Мир цепей и богов

      Даже после того, как Пайпер выпила приготовленный Стефаном отвар, — который, в теории, должен был помочь уснуть с разбушевавшейся Силой, — она проворочалась в кровати несколько часов, пока, наконец, не смирилась, что и следующие сутки проведёт на ногах.       Время было часа три, наверное. Бешенный темп, заданный Гилбертом, который невольно подхватывали все его слуги, немного утих. Работа всё ещё шла, но теперь за всем следила Шерая. Она же отправляла спать всех, кто попадался ей на глаза, и вместе с Джинном следила за состоянием раненых, оставшихся в особняке. Но Пайпер была готова поклясться, что видела, как Джинн пару раз сбегал, чтобы полетать. Особняк всё ещё стоял в Лос-Анджелесе, и был шанс, что Джинна кто-нибудь заметит, но вряд ли он такой идиот, чтобы не скрыть себя магией. Пайпер не стала это проверять, не спрашивала Шераю. Только проверила, что Кит всё ещё был без сознания, немного наполнила его тело Силой.       И замерла в дверях его комнаты, не способная сделать ни шага.       Ничего не закончилось, — только продолжалось и продолжалось, проблемы росли, как снежный ком, грозясь похоронить под собой, — и отчаяние с каждой секундой всё крепло. А вместе с ним был стыд. Такой глубокий, сильный и обжигающий, что Пайпер едва могла стоять, не то что разговаривать. «Идиотка», — твердило сознание, пока Сила, так и не успокоившаяся даже после вмешательства Стефана, прокладывала путь, будто тонкая нить, протянувшаяся через весь особняк. Такая крепкая, что её ничем нельзя было разорвать.       Пайпер старалась успокоиться, пока шла по коридорам и лестницам, и даже не задумывалась, куда её ведёт особняк. Да это и неважно: лишь бы, наконец, хоть немного сбросить груз, терзавший её с той самой минуты, как Иснан вытащил Кита из хаоса. Не целого и невредимого, но живого.       А Пайпер, идиотка, думала, что Фортинбрас не сдержал своё обещание.       Он оказался на террасе, с которой на этот раз открывался вид на пляж и океан. На круглом столе — несколько книг на незнакомом языке, рядом, в плетёных креслах — Клаудия и Ансель, который едва не засыпал, уткнувшись носом в очередную книгу. Сам Фортинбрас стоял у перил, в одной руке держал бокал с вином, другой махал Джинну, который опять летал, и то ли пытался ему что-то объяснить, то ли требовал, чтобы тот немедленно спускался.       Клаудия, заметив Пайпер, скользнула по ней холодным взглядом и вернулась к чтению. Ансель сонно пробормотал приветствие, а Фортинбрас, услышав его, резко обернулся, едва не расплескав вино. Сердце Пайпер замерло.       Он был таким красивым — и таким несчастным, пока пытался найти подходящие слова, чтобы сказать хоть что-то. Пайпер, казалось бы, до сих пор слышала, как надрывается его голос, когда он говорил бесконечное «прости меня», видела, как белело его и без того белое лицо, как дорожки слёз блестели на щеках. В голове звучало такое же бесконечное «он не виноват», пока сердце медленно-медленно разбивалось. Оно практически склеилось, когда Пайпер увидела Кита живым. И снова разбилось, когда Фортинбрас, приподняв уголки губ в улыбке, спросил:       — Разве ты не пошла спать?       Будто ничего не произошло. Будто Пайпер не причинила ему боль, не сумев совладать с эмоциями.       — Поговорим? — с надеждой выдавила она, от волнения начав заламывать руки.       Если Фортинбрас и был удивлён, то не показал этого. Поставил бокал с вином на стол, сказал Анселю, чтобы тот уже шёл спать, на что юноша забормотал что-то о еде. Последнее, что услышала Пайпер, прежде чем выйти с террасы, — громкое фырканье Клаудии.       В коридоре было достаточно светло, но Пайпер будто инстинктивно прижалась к стене, точно в небольшую нишу, где был пустой постамент, чтобы скрыться в редких тенях. Потом, поняв это, сделала два шага вперёд. Фортинбрас остановился, едва переступив порог, закрыл стеклянные двери и молча посмотрел на неё. Прошла всего секунда, — он, казалось бы, придумал, что наконец сказать, — как Пайпер, сделав ещё один размашистый шаг вперёд, выпалила:       — Могу я сказать кое-что?       — Конечно, — с лёгким недоумением ответил Фортинбрас. — Не нужно спрашивать разрешения.       — Я просто… Я очень много думала, не могла уснуть, и поняла…       — Может, надо было добавить в отвар больше…       — Не перебивай, пожалуйста, — прикрыв глаза, выдохнула Пайпер. — Если не скажу сейчас, пойду и сигану с балкона от стыда, так что, пожалуйста, не перебивай.       Приоткрыв глаза, она заметила, что Фортинбрас совсем медленно кивнул. Он уже не улыбался, смотрел на неё со странной смесью отчаяния и любви, из-за которой Пайпер хотелось выть и лезть на стенку. Но вместо этого она ещё раз выдохнула, тряхнула ладонями и, наконец, затараторила, боясь, что если остановится хоть на секунду, все слова разом исчезнут:       — Я не должна была срываться на тебя. Мне жаль, что я сделала это, правда. Я была зла, напугана, было больно, но… Нет, нет, никаких «но». Неважно, что там со мной было, я не должна была срываться на тебя. Я знала, что ты не виноват, знала, что сделал всё возможное, потому что это ты. Ты самый потрясающий человек, которого я бесконечно люблю и… Ну, не человек, конечно, великан, это я так, образно… В общем, я не должна была злиться. Там был Хайбарус, демоны, и…       Она прекрасно понимала, что Фортинбрас сделал всё, что мог. Магия сакри не могла лгать. Если там был Хайбарус, значит, под угрозой были абсолютно все. Если Фортинбрас пытался спасти Кита, значит, рискнул остальными. Отчаянный, дикий шаг, который сальваторы не могли себе позволить. Спасать нужно большинство, а не кого-то одного. Но Фортинбрас рискнул, потому что Кит был дорог Пайпер.       — Мне так стыдно, — с трудом выдавила Пайпер, из последних сил подавляя слёзы. Она старалась не отводить взгляда, смотреть Фортинбрасу в глаза, но это был так сложно и больно. — Ты не заслужил, чтобы я на тебя срывалась. Прости.       Вряд ли этого жалкого «прости» было достаточно. У Фортинбраса были серьёзные проблемы с самооценкой и понятиями счастья и любви — настолько серьёзные, что Пайпер была готова терпеливо помогать ему, объясняя все тонкости. Напоминать, как он важен и прекрасен, что он заслуживает все самого лучшего. И он доверился ей, а она сорвалась. Пайпер хотела бы убедить себя, что это из-за сдавших нервов, но понимала, что даже в таком состоянии она не имела права злиться.       Она просто хотела, чтобы всё это закончилось. Хотела просыпаться, зная, что никто больше не вынужден рисковать своими жизнями. Хотела не бояться за тех, кого любит. Хотела, чтобы Фортинбрас знал, как сильно она любит его.       — Прости, — прохрипела Пайпер, закрывая лицо руками. — Прости, прости, прости…       Едва только последнее слово сорвалось с её губ, как Фортинбрас крепко обнял её, поцеловал макушку и пробормотал:       — Всё хотел тебя обнять, но боялся, что ты сломаешь мне руки. Учитывая, как возросла Сила, это вполне возможно, и даже Времени было бы трудно срастить мне кости.       Пайпер против воли рассмеялась, но тут же заставила себя замолчать. Фортинбрас, немного отстранившись, взял её лицо в ладони и поднял к своему лицу. Заглянул в глаза, большими пальцами стёр слёзы, бежавшие по щекам.       — Я не злюсь, — с лёгкой улыбкой добавил он. — Мне правда жаль, что тогда я не смог спасти Кита. Я… — он замолчал, закусив нижнюю губу, и будто нехотя продолжил: — Я, вообще-то, немного злился. Сам не ожидал от себя такого. Но совсем немного, правда. Думал, это странно, ты же не виновата, но… Я тебе доверился, а ты меня оттолкнула. Думал, что если признаю вину, всё вновь станет хорошо, но ведь это раксова чушь. Я сделал всё, что мог, и хотел, чтобы ты поняла это.       — А я разозлилась, — севшим голосом добавила Пайпер.       — Было больно. Правда. Но я всё понимаю. И теперь, когда Кит здесь, в безопасности, совсем не злюсь.       — Господи, — выдавила Пайпер, всхлипнув, — ты идеален. Что я такого хорошего сделала, что заслужила тебя?       — Ты не больше злишься? — неуверенно уточнил Фортинбрас, подняв брови.       — Нет, что ты. Я просто дура, которая не умеет вовремя начать разговор. Без шуток. Надо было сразу поговорить, а я… Какая же я идиотка, — совсем тихо добавила Пайпер.       — Зато мы поговорили сейчас, — возразил Фортинбрас, вновь обняв её, на этот раз нежнее, будто боялся, что может навредить. — И можем поговорить ещё, если хочешь. Можем говорить хоть всю ночь. Но тебе нужно поспать хотя бы пару часов.       