И самум однажды ослабеет

      Резе удалось поспать от силы треть ночи. Всё потому, что первую треть он подчищал беспорядок: двигал уроненную мебель, сорванную занавесь, выискивал разлетевшиеся яства и посуду, возвращал покрывала с подушками на тахту и вычищал ковёр от пятен вина, к вящему сожалению оказавшегося неразбавленным; а вторую — лежал, глядя в беспросветно тёмный свод полога и увязая в думах о будущем, как в коварных зыбучих песках. На сколько дней его нынешнего положения хватит? Работы осталось ещё на полгода в лучшем случае, но таким случаем Реза не располагал. С дополнительными заданиями восстановление книг и свитков растянется ещё на несколько месяцев. А что будет после? Вернут ли Резу на прежнее место? Определят ли на новую должность? Она будет связана с привычными для переписчика обязанностями или станет несколько иной, чтобы и помыслов не возникло снова пойти против действующей власти?.. Ответов не было, но и спрашивать у Яздана не хотелось. Во многом потому, что Реза пребывал в уверенности, что принц и сам не знает причин, а передумать может быстрее, чем зазвенит натянутая тетива и хрустнет дерево под острым наконечником стрелы. Решение это было абсолютно поспешным и необдуманным. Совершённым хмельной головой наугад. Пьяные слушания являлись обычным делом для совета, который рассматривал законы сначала под алкоголем, а затем на трезвую голову, вот только нередко случалось так, что отошедшие от горячительного дурмана мужи понимали: ладная и стройная ещё вчера идея сегодня представляется совершенно косой и хромой…       Реза удобнее перехватил напряжёнными пальцами свитки, которые нёс в свою комнату. Аша, не запамятовав о своём обещании, навестила его утром, и от внимательного девичьего взгляда не скрылись ещё более усталое выражение лица друга, пара седых волосков и нездоровая бледность кожи. Шутка о том, что Реза в официальной белоснежной форме вскоре сольётся с мраморными стенами коридоров, теперь казалась не такой уж и смешной. Однако Реза заверил Ашу, что тёмные пятна под глазами не позволят ему затеряться окончательно и что волноваться ей не о чем. Секретарь чеканил шаги, и чем ближе он подходил к своим покоям, тем ощутимее его оплетало виноградными лозами смутное чувство тревоги… Повинуясь чутью, Реза аккуратно приоткрыл дверь в спальню и заглянул в образовавшуюся щёлку: вот он, виновник почти всего безобразия! Стоит на солнечном ковре лицом к окну, приминает ворс на месте вчерашней экзекуции. Словно почувствовав на себе внимание, Яздан обернулся, и Реза осмелился войти в комнату, притворяя за собой дверь.       — Ваше Высочество?.. — поприветствовал первым секретарь.       Принц продолжал в нерешительности топтаться на месте. Очерченный белыми струнами солнечной колесницы Митры, протискивающимися сквозь длинную смоль чёлки, насупленный и несколько помятый лицом, но вполне трезвый, хоть и хмурил соболиные брови, как от головной боли. В собственной тени выражение лица принца сложно было разобрать, но Реза почти чувствовал, как ощупывает его взглядом Яздан: блуждает по вытянутому растерянностью лику, длинным пальцам, что сжимали папирусы, ногам в тканевых туфлях, немного пыльных после утренней прогулки по росистым дорожкам.       — Тебя долго не было… Мне пришлось войти без приглашения… — отстранённо заговорил Яздан.       Будто оно ему когда-нибудь требовалось.       — Я был на прогулке с Ашей… Вчера она дала обещание зайти ко мне, — напомнил секретарь.       — Да… точно…       И снова молчание. Резу начало слегка потряхивать от волнения. Неужели Яздан действительно передумал миловать его и теперь подбирает слова для того, чтобы отменить вчерашнее решение? Не в силах больше терпеть это колючее напряжение, переписчик несколько более резко, чем собирался, подтолкнул принца к разговору:       — В-вы ко мне по делу, или…       — Да, по делу, — кивнул принц и тут же болезненно поморщился, потирая висок. Махнул другой рукой, привлекая внимание к рабочему столу, и продолжил: — Рано утром приехала дань… Её уже пересчитали и сверили с документами, но я хочу убедиться, что всё верно. Займёшься этим?       — К-конечно. — Реза на негнущихся ногах прошёл к столу и схватил первый попавшийся под руку свиток, бегло его изучая. Слишком наиграно-беспечно затараторил: — Я обещал проверять для вас свитки, но будет лучше, если вы тоже примите участие. Иначе…       — Насчёт вчерашнего… — перебил Яздан Резу, который, вздрогнув, сразу же застыл и даже дышать стал реже и слабее. — Возможно, я вёл себя не самым подобающим для моего статуса образом… Оказалось, что вино развязывает мне руки, а тебе — язык, — ляпнул принц, не заметив вспыхнувшее смущение на щеках подчинённого. — Каковы бы ни были причины моего недостойного поведения, мне следует за него извиниться… и заверить тебя, что решение моё на твой счёт было обдуманным и изменять его я не намерен, — с трудом ворочая языком, проговорил Яздан и замолк в ожидании реакции.       — Вам не за что извиняться передо мной: ничего предосудительного вы не сделали… — Незаметно для принца Реза облегчённо выпустил засевшее в груди напряжение. — И я благодарен за оказанное мне доверие и возможность послужить во благо. Я сделаю всё, что в моих силах, дабы оправдать возложенные на меня надежды. — Секретарь полупоклонился, завершив речь.       — Уверен, ты меня не подведёшь, — слабо улыбнулся Яздан и заторможенно посмотрел на место вчерашнего беспорядка.       У изножья тахты стоял низкий столик с остатками вчерашней роскоши. Нетронутые фрукты и ягоды на воздухе заветрелись и слегка сморщились. Одни только орешки сохранили свежий вид.       — Ты так и не притронулся к блюду, — заметил Яздан. — Не любишь клубнику?       — Слишком кислая.       — Малина?       — Много косточек…       — Что насчёт сливы?       — Червивая.       Яздан хмыкнул:       — Ты ещё более привередливый, чем я.       — Не в привередливости дело. — Реза и сам улыбнулся, осознав, что его слова прозвучали как каприз ребёнка или брюзжание старика. — Но для вас фрукты и ягоды поливают мёдом и убирают всё несъедобное. У меня нет ни времени, ни желания возиться с этим.       Секретарь уже сидел за столом и перебирал документы, пока Яздан за его спиной ковырялся в блюде с закусками. Странным образом разговор на отвлечённую тему позволил Резе расслабиться и полностью забыть о своём прежнем волнении.       — Но ведь должно же быть что-то, что ты любишь! — не сдавался Яздан. Он уже хрустел горстью грецких орехов по правую руку от секретаря, когда протянул раскрытую ладонь над разложенными бумагами.       — Благодарю, но орехи не входят в этот список, — хмыкнул Реза, и тогда Яздан с уязвлённым видом неспешно отошёл от него, усаживаясь на тахту.       — Рассказывать не станешь? — уточнил принц.       — Вы всё равно не запомните.       Реза тут же прикусил язык, но принц не счёл нужным реагировать на этот выпад.       — Твоя правда, — согласился он, зевнув в кулак.       Вдалеке послышался раскат грома.       — Опять буря? — рассеянно выказал удивление Яздан.       — Нет… Нет, не она, — заверил Реза, заглянув в окно, но не вставая со стула; скорбное небо натянуло чёрно-серую вуаль, словно изъеденную молью, и через эти прорези просачивались яркие лучи. Скудная трепыхающаяся листва платана не могла сдерживать натиск золотых копий, пронизывающих стрельчатое окно. — Просто гроза.       — Кое-что напомнило… — задумчиво протянул Яздан, лениво отправив в рот половинку грецкого ореха.       — Что же?       — Ты должен мне сказку, — запоздало сообщил принц после того, как прожевал.       — Сейчас я несколько занят… Быть может…       — Возьми небольшой отдых. Бумаги мне понадобятся только к полудню завтрашнего дня, — не дал договорить Яздан.       — Разве вам не нужно сейчас присутствовать на заседании? — как бы припомнил Реза утренний разговор Исфандияра — главного казначея — с его секретарём, подслушанный случайно во время прогулки с Ашей.       — Совет устраивает пьяное слушание, а я на вино сейчас смотреть не могу, — пожалился Яздан, грустно изогнув брови. — Ну же, Реза, расскажи. Меня в детстве не баловали рассказами, предпочитая им государственные науки, а если что-то и перепадало, то сводилось к нравоучениям.       — По своей сути сказки и есть нравоучения, только в доступной для детей форме… — Пойманный на себе недовольный взгляд заставил Резу замолкнуть и неохотно исправиться: — Вы слышали историю про корову с белой метинкой на лбу?       — Нет. — Принц не без труда скинул обувь и подобрал под себя ноги, устраиваясь удобнее на покрывалах. — Расскажешь?       Он в предвкушении уставился на переписчика и, казалось, напрочь забыл о своём дурном самочувствии.       — Ну, что ж… — Реза прочистил горло. — «Был у одного человека сын по имени Гургин. Мальчик ещё не умел отличать левую руку от правой, когда его мать умерла. Спустя время отец Гургина взял другую жену, которая понесла ему ещё одного сына. И с того дня эта женщина начала мучить и изводить пасынка: насколько Гургин был высок, красив и румян лицом, настолько её родной ребёнок был низеньким, безобразным, жёлтым и слабым. Гургин стал у неё мальчиком на побегушках, делал всю работу по дому, питался чёрствым хлебом, одевался в лохмотья. Отец не возражал даже тогда, когда его первенца выдворили из дома пасти коров и овец и спать вместе с ними в стойле…»       — Разве родитель может настолько плохо относиться к своему ребёнку? — перебил вопросом Яздан. — Я и сам не пользовался благосклонностью своего отца, но даже он не стал бы так со мной обращаться.       Реза поджал губы. Он не сказал, что собственные родители выбросили его шестилетнего на улице в дождь, и от осклабистой и зловонной пасти смерти Резу спасло только добродушие царя Хасана.       — Это сказка, — заметил переписчик. — Если бы персонажи в ней вели себя благоразумно, то и сюжета бы не было.       — Все сказки такие глупые?       — Не знаю, — начал раздражаться Реза. — Я могу продолжить?       Яздан кивнул.       — «…Однажды в поле, около полудня, Гургин проголодался, сунул руку в суму, чтобы взять хлеб и поесть, и увидел: хлеб так зачерствел, что превратился в камень. Сколько он ни держал его во рту, как ни пытался разжевать, хлеб не становился мягче. Вынул Гургин кусок изо рта, бросил на землю, сел и задумался. А в его стаде была корова с белой метинкой на лбу, которая очень любила Гургина. Когда эта корова увидела, что Гургин призадумался, она замычала, подошла к нему и заговорила с ним человечьим голосом: «О чём ты думаешь, Гургин?» И Гургин рассказал той корове все от начала до конца. Выслушала его корова и сказала: «Не огорчайся! На свете так плохо не бывает. А сейчас встань, вымой хорошенько мои рога, приложи губы к моему правому рогу и попей оттуда, сколько душа пожелает, меда, а из левого рога — масла». Так и сделал Гургин. Напился из рогов коровы такого мёда и такого масла, каких никогда и не пробовал. Когда он насытился, корова сказала: «Как проголодаешься, так же делай, но только чтобы об этом никто не знал. Если кто узнает, мы с тобой пропадём». И с тех пор пошла у Гургина хорошая жизнь: каждый день он прикладывал губы то к правому рогу, то к левому, пил мёд и масло…»       — С мёдом я ещё могу согласиться, но чтобы масло пить… — поморщил нос Яздан. — Оно ведь до тошноты жирное. Да и разве не мог он собрать фруктов и ягод с деревьев и кустов? Овощей в поле?       — А говорящая корова с масляными и медовыми рогами вас не удивляет? — скептически повёл бровью Реза, на что получил невнятное мычание. — Простой народ, трудящийся в поле и со скотом, нуждается в жирной пище, чтобы иметь силы для работы. На фруктах и ягодах они все отощают.       — Ладно, продолжай, — отмахнулся, недовольный замечанием, принц.       — «…От такой еды стал Гургин розовый и белый, кровь с молоком. И мачеха удивляться стала, почему он спит в стойле, пасёт стадо, ест чёрствый хлеб, а лицо у него, как наливное яблоко; её же сын не работает, ест все жирное и сладкое, а лицо у него, как гнилой лимон. И стала она подозревать, что неладное творится в стойле. Что кто-то подкармливает Гургина. И тогда послала она своего сына, дав ему узелок с обедом, пасти скот вместе с Гургином да наказала внимательно следить за тем, куда он пойдёт и что будет делать. Пришло время обеда, мальчишка съел свою еду и стал высматривать, что же будет делать Гургин. И вот увидел он, как Гургин вошёл в стадо, выбрал одну корову, намыл ей рога и принялся сосать. Наелся он вдоволь и пошёл к реке испить воды. Мальчишка меж тем пробрался к этой корове и только было собрался сделать все то же самое, как корова его крепко лягнула. Вечером рассказал мальчишка обо всём матери. Мать смекнула, что к чему, и легла на кровать, притворившись хворой. Написала своему знакомому лекарю письмо с указаниями: «Когда тебя ко мне приведут, ты скажи, что единственное средство от моей болезни — мясо коровы с белой метинкой на лбу». И принялась стонать она так громко и так надрывно, что слышно было и на небесах. И вскоре пришёл её муж, которому доложили о недуге. Послал он за врачом, который так и сказал, как велено ему было: нужно зажарить сердце и печень коровы с белой метинкой на лбу и дать жене съесть. Услышал это Гургин и то, что отец согласился, лишь бы избавить супругу от хвори. Вошёл он в стойло и не выдержал. Стал лить слёзы обильно, как весенняя туча. И спросила корова: «Почему ты плачешь?» Гургин всё ей рассказал. «Не плачь, меня не могут убить! Я тебя только вот о чем попрошу: когда тебе велят принести верёвку, чтобы связать мне ноги, ты принеси гнилую верёвку, а на том месте в огороде, где меня хотят резать, насыпь кучку золы. Когда увидишь, как я встаю с земли, вскакивай мне на загривок и хватай меня за рога. До остального тебе дела нет»… — кхм-кхм.       Реза запнулся и прочистил горло. Прежде ему не доводилось разговаривать столь долго, и пересохшие губы начали слипаться через слово, а иссушенный язык царапал нёбо и щёки. Яздан, смекнув, в чём дело, молча перелил кипячёную воду из кувшина подле себя в пустой кубок и протянул его Резе, привстав с тахты. Реза отказываться не стал. Вытянул руку, точно так же приподнявшись с подушки на стуле, и принял чашу, стараясь взяться чуть выше, но всё равно коснувшись пальцев Яздана. Вода в кубке дрогнула и лизнула беспокойной волной позолоченный бортик.       — Благодарю… — хрипло выразил признательность секретарь. Сделал несколько жадных глотков, отставил воду в сторону и продолжил: — «… Утром, когда все проснулись, отец Гургина приказал сыну связать корову, а сам ушёл точить нож. Гургин, помня наставления коровы, повалил её возле кучи золы и связал гнилой верёвкой ноги. Как только отец Гургина, наточивший нож, поднял руку, чтобы вонзить его в горло коровы, та рванулась, разорвала гнилую верёвку, ударила всеми четырьмя ногами в кучу золы и запорошила ею глаза всем стоявшим вокруг. Гургин вскочил корове на спину, и она тут же вылетела за ворота и понеслась как ветер — в поле, к тростниковым зарослям. Там она опустила Гургина на землю и заговорила: «Сорви тростинку и сделай из неё флейту с семью отверстиями. Я тебя оставлю на опушке этого леса, а сама уйду. Как с тобой что-нибудь случится или ты проголодаешься, поиграй на флейте, и я тут же приду и всё для тебя сделаю». Корова ушла, а Гургин остался там…», и я не знаю, по какой причине она решила оставить его одного, — предвосхитил Реза вопрос, готовый сорваться с губ принца. — Возможно, для того, чтобы не отпугнуть запахом свежего навоза молодую госпожу.       — Что ещё за госпожа? — встрепенулся Яздан.       — Вы бы уже знали, если бы не прерывали мой рассказ…       Реза собирался было мысленно одёрнуть себя из-за очередной дерзости, но Яздан послушно замолк, позволяя продолжать. Видимо, принц всё ещё не был против неучтивого обращения.       — «Раз в день Гургин играл на флейте, корова приходила, поила его мёдом и маслом и уходила в лес. Но лес этот был не простым: принадлежал он царю той страны, а царь подарил его своей дочери, чтобы она, как ей надоест гулять в саду, приходила туда. Прошло два-три дня с тех пор, как Гургин стал появляться в лесу, и дочь царя, которую звали Роушанак, пришла в тот лес погулять со своими сверстницами. Гургин, как увидел их издали, сразу залез на дерево. Девушки собрались около этого дерева, танцевали, бегали вокруг, играли в кошки-мышки, и не знаю уж, как случилось, но Роушанак вдруг заметила на дереве Гургина. Такого красавца она ещё не видывала! Побледнела принцесса, ноги у неё подкосились, она потеряла сознание и упала. Девушки подумали, что с ней что-то случилось, стали её трясти и растирать. Как она очнулась, повели её домой во дворец. Но Роушанак всё время думала о Гургине и была как зачарованная. Сама принцесса была прекрасна настолько, что сыновья царей со всех земель приезжали просить её руки, привозили подарки, но каждый из них получал отказ. Отец её всё сокрушался и настаивал, что однажды ей придётся войти в дом мужа, но Роушанак отвечала, что пойдёт в дом к тому, кто сперва похитит её сердце. И в тот день, когда она увидела Гургина, она сообщила отцу, что приснилось ей, будто голос подсказал: будущий муж в её собственном лесу на дереве сидит. Рассвирепел царь оттого, что кто-то посмел войти в этот лес, и послал десять своих телохранителей сыскать наглеца. Нашли стражи Гургина и попытались спустить его — сначала уговорами, затем силой, — но заиграл юноша на флейте, и явилась корова с белой метинкой на лбу. Нескольких воинов боднула рогами, они разбежались и пошли к царю. Всё ему рассказали. Тогда царь приказал застать наглеца врасплох. Ночью телохранители, пока Гургин спал, напали на него и, отобрав флейту, притащили к царю. А царю Гургин понравился. Он благословил дочь и юношу и велел готовить свадьбу, но Гургин поставил условие: он согласится на брак, если ему вернут флейту. Просьба его была исполнена. Гургин заиграл на флейте, и появилась корова с белой метинкой на лбу. Гургин ей всё рассказал и прибавил, что хочет на свадьбе видеть и своего отца. Корова привела его. Семь суток был разукрашен город и семь суток длилось празднество. Царь усыновил Гургина, и, так как он не имел сыновей, Гургин стал его наследником. С неба на землю упало четыре ароматных яблока: одно для Гургина, одно для Роушанак, одно — чтобы эта сказка дошла до нас, и еще одно — чтобы эта сказка распространилась по всему свету». — Завершив рассказ присказкой, Реза умолк.       И если ещё в начале своего рассказа переписчик рассчитывал монотонным голосом и скучным повествованием вогнать принца в сон, то сейчас он понял, что ему придётся утолять любопытство Яздана.       — И… чему учит эта сказка? — заговорил принц после того, как потратил некоторое время на обдумывание всего услышанного.       — Быть послушным и смиренным, доверять мудрости старших, чтить родителей… — перечислил Реза и сразу же прибавил: — Какими бы они ни были…       — А ещё быть красивым, и тогда всё образуется, — шутливо продолжил принц мысль секретаря.       — Быть добрым, — спокойно поправил Реза Яздана. — Всё благое исходит от Великого Ормазда, а значит, и добрый человек не может быть дурной наружности. Зло же — порождение Ахримана, и прорастает наружу гнилыми корнями, уродуя облик.       — Если бы это было действительно так, то отец Гургина не женился бы на той женщине. По твоим словам, она должна быть страшнее дэвов. Кто такую в жёны возьмёт?       — Не воспринимайте всё столь категорично, — вздохнул Реза. — Речь о том, что лицо хорошего человека излучает добро; у гневливых и вздорных же людей отталкивающий вид. Зло тоже может быть обманчиво красивым.       — Вынужден согласиться, — неохотно признал свою неправоту Яздан. — Ты совершенно не выглядел как злодей, которого мы искали…       Реза вздрогнул и смущённо отвёл взгляд. Это был комплимент его внешности? Сомнительно. Зная Яздана, переписчик решил, что, скорее всего, принц опять сказал, не подумав и без подоплёки. Да и у Резы был свободный доступ к зеркалу, чтобы знать: ничего примечательного в его лице не имеется. Но какими бы ни были мотивы и побуждения к этому разговору у Яздана, сам Реза не испытывал удовольствия от бередения старых ран.       — Всё, что я делал, — было не со зла. У меня имелись на то причины… — прозвучало слабое, на грани неуверенности, оправдание.       — Справедливо, — согласился принц, натягивая сапоги и поднимаясь с тахты. Дальше взращивать эту неловкость он не стал. — Что ж, спасибо за увлекательный рассказ, но мне пора идти. До вечера справишься с заданием, которое я тебе дал?       — Сделаю всё, что в моих силах, — заверил Реза, обрадованный тому, что удалось избежать щекотливой темы.       — Хорошо, — кивнул Яздан, занося ногу над подоконником. — Тогда до вечера. — И ловко соскочил с толстых ветвей на землю.

• ══─━━── ⫷⫸ ──━━─══ •

