбрался за пределы жилых поселений. Он не спеша осмотрелся и понял, что попал на запруду или нечто вроде запруды, которая была покрыта тонкой наледью. Стоило ступить на лед — он тут же проваливался, поэтому полудемону пришлось перепрыгивать с кочки на кочку.       Несмотря на морозный воздух со всех сторон то тут, то там вырывались клубы пара, поднимавшиеся вверх кудрявыми колоннами. Можно было подумать, что это дымят трубы невидимого города тихим и ясным зимним днём.       Гейзеры, — решил Данте, разглядывая слякоть вокруг естественных природных углублений. Они были разбросаны по территории зловещими черными пятнами, словно молния пробила заледенелую почву.       Один из горячих источников выстрелил столбом воды под давлением. Данте вздрогнул. Капли, распыленные в воздухе, мягко блестели, переливаясь на лету. Клубы тумана точно расступились на секунду, а затем снова затянули пространство.       «Этот туман действительно необычный», — подумал мужчина: «Слишком плотный, слишком белый, слишком влажный, слишком… разумный».       — Итак, скажи на милость, куда ты меня привел?       Туман не ответил. Данте вздохнул — Вергилием здесь и не пахло. Затем присел и провел рукой по шершавой поверхности камня, лежавшего перед ним. Закрыл глаза.       Нет. Он не чувствовал брата-близнеца поблизости. Тот был вне досягаемости.       Данте ещё раз взглянул на камень. От него откололся большой кусок, поэтому он имел форму уродливого скошенного треугольника. Точно такой же лежал чуть поодаль, словно кто-то нарочно раскидал их здесь, указывая путь.       — Ладно. Представим, что я купился.       Данте пошел вдоль берега. Над поверхностью, меж разбросанных тут и там островков, сновал ветер. Он поглаживал бесстрастные мёртвые камни и, несмотря на близость горячих источников, жалил льдинками. Охотник остановился у небольшого прудика: вода в нем не заледенела и на её поверхности плавали едва заметные споры грибов, а в глубине мелькали смутные тени.       Он присел, пытаясь разглядеть дно, осмотрелся, в любую секунду ожидая, что из воды вынырнет какая-нибудь дрянь или из тумана выбегут демоны из легиона Амона. Но нет, ничего такого не произошло.       А что, если я здесь пропаду? Будет ли кто-то обо мне тосковать, беспокоиться, искать меня?       Данте почувствовал себя одиноким и впервые в жизни позавидовал Вергилию. Как бы то ни было, но его брат сумел не только обзавестись сыном, но, как оказалось, в его жизни была хотя бы одна женщина, которая смотрела на него глазами, полными тепла. На Данте так смотрела разве что Ева.       «Если ты упустишь её снова, ты будешь полным болваном», — подумал охотник.       Данте всегда считал себя странным выбором, когда кто-то проявлял к нему интерес. Но все заканчивалось так же быстро, как начиналось. Его истинная сущность пугала женщин, даже ту же Леди, хотя она делала вид, что это не так. А отношения с Триш казались чем-то противоестественным, да и сама демоница относилась к нему скорее как к брату и товарищу по оружию, нежели как к мужчине.       Вергилию повезло. Ахания смотрела на него именно тем взглядом, которым смотрят на самых близких и дорогих людей, даже несмотря на то, что она отрицала и скрывала это. Она хорошо знала, кем был Вергилий, но принимала таким, какой он есть. Вот бы кто его принял со всеми недостатками, которые в представлении Данте были куда менее отталкивающими, чем у брата!       Пока он шел подавленный и погруженный в свои мысли, он понял, что ему не хватало семьи. И сейчас некое подобие явно не образцовой, но всё-таки семьи у него появилось. И потерять её он не хотел. Может быть, когда они вернутся, то он, Вергилий, пацан с Кирие и детишками наконец-то смогут жить спокойно?       Хотя Данте наверняка быстро заскучает. Демоны стали неотъемлемой частью его жизни.       Он так и не успел прийти к каким-то однозначным выводам, поскольку его размышления прервало внезапное ужасное зловоние, а следом в шагах десяти в воде что-то взгорбилось и заколебалось.       — Вергилий, угрюмая рожа, где ты? — глухо проговорил Данте. Он присмотрелся к водам озера, словно те вот-вот откроют ему великую истину — где сейчас его брат?       Охотник втянул воздух ноздрями и узнал едва заметную демоническую вонь и особенный, ни с чем не сравнимый аромат разбушевавшейся энергии, а затем проследил внезапно пришедшие в движение две сверкающие точки, изначально принятые им за болотные огни.       Сначала два огонька плясали над мутной водой, между выкорчеванными и разбросанными валунами, а затем две синие русалки показались над кромкой воды и выплыли ему навстречу.       Эти призрачные женские фигуры были хорошо знакомы Данте.       — Эй, девочки, вы здесь не видели засранца, сильно похожего на меня с таким вот, — Данте широко развел руки, — мечом? И волосы до смешного прилизаны назад.       Русалки не ответили. Тихо рассмеялись и поманили его к себе. Данте вздохнул.       — А я забыл, что вы неразговорчивы, — он сложил руки рупором: — Ну, давай уже. У меня мало времени, чтобы ждать, когда ты покажешь свою вонючую задницу!       Огромный демон-жаба выпрыгнул из тумана, каким-то чудом лед под ним даже не треснул. Данте отскочил, сделав пируэт в воздухе, и приземлился на небольшой каменный выступ посреди озера.       — А ты прямо вылитый Дагон. Наверное, один из его головастиков. Послушай, а он был твоим папочкой или мамочкой?       — Данте, — только сейчас осознав, кто перед ним, прогрохотал демон, разбрызгивая слюну.       — Фу. Ты смердишь ещё хуже, когда открываешь пасть. Сделай милость, прикрой варежку. Хотя мне приятно, что ты наслышан обо мне.       — Я буду смотреть, как твоя плоть замерзнет, потрескается и сползет с костей. И эти вопли будут бальзамом для моих ушей.       Демон прыгнул вперед, Данте отскочил в сторону, приземлившись на очередной камень, выступающий из трясины, едва балансируя на скользкой покатой вершине.       — Мечтай. Говорят, это не вредно, — Данте осклабился в улыбке.       — Я Молох, сын Баэля . И я убью тебя.       — Как скажешь, — охотник зевнул. Они всегда представлялись, словно Данте это было интересно.       Молох открыл уродливую пасть и выпустил поток ледяного воздуха. Данте снова перепрыгнул на очередной выступающий из воды камень, театрально пошатнулся, словно соскальзывает, и выпрямился.       — Это было близко. Того гляди, промочу ноги, насморк подхвачу.       Пики льда окружили Молоха, а затем все разом устремились к Данте. Он ловко увернулся от всех, точно цирковой акробат.       Раздался оглушительный рев, и демон скрылся в тумане.       — Решил спрятаться? Мне казалось, прятки — детская игра и очень скучная.       Данте прислушался к ощущениям. Ему было нетрудно понять, где его противник. Для этого ему вовсе не обязательно было его видеть. Когда Молох с оглушительным ревом сделал очередной выпад, Данте плавно развернулся и перепрыгнул на следующий бугорок.       — Не поймал.       Молох попытался развернуться, но с его огромным, мягким, неуклюжим телом это выходило медленно и выглядело нелепо.       — Ты такой медленный. Ну, быстрее, спринтер. Развлеки меня.       Рассерженный демон призвал настоящую снежную бурю. Только мерцание русалок выдало то, что он где-то поблизости.       Данте ударил раз, другой в быстром темпе, отражая незатейливые атаки, а затем плоским косым ударом меча отсек ус Молоха, и, тут же вычислив его, пока тот не успел опомниться, нанес верхний удар мечом, отскочил и пошел полукругом.       Жаба метнулась к нему.       — Лети в мои объятья. Вот он я, — Данте усмехнулся, с удовольствием подставляясь под атаку.       «ДАНТЕ!» — этот крик разрезал туман, прошелся волной по окрестностям. Так, должно быть, кричат банши, подумал охотник, и в последний момент отпрыгнул.       — Слышал? Кажется, меня зовут. Придётся заканчивать наш кордебалет раньше времени. Жаль. Я бы ещё потанцевал. Но не все коту масленица.       — Тебе не уйти, сын Спарды. Ты останешься здесь. Навечно!       Но прежде, чем разъяренный Молох прыгнул и успел настичь свою цель, мощная дробь размозжила его глаз. Тот лопнул, как гнилая дыня, и демона-жабу откинуло назад.       — Всегда надо иметь в рукаве козырь, — заметил Данте, прокрутил на пальце и убрал дробовик, который теперь был абсолютно бесполезен — выстрел был последним — и тут же одним мощным ударом дьявольского меча добил Молоха, рассеивая его магию.       — Так, и куда теперь идти? Где же вы, крошка? — закинув на плечо одноименный меч, Данте просто пошёл.       Если ты позволил мне услышать это, может быть, и выведешь к ним? — рассудил полудемон, глядя в туман.

7

      Вергилий лежал неподвижно, но сердце в его груди билось. Ахания это почувствовала. Свежая энергия вливалась в его тело так быстро, что, казалось, его разорвет.       Она испугалась, что что-то пошло не так, но вдруг он повернул голову, так медленно, словно между черепом и позвонком не мешало бы смазать шарниры, а затем снова замер. По всей видимости, это стоило ему невероятных усилий. Но затем полудемон так же медленно вернул голову в изначальное положение. Дрогнули веки.       — Давай же, приди в себя, Вергилий, — позвала она его.       Когда Ахания коснулась его лица холодными пальцами, Вергилий наконец-то открыл глаза. Перед ними всё плыло, но он сразу узнал её. Этот терпкий запах розмарина и табака, въевшийся в кожу женщины, которую он забыл, но к которой его по-прежнему безумно тянуло.       Вернувшись в сознание, он сначала подумал, что его тело успело впасть в подобие комы, и первым делом убедился, что, несмотря на слабость, его сердце бьется, по нервам бежит ток. А затем воспоминания навалились разом, он толком не успел проморгаться, и мир разлетелся осколками так же, как и иллюзия, сотворенная Клипотом. Однако в этот раз лишь для того, чтобы вывалить на него суровую реальность. Последние два гвоздя в гроб забило осознание: перед ним действительно она. Не галлюцинация, не плод воображения и не фантом, порожденный туманом.       «Это правда ты», — подумал Вергилий, глядя на лицо, обрамленное черными волосами, и в золотые глаза, блестящие от слез.       Сердце у него сжалось. В груди всё ещё пульсировала боль, ужасная, непреодолимая. Ямато лежал где-то рядом — он чувствовал — но сейчас это не имело значения. Его мозг пронзила другая боль, похожая на ломоту, когда выпьешь что-то очень холодное.       «Ты — это она», — странная короткая фраза возникла и накрыла отрезвляющим осознанием. Всё это просто не укладывалась в его голове, готовой взорваться от переполнивших её воспоминаний. И вот уже образ черноволосой, дерзкой женщины переплетается с образом нежной девушки с каштановой копной, но с теми же золотистыми глазами, что смотрят на него сейчас.       Он резко приподнялся, притянул Аханию к себе и поцеловал, не отдавая себе до конца отчет, зачем ему это — наверное, чтобы убедиться, что это действительно она, что женщина перед ним настоящая, а не очередной призрак из прошлого, что он не выдумал это, что это не какой-то спазм сознания, когда оно обманывает само себя. И он не ошибся. Эти губы были такими же, как и много лет назад, податливыми, сладкими, хотя обветренные, искусанные в кровь, но принадлежавшие без сомненья ей.       Они приоткрылись, точно сделали поблажку. Может быть, потому, что сперва Ахания опешила. Все её тело напряглось, когда его длинные пальцы с силой сжали её хрупкие плечи, а язык проник за преграду зубов, однако желание крикнуть «НЕТ» тут же ослабло и потускнело.       Паника накрыла её и оборвала весь ход связных мыслей, они бились, как мухи о стекло, в голове, не находя выхода. Она почувствовала, что желание и тоска притесняют их, зажимают в дальний угол.       