Pure blood above all / Чистота крови превыше всего

      Пэнси понимала, что поступала нехорошо, оставляя Дафну почти одну в столь важный для нее день, однако найти в себе силы на то, чтобы пойти на помолвку, где наверняка соберется куча репортеров, не могла. Ее повергло в шок поведение Астории в библиотеке накануне, но еще больше она не ожидала услышать, что Дафна хотела замуж за Драко. Пэнси бы хотелось задать ей кучу вопросов, но перепалка двух сестер, а после несвоевременное появление профессора МакГонагалл нарушили все ее планы. Допрос пришлось отложить на потом.       — Ты думаешь, она действительно хотела замуж за Драко? — спросила Миллисента, когда они остались одни.       — Конечно, нет, Милли, — Пэнси покачала головой. — Не знаю, с чего Астория это взяла, но, по-моему, это сущая чепуха. Дафна Драко никогда не интересовалась. Уж поверь мне, я бы знала.       Миллисента хихикнула, наверняка вспомнив те времена, когда Пэнси бегала за Драко, заставив ее лишь закатить глаза. Она, конечно же, не собиралась рассказывать об этом Драко, надеясь, что и у самой Астории хватит ума не болтать глупости на каждом шагу.       То время, что Пэнси осталась одна, когда все ее друзья через камин профессора Снейпа отправились на помолвку в поместье Гринграссов, провела с пользой: написала эссе по Зельям, выучила целых три параграфа по ЗОТИ и повторила весь пройденный материал по Заклинаниям. Проводя все свободное время в Выручай-Комнате с Драко, она чувствовала, что не уделяет должного времени учебе, вот и решила воспользоваться предоставленной возможностью. В конце концов, до Ж.А.Б.А. оставалось всего лишь полтора года, пусть она и не была уверена, что вообще доживет до выпускного бала. Как знать, что станет со школой, если профессор Снейп действительно убьет директора? Кто заменит профессора Дамблдора? Кто вообще сможет возглавить Хогвартс в столь тяжелое время?       Решив дождаться друзей, Пэнси не ложилась спать, хотя глаза и слипались. Уютно устроившись на диване в ожидании Блейза и Драко, она глядела на то, как догорают в камине поленья. Пэнси бы соврала, если бы сказала, что ей не было интересно, как прошла помолвка, кто на ней присутствовал, и как вели себя родители Дафны, когда-то со снисхождением относившиеся к бывшим Пожирателям Смерти, однако куда больше ее волновало, не строили ли глазки Блейзу какие-нибудь хорошенькие кузины Дафны.       Пэнси и так замечала заинтересованные взгляды однокурсниц, направленные на него, и сгорала от ревности и невозможности предпринять хоть что-нибудь.       Но для веселья и, тем более, глупой детской ревности, время было совершенно неподходящее. Ее волновала ситуация с отцом: прошло уже около месяца, а вестей из дома не было никаких. Мама писала о чем угодно, только не об аресте отца, и Пэнси день ото дня только сильнее волновалась за свою семью. Ей хотелось бы верить, что авроры не правы, и отец непричастен к убийству матери Ханны, однако столь длительное расследование наталкивало на совершенно противоположные мысли.       Неужели Теодор оказался прав? И Ханна тоже… Что же ей теперь делать?       Они вернулись втроем, когда часы пробили одиннадцать. Пэнси тут же встрепенулась, ожидая подробного рассказа о помолвке, но Драко с Миллисентой, сославшись на усталость, поднялись наверх в свои спальни.       Блейз же задержался, садясь возле нее на диван. В дорогом костюме и парадной мантии он выглядел просто невероятно красиво, и Пэнси невольно залюбовалась им, понимая, что с каждым прошедшим днем влюбляется в него все сильнее. Пути назад не было уже давно, но она его и не искала. Стоило ему приблизиться, как ее вновь окутал запах собственной Амортенции, заставляя уголки губ предательски дрогнуть. Миллисента целый месяц не давала ей покоя, спрашивая о запахе Амортенции Блейза, но Пэнси лишь пожимала плечами. Она ведь и правда не знала.       — Между ними происходит что-то нехорошее, — сообщил Блейз, и тон его голоса заставил Пэнси посерьезнеть. — Дафна едва сдерживала слезы весь вечер и совсем не походила на счастливую невесту. Мистер Гринграсс позвал на помолвку, пожалуй, всех сторонников Темного Лорда, кого только мог. Прибыли они, правда, после ухода репортеров Пророка. Тетка Драко — та еще особа. Когда она подошла к Дафне, мне показалось, еще немного, и она упадет в обморок прямо на руки Тео. Весело было только Астории, ну и Драко, ведь она всячески отвлекала его от присутствия Пожирателей Смерти. Уж не знаю, радоваться ли этому или беспокоиться.       Пэнси с Беллатриссой никогда не сталкивалась и с трудом представляла, каково было Дафне видеть ее на собственном торжестве. Ее удивляло, как быстро Эдвард Гринграсс прекратил придерживаться нейтралитета, ведь Министерство Магии официально признало возвращение Темного Лорда только в июне, а уже в феврале он во всеуслышание заявляет, что решил выдать свою старшую дочь за сына дважды осужденного Пожирателя Смерти. И, если Астория бегала за Драко с раннего детства, то Дафна производила впечатление этакой принцессы, аристократки, бриллианта, которому негоже было падать в грязь.       Поведение Астории ее волновало не меньше. С тех пор, как она узнала о положении Драко несколько недель назад, она заметно притихла, перестав обсуждать ситуацию Кэти Белл и постоянное подавленное настроение Драко, однако во время трапез в Большом Зале без устали сверлила их внимательным взглядом.       — Дафна меня и правда беспокоит, причем уже достаточно давно, — тяжело вздохнув, поделилась Пэнси. — Я все хочу с ней поговорить, но то нам мешают девочки, то у Драко что-то происходит, то она просто от меня бегает, точно от огнедышащего дракона.       Блейз негромко рассмеялся, заставляя ее недовольно закатить глаза.       — Ты куда симпатичнее дракона, Пэнс, не беспокойся.       — Ну, спасибо, Блейз. Ты умеешь делать девушкам комплименты, — съязвила Пэнси, не оставаясь в долгу.       Хотя Пэнси и не знала, как благодарить судьбу за то, что Блейз оказывался рядом всякий раз, когда был ей необходим, и поддерживал ее каждую секунду на протяжении последних нескольких месяцев, она в глубине души скучала по такому их общению: несерьезному, забавному, наивному, когда оба еще пытались скрывать свою влюбленность друг в друга, а то и вовсе отрицали всякие чувства за гранью дружеской симпатии и привязанности. Раньше не проходило и дня без взаимного обмена любезностями, но стоило только кому-то задеть одного из них, как другой тут же выпускал когти, готовясь броситься на защиту, если потребуется. Теперь же все стало слишком серьезно.       — Пока никто не жаловался, — усмехнулся он, поиграв бровями, и тут же ловко увернулся от летящей в него подушки.       Пэнси рассмеялась, даже не пытаясь скрыть своего веселья. Никто не жаловался, значит. Блейз без страховки ступал по тонкому льду, что в любой момент мог громко треснуть и расколоться. Она всегда была ревнивой, особенно по отношению к мальчикам, которые ей нравились. За их стычками с Асторией в детстве наблюдали все друзья, а на первых курсах Пэнси ходила возле Драко с уж очень важным видом, бросая испепеляющие взгляды на сокурсниц, посмевших ему улыбнуться. Воспоминания о собственном поведении вызывали лишь смех, однако Пэнси признавала, что сейчас вела бы себя ничуть не лучше, будь у их взаимоотношений с Блейзом официальный статус.       — И что они все в тебе находят? — наигранно вздохнула она, принимая правила игры. — Не понимаю.       — Ах, так? Что находят? Ты уверена в правильном употреблении местоимения «они»?        Их тянуло друг к другу точно сильнейшими магнитами, преодолевавшими все запреты и условности, пространство и время, и все обстоятельства казались сущей ерундой по сравнению с чувствами, одолевавшими обоих в этот миг. Пэнси видела, как горели глаза Блейза, и чувствовала точно такой же пожар, разливавшийся лавой по ее венам. Ей так сильно хотелось его поцеловать, снова ощутить горьковатый вкус его губ после очередной выпитой чашки кофе и Бодроперцового зелья, что она и вовсе позабыла, где они находятся, и что в любую секунду в гостиную может кто-нибудь спуститься и застать их в весьма недвусмысленном виде.       Когда между ними оставались считанные сантиметры, они оба, широко улыбаясь и тихо посмеиваясь, глядели друг на друга.       — Ты очень красивая, Пэнси, — прошептал он, опаляя дыханием ее волосы и мгновенно вспыхнувшие от смущения щеки.       — Учишься на глазах, — ответила она столь же тихо, словно любой громкий звук мог нарушить эту волшебную атмосферу между ними.       Он осторожно коснулся ее губ своими, и Пэнси мгновенно ответила на поцелуй, не в силах сопротивляться его итальянскому шарму, обнимая его за шею и притягивая ближе к себе. Руки Блейза сжали ее талию, заставляя ее практически пересесть к нему на колени, и, стоило ей только вздохнуть, как его язык коснулся ее губ, углубляя поцелуй. Чувствуя прикосновения горячего языка, Пэнси мелко задрожала, полностью растворяясь в своих чувствах к нему. По телу пробежали приятные мурашки, когда Блейз сжал ее талию руками, прижимая ее к себе вплотную.       Внутри нее с каждым его прикосновением все сильнее разгорался пожар. Пальцы путались в его коротких волосах, ногти оставляли отметины на смуглой коже, словно желая сообщить всем вокруг, что он принадлежит только ей.       Она понятия не имела, сколько они так просидели, целуясь, но скрип открывшегося в стене прохода, а после тихие шаги заставили ее вздрогнуть. Пересаживаясь на диван настолько быстро, что чуть было не упала с дивана под негромкий смех Блейза, она лихорадочно поправляла задравшуюся юбку, проклиная себя за столь неосторожный выбор наряда. Пэнси боялась увидеть профессора Снейпа, решившего вдруг наведаться в гостиную своего факультета. Сколько секунд ему понадобится, чтобы он понял, чем они здесь занимались?       — Свои, — раздался чей-то тихий голос, и Пэнси даже не сразу узнала его обладателя, пока не увидела дрожащую фигуру, вышедшую из тени.

