Сердце Матери

1

      Фортуна. Почти 30 лет назад.       Город тихо и незаметно вступал в новый день, начинало светать, но тени ещё лежали на домах, преимущественно двухэтажных с щипцовыми фасадами. Они точно тонули в каменной, мощеной улице, начинающейся прямо от тротуара, по самые окна — блеклые и тоскливые.       Среди этих бездушных, однотипных зданий дом Иешуа Валериуса казался диковинкой в обрамлении зелени и возвышающейся над ней черепичной кровлей. Скрытый от постороннего взгляда, на высоком фундаменте с прорезанной крутой лестницей и узкими ступнями, точно прилепившийся к городской стене, он был неуместной деталью, бросающейся в глаза, которую старались не замечать.       Спустя годы от этого дома останутся лишь ступеньки и сад, а блуждающие между деревьев люди будут пребывать в блаженном неведении, что когда-то на этом месте был дом, в котором за несколько лет произошла череда событий, положивших начало концу Ордена Меча.       Но пока дом всё ещё стоял, вонзаясь хищным взглядом окон в своих серых, однобоких соседей, не обладающих и частью его благородства, с которым он бережно хранил в своих стенах от посторонних глаз разыгравшуюся трагедию.       Сайрусу Риду этот дом всегда казался чем-то живым. Каждый раз, когда он приходил, дом встречал его, как встречает нелюдимый сосед навязчивых гостей: апатично, с подозрением. Он будто следил за ним, беспокоясь, что архивариус украдет столовое серебро или нечто более ценное, определенно скрытое в этих стенах.       У Иешуа Валериуса было много тайн, которые он не хотел открывать, и этот дом буквально пропитался им, как пропитывается губка. Его едва ощутимое присутствие, несмотря на то, что прошло столько лет, ощущалось здесь, как неуловимый шлейф от хорошего парфюма.       Сайрус сидел за столом в библиотеке Иешуа уже добрые несколько часов, и стены давили на него, точно пытаясь выжить. Дом стонал и скрипел. Эти звуки угнетали его.       «Так стонет ветер на кладбищах и в склепах», — проскочило в голове архивариуса.       Конечно, это всё только могло только чудиться, но Сайрус считал, что ни одно место, куда заглядывает смерть, не в силах оставаться прежним. Этот неизгладимый отпечаток, невидимое касание костлявой превращало все, чего она касалась, лишь в тень себя прежнего. И ведь именно он, старый дурак, затеял эту кровавую резню, которая докатилась сюда, как волна от брошенного в воду камня, превратив этот дом в усыпальницу.       «Круги становятся больше. Это не конец», — Сайрус вздохнул. Его терзало чувство вины и беспомощности.       Любой менее прагматичный человек на его месте скорее всего задал бы вопрос: «Почему всё случилось так, а не иначе? Что он сделал не так?» Но Сайрус знал, что это расплата. Расплата за то, что он связался с демоном, можно сказать, привел его в этот дом. Нужно было придерживаться намеченного плана. И вот Ревекки нет, а демон всё ещё здесь. В его объятьях лежит девушка, которую архивариус должен был оберегать.       — Прости, Реви, — Сайрус снял пиджак, повесил на стул, опустил голову на столешницу и не заметил, как отключился.       В наступившей тишине в мужчине ожили воспоминания. Каким далеким все это представлялось теперь! Подумать только, женщина, которой уже нет в живых, могла стать его женой.       Ревекка была для него последним бастионом здравомыслия и света. И хотя в его сердце давно умерли простота и романтика, сменившись расчетливостью и практичностью, Сайрус решил для себя, что только три вещи имеют значение: жизнь, Орден и эта женщина. Но то, что казалось незыблемым, было разрушено легко и небрежно.       «Её больше нет», — твердил внутренний голос, как заевшая пластинка, а Сайрус все ещё не верил в это.       В глазах архивариуса Ревекка была святой. Она любила людей больше, чем они этого заслуживали, и никогда не ставила себя над теми, кто не понимал или высмеивал её позицию.       Ревекка считала, что в каждом живом разумном существе идет борьба добра со злом, а значит, в каждом есть что-то хорошее. По всей видимости, даже в демоне, раз она пустила его в свой дом. Возможно, именно вера в это и погубила Ревекку Валериус в итоге. Впрочем, так ли это важно — во всяком случае, теперь? Пути назад нет. В жертву принесено слишком много. Он не мог сдаться, уступая натиску обстоятельств.       Эти мысли вытеснили собой сновидения, стали неким подобием осознанного сна. Сайрус думал, что делать теперь.       Дверь скрипнула, привнося в глухой мир звуки. Стоило в тишине раздаться едва различимым шагам, архивариус внезапно подскочил со своего места, с усилием разогнулся и уперся ладонями в поясницу.       Хрусть, — раздался жалобный хруст позвонков. Скривившись, Сайрус облизнул губы и искоса посмотрел на демона, который держал в руках фото в рамке и заинтересованно разглядывал, даже не осознавая, что тот только делает вид, что не замечает эти взгляды. Дважды Сайрус открывал рот, но тут же закрывал, так и ничего не сказав.       Вергилий знал, чего хочет мужчина: объяснения. Какого-нибудь. Но вместо волнующих его вопросов архивариус спросил:       — Уже утро?       Вергилий не ответил. (Ответ был слишком очевидным, чтобы он утруждал себя.) Он разглядывал фотографию Иешуа Валериуса и думал о том, что у этого мужчины и его отца есть нечто общее. На лице демона проскользнули одновременно злость, отвращение и горькая усмешка.       Не сводя глаз с демона, Сайрус прошелся по комнате, с трудом передвигая ногами, дошел до окна в противоположной стене. Взгляд его уловил серебристый отблеск первых солнечных лучей, коснувшихся шпилей флюгеров.       — Что с телом? — поинтересовался Вергилий.       С нервной, стремительной торопливостью архивариус упер руки в бока, собираясь отпустить какое-нибудь язвительное замечание, наблюдая за сменой эмоций на лице демона, но затем передумал, вздохнул, зажег настольную лампу и посмотрел на часы — половина пятого утра.       Прошло уже примерно восемь часов с момента смерти Ревекки. Необходимо было сообщить в Орден, если они не хотели новых проблем. Но это звучало безумно, учитывая, что в доме находился демон и украденные свитки, сам Сайрус был ранен, а Вильгельмина была далека от состояния, даже близкого к адекватному.       Вергилий почувствовал, что на него смотрят, тут же оторвался от созерцания фотографии, поставил рамку на место и посмотрел на мужчину. Сайрус выглядел откровенно плохо: грубо вылепленное бледное лицо с залегшими морщинами, глубоко посаженные недоверчивые глаза.       — Я буду так любезен исчезнуть на какое-то время, — ответил демон предельно корректно, но не без доли насмешки, видя, как архивариус замялся. — Но тебе следует не выпускать из виду Мину и привести себя в порядок.       — Как она?       — Справится. Она сильнее, чем ты думаешь о ней.       — Ответь мне на один вопрос, Ви, — медленно проговорил Сайрус, — что между вами?       — Какое тебе дело?       — Она мне как дочь!       В правом подреберье архивариуса вдруг резко закололо, словно по нему провели чем-то острым — давала знать о себе рана, которую он благополучно пустил на самотек. Все происходящее напоминало какой-то кошмар, начавшийся с того момента, как он перешагнул порог этого дома.       — А если я скажу, что она мне нравится?       Стоило прозвучать этим словам, Сайрус пожалел, что это не сон. Реальность поспешила заявить свои права в облике надменного демона и осознания простой истины: там, на втором этаже, лежат две женщины — одна мертвая, другая — на грани нервного срыва, легкая добыча для хищника перед ним.       — Нравится? — Сайрус осекся. — Возможно. Но ты видишь в ней забавную безделушку. Теперь, когда Реви не стало, мой долг — позаботиться о Мине. Я не позволю тебе разбить ей сердце или того хуже…       Повисла тишина.       — Но она тебе не дочь. Она дочь твоего соперника. Живое напоминание того, что ты проиграл, — отчеканил Вергилий. Ему не составило труда понять истинный интерес архивариуса, глядя на то, как он обхаживал мать девушки.       — Реви сделала свой выбор и совершила ошибку. Мина так похожа на неё. Люди подвержены соблазну. Когда они стоят на краю адской пропасти отчаяния, они готовы встать на любую дорогу, открывающуюся перед ними — не понимая, в какую сеть попадут. Я не допущу…       Вергилий усмехнулся, Сайрус в очередной раз осекся, как отсыревший патрон.       — Мне не нужно спрашивать у тебя разрешения. Мне все равно, что ты думаешь по этому поводу.       — Конечно. Ты ведь всемогущий демон. Но знает ли она, кто ты на самом деле и что скрывается под этой смазливой оболочкой? Будь уверен. Стоит ей увидеть твою суть, и она будет в ужасе. Если бы я только знал, что ты влезешь и отравишь им жизнь, то я бы никогда…       Архивариус умолк, словно сказал лишнего.       — Договаривай, — Вергилий опустился в кресло. Сайрус продолжал молчать. Демон улыбнулся, и его улыбка вмиг обернулась оскалом. — Думаешь, я тебя не узнал? Не понял, что это ты навел меня на лабораторию? Я сделал то, что ты просил, но взамен получил дешевую копию. Заметь, ты всё ещё жив только потому, что она считает тебя полезным.       Сайрус усмехнулся. Не сказать, что он был удивлен словами демона. Они не стали для него ударом молнии, но произвели впечатление короткое, яркое. Его ноздри раздувались, усы подрагивали, как и сложенные в усмешку губы.       — Верно. Это был я.       — К чему тогда этот спектакль?       — Мне было нужно, чтобы ты вытащил её, — Сайрус вздохнул. — Я не буду распинаться о том, как узнал, что происходит, но я быстро сообразил, что в одиночку ничего не смогу сделать. А потом в городе появился ты. Лили рассказала. Чужаки здесь редко бывают, а ты явился далеко не в составе туристической группы. Я выследил тебя, что было не трудно. Ты не скрывался. Впрочем, свою сущность тоже.       — И ты решил, что моими руками будет легко сделать всю грязную работу?       — Ты не можешь меня в этом обвинить. Как я — слабый больной старик — мог помочь этой девочке? Я думал о Мине. Мне надо было вытащить её. Ради Реви. От тебя только и требовалось, что перерезать персонал и дать ей шанс уйти. Я не думал, что ты станешь клеить её, как какой-то мальчишка, которому ударили в голову гормоны!       — Ты ведь говоришь сейчас не обо мне? — заметил Вергилий. В экспрессии архивариуса была застарелая боль.       Сайрус проигнорировал вопрос демона. Каждый сорвавшийся с его губ вздох, говорил о том, что он нервничал. Демон кидал в него вопросы, как камни, и каждый из них бил по больному.       — Почему ты не сказал ей правду?       — Я служитель Ордена. В Мине и так мало веры. Если она узнает… — Голос мужчины звучал глухо и безжизненно. Вергилий возразил:       — Как глупо. Поддерживать иллюзию слепой веры после всего того, что ты узнал.       — Вера — это всё, что у нас есть. Должен же человек во что-то верить?       — Согласен, — ехидно ответил демон, — Это отличный способ манипулирования людьми.       — Ты хитрый, изворотливый, даже умный. Однажды твоя самоуверенность и гордыня погубят тебя. Так и будет. Помяни мое слово.       Вергилий долго смотрел на Сайруса, выражение лица было холодным и решительным, а затем в несколько секунд оказался пред ним, лезвие сверкнуло у демона в руках и оказалось возле горла архивариуса.       — Не раньше, чем это произойдет с тобой.       В этот раз мужчина не вздрогнул. Он стоял смирно и смотрел своими зелеными глазами прямо перед собой, хотя ноги налились тяжестью.       — Она красивая, верно?       Вергилий почувствовал, что за этими игривыми словами скрывается озабоченность. Но всё-таки демон чувствовал в этом человеке подвох. Честных людей, как и умелых лжецов, было видно издалека при определенной сноровке.       — Верно, — растягивая первый слог, настороженно ответил Вергилий.       — А что бывает с красивым цветком, если его сорвать? — Сайрус посмотрел демону в глаза. — Он увянет и потеряет всю свою прелесть. Точно так же ты потеряешь к Мине интерес, когда она окажется в твоей власти. Она нравится тебе, но это не любовь. Ты хочешь обладать, а не дарить.       — Мы договорились. Ты забыл? Последнее слово за ней.       — Она дала тебе ответ?       — Нет. Но в итоге она согласится.       — Ты такой же упертый, как и её отец. С тобой её ждёт бесконечный ад.       Демон медленно опустил катану, обошел архивариуса полукругом, подошел к столу, посмотрел на разложенные свитки, развернулся и просверлил взглядом спину мужчины.       — Не могу понять, какие цели ты преследуешь, — Вергилий убрал Ямато в ножны, и меч растворился в его руках. — Почему тебе так важно, чтобы она осталась здесь?       — Дом у человека только один. Каким бы он ни был. Мина родилась в Фортуне. С этим местом у неё связаны воспоминания, пусть не всегда приятные, но значимые. Ты можешь увезти её, но это не изменит того факта, что её место здесь. Её может привлекать внешний мир. Первое время он будет даже нравиться ей. Но стоит только поселиться там — все изменится. Он опостылеет ей, а она — тебе.       — Я думаю, ты ошибаешься. Поэтому боишься. Ты знаешь, что если птичка вырвется из клетки — она уже не вернется.       — А мне наплевать, что ты думаешь, Ви. Она не вернется потому, что сменит одну клетку на другую. Уходи в свой мир и наслаждайся воспоминаниями о том, какую прекрасную птицу довелось тебе видеть.       Вергилий расплылся в улыбке.       — Но я не хочу. Я предпочитаю обладать, а не созерцать. И если тебе когда-то не достало сил взять то, что тебе нравилось — это не моя забота.       — Хочешь знать, какие цели я преследую? Я отвечу. Эта девушка — самое ценное, что есть на всём свете. Она больше для меня, чем дочь. Считаешь, что хотя бы один отец обрадуется тому, что его дочь путается с дьяволом?       — Может, спросим у её настоящего отца, который, увы, не был человеком? И ты это хорошо знаешь, потому что тебя это не удивляет.       Вергилий не видел, но знал, что лицо Сайруса сначала побледнело, а затем покраснело от злости. Он осторожно, словно гадюка, обошел демона и подошел к окну, приоткрыв сворку.       — Я должен сообщить о смерти Ревекки. И когда за телом придут, лучше, чтобы тебя здесь не было. Достаточно того, что тебя видел Алигьери, — мужчина крепко сжал губы.       — Доктор? — Вергилий задумался. — Он может как-то помешать?       — Нет, — голос архивариуса вдруг осип, язык точно превратился в ватный тампон. — То есть не знаю. Но не вмешивайся. Мне нужно несколько дней, чтобы узнать, где свиток. Придётся подождать, чтобы все поутихло после того, что случилось в шестой секции. Лишние смерти только привлекут внимание и расшатают лодку. А нам этого не нужно.       Сайрус развернулся на пятках, посмотрел демону в глаза, выпрямился, сжал руки в кулаки — пальцы его слегка подрагивали. Это происходило всё чаще. Волнения только усиливали тремор.       Взгляд демона был холодным и безжизненным, но вдруг губы дрогнули на каменном лице, и он усмехнулся. От этого хищного выражения на красивом лице Сайрус почувствовал, словно его выкручивают и выжимают, как тряпку.       — Знаешь, Сайрус, что хуже, чем повстречать акулу?       Сайрус молча проследил взглядом за демоном, который подошел к приоткрытому архивариусом окну и замер. Мужчина подумал, что в свете первых лучей солнца смутный силуэт демона делал его похожим на высокого бледного надменного призрака.        — Хуже акулы червь-солитер, который точит тебя изнутри.       На лице демона застыло выражение пугающего и явно не безграничного терпения. Его взгляд точно говорил: «Я терплю тебя, но до поры до времени».       Сиплым от волнения голосом Сайрус проговорил:       — Никогда лев не возляжет с агнцем. Это против природы. А если это произойдет, то боюсь представить, что такой союз породит в итоге.       Секунд на пять в библиотеке воцарилась гробовая тишина, если не считать тяжелого дыхания архивариуса.       «Можешь начинать бояться», — подумал Вергилий, а затем молча усмехнулся и выпрыгнул в окно, скрывшись меж кустов и фруктовых деревьев.       Сайрус глубоко вздохнул и захлопнул окно, глядя, как занимается заря и темное небо быстро набирает краски.