Прекрати! — проревело в голове, и Ахания прикусила его язык.       Вергилий почувствовал металлический привкус крови, будоражащий хлеще любого афродизиака, и отстранился, пока не перешел черту, после которой остановиться было бы невозможно.       Она тут же вскочила, и его прожег насквозь взгляд опаловых глаз. Он поднялся следом за ней. Их взгляды скрестились, как камень со сталью, высекая искры. Щеки Ахании стали белыми, в глазах застыл ужас.       — Сволочь ты, — она замахнулась, и он позволил залепить себе пощечину, подумав, что ей это необходимо. — Эгоистичная сволочь! — По щекам женщины текли слезы, словно с едва зажившей раны сорвали коросту.       — Допустим, заслужил. Но вот это уже лишнее, — Вергилий перехватил её руку прежде, чем она успела замахнуться снова. Его голос был непреклонен и неумолим, но, обычно спокойный, сейчас звучал чуть резче, выдавая его раздражение.       Ахания вырвалась и уставилась на него сверкающими россыпью камней-самоцветов глазами, еще влажными от слез. Она старалась всхлипывать совсем тихо, так, чтобы он не слышал. Очень старалась, но получалось плохо.       — Между нами давно всё кончено, — неуверенно произнесла она. — Никогда больше так не делай.       Ахания сказала это тихим, вкрадчивым голосом. Вергилий бы предпочел, чтобы женщина сорвалась на крик, проявила хоть какие-то эмоции, но она резко похоронила всё внутри, закопала, забыла, развеяла пылью по ветру или умело сделала вид, что это так.       — Чему я должен верить? Тому, что ты говоришь сейчас, или тому, что сказала пять минут раньше, когда думала, что я мертв? — он внезапно нахмурился, а затем шумно выдохнул.       — Мертвым ты мне нравился больше, — она поджала губы. Они потрескались и саднили, соленая влага слабо щипала.       — Мина…       Ей стало дурно от того, как прозвучало её имя из уст Вергилия, как оно перекатилось на его языке и отдалось разрядами тока где-то за грудиной. В серо-голубых глазах Ахания прочла сожаление. Ей стало страшно, захотелось броситься наутек, раствориться в тумане, лишь бы не смотреть в эти завораживающие сиянием глаза.       — Ты ошибаешься, — она отшатнулась от него, как от прокаженного.       Вергилий усмехнулся.       — Но ведь именно так тебя зовут на самом деле.       — Звали. Когда-то, — отрицать было бессмысленно. Она понимала это. Татуировка-номер за ухом зачесалась и горела, как свежее клеймо, словно немой свидетель. Почему она до сих пор её не свела? Зачем оставила? — Но я уже не она.       — Ты действительно веришь в это? Даже нацепив другую шкуру, ты всегда останешься Вильгельминой Валериус.       Ахания нервно рассмеялась. Бешено колотящееся сердце постепенно успокаивалось.       — Я вижу, ты всё вспомнил. История достигла своей кульминации. Только это ничего не меняет, Вергилий. Можешь считать, что та женщина, которую ты знал, умерла в квартире на четвертом этаже, — она выдержала паузу, глаза её сверкнули, белки будто заволокла тьма. — Её убили. Смею заметить, особо жестоким образом. Если ты был там, то знаешь — у неё не было ни единого шанса спастись.       — Будь ты человеком — возможно.       — Слухи о моей смерти действительно несколько преувеличены. Но я была человеком, — ответила Ахания. — Слабым человеком, как ты сам часто любил повторять.       — Ты хотела быть человеком. У тебя это даже получалось какое-то время. Но в итоге другая часть тебя все равно взяла верх. От себя не убежишь. Я знаю, о чем говорю. Поверь.       — Видела, — и, хотя лицо её оставалось бесстрастной маской, Вергилий заметил, как она сжала кулаки и как золотые всполохи окутали белые костяшки.       Они замолчали. Ахания смотрела на него и одновременно в никуда. В глазах женщины была отрешенность, и Вергилию захотелось помахать у нее рукой перед носом, встряхнуть за плечи, чтобы заставить смотреть прямо на него, а не сквозь.       — Почему ты не сказала мне, что беременна?       — Заходишь с козырей? — она вздохнула. — Не время выяснять отношения.       — Мы в такой ситуации, что оно может никогда не наступить, — в два шага Вергилий пересек разделяющее их расстояние и положил руки ей на плечи. — Ответь.       — Я не знала, — она замолчала, смотря на него, и в её глазах затаился вопрос, которого он ожидал. Что-то странное сверкнуло в них, когда она заговорила. — Но даже если бы я знала и сказала тебе, разве бы это что-то изменило?       Вергилия словно обожгли кипятком эти слова, он стиснул её крепко, словно боялся, что стоит ему только ослабить хватку, она тут же растворится, и лишь убедившись в реальности происходящего, отстранился.       «Не изменило бы», — ударило по вискам осознание. Он хорошо знал это. Будучи тем, кем он был, он всё равно ушел бы. Но он помнил, как каждую ночь до этого сжимал в объятиях её тело, как целовал каждый миллиметр нежной кожи, зарывался пальцами в шелковистые волосы и хотел верить в то, что останется. Но у него была цель — она казалась важнее всего остального.       Казалась…       Глаза Вергилия затянулись льдом.       — Что делать будем? Дальше притворяться, что не знаем друг друга?       Ахания молчала.       «Я не смогу», — подумал Вергилий, глядя в янтарные озера глаз женщины. Она напоминала холодную безжизненную статую в это мгновение. Жили только её глаза. Вергилий едва мог сдержать желание вцепиться в неё, заставить пошевелиться, сказать хоть что-нибудь. Её молчание, как медленный яд, не просто убивало, а заставляло корчиться в агонии.       Ахания буквально выдавила из себя каждое последующее слово дрожащим голосом, однако они все равно прозвучали, как приговор — жестоко и безапелляционно:       — Когда всё закончится, я уйду. Пообещай, что отпустишь меня, Вергилий, — эти слова отдались эхом в голове во всем блеске какой-то невинной жестокости. Реальность для Вергилия в мгновение стала хуже морока, подстерегавшего его в тумане, и он пожалел, что очнулся.       — Нет.       — Ты хочешь, чтобы всё было не так. Но оно уже случилось. Я сделала выбор, ты сделал свой. У всего есть цена, которую придется заплатить, — Ахания всё ещё смотрела ему в глаза, и слезы катились у неё по щекам. Пропасть, разделявшая их в это мгновение, стала почти осязаемой. На безымянном пальце женщины сверкнуло кольцо, как насмешка, как символ того, что она принадлежит не ему.       — Прости, — неожиданно произнес Вергилий.       — За что?       — За мой эгоизм. За боль.       Она посмотрела на него уставшими желтыми глазами, моргнула несколько раз, словно не верила собственным ушам, затем кивнула, встала на цыпочки и целомудренно коснулась его губ своими. Вергилия окутало древесно-смолистым ароматом розмарина с горьковатыми и пряными нотками. От этого запаха и немудрёной ласки он испытал нечеловеческий голод в отношении этой женщины, но не смел даже прикоснуться.       — Отпусти меня.       — Я отпущу. Я обещаю. Если ты действительно этого хочешь, — прошептал он ей в губы. — Но ты ведь не хочешь этого?       — И что здесь происходит? — Данте сложил руки на груди, окинув Аханию и брата цепким взглядом. Что именно заметил Данте и заметил ли вообще, он почему-то предпочитал держать при себе, но что-то подсказывало Вергилию, что он давно здесь стоит.       Ахания отстранилась, отвернулась и утерла слезы.       — Всё в порядке.       — Смотрю, все живы-здоровы, — усмехнулся Данте. — А ты, однако, умеешь истошно кричать, крошка. Меня аж на мурашки пробило. Думал, найду здесь два трупа.       — Ты не вовремя, Данте, — Вергилий смерил его колким взглядом.       — Да что ты говоришь? — усмехнулся близнец, смотря на раскрасневшуюся женщину. — Не знаю, что здесь происходит, но мне вот больше интересно, что с медальоном?       Ахания только вспомнила о нем, огляделась вокруг, нашла взглядом сверкающий синим камнем ловец душ, возле которого, как часовой, сидел Салли.       Когда успел?       Она наклонилась и подобрала украшение. Уже застегивая цепочку на шее, тихо произнесла:       — Наше путешествие почти подошло к концу, — и ткнула пальцем в остов дерева, торчащим жутким ветвистым чудищем посреди острова, туман вокруг которого слегка расступался.       — Это как? — удивился Данте.       — Туман счел его достойным. По всей видимости, всех нас, — ответила женщина.       Ахания посмотрела на древо. Его ветви, точно пики, впивались в серое небо, кора представляла один сплошной рубец, как сгоревшая головешка. Казалось, прикоснись к нему, и оно рассыплется пеплом.       Невольно она обернулась и посмотрела на Вергилия.       — Хорошо подумай, что ты хочешь спросить у Оракула, — Ахания вздохнула. — Второго шанса может не быть.       Она развернулась и направилась к острову. Вергилий не ответил. Он наблюдал, как она идет вдоль кромки воды. На плече женщины сидела крыса, волосы были собраны в хвост, подвязанные лентой. Эту ленту когда-то он получил из её рук, и вот, спустя столько лет, она вернулась к законному владельцу.       Данте показалось, что это будет самый тяжелый отрывок пути. Он посмотрел на Вергилия. Тот всё ещё стоял на месте, пожирая женщину глазами. Внезапная мысль, мысль неприятная и пугающая, сверкнула в голове у охотника.       Неужели он всё вспомнил?

8

      Вокруг было на удивление тихо и спокойно. Туман стоял стеной вокруг острова, но на самом острове стелился мягким ковром. Ахания вдохнула запах трав и сырого воздуха. Здесь ещё теплилась жизнь — она чувствовала это; даже несмотря на то, что на древе жизни не было листьев, где-то там глубоко под опаленной корой ещё циркулировала энергия света.       — И где этот Оракул? — спросил Данте.       — Оракул — хранитель врат. А значит… — Ахания подошла к вратам. Каменная плита врат дышала древностью. Она уставилась на глыбу посреди некогда цветущего зеленью острова — сердца Эмпириума, теперь представляющего собой руины, посреди которых был пустырь с не мертвым, но и не живым деревом.       Всё точно замерло, дожидаясь часа, когда в эти места вернется свет. Ахания снова посмотрела на Сфирот. Он был громадным и самым древним в аду. Он был старше Спарды, старше Мундуса и даже врат. Это дерево, некогда прекрасное, всё ещё сохранило изогнутые линии, которые отличались утонченностью и местами — прежней необыкновенной красотой. Ахания подумала, что на местные фантастические конструкции города жители вдохновились образом древа, когда-то обеспечивающего гармонию и здоровье целого мира, а ныне спящего, окутанного туманом, сотканным из страха и отчаяния.       Она перевела взгляд на черную исполинскую плиту, коснулась рукой. Врата были закрыты, но она чувствовала, какая мощь таится внутри них — мощь, способная соединить два мира, создать стабильный портал. Но было при этом что-то ещё. Она до предела напрягла все свои чувства, но не смогла понять, что это за присутствие. Словно кто-то наблюдает за ними.       Данте и Вергилий стояли в стороне. Вергилий не сводил с женщины глаз. Охотник нарушил тишину первым, не выдержав непонятной, странной игры, в правила которой его не посвятили или которых вовсе не было, состоявшей, повидимому, в том, чтобы прожечь взглядом дыру.       — Что между вами произошло? — но на самом деле Данте уже всё понял — эти двое расставили точки над «ё». Несмотря на то, что совсем недавно он застал их на расстоянии вздоха друг от друга, теперь они держали дистанцию, как будто ничего хорошего из этого не вышло.       Данте догадывался, что у этой истории из прошлого определенно было двойное дно, которое вскрыли, из-за чего напряжение между этими двумя стало осязаемым и просто невыносимым. Он никогда не замечал такой тоски в глазах Вергилия, которые тот не сводил с женщины. Ахания же, наоборот, избегала поднимать взгляд больше, чем на пару секунд.       