Жди меня, я вернусь

— П-прости меня… по… п-пожалуйст-та, прости… Джисон повторял и повторял эти слова тихим срывающимся голосом, как помешанный, продолжая раздирать джинсы на коленях о сырой асфальт. Трясущимися руками он достал из внутреннего кармана телефон и, стирая с экрана капли, набрал номер Минхо. — Ответь, ну же! За спиной раздалась мелодия звонка. Оборачиваясь, Джисон успел лишь мельком увидеть, как в темноте сверкнули серебристые огоньки. В следующее мгновение его до боли крепко схватили за плечи и подняли на ноги. Сквозь стену дождя он отчетливо видел одно — те самые черты лица, застывшие в нечитаемом выражении. — Минхо? — выговорил он сипло и осекся, когда столкнулся с его взглядом, который, по ощущениям, был чуть хуже, чем удар под дых. Тот молча покачал головой и, сбросив звонок, притянул Джисона к себе. Сколько продлился этот поцелуй, он не знал, но точно долго. Когда Минхо отстранился, возвращая замершего, как статуя, Хана в реальность, его промокшие насквозь волосы прилипли ко лбу. — Прости меня, — всхлипнул младший, не отрываясь от родных глаз в каких-то паре сантиметров от него, горевших чем-то совсем незнакомым. Ледяные капли хлестали по щекам. — Я… прости… Хранитель неприятно сжал пальцами волосы на его затылке. — Замолчи, — рыкнул он. — Не смей произносить это слово. Хан и не смог бы — Минхо снова поцеловал его, оставляя на губах пьянящее тепло. Осторожно он опустил холодные ладони на шею хранителя, и тот сразу же прижал его к себе так, что он и забыл, как сильно замерз. Что сейчас происходило между ними, Хан не представлял. Просто чувствовал, как от прикосновений Минхо расслабляются тиски вокруг ребер, больно вдавленные в кожу. Эти касания, порой слишком резкие, слишком сильные, сквозили злостью, но для него они уже давно означали одно — безопасность. Руки этого человека по локоть в крови, он способен на такое, что Джисону и в кошмарах не снилось, и разум робко шептал «беги», но его голос тонул в неистовом биении сердца каждый раз, когда хранитель был рядом. Может, Минхо и чудовище, но Хан любит его до боли в груди, до дрожи в коленках, до белого шума в голове. Может, его руки и правда в крови, но Хан доверяет им больше всего на свете. Теперь отстранился он сам — перевести дыхание. Он коснулся щеки хранителя, и тот слегка наклонил голову, подаваясь навстречу ладони. В светлых глазах по-прежнему сверкала сталь. Очередной порыв ветра хлестнул по лицу, а вслед за ним по скверу волной прокатился шелест деревьев. Джисон поежился от внезапно вернувшегося холода — судя по тому, как мрачно хранитель нахмурился, от него это не ускользнуло. — Чертов идиот, — его голос был похож на далекие раскаты грома. — Вконец умом тронулся, да?! Так хотелось сдохнуть под колесами? — вразрез со словами он накрыл ледяную ладонь Хана, лежавшую на его щеке, своей. Только тогда Джисон заметил, как мелко дрожат его руки. Это не злость. Это страх. Минхо, должно быть, переживал за него, когда тот несся по улице ночью под проливным дождем, не обращая внимания на сигналы светофоров и машины на дорогах… да, наверное, он все-таки волновался. Об этом я не подумал. — Пр… — хранитель недвусмысленно изогнул брови, и парень запнулся, — я искал тебя. Снова этот тяжелый взгляд. — Знаешь, Джисон… — Хани. Минхо вздрогнул. — Ты всегда звал меня Хани, — повторил младший, — Зови меня так. Пожалуйста, — второй рукой он зачем-то вцепился в рукав его шерстяного пальто. — Хани, — хранитель слегка сжал пальцами кисть Джисона и помолчал немного, будто вновь привыкая к этому звуку, вновь пробуя его на языке. — Если хочешь попросить прощения за то, что чуть не убился — ради бога. — Нет. Не за это. — Тогда не вздумай. Подушечки пальцев Минхо поглаживали кожу на задней стороне его шеи. Это было почти незаметно, но с каждым крохотным движением дышать становилось все легче. — Даже не заикайся о какой-то там вине, ясно? — Джисон открыл было рот, чтобы ответить, но тот накрыл его рот ладонью. — Я спрашиваю, ясно? — только после быстрого кивка младшего он отпустил его. — Хорошо, — согласился Хан после недолгих раздумий. — Если мне запрещено извиняться, то поступим иначе. Пойдем, — он схватил хранителя за руку и решительно зашагал вглубь сквера, ведя его за собой. — Зачем? — не понял тот. Вопрос остался без внимания. Проходя мимо каждой скамейки — кроссовки ритмично хлюпали по рыхлой земле — Джисон напряженно вглядывался влево, туда, где за кронами деревьев виднелось величавое здание университета. Ветер стальными прутьями протягивался по щекам, и сердце колотилось так тревожно, но он был твердо уверен: он это сделает. Он должен. — Позволь спросить, что ты делаешь? — процедил Минхо сквозь зубы, все еще покорно следуя за младшим. — Не позволю. Дойдя до шестой скамьи, он еще раз внимательно всмотрелся в здание через дорогу. Кажется, нашел. Едва их с хранителем взгляды пересеклись, он понял: точно нашел. — Хани… — глухо позвал его Минхо. — Что это? — Ты ведь отсюда наблюдал все это время, да? — Джисон взял его ладони в свои: скорее не чтобы удержать его, а чтобы тот точно знал: его Хани здесь. Рядом. Уставившись куда-то под ноги, хранитель покачал головой. Он вдруг вцепился в кисти парня, как в спасательный круг. — Минхо, — тот осторожно высвободил одну руку из мертвой хватки и дотронулся до его бледной щеки кончиками пальцев. Под ледяными каплями, стекавшими по его лицу, пульсировало живое тепло. — Я же прав. Это то самое место. — Прошу, нет, — хранитель, зажмурившись, снова замотал головой, словно пытался мыслями сбежать отсюда подальше, туда, где никто не пытался вытащить его самые темные воспоминания на поверхность. — Не надо. — Нет, надо, — Хан бережно провел по его щеке, убирая за ухо выбившуюся прядь волос — тот замер от прикосновения. — Сейчас — надо. От ужаса, застывшего в серебристых глазах, по спине пробежал холодок. Всю недолгую дорогу до этого места Хану было неспокойно: он не представлял — вернее, наоборот, представлял, как повлияет на хранителя встреча с прошлым. Оказалось, на самом деле он боялся не боли Минхо. Он боялся не справиться с ней. Прямо сейчас он больше всего на свете боялся, что его любимый человек рассыпется насовсем, так, что собрать уже не получится, а Джисон по-скотски шарахнет по осколкам молотком. Точно ли он готов сделать то, что хотел? Он уже не был в этом уверен. Но если не попробовать, будет только хуже, а он просто не имеет права пустить все на самотек, если дело касается Минхо. — Хани, — вновь позвал его старший не своим голосом, напряженно вглядываясь в его лицо, как жертва, ищущая пощады во взоре палача. Он так же смотрел на Зена. — Хани, ты не понимаешь… Пришлось сильно прикусить внутреннюю сторону щеки. Просто чтобы не завыть от горечи, которая ядовитым осадком осела на языке — даже тошнотворный металлический привкус крови был бы