2

      Один, два, три, четыре, — Мина стояла перед зеркалом и считала шрамы. — Пять, шесть, семь.       Один день — один новый шрам. Они не затягивались, как прежде, без следа — рубцевались и оставались белыми полосами.       Она тяжело вздохнула, глядя на свое отражение.       Методы обучения Вергилия были жесткими, но эффективными. Мина чувствовала, как внутри неё растет, наполняет каждую клеточку тела сила, но что-то блокировало её. Впрочем, ей было все равно. Она оживала лишь на пару секунд, только в те моменты, когда демон оказывался слишком близко, когда его руки, скользя по бедрам, выставляли её ноги в нужную позицию.       От этих мыслей девушка покраснела; оторвавшись от зеркала, она оделась, а затем устроилась на подоконнике, взяв с прикроватного столика молитвенник. За эту маленькую книжку она уцепилась, как за спасительный трос, и носила повсюду с собой. Но даже мнимого облегчения она уже не приносила.       Мина выглянула в приоткрытое окно. От знакомого запаха цветов и трав у нее внутри всё сжалось; в сердце точно вонзились тысячи иголок, в груди встал ком, мешая дышать. Сад продолжал жить, но той, что взрастила его, больше не было. Не в силах вынести, принять эту правду, она опустилась на пол и разрыдалась.       Мамы больше нет, и изменить это невозможно. От неё остались теплые слова в памяти, молитвенник и недовязанный свитер. Так же как от Иешуа остались дневники, лицо на фото в позолоченной рамке и горстка воспоминаний, тускнеющих в памяти с каждым прожитым днем.       Дни со смерти Ревекки тянулись для Мины бесконечно долго. Но если днем её спасением стали столь изнуряющие тренировки демона, что к вечеру она едва стояла на ногах, то ночь становилась настоящей каторгой.       За неделю Мина возненавидела сны. Ей снились либо кошмары, либо голубые глаза, преследующие её в последнее время. Ей снилось такое, отчего она тонула в жарком мареве желания или просыпалась в холодном поту и ужасе. Поэтому она просто вычеркнула сон из своей жизни, позволяя себе забыться лишь под утро на короткие часы, когда изнеможение становилось невыносимым, и она проваливалась в темноту без сновидений.       — Мамы больше нет, — произнесла она вслух и не поверила тому, как легко ей дались эти слова с первого раза. Это было немыслимо, почти как тогда.       Она вспоминала погребение. Мина не проронила не слезинки. В то время она еще не чувствовала ни горечи, ни отчаяния. Это пришло позже, а когда пришло, оказалось сильнее, чем она могла вынести.       Мина не спала три дня. Но поток мыслей вгрызался в утомленное сознание, не оставляя в покое. То, что её раздражало больше всего — это ледяное спокойствие демона. Для него — в отличие от нее — ничего не изменилось. А ей приходилось опускать глаза, сталкиваясь с ним взглядом, прятать за челкой, стараясь скрыть пунцовые щеки. Предательское тело не хотело понимать, что это обман.       Каждый день был похож на предыдущий: тренировка на рассвете до исступления, возвращение ещё до того, как город проснется, работа со свитками и дневниками отца. Но несмотря на это, когда на город спускалась ночь, Мина ходила по комнатам, не в силах усидеть на месте, а по щекам у нее текли слезы.       Она игнорировала и даже избегала Вергилия, а если это было невозможно (это действительно было невозможно, хотя прежде дом казался ей большим), то не воспринимала его. Но даже так она чувствовала его присутствие, его пронзительный взгляд, который будто видел её и все её постыдные мысли насквозь. Иногда ей даже казалось, что он присматривает за ней в своей холодно-отстраненной манере.       «В этом присмотре нет никакого благородства. Не выдумывай. Ему нужно, чтобы ты выполнила свою работу, а если загнешься, то пользы от тебя не будет», — глас рассудка пытался отрезвить девушку каждый раз, но она всё чаще ловила себя на том, что снова хочет прижаться к нему и забыться в этих объятьях. О том, что это хитроумная ловушка демона, ей приходилось напоминать себе до абсурдного часто.       «Он не человек. Демоны не способны любить», — напомнила себе Мина, в очередной раз спохватившись, что горе по матери внезапно сменили сердечные муки.       «Как я допустила это? Как проглядела момент?» — она снова упрекнула себя, но не могла игнорировать желание, которое крепло по мере того, как сны всё чаще содержали в себе сплетающиеся в крепких объятиях тела и тихий голос, который шепчет, что она не одна, что он рядом.       Мина уставилась на потолок. Ветер, проникающий в приоткрытое окно, трепал волосы на макушке. В приступе отчаянья она пролистала молитвенник. В лунном свете страницы серебрились и буквы были хорошо видны. Она захлопнула его, откинула в сторону и снова разрыдалась.       От бесконечных слез и бессонницы у нее были красные глаза. Они распухли и болели. Ко всему прочему она стала раздражительной. А ведь прошла только неделя с тех пор, как похоронили Ревекку. Что будет дальше?       В итоге Мина заснула в той же позе, что и сидела. Она часто засыпала там, где находилась, выпадая на какой-то короткий период времени из реальности.       Ей снилось, что она продирается через розовые кусты, бутоны на длинных ножках раскачивались волнами на летнем ветру, касались её, становились всё гуще и гуще, подступая настолько близко, что шипы болезненно впивались в плоть. Ветер постепенно набирал силу, повеяло холодом. (Она пребывала на грани сна и реальности, так что подумала, что ей следовало закрыть окно, прежде чем позволить себе провалиться в тревожное, поверхностное сновидение до конца). Тропинка среди вьющихся цветов сменилась каменистым берегом. Девушка почувствовала, что ей становится страшно, её накрывает предчувствие чего-то дурного. Она сделала ещё несколько шагов и вдруг заметила стоящую на краю пропасти мать. Ей захотелось броситься к ней, но она просто стояла и смотрела, как та с улыбкой шагает с обрыва.       Мина резко распахнула глаза и поняла, что прямо напротив нее на корточках сидит Вергилий и смотрит.       — Что ты… — она прижалась к стене, пытаясь увеличить расстояние между ними, словно это могло помочь. Ему не нужно было к ней прикасаться, ей достаточно было взгляда, чтобы захотеть провалиться сквозь пол.       Вергилий встал, всё ещё не сводя с неё глаз. Он не собирался вмешиваться, позволяя Мине перестрадать, пока происходящее не стало походить на очень медленное самоубийство. Её сущность раскрывалась (Вергилию никогда прежде не приходилось видеть подобного), а тело слабло на глазах, и с этим нужно было что-то делать.       — Удобно?       Мина резко встала на ноги, поправила платье, которое болталось на ней, как на вешалке, хотя она затянула шнурок корсажа до предела (неизбежный эффект голодания), вытерла слезы с лица рукавом и почувствовала, что щеки горят от смущения. Она живо представила, как выглядит сейчас. Скривилась. Наверняка круги под глазами, обкусанные губы, растрепанные волосы, бледная и изможденная.       — Не смотри на меня. Я паршиво выгляжу.       — Ты красивая. Но сейчас выглядишь паршиво, — согласился Вергилий.       — Ви… — всхлипнула Мина и взглянула на него с изумлением, не веря в то, что с уст демона сорвались слова, подозрительным образом похожие на комплимент.       — Не зови меня так, — угрюмо велел он.       Она не ответила. Решила сменить тему.       — Я почти перевела все свитки, которые вы принесли. Сайрус что-то говорил о последнем?       — Тебе не следует думать об этом сейчас. Тебе нужен отдых.       — Я прекрасно себя чувствую. Тебе вот сон вовсе не нужен, чем я хуже?       Вергилий промолчал, хотя был иного мнения по этому поводу. Просто сделал шаг вперед и убрал прядь со лба девушки.       — Ты дрожишь.       Только сейчас Мина заметила, что трясется, но холода она не чувствовала. Впрочем, в последнее время — не только холода. Ей казалось, что она не чувствовала ничего, словно снова оказалась под замком в лаборатории, напичканная транквилизаторами.       — Холодно, — соврала она.       Вергилий пересек расстояние, разделявшее их, и обнял её.       В ответ Мина сжалась, точно задыхаясь, но затем прижалась к нему. Тоска заполнила её сознание и стала переходить в отчаяние. Комок в пересохшем горле поднимался всё выше, сорвался с губ подавленными всхлипами. Слёз не было, но эти душераздирающие стоны были ещё хуже, казалось, они несли в себе боль всего мира, а не одной девушки.       — Ты не можешь изменить то, что уже произошло. Но можешь жить дальше.       Слова Вергилия прозвучали резко, грубовато, равнодушно, но Мина прижалась сильнее и услышала, как стучит его сердце. С каждым ударом оно точно приоткрывало ей истину, которая была спрятана глубоко под хладнокровной маской лица: недоверие граничило с благодарностью, тоска с пониманием, а её неприкрытая боль приводила его в замешательство. Вывод напрашивался сам собой: он не был абсолютной глыбой льда, под ледяной коркой скрывалась человечность.       — Отец всегда мне говорил, что нужно смотреть на жизнь глазами путешественника, который на пару дней остановился в гостинице: ему нравится номер, нравится отель, но он не привязывается к ним чрезмерно, потому что знает, что всё это не ему принадлежит, и он вскоре уедет, — она приподняла голову и заглянула демону в глаза.       — Он прав. Когда привязываешься, появляется страх потери — этим легко манипулировать, это тормозит, — он облизнул губы. — Но иногда с собой хочется прихватить сувенир, — наклонился и кротко поцеловал её.       — Вергилий, — скрывающимся голосом проговорила Мина, так, как никогда не произносила раньше, опустила глаза, но не отстранилась.       — Что ты решила? — тихо спросил он.       Мина подняла голову, заглянула в голубые глаза. На мгновение на его обычно равнодушном лице промелькнуло выражение, похожее на отблеск луча света в бездне ада, сделав его невинно-красивым, хотя глаза, напротив, горели хищным огнем. Словно дьявол после своего падения сумел сохранить ангельский лик.       — Я не знаю… — она отстранилась.       — Ты боишься меня? — внезапно спросил Вергилий.       — Нет.       Он усмехнулся.       — Даже так? — его лицо изменилось, стало темно-синим, на коже проступила сапфировая чешуя, тело сковал хитиновый доспех, зубы стали длиннее и острее, а голос стал напоминать треск разбитого стекла.       Мина оцепенела на долю секунды, затем вздрогнула, но не попятилась назад. В её глазах не было страха, лишь неподдельное удивление.       — Может быть, — эти слова выдавали короткую, но отчаянную борьбу, которая происходила внутри неё. — Дело не в том, кто ты, а в том, что ты хочешь сделать.       Он отстранился, облизал длинным языком губы, обнажив клыки и ровный ряд острых зубов.       — Я не собираюсь причинять тебе вред.       — Тогда у меня нет причин бояться тебя, — она осторожно подняла руку, на секунду замерла, точно дожидаясь разрешения, а затем коснулась чешуйчатой кожи щеки.       Вергилий посмотрел ей в глаза, точно ища в них сомнения, ложь, но не увидел ничего, кроме того, что удивило его до глубины души. Эта девушка доверяла ему так же слепо и безоговорочно, как он когда-то верил своему отцу.       — Ты думал, что я испугаюсь? — она вздохнула. — Я ведь с самого начала знала, что ты демон, и, как видишь, всё ещё не сбежала.       — Тогда почему ты избегаешь меня?       Его человеческий облик постепенно вернулся. Форма демона рассеялась, как наваждение.       Мина тяжело вздохнула и убрала руку, на которой на секунду задержались и растаяли, как снежники, синие искры.       — Не хочу, чтобы ты видел меня такой…       — Какой?       — Разбитой. Слабой, — её взгляд уцепился за валяющийся на полу молитвенник, но прежде, чем она успела наклониться, его подобрал Вергилий.       — Резко уверовала?       — Нет, — Мина протянула руку. — Верни. Он принадлежал маме.       Вергилий вложил в ее руку молитвенник и снова притянул к себе. Книга тут же с грохотом вернулась на пол. Мина растерялась, а затем прижалась к нему, уткнулась в грудь и растворилась в этих объятьях.       Хотя трудно было придумать для неё ситуацию опасней, у неё просто не осталось сил сопротивляться. Желание близости накрыло её, словно скованная льдом река внутри неё проснулась, и началась оттепель.       Может быть, это очередной безумный сон?