***

      Дафна медленно брела по промозглому коридору подземелья на негнущихся ногах, дрожа от холода всем телом. После ночной прогулки она едва стояла на ногах: коридор расплывался перед глазами, зубы стучали, голова раскалывалась на сотни мелких частиц, словно ее несколько часов пытали самыми разными темномагическими заклинаниями. Ей приходилось цепляться руками о каменные стены, чтобы удержать равновесие. Своим ногам она не слишком доверяла: их она после прогулки в начале февраля по снегу не чувствовала вовсе.       Она не знала, было ли это больным воображением, а может ее психика не выдержала сегодняшнего вечера, но ей слышался голос Теодора, зовущий ее, громко смеющийся, кричащий ей вслед что-то совершенно неразборчивое. Она оборачивалась каждые несколько секунд, чтобы удостовериться, что он не шел за ней. Дафна боялась, что Теодор догонит ее, что он снова набросится на нее и попытается взять силой вопреки ее воле, и на сей раз завершит начатое, так как в пустом школьном коридоре ей точно никто не сможет оказать помощь.       Мысли Дафны путались, ей ужасно хотелось спать. Она надеялась, что Пэнси и Миллисента, подробно обсудив ее помолвку, уже легли в постели, и ей никто не помешает принять душ и заснуть. События сегодняшнего вечера казались нереальными, словно из другой жизни, произошедшими не с ней. Но тело, все еще помнившее его жестокие прикосновения, не позволяло ей забыться. Теодор действительно хотел ее изнасиловать и сделал бы это, не пройди Астория мимо гостевой комнаты в тот момент. Случилось бы то, чего Дафна боялась больше всего на свете.       Дойдя до глухой стены, за которой скрывался вход в гостиную, она тихо вздохнула, прикрывая глаза на мгновение. Она добралась.       — Салазар Слизерин, — едва шевеля губами, она прошептала пароль, но проход все же открылася.       Спотыкаясь и чуть не упав несколько раз, Дафна спустилась по скользким каменным ступенькам, пройдя по небольшому коридорчику с гобеленами, которые сейчас почему-то показались ей весьма устрашающими. Изображенные на них волшебники словно осуждали ее за слабость, эмоции, за дрожащие руки и текущие по щекам слезы.       Она поняла, что пришла совершенно невовремя, еще у входа, когда заметила самозабвенно целующихся Пэнси и Блейза. Уголки ее губ дернулись в неком подобии улыбки. Хоть у кого-то все хорошо. Она еще на четвертом курсе заметила, как ревностно Блейз смотрел на Пэнси, когда та бегала за Драко, и размышляла, когда же он перейдет к более решительным действиям. Блейз всегда казался ей хорошим человеком, порядочным и мужественным. Да и с Пэнси они смотрелись уж очень мило.       Радовалась Дафна недолго. Наверняка услышав ее шаги, Пэнси с Блейзом оторвались друг от друга и теперь напряженно ждали, пока помешавший им человек выйдет из тени.       — Свои, — прошептала она и шагнула вперед, держась за стену и едва стоя на ногах.       — Дафна? Мерлин, что с тобой приключилось? На тебя напали? Где Тео? Где Тори?       Подбежав к ней, Пэнси первым делом прошептала Согревающее заклинание. Стало немного теплее, хотя своих конечностей она не чувствовала по-прежнему, а промокшая насквозь мантия грузом висела на ее плечах. Стоило Пэнси только заговорить, как Дафна громко разрыдалась, оседая на пол. Ей не хотелось слышать его имя, вспоминать помолвку, думать о том, что он до нее дотрагивался, что он ее сломал. Теодор разбил крохи доверия к этому миру, теплившиеся в душе Дафны после того, как она узнала правду.       В гостиной Слизерина, где каждый миллиметр за последние пять с половиной лет пропитался их совместными моментами: перепалками, разговорами, его мольбами, ее отказами, у Дафны не получалось мыслить здраво. Ей все казалось, что он вот-вот спустится по лестнице и вновь на нее набросится. Она хотела в душ, ей было необходимо смыть с бледной кожи его поцелуи, укуся, синяки, оставленные его сильной хваткой на ее плечах. Все самые страшные минуты сегодняшнего вечера кружились в ее голове, точно на заевшей пластинке. Как он мог с ней так поступить?       Теодор оказался страшным человеком, и она бы могла списать это на атмосферу в его семье и сложные отношения с отцом, однако знала, что у большинства ее друзей, как и у них с Асторией родители мало чем отличались от отца Теодора — Мориса. Но никто из них не вырос ни подлецом, ни преступником.       — Дома, — громко всхлипнув, ответила она. — Они в поместье Гринграссов.       Наверняка отец с Теодором сейчас строили очередные коварные планы по ее заточению в поместье Ноттов после свадьбы, а может придумывали, как заставить ее полюбить его иным путем — на сей раз, вероятно, Империусом. Дафне не верилось, что крики и угрозы отца способны заставить Теодора держаться от нее подальше. Ей хотелось запереться в спальне для девочек, куда он уж точно не сможет войти, и провести там всю свою оставшуюся жизнь.       — Блейз, беги на кухню, — скомандовала Пэнси, опускаясь на пол возле Дафны. — Нужен чай. Много чая. И Бодроперцовое. Флакона три.       Стоило Блейзу скрыться за дверью, как Пэнси заключила содрогавшуюся от истерики Дафну в крепкие объятия. Она же, точно ребенок цеплявшийся за маму, схватилась за рукава темно-зеленого свитера Пэнси и уткнулась лбом в ее плечо, сотрясаясь от боли, злости, обиды, от пронизывающей до костей безысходности. Ей еще никогда раньше не было так больно и гадко, даже когда она догадалась о магическом вмешательстве в собственные чувства. Рыдая в туалете для девочек, Дафна и подумать не могла, что все станет еще хуже. Но стало.       — Что случилось, Даф? Ну же, расскажи мне, что с тобой происходит.       Стоило Пэнси только задать вопрос, как губы Дафны задрожали, а слезы хлынули из глаз с новой силой. Словно это было так легко, просто рассказать обо всем. Пэнси наверняка даже и не представляла, в насколько сложную ситуацию попала Дафна. И почему именно ей, Дафне, довелось стать объектом одержимости Теодора? Почему не кто-нибудь другой, кто бы с радостью ответил на его чувства? Она даже сомневалась, что ей кто-нибудь поверит. Теодор, хоть порой и мог себе позволить сказать грубость, но случалось это крайне редко. Никому и в голову не придет, что он действительно был способен на подобное. Когда она наконец нашла в себе силы заговорить, ее голос дрожал, она заикалась, спотыкаясь о буквы:       — Он х-хотел м-меня изнас-с-ил… — ответила Дафна дрожащим голосом, а после замолчала на мгновение, не в силах продолжить. — П-подливал мне Любовное З-зелье, а теперь, когда я обо всем узнала, р-решил п-привяз-з-ать меня к-к себе другим путем.       Громко всхлипнув, она вытерла слезы тыльной стороной ладони. Пэнси, судя по широко раскрытым глазам и отвисшей челюсти, совершенно не ожидала услышать нечто подобное. Дафна казалась себе невероятно жалкой, слабой, словно в одно мгновение ее лишили всего, в том числе и магии. Что она могла сделать? Как бороться с отцом и Теодором? Она оказалась связанной по рукам и ногам договоренностями отца и будущего мужа.       — Зелье?! Дафна, почему ты молчала? Надо срочно кому-нибудь сказать.       «Я и сказала. Они же поймут, о ком я говорила, когда увидят в Пророке колдо… Мордред…»       — Я б-бояла-с-сь, — едва шевеля губами, ответила Дафна. — Но н-надеялась, что отец мне п-поможет. А он… Он все з-зн-а-ал…       Ей до сих пор было сложно в это поверить. Нет, Эдвард Гринграсс никогда не переставал говорить, что лучше вообще не иметь детей, чем быть отцом двух дочерей, однако Дафне казалось, что он просто завидовал своим знакомым: Люциусу Малфою, Морису Нотту, Крэббу и Гойлу-старшим, являвшимся отцами сыновей, однако ей и в голову не приходило, что он мог бросить ее на произвол судьбы, прекрасно понимая, что в доме Ноттов ее ожидает весьма трагическая судьба, а может и вовсе ранний уход из жизни.       «— После свадьбы ты тоже будешь так вопить? Какая же ты неженка, Дафни, расклеилась от обычной пощечины, — раздался за спиной насмешливый голос Теодора. — Но мой отец не любит криков, предупреждаю сразу. Придется быть потише.»       Ей вспомнились гадкие слова Теодора, сказанные накануне, и она снова громко всхлипнула, от всего сердца желая умереть на этом самом месте, но не выходить за него замуж.       — То есть как это знал? — удивленно уставившись на нее, спросила Пэнси.       Дафна лишь пожала плечами.       Блейз вернулся в гостиную как раз вовремя. Следом за ним вплыли пузатый белый чайник, с выходившим из носика паром, и большая чашка. Чаепите в гостиной Слизерина не было чем-то новым для них. Пользуясь тем, что кухня находилась в подземельях, они частенько пробирались туда под покровом ночи, таская всевозможные сладости и чай и быстро возвращаясь, пока никто из профессоров не застал их за весьма безобидным нарушением правил. Вот только сейчас от чая несло Умиротворяющим Бальзамом, а ей не хотелось пить никаких зелий кроме тех, которые дали ей близнецы Уизли.       — Они с-спланировали это все вместе, — всхлипнула Дафна, сжимая чашку в руках. Ногти больно впились в нежную кожу ладоней, но ей было совершенно все равно. — Мой отец и Т-теодор. Им помог Хьюберт — адвокат моего отца.       До сих пор в голове не укладывалось, как они могли с ней так поступить. И, если мотивы Хьюберта, с детства грезившего выбиться в люди, еще можно было как-то логически объяснить, то родители вонзили ей нож в спину совершенно неожиданно. Мама, даже на мгновение не задумавшись, сказала, что Дафна выйдет за него замуж, стоило только Теодору пригрозить расправой над семьей. И пусть она никогда не обнимала Дафну так, как матери обнимают своих детей, но неужели внутри ничего не дрогнуло?       Коснувшись рукой лица, она зашипела. Место удара до сих пор болело, но кровь уже остановилась.       — Это он тебя ударил? — спросил Блейз. — Нотт?       Дафна молча кивнула, разом опустошая бутылек с Бодроперцовым зельем и морщась от дымка, идущего из ушей и носа. Смысла в сокрытии произошедшего от Блейза она не видела. Судя по картине, свидетельницей которой она стала около получаса назад, Пэнси не станет ничего от него скрывать. Дафна была рада, что эти двое наконец признались друг другу в своих чувствах: несмотря на многочисленные провалы в памяти и проблемы она не могла не замечать, как Пэнси с Блейзом с начала учебного года кружили в причудливом танце, не сближаясь, но и не отдаляясь друг от друга. А уж кому как не ей было знать, что Блейз питал к Пэнси совсем не дружеские чувства еще с четвертого курса.       — Помолвка?       — Сам-то как думаешь? Не расторгнута, конечно, — тихо ответила Дафна на вопрос Блейза, не поднимая головы. — Теодор пригрозил отцу, что в случае отказа расскажет всем о переходе нашей семьи на сторону Ордена.       Отец мог бы ответить как угодно: послать Теодора к Мордреду, к примеру, выгнать его из их поместья, однако он выбрал самый чудовищный вариант: продолжить этот фарс, отдавая ее в рабство Теодору. Неужели он совершенно не постыдился склонить голову перед угрозами семнадцатилетнего мальчишки? Ей даже страшно было допустить мысль о том, что мистера Нотта могли рано или поздно выпустить из Азкабана. Ее всегда бросало в дрожь от одного только взгляда на него: он казался ей суровым и жестоким, а теперь, позврослев, таким же стал еще и Теодор.       «Мерлин, и зачем я помогла ему в тот день?»       — Хорошо, что завтра выходной. Ты сможешь отдохнуть, — улыбнулась Пэнси.       Дафна лишь кивнула. Она почти не сомневалась, что несмотря на выпитое Бодроперцовое зелье завтра свалится с температурой на ближайшую неделю, а то и две, но впервые в жизни радовалась болезни: это поможет ей не встречаться лицом к лицу с Теодором хотя бы какое-то время. Она понятия не имела, что ему сказать, как вести себя в его присутствии, чтобы вновь не спровоцировать. Ей хотелось бы надеяться, что Пэнси все время будет возле нее и поможет разобраться с Теодором, но та постоянно куда-то исчезала вместе с Блейзом, и теперь Дафна догадывалась, куда именно. Они наверняка скрывали от Драко свои отношения.       Оказавшись в спальне, она тихо прошмыгнула в ванную комнату, боясь разбудить Миллисенту. Но та лишь безмятежно сопела в своей кровати и только слегка нахмурилась, когда дверцы комода тихо скрипнули. Дафна слышала, как Пэнси вошла в комнату следом за ней, бесшумно ступая по полу почти на носочках. Они обе понимали, что Миллисенте о произошедшем знать не стоит. Ее бурная реакция только поможет слухам распространиться по замку в несколько раз быстрее. Ведь в Хогвартсе уши были у всего: от стен до дверных ручек.       Горячие капли обрушились на ее продрогшее тело, жаля нежную кожу, особенно в тех местах, где грубые прикосновения Теодора успели оставить синяки. Если мадам Помфри их увидит, то обязательно поинтересуется, не падала ли Дафна, не ударялась ли обо что-нибудь. Вот только Дафна понимала, что профессору Дамблдору, как и остальным, ее судьба всегда была совершенно безразлична. Их волновали исключительно студенты Гриффиндора, да и то не все — только святой Поттер и его друзья.       Она терла кожу мочалкой почти до красноты, желая стереть с себя его прикосновения, омезительные взгляды Пожирателей Смерти, рассматривающих ее с ног до головы. Чего стоил один только Рабастан, раздевавший ее глазами и совершенно не стеснявшийся присутствия не только Теодора, но и своего брата и невестки. По их мнению, она должна была принять метку Темного Лорда после их свадьбы. Дафна никогда особо не любила магглов и к магглорожденным большой симпатии не испытывала, но их семья всегда держалась в стороне от событий, и Драко, извергавший яд на добрую половину однокурсников, вызывал исключительно недоумение и смех. Сейчас же ее не переставал удивлять отец, шагавший по той же дорожке. Шанса вернуться к началу не предоставится, как только завтра выйдет свежий выпуск Пророка.       Съехав вниз по стене, она сидела в душевой кабине, обнимая себя за колени. Слез уже не осталось, она лишь изредка вздрагивала, прокручивая раз за разом события сегодняшнего вечера. Теодор за один вечер превратился из назойливого однокурсника, решившего добиться ее внимания нечестным путем и заслуживающего исключения из школы, в ее несостоявшегося насильника, вознамерившегося обесчестить ее. Дафна знала, после сегодняшнего скандала шанса, что отец разорвет помолвку, не осталось. Значит выпутываться придется самой.       — Ты в порядке, Даф? — было первым, что она услышала утром следующего дня, после того, как выпила все необходимые зелья.       После вчерашнего происшествия Теодор снова мог взяться за старое, желая околодовать ее, заставив забыть произошедшее. Дафну пугало, что она целые сутки не принимала зелий близнецов Уизли, и, хотя не чувствовала волшебной влюбленности в Теодора, все равно опустошила содержимое склянки до последней капли, как только проснулась.       Дафна уже успела сходить к мадам Помфри, когда все обитатели замка еще сладко спали в своих постелях. Синяки исчезли, и порез на щеке зажил, точно его и не было, но шрамы на сердце не вылечить парочкой зелий. Душу все еще разрывало на части, и Дафна нервно озиралась всю дорогу до Больничного Крыла, боясь встретиться с Теодором. Мадам Помфри поначалу лишь молча поджала губы, с подозрением глядя на нее и недовольно хмурясь, но спустя несколько минут мертвую тишину Больничного Крыла пронзил вопрос:       — Мисс Гринграсс, могу ли я узнать о происхождении этих синяков? Вы ведь были дома, не так ли?       — Поскользнулась на парадной лестнице, — коротко ответила Дафна, не желая вдаваться в подробности.       Чем ей могла помочь мадам Помфри? У старенькой школьной медсестры едва ли найдется управа на ее выживших из ума от страха перед Пожирателями Смерти и Темным Лордом родителей. И, если поведение Софии, не смевшей ослушаться мужа, не вызывало у Дафны никаких вопросов, то паника отца заставляла задуматься. Они ведь входят в Священные Двадцать Восемь и не являются предателями крови, чего им бояться? Если в прошлый раз опасность миновала, то почему бы истории ни повториться?       Что-то подсказывало, что родители просто хотели избавиться от нее, да побыстрее. Она ведь не сын, чтобы продолжить род Гринграсс. Эта фамилия умрет вместе с ней, Асторией и Цереус, а значит можно было не заботиться, проведет ли она счасливую жизнь или умрет в ужасных муках.       — Я в полном порядке, Астория. Спасибо, что поинтересовалась, — ответила Дафна и тут же громко чихнула.       Бодроперцовое зелье, позаимствованное у мадам Помфри, помогло унять озноб и сбить успевшую повыситься за ночь температуру, однако она все еще чувствовала себя так, словно находилась в плену у гриндилоу на дне Черного Озера не меньше месяца. Голова раскалывалась на тысячу частиц, а тело ломило после вчерашней ночной прогулки по снегу. Как она вообще осталась жива — тайна, известная одному только Мерлину.       — Я вела себя как дура, — прошептала Астория, обняв Дафну, и, хотя она все еще сердилась на сестру, ей ничего не оставалось, как обнять ее в ответ. — Прости меня.       Далеко не каждый удостаивался услышать извинения от Астории Гринграсс. Просить прощения в семье было не принято: они ругались, кричали друг на друга, родители наказывали их порой куда строже, чем того требовал проступок, а на следующий день все возвращалось на круги своя. Признавать свою вину не желал никто, и, поэтому Дафна удивленно вскинула брови, услышав от сестры эти два слова.       — Все в порядке, Тори.       Обида на Асторию за то, что она так быстро поверила в ее наскоро сочиненную ложь, все еще грызла Дафну, однако злиться на нее еще дольше не имело никакого смысла. В конце концов, она была еще ребенком: эмоциональным, порой вспыльчивым, а еще по уши влюбленным в Драко Малфоя. Он, надо сказать, по мнению Дафны не слишком и заслуживал столь глубоких чувств сестры. Она сама же в число фанаток Драко не входила никогда, находясь в стороне от всеобщего безумия, и служила лишь третейским судьей в конфликтах между Пэнси и Асторией.       — Дафна, ты пойдешь на завтрак? — спросила Пэнси, и, обернувшись, Дафна заметила, как ее губы расплылись в едва заметной улыбке, стоило ей только стать невольным свидетелем их примирения. — Тори?       Дафна несмело кивнула. Хотя ее кровь стыла в жилах от страха перед скорой встречей с Теодором, она старалась себя уговорить выйти из комнаты, не став ее заложником. Он ведь не набросится на нее посреди Большого Зала на глазах у всех профессоров. Даже профессор Дамблдор, кого волновали только студенты Гриффиндора, при всем желании не сможет закрыть глаза на столь тяжкое преступление. Если Теодора отправят в Азкабан, все ее проблемы закончатся навсегда. Но рисковать Дафне не хотелось.       — Что вообще происходит? Мне кто-нибудь объяснит?       Дафна вздохнула. — Вчера Нотт пытался изнасиловать меня, Милли.       Голос звучал нетвердо, она запнулась на главном слове, описывающем произошедшее накануне. Глаза Миллисенты расширились, а рот слегка приоткрылся. Дафна понимала ее, она и сама раньше удивилась бы, услышав подобное о ком-то из знакомых. Но не теперь.       — Подожди, но ведь вы… Вы все еще…       — Мы все еще помолвлены, Милли, — ответила Дафна, только сейчас заметив свежий выпуск Ежедневного Пророка у нее в руках. — Дай-ка.       Подойдя к Миллисенте, она в два счета вырвала у нее из рук злосчастную газету. Дафна уже заранее знала, что ничего хорошего там о себе не прочитает. Даже после ухода Риты Скитер газета не переставала писать самые грязные и лживые статейки. Чего только стоил выпуск об отце Пэнси.       На первой же странице она увидела огромную колдографию: они с Теодором стояли напротив перед огромной цветочной арки, и он обнимал ее за талию, и на его губах играла веселая улыбка. Сама же Дафна веселой не выглядела, пусть и мало кто это заметит. Она улыбалась, но в глазах стояли слезы, готовые вот-вот сорваться с ресниц. Конечно, ни репортеры, ни приглашенные на помолвку гости ничего не заметили. Оно и к лучшему. Родители убьют ее, если ее нежелание выйти замуж за Теодора станет достоянием общественности.       Дафна скривилась: фантомная боль от его грубых прикосновений прожгла ее кожу. Как скоро она забудет пережитое?       Над фотографией расположился заголовок статьи, выведенный большими витиеватыми буквами:       «Нотты и Гринграссы — объединение двух чистокровных семей: любовь или политика?»       — О, Мерлин… — протянула Дафна. — Вы только послушайте это: «Эдвард Гринграсс, сохранявший нейтралитет все это время, наконец решился выбрать сторону. Помолвка старшей дочери Дафны Сесилии Гринграсс с представителем небезызвестного семейства Ноттов — Теодором, чей отец — Морис Нотт — до сих пор пребывает в Азкабане, свидетельствует о его поддержке Того-Кого-Нельзя-Называть. Судьба младшей дочери семейства остается неизвестной, однако ни у кого не вызовет удивления, если вскоре мы услышим новость о помолвке Астории с единственным сыном Люциуса Малфоя, так же пребывающего в Азкабане». Отец окончательно лишился рассудка, если позволил им написать это!       В спальне повисла тишина. Пэнси с Миллисентой переглядывались, Астория же старательно поправляла галстук, словно всем своим видом старалась показать, что ее эта статья нисколько не задела. Конечно, она все еще надеялась на скорую помолвку с Драко, Дафна знала это, но как она могла быть такой глупой? Войти в семью Пожирателя Смерти, да еще и племянника Беллатриссы. Как это могло быть пределом ее мечтаний?       Никто из них и словом не обмолвился: все понимали, что написанное в Пророке впервые в жизни было чистой правдой.       Всю дорогу до Большого Зала Дафна судорожно сжимала руку Пэнси в своей. Ей не хотелось, чтобы Теодор понял, насколько сильный урон нанес ей вчера. Взгляды однокурсников прожигали ее затылок, словно каждый проходящий мимо студент знал о произошедшем и насмехался над ней, считая сломанной, испорченной, грязной. Она не сомневалась, что все уже успели прочитать статью. С каждым шагом, приближающим Дафну к Большому Залу, ее голова опускалась все ниже все ниже. Она не желала встречаться взглядом ни с кем из них, понимая, что никакого сочувствия не увидит. По щеке скользнула слезинка, и она быстро смахнула ее, не позволяя другим заметить ее слабость. Она не хотела быть слабой.       Остановившись возле входа в Большой Зал, Дафна вздохнула. Даже отсюда она отчетливо смогла разглядеть Теодора, сидящего между Винсентом и Драко. Пребывал он в весьма хорошем настроении, вернувшись к роли примерного студента, пусть и порой отстающего по некоторым предметам. Дафна не переставала удивляться, как быстро и виртуозно ему удается менять маски: только день назад он едва не изнасиловал ее, ударил, оскорблял, а теперь… Сидит и завтракает как ни в чем ни бывало. Конечно, с чего бы ему расстраиваться? Он ведь добился всего, чего хотел. Он вскоре получит полную власть над ней и почувствует себя совершенно безнаказанным.       — Дафна, если ты не хочешь его видеть, мы позавтракаем позже, когда он уже уйдет, — предложила Пэнси, легонько сжимая ее плечо.       Дафна кивнула, и уголки ее губ дернулись, расплываясь в благодарной улыбке.       — Спасибо, Пэнс.