лучше. — Посмотри налево. Бледные губы хранителя сжались в нитку. Все в нем, от взора до поверхностного дыхания, беззвучно молило о пощаде. — Пожалуйста, — с нажимом повторил Джисон, сжав пальцами его руку, — Минхо, взгляни налево. Только не паниковать. Тот не сразу, но послушался. Не сразу осмелился открыть глаза, но открыл. Момент, когда Минхо разобрал в небе очертания университета Ёнсе, Джисон уловил сразу — по поблекшему взгляду. Джисону даже представить было страшно, сколько боли разъедало этого человека изнутри все это время. Но не так страшно, как позволить ему похоронить в душе еще столько же. Собрав смелость в кулак, Джисон изобразил ровный голос: — Это здесь ты смотрел на мою церемонию поступления, — негромко сказал он хранителю, зависшему, как в трансе. — Помнишь? Мы договорились, что ты придешь. И ты сдержал обещание. Каково тебе было? Помнишь, кем ты себя чувствовал? Лишним. Брошенным позади. Это было ужасно, да? Я весело болтал с кем-то другим, а ты едва собирал себя по кусочкам, и никто не пришел спасти тебя. В застывшем лице старшего совсем ничего не менялось, словно ему было все равно. Но Хан даже не думал на это вестись: рука, железной хваткой вцепившаяся в его ладонь, мелко-мелко дрожала. Ветер усиливался. Сглотнув, парень продолжил: — Ты видел, как я встречался с другими. Как я выглядел счастливым. Тебя разрывало от обиды, да ведь? Ты пронес нашу любовь сквозь года, оберегал ее, хотя отчаянно этого не хотел, а я забыл обо всем. Словно между нами ничего и не было. Словно это все пыль, а ты остался совсем один с дырой в душе. Она болела, саднила, ты все звал на помощь, но никто не пришел спасти тебя. Челюсть Минхо напряглась — это было видно даже сквозь ливень. Джисон с трудом поборол порыв обнять его прямо сейчас и, собравшись с силами, продолжил: — Сколько еще раз ты вот так наблюдал за мной? Сколько раз ранил себя осколками нашей истории? Люди просто так не просят их убить, правда? — голос то и дело предавал его, срываясь на хриплый шепот. — Но я знаю, что на самом деле ты погиб еще здесь, в парке. В тот самый день, когда они заставили тебя расстаться со мной. Ты продолжал дышать, как живой, но на самом деле твоя — по-настоящему твоя — жизнь оборвалась гораздо раньше. Тебе было страшно, а еще чудовищно больно, — вдруг в грудной клетке сильно закололо, и парень дернулся, хватаясь за сердце. Он быстро и часто задышал в попытках быстро унять резь. Хранитель до онемения крепко держал его руку. Обрамленный подрагивающими ресницами, стеклянный взгляд завис в одной точке. Он на пределе. — Ты… — глухо произнес Хан и замолк на секунду, чтобы привести голос в порядок, — ты чувствовал себя предателем и преданным одновременно. Неуместным, нежеланным, ненужным. Но больше всего тебя сбивала с ног несправедливость. Из-за них, из-за кучки взрослых, ратерявших свою человечность, тебе пришлось делать выбор между жизнью и собой. Этого всего не должно было произойти, Минхо. Ты должен был прийти на мою церемонию поступления, как важный гость, быть рядом со мной, как мой самый любимый человек, а потом поздравить меня лично, а не прячась в сквере через дорогу. Это с тобой я должен был провести эти годы. Но они разрушили твою жизнь. Они превратили твое существование в ад на земле, — он сделал медленный вдох и выдох, унимая нервы. — Минхо, любимый, взгляни на меня. Джисон прекрасно знал, что хранитель не отреагирует, и поэтому аккуратно повернул его лицо к себе. Черт возьми… Усилием воли он удержал себя на месте. Это был не тот Минхо, которого он видел каждый божий день. Этому Минхо восемнадцать, и он вот-вот потеряет всё. В его взгляде еще теплится крохотный огонек, но еще немного, всего один щелчок взведенного курка, одно тихое «ненавижу», которое навсегда врежется в память — и он погаснет. — Послушай, — Хан опустил свободную руку ему на плечо, закрытое колючим пальто, и провел ею до шеи. Пальцы отчетливо ощущали, как его пульс отстукивал равномерный ритм. — То, что с тобой произошло, сломало тебя. Не могло не сломать. Но ты должен знать одно: здесь нет ни капли твоей вины — ни капли, слышишь? Совсем. Ты не виноват в том, что подростком хотел быть рядом с тем, кого любишь, — в горле пересохло: хранитель смотрел так, будто с него живьем сдирали кожу. — Ты не виноват в том, что хотел защитить меня. Ты не виноват в том, что в конце концов они победили. Я… — он уже не пытался скрывать нелепую дрожь в голосе: все равно не получалось, — если мне запрещено просить прощения, скажу иначе: мне ужасно жаль, что я узнал обо всем только сейчас. Что я так долго ненавидел тебя и делал только хуже, когда на самом деле должен был помочь. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь исправить все то, что натворил, но я буду рядом, что бы ни случилось. Я люблю тебя, понял? И не разлюблю ни за что на свете. Это не обсуждается. Точка. Он сделал еще пару вдохов, собирая в кучу хаотичные обрывки мыслей, а затем шагнул к хранителю вплотную и поцеловал, совсем робко, как школьник. Обхватывая шею Минхо руками, он про себя молился, чтобы тот не оттолкнул его, и хранитель не отталкивал — он вообще не шевелился. Застыл на месте. Джисон упорно собирал капельки слабого тепла на его губах, чувствуя, как в горле ком встает от отчаяния; сильнее, чем нужно было, сжимал пальцами волосы на его затылке, а полуприкрытые глаза щипало от подступавших слез. Ни-че-го. Никакой реакции. Нелепый всхлип. Руки, блуждавшие по шее старшего, вернулись туда, где им место — в карманы пуховика. Его дрожащие губы прекратили искать призрачный ответ на чужих. Все, его там нет. Доигрался. Хан открыл помутневшие глаза, но лишь на мгновение — он только успел увидеть, как сверкнуло пламя во взгляде напротив, и тут же разум снесло резким напором. Сознание захватило две вещи: первое — Минхо прижимал его к себе, так, что шерстяная ткань пальто щекотала кожу даже сквозь сырую толстовку; второе — Минхо просто впился в его губы. Это было безжалостно, даже больно, но Джисон покорно приоткрыл рот навстречу поцелую, позволив себе раствориться в этом ощущении без остатка. Только снова опустил ладони на шею хранителя — они порядком замерзли под ледяным дождем, но тот и не дернулся. Просто позволил ему согреться, пока сам не давал сделать и вдоха между настойчивыми поцелуями. Теперь не осталось никаких сомнений: в этом человеке кипит жизнь. Он, черт возьми, живой. У него еще ребенком несправедливо отобрали жизнь, но теперь он наконец вернул ее себе. Целиком и полностью. Пара слезинок, которые Хан так усердно сдерживал, сорвались с ресниц и прочертили две влажные дорожки на щеках. И сразу же Минхо вытер их пальцами, будто никаких слез и не было. Только одно изменилось: он притормозил, сбавил напор, позволяя Джисону ответить на поцелуй. Его руки переместились на затылок младшего, пальцы перебирали