Охотник подумал, что более глупой и нелепой попытки скрыть заинтересованность он на своем веку не видел.       — Все в порядке, Данте, — Вергилий не произнес, а выплюнул эти слова, а затем снова продолжил сверлить женщину взглядом.       — Ага, конечно. Никто ничего не сказал, никто никого не обидел, — фыркнул Данте и улыбнулся, что придавало ему некий шарм, располагающий к нему людей. Однако на близнеца этот трюк не подействовал.       Вергилий оборвал Данте резким вздохом. Его глаза расширились, зрачки вытянулись, а лицо исказилось. Он провел ладонью по волосам, пытаясь успокоиться, но радужка вспыхнула адским пламенем на мраморно-белом лице, и Данте понял, что его брат, который обыкновенно сохранял невозмутимость даоса, не просто тосковал о чём-то, а был на грани срыва.       — Не хочешь — не говори, — сдался охотник. — Но давай поспешим. Честно говоря, я беспокоюсь о парнишке. Он ещё зелен, а дерьма в мир людей вылилось знатно за то время, пока портал был открыт.       — Он справится, — ответил Вергилий.       — Он ведь твой сын, тупая башка. Неужели ты совсем не переживаешь?       — Дети — дело наживное.       — Я уже говорил и повторю, что с таким подходом внуков ты точно не увидишь.       — Каких ещё внуков?!       — Гипотетических…       — Прекратите препираться! — раздался голос Ахании, которая попятилась назад от врат, вытаращившись на мраморную плиту во все глаза. Она снова ощутила присутствие незримого наблюдателя. Оно обволокло её, и, как бы женщина ни старалась стряхнуть это чувство, ей не удалось.       — [Пришли], — прогремел голос, который нельзя было отнести ни к мужскому, ни к женскому. — [Я давно вас жду].       Ахания смотрела на плиту. Голос шел из неё. А затем руны вспыхнули, и перед ними предстал демон, облачённый в белые одежды и с такой же белой, будто каменной, кожей. Она подумала, что назвать это существо белым было бы в корне неверно, ибо белый является цветом, а здесь было скорее отсутствие всяких цветов. Чистый, первозданный свет.       — Оракул, — прошептал Вергилий, глядя на демона, за спиной которого расправились по одному шесть мощных, на первый взгляд полупрозрачных, но затем постепенно обретших форму крыльев.       Демон словно разминалась после долгого утомительного сна, а между тем ореол света вокруг постепенно гас, и фигура приобретала женские очертания.       Теперь она представляла из себя нечто светлое, невероятно чистое, но осязаемое. Её тело, казалось, было выточено из мрамора, золотые прожилки тянулись вереницей узоров по всему телу, и в них циркулировал свет. На руках и ногах Оракула сверкали серебристые браслеты, шею обвила аккуратная горгера, руки от плечей до самого предплечья оплетали, как вьюн, странного вида доспехи. Работа была настолько тонкой, что трудно было представить мастерство того, кто выковал их. Маленькие золотые рога были закручены к лицу, белые волосы собраны в бабетту, от которой вниз до самой земли струился тонкий хвост свободных прядей.       — Как пить дать, ангел с рождественской открытки, — Данте уставился на Оракула во все глаза.       Когда она направилась к ним, туман точно расступился перед ней. В молочных глазах на черных белках застыл интерес. Она оправила длинные фалды туники с глубокими разрезами по бокам, открывающие её босые ноги, и заговорила голосом, который напоминал одновременно звон колокольчиков и шелест листьев.       — Сыновья темного рыцаря, в сопровождении пробудившейся, — она посмотрела на Аханию, обращаясь к ней. На её пепельно-бледном лице в потухших глазах вдруг вспыхнуло золотое пламя. — Тебя я не видела. Но знала, что ты тоже придёшь. Однажды, — на губах демона промелькнула улыбка — едва заметная и холодная, точно серп убывающей луны, обнажившая опасные клыки и черные, как смоль, десны.       — Ты знала, что мы придем? — уточнил Данте.       — Я знаю понемногу о многом.       — Значит, ты знаешь, зачем мы здесь, — Вергилий выступил вперед.       — Я не могу ответить на твой вопрос. Время ворует память. Но тебе это известно лучше, чем мне, Вергилий, — Оракул осторожно обошла его, точно разглядывая, но глаза её не шевелились, они были прикованы к Ахании. Она неотрывно следила за женщиной, словно они были знакомы, но она никак не могла вспомнить её лицо.       — Послушай, если потребуется, то мы выбьем из тебя ответ, — Данте уже порядком устал, а если хранительница врат будет отмалчиваться, то, получается, весь путь сюда они проделали зря.       — В этом нет необходимости. У меня давно не было собеседников. Я только рада поговорить хоть с кем-то, пускай и на вашем ломаном всеобщем языке.       Оракул посмотрела на охотника с какой-то тоской. Её крылья встрепенулись.       — Я не могу дать вам ответ. Но я могу показать, — демон ткнула пальцем в Аханию. — Ей.       — Почему ей?       — Не надо, Вергилий, — Ахания пресекла его, подняв руку, — наверняка на это есть причины, — она сделала несколько шагов вперед, замерев перед Оракулом.       — В ней течет кровь, пролитая на этой земле вашим отцом. Кровь помнит то, что мы забыли или не хотим помнить, — помолчав еще немного, чтобы смысл её слов дошел до всех, она закончила: — Вы чужие на этой земле, она — нет.       — Я согласна.       — Это ведь не опасно? — спросил Данте.       — Я против, — высказался Вергилий.       Оракул улыбнулась. Медленно, томно склонилась к Ахании и шепнула.       — Тебе решать, дитя. Ты получишь ответы и на свои вопросы, если согласишься.       — Я уже сказала. Я согласна.       Оракул протянула руку.       — Не бойся.       Ахания вложила свою руку в руку Оракула — пальцы демона были закованы в острые стальные перстни и обдавали холодом, а затем посмотрела ей в глаза. Они сияли, как две гигантские жемчужины. Ахании показалось, что в этих глазах рождаются и превращаются в ничто миллионы галактик, и тут она поняла, что теряет сознание.