***

      — Мисс Паркинсон, следуйте за мной, — скрипучий голос профессора Снейпа прервал их разговор. — И нечего толпиться возле двери. Ступайте на завтрак!       Профессор Снейп вновь пребывал не в лучшем расположении духа, и в голову Пэнси уже закрались подозрения, что Блейз с Драко вновь решились на какую-то авантюру, ничего не сообщив об этом ей, понимая, что она станет их отговаривать. Но когда бы они успели? Накануне они весь день провели вместе ровно до тех пор, пока Блейз и Драко не отбыли в поместье Гринграссов на помолвку. Да и Блейз не стал бы от нее ничего скрывать, уж в этом Пэнси нисколько не сомневалась. Они всегда были близки и делились друг с другом всеми переживаниями и тайнами, а уж после произошедшего вчера…       Этой ночью она и на мгновение не смогла сомкнуть глаз. Ее мучили переживания за Дафну, страх перед сумасшедшими выходками Теодора, который еще не раз мог попытаться опоить ее зельем или выкинуть что похуже, но стоило Пэнси только вспомнить о горячих прикосновениях Блейза, о страстных поцелуях, от которых по ее телу бегали мурашки от нахлынувших чувств, как живот сладко сводило от желания, а на лице расплывалась глупая влюбленная улыбка. Подобное творилось с ней впервые, и Пэнси не понимала, как ей справиться с постоянным желанием быть рядом с ним. Она знала: сейчас у них были дела поважнее, да и отсутствие вестей из дома не предвещало ничего хорошего, однако стоило ей только встретиться с ним взглядом, как все переживания мгновенно оставляли ее сердце.       — Мы не голодны, сэр, — ответила Дафна, снова громко чихая. — Простите, профессор.       Ее голос отвлек Пэнси от мыслей о Блейзе, и она почувствовала, как щеки вспыхнули от воспоминаний о произошедшем вчера. Подруги не заметили ее глупой влюбленной улыбки, а вот от строгого взгляда профессора Снейпа ее веселье не ушло. Он еще больше нахмурился, нетерпеливо цокнув языком.       — Тогда займитесь другим полезным делом, мисс Гринграсс. Мне долго Вас ждать, мисс Паркинсон?       Профессор Снейп быстрым шагом направился к широкой каменной лестнице, и Пэнси ничего не оставалось, как последовать за ним. Ее всегда раздажала привычка профессора Снейпа ходить настолько быстро, словно за ним гналась целая стая оборотней. К чему такая срочность? Что могло произойти за ночь? С каждым шагом Пэнси все больше убеждалась, что Драко действительно что-то натворил, а отвечать за его проступки, конечно же, ей. Словно она его мать или, упаси Мерлин, жена. Хотя еще несколько лет назад она бы пришла в восторг от такой перспективы.       — Что-то случилось, сэр? — едва поспевая за профессором Снейпом, наконец рискнула поинтересоваться Пэнси.       Портреты глядели на них с неодобрением и явным раздражением, некоторые бросали вслед брань и оскорбления, ведь их посмели разбудить в воскресный день раньше полудня. На первом курсе она пугалась их криков и возмущений, так как портреты в Паркинсон Холле оставались безмолвными, но вскоре привыкла, поняв, что они не представляют для нее никакой опасности.       — Вы отправитесь домой, мисс Паркинсон, воспользовавшись моим камином, — ответил он, отпирая дверь своего рабочего кабинета и пропуская ее вперед. — Ваша мать обратилась к профессору Дамблдору с просьбой отпустить Вас домой на некоторое время.       По спине прошел неприятный холодок. Теперь она действительно не на шутку разволновалась. Уж лучше бы это было связано с Драко.       Родители еще ни разу не забирали ее из школы посреди учебного года, даже на втором курсе, когда школа находилась под угрозой нападения какого-то страшного чудовища, однако все благополучно закончилось благодаря Поттеру и его друзьям, а остальным, разумеется, никто и ничего объяснить не потрудился, хотя они и видели своих однокурсников в Больничном Крыле окаменевшими, да и Крэбб с Гойлом вели себя крайне странно, некоторое время рассказывая им о том, как, съев пироженые, летающие по воздуху, потеряли сознание на несколько часов, а, очнувшись, обнаружили себя в чулане для метел.       Так что же произошло теперь? Неужели отца все же осудили? Но в Пророке тут же написали бы об этом!       — Профессор, что произошло? Что-то с моим отцом? Мама здорова?       Однако ответов на интересующие ее вопросы Пэнси не получила, профессор Снейп лишь недовольно цокнул языком, подходя к камину и молча протягивая ей ведерко Летучего Пороха. Поняв, что не получит ответы на свои вопросы, пока не окажется дома, Пэнси обреченно вздохнула и, протянув руку, набрала небольшую горстку пороха, глядя на него так, словно он мог взорваться в любое мгновение. Как долго она пробудет дома? Когда сможет вернуться в школу? Профессор Снейп ведь даже не позволил ей объясниться с друзьями, хотя бы с Блейзом и Драко. Что они подумают, узнав, что она исчезла из школы посреди учебного года, ничего им не объяснив?       Но делать было нечего. Вряд ли профессор Снейп позволит ей тратить его время на объяснения с друзьями, даже если она станет слезно умолять его об этом. Он ненавидел слезы и слабость, только еще больше раздражался, когда видел перед собой рыдающих студентов. Сколько раз Пэнси становилась свидетелем подобной картины? Глупо было бы повторять чужие ошибки.       — Паркинсон Холл! — отчетливо произнесла она, бросая горсть Летучего пороха в камин.       Пэнси чувствовала, как колотилось сердце в груди, когда кабинет профессора Снейпа исчез, растворившись в зеленом пламени камина.

***

Паркинсон Холл

Две недели назад       Последние недели оказались слишком тяжелыми для Гиацинт Паркинсон, уже успевшей позабыть, каково это, решать все самой. Последние семнадцать лет ей приходилось лишь кивать, соглашаясь с любым решением мужа, однако еще ни разу она об этом не пожалела. От того и происходящее сейчас казалось каким-то странным и страшным сном, от которого она никак не могла проснуться. Она знала, что сошла бы с ума от волнения за Говарда, если бы не Лукреция, навещавшая ее почти каждый день. Большую часть времени Гиацинт бесцельно слонялась по поместью, совершено не понимая, за что ей браться и что предпринять, чтобы вернуть все на круги своя. В доме, где прожила почти два десятилетия, она казалась себе чужой.       Каждое утро ее навещал сеньор Альваро, и они подолгу беседовали в большой гостиной, где Говард и Гиацинт обычно принимали гостей. Он задавал ей совершенно разные вопросы, и, если поначалу все они касались дня убийства Хлои Абботт, то спустя несколько дней он начал спрашивать ее о прошлом: их знакомстве с Говардом, первых годах брака, детстве Пэнси. Гиацинт не понимала, к чему все это, однако настойчивый и внимательный взгляд сеньора Альваро не позволял уйти от ответа.       — Как Вы познакомились с Вашим супругом, миссис Паркинсон?       — В школе, — ответила она. — Мы учились на одном факультете, хотя он был на год старше.       Сеньор Альваро кивнул, что-то быстро записывая в свой блокнот.       — Когда он принял Метку Сами-Знаете-Кого? И как Вы отреагировали на эту новость?       Гиацинт, нахмурившись, призадумалась. И правда, как? Она старалась отыскать в закоулках памяти тот день, когда Говард рассказал ей о Метке, показал ее на своей руке, но безуспешно. Воспоминания ускользали от нее, едва она успевала к ним приблизиться, не позволяя ей схватить их и вытащить на поверхность. Как она узнала о его планах? Когда он поведал ей о Метке? Гиацинт не помнила ничего, хотя столь яркое событие, полностью изменившее их жизни, не могло просто взять и бесследно стереться из ее памяти. На это требовалась веская причина, но Гиацинт такой не находила.       — Не помню.       Сеньор Альваро лишь поджал губы, заметно помрачнев, но промолчал. Гиацинт же всякий раз после его посещений мысленно возвращалась к разговору с Пэнси о Ханне, дочери Эдмунда. « — Ханна сказала, что мы с ней играли в детстве вместе. Ты не подумай ничего такого, просто обычная стычка двух старост в школьном коридоре. Я так и думала, что она соврала.»       Могло ли быть совпадением, что и она, и Пэнси не помнили важных событий прошедших лет? И, если отсутствие воспоминаний у Пэнси, она еще могла объяснить ее юным возрастом, то собственные провалы в памяти вызывали нехорошие подозрения. Гиацинт не могла ответить даже на самые простейшие вопросы: как освоилась в поместье, как вошла в семью Говарда, ведь на тот момент его родители жили с ними. Из памяти стерлись и взаимоотношения с покойными свекром и свекровью. Ладили ли они? Ругались ли? Где искать ответы на эти вопросы?       Тяжелые мысли не оставляли ее ни на мгновение, не позволяя ни есть, ни спать, и, стоило ей только взяться за перо, чтобы написать письмо Пэнси, как по щекам тут же текли горькие слезы от осознания собственной беспомощности. Руки тянулись написать Эдмунду, однако она не понимала, с чего начать, и боялась его реакции на собственный крик о помощи.       — Гиацинт, так нельзя, — покачала головой Лукреция. — Пэнси нужна сильная мать, а ты совершенно расклеилась. Ты должна взять себя в руки. Если в ваши с Пэнси воспоминания кто-то вмешивался, это нужно обязательно выяснить.       