3

      Вергилий вдруг стал не похож на себя. Безмятежный, в реальности — опасный. Он точно скинул покров отрешенного хладнокровия.       Мина смотрит в его серо-стальные глаза. Сердце пропускает удар. Ей кажется, что она теряет волю, покой и, наверное, стыд, так как протягивает руки, встает на цыпочки, охватывает его лицо ладонями — кожа холодная, но на удивление мягкая — и целует, не веря в то, что делает.       Он отвечает на поцелуй, но затем разрывает его. Смотрит на неё, точно пытаясь понять, что она задумала, и видит в её глазах замешательство.       — Прости, — Мина опускает глаза, — Я не в себе. Я даже не уверена в том, что происходящее реально.       Он усмехается и касается губами ее щеки, мочки уха, шеи. Каждое прикосновение отзывается внутри яркой вспышкой ощущений, словно разряд тока.       — Можешь быть уверена — реально.       Вергилий протягивает руку, и она вмиг становится дьявольской, коготь цепляется за край шнуровки платья и разрывает одним движением. Платье падает к ногам.       Она остаётся в одном белье, но смотрит на него без смущения, с вызовом. Рана, которую он оставил ей сегодня, тянется, зловеще пересекая левую ключицу красной змеей. Это зрелище подстрекает его внутреннего демона.       — Тебе настолько не нравится моя одежда, что ты при каждом удобном случае портишь её?       — Я бы предпочел видеть тебя голой, — соглашается Вергилий.       Мина краснеет. Ее волосы пострижены как попало, местами торчат дыбом, челка неровно спадает на лоб и за ней, точно за вуалью, скрывается она настоящая.       Демон протягивает руку и убирает со лба непослушные пряди за уши. В ответ она кладет руки ему на грудь, проводит по жилету, касается бегунка, тянет, цепляясь за брелок.       Он позволяет.       Концы тесьмы расходятся. На шее Вергилия висит с виду увесистый медальон, но Мина не рискует к нему прикоснуться. Только заметив ее взгляд, он напрягается, и она поспешно отводит его, сосредоточившись на молнии.       Секунда. Вторая. Третья. Бегунок упирается в ограничитель, штифт выскакивает из гнезда. Жилет распахивается и сердце бьётся чаще. Перед её глазами скульптурное тело, алебастровая кожа. Идеальная, ледяная, но живая фигура.       А затем, словно испугавшись, Мина отстранилась и отвернулась.       — Сядь, — Вергилий кладет ей руки на плечи. Его тихий, вкрадчивый, властный голос кажется нестерпимо громким. Она не смеет ему противиться и послушно садится на кровать.       Он наблюдает за ней и знает, как сильно она хочет сбежать, встать, одеться, но она просто сидит и смотрит ему в глаза пристальным взглядом. Хрупкая, смущенная, кроткая. На первый взгляд. Её выдают глаза. Они смотрят на него дерзко, дико, необузданно. Ему это одновременно нравится и нет.       — Я не люблю, когда меня пытаются обставить в моей же игре.       — Так всё-таки игре? — холодно отзывается девушка, выпрямившись и стиснув руками края покрывала. — Спасибо за чистосердечие.       — Я никогда тебе не врал.       — Знаю, — она облизывает пересохшие губы, — Предполагалось, что я додумаю всё сама. И у тебя почти получилось.       — Почти? — уточняет Вергилий с усмешкой. — Разве?       Мина впервые замечает у него ямочки на щеках. В свете луны, проникающей в комнату через окно, его профиль выглядит потрясающе, и она невольно забывает, о чем шла речь, и просто разглядывает лицо демона.       — Может, не стоит врать себе, Мина? Я ведь у тебя не первый, — каждое хлесткое слово впивается в голову раскаленной спицей, — Ты хорошо знаешь, чего хочешь.       — Я не хочу стать жертвой обязательств, — честно признается она. — Для меня это значит куда больше, чем для тебя. Я не хочу жалеть о содеянном. Но… — Мине страшно даже вздохнуть. Кажется, одно лишнее движение разрушит внезапный момент искренности, —…лучше стыдно, чем никогда.       Она выдержала паузу, а затем произнесла, стремительно, точно выпустила стрелу с отточенным наконечником, всего два слова: «Ты выиграл.»       Вергилий наклоняет голову. Это признание для него, как карт-бланш.       — Сдаешься? Так просто? — он обрывает фразу будто на полуслове и возвращает ей её собственный дерзкий взгляд, которым прибивает к месту. Она не смеет пошевелиться, наблюдая, как он снимает плащ, жилет, складывает, кладет на комод, снимает сапоги, ставит рядом и стягивает с шеи атласный платок.       — Да, — шепчет она и закусывает губу, наблюдая, как платок в руках Вергилия принимает какие-то невообразимые формы. Вроде он просто мнет его, но Мина не может оторвать взгляда от того, как длинные пальцы накручивают ткань на запястья, как она атласной змеей проскальзывает между ними. — Но если ты и дальше будешь тянуть, то я передумаю.       Вергилий усмехается.       — Уверена, что теперь я позволю тебе сбежать?       Он подошел к ней, нагнулся и завязал платок на глазах. Мина не сопротивлялась, но прежде, чем темнота заполнила весь её мир, демон заметил в её глазах непередаваемую гамму эмоций, недоступных ему самому. Ему захотелось разделить эти чувства, попробовать их на вкус, как пробуют дорогое вино сомелье, и, может быть, даже позволить капле промочить горло, но всё-таки не осушить бокал.       Вергилий отошел на несколько шагов, чтобы окинуть девушку взглядом, наблюдая за тем, как напряженное тело выдает её дискомфорт и стеснение от наготы.       В какой-то миг Мине кажется, что темнота пробралась к ней в сознание. Условное ожидание в тишине и собственная фантазия, рисующая то, что должно происходить дальше, распаляет больше, чем реальные прикосновения.       Любопытство нарастает, когда проходит, как ей кажется, бесконечно много времени, но ничего не происходит. Слух и осязание постепенно обостряются. Она невольно пытается понять, как далеко от неё находится Вергилий, что делает, почему стоит и смотрит?       У демона было две причины. Первая: он ждал, когда её ощущения обострятся настолько, что каждое прикосновение сразу станет особенно чувствительным, отзываясь волной ни с чем не сравнимых ощущений. Вторая, менее конкретная. Он получал наслаждение от того, что она смиренно ждала, ерзала, но не смела противиться его воле. Наблюдая за ней, как коршун, он чувствовал, как в паху постепенно нарастает возбуждение.       Первое прикосновение становится для Мины шоком. Она замирает и пытается понять, что происходит, чувствуя острую беспомощность от того, что не может видеть. Она в равной степени ждала его и совершенно не ожидала, что оно будет таким. Ей кажется, что её вывернули наизнанку, обнажили все нервы, которые посылают электрические разряды куда-то в мозг, отключая его.       Поначалу Вергилий нежничал. Он устроился напротив неё, но даже в таком положении казался намного внушительней; его руки с жадностью исследовали её тело, скользили по нежной коже, едва касаясь эрогенных зон. Он не позволял себе чего-то более лёгких укусов и невесомых поцелуев губами, но его внутреннему голодному демону это быстро надоело.       И вот его рука скользит по внутренней части бедра, неспешно приближаясь к белью, в последний момент сворачивая на обратный путь. С плохо скрываемым нетерпением к ней присоединяется другая, а затем её ноги резко оказываются раздвинуты, отчего у Мины складывается впечатление, что она непроизвольно самовоспламенилась.       — Хорошая девочка.       Он целует её в губы и тут же прикусывает, а затем мягко посасывает место укуса. Разница в росте позволяет ему сделать это без особого труда. Она приоткрывает рот и в него вторгается язык. Ей кажется, что она задыхается.       Поцелуи смещаются ниже. Зубы все так же насмешливо прерывают ласку, заставляя её вздрагивать, но эта боль не кажется чем-то неприятным, а скорее наоборот. Ей хочется, чтобы он впивался в нее клыками до крови. И от этой скандалезной мысли ей становится стыдно.       Вергилий вынуждает ее лечь на спину, его руки приятной тяжестью прижимают её запястья. Она чувствует на себе прожигающий взгляд и даже радуется, что не может видеть эти непременно потемневшие до глубокого синего оттенка глаза.       С каждым прикосновением Мина становится всё чувствительнее, а тело само отвечает на ласки. Зубы сменяют губы, губы — зубы и иногда, как награда, успокаивающие, обволакивающие движения языка, от которых девушка всхлипывает.       Рука Вергилия скользит вниз по животу к лобку. Белье оказывается сорванным. Он не щадит его, воспринимая, как препятствие, которое следует устранить. Длинные пальцы оказываются в горячей плоти, заставляя её прогнуться и затаить дыхание, ожидая большего. Ей хочется глубже, и она подается бедрами вперед, но он не позволяет ей этого, прекращая ласку.       С её губ срывается разочарованный выдох, и она готова поклясться, что где-то там, за пределами платка, Вергилий растянулся в улыбке.       — Не так быстро.       Когда она чувствует его дыхание на внутренней стороне бедер, её бросает в дрожь. Еще один укус, за которым последовал толчок внутри удивительно нежных пальцев, и короткий, влажный поцелуй, ласкающий след от острых зубов. А следом, нарочно медленно, язык соскальзывает ниже меж половых губ, задевает головку клитора, отрывается и продолжает ласку в другом месте.       Вергилий снова возобновляет и прерывает эту сладкую пытку, подводя к пределу, но не доводя, и она тянется навстречу каждому прикосновению, будь то поцелуй или укус; нетерпеливо подаётся бедрами вверх, тут же отдергивая себя, мечется в его руках, как в лихорадке. Её то охватывает жар и нестерпимое напряжение, которое должно найти выход, но каждый раз оказывается нереализованным, то озноб и стыд.       Его горячий язык снова прокладывает влажную дорожку вслед за пальцами, и Мина не понимает, как при всей своей внешней холодности этот мужчина может быть таким горячим. Ей кажется, что он действительно готов сожрать её с потрохами, и если она ничего не сделает, то так, наверняка, и будет. Демон проявит свою истинную сущность и задерет её в пылу азарта, как гончая лисицу.       Несколько раз она брыкается, пытается вывернутся, умоляет его остановиться (или продолжить?), но всё-таки не останавливает всерьез. Она хочет и одновременно боится, точно балансируя на краю пропасти, имея за спиной крылья, но не решаясь шагнуть, не зная наверняка, воспарит или упадёт камнем на дно.       Вергилий упивается этим, приходит в восторг от её метаний. Он хорошо знает, что каждым своим действием он подталкивает её к воображаемому эшафоту.       Демон обхватывает её бёдра, когти до крови впиваются в плоть. Он нарочно тянет, играется с ней, касаясь лишь вскользь самых чувствительных мест языком.       Губы Мины открываются, и она беззвучно шепчет его имя, умоляя прекратить или позволить ей кончить, не отдавая себе отчета. Но всё затягивается на ещё несколько томительных, невозможных мгновений.       Вспышка. Жар разливается по всему телу по венам, как магма, и Мина полностью погружается во мрак, словно кто-то перезагрузил систему — резко выключил и включил её. На эти несколько секунд она точно умерла, а когда пришла в себя, очнувшись от небытия, невольно почувствовала необходимость найти опору.       На глазах всё ещё повязан платок. Она понимает, что потеряла ощущение реальности, не понимает, где она, с кем она. Словно, достигнув оргазма, она рассыпалась на сотни кусочков и теперь никак не могла понять, как склеить всё это обратно и какой порядок будет верный.       Беспомощно Мина садится, протягивает руки и цепляется за бедра Вергилия, как утопающий за свой последний шанс, утыкаясь носом в его пупок, полностью отдав бразды правления ситуацией и себя на его милость, чувствуя каменно-твёрдые мышцы своей опоры и его желание.       Она сильнее упирается лбом в живот демона, точно сломлена, но Вергилий чувствует, как она горит, как её окружает безумная аура пульсирующей внутри энергии нечеловеческого происхождения. Её бремя, её личность на какое-то время перестали существовать, оставив чистую, неподдельную сущность. Следы укусов затягиваются на глазах, и ему кажется, что его собственный демон резонирует с её.       Никогда прежде Вергилий не испытывал ничего подобного, будь с ним демон или человеческая женщина — это было механически и скучно, лишь на пару секунд его накрывало ощущение, которое в тот момент казалось верхом блаженства, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал сейчас. Её противоборствующие повиновение заводило его, как стартер машину. А он ведь не только не кончил, а лишь достиг такого возбуждения, которое непременно должно найти выход.       — Я вижу, тебе хорошо и рассчитываю на ответную любезность, — он гладит ее по голове, возвышаясь над ней, как исполин, чувствуя пятками, каким холодным стал вмиг пол по сравнению с ним.       Мина не сразу понимает, что от неё хочет демон, лишь когда чувствует, как он собирает рукой волосы на ее затылке, до неё доходит постыдное осознание того, что от неё требуется. Но, несмотря на это, она смиренно подаётся вперед, находит на ощупь застежку штанов.       Кнопка щелкает, как холостой выстрел, но она не останавливается, забираясь подрагивающими пальцами за линию штанов, выпуская затвердевшую, жаждущую ласки плоть наружу, а затем приоткрывает рот.       Вергилий помогает ей найти губами головку члена, а затем проталкивается. Легкий дискомфорт в горле кажется Мине чем-то незначительным, когда с губ демона срывается короткий стон.       Он легко увлекается, и она перехватывает инициативу. Обхватывает напряженный член рукой, неловко обводит языком головку, прихватывая зубами крайнюю плоть, чувствуя, как её тут же отдергивают, но позволяют продолжать и наконец-то самостоятельно вбирает его полностью, понимая, что ещё чуть-чуть и её вывернет.       Мина отстраняется. Корень языка всё еще раздражен. От глубокого проникновения и от нехватки воздуха в уголках глаз собрались капельки слёз. Подавив рвотный позыв, она уже более аккуратно касается губами головки, плавно опускаясь ниже.       Вергилий тяжело дышит и сипло постанывает. Он растворяется, упивается неожиданной эйфорией. Прежде никогда не позволявший прикасаться к себе, ему кажется, что он упустил что-то очень важное в попытке всё и всегда держать под контролем.       Мина изучает его. Для неё это тоже в новинку. Её движения нерасторопные, неуверенные, осторожные. Но она быстро смелеет.       Пожалуй, на какое-то время он согласен побыть в роли ведомого, — так рассуждает Вергилий — пока любые мысли не испаряются из головы и остается только он и непередаваемые ощущения наслаждения. Не только физического, но и морального.       Он останавливает её, но лишь на секунду, чтобы задать неспешный, щадящий ритм. Он чувствует в себе силы помучиться ещё немного от ощущений, которых прежде не испытывал. Но остатки его терпения стремительно тают.       — Хватит, — почувствовав, что ещё немного и он уже не сможет сдерживаться, Вергилий нехотя покинул рот девушки, но Мина тут же подалась вперед, не желая его отпускать.       Он усмехнулся. Рука, крепко сжимающая волосы, неожиданно стала жёстче, заставляя девушку задрать голову.       — Я сказал: «хватит», — его тон не терпит возражений, и она подчиняется.       Вергилий снимает платок и смотрит в желтые, на черных белках глаза, горящие, как угли во мраке. Глаза хищника — не жертвы, полные острого и отчасти грязного удовольствия.       Мине требуется немного времени, чтобы прийти в себя, поэтому мгновение она бестолково хлопает ресницами, пытаясь сфокусировать взгляд.       Первое, что девушка видит, как снятые окончательно штаны повисли в руках демона, и как равнодушно он уронил их в темноту, точно в пропасть. Она бесстыдно разглядывает его, какое-то мгновение не замечая, что её поймали с поличным и просто позволяют эту маленькую вольность.       Стоит ей это осознать, как Вергилий бесцеремонно подминает её под себя, распиная на кровати, сжимая запястья, не позволяя не то что вырваться, но даже пошевелиться без его разрешения.       — Скажи, что хочешь этого, — вибрирует над ухом голос демона, низкий, требовательный. Это не вопрос — это приказ.       Мина молчала. На мгновение ей кажется, что это всё может кончиться ужасно, оставляя в конце одни лишь неловкие взгляды.       «Падать не страшно. Страшно долететь до дна и разбиться», — проскакивает в её голове.       Ей не хочется тешить самолюбие демона своим ответом. Но прежде, чем её мозг успевает вмешаться с протестом, её бессознательное заставляет произнести короткое: «Хочу».       — Уточни, чего ты хочешь, — с издевкой добавляет Вергилий. Ему недостаточно её сконфуженного согласия, он хочет большего.       Мина закусывает губу. Желание подчиниться в её голове сражалось с остатками гордости, чувством собственного достоинства и инфернальным страхом перед демоном, которые не позволяли ей признать очевидное.       Пока она терзалась сомнениями, горячие губы уже оставили новый кровоподтек на ключице, спустились ниже, коснулись ореолы соска, срывая стон и заставляя запрокинуть голову назад. Не имея возможности прекратить эту ласку, она осознала, что уже не властна над происходящим и собственным телом. Ею будто управляла чужая воля, и, что самое странное, ей это нравилось.       Последняя возможность остановиться испарилась на глазах, и она прошептала, потерянная в удовольствии, заливаясь краской:       — Возьми меня, — это прозвучало почти как требование, пока она не добавила, подрагивающим от возбуждения, почти умоляющим голосом, словно испугавшись, что он передумает, — Пожалуйста.       Вергилий усмехается, смотря в её полуприкрытые глаза пристальным взглядом и резко входит в неё до упора — вот так просто, прямо к делу, без колебаний, предупреждений, проволочек — проигнорировав возмущенный всхлип, заставляя принять его, а затем замирает, наслаждаясь теснотой и сжимающимися при малейшем движении мышцами.       Такая нежная, теплая, влажная, будто бы создана специально для него.       Вергилий не первый, но поначалу Мине кажется, что всё повторяется. Однако тянущая боль почти исчезает с последующим движением или просто оказывается незначительной по сравнению с новыми ощущениями, от которых темнеет в глазах от удовольствия. Внутри просыпается что-то животное, первобытное, и боль кажется чем-то сладким и желанным.       Он сжимает одной рукой её запястья, второй крепко держит ее за бедро, не позволяя сдвинуться, пресекая любые попытки легко и жестко. Его дыхание обжигает, толчки становятся резкими, глубокими, и Вергилий позволяет ей некоторые вольности, такие, как прижаться ближе, впиться зубами в плечи, разодрать ногтями спину.       Дорвавшись, Мина извивается под ним, пытается двигаться навстречу бедрами, делая ощущения ещё ярче. Голова кружится все больше оттого, что её измученное тело уже не в силах выносить нагрузки от желанной близости.       Вергилий отстраняется, замирает, понимая, что осталось мгновение, но это мгновение ему хочется растянуть.       Ему вдруг кажется, что он раздвоился, раскололся пополам, и одна его половина была горячей, как огонь, а другая холодной, как лёд, одна была нежной, другая — жёсткой, одна — трепетной, другая — твёрдой, как камень. Каждая половина его раздвоившегося «я» старалась уничтожить другую, и катализатором этой разрушительной дуэли была она — девушка, каждый стон которой словно объявлял новый раунд и открывал второе дыхание.       Не в силах и дальше сдерживаться, он подаётся бёдрами вперёд, снова погружаясь в её нутро до срывающегося с девичьих губ стона и собственного оргазма.