9

      Ахании показалось, что она падает и падает с огромной высоты. Но не физически. Это падал её дух. Она зажмурилась, больше рефлекторно, чем от страха, а когда открыла глаза, то стояла на земле ровно на том же самом месте, где была.       Женщина резко обернулась, но рядом никого не было. Ни Данте, ни Вергилия, ни даже Оракула. Она обвела взглядом остров. Мимо пронеслась тень. У нее возникло ощущение, что она только что видела привидение — и, может быть, так оно и было.       Ахания легонько коснулась лица кончиком пальца. Кожа была прохладная — и настоящая. Ей не мерещится. Это не помутнение рассудка. С бешено колотящимся сердцем она медленно подняла руку, поднесла ко рту — укусила. Стало больно. Значит, всё происходящее реально. Боль, во всяком случае, точно.       Ахания огляделась, посмотрела на часы на запястье. Стрелка странным образом шла назад. Её взгляд привлекло дерево. Сфирот перед ней не был мертв, он сочился жизнью и переливался серебряными и золотыми вспышками. Она чувствовала его энергию — теплую, мягкую. И вдруг на её глазах оно вспыхнуло огнем, и тишину разорвали шум, крики, скрежет металла, а следом её словно затянуло в воронку, всё перед глазами поплыло.       Ахания почувствовала странную невесомость и увидела, как сквозь дымку выступили очертания бегущих в панике бледных фигур, а следом за ними — закованных в доспехи воинов. Над городом поднимался дым — черный на фоне бледного неба, ярко горел Квинквэ — пятое адское светило, ещё не уничтоженное в ходе разорения Эмпириума.       — Древо в огне, — прогрохотал чей-то голос прямо возле неё, и она почувствовала, как мимо пронеслась очередная тень, обретая форму на ходу. Возникший точно из воздуха подле неё демон был одет целиком в удобную кожаную броню, у него была серая, как у покойника, кожа, серые губы и белые волосы. — Это конец.       Они оба наблюдали, как занимается пламя. Налетел порыв ветра, и пожар разгорелся сильнее.       — Это ещё не конец. Мы будем сражаться, — она вдруг поняла, что этот звук идет из её горла, но голос ей не принадлежит. Осознание, что она смотрит не своими глазами, пришло после. Она не в своем теле, и растекающаяся злость наравне с отчаянием тоже принадлежит не ей.       Кто я?       Ты смотришь глазами своего далекого предка, — прозвучал в голове голос Оракула: Того, что много веков назад положил начало твоему роду.       Кто-то из спасшихся, когда произошел исход в мир людей?       Оракул не ответила. Послышался пронзительный вопль, и крыша какого-то здания с грохотом обвалилась, а пламя, охватившее дерево, казалось, перебросилось на город вокруг острова.       Ахания посмотрела на свои руки, которые не принадлежали ей. Они были странного землистого цвета, искрились рунами, запястья плотно стягивали стальные наручи, в руках был лук из каленого металла странной формы и внушительного размера, но при этом казавшийся почти невесомым.       — Врата, — прошептала она. — Выводите мирных к вратам. Быстрее.       — Но… — горстка сгрудившихся на острове аггелов явно не понимала до конца, что происходит. Они смотрели на неё, словно не верили своим ушам.       — Неужели город света не выстоит? А владычица? — раздалось из толпы.       — Мы сдержим их, насколько сможем, — она окинула свой отряд лучников взглядом, кое-кто отвернулся, не в силах выдержать, однако большинство с гордостью смотрели на нее. Ахания прочла на их лицах возродившуюся решимость. Сомнения ушли.       Она обернулась и посмотрела на искрящиеся, ещё незапечатанные Спардой адские врата. Они соседствовали с деревом, по-прежнему пылающим, но уже тусклым красным огнем. Внутри пространства, заключенного между каменными плитами, вяло циркулировала энергия. Ахания никогда не видела открытых врат, но в этом зрелище определенно было что-то завораживающее, непостижимое. Она точно смотрела сквозь ткань миров, и где-то там, по ту строну, различила моросящий дождь и девственный лес.       — Мир людей — единственный шанс на спасенье. Быстрее, Ханган, — предок умоляюще посмотрела на того, кого назвала Ханганом. Тот кивнул. Она развернулась. Рядом с ней стоял отряд хорошо вооруженных лучников численностью в несколько дюжин. — Защитники Эмпириума. Мы умрем, но не сдадимся. Наша задача — дать возможность мирному населению отступить в мир людей.       Стоявшие рядом с ней лучники повиновались, будто хорошо смазанный механизм. Ахания почувствовала, как предок тоже взвела тетиву.       — Подпустить врага ближе, — скомандовала она, выжидая, когда первые демоны окажутся подле кромки воды, — А теперь огонь.       Её обдало ветром и жаром, стоило спустить стрелу. Секунда. Снова взвела и снова спустила. Стрела улетела, а её место уже заняла новая.       Руки предка работали, как конвейер — без проволочек и заминок. Молнии выпущенных стрел устремились и обрушились на армаду врага градом. Но численность врага не уменьшалась. Демоны только прибывали.       Ахания бегло взглянула чужими глазами на омерзительный авангард: гниющая нежить, гаки, полиморфы, мантикоры, трехрукие великаны; в каждой их конечности было по тяжелому мечу. Над ними, словно грифы, летали, кружа, каменные птицы.       «Почти все эти виды демонов истреблены Мундусом, почему? — заметила Ахания и тут же подумала: — Они победят», — вернее, уже победили. Потому что это прошлое. Она видела, что стало с Эмпириумом — руины да болото.       Это не битва — это бойня, — заключила женщина, глядя, как безжалостно убивают в спины бегущее население, пытающееся добраться до острова, где полыхало дерево и был открыт портал в верхний мир.       Она всматривалась в лица и понимала, что, пожалуй, аггелов действительно без труда легко можно было причислить к ангелам. Все как один с бледной кожей, светлыми искрящимися серебром волосами, тела покрыты рунами — у кого-то меньше, у кого-то больше. Лица с острыми симметричными чертами, а глаза неестественного, невероятно насыщенного цвета, которого просто не могло существовать в природе.       