Pure blood above all / Чистота крови превыше всего

      — Сэр, но в этом нет необходимости! — воскликнула Дафна, не сдержавшись. — И я не…       — Мисс Гринграсс, Вы забываетесь, — отрезал профессор Снейп, отворачиваясь от нее и подходя к своему столу. — Мое решение не обсуждается. Вы замените мисс Паркинсон на посту старосты факультета до тех пор, пока она не вернется в школу. Вы обязаны присутствовать на сегодняшнем вечернем обходе с мистером Малфоем, — снова тон, не терпящий возражений. — Можете быть свободны.       На негнущихся ногах Дафна вышла из кабинета профессора Снейпа. Мысли роились в ее голове, вопросы буквально разрывали ее мозг на части, но ответы на них давать никто не собирался. Почему миссис Паркинсон забрала Пэнси из школы посреди учебного года? Как долго ее не будет? И почему Дафна? Она никогда не хотела быть старостой, не стремилась к этому. Ее вполне устраивал статус лучшей подруги старосты факультета, и подсиживать Пэнси она вовсе не собиралась. К тому же, сейчас в ее жизни царил полнейший хаос, особенно после помолвки с Теодором и кучи статей в Ежедневном Пророке. Целых три дня она избегала встреч с Теодором как могла, на занятиях садясь на противоположной стороне кабинета, и, к счастью, Миллисента следовала за ней без лишних вопросов.       Староста факультета — почему именно она? Почему не Миллисента, не Трейси, ни Амелия и остальные девочки с их курса и на год младше? Почему она? Глупо было полагать, что профессор Снейп ничего не знал о ее помолвке с Теодором. Что если она снимет пару-тройку сотен баллов со своего женишка, несколько превысив полномочия исполняющей обязанности старосты? Закроет ли профессор Снейп глаза на эту ее маленькую шалость? Позволит ли ему профессор Дамблдор не наказывать ее за это?       Коварная улыбка расцвела на ее губах. Пусть только попробует к ней сунуться, теперь ей будет, чем ответить.       — Что от тебя хотел профессор Снейп? — поинтересовалась Миллисента, ожидавшая ее в коридоре, подпирая спиной каменную стену подземелий возле кабинета профессора Снейпа.       — Назначил меня старостой факультета до возвращения Пэнси, — сообщила Дафна, и, заметив немой вопрос в ее глазах, добавила: — Я понятия не имею, сколько дней ее не будет. Профессор ничего не объяснил, а, когда я попыталась отказаться, даже слушать меня не стал.       — Странно все это, — пробормотала Миллисента. — Но зато теперь ты сможешь пользоваться ванной для старост, — мечтательно протянула она с широкой улыбкой на губах.       Дафна невесело рассмеялась. Последнее, чего ей сейчас хотелось, это отдельную ванную комнату. Привелегиями старосты она пользоваться не собиралась, разве что, считала, что совершенно заслуженно сможет снять баллы не только с Теодора, но и тех, кто каким-либо образом посмеет прокомментировать ее помолвку. От этого на душе стало чуть легче, хотя она все еще не вполне пришла в себя после случившегося. Миссию «избегать Теодора всеми возможными способами» Дафна заканчивать не собиралась, ведь продолжалась она весьма успешно.       — Скажешь тоже, Милли, — покачала головой Дафна. — Словно мне нужны сейчас эти глупые привилегии.       Но больше всего ее сейчас волновало отсутствие Пэнси, так как та отправилась домой после разговора с профессором Снейпом, ничего никому не объяснив, а уже меньше, чем через неделю, на должность старосты Слизерина назначили Дафну. Как долго Пэнси будет находиться в Паркинсон Холле? Дафна понимала, что, если бы отца Пэнси осудили, об этом наверняка написали бы в Пророке, но газета о недавнем аресте Говарда Паркинсона словно и забыла: писали о чем угодно, только не о нем. Зато о помолвке Ежедневный Пророк написал уже целых три статьи, одну хуже другой. Дафна уже устала поджигать злосчастные газеты под громкий визг Миллисенты и Астории, боящихся, что она спалит их комнату.       — Я бы на твоем месте воспользовалась шансом и утопила бы там этого мерзавца.       Дафна хохотнула. Она и сама за последние дни сотню раз прокручивала в голове самые жестокие сценарии отмщения за собственную боль и унижения, за то, что он сломал ее для любви навсегда: в одном она скидывала его с лестницы, в другом топила в Черном Озере, в третьем натравливала на него какого-нибудь опасного зверя, в четвертом скидывала с Астрономической Башни — их оказалось целое множество, но она понимала, что не может себе этого позволить. Убийство даже такого омерзительного человека, как Теодор, все равно чревато последствиями.       — Заманчивое предложение, Милли, но в мои планы не входит провести всю юность, молодость, а может и зрелость в Азкабане.       Сейчас Дафна думала только о том, чтобы избежать ненавистной свадьбы, и побег за границу казался ей единственным возможным вариантом. Но даже там, как ей выжить одной без средств к существованию? Кто ее возьмет на работу без Ж.А.Б.А.? Даже официанткой в паб или ресторан — ни один уважающий себя волшебник не допустит, чтобы в его заведении работали неумехи, способные напортачить с магией и испортить как интеръер, так и качество блюда.       Что если ей пропасть на некоторое время, а потом вернуться в школу и сдать Ж.А.Б.