мокрые волосы. Словно ему самому нужно было удостовериться в том, что он жив, а теперь стало достаточно просто дарить Хану свою нежность — привычную, но нужную, как воздух. Хану стало очень спокойно. Наконец-то произошло то, что должно было произойти. Он столько раз сворачивал не туда, но наконец вернулся на правильную дорожку. Было ли это просто влияние связи — мол, Джисон, как зависимый, получил наркотик, и ломка вмиг прошла? Он не знал и, по-честному, совсем не хотел знать. Этот момент принадлежал им и только им — не каждому по отдельности, а им как единому целому, двум израненным душам, переплетенным в одном узоре. Парень уже готов был отстраниться от Минхо, чтобы сделать короткий глоток воздуха, как тот сделал это первым. В свете уличного фонаря его глаза блеснули цветом горького шоколада. Дернувшись, Хан обхватил лицо старшего руками и неверяще уставился на него. Не показалось. От ледяных отблесков не осталось и следа — это был тот самый цвет, который когда-то врезался Джисону в память. Тот самый, что так понравился ему в Юнми. Он не нашелся, что сказать. Просто указал пальцем на свои глаза. — Знаю, — спокойно ответил хранитель. — Что это? Как будто не очевидно. Минхо пожал плечом: — Возвращаюсь к себе настоящему. У настоящего Минхо было бьющееся сердце, карие глаза и Джисон, правда же? У Хана перехватило дыхание на миг: старший по-настоящему улыбнулся — впервые за долгое время. Немного неловко, но точно искренне. Джисон глядел на него зачарованно, чувствуя подушечками пальцев, как шрамы на лице хранителя чуть изогнулись от улыбки. Она заставляла померкнуть даже мрачное осознание: каждое такое изменение в Минхо — это шаг к пропасти. — Смотри, — Минхо кивнул куда-то в воздух, — дождь закончился. И правда. Только после слов хранителя на коже, онемевшей под ледяным ливнем, невесомо осело то самое тепло, такое же нежное, как он сам. Джисон лишь рассеянно кивнул. А старший это видел, и радостные искорки с его лица не исчезали: — Пора домой, Хани, — мягко произнес он, беря его за руку. — Котик тебя заждался. Чем дольше Джисон видел, как сверкал от счастья хранитель, тем сильнее он хотел к этому счастью прикоснуться и тем больнее свербило в душе. Почему? Ответ знали они оба. Знали прекрасно, просто не хотели портить момент неприятной реальностью. Отгоняя неприятные мысли, Хан шутливо склонил голову набок: — Который из? — Оба.       Оказалось, хранитель бросил машину совсем недалеко от сквера. Он специально приехал сюда за Джисоном — не потому, что сюда его привели покрытые пылью воспоминания, как раньше, а за ним. На закономерный вопрос — «как ты узнал?!» — он ответил оскорбленной гримасой: — Ты все еще не запомнил, кто я такой? Незаметно для себя они ускоряли шаг тем больше, чем ближе был автомобиль. По пути они то и дело наступали в лужи, забрызгивая одежду, но обоим было чуть более, чем плевать. — Помню-помню, — Хан беззлобно закатил глаза и едва не запнулся о какой-то камень, — всеведущий хранитель. Ты, конечно, видел, что я делаю, куда я иду и что творится в моей голове. — Полный хаос, — кивнул Минхо, разблокировав двери авто. Младший хотел было обойти его и занять переднее пассажирское сиденье, но тот не отпускал его руку. В ответ на недоуменный взгляд он открыл заднюю дверь и изобразил приглашающий жест. Джисон ничего не понял, но в машину сел. Может, в этот раз он снова выглядел подозрительно грязным и потрепанным, прямо как в день, когда он убил Сон Юнмина? Минхо просто не хотел вызывать вопросы у полиции? Закрыв дверь, хранитель занял место за рулем, и приятный аромат сандала смешался с запахом прохлады и дождя. Все это время Джисон не замечал, но он жутко замерз — теперь, когда он наконец-то уселся на одном месте, его мелко потряхивало. Поэтому он пристально наблюдал за Минхо и за тем, как он заводит авто: с одной стороны, ждал, пока тот включит обогреватель, с другой — просто завис от того, насколько же, черт возьми, органично он выглядел за рулем дорогой тачки. Он — олицетворение трех «с»: собранность, спокойствие, сексуальность. Боже, о чем я только думаю… — Я все слышу, — отметил хранитель, приглушив радио. Не успел Хан смущенно покраснеть, как по лицу скользнул теплый воздух — печку все-таки включили. Вместо того, чтобы пристегнуть ремень и тронуться, Минхо зачем-то вышел из машины. А потом зачем-то сел рядом с младшим. — Не повторишь это вслух? — от этого голоса у Джисона сердце пропустило удар; не успел он открыть рот, как его припечатали спиной к сиденью. Дыхание перехватило, но оно было и не нужно — его личным кислородом стал Минхо. Переплетенные в замок пальцы со стуком прижались к запотевшему окну. Обогреватель наверняка работал без перебоев, но Хану стало откровенно жарко явно не поэтому. С каждым прикосновением хранителя, с каждым движением языка по его деснам, с каждой линией, которую его руки нагло проводили по торсу Джисона, температура в салоне взлетала еще на пару градусов. Лацканы пальто щекотали кожу на шее. Горячие, раскаленные ладони оставляли ожоги на ребрах. Все ощущения для Хана слились в один большой туман, а сердце грохотало где-то у горла. Сквозь плотную дымку он почувствовал, как с него стягивают куртку, а затем и худи. А затем… В воздухе растворился приглушенный стон. То ли он перестал отличать бред от яви, то ли Минхо покрывал его шею и плечи цепочкой мягких, но вкрадчивых поцелуев. Не отрываясь, хранитель обнял его за поясницу и помог подняться. Каждый квадратный сантиметр кожи, на который попадало его равномерное дыхание, покрывался мурашками. Еле заставляя себя не закрывать глаза, не растворяться в его прикосновениях без остатка, Джисон за плечи чуть отклонил его от себя и оставил долгий поцелуй на впадинке между шеей и уголком челюсти. Его тело откликнулось мгновенно. Младший, сдерживая довольную улыбку, опускал поцелуи ниже, к сгибу с плечом, мягко проводя пальцами по участку, которого мгновение назад касались его губы. Минхо явно пытался держаться, но раз за разом послушно отклонял голову вправо, подставляя шею. — Хани… — тихо выдохнул он, и по спине младшего прошла волна мурашек. Он и не знал, что мечтал целую вечность слушать один и тот же голос. Вдруг Минхо зачем-то потянулся в сторону багажника, и в следующую секунду на плечи Джисона опустилась теплая плюшевая ткань. Нахмурившись, тот отстранился и оглядел себя. В слабом свете эта ткань больше всего походила на белый плед. — Теперь не мерзнешь? — спросил хранитель чисто риторически, посильнее укутывая младшего в мягкое покрывало. А взгляд все еще мутный. В ответ на немой вопрос на лице Джисона он коснулся губами его скулы: — Прости, птенчик. Я перешел черту. — Какую чер… — Хан запнулся на полуслове от собственного смешка. — Ты устроил все это, просто чтобы стащить с меня мокрую одежду? — И закутать в сухой плед, — Минхо изобразил