Гиацинт же только мрачнела еще больше, помня, что ее свекор долгое время возглавлял отдел Стирателей памяти в Министерстве Магии, а Говард там работал несколько лет после окончания школы. И как она могла сразу не обратить должного внимания на слова Пэнси? Почему не забила тревогу в тот же миг? Может быть Хлоя осталась бы жива, если к ее смерти действительно приложил руку Говард.       «Нет, Говард не мог. Он был хорошим мужем, пусть и довольно суровым. Он не стал бы поступать с нами подобным образом»       В середине января сеньор Альваро пожаловал в Паркинсон Холл не один. Его сопровождал пожилой седовласый мужчина с пышными усами, чем-то отдаленно напоминавший ей профессора Дамблдора в годы ее обучения, облаченный в длинную мантию лимонного цвета. Гиацинт не составило труда догадаться, что сеньор Альваро пригласил на их сегодняшнюю встречу целителя из Больницы Св. Мунго, вот только не могла понять, с какой целью и почему ничего не сообщил ей.       — Видите ли, миссис Паркинсон, — сеньор Альваро опустился в одно из роскошных кресел гостиной. — Я долго размышлял над всей информацией, полученной из Ваших рассказов. Многое вызывает у меня вопросы, а некоторые детали и вовсе противоречат друг другу. Мистер Паркинсон же отказывается проливать свет на произошедшее, — он запнулся и устало потер виски. — Поразмыслив над Вашими подозрениями, я пришел к выводу, что скорее всего, за все годы семейной жизни Ваши воспоминания не раз подвергались изменениям, а то и вовсе стирались, особенно последние несколько месяцев, что наталкивает меня на мысль, что мистер Паркинсон вполне мог убить Хлою Абботт.       Гиацинт сдержанно кивнула, поджав губы. Все складывалось в одну четкую картинку, очень уродливую и безобразную, хотя она и с трудом в нее верила. Говард не мог с ними так поступить. Стирать память, изменять воспоминания — каким же подлецом нужно быть, чтобы совершить подобное. Гиацинт не смогла сдержать предательских слез, от понимания, что возможно действительно прожила с таким человеком почти двадцать лет. Целых два десятилетия с мужчиной, который, судя по всему, ставил эксперименты над ее памятью и памятью их единственной дочери.       — Не стоит беспокоиться раньше времени, миссис Паркинсон, — сказал сеньор Альваро. — Сейчас это всего лишь подозрения, поэтому я и пригласил сюда мистера Тики для независимой экспертизы. Мистер Тики — целитель Святого Мунго, работающий с теми, кто подвергся заклинанию Забвения или частичному изменению памяти.       Не стоит беспокоиться раньше времени — проще сказать, чем сделать. И как ей не переживать, если на кону стояло здоровье ее дочери? Гиацинт хотела, чтобы этот кошмар закончился, чтобы выяснилось, что Говард не убивал Хлою, не стирал им память. И пусть все станет как прежде. Ей не хотелось верить, что семнадцать лет семейной жизни оказались потраченными впустую, пусть она никогда и не любила Говарда так, как Нарцисса Люциуса.       — Миссис Паркинсон, с Вашего позволения, я возьму у Вас несколько воспоминаний для тщательного изучения. Результаты передам через сеньора Альваро, как только они будут готовы, — едва слышно сказал мистер Тики и осторожно приблизился к ней.       Гиацинт решительно кивнула, собираясь с силами и унимая дрожь в теле, и мистер Тики, едва слышно прошептав несколько слов на латыни, на мгновение коснулся ее виска волшебной палочкой. Гиацинт завороженно наблюдала за тонкой искрящейся серебристой нитью, которую мистер Тики быстрым движением волшебной палочки поместил в узкую и продолговатую стеклянную колбу, и ободряюще ей улыбнулся.       Оставшись одна, Гиацинт устало опустилась в то самое кресло, где десять минут назад сидел сеньор Альваро. Что такого она могла знать, видеть или слышать, что заставило бы Говарда вмешиваться в ее разум? Они были в прекрасных отношениях, часто обсуждали происходящие события, строили планы на будущее, и никогда не ссорились. Она не могла припомнить ни одной ссоры с мужем, пусть даже мелкой. Конечно, у Говарда были дела, в которые она не считала нужным лезть, однако, если бы поинтересовалась, он бы наверняка рассказал ей обо всем. Она вышла замуж не по любви в отличие от своих подруг, однако никогда не жаловалась на свой брак.       Воспитываясь в семье тогда еще чистокровного семейства Абботов, она в раннем детстве усвоила, что жена не должна перечить мужу, ей следует быть терпеливой, мягкой, не раздражающей и без того уставшего на работе супруга, закрывать глаза на мелочи, не быть чересчур придирчивой, не лезть с замечаниями и советами. Гиацинт с самого начала старалась соответствовать роли идеальной супруги. Неужели все это могло оказаться ложью?       Всю неделю ее раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она действительно серьезно задумалась, а так ли идеален Говард и их семейная жизнь? Мог ли он стирать ей память, если она становилась свидетелем того, чего ей видеть было нельзя? И сразу же чувствовала острую вину за то, что винит супруга в том, что еще не доказано. Возможно ли, что сеньор Альваро ошибался? Может быть Говард и вовсе не совершал того, в чем его обвиняют, а она зря себя накручивает?       Гиацинт старалась вспомнить события того декабрьского вечера, когда убили Хлою. Она помнила, как, пожелав Пэнси добрых снов, отправилась в их с Говардом спальню. Но переживания за дочь мешали уснуть, да и Говарда не было возле нее, хотя Гиацинт не припоминала, чтобы он куда-то отлучался. Она четко помнила, как, услышав шум внизу, вышла из комнаты, чтобы отругать нерадивых эльфов за то, что мешают ей заснуть, а потом — пелена. Как она вернулась обратно? Дождалась ли Говарда или все-таки уснула в одиночестве? И почему она раньше не обратила внимание на все эти, на первый взгляд, мелочи?       Когда спустя долгих семь дней сеньор Альваро прибыл в Паркинсон Холл, выглядя куда мрачнее, чем раньше, Гиацинт уже догадывалась, что ей сейчас предстоит услышать. Их опасения подтвердились. Пятнадцать процентов воспоминаний подверглись изменениям, еще пять оказались грубо стертыми. Говард точно действовал впопыхах, не допуская даже и мысли, что она могла обо всем узнать в один не столь прекрасный день. Он просчитался, Гиацинт все узнала и не собиралась бездействовать.       — Двадцать процентов! Святые Мерлин и Моргана, как я могла ничего не замечать?!       Сколько лет он стер? Свидетелем чего она становилась, что ему требовался Обливейт? Ради чего? Сохранения семьи? А было ли вообще что сохранять? Действительно ли она общалась с Эдмундом, если Ханна и Пэнси играли в детстве вместе? Неужели она приводила дочь в дом брата тайком от мужа? Ей не составило большого труда догадаться, насколько отрицательно мог отреагировать на это Говард. Он всегда был категорически против ее общения с Эдмундом, считая его предателем крови, и его семьей. Ведь именно из-за брака Эдмунда с магглорожденной Хлоей, фамилия Абботт прекратила быть чистокровной.       Она смотрела в одну точку, на очередной портрет давно усопшего родственника Говарда, и ей не хотелось ничего, кроме как сорвать все эти злосчастные гобелены и сжечь их ко всем дракклам. И начать с огромного портрета Персея Паркинсона в холле, коим так гордился Говард, не переставая упоминать о родстве с ним во время каждого приема, который устраивал, сокрушаясь о том, что он слишком мало правил и не успел принять законопроект, запрещающий волшебникам заключать брак с магглами.       — Не корите себя, миссис Паркинсон, — приказав эльфам принести Успокаивающее зелье, сеньор Альваро опустился в кресло, отделанное дорогим зеленым бархатом. — Работа проделана слишком хорошо, Вы никак не смогли бы заметить это самостоятельно. За годы работы я часто сталкивался с подобным, поэтому подозрения возникли, как только я понял, что одна часть Ваших показаний не соответствуей другой.       — Я хочу вернуть все утерянные воспоминания, — выпив зелье, решительно сообщила Гиацинт.       Ей было необходимо знать, почему Говард вмешивался в ее память. Что она знала? О делах Пожирателей Смерти он рассказывал ей и так: о произошедшем в Отделе Тайн, о задании Драко Малфоя, о котором знали лишь приближенные Темного Лорда. Сколько раз за последние полгода они обсуждали будущее магического мира и Хогвартса без Дамблдора? Не сосчитать. Если Говард доверял ей подобные тайны, так что он мог от нее скрывать?       — Боюсь, это долгий и очень сложный процесс, миссис Паркинсон. Вы можете вспомнить что-то даже сейчас, если прекратить воздействие на Ваш разум, но на полное восстановление могут уйти месяцы, а то и годы. Конечно, в практике мистера Тики были и куда более тяжелые пациенты, однако я бы предложил для начала проверить воспоминания Ваше дочери.       Одна мысль о том, что разум Пэнси мог с детства подвергаться подобному насилию, заставляла Гиацинт свирепеть. Она знала, что, если даже Говарду удастся избежать наказания Визенгамота, то от нее ему никуда не деться. Уж она-то заставит его сильно пожалеть, если он и правда воздействовал на разум Пэнси, в чем с каждым днем сомнений у нее было все меньше.       — Вы правы, я и сама хотела это предложить. Мне кажется, он не раз подвергал воздействию Обливейта Пэнси.       — Для этого понадобится Ваше письменное разрешение, ведь, насколько я понимаю, девочка еще несовершеннолетняя.