4

      Мина спала, свернувшись калачиком, волосы разметались по подушке. Вергилий не сводил с неё взгляд вот уже добрых полчаса, словно пытаясь понять, что ей снится.       Ему самому давно перестали сниться сны. Глядя на сменяющие друг друга эмоции на лице девушки, он пытался понять, что творится в её голове. Это оказалось так же трудно, как читать книгу на едва знакомом языке. Ясно было только, что внутри неё шла борьба. Ей предстояло сделать выбор, и это терзало её. Сознание сопротивлялось, хотя подсознательно она уже всё для себя решила.       В какой-то момент Мина вздрогнула и прижалась к нему. Вергилию не нравились чужие прикосновения. Он избегал их. Сейчас же невесомые касания холодных тонких пальчиков пробудили в нем нечто сложное, неясное, но приятное.       «Я подумаю над этим позже», — сказал он себе, абстрагируясь от эмоций и привлекая Мину к себе.       Тело девушки тут же перестало дрожать. На короткое мгновение Вергилий задержал взгляд на её лице — оно приковывало к себе. На вид ничего особенного, по отдельности эти черты казались самыми обычными, но вместе они составляли прекрасную, в какой-то степени идеальную, гармоничную картину. Мельком глянув на него, уже невозможно было отвести глаза. Неправильное, несовершенное, но противоестественно притягательное. И чем дольше он смотрел на неё, тем отчетливее понимал, что никуда ему от этой девушки не деться, что это лицо будет преследовать его. Он не сможет отделаться от него, даже если захочет.       Внезапно Мина открыла глаза и уставилась на него, точно прочитала его мысли. Это осознание стало неприятным.       Он поспешил отвернуться и встать.        Девушка проследила за ним и обвела комнату взглядом. Глаза зацепились за сверкающие за окном лучи утреннего солнца, проникающие через приоткрытое окно.       — Я проспала? — Мина посмотрела на Вергилия, который уже надевал сапоги.       — Нет. Считай, сегодня у тебя выходной, — холодно ответил демон.       Вергилий выглядел мрачным. Он чем-то напоминал змею, которая только выглядела мирной, но в любой момент готова была атаковать.       — Всё хорошо? — она не понимала, что могло испортить его настроение (в конце концов, он добился своего), но стоило им столкнуться взглядами, она отвела глаза.       Демон был не в духе, и Мина прикусила язык.        Глупо было надеяться, что его отношение изменится из-за того, что произошло. Это ничего не значило, и она знала это с самого начала. Как бы ни было тяжело, но ей пришлось проглотить эту горькую пилюлю.       Вергилий пристально на неё посмотрел, отмечая растерянность на лице девушки, и ядовито спросил, хотя сам не понимал, чем вызвано это жгучее желание поддеть её:       — Не хочешь привести себя в порядок?       Мина не ответила, глядя в колкие голубые глаза демона. Его слова её задели, но она не подала виду, дотянулась до тумбочки, взяла расческу и стала расчесывать волосы, которые изрядно спутались за ночь.        Какое-то время Вергилий стоял посреди комнаты, наблюдая за ней, затем усмехнулся и взял плащ.       — Скоро придет архивариус, — как бы невзначай уточнил демон.       Девушка склонила голову набок, но продолжала молчать. У неё не было сил даже для того, чтобы просто выбраться из постели. Измождение последних дней дало о себе знать в полной мере, но на душе у нее было спокойно.       — Всё, что нужно, в библиотеке, — и, точно рассуждая вслух, добавила: — Я присоединюсь к вам чуть позже.       Вергилий кивнул. Затем повернул голову вполоборота и небрежно кинул:       — Можешь не спешить.       Но Мина уже не слушала его. Её внимание привлек горшок на подоконнике. Розовый куст, который она считала упертым сорняком. Она уставилась на цветок, бутон которого распустился, остекленевшим взглядом. Чистый и белый. Она совершенно забыла о нем. И в памяти всплыло далекое воспоминание:       — Он никогда не зацветет. Опять бутон отпал.       — Когда-нибудь обязательно. Просто он ещё не готов.       — Не понимаю, как в твоем саду растет столько цветов, а я с одним управиться не могу. Я его поливаю, удобряю, но ему все нипочём. Почему?       Ревекка улыбнулась.       — У него непростой характер. С ним непросто. Иногда стоит пустить все на самотек — и увидишь, однажды придет время, цветы распустятся сами.       — Мы сейчас точно о цветке говорим?       Когда Мина пришла в себя, то поняла, что Вергилий смотрит на неё выжидающе.       — Прости. Что ты сказал?       Демон посмотрел на неё так, словно она наступила ему на ногу — с удивлением и возмущением.       — Забудь.       Вергилий вышел из комнаты. Мина проводила его взглядом и подумала о том сложном, поселившемся у неё в сердце чувстве в отношении мужчины с холодными, но печальными глазами. Ей следовало подавить его на корню, но уже было поздно.       Мина глубоко вдохнула, выдохнула и твердо произнесла про себя: «Я должна забыть обо всём, что произошло».       Но она лежала и думала о том, что хочет уйти с демоном, что хочет быть рядом с ним, чего бы это ни стоило, пока солнце не поднялось так высоко, что в комнате стало светло.

5

      Когда Мина почувствовала, что у неё достаточно сил, чтобы выбраться из кровати, первым делом она отправилась в ванную. Почистила зубы и долго стояла под душем — холодным душем, потому что котел никто не нагрел — думая о том, что делать дальше. После переоделась в чистую одежду и направилась на кухню, так как впервые за всё время ощутила сильный голод.       Поиски сковородки пришлось вести среди огромного множества банок, котелков, гигантских кастрюль и другой посуды. Ревекка оставила после себя сверкающие полы, до блеска начищенные деревянные столешницы и металлическую фурнитуру, а также приятный запах воска и трав.       Мина зажгла плиту, поставила сковородку на огонь и налила масла. Когда девушка заметила, что масло на сковороде уже разогрелось до нужной температуры, она поочередно разбила три яйца, отправив их на раскалённую поверхность.       «Зачем он это сделал? Что будет дальше?» — подумала Мина и тут же одернула себя, пожала плечами. Раз ему произошедшее безразлично, то и ей нечего воспринимать все всерьез. То, что было — ничего не значит. Они оба поддались моменту. Ей не следует относится к этому так, словно между ними что-то изменилось.       Ведь ничего не изменилось?       «Он всё такой же холодный и безразличный, как дохлый пингвин», — сказала себе Мина и поставила на огонь турку с кофе.       Не успела она сесть за стол, как уловила движение позади себя.       — У меня есть вопросы. Это касается свитков.       Мина кивнула.       — Давай потом, — она с усердием принялась за свой завтрак, стараясь не смотреть на демона.       Вергилий усмехнулся, подошел к плите, снял турку, взял чашку и налил себе кофе.       Поглядывая искоса за демоном, Мина подумала, что эта человечность — не более чем злобная насмешка. Прежде демон никогда не прикасался к еде или напиткам.       — Надеюсь, ты не намерена избегать меня снова после того, что было? — это не было извинение или оправдание, но это было признание произошедшего, чего она не ожидала. Смущения Мина тоже не уловила.       Просто констатация факта, или за этими словами крылось нечто большее?       Вергилий медленно выдвинул стул, сел напротив, сделал небольшой глоток из чашки и уставился на неё. Мина почувствовала себя неловко.       «Почему он так смотрит на меня? Что он хочет? Получить ответ на поставленный вопрос, а может, повторить…»       — Думаешь о том, хочу ли я снова переспать с тобой?       Происходящее нравилось Мине все меньше. Демон был прямолинеен и легко этим загонял в тупик. Не оставалось ничего другого, как ответить тем же.       — Да, — она выдержала паузу, стараясь не выдать волнения. — Но я так и не пришла к выводу, какой ответ верный. Просветишь?       — Я пока не определился.       — Когда определишься, дай знать.       — У тебя есть все шансы склонить меня к варианту, который тебе больше нравится, — с абсолютно спокойным выражения лица Вергилий допил кофе и поставил чашку перед собой.       Они снова замолчали. Вергилий смотрел на неё, не отрывая глаз, Мина всеми силами избегала этого взгляда.       — Сайрус пришел?       Вергилий помотал головой, не сводя с неё надменного взгляда.       Образовавшаяся тишина показалась девушке невыносимой. Она почувствовала, как рвется пространство, как его заполняет неловкость. Мина не придумала ничего лучше, чем сказать банальное: «Сварю ещё кофе», — чтобы заштопать и спрятать этот шов. Потому что каждая секунда молчания окрашивала её щеки в ярко-пунцовый цвет, а напряжение перерастало в возбуждение.       Вергилий прикрыл глаза, сделал глоток из чашки и, глядя, как сноровисто, хотя и с нервной дрожью, девушка ставит на огонь турку, произнёс:       — Суетливость — альфа и омега человеческой природы. Тебе следует научиться держать себя в руках, чтобы не выдавать себя в будущем.       Он встал. Снял плащ, повесил на спинку стула. А затем подошёл к раковине и стал мыть чашку.       Мина поняла, что бессовестно пялится на его голые руки, на то, как сокращаются мышцы, как блестят капельки воды на рельефе, как сжимаются и разжимаются костяшки длинных, чувственных пальцев.       Демон поднял на неё глаза, и она смущенно отвела взгляд. Но он продолжил смотреть на нее с лукавой усмешкой.       — Хочешь кофе?       — С пола — нет.       Мина поняла, что турка на огне напоминает готовящийся к извержению вулкан. Она едва успела уменьшить огонь, как кипящая темно-коричневая жидкость уже начала изливаться на пол.       — Вот зараза, — она сделала глубокий вдох, сняла турку с плиты, а затем взяла тряпку и стала вытирать пол, опустившись на колени.       — Прекрасный вид.       Мина покраснела, закусила губу, чувствуя себя ужасно глупо. Выпрямилась и кинула тряпку в раковину, смущенная и одновременно польщенная его вниманием.       Несколько секунд они смотрели друг на друга. Мина улыбнулась и без злобы произнесла:       — Пошел ты к черту.       Вергилий усмехнулся, и в тоже мгновение Мина резко сделала шаг вперёд, не выдержав, поднялась на цыпочки и поцеловала его, обвив руки вокруг шеи.       Демон не вздрогнул и даже не удивился, словно только этого и ждал. Прижал её к себе, упиваясь жаром, исходящим от хрупкой девушки.       Она отстранилась с неохотой, отвернулась.       — У меня такое чувство, что я совершаю очень большую ошибку.       Вергилий усмехнулся, наклонился и шепнул ей на ухо.       — Только это тебя останавливает?       — Для меня и так в аду уже отдельный котёл. Не хочу усугублять свое незавидное положение.       — Не переживай. В аду нет котлов. Люди варятся здесь, в котле собственных сомнений, а потом умирают, жалея, что упустили свой шанс, — его дыхание обжигало щеку, Мина отстранилась, он прижал её к себе.       — С твоего разрешения, я поварюсь ещё немного, — фыркнула девушка, внутренне ликуя от физического ощущения доказательства его желания. Он хотел её снова. Это одновременно смущало Мину и тешило её самолюбие.       — Сайрус скоро будет здесь, и у меня много работы, — размеренно произнесла Мина и почувствовала, как ее сильнее стиснули властные руки.       — Вот значит, как… — почти раздосадовано прошептал Вергилий.       — Я должна идти, — чуть ли не задыхаясь от метящих её шею поцелуев, вывернулась девушка.       — Ну так иди, — Вергилий отпустил её, но она отчетливо слышит в этом уверенном, требовательном приказе совсем иные слова: «Останься». Но уверенность в его глазах в том, что она останется, подтолкнула её непокорность.       Мина развернулась на пятках и юркнула в арку, отделявшую кухню от столовой. Вергилий чуть погодя последовал за ней.