невинную улыбку. — Но мне понравилось. Джисон возмущенно уставился на него, стараясь не обращать внимание на слабое покалывание в местах, где хранитель оставлял поцелуи. — Я бы все равно не простудился, — он закусил внутреннюю сторону щеки. — А вот так делать очень жестоко. Так что иди к черту. Мгновения хватило, чтобы Хан осознал, что только что ляпнул. — То есть… то есть нет, никуда не иди, даже не думай, — торопливо поправился он. — Не надо уходить. Оставайся со мной. Пожалуйста, — последние слова утонули в лацканах пальто, куда Джисон уткнулся лицом, крепко обнимая хранителя, как будто пытаясь удержать на месте. — Прости. Прости меня. Тот замер. — Джисон, все нормально. Я не ухожу никуда, — он зарылся пальцами в волосах младшего. — И я буду счастлив погулять с тобой под дождем, если… когда будет чуть теплее. Но сейчас я хочу добраться до дома и обниматься с тобой всю оставшуюся ночь, а для этого мне нужно на переднее сиденье. Отпустишь? Услышав улыбку в его голосе, Хан кивнул, вдохнув еще немного сандалового парфюма в свои легкие, и отстранился. — Ты тоже перелезай вперед, — добавил Минхо, закрывая за собой пассажирскую дверь. *** Пожалуй, квартира хранителя была единственным местом на всей планете, где черный символизировал уют и покой. А может, дело было в густом аромате вареного кофе, который защекотал нос Джисона, едва тот вышел из ванной комнаты, потирая полотенцем волосы. У ног сразу же очутился Мистер — он прибежал со счастливым кличем, когда теперь уже оба его хозяина вернулись домой. Кот следовал за ним по пятам до самой кухни, откуда и тянулся лениво кофейный запах, и удобно расположился на одном из стульев рядом с Минхо, пока тот стоял у плиты с туркой в руке. Кухня освещалась лишь парой ламп над плитой и огоньками из конфорки, и причудливые тени плясали на свободной белой футболке хранителя — удивительно, что не черной. Джисон завис. Вернее, нет, он залип. Старший не замечал его, и наблюдать за его сосредоточенным лицом, за плавными, лишенными всякой суеты движениями было как подглядывать за кем-то в замочную скважину. Почему-то Джисон находил чертовски привлекательным то, как грудь Минхо медленно поднималась и опускалась на каждый вдох и выдох. Хотя почему это «почему-то»? Влюбился по уши, вот и все. Он боролся с желанием подойти к Минхо и просто прикоснуться к нему, как к роскошной статуе. Но наблюдать незамеченным было гораздо интереснее — когда еще Хан увидит, как хранитель вот так непринужденно проводит пальцами по своим мокрым волосам? Когда еще он услышит, как Минхо напевает себе под нос незнакомую ему мелодию? Его бархатный голос был едва различим в монотонном шуме кухонной техники, но от него становилось спокойно и уютно, как от пухового одеяла, накинутого на плечи. Стараясь ступать как можно тише, Джисон приблизился к старшему со спины и обнял. Тот вздрогнул, едва не выронив турку: — Вот поэтому, птенчик, тебе нужен хранитель, — выдохнул он. — Почему? — невинно переспросил Хан, кладя подбородок на его плечо. — А ты сообрази. — М-м… — младший нарочито изобразил задумчивость, — ума не приложу. Дело явно не в том, что я тебя напугал и ты мог пролить на нас обоих кипящий кофе, да? — он нащупал место, где билось живое сердце Минхо, и прислушался к ровному ритмичному звуку. Хранитель накрыл его ладонь своей. — Чистая правда, — шутливо согласился он, выключая газ, а затем, сняв турку с плиты, шагнул чуть в сторону, туда, где на столешнице стояли две черных широких чашки, чтобы разлить по ним свежий кофе. Джисон неуклюже перешагивал следом за ним, следя за каждым движением. Терпковатый аромат ударил по обонянию, когда кипящий напиток полился в чашку. Наконец, чуть сжав руку Хана, лежащую на его груди, Минхо сказал негромко: — Сегодня очень красивое небо. Не хочешь посмотреть на него под чашку кофе? Тот послушно выпустил его из объятий, скользнув руками по туловищу. Пальцы замерли, нащупав под тонкой тканью футболки что-то шероховатое. Стоп. Это бинты. На плече, на грудной клетке, на животе Минхо — половина его туловища была замотана. Все еще. Или снова? — Джисон? — хранитель взглянул на него вопросительно. — Да… — тот рассеянно сглотнул, — да, конечно. Пойдем, — отстранившись от старшего, он взял одну из двух кружек и последовал за ним. А на кончиках пальцев все еще чувствовались поверхность этой чертовой повязки. В просторной гостиной за тяжелыми шторами был скрыт выход на лоджию, откуда из-за панорамного остекления открывался завораживающий вид на город — это если посмотреть вниз; стоило чуть поднять голову, взор цеплялся за тысячи звезд, ярких и не очень, сверкавших на совершенно чистом небе. Обычно из города ничего не разглядеть, но сегодняшний день, видимо, был исключением. — А я говорил, — отметил Минхо, увидев, как Джисон завис. — Садись уже. На пушистом круглом ковре стояли два небольших кресла и такой же небольшой столик — ровно достаточного размера, чтобы вместить две кружки. Расположившись в креслах, с минуту оба сидели молча — просто наблюдали вид из окна, каждый наедине со своими мыслями. Странную тишину нарушал только стук чашек о стеклянный стол. Джисон то и дело косился на хранителя, на его перемотанное под одеждой тело, пока в конце концов не поймал его взгляд на себе. — Как идет расследование? — выпалил он, вытирая вспотевшие ладони о штаны. Хранитель пожал плечами: — Штатно. Меня они допросить не могут, а в остальном информации немного — только чей-то донос, — он поднес кружку ко рту, но рука дрогнула, и пара капель попала на футболку. — Черт… в общем, пока тупик. Когда-нибудь — имею в виду, если ты так решишь — когда-нибудь, лет через шестьдесят, ты тоже пойдешь в службу, и тогда они прочитают твою память и узнают правду. Пальцы сжались на тканевых подлокотниках. — Но тебе уже будет все равно? — произнёс Хан сквозь ком в горле. — Но мне уже будет все равно, — согласился старший и развернулся к нему всем телом, подперев голову рукой. — Тревожных разговоров у нас будет еще много. Ты правда хочешь потратить на них такой кофе и такую ночь? «Такую ночь». Джисон поперхнулся воздухом: — «Такую ночь»? — переспросил он, чувствуя, как щеки вспыхнули огнём. А от темного взгляда, проскользившего по нему сверху вниз и обратно и остановившемуся на шокированных глазах, он и вовсе вжался в спинку кресла. Хранитель заинтересованно склонил голову набок: — То есть часть про кофе ты проигнорировал? — Нет, совсем нет, — поспешно ответил Хан, запинаясь, — я слышал, просто… просто… От тихого смеха Минхо он осекся, так и не придумав, что он «просто». — Ладно-ладно, — хранитель явно наслаждался его замешательством, — расслабься. Мне твой вариант нравится даже больше, но я уже пообещал остаток ночи обниматься с тобой. А обещания надо выполнять. Хорошо, что из освещения на балконе были только отблески уличных огоньков. Так