Пайпер хотела было возразить, но не стала. Стефан сказал, что отвар, который он ей приготовил, вырубит не сразу, может, через час-два, но прошло уже пять, если не шесть. Может, Сила всё это время подавляла сонливость и действие отвара, а теперь, когда Пайпер была в объятиях Фортинбраса, наконец отступила.       — Тебе тоже, — пробормотала она в ответ.       — Не могу, надо продолжать искать информацию о mer daran. Господин Данталион нашёл всё, что мог, но большая часть текстов на языке демонов, так что Ансель…       — Да ты видел его? Он скоро слюнями все книги измажет.       — Я уже отправлял его спать, он не послушался.       — Тогда покажи пример и иди сам.       Фортинбрас улыбнулся и тихо рассмеялся, покачав головой. Мгновением позже, когда Пайпер даже не успела насладиться его улыбкой и смехом, он стал серьёзным, и взгляд будто бы потяжелел.       — Я скучал, — едва слышно произнёс Фортинбрас, большим пальцем утерев последнюю слезинку на щеке Пайпер. — Очень.       — Я тоже, — ответила она, накрыв его ладонь своей и невесомо поцеловав запястье. — Прости. Постараюсь больше не быть такой идиоткой.       — Не такая уж ты и идиотка, мар церзару, — возразил Фортинбрас. У Пайпер едва не треснуло лицо от улыбки — он так осторожно повторил слово «идиотка», будто через силу.       И он снова назвал её мар церзару. Пайпер всё бы отдала, чтобы слышать это обращение как можно чаще.       — Если я, как ты говоришь, мара́н церзару, — тщательно обдумывая каждое слово, сказала Пайпер, — то ты — мар эра́ту.       Всего на мгновение, но губы Фортинбраса скривились, как если бы его заставили целиком проглотить лимон. Магия молчала, не выдавала ни волнения, не отвращения, но Пайпер насторожилась.       — Что?       — Вообще-то… Мараа́н церзару, — исправил он виновато. — При склонении добавляется ещё одна «а».       — Выходит, плюс три буквы?       Фортинбрас уже хотел ответить, но вдруг покачал головой.       — Неважно.       — Ну брось. Мне нравится, когда ты умничаешь. Делай это почаще, чтобы я влюблялась в тебя всё сильнее.       — Могу я тебя поцеловать? — просияв, тут же спросил он.       Пайпер улыбнулась, кивнув, и сама привстала на носочках, когда двери за спиной Фортинбраса громко раскрылись. Они оба отскочили в сторону, а Клаудия вышла в коридор, держа стопку книг. Ансель едва не заваливался на неё и всё продолжал бормотать о еде.       — Спасибо, что разрешили выйти, — едко заметила Клаудия, скользнув по Фортинбрасу и Пайпер убийственным взглядом. — Хотите миловаться — идите в другое место. Тут, вообще-то, люди работают.       — Но вы, кажется, закончили, — озадаченно заметил Фортинбрас.       — Потому что кто-то перестал пить и общаться с Джинном на пьяном языке жестов, отвлекая нас.       Ещё раз смерив их жёстким взглядом, Клаудия направилась дальше по коридору. Ансель засеменил за ней, потирая воспалённые глаза и ероша волосы. Пайпер, дождавшись, пока они уйдут, сделала шаг к дверям и выглянула на террасу, где на столе всё ещё стоял бокал с вином.       — Трудный был день, — отмахнулся Фортинбрас, когда Пайпер вопросительно посмотрела на него. — И Арне постоянно ворчал что-то. Хотелось отвлечься.       — Когда ты в последний раз отдыхал?       — Не знаю?.. — с нервной улыбкой предположил он. — Это всего лишь сон. Мне он почти не нужен.       — Всем нужен сон. Даже тебе. Пойдём? — совсем уж тихо предложила Пайпер, взяв его руки в свои. — Хотя бы пару часов, но отдохнуть надо. Если… не против, я бы хотела, чтобы ты был рядом.       Она решила не уточнять, что даже с учётом того, что Фортинбрас на неё не злился, что она снова могла быть рядом, она боится засыпать. Эйс с ней не разговаривал, уверенность, что Фортинбрас простил её за срыв, всё ещё была шаткой. Хотелось чего-то более прочного. Тёплого, как он сам, когда обнимал её, зарывавшись носом в мягкие волосы.       Просто невероятно, как сильно Пайпер затянула с тем, чтобы просто поговорить с ним и понять, что Фортинбрас не считает её чудовищем за то, что случилось ещё в Омаге. Точно идиотка.       — Значит, я могу тебя поцеловать? — с надеждой повторил свой вопрос Фортинбрас, приобняв её за талию.       — Всё, что угодно, — ответила Пайпер с улыбкой. — Но только если потом мы пойдём спать.       — Всё, что прикажешь, мар церзару.       Пайпер хотела возразить, сказать, что не собирается приказывать, но Фортинбрас накрыл её губы в нежном, трепетном поцелуе, и слова сразу же исчезли.