6

      У Мины было две проблемы. Первая — дневники отца. Вторая — время, которого не хватало, чтобы должным образом разобраться с ними. Но и откладывать больше было нельзя. Мина чувствовала, что в дневниках хранился ключ к тому, что с ней происходит.       Она вчиталась в тот, что ей достался от Сайруса: «Они нашли меня. Всегда находят, если я применяю свою силу. Я будто маяк, подающий радиосигналы в пространстве. Как лампочка, загорающаяся в темноте, и они мчатся ко мне из тени. С этим нужно что-то делать. Есть ли способ применять силу, не будучи обнаруженным? Существует ли способ остановить распад?» — страница обрывалась, следующая пестрила различными символами. Мина перевернула пару листов.       «Если это вскроется, меня закроют в лаборатории, как крысу. А следом всех, кто имеет хотя бы долю даймония в крови. Даймоний… Я назвал это вещество, хотя вернее будет сказать, субстанцию или частицу в крови так, потому что все, в чьей крови оно обнаруживалось, в том числе я, обладают уникальными способностями предвиденья, или так называемой сверхъинтуицией, превосходящей человеческую. По мере того как концентрация увеличивается, способностей становится больше. Так появляются гадалки, целители, медиумы. Все они — деликатесы для ретиариев. Но я пошел дальше. Я понял, что даймоний активирует адреналин. До того момента, как организм носителя подвергнется нечеловеческому стрессу, он пребывает в «спящем» состоянии. Те, кого мне удалось найти, так или иначе становились жертвами колоссального стресса, после чего у них появлялись первые способности в зачаточном состоянии, почти атрофированном по сравнению с потенциалом, если в носителе пробудить хотя бы одну тысячную долю этих удивительных частиц. Я попробую это на себе…»       Мина закрыла глаза, провела рукой по лицу и замерла на несколько минут, пытаясь прийти в себя. Воспоминания о лаборатории вызвали новую волну отчаянья и страха.       «Что это значит, отец? Откуда они узнали о даймонии, если ты держал это в секрете?»       Мина открыла глаза и потянулась к свитку, решив переключиться. От записей отца кипела голова. Если первый дневник показался ей запутанным, то второй оказался настоящей головоломкой.       «Стоит попросить помощи у Сайруса», — решила девушка: «Если он смог отчасти расшифровать первый дневник, то сможет помочь со вторым», — а затем подумала, что обязательно расспросит архивариуса подробнее о том, как к нему попал первый дневник. Что-то в этой истории ей не нравилось, не вязалось друг с другом.       Мина разгребла бумаги, освободила место. Стол быстро обрел порядок и даже некоторое подобие организации. Оставшись довольной своими действиями, она открыла словарь и вчиталась в текст свитка.       Вергилий сидел слева от громадного письменного стола и завороженно наблюдал, как девушка одной рукой что-то записывает, другой сверяет записанное со словарями, перелистывая страницы. Она была так увлечена, что не замечала его пристального взгляда, от которого обычно смущалась, и демон поймал себя на мысли, что ему нравится наблюдать за ней.       Из приоткрытого окна в сад тянуло прохладой, однако в воздухе чувствовалась надвигающаяся жара. Далеко между домами виднелась серебристая полоска моря. Время перевалило за обеденное, но архивариус всё еще не явился. Вергилий отвернулся от окна, пригладил свои белоснежные волосы и снова посмотрел на Мину.       — Сколько ты ещё будешь возиться? Мне нужны результаты.       — Мне нужно время, — она подняла на него глаза, смотря со смесью усталости и раздражения. — Переводить тексты с древних языков очень непросто, — она откинула со лба непослушные волосы, её глаза смотрели ясно и твердо.        Вергилий не стал спорить.       — Здесь есть нечто, — произнесла вдруг Мина напряженно и задумчиво.       — В чем дело?       — Не знаю, важно это или нет, но вот здесь, — он ткнула в свиток, — упоминается Макиавелли.       Вергилий подался вперед, выказывая заинтересованность, и Мина продолжила сухим лекторским тоном:       — По сути, всё оружие в аду было создано именно аггелами. Они были мастерами-оружейниками. Но после их истребления Макиавелли, который, по всей видимости, остался единственным в аду живым представителем этого вида, создал нечто особенное, — она помолчала. — Тебе должно быть интересно, хотя бы потому, что это нечто особенное он создал для Спарды. Если я правильно поняла, в живых его оставили и держали не то чтобы в качестве раба, но всё-таки пленника на определенных условиях. Но после того, как он создал это, его заточили. Далее идет перечисление его творений, но эти руны мне не знакомы. Похоже, это мечи, — Мина провела пальцем, касаясь выпуклых рун осторожно, как слепые читают рельефно-точечный шрифт Брайля. — Я не берусь утверждать, но символы похожи. А вот это, — она снова коснулась рун, — это что-то другое.       — Я знаю о трех мечах, которыми владел Спарда на момент восстания. Мне хорошо известно, в чьих руках два из них, — ответил Вергилий, очевидно не собираясь вдаваться в объяснение, откуда ему это известно.       Мина склонила голову, словно ожидая продолжения, но осознав, что это все, снова уткнулась в текст.       — Сколько всего предметов создал Макиавелли для Спарды?       — Три.       — Значит, два меча…       — Да.       Они снова замолчали, но уже смотря друг в другу глаза.       — Может ли один из этих предметов быть амулетом? — осторожно поинтересовался Вергилий.       — Не исключено, — Мина снова уставилась на руны. — Этот символ можно трактовать, как камень. Совершенный камень, обладающий рядом уникальных свойств. Но какую функцию на него возложил создатель — я понятия не имею.       Мина вдруг вспомнила, что на шее у Вергилия видела медальон.       — Хочешь что-то спросить?       — Нет. А ты хочешь что-то рассказать?       — Нет, — холодно ответил Вергилий.       Повисла напряженная тишина.       Мина вздохнула, закрыла веки и надавила на глаза. Было в свитках кое-что, чего она не понимала. Это был настоящий кладезь знаний, но по большей части он касался только одного вида демонов — аггелов. Устройство их общества, быт — они поразительно отличались от людей и от других демонов. Возможно, эти различия и послужили причиной войны, которая описывалась весьма подробно, но сам конфликт упоминался вскользь.       У девушки возникло предчувствие, что информация, которая была необходима Вергилию, хранилась именно в последнем свитке. Если, конечно, вообще имела отношение к этим свиткам. Мина так и не поняла до сих пор, что ищет демон.       — Тут есть ещё кое-что любопытное.       Вергилий поднялся, подошел к столу, наклонился. Мина непроизвольно отодвинулась.       — И?       Мина вздохнула.       — Это запрет на кровосмешение.       — С людьми?       — Нет. Демонов и аггелов.       Вергилий фыркнул, но Мина не обратила на это никакого внимания, продолжая:       — Утверждается, что такое потомство нежизнеспособно, но, несмотря на это, потомков двух видов называют — лазарями. Не вижу смысла давать название тому, что априори невозможно.       — Зачем тебе эта информация?       — Мой отец положил жизнь, охотясь за этими свитками. Он считал их квинтэссенцией своих изысканий. Если есть хотя бы мизерный шанс, что это имеет ко мне отношение…       Вергилий встал, вырвал из рук девушки свиток, взял книгу, которая лежала на столе там же, где он её оставил в прошлый раз, словно Мина боялась к ней прикасаться, и вернулся в кресло.       — Иди сюда.       Мина удивилась и подняла на него свои глаза, которые горели странным, мягким светом, как угли догорающего костра.       — Зачем? — осторожно поинтересовалась она.       — Тебе нужно переключиться. Будешь умницей, я кое-что расскажу о себе.       Девушка уставилась на Вергилия. Она долго смотрела на него, размышляя над тем, что демон задумал, а потом всё-таки решилась, встала со своего места и подошла к нему.       Любопытство победило. Она почти ничего не знала о Вергилии, и соблазн узнать больше, в частности после того, что между ними произошло, был слишком велик.       Мина почувствовала, как её взяли за руку, рванули на себя, ощутимо растянув сухожилия, и усадили на колени. Она покраснела, поерзала, но не сопротивлялась.       — Твой отец любил стихи, — это звучало, как утверждение, но Мина все равно ответила:       — Любил.       — А ты — нет?       — Не знаю, — неуверенно произнесла она, наблюдая, как Вергилий перелистывает страницы до боли знакомой книги.       — Отец подарил тебе эту книгу? — в его глазах промелькнул огонек едва уловимой человечности, которая не находила доступа в его речь и мимику.       — Ви…       Он дернулся, нахмурился, сердито взглянул на девушку.       — Я же просил, не зови меня так. У меня есть имя, которое меня устраивает, — затем усмехнулся, подался вперед и шепнул ей на ухо: — Накажу, — в его голосе сквозила непривычная мягкость.       Мина попыталась что-то выдавить из себя в ответ, но язык точно прилип к небу, и как она ни старалась, могла лишь смотреть на него и хлопать глазами.       «За что?» — читалось в её недоумевающем взгляде, а затем она вспыхнула, осознав, что имел в виду Вергилий под словом «наказание». Она снова поерзала и отвела взгляд.       Вергилий слегка улыбнулся. Это смущение поднимало ему настроение.       — Может быть, ты хочешь, чтобы я что-то прочитал тебе? — она сидела у него на коленях доской, натянутая, как струна, до предела, изредка моргая глазами, как живая кукла в руках чревовещателя.       — Я не знаю… — Мина попыталась вывернуться и соскочить с колен, показать протест, но это вызывало у Вергилия лишь очередную улыбку.       — Я хочу, чтоб ты выбрала, — требовательно произнес он и протянул ей книгу.       Мина неловко взяла ее в руки. Вроде ничего такого, но почему-то эта простая просьба граничила в её подсознании с чем-то постыдным и унизительным.       — Есть кто дома? — этот голос вырвал девушку из раздумий.       Мина рассеянно посмотрела на книгу, словно только сейчас сообразив, что держит в руках, захлопнула ее и снова предприняла попытку спрыгнуть с колен, но Вергилий не отпустил её, быстро пресекая протест, обхватив рукой за талию и притянув к себе.       — Неудобно?       Девушка не ответила. Она уже поняла, что ей не позволят сбежать, но и сдаваться так просто явно не собиралась. Она выжидала момент, он почувствовал это и намеренно ослабил хватку.       — Мина, ты здесь?       — Отпусти.       Мина снова дернулась, почти встала, но он тут же вернул её назад. Она приземлилась на другое колено и уставилась на Вергилия взглядом, полным негодования. Его голубые глаза посерели — стали цвета сланца, правая рука по-хозяйски легла на поясницу и ободряюще похлопала.       — Сиди, — пожалуй, резче, чем следует, рыкнул Вергилий. Левая рука демона сдавила живот, словно стальной обруч.       Мина перестала ерзать, изогнув шею, уставилась в каменное лицо демона. Выражение неуверенности, может, даже страха, промелькнуло и тут же исчезло у неё в глазах. Собрав волю в кулак, она решила, что шило в мешке не утаишь. Сайрус все равно узнает.       В доме наступила тишина, нарушаемая лишь гулкими, шуршащими шагами архивариуса. Шея у девушки взмокла, от тела валил пар, но она больше не пыталась встать.       Вергилий готов был поклясться, что, когда в библиотеку вошел архивариус, Мина стала цвета пыли, но, встретившись глазами с мужчиной, не опустила взгляда, улыбнулась и как ни в чем не бывало поздоровалась.       — Здравствуй, Сайрус.       