Минхо хотя бы не видел, какими ярко-алыми были щеки Джисона, когда тот поднимался с кресла. Плохо, что здесь было совсем тихо. Минхо наверняка слышал, как у того сердце из груди выпрыгивало, когда он неуклюже усаживался на его колени и зачем-то оставлял короткий поцелуй на его виске. Нет, хранитель точно это слышал, еще и, как назло, притянул его к себе поближе за бедра. — Пей кофе, пока не остыл, — он сцепил их свободные руки в замок, поглаживая ладонь Джисона большим пальцем. — Помнишь, я раньше все время болтал про звезды? Я не сильно надоедал тебе этим? — С ума сошел? Ты… — младший пораженно уставился на него, но опешил, встретив нежный и, боже, любящий взгляд карих глаз. — Никогда. Я смотрел на созвездия и вспоминал тебя. Каждый раз. В этом взгляде происходили какие-то едва уловимые изменения, словно с каждым теплым, искренним словом, которое должно было быть сказано еще давным-давно, что-то глубоко в душе хранителя оттаивало. Или рвалось на куски. — Послушаешь еще немного? — на самом красивом в мире лице снова появилась улыбка. Получив моментальный кивок и горящие глаза в ответ, Минхо обнял младшего покрепче и продолжил. — Не знаю, слышал ли ты о таком, но есть одна… легенда, что ли. Она гласит, что после смерти люди никуда не уходят. Они просто превращаются в звезды и дарят свое сияние тем, кто еще не покинул этот мир. Чтобы их жизнь стала чуть лучше. — Кто тебе такое сказал? — Зен. Когда я был маленьким. В памяти замелькали бордовые полосы на спине Минхо, расцветавшие от ударов плетью. Каково это — считать человека своим другом, а потом раз за разом залечивать раны, им оставленные? В груди жалобно закололо. — Минхо… — Как думаешь, — тут же перебил его старший, как будто специально, чтобы обрубить эту тему на корню, — чьи души сложились в созвездие Лебедя? Джисон, сглотнув ком в горле, взглянул на небо, туда, где девять далеких огоньков рисовали ломаную форму летящей птицы. — Наверное, это были прекрасные люди, — ответил он. — Если бы ты не пошел в службу, — ладонь скользнула по спине хранителя и остановилась на его плече, закрытом слоями бинта, — то стал бы следующей звездочкой на его крыле. И освещал бы чью-нибудь самую темную ночь. Минхо в ответ легко поцеловал его шею, мигом покрывшуюся мурашками. — Тогда, — его теплое дыхание окатило кожу, — я бы ждал, когда через много лет ты засияешь на втором крыле. Кстати, на каком? Я бы выбрал правое, но могу уступить, если пожелаешь. — Я бы хотел быть с тобой на одном крыле. Мы бы были поближе друг к другу. Прикусив внутреннюю сторону щеки, Хан на секунду опустил веки, чтобы слезы, опять так не вовремя защекотавшие уголки глаз, не посмели сорваться вниз. А когда обернулся, вздрогнул — Минхо смотрел не на небо, а на него. Он все это время смотрел только на меня. В еще недавно искрившемся от мимолетной радости лице застыла тягучая печаль. Глубокая, едва уловимая, но для Джисона настолько очевидная, что в груди больно закололо, стоило окунуться в эту печаль лишь на миг. Опираясь на подлокотник, Джисон сполз чуть ниже, чтобы уткнуться носом в шею хранителя. Вот так напрямую видеть, как с ним прощались одним взглядом, оказалось невыносимо. Насколько Джисон ненавидел даже думать на эту тему, настолько она напоминала о себе все чаще. Он пытался все время отгонять тяжелые мысли подальше, как каких-то назойливых мух, но они возвращались, становясь все тяжелее. Он пытался отгородиться от болезненной реальности, но в глубине души прекрасно понимал, что бегал по кругу. Это неизбежность, и пытаться одолеть ее — только силы и время впустую тратить. Просто неизбежность у каждого своя. Нужно лишь принять ее. — Минхо, — прошептал Джисон. — Да? — Я вспомнил кое-что. У Соен ведь сестра в больнице, я, наверное, завтра навещу её. Просто Соен просила не оставлять ее одну, и я подумал… может, ты сочтешь, что это глупо… — Мы навестим, — хранитель поправил прядь его волос, упавшую на лицо. — И это не глупо ни капли. Просто скажи завтра, куда ехать, ладно? От легкой вибрации, раздававшейся в его шее на каждое слово, становилось щекотно и по-особенному спокойно — насколько вообще могло быть спокойно сейчас, в самые беспокойные времена. — Тебе так нравится больничная атмосфера? — в шутку поинтересовался он. — Чудо, — боковым зрением Джисон заметил, как тот снова тепло улыбнулся, — мне нравишься ты. И у меня не так много времени в запасе, чтобы редкие беспечные минуты проводить без тебя. Минхо взял со стола одну из кружек и, отпив немного, поморщился: — Остыл все-таки. Кстати, птенчик, ты какой кофе обычно пьешь? Мне казалось, какой-нибудь крепкий. Беззлобный смешок сам собой слетел с уст. — Всегда по-разному, — ответил Хан. — Любимый — тот, что готовишь ты. — У-у, как слащаво, — протянул хранитель, кладя руку на его голову и запуская пальцы в волосы. Запрещенный прием. — Из какого сериала фраза? И снова мурашки. Кажется, его тело реагировало так не на прикосновения и не на слова, а просто на Минхо. На него самого. Его было достаточно, чтобы Джисон неумолимо таял, как зефирка на костре. — Чистый экспромт, — младший опустил веки, сосредотачиваясь на ощущениях. Этой ночью небо было таким красивым, что не вглядываться в него часами было бы преступлением. Но самые завораживающие пейзажи меркнут, если гнетущие мысли не дают посмотреть на них так, как они того заслуживают. Случай Джисона был именно таким, но, честно говоря, на все эти звезды он забил. В этот самый момент он пытался запомнить, высечь в голове тонким лезвием каждое мгновение, проведенное с Минхо, запомнить его размеренное сердцебиение, его ровное дыхание, его парфюм с сандалом. И хранитель не мешал. Он просто гладил его по голове и болтал про все подряд, позволяя запечатлеть в памяти еще и свой голос. А когда ответы Хана стали все меньше напоминать человеческую речь и все больше — сонное мычание, хранитель сказал что-то милое — младший не помнил, что именно, — и, приобняв его, довел до кровати. Точнее, довел — громко сказано. Джисон припоминал, что тот почти отнес его в постель и бережно уложил, укрыв тяжелым одеялом. А потом и сам лег рядом, почти в обнимку — младший хорошо запомнил этот изучающий, внимательный, но такой нежный взгляд, что хотелось быть к нему так близко, насколько вообще возможно, и еще чуть ближе. Наверное, поэтому Хан и стянул с себя сквозь сон толстовку, неуклюже ворочаясь под одеялом, а потом подполз к хранителю и прижался к нему голым торсом. Поэтому по всему телу разряд тока прошел, когда горячие руки Минхо легли на его спину, обнимая в ответ. Поэтому последним, что сказал Джисон перед тем, как провалиться в сон, было тихое «я люблю тебя». *** Со скрипом распахнулась тяжелая дверь, и безжизненный холодный холл на мгновение наполнился искрящимся ароматом солнца и цветов. Лишь на мгновение — дверь захлопнется за ним, и