      С данью проблем не возникло. Из Индии боевые слоны отправились напрямую к северным границам, где затянулись изнуряющие сражения со массагетскими племенами. Триста шестьдесят талантов золотом, ровно как и объекты промысла, преимущественно изобилующие бивнями, костями, раковинами и когтями, а также металл и ткани в установленном количестве прибыли ко двору. Из Киликии прислали триста шестьдесят белых коней — по одному за каждый день в году — и пятьсот талантов серебра, сто сорок из которых ушли на содержание местной конницы, а остальные — прибыли к Царскому двору. От Вавилонии и Ассирии были получены, помимо тысячи талантов серебром, пятьсот слуг-евнухов. Иония, Кария, Ликия, Армения и остальные народы вплоть до Чёрного моря, а также париканиянцы и азиатские эфиопы выплатили установленную для них дань в размере четырёхсот талантов серебром. От арабов царские хранилища получили тысячу талантов ладана. Египет и Ливия с городами Кирения и Барка, как было приписано знакомым Резе почерком местного сатрапа, едва собрали установленную для них норму в семьсот талантов серебра и сто двадцать тысяч медимнов зерна для содержания военного гарнизона в Мемфисе. Винили во всём засуху. Оставшиеся тринадцать провинций-сатрапий пожертвовали установленную — для каждой свою собственную — сумму золотом и серебром. Немало времени Реза потратил на перевод золотых монет и всего прочего — зерна, растений, драгоценных камней, тканей, слуг, голов крупного и мелкого скота — в серебряный эквивалент. К тому моменту как он покончил с основным заданием, грозовые тучи добрались до столицы и царского дворца. Крупные, тяжёлые капли дождя били прозрачными снарядами по глинобитным стенам с передней, парадной, части дворцового комплекса, по широким листьям стройных пальм, сопровождающих гальковые дорожки, блестящие и тёмные от змеившихся по ним водам. Дворец погрузился в уютный морок. Временами белые всполохи косо разрезали клубящиеся облака, и Реза отвлекался от своего занятия всякий раз, когда за вспышкой света следовал удар грома, точно демоны ударяли в думбалак. Спёртый воздух в комнате наполнился тем особенным запахом, какой по обыкновению появляется во время грозы. Взметались шторы с громкими хлопками, подстёгиваемые сильными порывами ветра, но Реза не стал занавешивать окна, ничуть не беспокоясь о том, что частые и резкие брызги орошали цветастый ковёр, напитывая его стылой влагой. У этого решения была своя причина…       О прибытии принца возвестил хлюпающий звук подошвы. Яздан, тряхнув волосами, как конь мокрой гривой, зачесал их назад и довольно улыбнулся:       — Какая благодатная погода!       Сейчас принц был без вуали, и по его щекам и носу стекали капли, словно смывая прежнее раздражение. Сурьма, которой были подведены его глаза, слегка растеклась.       — Редкий человек разделит ваше мнение, — ответил Реза, не отвлекаясь от работы.       — И что же думаешь ты?       — Пожалуй, я нахожу такую погоду… — Реза замолк, подбирая слово. — …Умиротворяющей.       — Самый крепкий сон бывает под шум дождя, — согласно кивнул Яздан.       — Доверюсь вашему опыту.       — Ты уже исполнил то, что я тебе поручил? — спросил принц, проходя к подушкам, разбросанным им же по полу, попутно стягивая с себя насквозь промокший лазурный кафтан и оставаясь в одной нижней рубахе, тоже несколько увлажнённой на спине и плечах. Дорогие ткани и поясы бесформенным комком упали на покрывала рядом с принцем, который уже сидел за низким столиком и выискивал самое свежее из оставшихся яств.       — Пересчёт я закончил — ошибок нигде обнаружено не было, — отчитался секретарь. — Осталось только перевести свитки на арамейский, и можно относить в архив.       — Рад слышать, — удовлетворённо кивнул Яздан и задумчиво откусил от сухофрукта. — Новые министры хорошо справляются с возложенными на них задачами, но я всё же пока опасаюсь оставлять их без контроля. Не знаю, сколько бы у меня ушло времени, решись я самостоятельно заняться этим, — покачал он головой.       — Однако вы намеревались разобраться во всём… — осторожно напомнил Реза.       — Так значит, сейчас начинается мой урок? — со смешком поинтересовался принц.       — Если вы позволите…       Яздан, тягостно вздохнув, сделал приглашающий жест рукой и сдвинул в сторону всю посуду, что была на низком восьмиугольном столике перед ним. Реза разложил принесённые свитки на пустом клочке блестящей столешницы, покрытой сандараковым лаком. Места не хватало, чтобы расположиться с размахом, и секретарь перебирал и перекладывал наверх бумаги, которые считал наиболее приоритетными сейчас. Яздан подхватил один свиток, едва не скатившийся на пол, и развернул, вчитываясь в написанное. Это был поимённый перечень всех слуг и рабов, поступивших в распоряжение царского двора. Реза, уже подготовивший бумаги, покорно ожидал, когда принц закончит изучение. Он скользнул взглядом по кулю, в который превратились царственные одежды, и на мокрое пятно под ним.       — Если не разложить одежду, она запреет и приобретёт неприятный запах… — намекнул Реза.       