***

      — Чего тебе, малец?       Николас отдёрнул края ветровки, поправил воротник, взъерошил спутанные курчавые волосы, — в общем, делал что угодно, лишь бы Иснан не заметил, как дрожат его пальцы. Демон, казалось бы, не удивился, когда Николас выскочил прямо перед ним, лишь слегка приподнял брови, будто спрашивая, что он тут забыл. Николас и сам не знал, и потому молчал, думая, как бы начать разговор.       Рыцари, дежурившие за дверью, не знали, что он здесь. Пришлось использовать Движение, чтобы создать видимость, будто Иснан всё ещё один, и незаметно поставить барьер, который заглушил бы их голоса. Поначалу Рейна отказывалась помогать, предлагала просто удушить Иснана, чтобы остальным было легче, но Николас убедил её не торопиться.       — Так и будешь молчать?       Николас прислонился спиной к двери, проследил за тем, как маленькие фиолетовые шарики летают вокруг, освещая камеру. Иснан сидел прямо напротив, весь в цепях, которые крепились к полу и стенам металлом и сигилами, выглядел так, будто был готов разорвать Николаса голыми руками за то, что тот никак не помешал заточению здесь. Но, по крайней мере, здесь было сухо. Хотя вряд ли, конечно, демону была страшна сырость.       — Что, язык проглотил?       — Почему ты хочешь помочь нам? — не выдержал Николас.       — Помочь? Не хочу. Хоть убейте, не скажу, что прямо-таки хочу. Это вынужденная мера, не более.       — Почему?       Иснан, красные глаза которого казались лишь двумя огоньками, горящими в тени, хмыкнул.       — А почему ты сражаешься за коалицию? Почему помогаешь им?       — Я сальватор. Это мой долг.       — Не спасители, а ведущие к спасению, — смакуя каждое слово, напомнил Иснан. — Сальваторы лишь направляют, помогают, когда нужно, но не тащат спасение всех миров на своих плечах. Пусть сигридцы справляются сами.       — Но для чего-то же сальваторы нужны.       — Для чего? — тут же спросил Иснан, когда Николас замялся. — Зачем было выбирать нас, связывать с иными сущностями и даровать магию, которой никогда ранее не существовало?       — Говоришь так, будто ты ненавидишь своё Слово! — выплюнул Николас, сжав кулаки и от злости даже топнув ногой.       — О, нет, малец, это не так. Я люблю Слово и не откажусь от него. Но пораскинь мозгами: кого из нас спросили? Кому дали выбор? Тебе? Первой? Насколько я помню, вас обоих насильно втянули в эту грёбанную войну. Так почему вы всё ещё сражаетесь?       — Ладно, я понял, — чуть тише добавил Николас. — Считаешь, что мир несправедлив и всё такое. Обижен, что…       — Обида — глупое низменное чувство, присущее людям, — прошипел Иснан, резко наклонившись вперёд. Громко лязгнули цепи, красные глаза сверкнули ещё ярче. — А я — не человек.       — Ренольд сказал…       — Не смей, — угрожающе тихо процедил Иснан. — Не смей этого говорить!       — …что ты был человеком, — закончил Николас, начав стучать костяшками пальцев друг об друга. — Возможно, сигридцем. Или землянином, не знаю. Разве ты не хочешь узнать, кем был раньше?       — Какая, к Хайбарусу, разница? Даже если бы я был человеком, ваша тупая коалиция всё равно бы решила казнить меня.       — Так почему не сбежал?       Николас действительно этого не понимал. Каким бы неопытным ни был Иснан, он всё ещё был сильнее магов и рыцарей, которые стерегли его всё это время. Достаточно было одной неконтролируемой вспышки магии, подпитанной яростью, чтобы выбраться. Но Иснан всё ещё был в камере, сидел здесь чуть меньше суток. Николас, проснувшийся часов в восемь утра, успел узнать, что ко Второму никто не заходил.       — Ну сбегу я, и что? — недовольно проворчал Иснан, прислонившись спиной к стене и вытянув вперёд длинные ноги. — Спустите своего бешеного рыцаря, чтобы догнал меня, как собака? А толку-то? Я всё равно сильнее.       — Так почему не сбежал?       — А ты представь, будто мне действительно некуда идти. Представь, что вы, долбанные сигридцы, мой единственный шанс. Странно, правда? Я бы убил вас всех, содрал кожу и выпил кровь, съел бы сердца, но всё ещё сижу здесь, болтаю с тобой, тупицей. Понимаешь ведь, к чему веду?       — Мы твой единственный шанс на спасение, — осторожно произнёс Николас. — Так же, как ты — наш.       — Умный ты, оказывается, малец. Аж приятно стало.       — Но это не отменяет того, что ты сделал.       — Что я сделал? Защищал свою расу? Сражался с вами так же, как вы — с нами? Убивал людей так же, как люди убивали демонов? Ты никогда не смотрел на эту войну с другой стороны?       — Демоны её начали, не сигридцы.       — И поэтому нужно истреблять даже тех демонов, которые родились из хаоса намного позже? Которые были вынуждены встать на сторону Хайбаруса, потому что высшие демоны промывали им мозги и отправляли сражаться, где те становились пушечным мясом? Скольких демонов убил ты, малец? Сколько из них просто выполняли приказ, который им вдолбили в головы?       Николас не нашёл, что ответить. Он давно знал, что не все демоны поддерживают затянувшуюся войну против сигридцев и поглощение магии ради продолжения жизни. Несогласные прятались, помогали людям тайно, потому что знали, что обе стороны, — и сигридцы, и демоны, — не примут их. Отбившиеся от стаи, нашедшие место под солнцем уродцы с искажённым пониманием места демонов в мире.       Вот только они-то и были правы. Они сумели вырваться из власти хаоса, и пусть не приняли сторону сигридцев окончательно, но и не мешали им. Помогали, как могли, создали своё общество и огромную сеть информации и взаимопомощи, которая расширялась с каждым годом. Демоны же, подвластные Мараксу, Ситри и Хайбарусу, сражались, потому что такова была воля тех, кто сильнее. Слабых подавляли, заставляли делать то, что угодно сильным.       Война сигридцев и демонов была такой же, как и любая другая в истории человечества. Страдали и погибали те, кто вовсе этого не хотел.       Но это не отменяло того, что Иснан убил Диону и многих других.       — Ты убил Диону, — напомнил Николас, поразившись тому, каким слабым был его голос.       — А она пыталась убить меня, — легко возразил Иснан.       — Ты похитил Твайлу и Соню!       — Пытаться возражать Ситри и противиться её приказам — самоубийство.       — Столько людей пострадало из-за тебя!       — И сколько демонов пострадало из-за людей. Мысли шире, нежный ты мой. За то, что я делал, будучи вынужденным подчиняться Ситри, просить прощения не буду. Ползать у вас в ногах и умолять, чтобы приняли меня в коалицию — тоже. Вы все знаете, что сальваторы должны держаться вместе, и я не намерен идти на уступки. Всё, что мне нужно, так это временный союз и клятва о неприкосновенности. Я тоже сальватор, Хайбарус вас поглоти, и вам придётся смириться с этим.       Николас всё это знал, — не меньше сотни раз уже было сказано, что с Иснаном придётся считаться, — но его слова всё равно задели что-то внутри. Болезненно, мерзко. Будто Николаса заставляли подчиниться тем, кого он терпеть не мог.       Неизвестно, сколько ещё продлится война с демонами, и потому клятва о неприкосновенности — огромный риск. Иснан мог получить её и сбежать, затеряться в этом мире или отыскать другой. Мог действительно помочь им остановить тёмных созданий. Мог предать так же, как уже предал Хайбаруса. Мог придумать, как обойти клятву, если всё же принесёт её, добыть крови других сальваторов и подчинить себе. Риски были слишком велики.       Но коалиция нуждалась в Слове, и времени, чтобы разорвать связь Иснана и Ренольда, дабы позволить сакри выбрать другого сальватора, не было.       Иснан должен быть достоин — иначе его бы не выбрали. Возможно, раньше, когда он был человеком, он действительно был достоин Ренольда. Значит, все ответы были в его крови. В памяти, беспощадно задавленной годами управления хаосом, и метаморфозах, которые Иснан был вынужден пройти, будучи подчинённым демонами вроде Ситри, Маракса и Карстарса.       Осталось лишь понять, как пробудить его человеческую сущность.