эти пылинки жизни задохнутся в толще ледяного бетона. Он изо всех сил старался не слушать слабый голос, шептавший одни и те же слова. Голос, убивавший его изнутри с каждой секундой, подобно изощренному яду, который он сам пил взахлеб, а теперь сполна расплачивался за это. — Готов? — второй шел за ним очень неохотно. — Да. Готов. Только не слушать этот голос. Только не слушать. Не поддаваться. — Не страшно? — А у меня есть варианты? — мрачно усмехнулся он. — Слушай… может, еще раз подумаешь? Ты точно поступаешь правильно? Не для кого-то другого, а для себя. Подумай хорошо. Пожалуйста. Он раздраженно замотал головой: — Я тысячу раз думал, и я, черт побери, знаю, что все делаю правильно во всех смыслах этого слова. У нас нет времени. — Но… — Никаких «но». Ствол с собой? Тот вздохнул. — Да. — Ну так хватит тянуть кота за яйца. Он правда все делает правильно. *** С утра пораньше Джисон уже шагал вслед за врачом по белоснежному коридору на шестом этаже больницы, слегка морщась от протяжного эха, разлетавшегося по стенам от шагов трех человек. Трех — потому что прямо за ним, как телохранитель, шел Минхо. На самом деле его походка была тихой («Как настоящий кот, «— подумал Хан), просто здесь, в пластиковой тишине, все чувства обострялись до предела. Само собой, в приемной никто знать не знал, зачем в детский онкологический центр приперлись двое мужчин, один из которых еще и с подозрительными шрамами на лице, и принялись спрашивать, где находится Чон Юджин. Даже полицию чуть не вызвали. И правда, а чего они ожидали? Педофилы, извращенцы, ненормальные — как только их не окрестили, и крестили бы и дальше, если бы Джисон не додумался кое до чего. «Созвонитесь с ее матерью, ” — резко перебил он возмущенных администраторов. — «И скажите ей, что пришел Хан Джисон. По просьбе ее покойной дочери.» На последних словах сердце болезненно сжалось. Принять это он все еще не мог, или не хотел, но сейчас распускать сопли было не совсем к месту. Сотрудники замерли. Кто-то переспросил несмело: «Покойной?». Другие замолкли, как пришибленные. Молодой парень, смелее всех выкрикивавший оскорбления, первым не выдержал напряженной паузы и набрал номер на стационарном телефоне. Разговор длился от силы секунд тридцать, из которых двадцать он повторял приглушенно «соболезную», хмуря брови для пущей убедительности. Как только трубка стационарного телефона со щелчком опустилась на место, парень, вытирая лоб рукавом рубашки, вышел из-за стойки и отправился к другому концу холла, жестом приглашая обоих идти за собой. «Приносим свои глубочайшие соболезнования, ” — пробормотал он, то и дело виновато оглядываясь на Джисона с Минхо. — «И извинения. Пациент в палате шестьсот пятнадцать, поднимайтесь на шестой этаж, там вас отведет врач. Еще раз примите мои извинения.» В конце концов он привел их к широким дверям лифта. Те открылись, едва администратор коснулся считывателя справа от них белой карточкой. Теперь, пару минут спустя, они уже следовали по кафельному лабиринту за невысокой женщиной в белом халате. Нельзя сказать, чтобы Джисона сильно нервировала эта атмосфера — вонь дезинфектора и лекарств, въевшаяся в краску на стенах, приглушенные голоса посетителей, хмурые лица докторов. Не так комфортно, как дома у хранителя, конечно, но и не конец света. Зато Хан даже спиной чувствовал, как напрягся Минхо. Он держался позади младшего и пальцами держался за рукав его пальто — своего, вернее, но любезно одолженного Джисону. Почему ты так нервничаешь? Хан поймал его ладонь и крепко схватил ее. «Нет, ” — отрезал тот. Минхо пару раз потянул руку на себя, но быстро сдался против крепкой хватки. Что «нет»? Джисон обернулся к нему, но тут же запнулся о порожек. — Будьте осторожны, — дежурно напомнила врач, не сбавляя шаг. «Смотри под ноги, а не на меня.» Точно. Хан, кажется, понял. Минхо ведь попал в коммуну еще ребенком. Единственное лечение, которое он мог получать полжизни — это помощь подкупленных сотрудников крохотного медпункта в отеле и любительская обработка ссадин после очередной «ошибки». Обратиться в нормальную больницу — значит привлечь лишнее внимание. Очевидно, ему здесь будет не по себе. Наконец они остановились у одной из десятков разнообразных белых дверей с табличкой «615». Женщина постучала пару раз по двери и, приоткрыв дверь, заглянула в палату, на вид такую же скучно светлую, как и абсолютно все здесь. Если бы призрак Дамблдора спросил его, что это за место, он бы не раздумывая ответил, что это вокзал Кингс-Кросс. — Юджин, не спишь? — полушепотом произнесла она. — К тебе гости. Да, с подарками, — женщина обернулась к посетителям и отошла, пропуская их в комнату. — Проходите, пожалуйста. Поблагодарив ее, Джисон с Минхо зашли внутрь. Первой в глаза бросилась стена сразу слева от входа, увешанная плакатами каких-то селебрити и яркими рисунками — наверное, Юджин тоже не очень нравилось смотреть на сплошную белизну вокруг. — Я здесь, если что, — раздался скучающий голос из правой стороны палаты. Вздрогнув от неожиданности, парень обернулся к худощавой бледной девочке в смешной шапке и свитере, сидевшей на заправленной кровати. — Вы кто? — Привет, — Хан помахал ей рукой, подходя поближе. — Я Джисон. Помнишь меня? Мы с Соен дружили в школе. Под зорким наблюдением он поставил на невысокую прикроватную тумбу пакеты с фруктами, и те тут же опрокинулись. Апельсины и яблоки со стуком покатились на кафель. Неловко. Он виновато взглянул на девочку, чье лицо вообще не изменилось — все такое же безразличное. Встреча точно началась не так, как он планировал. — Это… — он хотел собрать фрукты с пола, но Минхо уже делал это за него. — Блин, извини, я думал… в общем, я читал, с лейкозом надо есть фрукты, решил тебе принести… так жалко, теперь все выбрасывать… — Зачем? — удивилась Юджин, подняв брови — вернее, ту часть лица, где они должны быть. — Тут все стерильное. Вот, только вы микробы притащили. Я уверена, эти фрукты теперь чище, чем были, так что сложите их обратно и все. Минхо кашлянул в легком шоке, но послушался. — Э… ладно, — кивнул Хан, чувствовавший себя все более и более неловко. — В общем, меня зовут Джисон. Не знаю, помнишь ли ты меня… — Помню, само собой, — она снова сделала удивленное лицо. — Только ты сильно постарел. Ну спасибо. Юджин подвинула поближе к себе высокий штатив, на котором держался пакетик с какой-то жидкостью. Из этой емкости к ее синеватому предплечью тянулась длинная трубка. Но опешил Джисон не из-за этого: когда штатив сдвинулся, он заметил на второй тумбе мягкую игрушку. Рыжего мохнатого кота, того самого, что он дарил ей несколько лет назад, кажется, на седьмой день рождения. — Там химия, — девочка, увидев зависший взгляд парня, небрежно махнула в сторону пакетика с лекарством свободной рукой. — Я иду на поправку, но курс продолжать надо. Все