Лицо Сайруса вытянулось от изумления. Сегодня на архивариусе была простая хлопчатобумажная рубаха (ворот был расстегнут), мокрая от пота, простые серые брюки и коричневые летние туфли, настолько стоптанные, что давно утратили былую элегантность. Бледное изможденное лицо архивариуса, поросшее щетиной, переменилось, словно ему ткнули в открытую рану острой палкой — стало ещё белее, каре-зеленые глаза округлись, а затем сощурились, точно от яркого солнца. Он помрачнел, как небо перед дождем, и Мине впервые пришло в голову, что ему приходится не просто нелегко, а не менее тяжело, чем ей.       Волна боли накатила, но была подавлена. Взгляд Мины упал в окно, где сквозь зеленые ветви проступало ярко-голубое небо. Она старалась отвлечься, но ладони вспотели, выдавая её волнение.        Вергилий провел пальцами по позвоночнику девушки, и по её телу пробежались мурашки, а затем отпустил. Мина расправила плечи, твердым шагом подошла к столу и опустилась на стул, нарочно медленно, и, собрав последние крупицы самообладания, снова улыбнулась.       — Есть новости? — громче, чем собиралась, спросила девушка, стараясь сохранить невозмутимый вид.       Демон усмехнулся. Архивариус не сразу осознал, что стоит с выпученными глазами и широко раскрытым ртом. Он попытался заговорить, но издал лишь странное сипение, словно ему накинули на шею веревку и придушили. Впрочем, именно так Сайрус и ощущал себя.       — Что-то не так? — поинтересовался Вергилий.       Сайрус глубоко вздохнул, а затем отвернулся и сунул руки в карманы своих брюк. Кое-как он сумел овладеть своими чувствами и выговорить:       — Есть две новости: хорошая и плохая.       Мина, стараясь не выдать волнение, попросила полушепотом:       — Начни с хорошей.       — Я знаю, где последний свиток.       — А плохая? — спросил Вергилий, устремив взгляд на архивариуса, и у Сайруса перехватило дыхание. В голосе демона чувствовалось торжество.       Сайрусу отчаянно захотелось крикнуть, что то, что он видел, — но мужчина промолчал, нервно сглотнул, собираясь духом.       В голове Мины шевельнулась жуткая мысль: какая новость может быть плохой? Неужели кто-то догадался, что в архиве теперь лежит фальшивка, и кто вынес подлинники?       — Свиток у Его Святейшества, — наконец-то ответил архивариус. — Достать его будет непросто.       — Просто скажи, где его искать.       — Что ты задумал?       — Я заберу свиток. Только и всего.       Сайрус вдруг топнул ногой, и резкая, как пуля, боль, прострелила ногу от самой стопы до бедра. Мужчина скривился.       — Я не позволю. Я видел, как ты решаешь проблемы. Я не допущу, чтобы ты убил викария.       Вергилий усмехнулся. Архивариус тяжело дышал, жадно хватая воздух ртом, в итоге не просто сел, а буквально упал на софу.       Мина взволнованно посмотрела на него, налила в стакан воды из графина и поднесла.       — Как ты?       — Всего лишь ишиас. Ничего серьезного, Мина. Не беспокойся.       Но это был не только воспалённый седалищный нерв. Сайрус чувствовал, как надсадно колотится у него сердце — следствие минутной вспышки гнева. Насос все чаще и чаще давал сбои в последнее время, архивариус уже не первый год был клиентом доктора Лендера, а теперь и доктора Алигьери, и, если верить прогнозам, то, сохранив свой прежний образ жизни, он долго не протянет.       — Сайрус, я думаю, мы сможем обойтись без кровопролития и договориться, — Мина посмотрела на демона. — Пожалуйста.       — У меня нет ни одной причины убивать вашего викария. Но мне нужно знать, где точно будет свиток, чтобы забрать его без лишнего шума.       Девушка кивнула и посмотрела на архивариуса.       — Есть только одна возможность достать свиток так, чтобы не поднять на уши весь город. Сегодня его святейшество должен будет провести ночь в башне Спарды. В одиночестве. Если не поднимать шума, стража ничего не заметит.       «Не для меня уже такие затеи. Не для меня» — подумал Сайрус и мысленно добавил, что ко всему прочему он стал раздражительным. Но как совладать со своими чувствами и оставаться спокойным, когда столь много уплывает от него, навсегда уходит из-под его контроля? К тому же, гнев и раньше мгновенно захлестывал его — за исключением, пожалуй, тех быстро промелькнувших лет, когда Ревекка была рядом и старалась внушить ему, что нужно быть терпеливым и обладать чувством юмора.       — Надеюсь, я не пожалею о том, что рассказал это вам.       — Все будет хорошо, Сайрус. Я верю Ви. Если он сказал, что не будет проливать кровь, то он не будет.       — Ты веришь, а я нет.       — Сайрус, не начинай.       — Я хочу с тобой поговорить, Мина. Но наедине, — Сайрус посмотрел на демона с вызовом, но, встретившись взглядом с холодными серыми глазами, которые, казалось, насквозь пронзили его в ту же секунду, как он это произнес, мгновенно сжался.       Вергилий фыркнул и вышел из библиотеки стремительно, как стрела, пронзающая яблоко.       — Я хочу уйти с ним, Сайрус.       Эти слова произвели на архивариуса такое же впечатление, словно рядом с ним разорвалась граната — одна из тех шумных штуковин внешнего мира, от которых они отказались на острове, но те время от времени всплывали на черном рынке.       Сайрус буквально одеревенел, потом расправил плечи.       — Он же демон, Мина! Послушай, я понимаю, — архивариус тяжело вздохнул, потер переносицу, — я ведь именно этого боялся… Ох, старый дурак. Нужно было все делать самому.       — О чем ты, Сайрус?       — Это я, — мужчина выдержал паузу, — я навел его на лабораторию. Надеялся, что он вытащит тебя и Андриана, заберет копию свитка и уберется восвояси. Но вот он здесь, а Андриана, по всей видимости, нет. Наивный трусливый дурак. Столько лет в Ордене, и все-таки соблазнился сделкой с демоном. Так ещё и на тебя с Реви накликал эту беду, — он закрыл лицо руками, тяжело задышал, на лбу выступила испарина.       — Сайрус, — прошептала Мина и медленно опустилась на кушетку рядом с ним. — Это правда?       Все домыслы точно сдуло ветром, как семена одуванчика.       — Правда. Когда я узнал, что Агнус вернулся и что происходит в лаборатории — не поверил. Впрочем, вскоре мне пришлось в это поверить. Какое-то время я убеждал себя, что это нужно для дела, затем просто закрывал глаза, пока это не коснулось тебя и Андриана. Но я тянул, я боялся. И тут в городе объявился он. Я подумал: «Вот мой шанс вытащить их». К сожалению, я опоздал. Андриан умер раньше. Все умерли, только ты каким-то чудом выжила. И мне претит мысль, что я должен быть благодарен за это ему.       — Почему ты не сказал мне?       — А ты бы поверила? — Сайрус вздохнул. — Я вижу в твоих глазах недоверие даже сейчас. Для тебя я такой же член Ордена…       — Нет. Ты всегда был для меня в первую очередь членом семьи.       — Он наиграется и бросит тебя. Я хочу тебя уберечь. Разбитое сердце не лечится, даже временем.       — Я знаю.       — И все равно пойдешь с ним?       Мина кивнула.       — Какая же ты наивная. До упрямства. Сколько вы знаете друг друга? Несколько дней? Девчонка двадцати лет и демон, который прожил, возможно, не одно тысячелетие.       — Мне не важно, кто он. Он ни разу не подвел меня.       — Это пока.       — Ты предлагаешь мне остаться здесь? В Ордене? Когда он ведет на меня охоту?       — Меньшее зло не для тебя? Я уверен, мы сможем остановить это. Я уверен. Его святейшество не в курсе дел.       — Сайрус, я хочу уйти. Не держи меня. Ты должен меня понять.       — Не устояла, значит, перед дьявольским очарованием?       Мина покраснела.       — Не понимаю, о чем ты.       — Ты так похожа на свою мать. Я помню, как Ревекка точно так же до последнего отрицала, а затем вышла замуж за твоего отца, сказав только: «Сайрус, ты должен меня понять». Думаешь, ты ему небезразлична?       — Для меня это не имеет значения.       — Вот что его держит, — Сайрус ткнул в сложенные на столе свитки. — Получит свое и избавится от тебя. Такие, как он, знают, как использовать человеческое доверие. Сначала они располагают к себе, а затем это превращается в зависимость — наркотик. В итоге тебе повезет, если от тебя останется одна опустошенная оболочка.       Её глаза стали цвета темного янтаря, на дне которого вспыхивали искры. Сайрус невольно содрогнулся. Казалось, что, столкнувшись взглядом с девушкой, можно заработать ожог сетчатки глаз.       Архивариус сидел, зажав сложенные ладони между колен. Наконец он поднял голову. Мина все ещё сверлила его взглядом.       — Ты хочешь стать подстилкой демона? — Сайрус встал, протянул руку и коснулся щеки девушки. Мина мрачно взглянула на него, но не отодвинулась. Прищурившись, она уставилась на него, подозревая, что это не всё. — И хочешь, чтобы я просто смотрел на это и молчал?       — Я не человек, Сайрус. Я такая же, как он.       Повисла тишина.       — Знаю, — ответил наконец-то мужчина, — но ты не такая, как он. Он погубит тебя, — на глазах архивариуса выступили слезы.       — Мы разные. Но это хорошо. Весь мир основан на противоположностях, Сайрус. Свет и тень. Штиль и шторм такие разные, но только вместе они рождают гармонию, — она посмотрела на дверь, поднялась и вышла следом за демоном.       Вергилий стоял у двери, прислонившись к стене. Сомнений в том, что он всё слышал, не было. Она посмотрела на него.       — Подслушивал? — угрюмо поинтересовалась Мина, и тут же оказалась прижата к стене. Она только и успела, что моргнуть от удивления.       — Ждал, — поправил её Вергилий.       — Меня? — от переизбытка адреналина у нее сами собой сжались кулаки, а глаза вспыхнули.       Вергилий усмехнулся, глядя на неё, и поцеловал в лоб. Мина остолбенела. Она не привыкла, чтобы демон выражал своё участие каким-либо образом, а тем более таким.       — Мне льстит твоё доверие. Но ты слишком беспечна, — он сказал это таким бархатистым голосом, что она не поверила своим ушам. На лице Мины отразилось неподдельное изумление. — Тебе не следует слепо доверять всем подряд, — голос его опустился до шепота. Так звучат первые капли дождя, пришло в голову девушке. — Вдруг твой опекун прав?       Она будто задумалась, замерла, глядя ему в глаза. Нет. Не было в них лжи. Если он захочет от неё избавиться — врать не станет.       — Пускай.       — Пускай? — точно удившись её ответу, переспросил Вергилий.       Мина кивнула.       Вергилий отстранился. Внезапно его охватило неприятное, ностальгическое чувство, в котором удовлетворение мешалось с бешенством. Он вспомнил, как они с Данте колошматили друг друга, как били ужасно, не прекращая. Но в этом взаимодействии было куда больше понимания, чем во всех их попытках поговорить. После потасовок они всегда на какое-то время переходили на тот уровень взаимопонимания, когда слова не нужны. С этой девушкой всё происходило так же, за некоторым исключением. Они бились с друг другом, но их бой происходил на какой-то другой, не физической ступени восприятия. И это противостояние, а если быть точнее — то, что оно порождало в итоге — пугало Вергилия.       «Тебе не выйти из него победителем, если привяжешься к ней. Она только средство — не цель», — от этой мысли его передернуло, словно через его тело прошел электрический разряд. Вергилий отшатнулся от девушки и, не оглядываясь, направился к дальнему концу коридора.       Мина всё еще таращилась ему вслед широко распахнутыми глазами.       «Что творится у тебя в голове, Ви?» — веки её чуть опустились, когда дверь за спиной демона захлопнулась. Мина хотела, чтобы он испытал то же, что она испытывала рядом с ним — это изумительное сочетание покоя, желания и чуда. Но был ли он способен на это, или чувства, что она испытывала, были частью хорошо спланированной игры?