Яздан неопределённо дёрнул щекой. Прошло некоторое время, прежде чем Реза понял, что ничего с этим делать принц не собирается. Переписчик, чувствуя вину за то, что сначала усадил Яздана за бумаги, а затем принялся докучать на посторонние темы, шёпотом произнёс:       — Вы позволите?..       На что получил невнятное «Мгм…» и счёл это согласием. Тогда Реза, не вставая с подушки, потянулся к комку вещей. Почти боязливо касаясь одними кончиками пальцев лазурной, с золотой вышивкой, парчи, он аккуратно расправил кафтан с многочисленными складками и поясами, разложив его на сухой части ковра для просушки. Реза не видел, как Яздан с нечитаемым выражением лица следил за его действиями поверх развёрнутого свитка. Но вернувшись в прежнее положение, переписчик заметил, что принц больше не занят изучением колонок с именами, и приступил к пояснениям:       — Вы уже знаете, кто и в чём выплачивает дань, но не менее важным вопросом является и её распределение… — Реза протянул Яздану для ознакомления папирусы, которые выписал в качестве подтверждения точности пересчитанных подношений. — Индия присылает боевых слонов, но не будем же мы держать их во дворце? — задал он риторический вопрос. — Их полагается направить в лагеря, в особенности в те, что расположены у границ империи. Дабы не нагружать излишне животных, во дворец поступают прошения о необходимых пополнениях орудия и провизии. Слоны отправились напрямую к северным границам — туда, где сейчас проходят изнуряющие битвы на скифских землях. Эта бумага на данный момент не имеет значения, но я составил её, чтобы вы могли увидеть своими глазами, как выглядит она и все подобные ей.       Яздан послушно впитывал новые знания, с выражением полной ответственности и принятия на лице разглядывая подсунутый ему пергамент.       — Золото направляется главному казначею, — продолжил Реза, когда понял, что вопросов от наследника трона не последует, — который пересчитывает его заново. Затем идёт распределение: первую статью расходов составляют расходы на содержание государственного аппарата и царской семьи…       — Нисколько в этом не сомневался, — фыркнул Яздан, не отрываясь от изучения очередного свитка.       — Зря вы смеётесь, Ваше Высочество, — мягко возразил секретарь. — Без государственного аппарата не будет и самого государства, так что во всех аспектах оно учитывается в первую очередь… — сделал небольшое отступление Реза. — Кроме того, часть средств выделяется на содержание гарема, невостребованных наложниц, царской конюшни, бань, кухни… — Он подсунул выписку Яздану. — Сюда же входят и прочие расходы на обслуживание дворца и жалование прислуги. Часть отходит на хранение в царскую казну, а остальное — отчисляется на помощь сатрапиям и на содержание служащих, назначенных в провинции.       — Разве они не обеспечивают себя всем необходимым самостоятельно? — устало заговорил Яздан, потирая затёкшую шею. — У них есть наделы и рабы, которые ведут хозяйство и приносят прибыль. Этих доходов более чем достаточно, чтобы вести безбедную жизнь, а деньги с их жалования можно было бы направить на помощь нуждающимся…       — Похвальные мысли, Ваше Высочество, — одобрил Реза. — Только всё не так просто, как на словах…       — Расскажи, — лукаво улыбнулся Яздан, устраиваясь удобнее и опираясь на вытянутые за спиной руки. Натянутая на груди шёлковая рубаха колыхалась в такт его размеренному сердцебиению.       Реза невольно засмотрелся. Ему не оставалось ничего иного, кроме как прогнать неуместные мысли, как назойливых мух от пахлавы, и пойти на поводу у лени принца:       — Знать обладает авторитетом на своих землях. Несмотря на то что вся Персидская Империя безраздельно принадлежит вам, простой народ зачастую имеет возможность говорить только со своими князьями. Люди вверяют им проблемы, золото и, что нередко, жизни, поскольку пополняют личные армии, которые и составляют вашу собственную. Благосклонность к вам князей — залог стабильности в стране. Никто из них не начнёт бунта, если вашим правлением будут довольны, но тут возникают… сложности. — Реза сделал многозначительную паузу. Разговор о верности и предательстве давался с большим трудом — В действительности же знать не сидит ровно на своём месте — она постоянно суетится. Особенно это заметно среди ваших приближённых… Благосклонность царя есть неиссякаемый источник всех благ: начиная с золота и земель и заканчивая продвижением необходимых узкому кругу лиц законов…       — Постой, — прервал объяснения Яздан. — Разве законы не зарождаются на заседаниях совета?       — Обычно так и происходит, — коротко кивнул Реза. — Но вы — будущий царь царей… Вам не нужно чужое одобрение или разрешение, чтобы принимать и отменять законы. Недобросовестные министры, если сумеют распахнуть вашу душу для себя, смогут влиять на подобного рода решения.       — Полагаю, мне хватит благоразумия отличить полезные советы от вредных.       — Будем надеяться, что это в действительности так, но… — Реза замялся. — Люди бывают коварны, и о своих целях, в особенности если они гнусные, прямо не говорят… Именно ваша убеждённость в лояльности этих людей может затуманить взор и уверить, что их идеи заслуживают претворения в жизнь…       — Тогда я никого к себе не стану подпускать, — беспечно заключил Яздан.       