Предок выстрелила, натянула тетиву, вновь выстрелила. Так быстро, как могла. Потому что каждая секунда промедления стоила кому-то жизни. Движения рук смазывались. Мышцы трещали от изнеможения. Когда бескрайняя волна подобралась слишком близко для стрел, уже пытаясь пробиться на остров, она отшвырнула лук, и в её руках сверкнуло лезвие меча. Пот заливал ей лицо. Она крутилась и била не глядя, не целясь. Врагов было так много, что невозможно было промахнуться.       Рухнул еще один, его голова слетела с плеч и разлетелась, как переспелый плод, под ногами трехрукого великана. Сразить его предку едва удалось, выливая всю свою боль и ярость в атаку.       Она заберет с собой столько, сколько сможет, — подумала Ахания и снова бросила короткий взгляд на врата. Хотя женщина и была в чужом теле, в чужих воспоминаниях, она поняла, что может в некоторой степени влиять на происходящее. Её взор был шире взора предка.       Внезапно натиск исчез. Враги отступили и недвижно встали. Хватая ртом воздух, предок тоже замерла.       Что происходит?       Демоны расступались, и она поняла, что они уступают дорогу. Там, в конце этого импровизированного туннеля, кто-то стоял. Предок выпрямилась, смахивая с лица пот и кровь, глядя на фигуру, закованную в тяжелые доспехи, на голове у которой был рогатый шлем, за спиной торчала рукоять меча, а длинные белые волосы, стянутые в тугой хвост, развевались на ветру.       — Я преклоняюсь перед вашей отвагой, и я позволю вам умереть с честью, как положено воинам, — его голос поверг предка в оцепенение, она не смела двинуться, так и стояла с обнаженным клинком. Каждое слово резонансом откликалось в её костях.       Предок сжимала и разжимала пальцы на рукояти клинка — она всегда так поступала, желая скрыть сильное волнение, взглянула на Хангана. Его резко очерченное лицо оставалось спокойным, но идеально гладкий лоб избороздили морщины. Она присмотрелась к остальным аггелам: некоторые побледнели, хотя такое казалось просто невозможным при их цвете кожи, покрылись испариной. Прочие озирались по сторонам, словно затравленные жертвы в ожидании, что с неба на них вот-вот спикирует хищник. И дело было в нем — в демоне, перед которым расступалась орда.       Предок посмотрела на него, и Ахания увидела, что у демона сине-серая кожа, почти как у аггелов, правда, из-за бросавшего на него блики пламени нельзя было сказать наверняка; мощная грудь, руки, плечи и голени были облачены в черную, мерцающую броню с выступающими черепами и шипами. За спиной свисали, как плащ, сложенные крылья. Но что сильнее всего привлекало внимание к его вытянутому лицу, так это глаза, пылающие алым огнем, более ярким и более четким, чем поглощающее дома пламя.       Спарда, — пронеслась мысль: Это точно он.       — Зачем? — прозвучал второй голос, и белая фигура, уже знакомая, выплыла среди огня и разрушенных домов. — Зачем ты продолжаешь нести на земле древа жизни смерть?       Демон поднял руку, и этого простого жеста оказалось достаточно, чтобы белую фигуру пропустили.       Оракул расправила крылья и гордо проплыла между врагов.       — Тёмный рыцарь, — она кивнула головой — коротко, рвано, но гордо.       — Владычица, — он едва склонил голову, выражая почтение, что, учитывая обстоятельства, было не более чем элементарной вежливостью.       Вокруг повисла мертвая тишина. Орда демонов замерла, затаив дыхание, замерла и горстка защитников Эмпириума на острове, дожидаясь развития событий.       — Ты уже победил. Осталась только горстка воинов и мирные жители. К чему это истребление?       — Это приказ.       — Нет. Это страх и ненависть, а в твоем случае жажда, — лукаво заметила она. — Жажда славы, силы, власти. Ты не тупая марионетка в руках лицемерного правителя, Спарда. Но неужели ты не понимаешь, что сделал? Надежды нет. Будущего нет. Истребив нас, вы тоже умрете.       — Зачистить город, — тихо произнес Спарда, глядя в глаза Оракулу. Тень за его правым плечом вздрогнула, обернулась на горящее дерево и бегущих к вратам аггелов. Ахания не была уверена, но ей показалось, что в черных глазах мелькнуло сострадание.       — Я сказал зачистить город! — крикнул Спарда. И уже белая тень за левым его плечом громко повторила: «Зачистить город! Вы слышали приказ, отребье!» — и утробный, гортанный крик разнёсся по окрестностям, говоря о том, что бойня будет продолжаться, пока не останется никого.       — А с ней что делать? — спросил белый демон, с интересом наблюдая то за Спардой, то за Оракулом перед ним. Его доспехи были белыми, как и он сам, но на шее красовалось огромное оплечье, украшенное мелкими шипами, абсолютно черное.       — Я сам её убью, Баул. А тебе с Модеусом и без того есть, чем заняться.       Белый и черный демоны за спиной Спарды кивнули, скрылись, а сам рыцарь обнажил меч. Восхищенные возгласы тут же раздались отовсюду. Казалось, демоны вокруг впали в экстаз, предвкушая смерть владычицы Эмпириума.       — Я не боюсь смерти. А ты? — Оракул посмотрела в глаза Спарде.       — Воин не ведает страха перед смертью. Он несет её.       — Тогда позволь, я покажу тебе то, что ждет тебя, если ты будешь и дальше служить Мундусу. Ты сильный воин, но ты воюешь с самой жизнью. И если победишь, то после не останется ничего. Ты сам и твой меч потеряете смысл. А ведь ты способен не только на большее, но и обрести нечто ценное, Спарда. То, ради чего стоит сражаться.       Ахания знает, что должна смотреть на две фигуры, стоящие посреди горящего города, но предок смотрит на ребенка с льняными волосами, спрятавшегося между домов, по щекам его текут слезы, он закрывает рот ладошками. Она видит, как позади него, но еще достаточно далеко, вспыхивает пламя, и это пламя живое. Оно срывается с места и надвигается, сокращая расстояние.       «Пылающий Легион Агасфера », — проносится в голове предка. Всего лишь три слова, но ужас тут же сковывает её. Она подняла глаза и увидела красное небо; увидела, как меркнет свет Квинквэ, а следом — как с гор надвигается волна существ. Они бежали, словно гончие, но они были не настоящими зверьми — их рты были полны ужасных острых зубов, они сверкали адским пламенем, опаляющим землю, оставляющим огненный след за собой.       «Мы все умрем, если останемся здесь».       — Отходим. Все. Живо отходим в мир людей! — закричала она и тут же перемахнула с острова на площадь, залитую кровью.       — Сульде, нет! — раздался позади мужской голос, но предок не обращает внимания.       — Беги, беги сюда. Скорее! — срывается с её губ, и Ахания уже не может разобрать, что говорит Оракул Спарде, её внимание, как и внимание предка, приковано к ребенку, жмущемуся к стене покореженного дома. — Давай же!       Сульде схватила оцепеневшего ребенка в последний момент, закрыла его спиной, и Ахания почувствовала, как огонь опалил плоть, как сгорают ресницы и брови, как жар обдает и проникает под доспехи, а затем предок, прижимая одной рукой ребенка, а другой держа меч, расправила крылья.       Этот огонь питается не кислородом, он питается самой жизнью, — прокатывается осознание в мыслях Ахании: Вот чего испугалась предок.       Казалось, что они сейчас сгорят, но вдруг полупрозрачные мощные крылья подняли их в воздух. Все еще прижимая к груди ребенка, предок воспарила, но лишь на мгновение — каждую секунду в воздухе они рисковали попасть под обстрел — а затем приземлилась и, стараясь не оглядываться, бросилась к вратам.       Проклятое пламя не отставало. За спиной в отдалении слышались выкрики, она видела краем глаза, как владычицу и темного рыцаря обступила толпа, как на бледном лице Оракула появилась самодовольная усмешка, видела озадаченный взгляд Спарды, но уже не обращала на них никакого внимания. В одно мгновение мир сомкнулся до размеров ребенка у неё в руках.       Соседи, семья, знакомые… Они все погибли. Может быть, кто-то и успел спастись, но это не имело значения. Готовая пробиваться с боем, если потребуется, она неслась изо всех сил вперёд. Постепенно дыхания перестало хватать, а мышцы заныли от усталости и напряжения.       Демоны тоже устают, демоны тоже могут упасть от изнеможения, когда душа истерзана, — проскочило в мыслях у Ахании.       Земля за спиной загрохотала. Это был гулкий шум разрушения. Погасшее светило рухнуло, и вершина самой высокой и самой красивой башни города внезапно накренилась и упала, медленно и неумолимо, будто её кто-то разломил посередине огромной невидимой рукой. Воцарилась мгла.       «Это не может кончиться вот так. Не может», — мысли предка стучали в её голове, звенели тревожными колокольчиками.       Но Сульде не обернулась. Она продолжала бежать. Впереди показался портал врат.       — Все. Отходим, — крикнула она на ходу.       Ханган посмотрел на неё с непониманием.       — А город, а Оракул? — Ханган поднял на неё слезящиеся глаза, а потом, сцепив короткие пальцы, опустил голову. На его лице читалась надежда, и Сульде поняла, что ложь — единственное спасение.       — Нет больше города, нет Оракула. Если и ты погибнешь, то владычица зря отдала свою жизнь, — с этими словами предок влетела во врата на полном ходу, а затем проскользила по грязному скользкому склону, чертыхнулась, перепрыгнула поваленное дерево и чудом затормозила над оврагом.       Первые крупные капли упали перед её ногами, а мир наполнился новыми запахами, которых она не знала прежде. Сульде огляделась и поняла, что она в лесу. Дождь сплошной стеной обрушился на землю, перекрывая собой шорохи людского мира и даже звук её собственного дыхания.       Ребенок не шевелился. Она посмотрела на тело в руках, встряхнула его. «Не сумела. Не спасла», — пронеслась в голове Сульде мысль. Ахания слышала её так же четко, как свои собственные.       Предок прижала к себе ребенка, вливая в мертвое тело энергию, точно надеялась, что тот оживет, но было поздно. Аггелы могли исцелять, но не могли вернуть к жизни то, что уже мёртво.       Она раскачивалась, словно укачивая ребенка, и по щекам у нее текли слезы. Гончие Агасфера — их адское пламя забрало жизнь неокрепшего духом аггела.       — Спи, малыш, — прошептала она, проводя большим пальцем по его маленькому, застывшему в испуге, вполне человеческому лицу, задевая первые проступившие на лице руны, выдающие в нём его настоящее происхождение, и положила тельце на землю. Оно тут же кристаллизировалось и рассыпалось на множество осколков.       За ними придут. За всеми, кто спасся. Они будут преследовать их, пока не убьют последнего. Но пока она ещё жива, она не сдастся.       Сульде поспешила измениться. Ей надлежало слиться с этим новым, чуждым для неё миром людей, хотя бы ради того, чтобы их род продолжал жить. Руны на её теле, которых у аггелов с возрастом и раскрытием способностей становилось только больше, гасли с каждым шагом, волосы темнели, кожа принимала вполне здоровый, может, немного бледный оттенок.       «Укрыться, спрятаться, набраться сил, вернуться и отомстить, — план действий судорожно менялся на ходу, — нет. Мы не проливаем кровь. Мы поддерживаем баланс. Такова наша природа».       Метания Сульде были похожи на бред сумасшедшего. Она разговаривала сама с собой: то жаждала крови врагов, то убеждала себя, что должна жить дальше, чтобы в мире сохранился баланс.       Еще несколько аггелов прошло сквозь портал. Они тут же рассыпались по лесу. Держаться вместе было слишком опасно, а потому Сульде просто осталась стоять в тени, наблюдая. Ей не хватало духа уйти. Ей, которая поклялась защищать город света.       «Но города уже нет», — напомнила она себе.       Сульде последний раз обернулась, глядя как в мареве открытых врат башни Эмпириума всё ещё сверкали золотистыми, белыми и фиолетовыми переливами, но улицы города теперь были умыты кровью и выжжены огнем. Башни стояли, но надежда пала, разбилась вдребезги и раскрошилась в пыль, поглощенная в пламени, как священное древо. Полыхали эдемские сады, горели и трещали, объятые пламенем, кроны древних деревьев, шипел, закипая, сок в стволах и ветках. И среди этого хаоса стонал Сфирот.       Ахания слышала этот жуткий стон, он проникал в глубины её души. Дерево всё ещё было живо, несмотря на то, что уже не сияло, как прежде. Она вздрогнула от этих звуков, но не смела отвести глаз, потому что предок продолжала смотреть.       В её сердце клокотал гнев, остальные чувства Сульде пребывали в смятении. Она хотела биться, но понимала, что уже проиграла. Она преисполнилась отчаяния, глядя, как погибает в огне её дом. Она чувствовала страдания древа жизни, с котором была связана, как и все аггелы. Ахания невольно разделила эти чувства — ей было это знакомо, — а затем всё померкло, и она провалилась в небытие.