путем. — Поздравляю, — Джисон мягко улыбнулся ей, — я рад. Соен бы… будет рада. Тоже. Я передам ей. Можно?.. — он указал на кровать и, получив кивок, сел в ногах. Хранитель принес откуда-то табуретку и расположился рядом. — Ты любишь рисовать? — кивнув на лист бумаги с каким-то наброском, лежавший перед ней, поинтересовался он. Та пожала плечами: — Вроде того. Тут заняться особо нечем, вот, рисую, — она поправила шапку и заинтересованно повернулась к Минхо. — А вы кто? Оба обменялись растерянными взглядами. — М-м, — выразительно протянула Юджин, — понятно. Молчу. Хранитель сконфуженно смотрел то на нее, то на Хана, явно не понимая, что и сказать. — Мы друзья, — сказал он спустя секунд пять такой неловкой паузы, что аж в ушах зазвенело. Если бы в мире проводился конкурс на самую очевидную ложь, ты бы победил. — Дружба — это хорошо, конечно, — иронично закивала Юджин, и веревочки по бокам шапки закачались из стороны в сторону. — Ладно, не буду смущать. Скажите лучше, почему пришли вы, а не Соен. Где она? Обещала ведь заходить почаще. Сказала же, что не будешь смущать. — Она… — Хан замялся. Ей, наверное, не надо сейчас нервничать, но стоит ли врать о таком? — Она, в общем… — Передай ей, что я уже на нее обиделась, — Юджин недовольно скривила лицо. — Как можно так забить на собственную сестру? Джисон, ты точно должен знать, где там она ходит, это ведь она тебя попросила! С каждой секундой все хреновее. Надо что-нибудь придумать. Хан то открывал рот, чтобы сказать что-то, то закрывал, посчитав очередную идею бредовой. Вспотевшие ладони пришлось вытирать о джинсы. Наверное, у него и лицо сейчас бледнее снега. — Чего молчишь? — девочка нахмурилась в недоумении. — Ты что-то скрываешь? — Соен мертва. И Джисон, и Юджин разом повернулись к хранителю, поставившему жирную точку в этом вопросе: один в ужасе, вторая — неверяще. Что ты, мать твою, творишь?! — Как? — ошарашенно вымолвила девочка, все еще не отводя распахнутые глаза от Минхо. — Как понять «мертва»? — Вот так, — он пожал плечами, безразлично глядя в лицо напротив, постепенно наполнявшееся отчаянием. — Насовсем. — Что случилось?! Как можно быть таким бессердечным? — Кхм, — вклинился Хан, пока Минхо не успел рассказать ей всю правду: и о перестрелке, и о пулевом ранении, и о том, как сгорела его машина, — я хотел сказать об этом, но, дорогой мой друг, немного аккуратнее. Юджин… — Расслабься, — мрачно усмехнулась она. — Я в курсе. Мне мама уже давно все сказала. Хан завис с открытым ртом. «Что ты там говорил? Я бессердечный, да?» — хранитель развел руками с выражением а-ля «что и требовалось доказать», но его этот неудачный розыгрыш уже не интересовал. Его внимание приковало другое. Шея. У Минхо по всей шее расцвели, как уродливые цветки, сине-фиолетовые кровоподтеки. Хватило мгновения, чтобы сложить два плюс два и прийти к очередному неизбежному, даже закономерному, но от этого не менее пугающему умозаключению: это были засосы. Ночью Джисон осыпал его шею легкими поцелуями, но даже от этих осторожных касаний остались яркие синяки. Это значило лишь одно: Минхо слабеет. Отведенное им время неумолимо истекает. Хранитель проследил за направлением его взгляда и поменялся в лице. Сглотнув, он накинул на шею шарф, который снял еще на входе, и обратился к девочке: — У тебя как с оплатой лечения? Она неопределенно пожала плечом: — Пока вроде хватает, — тон как-то резко поблек. — Этот курс химиотерапии оплачен, а дальше мама обещала заработать. Муж Соен вряд ли потратит на меня еще хоть сколько-нибудь, ему теперь незачем, — Юджин отвернулась к распахнутому окну, обняв руками колени. — Но это неважно. Без него справимся. Я говорила, что этот черт доведет ее. И мама говорила. Но Соен было плевать, она же его любила, — резко замолкнув, Юджин сделала глубокий вдох и длинный выдох. — В общем, мы все оплатим. Не переживайте. Стоит ли говорить ей, что Джисон собирался оплатить все сам? Сейчас, когда она еле держала себя в руках, это казалось неуместным. Надо, наверное, как-то посочувствовать. — Юджин, мне очень жаль, — несмело заговорил Хан, глядя, как ее бледные губы сжимаются в тонкую нитку. — Я… — Все нормально, — она мотнула головой. Но к нему все еще не поворачивалась. — Мне кажется, вам пора. — Подожди, выслушай меня… — Джисон, нам пора, — с нажимом повторил ее слова Минхо, вставая со стула и за руку уводя его за собой, не обращая внимания на восклицания. — Рад был познакомиться. Желаю скорейшего выздоровления. До встречи, — он вежливо кивнул у самого выхода и тут же скрылся в коридоре вместе с младшим. Как только щелкнула дверь, Хан гневно уставился на него: — Ты что творишь? — зашипел он, ткнув пальцем ему в грудь. — Ей нужна поддержка, а ты тут же сваливаешь. Это, по-твоему, нормально? — взгляд снова зацепился за засосы. Злоба мигом поугасла, остались лишь виновато тлеющие угольки. Опустив голову, парень глубоко вздохнул. — Извини. Не думай об этом. Не. Думай. Об этом. Хранитель устало покачал головой, словно профессор, говоривший с самым трудным учеником в мире. Приобняв младшего, совсем поникшего, он повел его к лифтам. Лишь когда за ними закрылись двери лифта, он ответил: — Скажи мне: ты бы хотел, чтобы тебя разобрало на глазах у едва знакомых людей? Предел мечтаний, да? — говорил он негромко, но вкрадчиво. — Иногда людям не нужна твоя поддержка. Иногда им просто нужен покой. А в понятие «покой» входит также «чтобы все ушли куда подальше». В том числе, птенчик, и ты. Хан не нашелся, что ответить. Соглашаться не хотелось, но в глубине души — там, где живет здравый смысл, — он понимал, что хранитель прав, с какой стороны ни глянь. Поэтому усталый кивок Минхо счел за капитуляцию. Выйдя в холл, хранитель направился прямо к стойке администрации, но младший придержал его за локоть: — Подожди меня в машине. — Зачем? — нахмурился тот, но Джисон непринужденно махнул рукой: — Это ненадолго. Я скоро буду. Правда.       — Как и обещал, — торжественно провозгласил младший, закрывая за собой дверь авто. — Совсем недолго. Сразу щелкнули замки на дверях, и машина тронулась с парковки. Похоже, авто еще не нагрелось — здесь пока было еще прохладнее, чем на улице. В воздухе витал все тот же въевшийся на подкорке аромат, по радио негромко играла какая-то расслабленная песня. На водительском месте родной человек, опять чем-то занятый в телефоне по дороге. Вроде бы все знакомо. Все так, как должно быть. Только вот зябко очень. Поежившись, Хан хотел попросить Минхо включить обогреватель, но от одного взгляда на него запнулся на полуслове. Хранитель с медленным выдохом убрал мобильник на колени, выворачивая на дорогу, и в этом коротком жесте Джисон моментально считал напряжение. Тот еще немного помолчал, будто подбирая слова — младший внутренне сгруппировался, готовясь к чему угодно, хотя, вообще-то, прекрасно знал, что конкретно сейчас услышит. — Скажи, пожалуйста, — почти по слогам заговорил хранитель, глядя прямо перед собой, — что ты там делал? Застывший взор. Нарочито расслабленные движения — для кого угодно, кроме Джисона. Они остановились на светофоре, когда парень ответил, как мог, спокойно: — Оплачивал лечение. Оставшуюся часть. Минхо и глазом не моргнул. Только губы поджал. — Ладно, — снова вздохнул он. — Тогда другой вопрос: почему ты не мог этого сделать, не прогоняя меня? И правда. — Ну… — младший замялся, — я боялся, что ты попытаешься заплатить вместо меня. А я хотел сам. — «Сам», — едко передразнил хранитель и наконец-то повернулся к нему. — Птенчик, а ты знаешь, для чего тебе рот? Через него — представляешь! — можно разговаривать. И ты мог сказать мне, что страстно хочешь потратить свои деньги. Но ты не сказал, — абсолютно ровный, но устрашающий тон, как у детектива. — Значит, ты мне лжешь. А если лжешь, значит, тебе невыгодно говорить правду. Не хочу расстраивать, но тебе все-таки придется её сказать. Даю вторую попытку: что ты там делал? Хан уже и забыл, каково это, когда тебя одним коротким взглядом пригвождает к сиденью, а жесткие слова прилетают кинжалами. Пришлось убрать руки в карманы, чтобы тот не видел, как они задрожали. — Третьей не будет, — холодно предупредил Минхо. — Не заставляй меня лезть к тебе в голову, — он слишком резко повернул вправо, в какой-то переулок, и младший чуть не завалился на него от неожиданности. Еще пара секунд, и машина так же резко остановилась у тротуара. — Я слушаю тебя внимательно, Хани. Джисон смотрел то на его лицо, то на наполовину фиолетовую шею, от одного вида которой становилось дурно. Скажу правду – мне же это боком и выйдет. Что ж, иногда приходится играть не совсем чисто. — Минхо, — выдохнул он, протянув руку к кровоподтекам. Тот схватил её за запястье в паре сантиметров от своей шеи: — Хитро, но не сработает. — Послушай меня, супермен хренов, — с нажимом сказал Джисон. — Во-первых, мне больно, — он кивнул на запястье, понемногу немевшее от мертвой хватки, и хранитель тут же разжал пальцы. — Во-вторых, я вижу, как ты угасаешь в арифметической прогрессии. Я это вижу, но ты ни черта мне не говоришь. Ты, блять, просто молча сгораешь, как спичка, а мне рассказываешь сказки под названием «все хорошо, давай лучше я наплету тебе сказок про звезды», — голос дрогнул, добавляя словам пущей выразительности. — И после этого ты обвиняешь меня во лжи? Слова сами собой складывались в хлесткие фразы. Хан не хотел их произносить, по-честному не хотел, и на каждую из них он ощущал неприятный укол в груди, но другого выхода из этого капкана он не видел. От того, как поблек взгляд старшего, стало совсем нехорошо. Погорячился, кажется. — Я люблю тебя, — добавил Джисон уже тише, аккуратно обнимая его за шею. Видеть эти пятна было тяжело, дотрагиваться — еще хуже. Но он чувствовал, что так надо. — И хочу знать о твоем состоянии. Какими бы печальными ни были новости. Мы оба прекрасно понимаем, в какой ситуации оказались, поэтому… — он сглотнул нервно, — поэтому важна каждая мелочь. Не замалчивай ничего. Пожалуйста, — осмелившись снова заглянуть в глаза Минхо, парень невольно задержал дыхание. Мгновение — и он оказался в крепких объятиях. — Прости, — прошептал хранитель. — Не подумай ничего такого, просто я очень боюсь за тебя. Слишком боюсь, наверное, — говорил он прямо около уха младшего, а тот даже дышать боялся. Поэтому поцеловал Минхо, чтобы тот вдыхал кислород для них обоих. Джисон не знал, зачем делал это, да и не хотел знать: раз уж хранитель сказал, что нужно наслаждаться каждой секундой вместе, пока их время не вышло, то так тому и быть. Кто я такой, чтобы противиться? Придвигаясь еще чуть ближе к нему, Хан неприятно уперся бедром в подлокотник; раньше, чем в его голову пришла хоть какая-то здравая мысль, он уже перелезал неуклюже через всю приборную панель на колени Минхо, не разрывая поцелуй, пока тот придерживал его за поясницу. Никакая здравая мысль — вообще никакая мысль и не могла возникнуть. Слишком загустел воздух в салоне авто, слишком стало жарко, слишком сильно Хана прошибало волной мурашек каждый раз, когда ресницы хранителя задевали его лицо, а руки уверенно обхватывали его плечи, его шею. Его. Насколько Джисон запомнил — по крайней мере до той секунды, когда его разум занял лишь один человек, — переулок был совсем безлюдный. Заднее сиденье вполне широкое, а окна затонированы. Чем громче становился шум в его ушах, тем меньше хотелось останавливаться — «не сейчас», «здесь неудобно» и прочие отговорки рассыпались в прах. Черное пальто упало с его плеч, и он послушно отвел руки назад, чтобы скинуть рукава, а потом приподнял их, когда ладони хранителя залезли под толстовку и повели вверх по его торсу две ровные линии, снимая и её. Пальцы сами собой потянулись к ремню на его джинсах. Осознав это, Джисон испуганно остановился, но лишь на секунду. От того, как напрягся пресс хранителя, когда костяшки пальцев младшего скользнули вниз по футболке, щеки снова вспыхнули, но, хвала небесам, никто этого уже не увидит. Руки дрожали и не могли толком ухватить пряжку. Минхо терпеливо ждал, осыпая поцелуями его ключицы — по-честному, это только мешало, — но в конце концов мягко оттолкнул кисти Джисона и начал расстегивать ремень сам. Боже, что я творю? Внезапно едва слышную музыку бесцеремонно перебила мелодия звонка. Вздрогнув, Хан отстранился от старшего и вопросительно взглянул на него. — Потом, — Минхо мотнул головой и снова вовлек его в поцелуй. Одна и та же короткая мелодия звучала ужасно долго, пока, наконец, на том конце провода не сдались и не сбросили звонок. А потом позвонили снова. Хранитель тихо выругался — Джисон подумал на мгновение, что от него это звучало чертовски сексуально. На третий раз он не выдержал и дерганым движением схватил телефон из подставки под стаканы. — Это Чан, — взглянув на экран, нахмурился он и, нажав на зеленую кнопку, приложил телефон к уху. — Я надеюсь, произошла как минимум катастрофа мирового масштаба, иначе… — он замолк на половине предложения. Джисон вслушивался, как мог, но не разобрал ни слова. Выражение лица Минхо вообще не менялось, и младший подумал бы, что разговор не такой уж и важный, но ровно до одного момента: — Как понять «пропал»? — глухим голосом выговорил резко побледневший хранитель, подталкивая Хана обратно на пассажирское сиденье. Он быстро завел машину и так же быстро куда-то погнал. — Скоро будем. Ждите. Телефон грохнулся обратно в подстаканник. — Кто пропал? — в спешке надевая толстовку и пытаясь пристегнуться, чтобы не вылететь из кресла ненароком, переспросил Джисон. Тот молчал. — Минхо, кто пропал?! — Ли Ёнсу, — бросил тот коротко. — Отец Феликса. Парень непонимающе мотнул головой: — И что это для нас означает? — А сам как думаешь?