Реза тяжело вздохнул, подбирая слова:       — Такой подход к политике может стать ещё более пагубным…       — Отчего же?       — Как уже было сказано ранее, ваша власть опирается на благосклонность знати. Если же вы отгородитесь ото всех, перестанете считаться с мнениями, прекратите жаловать земли и титулы, то обернёте князей против себя…       — Нужно держать чаши весов в равновесии… — задумчиво проговорил принц, начиная в полной мере осознавать серьёзность, о которой ему толковал секретарь. — Нельзя не только позволять влиянию знати возобладать надо мной, но и давать повод думать, будто я в ней не нуждаюсь…       — Истинно так, Ваше Высочество, — благодушно кивнул Реза. — Пусть лучше князья будут состязаться за изобилующее благами место друг с другом, чем с вами.       — Занятная формулировка, — улыбнулся Яздан, но почти сразу на его лицо словно наползла туча — сродни той, что стягивала войлоком успокоившееся тихим плачем небо. — Со стороны казалось, что правление — не такое тяжёлое бремя… Что я могу просто вручить все сложные аспекты понимающим людям… Мой старик не испытывал особых затруднений и всегда знал, что следует предпринять. — Яздан запустил пятерню в ещё сырые волосы, пропуская между пальцев смоляные пряди. — Ситуация вынуждает меня становиться серьёзным, но я этого совершенно не желаю. — С понурым видом он спрятал лицо за длинной чёлкой, окончательно сникнув.       — Вам необязательно быть серьёзным. Достаточно просто казаться таковым.       Яздан невесело хмыкнул, приподняв голову, а секретарь продолжил:       — Я не хотел вас стращать: лишь обозначил крайности. На самом деле всё не так страшно. Вы быстро учитесь. Вскоре будете самостоятельно управляться со свитками так же ловко и быстро, как и с ятаганом.       Яздан продолжил молчать, угрюмо блуждая взглядом по разложенным бумагам, по лицу Резы, что сидел на подушке, покорно сложив руки на коленях, снова по бумагам, а затем задумчиво заговорил:       — Скажи, Реза… сколько тебе лет?       Реза удивлённо вскинул брови.       — Двадцать четыре…       — Ты старше меня на семь лет? — изумился Яздан. — Странно… Я был уверен, что мы погодки. Излишняя чопорность тебя старит, — не удержался он от колкости. — Идём дальше, сколько языков ты знаешь?       — Все важнейшие языки нашего царства: арийский, аккадский, эламский, арамейский, шумерский, а также греческий, египетский, санскрит, армянский…       — Этого вполне достаточно, — прервал перечисление Яздан. — Мне следовало догадаться, что в твоём случае ответ будет долгим… — хмыкнул он следом. — И последнее, что меня интересует: доводилось ли тебе выполнять работу, порученную канцлеру Джавиду? Или, быть может, ты помогал каким другим министрам?       На этот раз Реза несколько замялся. Правда была в том, что в обязанности любого секретаря входили лишь бездумное переписывание, исправление орфографических и стилистических неточностей да составление надлежащего вида текстов и обращений, но, единожды попав в склизкие ручонки почившего канцлера, Реза оказался обречён на выполнение почти всей работы за личного подхалима царя Дариуса. Временами информация в документах носила конфиденциальный характер, не предназначенный для глаз и ума рядового переписчика, и Реза засомневался, стоит ли признаваться в этом наследному принцу. Но, чуть поразмыслив, решил, что едва ли дела его прошлого теперь имеют значение.       — Да, Ваше Высочество. Мне доводилось помогать канцлеру Джавиду с его заданиями, — скромно ответил Реза, очень сильно снизив истинную значимость проделанного им труда.       — Что ж… Ты ещё слишком молод, но — за неимением иных вариантов, разумеется… — рассудил Яздан, задумчиво возведя глаза к потолку. — Ты займёшь место в совете.       — Что?.. — вздрогнул всем телом Реза, не сразу поняв, о чём толкует принц. — Н-но…       — И никаких возражений.       — Но позвольте… Ваше Высочество… — горячо возмутился секретарь и подался вперёд, почти наваливаясь на стол, будто такое положение могло придать его словам веса. — Нельзя же просто… вот так… — неоднозначно махнул он рукой в воздухе.       — Можно. Не ты ли говорил, что мои решения не подлежат осуждению?       — Я… но ведь… Неужели нет иного избранника?       — Иные есть, но достойных — увы, — развёл руками принц. — Я мог бы назначить своего ловчего, вот только имею сомнения, что из этого выйдет что-то дельное.       — Почему тогда вы думаете, что справлюсь я? Мне до вашего ловчего ближе, чем до советников…       — Ты уже не раз доказывал свою состоятельность и полезность в государственных делах, — пояснил Яздан. — К тому же это временное назначение — до тех пор, пока я не подберу подходящего министра. После произошедших изменений на постах служащих я так и не смог найти человека, который соответствовал бы всем необходимым требованиям.       — Прошу прощения, но я отказываюсь, — вдруг отчеканил Реза, как ему показалось, достаточно твёрдо, и ровно сел на подушку.       — Ты ещё не советник, так что твоё мнение не учитывается, — осадил его принц.       Яздан скрестил руки на груди. Реза насупился.       — Хорошо, — вздохнул он. — В таком случае я сложу полномочия после вступления в должность.       — Почему ты столь категоричен?       — Вы, должно быть, запамятовали, что я едва не уничтожил царский дворец вместе со столицей… Убил человека и ещё нескольких покалечил!.. — разразился очередным признанием Реза. Чувство вины ещё снедало его земляным червём, разрыхляющим корни, но секретарь сумел не выдать беспокойства упоминанием об ошибках прошлого. Во многом потому, что нынешний вопрос был более насущным. — Что это за империя, в которой государственные посты занимают преступники?       — Вполне обычная, насколько я успел отметить, — беспечно пожал плечами Яздан. — Или ты думаешь, что я безгрешен? Или Ясмин? Она тоже совершала убийства, так что же теперь, мне бросить её в темницу и приговорить к смертной казни? Тогда потребуется казнить и всю армию. И палача. — В тираду Яздана Реза не мог вставить и слова. — И того, кто убьёт палача. И ещё того, кто убьёт того, кто убил палача палача, и ещё…       — Я понял… — встрял Реза в момент, когда Яздан стал набирать грудью новую порцию воздуха. — Мне доступно то, о чём вы толкуете и всё же… — продолжал он примирительно и даже несколько обречённо. — Даже если всё, что вы сказали, — правда, я не справлюсь с такой ответственностью. Для этого нужны качества, которыми я обделён…       — Просто попробуй. До той поры, пока я не подберу другого человека. Если всё же не справишься — так и быть. Я назначу первого подвернувшегося министра. Согласен?       Реза отмалчивался. Предложение звучало необычайно лестно — не это ли то самое признание его заслуг, о котором он и помыслить не смел? Войти в совет, пусть и на липовых правах, но всё же… С другой стороны, однако, холодила мысль о скором смещении с должности. Полученная и вмиг потерянная власть намного сильнее обжигает руки, чем та, что едва ли в них попадает. Справится ли Реза впоследствии с ожогами, в которые будут тыкать пальцами глумливые недруги? Не оставляла переписчика и призрачная надежда, мелькающая тусклым мотыльком в беспросветной тьме, что он действительно всё это время справлялся с порученными ему заданиями… Приложить бы ещё больше усилий, сократить время, выделяемое на сон и приём пищи, — и тогда, возможно, Реза так обрадует принца, что тот решит оставить рядом того, на кого можно скинуть всю свою работу. Реза был готов хоть на горбу катать Яздана, лишь бы он продолжал уделять ему хоть каплю своего времени.       — Хорошо… Я попробую… — с трудом принял решение секретарь.       — Другого ответа я и не ждал, — удовлетворённо кивнул Яздан, но Реза заметил, что его согласие принесло принцу тщательно скрываемое удовольствие.       Радуется тому, что вышел победителем из спора, не иначе.       — Могу я спросить? — подал голос переписчик.       — Конечно.       — Вы с самого начала всё спланировали? — нахмурился он.       — Что «всё»? — хитренько улыбнулся принц.       — Всё это… — обвёл Реза жестом столик с россыпью свитков, рабочий стол, заваленный расчётами, и самого себя — с прямой осанкой и засевшей на лице подозрительностью.       Яздан молчал, словно обдумывал — сознаваться или нет.       — Видишь ли… — решился он, когда Реза уже смирился с тем, что пояснений не последует. — Через несколько дней после несостоявшегося извержения вулкана у меня было видение… Мимолётное и размытое, но кое-что я сумел разглядеть. Кое-кого, если быть точным… Тебя. На заседании совета. И не в качестве заключённого, — но в качестве полноправного участника.       — Прежде видения не открывали вам моего лица… — заметил Реза.       — Они и сейчас не открыли.       — Тогда почему вы решили, что видели именно меня?       — У этого человека был твой рост, твой цвет волос, твоя фигура… Только одежда была намного более роскошной.              — То есть вы могли видеть кого-то похожего? — предположил Реза.              — Мог, — согласился Яздан. — Но даже если и так, это видение не являлось определяющим обстоятельством. Я, разумеется, долго не верил в правдивость такого будущего, но общение с тобой постепенно развеяло мои сомнения. В любом случае, окончательное решение о помиловании я принял только в момент твоего раскаяния.              Выходит, не излей Реза тогда душу — продолжал бы ходить по коридорам с ощущением наточенного лезвия у горла и грубых верёвок на запястьях… С другой стороны, стала ясна причина, по которой Яздан был столь охочим до общества осуждённого: он разглядывал, примерялся, прощупывал для себя возможности. Реза знал, что столь пристальное внимание не могло быть искренней заинтересованностью в его личности, но всё равно было несколько горько осознавать, что в нём опять видят только инструмент, пригодный для решения проблем, внезапно обрушившихся на неподготовленные плечи.       — Благодарю за оказанное мне доверие, — вежливым тоном произнёс Реза. Больше причин для нахождения здесь Яздана не было. — Полагаю, на сегодня можно закончить…       Яздан, обрадованный услышанным, бодро подхватил почти просохшую одежду и наскоро и небрежно подвязал полы кафтана цветастыми поясами.       — В таком случае, — заключил он, усаживаясь на широкий подоконник, — найди меня завтра, как только с переводом будет покончено. — И перемахнул наружу, теряясь в ветвях. Зашипел, когда с мокрых листьев залилось за воротник.       Так понял Реза.