7

      Мина вернулась в библиотеку. Сайрус раскурил трубку и смотрел в окно.       — Где он?       — Ушел, — отозвалась Мина. В её голосе сквозили едва различимые нотки сомнения. Она подошла и облокотилась на стол, глубоко вздохнула. Лишь едва заметная морщинка между бровями говорила о её серьёзном беспокойстве.       Архивариус нетерпеливо причмокнул языком. Он понимал, что с демоном никогда и ни в чем нельзя быть уверенным наверняка.       — Сайрус. Ты должен кое-что знать, — и хотя она старалась сейчас быть спокойной, голос её дрогнул, и стало ясно, что она чего-то не договаривает. — Я нашла второй дневник.       — Второй? — удивился Сайрус.       — Я ещё не бралась за его расшифровку. Но насколько я поняла, он содержит больше практическую информацию. Формулы, наблюдения…       «Заклинания», — хотела добавить Мина, но язык не повернулся произнести это вслух.       — И?       — Ты поможешь мне разобраться с этим? У меня уже голова пухнет.       — Конечно. Но мне нужны мои записи.       — Я не против прогуляться.       Они впервые вышли на улицу днем и без опаски. День выдался приятным. Солнечный, ясный, теплый. Мина впервые на короткое мгновение почувствовала себя, как прежде, человеком. Она вспоминала, как в такие вот погожие деньки бегала на рынок, а вернувшись домой, вместе с матерью устраивала настоящий пир на двоих.       Вспоминая об этом, Мина почувствовала, как тело налилось теплом и покоем.       Сайрус посмотрел на девушку украдкой и отметил, что ещё вчера тонкая, бледная, затуманенная горем, сегодня она стала вновь живой. Взгляд Мины стал ясным, щеки налились кровью. Архивариус задумчиво сдвинул на переносице густые, резко очерченные брови.       Он долго смотрел на неё, а она, казалось, не замечала этого. Мысли Мины вдруг переключились. Она смотрела на город и прощалась с ним, а потому выбрала самую длинную дорогу до дома Сайруса.        Расстелившаяся перед собором площадь была украшена и ярко освещена. Готовиться к завтрашнему богослужению будут всю ночь. Туда-сюда бегали служители, зеваки, послушники, ездили машины с высокопоставленными членами ордена, входящими в совет.       Если Мина права, и Вергилий отправился в замок, ему будет легко туда пробраться посреди всей этой суматохи.       Девушка оглядела площадь, подняла глаза на огромный купол в ослепительном свете. Больше пятидесяти метров в диаметре и ста сорока метров в высоту. Он напомнил ей голову гиганта. Тянувшиеся по обе стороны залы с колоннадами были похожи на руки, обхватившие площадь. В центре находилось два фонтана, возле которых столпилось больше всего народу. Никто не обращал на них внимания.       Они свернули с центральной улицы к малой часовне. Скромное, без всяких изысков, здание стояло в конце улицы, словно отшельник.       Часовня была старой, в ней давно никто не проводил службы, и она служила не более, чем памятником архитектуры. С наверший и карниза на них глядели фантастические существа, лица которых истерлись со временем, но Мина без труда узнала в них святых, которым поклонялись в городе.       Она остановилась и посмотрела на венчавший часовню шпиль, затем прислушалась к эху родника. Журчанье ключевой воды, сбегавшей по каменному помосту в небольшое озеро, умиротворяло.       — У нас ведь есть время, Сайрус? — Мина посмотрела на него своими необыкновенными глазами с немой мольбой, и архивариус кивнул.       Она обошла часовню и опустилась на лавочку возле пруда, прикрытую от любопытных взглядов густыми зарослями цветущих кустов.       Сайрус скрестил руки на груди и сделался похожим на одну из статуй среди кустов гортензии. Когда наконец-то он поймал мечтательный взгляд девушки, то понял, что произошло, и ужаснулся этой мысли. Если её тело оказалось во власти демона, то и до духа осталось недолго.       — Мина, вы…       — Давай поговорим об этом в другой раз, — перебила его девушка и, запрокинув голову, добавила: — Все будет в порядке, Сайрус. Не надо меня опекать.       — И что ты предлагаешь? — Сайрус не мог это оставить так. Мысли о том, что демон осквернил святое — а девушка в его представлении, как и её мать, была святой мученицей — терзала его, стала эмоциональной жвачкой, которую он не мог выплюнуть.       Внезапно, безо всякой причины, у Сайруса на глаза навернулись слёзы. Он все смотрел на Мину, на ее красивое лицо, поднятое к небесам. В полутени деревьев она казалась копией матери. Эта истинная, мягкая, до невозможности правильная красота, без сомнения, передалась ей от Ревекки.       — Я сделала свой выбор.       — Ты влюбилась в него, как Реви в твоего отца. Да? Я угадал? — Сайрус вытер слёзы тыльной стороной руки, голос его прозвучал ровно.       Мина не ответила. Сайрус вздохнул и опустился рядом на скамейку.       — Ты хотя бы понимаешь, что то, что ты видишь — всего лишь оболочка?       — Да, — она вздохнула, — я знаю, кто он. Я видела, Сайрус. И мне все равно, — она представила, какой могла бы быть ее жизнь, если бы ничего этого не произошло, представила, что никогда не встретила бы Вергилия, и у неё защемило сердце. Она не знала, в какой момент начала его боготворить, хотя прекрасно знала, что именно этого он добивался, но при этом готова была смириться с этим.       Мина закрыла глаза. Откуда-то раздался голос, нежный, как шелк. Он лился, наполняя собой все пространство.       — Ты слышишь, Сайрус?       — Что?       Мина открыла глаза и посмотрела на часовню. Стены дрожали в мареве жары, но на крыше лежал снег и с хор раздавался тот самый женский голос. Ангелы из лепнины смотрели на неё не облупившимися лицами.       Девушка сосредоточенно слушала, положив ладонь на подбородок. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь кроны деревьев, ласкали её каштановые волосы, зажигали в глазах искры. На мгновение её лоб перерезала морщинка.       — Сайрус, когда часовню закрыли?       — Года три назад, зимой. Прежде здесь вели малые службы и пел церковный хор.       — Три года… — задумчиво произнесла Мина.       А голос все пел — тихо и мягко, пронизывая пространство и время. Мина зачарованно смотрела на кружащиеся в небе снежинки, на синицу, опустившуюся на кромку крыши. Зимы в Фортуне были мягкие, а потому под навесом было множество сосулек.       Она зажмурилась, а когда открыла глаза, то все исчезло. Крышу покрывал не снег, а мох, проказливый вьюн обнял водосток.       — Я так понимаю, что у меня нет выбора. Придется смириться, — произнес Сайрус, и даже подумал: «Может, зря я в это влез?» В глубине души он был романтиком, но всё-таки в первую очередь человеком суровым, практичным, а главное — трезвым реалистом, как ему казалось. Даже если предположить, что он поверит, что демон неравнодушен к ней, то он никогда не поверит, что из этого может выйти что-то хорошее.       «Я должен что-то сделать».       Мина улыбнулась.       — Идем.

8

      Витражи — то, что нравилось Вергилию в замке Фортуны. Его не привлекали ни ажурная каменная резьба, ни горгульи-хранители, ни изящные кованные решетки. Только витражи.       Он смотрел на эти мелкие мозаики, разноцветные кусочки стекла, которые хранили в себе самые различные истории, завораживая его. Величественные и ужасающие одновременно. Они напоминали разрозненные воспоминания, вырванные из потока времени, частицы прошлого, которые мог понять даже неграмотный.       Какое-то время Вергилий созерцал мозаичное панно в свете закатных лучей. Казалось, что замок и гора, на которой он стоит, охвачены огнем, узоры и орнаменты были похожи на языки, а шпили возвышались над кострищем, как искры. Но едва луна взошла на небо, а солнце скрылось за горизонтом, он прошмыгнул в тени скал через приоткрытое окно.       Весь день он провел в лесу, оправдывая это тем, что засиделся. Он сбился со счета, сколько мелких демонов пало от его руки, но так и не смог выкинуть из головы лицо и особенно глаза Мины. Они преследовали его.       «Эта игра может выйти из-под контроля. Нужно заканчивать», — решил Вергилий. А всё потому, что он почувствовал, что этой девушке по силам его остановить. Ей не хватало для этого какой-то мелочи — времени. Он даже не догадывался, что всего лишь раз прикоснувшись к ней, безнадежно пристрастится.       В замке было тихо, безлюдно, но неспокойно. Беззвучной тенью Вергилий скользнул от окна в узкий коридор и ступил на каменный пол. Его выдавал только проблеск движения в тусклом свете, падающем через узкие окна под высоким крестообразным сводом, и шелест плаща. Вергилий почувствовал странное замешательство. И дело было не в странной резьбе или отголосках магии, которые хранили эти древние стены, а в дурном предчувствии.       Он добрался до главного зала — сердца замка — без происшествий. Никто не встретился ему на пути. В нефе стояла торжественная тишина. Вергилий огляделся.       У замка был сложный несимметричный план. Казалось, порталы, капеллы и башни располагались беспорядочно и будто в несвойственных им местах, но вместе всё выглядело гармонично. Изящный арочный свод, краски на старых фресках и даже свечи на позолоченном алтаре выглядели точно так же.       Он пересек зал (пол здесь представлял собой сплошную мозаику из восьмиугольных плиток), на секунду зацепившись взглядом за огромный портрет, висящий на стене. Сквозь витражи лился лунный свет, и триптих за алтарём сиял белым цветом. Свет падал прямо в центр, где был изображен предыдущий викарий. Этот человек не был в возрасте, не выглядел тщедушным и больным. Вергилий подумал, что смерть его не была естественной, но это была лишь мимолетная мысль, которую он быстро откинул.       Демон свернул в длинный коридор в бесконечное множество формирующих аркады колон. Бесчисленные статуи святых и ангелов, украшавшие ниши, напоминали ему сталактиты в пещере. Над статуями вырисовывалась линия филигранных капителей.       Он прошел коридор до конца, открыл не в меру скрипучую дверь и увидел её — центральную башню с зубчатыми башенками на вершине прямо в центре этого муравейника из шпилей. Эти «иголки» напоминали собой диковинный лес из камня. Величественная, стрельчатая, изящная — она возвышалась над замком Ламина, словно королева на своем троне из цельной глыбы горы, и все, что попадало в её тень, казалось чем-то ничтожным, незначительным. В единственном окне горел свет.       Бесшумно, словно призрак, Вергилий поднялся наверх по широкой каменной винтовой лестнице, открыл дверь в келью, и первым, что увидел, была стоящая у окна туманная фигура в торжественных белых одеждах.       Фигура вздрогнула, обернулась, брови сошлись на переносице.       Вергилий закрыл дверь и пересек комнату.       Санктус выхватил меч, но демон тут же оказался по левую сторону от него — он ожидал подобной атаки, и ему не составило труда отразить выпад. Однако не раздалось ни звука рвущейся плоти, ни льющейся крови, лишь резкий металлический скрежет разрезал воздух.       Вергилий своим мечом просто разломал рыцарский меч епископа и бывшего капитана. Санктус потерял равновесие и поражённо смотрел на случившееся широко раскрытыми глазами.       — Кто ты и как попал сюда? — по голосу викария — спокойному, ровному — нельзя было догадаться, что он взволнован, но его резкие движения говорили о том, что если он и не шокирован, то раздражен.       — Я пришел не за вами. Вы мне неинтересны. Отдайте свиток, и я сохраню вашу жалкую жизнь, — голос Вергилия, наполненный мощью, эхом разнёсся по келье. Он выглядел хозяином положения и с надменностью осматривал нескромный для священнослужителя, отказавшегося от мирского, интерьер.       Тень страха мелькнула на изрезанном морщинами лице Санктуса. Он понимал, что даже при лучшем раскладе не смог бы справиться с незнакомцем. Ему оставалось только подчиниться.       — Хорошо, — викарий облизал пересохшие губы, кивнул.       Он был высок, в отличной форме, держался величественно и уверенно, но его сильно старили седые волосы, проредившие непослушные рыжие волосы, выступающий подбородок, жёсткие и совершенно некрасивые черты лица. Он внимательно смотрел на демона своими пронзительными серыми глазами, вышагивая по комнате, обходя её полукругом. Таким образом он дошел до книжной полки и взял свиток.       — Как ты узнал о свитке и что он у меня? — Санктус вспомнил, с какой скоростью и силой незнакомец отразил его выпад и добавил: — Ты не человек?       Вергилий медленно повернулся, на его лице заиграла улыбка, но тут же испарилась.       — И кто же я, по-твоему? — он более не собирался церемониться с викарием. Сцена, по мнению Вергилия, и без того затянулась.       Развернувшись, Санктус окинул взглядом незнакомца и только теперь, разглядев его как следует, замер на месте. Из-под капюшона зловещим блеском мерцали ярко-синие глаза. Наверное, сам ад горел таким пламенем.       — Демон? Или, может быть… — он тяжело сглотнул и закончил: — ангел? — у него перехватило дыхание от внезапной догадки. Перед ним было лицо Бога — его Бога, готового карать без пощады, если потребуется.       Мгновение поколебавшись, Санктус протянул свиток.       Вергилий ответил ему ровным спокойным взглядом. Глаза демона не выражали ничего. И это только усиливало его сходство со Спардой. Он сделал шаг вперед и забрал свиток из рук викария.       — Ваше святейшество! — раздались голоса, разносившиеся эхом по всей башне.       Демон тут же оказался подле окна, которое представляло собой кусок стекла на центральном стержне в свинцовой раме, и толкнул створку.       Спазм в горле прошел, голос вернулся, и Санктус произнес:       — Подожди! Кто ты всё-таки такой?       К голубым глазам вернулось пронзительное сияние. Вергилий сжал в руках Ямато, вынул на два пальца и внимательно прислушался. До него донеслись звуки приближающихся шагов — рыцарей было несколько, но у него было в запасе еще немного времени.       «Трое», — он усмехнулся и убрал Ямато обратно в ножны, вскочил на подоконник и посмотрел вниз — через двор замка за его пределы на долину у подножья. Вокруг было по-прежнему тихо, казалось, сами горы затаили дыхание, ожидая ответа, и только топот рыцарских сапог нарушал тишину.       — Мне все равно, чем вы здесь занимаетесь. Я не против, что вы молитесь Спарде, но как следует подумайте вот о чем: однажды я превзойду вашего бога, и когда это произойдет, кому вы будете поклоняться? Тому, кто был вашим богом, или его сыну?       Он бесстрастно посмотрел на викария, замер лишь на секунду, чтобы оценить высоту, и спрыгнул.       Когда Санктус бросился к окну, то тщетно вглядывался в темноту до тех пор, пока в келью не ворвалась стража, но так никого и не увидел.