***

Паркинсон Холл

начало февраля

      Едва Пэнси вышла из камина, она очутилась в теплых объятиях матери. Гиацинт что-то тихо шептала, прижимая ее к себе изо всех сил. У непривыкшей к такому явному проявлению материнских чувств Пэнси, сердце упало в пятки. Тревога охватила все ее тело. Что-то случилось, что-то очень плохое. Мысли в ее голове проносились одна за другой со скоростью снитча, одна страшнее другой. Что ей сейчас скажет мама? Отец скончался? Его признали виновным, и их выселяют из родового поместья? Пэнси хотелось закричать от сковавшего ее тело ужаса, но она сдерживалась из последних сил, сжимая руки в кулаки.       После темного кабинета профессора Снейпа гостиная показалась ей необычайно светлой. Как если бы… Оглядев комнату, Пэнси удивленно приоткрыла рот, глядя на окно, из которого открывался великолепный вид на внутренний двор поместья. Она отлично знала, что отец терпеть не мог, когда мама раздвигала тяжелые шторы, впуская в помещение яркий солнечный свет. Сейчас же они и вовсе отсутствовали, и холодному зимнему солнцу ничего не мешало освещать комнату, заглядывать в большие зеркала и красивую хрустальную посуду на накрытом на две персоны столе. Пэнси мгновенно нахмурилась. Что вообще происходит? С чего вдруг такие перемены?       Ей хотелось потребовать объяснений от матери сейчас же, но дома в общении с родителями она привыкла проявлять сдержанность, присущую всем чистокровным волшебникам их круга. Пусть она сначала объяснит, почему так поспешно вызвала ее домой в самый разгар триместра. Хотя сдерживаться в последнее время оказывалось все труднее и труднее, ведь последний год сильно потрепал нервы, и от хваленого самоконтроля не осталось почти ничего. Она переживала за отца, боялась за жизнь Драко, ее волновало состояние Дафны, а новые подробности испугали ее только еще больше, душу раздирали чувства к Блейзу и желание признаться ему в любви.       — Мама, что происходит? — наконец не выдержав звенящей тишины гостиной, спросила Пэнси. — Расскажи мне, прошу.       Гиацинт, метнув взгляд в сторону эльфа, поспешившего тут же ретироваться, усадила ее на диван, впервые не потребовав от Пэнси снять пыльную от Летучего Порошка мантию, чем заставила ее нервничать только еще сильнее. Родители на дух не переносили и пятнышка на одежде, тут же используя заклинание, а, если имелась такая возможность, и вовсе заставляли ее переодеться. Что же случилось настолько серьезного, что она решила нарушить негласное правило, существовавшее в их семье с самого детства Пэнси?       — Видишь ли, дорогая…       — Что-то с отцом? Было слушание? Визегамот признал его виновным? — Пэнси, перебивая, не давала матери и шанса ответить, но ничего не могла с собой поделать.       Гиацинт лишь отрицательно покачала головой. Пэнси понимала, что ей следует замолчать и позволить матери все рассказать ей, а не строить догадки, одну хуже другой, но ничего не могла с собой поделать. За этот месяц не получив даже одной весточки от матери об отце, она извела себя догадками и подозрениями, дрожащими пальцами пробегая по строчкам Ежедневного Пророка, боясь увидеть там знакомое имя. Пэнси почти сумела смириться с осуждающими взглядами и теперь просто хотела знать правду. Наконец заставив себя замолчать, она кивнула, как бы говоря, что готова услышать то, что мама хотела ей сказать.       — Нет, милая, расследование все еще продолжается. Произошло кое-что другое, не менее серьезное, и я очень надеюсь, на твое понимание и поддержку. Они мне сейчас просто необходимы.       В глазах Гиацинт заблестели слезы. Раннее Пэнси не доводилось видеть мать такой растерянной, нервной, поникшей. Гиацинт всегда являла собой вершину стойкости, сдержанности и хладнокровия, лишний раз не позволяя эмоциям взять верх над разумом и логикой. И Пэнси, отчаянно желая быть похожей на мать, постоянно корила себя за любое проявление чувств на публике: слезы, громкий смех в обществе, где это было непозволительно, плохоскрываемую ревность, влюбленные взгляды, которые она, как бы ни старалась, не могла оторвать от Блейза. А теперь… Как видно, она многого не знала о своей матери.       — Ты ведь помнишь сеньора Альваро, который приходил к нам на следующий день после Рождества? Так вот, Пэнси, я старалась отвечать на все его вопросы, но не помнила и половины того, о чем он спрашивал.       Пэнси сразу вспомнился их разговор с Ханной, когда она возмутилась, что в детстве они весело играли вместе, а сейчас Пэнси ведет себя так, словно этого не было. Но ведь она и правда не помнила ничего подобного, да и мама тоже. Если бы она приводила маленькую Пэнси в дом своего старшего брата, уж наверняка бы подтвердила слова Ханны. Хотя теперь, учитывая то, как начала свой рассказ мама, она сомневалась в истинности своих воспоминаний.       — Как я не помню наше общение с Ханной? — решила все же уточнить Пэнси.       — Именно так, — Гиацинт согласно кивнула. — У меня изменено пятнадцать процентов памяти, Пэнси. И еще пять стерты начисто.       «Сколько? Мерлин, пятнадцать процентов? Я не ослышалась?»       С каждым мгновением Пэнси становилось все страшнее. Мама, должно быть, спятила от постоянного стресса. Отец не стал бы так с ними поступать. Он любил их, пусть и не демонстрировал этого слишком уж открыто. Отец, хоть и был строгим, порой даже слишком, не поднимал на них руку, не повышал голоса. Родители даже не ссорились никогда, хотя и без мелких перепалок не обходилось, но они мирились на следующий же день. Она точно спятила. Это помешательство, не иначе. Да еще и стертые пять процентов воспоминаний? Как она не заметила это до сегодняшнего дня?       И пусть сердце изо всех сил находило отцу все новые и новые оправдания, отказываясь верить в то, что он мог вмешаться в их разум, разум безжалостно подкидывал воспоминания разговора с Асторией после первого уроке Зелий в этом году и возгласа Ханны о том, что Пэнси делает вид, что все забыла. Неужели действительно? От нее, конечно, не скрывали, что ее покойный дед возглавлял отдел Стирателей Памяти, а отец работал там около двадцати лет назад, однако она не могла найти в себе силы поверить в то, что он мог вмешиваться в их воспоминания: стирать и изменять их, как вздумается.       — Откуда ты знаешь? — только и смогла выдавить из себя Пэнси, все еще не способная прийти в себя от шока.       — Была проведена медицинская экспертиза. Вот результаты.       В раскрытую ладонь Пэнси аккуратно лег тоненький лимонного цвета конверт со сломанной печатью Больницы Святого Мунго. Взглянув на мать, она дрожащими руками вынула небольшой лист, весь исписанный чьим-то неразборчивым витиеватым почерком, с целой кучей медицинских терминов, в которых Пэнси не понимала ровным счетом ничего. В самом низу листа были выведены два слова: «изменено» и «стерто». Цифры возле этих слов прожгли ее кожу, стоило Пэнси только коснуться их. Мама все-таки не спятила. А ее отец все же оказался преступником, даже если и не убивал Хлою Абботт.       На мгновение ей показалось, что сердце в груди перестало биться, а время застыло, остановив бег стрелок на часах. Все чувства разом покинули ее: она перестала видеть, слышать и понимать, где находится, лишь чувствовала шероховатость пергамента, который все еще сжимала в руках. Перед глазами проносились воспоминания из детства: отец, мама, сама Пэнси — они ведь были счастливы. Сейчас все радостные моменты из детства казались ей лишь иллюзией, построенной отцом во имя собственных, известных одному лишь ему, целей. Как он мог? Как он посмел?       Мысли в голове путались в один неразборчивый клубок, и она уже плохо понимала, где заканчивалось одно воспоминание и начиналось второе, а главное, сколько из них действительно принадлежали ей. Существовала ли сама Пэнси? Мир вокруг: насколько реальным он был? Блейз и Драко, Дафна и Астория, Миллисента — все они могли быть лишь измененным воспоминанием в ее голове. Ведь если отец поступил так с Гиацинт, почему бы не сделать этого и с ней?       — Милая, я сама не хотела в это верить, — она содрогнулась всем телом, когда почувствовала теплую руку матери на своей почти ледяной. — Но, к сожалению, это правда. Мне бы хотелось проверить и твои воспоминания тоже, если позволишь.       — Как ты поступишь, если мои воспоминания тоже окажутся стертыми или измененными?       В детстве, когда родители ее отца еще были живы, Пэнси часто слышала от деда истории о тех временах, когда он работал в отделе Стирателей Памяти. Чаще всего Обливейту подвергались магглы, по воле случая ставшие свидетелями того, что знать им не следовало. Однако на практике случались и злоупотребления полномочиями. Пэнси, будучи ребенком, не понимала и половины произносимых дедом слов, лишь кивала головой, переводя взгляд с одного взрослого на другого.       Несложно было догадаться, что проверка воспоминаний окажется не самым приятным опытом в ее жизни, хотя, возможно, не слишком уж болезненным, но еще более тяжким станет ожидание второго конверта с на сей раз ее результатами. Пэнси ведь сойдет с ума, считая минуты, даже секунды, до его прибытия. Эти несколько дней решат всю ее дальнейшую судьбу — она не собиралась отрицать это. Сильнее страха перед неизвестным оказалось лишь яростное желание узнать правду.       — Я не знаю, Пэнси, — вздохнув, ответила Гиацинт.       Оказавшись в собственной спальне, Пэнси наконец позволила себе громко разрыдаться, уткнувшись носом в подушку. За последние полгода всегда сильная и стойкая Пэнси Паркинсон плакала слишком уж часто. Она ненавидела быть слабой, но судьба подкидывала ей одно испытание за другим, и Пэнси даже не успевала смириться с одной бедой, как на нее тут же валилась другая. Однако последние новости оказались слишком уж болезненными: ей все еще не хотелось верить в то, что отец мог так с ними поступить. Проще принять тот факт, что мать спятила, чем то, что отец — преступник. Однако факты в виде лимонного конверта, что до конца жизни будет являться ей в самых страшных кошмарах, оказались слишком упрямыми. Пэнси, как бы ни старалась, не могла отрицать очевидного, лишь не могла понять: как отец мог с ними так поступить? Стирать память, изменять воспоминания. Играть с их разумом… Многие подвергшиеся заклинанию Забвения теряли рассудок, это не было большим секретом. О чем он думал, когда применял Обливейт? Неужели он никогда их не любил?       