***

      — Успокойся, — в сотый раз посоветовала Шерая, когда Гилберт от волнения опять расплескал чай. — Я сама могу справиться.       — Не напрягай руку! — едва не истерично выпалил он, схватил салфетки, лежавшие рядом, и тут же принялся яростно оттирать пятно, уже растёкшееся по столу.       — У меня нет одного пальца, а не всей кисти.       — Не. Напрягай. Руку.       Больше Шерая спорить не стала. Гилберт был в паршивом настроении, — в таком, что вполне мог голыми руками разорвать демона, попадись тот ему, меньше, чем за долю секунды, а потом заставить того собраться в одно целое и вновь разорвать. Вчера ему было не лучше. Ходил, будто в воду опущенный, впервые в жизни так много пил и практически ни с кем не разговаривал. Шерая думала, что он и сегодня запрётся у себя, не будет даже признаков жизни подавать, предоставив ей управление особняком и своими делами. Но Гилберт удивил — устроил им завтрак в саду, причём сам, без помощи слуг. Готовил он плохо, каждый раз клялся, что никогда больше не возьмёт в руку даже разделочного ножа, разве что для того, чтобы зарезать им какого-нибудь демона. А потом ни с того ни с сего пытался снова. После таких попыток Одовак едва не умолял Гилберта ничего не трогать на кухне, даже не дышать там и вообще обходить её всеми возможными коридорами и лестницами.       Если Гилберт пытался готовить, значит, всё очень и очень плохо. В последний раз он пытался, наверное, год назад, когда Шераю сильно ранили возле одной из брешей. Она-то выкарабкалась, а Гилберт почти полторы недели вился вокруг неё, во всём пытался помочь и не позволял поднимать что-то тяжелее чашки с кофе.       — Ну хватит, — сказала Шерая, когда Гилберт вывалил едва не десяток салфеток на абсолютно сухое и чистое место на столе. — Сядь, успокойся. Расскажи, в чём дело.       Хотя она и без лишних объяснений знала: дело в Сонал, о предложении которой Гилберт теперь думал постоянно. Принцесса либо дура, либо гений, раз поставила такое условие и сказала, что он может думать столько, сколько пожелает.       В том-то и проблема — времени на раздумья было катастрофически мало, и Сонал это знала. Гилберт, каждую, даже самую мелкую проблему обдумывающий примерно двадцать четыре часа в сутки, был на грани. Сорваться мог из-за чего угодно, но особенно — если бы кто-то его поторопил.       — Гилберт, — мягко позвала Шерая и, дождавшись, пока он посмотрит на неё, сказала: — Сядь и поговори со мной.       Он со вздохом, полным разочарования и страданий, упал на стул и придвинул к себе чашку с травяным чаем. Шерая было последовала его примеру, но Гилберт тут же протянулся через весь стол и сам подвинул ей чашку, едва не поднял её.       — Гилберт.       — Прости, — замявшись, выдавил он.       — Не нужно так опекать меня, со всем справлюсь. Это просто мизинец. Подумаешь.       — Тебе палец отрезало, а ты хочешь, чтобы я не волновался?!       — Ну а если я позволю волноваться, легче, что ли, будет?       — Нет, — буркнул Гилберт, немного съехав на стуле и вцепившись в свою чашку.       Даже сейчас, будучи взволнованным, невыспавшимся, наверняка страдавшим от похмелья, Гилберт выглядел прилично. Приглаженные тёмные волосы, идеально сидящие белая рубашка, угольные жилетка и брюки, лакированные туфли, на которых ни пятнышка. Гилберт даже потенциальный конец света был готов встретить, будучи идеальным исключительно на первый взгляд. На второй уже становились заметны тени под глазами, подрагивающие пальцы, искусанные губы. Гилберт мучился, не мог принять решение, хотя наверняка убеждал себя, что тут и думать-то нечего.       Неожиданно для Шераи он поставил чашку, отодвинул несколько тарелок с тостами, овощами и беконом и с грохотом ударился лбом об стол.       — Задолбался! — выпалил он, вцепившись в волосы.       — Ты не обязан соглашаться, — строго напомнила Шерая.       — А есть выбор?!       — Выбор есть всегда.       — Тогда почему именно я? Почему не Джулиан? Что, не выбор? Слишком злой, а я, по её мнению, милый и покладистый?       — Эльфы не примут королеву-человека, — ответила Шерая, сложив руки на груди. — Могут начать возмущаться, даже ополчиться, и коалиция потеряет и их поддержку. Но это не значит, что ты обязан соглашаться.       — Нам нужны лэндтирсцы, — глухо возразил Гилберт. — Нужен Свет Арраны.       — Сильнее, чем тебе нужно оставаться верным самому себе?       