9

      Вильям Гарсия был хитрым донельзя и притом садистом. Именно по этой причине он возглавлял тайную полицию Ордена Меча уже десять лет (по той же причине ему были не рады в портовом борделе «Четыре моря», где он с завидной регулярностью портил товарный вид работниц). Никто не посмел бы упрекнуть его, что он плохо выполнял свою работу, но самое главное — он выполнял свою работу с поразительной вовлеченностью.       Допрашивать, пытать, истязать, собирать правду по крупицам, если понадобится — стало для него смыслом жизни. Он приходил в восторг и возбуждение, когда телефон на столе оживал, и из динамика доносилось всего два слова — имя и фамилия того, кого следовало считать не иначе, как предателем, а с предателями, как известно, не было ни одной причины церемониться.       Шлеп!        Мужчина с тонкими чертами лица бросил толстую папку на стол и слегка постучал по ней. В его глазах была растерянность. Впрочем, Вильям ожидал такой реакции, даже несмотря на то, что перед ним стоял один из тех рыцарей, что были отобраны именно для такой работы, где требовалось уметь держать язык за зубами и не бояться замараться.       — Есть вопросы, Захария?       Уверенно улыбаясь, Вильям играючи перекатывал во рту нераскуренную сигару. Курить в здании Дома Мечей было запрещено, но он не мог отказать себе в том эстетическом удовольствии, которое получал, когда зажимал между зубами сигару или крутил её в руках.       — Это точно?       Вильям кивнул.       — Сайрус Рид?       — Все в папке, друг мой. Вас что-то смущает?       По правде говоря, самого Вильяма многое смущало в этой истории.       Сайрус Рид был главным архивариусом Ордена, став им примерно в то же время, когда сам Вильям занял пост начальника тайной полиции. У Вильяма это заняло много времени и сил, чего не скажешь об архивариусе. Тот построил свою карьеру менее чем за семь лет, был уважаем, и его изыскания принесли Ордену много благ, что говорило не только о потрясающем трудоголизме, но и о преданности.       Думая об этом, Вильям не мог понять, почему — почему архивариус сделал то, что сделал. Как ни старался, Захария не придумал ничего лучше, чем то, что за всем этим скрывается нечто большее, нежели ему дозволено знать.       — Есть кое-что, — сказал Захария и отвел глаза, избегая пронзительного взгляда капитана.       Впервые за всё то время, что Вильям провел в этом кабинете, его разговор по телефону длился дольше тридцати секунд. Ему сообщили немного, но этого было достаточно для опытного следователя, чтобы понять, что вся эта история с архивариусом очень мутная.       Положив трубку, Вильям коварно улыбнулся, словно хитрый лис, и теперь, глядя на Захарию, снова расплылся в той же улыбке.       — И что же? — отозвался Вильям. — По-моему, я дал вполне четкие инструкции, — он подтолкнул папку к краю стола, встал со своего места и подошел к окну.       На улице было тихо, парило, как всегда бывает перед грозой, лишь смутные тени, отбрасываемые деревьями, и солнечные блики заходящего солнца блуждали по внутреннему двору.       По обыкновению, во дворе тренировались рыцари, и еще утром здесь творилась неразбериха — люди кричали, сражались с друг другом и деревянными манекенами. Но сегодня всё главное духовенство должно было собраться в соборе, ведь была назначена церемония рукоположения нового викария, и все были заняты в патрулях — ничто не должно было омрачить знаменательный день. Все, кроме тайной полиции, которая занималась тем, что решала проблемы, которые не могут ждать.       — Почему вы молчите? В чем дело? Вы боитесь?       Вильям пристально посмотрел на Захарию, который тут же скис, и снова расплылся в улыбке. Сам сатана не мог бы улыбаться с такой искренней убедительностью, хотя в действительности за этой улыбкой не было ничего — лишь годами отрепетированная формальность.       — Нет, сэр, — рыцарь на мгновение задумался, посмотрел на Вильяма — его лицо сияло от возбуждения, и, испугавшись спорить, добавил: — Все в порядке, сэр.       Захария был молодой, статный мужчина со смуглой кожей и светлыми волосами, на вид чуть за тридцать, хотя ему было двадцать пять. Он служил в тайной полиции почти с того момента, как выпустился из академии. Его взяли в ряды полицейских по той простой причине, что он был смекалистым и прозорливым юношей. Сейчас интуиция подсказывала Захарии, что предстоящее дело сулит ему одни неприятности и что у него есть все шансы расстаться с жизнью при любом раскладе.       — Вам же известно, что будет, если вы откажетесь или облажаетесь? — поинтересовался Вильям. Глаза его сузились, в голосе сквозило нетерпение. — Все должно пройти, как по нотам. Вам ясно это?       — Не думаю, что отправлять меня одного — хорошая идея… — у Захарии было дурное предчувствие, касающееся происходящего, но он не мог объяснить даже себе, в чем дело, поэтому его голос звучал неуверенно. А ещё он, как и многие, терпеть не мог Вильяма, хотя и уважал его. За начальником полиции прочно закрепился статус первого мудозвона на деревне. Спорить с ним было себе дороже.       — А вам не нужно думать, Захария. Выбора у вас нет, — перебил его Вильям. Синие глаза мужчины говорили о том, что он не потерпит возражений и мнение подчиненных его не интересует, что только подтверждало его нелестное прозвище. — Это приказ.

10

      Сначала солнце нависло дугой, затем сузилось до яркой полоски. Небо стало темно-синим — кобальтовым. Как только тускло мерцающий диск зашёл за горизонт, сумерки превратились в ночь. Улицы, накрытые синей завесой, осветились огоньками фонарей. Дождь, который начался ещё задолго до заката, превратился в ливень, хлеставший по мостовой. Снова побежали ручьи по ливневым стокам, затопило каналы.       Захария не хотел этого делать, но у него не было выбора. Хищение священных реликвий было серьезным проступком. Но он не мог поверить в то, что Сайрус способен на такое. Захария не знал более верующего и более ревностного сторонника ордена.       Рыцарь добрался до дома архивариуса меньше, чем за полчаса. Дождь лил стеной, и он вымок до нитки. Захария надеялся, что ему удастся избежать проблем, но его надежды разбились в прах, когда после настойчивого беспрерывного стука в дверь она наконец-то отворилась.       — Это какая-то ошибка, — проговорил мужчина. В зелёных глазах архивариуса что-то промелькнуло, но едва ли удивление. На мгновение он показался рыцарю крайне уставшим.       — Объясните это начальству. Не мне. Мне жаль, — он произнес это искренне. Ему действительно было жаль, и в глубине души Захария надеялся, что это — досадное недоразумение, что архивариус ни в чем не виноват.       Прогремел гром, а затем белая вспышка озарила на вид хрупкую, но зловещую тень за спиной архивариуса с желтыми глазами, светящимися как угли, и белыми, как снег, волосами.       Захария схватился за меч. Но едва успел выставить его перед собой, как воздух со свистом рассекла сталь. Не закройся он мечом, ему снесло бы голову.       Удар пришелся ровно по центру с силой, совершенно удивительной для женщины. Меч выскользнул из руки и упал в лужу. Захария попятился назад.       Она исчезла из виду, а следом обрушилась на него с такой силой, что могла бы свалить медведя.       Рыцарь отлетел назад, а затем пронзительно закричал. За секунду его рука была раздроблена и неестественно вывернута. Девушка нависла над ним, нажимая ступней на торчащую из предплечья кость. Глаза её сверкали.       «Она — не человек», — промелькнула мысль в голове Захарии.       Молния снова на мгновение прорезала черное небо. Девушка отпустила его. На лице её — ужасно бледном — отразилось выражение почти блаженной решимости. Захария попытался отползти, не отрывая от неё глаз. Её белые волосы сверкали в свете фонарей, как серебро.       — Не дергайся, — приказала она, и он послушно замер, как зачарованный.       В пустых руках девушки внезапно снова появился короткий меч и разрезал струи дождя. Так быстро, что Захария едва понял, что произошло. Он с ужасом смотрел, как лезвие уставилось на него. Одним ударом оно легко закончит его мучения. Боль и ужас перед нависшей смертью были настолько сильны, что всё его тело онемело, а мысли улетучились. Рыцарь зажмурился. Над головой пронёсся ветер. Он опасливо открыл слезящиеся глаза и понял, что ещё жив. Она не собиралась его убивать.       — Проваливай. В следующий раз пощады не жди, — раздался тихий голос.       Вспыхнула молния и будто растворилась в диких, звериных золотых глазах. На ладонях девушки, точно стигматы, проступили странные узоры.       — Проваливай, — повторила она.       Ливень хлестал так громко, что её голос едва был слышен, но Захария тут же подскочил и кое-как заковылял по улице. Девушка развернулась и исчезла. Глядя ей вслед, он подумал, что никогда не узнает, почему она не убила его, но он был благодарен и не собирался выяснять причины внезапного милосердия.       Мина не обернулась на рыцаря. Внутри все болезненно сжалось, отдаваясь пронзительной болью за грудиной. Она не знала, почему отпустила его. Первая мысль была нагнать его и всё-таки убить, но она поняла, что не сможет. Вергилий говорил, что нельзя оставлять врага в живых, но она не могла. Стоило ей взглянуть в его глаза, она поняла, что не имеет права пресечь эту жизнь. Ей показалось, что она услышала голос матери: «Лучше пострадать самой, чем причинять боль другим».       В голове промелькнули, как в калейдоскопе, быстро сменяя друг друга, события последних часов.       Она сидела за столом и пыталась битый час расшифровать второй дневник отца. Он оказался на порядок сложнее первого. В дверь постучали. Наступила тишина, потом снова стук. И ещё раз. Перерыв становился всё короче и короче, пока стук не стал постоянным.       Мина напряглась, захлопнула оба дневника и поспешно убрала в сумку вместе с записями Сайруса. Она не знала, кто стоит по ту сторону двери, но что-то подсказывало ей, что она делает все правильно. В ней сжалась пружина, которая в любой момент готова была прийти в действие, если что-то пойдет не так.       Она осторожно выглянула в коридор и увидела падающую на архивариуса тень стоящего в дверях рыцаря.       — Чего бы вы ни хотели, сразу нет, — глубоким и устрашающим баритоном, словно острым мечом, отрезал архивариус. — Я занят.       — Сайрус Рид, Вы арестованы за хищение священных реликвий Ордена. Если окажете сопротивление, я буду вынужден применить силу.       — Это какая-то ошибка, — проговорил Сайрус.       — Объясните это начальству. Не мне. Мне жаль.       Мина ошеломлённо смотрела на свои руки, пульсирующая боль бежала по ним. Она поняла, что на ладонях и пальцах проступают странные узоры, и рефлекторно положила руку на бедро там, где рыцари обычно носят меч. Сжала и разжала воображаемую рукоять и ощутила призыв Банши к действию.       «Я не могу допустить, чтобы Сайруса забрали», — подумала девушка и ступила в коридор.       Мысли её вернулись, когда она услышала голос архивариуса. Он вырвал её из забытия в реальный мир.       — Сюда, Мина, — Сайрус шагнул вперед в люк, и девушка прыгнула следом за ним, соскользнув в запыленный туннель.       Внутри стояла влажная темнота, на стенках давно облупился кирпич, и посреди этого хаоса Мина сияла, точно охваченная огнем. На руках у неё ещё сверкали руны, выглядящие зловеще во мраке катакомб. Сайрус смотрел на неё, как зачарованный.       — Мина, ты светишься. Как ангел.       Архивариус сделал шаг назад, попятился, пораженный тем, что видит, и вдруг рухнул, как подкошенный, будто врезался в каменную стену. Он упал на спину и широко заулыбался, точно лишился рассудка.       — Я так и знал. Так и знал! — Сайрус рассмеялся, но смех его обернулся кашлем.       — О чем ты, Сайрус?       Мужчина вдруг успокоился, приподнялся на локтях. Сияние, окружившее девушку, постепенно рассеялось, и они погрузились во мрак.       — А как ты думаешь, Мина? Откуда Орден узнал о том, что я сделал? Кто сдал меня? Если только трое знали о совершенном преступлении? — он произнес это дерзко, словно констатировал очевидное, — Снимаю шляпу. Прекрасный способ избавиться от меня, не запятнав себя, но главное — получив своё.       Слова Сайруса поставили ее в тупик, укололи, как острый шип, огрели обухом по голове.       — Я не верю. Он не мог, — голос ее был непреклонен, но затем дрогнул: — Зачем? Он демон. Они так не поступают. Он ведь мог тебя убить тогда в столовой.       — Мы договорились с ним. Это была сделка, Мина. Я помогаю ему, а он отказывается от тебя. Он принял это условие. Единственным его шансом обыграть меня было избавиться.       Сердце упало. Признание Сайруса словно перерезало в ней что-то, как нож тонкую бечевку.       Она было хотела возразить ему, уже открыла рот, но вдруг резко забыла все аргументы. Бешеный водоворот мыслей и какой-то детской обиды, вкупе похожий на крысиную возню, был неожиданно прерван простым осознанием: хочешь не хочешь, но ей придется принять, что Сайрус сказал правду. Зачем архивариусу врать? Его доводы звучали логично.       Мина не знала, сколько прошло времени, но глаза успели привыкнуть к темноте. Она посмотрела на Сайруса: на мертвенно-бледном лице сверкали зеленые глаза человека, который пожертвовал всем ради неё. Она не могла ему не поверить, но также не могла выкинуть из головы улыбку демона и серебристые волосы.       «Неужели это правда?»       Мина стояла, прижимаясь к стене, как будто стремилась втиснуться в неё, раствориться в ней. Руки её висели по бокам, глаза сверкали, как два уголька.       Сайрус уже встал. Он посмотрел на неё и тихо произнес:       — Идем, Мина. Идем, — он потянул её за руку.       — Какой смысл? — поинтересовалась девушка безжизненным голосом.       — Орден не оставит нас в покое теперь. Я уйду с тобой, Мина. Слышишь? Пока не подняли шумиху. Ещё никто не знает, что произошло. Мы сможем спокойно сесть на паром. Уехать. Как ты того и хотела. Покинуть проклятый остров. Но времени мало. Мина! — Сайрус щелкнул пальцами у неё перед глазами.       Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем девушка отлепилась от стены.       Когда они выбрались из катакомб, на улице продолжал хлестать ливень. Мина не обращала на дождь никакого внимания, перед собой она видела только льдисто-голубые глаза демона.       Почему? Зачем? За что? Она бы хотела смотреть в эти глаза вечно.       «Это обман. Всего лишь игра. Наивная. Думала, демон будет играть по правилам?» — издевательски поддел внутренний голос.       — Наивная, — повторила Мина, подставив лицо под струи дождя. Она дрожала, словно в лихорадке, от её тела исходил жар.       Все было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.       — Мина, ты в порядке? — спросил Сайрус.       Она ответила после короткой, но жуткой паузы, точно обдумывала, что сказать:       — Да, — голос её звучал вполне нормально: ровно, немного отрешенно. Но при этом бесцветно и мертвенно. В какой-то момент она подумала, вполне возможно, она действительно умирает, пораженная в самое сердце отравленной стрелой.       — Я хочу дождаться его. Я не уйду, пока не посмотрю ему в глаза, — её взгляд прояснился, преисполнился непоколебимой решимостью. Такой взгляд Сайрус видел лишь однажды: так смотрел не кто иной, как отец девушки — Иешуа Валериус.       Понимая, что спорить с ней бесполезно, архивариус кивнул. Мина была преисполнена гнева, но между тем он был пронизан одной светлой, утешающей нитью — надеждой. Надеждой на то, что это ошибка.       Ливень усилился, и они поспешили в дом, пребывающий в своем мрачном величии, взирая темными глазницами-окнами с отстранённостью тяжелобольного человека. Он встретил их тишиной, словно чувствовал — это его последняя ночь.