Страх сковал все ее тело от одной только мысли, что отца могут отпустить, признав невиновным. Все счастливые воспоминания померкли, будто где-то поблизости находились дементоры, как несколько лет назад в Хогвартс Экспрессе. Она помнила, как тоскливо стало на душе, хотя мгновение назад они весело смеялись, потешаясь над глупыми однокурсниками. Как же давно это все было, казалось, в прошлой жизни. Если отец вернется, то снова может взяться за свое, ведь судили его не за незаконное использование Обливейта. Никто из отдела Магического Правопорядка даже не подозревал об этом. Пэнси хотелось побыстрее узнать, действительно ли он стирал ее воспоминания, хотя в глубине души она догадывалась, что ответ окажется положительным.       Пэнси не понятия не имела, сколько минут, а может и часов, пролежала, свернувшись калачиком. В комнате царил полумрак: лучи солнца, как бы ни старались, не могли проникнуть в спальню через тяжелые темно-зеленые портьеры, наглухо закрывавшие окна. Так, как того требовал отец, словно он находился не в Азкабане в ожидании суда и приговора, а дома, и строго следил за порядком, как раньше. Словно ничего не изменилось за последний месяц: у нее самая обычная семья чистокровных волшебников, жизнь прекрасна, а будущее сулит только все самое лучшее, ведь перед семьями Священных Двадцати Восьми настежь открыты все двери.       Взгляд Пэнси, блуждавший по комнате, задержался на окне. Тонкие брови сошлись на переносице, и губы скривились в горькой усмешке. Если отец стирал маме воспоминания, если он играл с ее разумом, то явно не заслуживал, чтобы в доме царил тот порядок, который он так любил.       «Не бывать этому. К Мордреду все!»       Подчиняясь сиюминутному порыву гнева, Пэнси подорвалась с кровати, едва не зацепившись за полог, и со всей силы дернула плотную темно-зеленую ткань, намереваясь сорвать ее, желательно вместе с карнизом. Портьера жалобно затрещала, отчаянно сопротивляясь спятившей хозяйке, но все же стойко выдержала натиск раздраженно вздохнувшей после поражения Пэнси.       «Мордредово волшебство! Этот карниз отсюда и Бомбардой не сорвать!»       Портрет на противоположной стене с изображенными на нем родителями и маленькой Пэнси рассердил ее едва ли не больше наглухо закрытых портьер. Они не улыбались — это было не принято среди чистокровных аристократов. Пэнси помнила, как отец приказал ей сидеть спокойно и не капризничать. Боясь вызвать гнев родителей, она подчинилась, не шевеля даже мизинцем. Все слишком чинно и официально — эмоции для предателей крови вроде Уизли и ее дяди Эдмунда. Так без устали повторял отец, смеряя маму сердитым взглядом всякий раз, когда речь заходила о ее старшем брате.       Хотелось бы ей хотя бы одним глазочком взглянуть, как живут Уизли. Их семья ведь тоже входила в Священные Двадцать Восемь, но насколько же сильно различались их жизни… Их наверняка никто не заставлял ездить на лошади чуть ли не с трех лет, играть на фортепиано по пять часов в день, учить наизусть всю родословную с обеих сторон и посещать все дни рождения дальних, а порой и очень дальних, родственников и ровно держать спину, сидя за столом, когда так хотелось развалиться на стуле и послать к дракклам надоедливую троюродную тетю, не замолкая ни не мгновение рассуждавшую о прелести договорных браков между родственниками. Ведь деньгам необходимо было остаться в семье, а единственной наследницей всего состояния Говарда являлась Пэнси. Так почему бы ей не выйти замуж за кузена?       «Кажется, я окончательно спятила, раз начала завидовать Уизли»       — Пэнси, ты не спишь?       Пэнси, не заметившая, как Гиацинт вошла в комнату, вздрогнула, оборачиваясь. С чего бы ей спать? Днем к Пэнси сон не шел, настолько бы уставшей она ни была. Порой она даже завидовала Миллисенте, способной заснуть где угодно и в какое угодно время суток, даже на уроках, если ей не удавалось выспаться ночью. Сколько раз они с Дафной будили ее, тихо посмеиваясь, когда Миллисента подскакивала еа стуле, лихорадочно глядя по сторонам и пытаясь понять, где находится. Ей бы хотелось вернуть то счастливое время, когда самой большой проблемой считалось несвоевременно сданное домашнее задание.       — Не сплю, — ответила она. — Я размышляю о том, действительно ли отец мог убить мать Ханны?       Гиацинт вздохнула, пожимая плечами. Пэнси видела, настолько тяжело ей давалось каждое слово, и уже пожалела, что снова заговорила на эту тему, не сумев вовремя прикусить язык.       — Не знаю. Прямых доказательств пока нет, но, полагаю, это действительно мог быть Говард. Вчера мне удалось кое-что вспомнить. Оказывается, в последнее время я все чаще думала о том, чтобы помириться с Эдмундом, и, кажется, имела неосторожность поделиться этим с Говардом.       Помириться с братом спустя почти двадцать лет? С чего бы вдруг? Пэнси даже не видела его ни разу или просто не помнила этого, однако новость ошарашила ее настолько же сильно, как если бы ей сообщили, что Хагрид стал новым директором школы, ну, или Филч. Она считала Ханну странной, несдержанной, порой даже плохо воспитанной, разве ее отец мог быть другим? Однако выражать свое недовольство решением матери, пусть и забытым после Обливейта, она не стала, понимая, что сейчас для этого не самое подходящее время. Да и что плохого может случиться, если она помирится с братом? Все самое ужасное уже с ними случилось.       — Так он посчитал, что, убив жену твоего брата, помешает примирению? — Пэнси фыркнула, вытирая мокрые от слез щеки. — Стратег, ничего не скажешь. — Сарказм раз за разом единственной ее защитой. —Если его все-таки не посадят, как мы будем жить с ним в одном доме, зная всю правду?       По телу пробежали мурашки, едва только Пэнси представила, что ей придется сидеть с ним за одним столом и делать вид, что она уважает его, даже любит, и каждое мгновение душить в себе острое желание залепить ему смачную пощечину. Перспектива, надо сказать, весьма отвратительная. Хотя Пэнси и оттачивала навыки актерского мастерства целых четыре месяца в Хогвартсе, делая вид, что ничего страшного не происходит, и Драко в полном порядке, она не сомневалась, что до того уровня, чтобы не швырнуть в отца Непростительным, как только его увидит, еще не доросла.       — Мы и не будем. Я раздумываю над тем, чтобы переехать в поместье, где родилась. Эдмунд не живет там с тех самых пор, как женился на Хлое, так что, родовое гнездо Абботов пустует. «Будто его стены спасут нас, если отец захочет воссоединиться с семьей»       — И, Пэнси, не рассказывай ни о чем друзьям. По крайней мере, до возвращения в школу.       Когда следующим утром к ним аппарировал пожилой целитель, предавившийся как мистер Тики, Пэнси не знала, куда себя деть от пронзительного взгляда его голубых глаз, со сквозившими в нем сочувствием и жалостью. Мистер Тики наверняка видел ее насквозь, как бы она ни притворялась, нацепив вежливую улыбку на лицо. Опухшие от слез глаза говорили сами за себя. Пэнси сожалела, что ей пока нельзя было пользоваться магией вне Хогвартса, даже для того, чтобы замаскировать следы ночной истерики и недосыпа.       Стоя посреди гостиной, Пэнси думала о том, что весь вчерашний день больше походил на кошмар, чем на реальность. Вот только проснуться никак не удавалось, как бы она ни щипала себя за руку.       — Я не хочу, — прошептала вдруг Пэнси, когда мистер Тики подошел к ней с волшебной палочкой. — Не хочу. Мама, пожалуйста.       И, хотя он не внушал ей страх своим видом, скорее даже наоборот, она не могла не чувствовать тревогу, сковавшую ее тело. Хотелось заткнуть уши, закрыть глаза и ничего не видеть, и не знать. Она понимала, что ведет себя глупо, однако ничего не могла с собой поделать. Ее одолевали противоречивые чувства: стремление узнать правду и отчаянное желание спрятать голову в песок, точно страус.       — Мисс Паркинсон, я понимаю Ваше состояние, но прошу Вас поставить себя на наше место. Если кто-то посторонний вмешивался в Ваш разум — он непременно должен быть наказан.       Кто-то посторонний. Вот так просто из отца Говард Паркинсон превратился в «кого-то постороннего». Всего лишь за сутки. Жизнь раз за разом подкидывала ей все более неприятные сюрпризы.       Пэнси зажмурилась и кивнула, сжав руки в кулаки за спиной, напрягая каждый мускул в теле, заставляя себя стоять на месте и не дернуться, пока целитель делал то, что должен был. Она не хотела на это смотреть.       Едва целитель ушел, Пэнси вновь заперлась у себя в комнате, захлебываясь слезами. Руки судорожно сжимали мягкое покрывало на кровати, она вся дрожала от страха, от боли, от осознания, что один из самых близких и дорогих ей людей предал ее и их семью. Крохотная часть ее души до сих пор надеялась, что опасения не подтвердятся, и отец не вмешивался в ее сознание. Но что это могло изменить? Он все равно стирал память маме. Он все равно их предал.       Пэнси не представляла, как вернется в Хогвартс, как войдет в гостиную факультета, как будет слушать рассказы подруг о том, что она пропустила за эти несколько дней, как станет сочувствовать бедам Драко. Теперь все казалось бессмысленным. Ей хотелось поговорить с Блейзом, только его ей необходимо было сейчас видеть, оттого запрет мамы на письма казался таким жестоким. Блейз нашел бы нужные слова или просто заключил ее в свои объятия, позволяя выплакаться и хотя бы несколько минут побыть слабой в его руках.       Но о возвращении в школу она и не думала, понимая, что совершенно на готова к новой порции любопытных взглядов и противному шепоту за спиной. Она хотела спрятаться от всего мира, скрыть ото всех произошедшее, чтобы не видеть этих жалостливых, или, наоборот, злорадствующих взглядов.       «Мерлин, за что мне все это?»