Гилберт был слишком молод, чтобы принимать подобные решения. Даже если правила сигридской жизни устаревали с каждым днём, даже если не было великанов, которые упрекнули бы его в спешке, Гилберт всё ещё был достаточно молодым, чтобы связывать себя узами брака. Ему было за двести, но в реалиях иного мира и с учётом сразу двух Вторжений этот возраст казался незначительным. Если переводить в возрастную систему землян, которые ничего не знали о сигридском мире, Гилберту, должно быть, едва стукнуло двадцать лет. Разве в этом возрасте люди принимают столь важные решения, которые навсегда изменят их жизнь?       К тому же Гилберту совсем не везло в любви. Он был уверен, что если уж и жениться, то на девушке, которую он будет любить — и которая будет любить его в ответ, разумеется. Такого ещё не было. Ещё лет семь назад Гилберт пытался ходить на свидания, был милым, учтивым, а потом говорил Шерае, что его считают странным. Потом он погрузился в работу, а затем и вовсе началась вся эта чехарда с сальваторами, которые то появлялись, то исчезали, сбегая из-под надзора коалиции.       Будь они всё ещё в Сигриде, где не было никакого Вторжения, но были сальваторы, с вероятностью в девяносто девять процентов Гилберт был бы вынужден жениться на Сонал ради укрепления союза между Ребнезаром и Лэндтирсом.       Но они-то не в Сигриде, и Вторжение случилось дважды. Гилберт — король, пусть без короны и официально не прошедший Матагар, но с людьми, которые встанут на его сторону. Ему вовсе не обязательно терзать себя, считая, что он обязан согласиться с предложением Сонал, лишь бы у коалиции появилось ещё немного силы.       Если смотреть объективно, это было правильным решением. Но Шерая едва не умерла, ведь смотрела только объективно — считала, что спасать надо Данталиона, одного из лидеров коалиции и короля нечестивых. Она устала быть объективной. Хотелось больше конкретики, правды, чувств. Хотелось быть субъективной.       — Тебя никто не осудит, если откажешься.       — Как раз наоборот. Осудят, и ещё как. Ты даже не представляешь, что было в Омаге… Я для великанов — никто, — едва слышно пробормотал Гилберт, подняв голову и уставившись на Шераю пустыми глазами. — Я принц, сбежавший, когда нужен был им сильнее всего.       — Тебе было тринадцать.       — Эйкену тоже тринадцать, а он — доверенное лицо Третьего сальватора.       — Зато ты — король.       — Без права на корону. Священных оленей Инглинг нет в этом мире, и я не могу объявить начало Большой охоты.       — Коалиция всё ещё на твоей стороне.       — Потому что Фортинбрас — на моей. Все знают, что он прислушается ко мне. Коалиции просто нужно, чтобы они могли управлять Временем.       Шерае показалось, будто мир на мгновение сдвинулся и замер, будто гравитация на долю секунды ослабла, а сердце — замедлилось. В тот раз ей не послышалось: за шумом своего громко стучащего сердца, особняка, полного людей, и далёких стонов раненых она услышала, как Гилберт отменил изгнание Фортинбраса. И только что впервые за долгое время произнёс его имя.       — Ну что? — цокнув языком, спросил Гилберт, заметив её взгляд.       — Ничего. Просто радуюсь.       — Моим страданиям?       — Ты загоняешь себя в рамки, думаешь, что есть только два варианта и лишь один правильный. Никто не запрещает принять предложение принцессы, а после, когда война закончится, отказаться от брака с ней.       — И кем я тогда буду? Лицемером, которому важна лишь выгода?       — Мы на войне, Гилберт. Все здесь лицемеры, которым важна выгода.       Гилберт моргнул, будто удивлённый такому ответу, но секундой позже вновь ударился лбом об стол и устало выдохнул.       — Я знаю, но… Не хочу быть таким. Это же Сонал. Чуть что не понравится — загрызёт и обглодает до костей. Если соглашусь — вцепится мёртвой хваткой и не отпустит, а если не соглашусь, то лишу коалицию поддержки. Какого ракса она вообще оставила Дикие Земли?!       Шерая нахмурилась, не понимая, о чём он, но Гилберт тут же продолжил:       — Почему нельзя просто быть нормальным человеком и не выпендриваться, выдумывая всякие тупые условия? Почему нельзя быть человечнее?       — Это же Сонал, — повторила Шерая его же слова, причём точно таким же тоном, с каплями яда и лёгким пренебрежением. — Сделает что угодно, чтобы добиться своего. Разве ты не поступал так же?       — Я никогда не ставил подобных условий! — возмущённо выпалил Гилберт, вдруг залившись краской. — Что мне, так хочется жениться на каждой встречной? К раксу это всё. Почему демоны не могут случайно помереть? Желательно коллективно. Боги немилостивые, как меня всё достало…       Он вновь начал биться лбом об стол и успокоился лишь после того, как Шерая трижды попросила его об этом. Она также попросила посмотреть на неё, но Гилберт не меньше двух минут пялился в пространство перед собой, игнорируя её, и только потом будто нехотя поднял голову.       — Ты — не разменная монета и можешь отказаться, если считаешь, что так будет правильно. Да, коалиции нужны лэндтирсцы. Да, тебя могут осудить за неготовность идти на жертвы. Но ты и так многим пожертвовал.       — Разве? Мне всё время кажется, что я делаю недостаточно.       — Достаточно и даже больше, — возразила Шерая. — Твои успехи не видны только тебе. Вспомни, скольким людям ты помог за эти двести лет, скольких спас и скольким подарил шанс на новую жизнь. Вспомни землян, с которыми сотрудничал. Вовсе не обязательно наступать себе на горло, чтобы угодить всем.       Гилберт словно инертно кивнул, поставил локти на стол и спрятал лицо в ладонях. Ему даже не пришлось ничего говорить, Шерая и так всё поняла: ему мало того, что он делает. Нужно больше, масштабнее, серьёзнее. Нужно быть королём, а не мальчишкой, который может делать всё, что вздумается. Нужно соглашаться, ведь, по его мнению, лэндтирсцы действительно в состоянии помочь.       Этот завтрак — едва не последний в спокойной обстановке, когда они могут быть только вдвоём. Если Гилберт согласится, — а он, разумеется, согласится, — как раньше уже не будет.

***

      Джулиан чувствовал себя сволочью, но лишь немного. Старался держать лицо, сохранять беспристрастность, однако не мог не расслабляться, когда замечал во взглядах лидеров коалиции то же, что испытывал сам.       Облегчение — вот что он видел. Страх, непонимание, неприятие всего произошедшего тоже были, но облегчение выделялось, было видно лучше всего. Раздражение каждым, кто открывал рот, возрастало так же, как количество споров между лидерам коалиции и правителями Диких Земель.       Но облегчения всё же было больше. Когда спор о перераспределении сил коалиции и построению плана относительно Иснана достиг своего апогея, Гилберт, почти всё время молча соглашавшийся со всеми подряд, не выдержал.       Он резко поднялся, скрипнули ножки стула. Данталион ещё огрызался на лорда Эша, который совершенно не понимал, как вампиры могут сражаться за коалицию, но оба стихли, стоило Гилберту, отмахнувшись от Киллиана, обойти полукруглый стол и остановиться возле принцессы Сонал. Она даже будто не сразу заметила его, обратила внимание лишь после того, как леди Аррана посмотрела на него. Принцесса Сонал встретилась глазами с Гилбертом и едва не засветилась от счастья, когда он, сняв кольцо рода Лайне, быстро и как-то нервно надел его на палец принцессы.       У великанов это считалось священным: обменяться кольцами родов, чтобы показать серьёзность намерений, а после свадьбы уже вернуть то, что принадлежало им по праву. Джулиан помнил, как на пальце принца Алебастра, когда тот навещал эльфов с дружеским визитом, сверкало кольцо рода Саэнс, которое ему вверила Мария. Это было лишь временным обменом, который, однако, никогда не совершался бездумно.       — Ради сигридцев, — практически прошипел Гилберт и, не дожидаясь ответа принцессы, как ни в чём не бывало вернулся на своё место.       Облегчения и впрямь стало больше. Гилберт мог заупрямиться, но всё же решил согласиться, понимая, что коалиция нуждалась в поддержке лэндтирсцев. Сомневаться в своевольности принцессы Сонал не стоило: она вполне могла сидеть сложа руки, если бы получила отказ. Даже не подумала бы предложить союз Джулиану, о чём он с ужасом думал не так давно, когда она была у него на аудиенции.       Несмотря на то, что Джулиану было немного жаль Гилберта, вынужденного пойти на такой шаг, он малодушно радовался, что не занимает его место.       Казалось бы, такая глупость: заключить брак, чтобы получить поддержку одного из сигридских народов. Это не должно быть сложно. Но Гилберту было сложно, и это видели все.       А Джулиан всё равно радовался, что не занимает его место, — так же, как и каждый на собрании, ведь не им пришлось стать разменной монетой, благодаря которой шанс лишь немного вырос.