А.? Когда уже родители и Теодор забудут о ее существовании, посчитав мертвой или пропавшей без вести, ее возвращение не будет иметь никакого смысла. Ей пришлась по нраву эта идея, хотя Дафне и не очень хотелось откладывать свои профессиональные планы на неопределенное время. Целительство занимало все ее мысли, став островком спокойной жизни, не позволяющее ей сойти с ума от воспоминаний о самой страшной ночи в ее жизни. Дафна старалась изучить рецепты зелий, входивших в программу предыдущих лет, ведь знала их далеко не идеально.       — Профессор Слизнорт, я бы хотела поговорить с Вами. Мне необходима Ваша помощь.       Дафна решительно остановилась возле преподавательского стола, наблюдая за тем, как седые брови профессора Слизнорта медленно поползли вверх. И правда, нечасто увидишь студентку Слизерина, просящую помощи у профессора Слизнорта. Большинство до сих пор не признавало его в качестве преподавателя Зелий, всякий раз по любой, даже самой незначительной причине, бегая к профессору Снейпу. Одна Дафна понимала, что сейчас ни к кому другому обратиться она просто не могла.       Ей нечасто доводилось обращаться к профессорам с какими-либо просьбами. Училась Дафна вполне неплохо, в числе отстающих никогда не значилась, а умолять профессоров повысить ей балл с Выше Ожидаемого или порой Удовлетворительно по предметам, мало ее интересовавшим, на Превосходно она не хотела и считала ниже своего достоинства. И теперь, стоя перед профессором, она кусала внутреннюю сторону щеки от тщательно скрываемого ею волнения. Она догадывалась, что убедить профессора Слизнорта помочь, будет нелегко. Она ведь не подруга Поттера. Пэнси как в воду глядела в начале года — он и впрямь оказался очередным фанатом главного героя Магической Британии.       — Мисс Гринграсс? — удивленно произнес он. — Что-то случилось?       — Сэр, я бы хотела поинтересоваться, есть ли у Вас время для дополнительных занятий?       Едва сдержавшись, чтобы не рассмеяться от приоткрывшегося рта профессора Слизнорта, Дафна натянула на лицо самую милую улыбку, на которую только была способна, чувствуя, как сердце колотится в ожидании его ответа. Она знала, что и профессор Снейп не отказал бы ей в просьбе, однако вероятно оповестил бы родителей в тот же день, чего профессор Слизнорт делать точно не станет. Близкий друг и доверенное лицо профессора Дамблдора с семьями Пожирателей Смерти явно не контактировал. А после их помолвки с Теодором отца сразу же приписали к числу сторонников Темного Лорда.       — Дополнительных занятий? — переспросил он.       — Да, сэр. Я бы хотела стать целителем после окончания школы, и для этого мне необходимо более углубленное изучение зелий.       О том, что приезжать в школу в следующем году она не планировала, Дафна умолчала, посчитав, что уж эта информация все же может дойти до директора или, еще хуже, ее родителей. Она не имела права так рисковать: где бы Дафна не оказалась в следующем году, она должна была хорошенько подготовиться к своему побегу, предусмотреть все до мелочей. Она не могла позволить себе даже малейшую ошибку, как, например, уйти из этого кабинета, не достигнув собственной цели. Дафна не стала пугать его заранее, говоря, что ей нужно более глубоко изучить программу не только шестого, но и седьмого курсов. Об этом он непременно узнает, но только после того, как согласится ей помочь.       — Мисс Гринграсс, думаю, что профессор Снейп может помочь Вам не хуже…       Дафна покачала головой, не давая профессору Слизнорту и шанса договорить.       — Но ведь именно Вы преподавали профессору Снейпу, сэр! Прошу Вас, сэр, Вы не можете мне отказать, это очень важно, — зашептала Дафна, умоляюще глядя в глаза профессору Слизнорту.       Если вдруг она не сможет сбежать, если план ее побега провалится, то она должна уметь защитить себя от очередных Любовных зелий, возможно даже ядов, которыми Теодор непременно начнет поить ее, когда поймет, что ему не добиться взаимности. Обратиться к Уизли в подобных обстоятельствах она уже не сможет, не приговорив себя к немедленной смерти. Дафна понимала, что имела права сдаваться и должна подготовиться к любому исходу событий.        — Ведь Вы сейчас заменяете мисс Паркинсон, не так ли?       Дафна видела, что он пытался ухватиться за любую, даже самую глупую, причину, лишь бы не соглашаться на ее просьбу, но отступать не собиралась. Сделав вид, что не замечает его искреннего нежелания ей помогать, пусть и не до конца понимала причины, Дафна кивнула:       — Не беспокойтесь, профессор. Временные обязанности старосты ничуть не помешают нашим занятиям.       Профессор Слизнорт пристально глядел на нее, почти не моргая, словно пытался прочитать мысли в ее голове, однако Дафна стойко выдержала его взгляд, сцепив за спиной дрожавшие от волнения руки. Он не должен был видеть ее слабости. Ей хватило и того, что Пэнси и Блейз по воле случая стали свидетелями ее истерики, а после и Миллисента с Драко узнали о произошедшем на помолвке и теперь глядели на нее с жалостью. Дафна ненавидела, когда в ней видели жертву. Она была готова стереть Теодора с лица земли только за то, что по его милости она оказалась в такой ситуации.       — Ваша взяла, мисс Гринграсс, — ответил профессор, и смирение в его голосе заставило ее расплыться в победной улыбке. — Жду Вас в среду после занятий.       «Так бы сразу!»       Первые дни на посту старосты Слизерина пролетели как один миг. Дафна успела ознакомиться со списком учеников с первого по седьмой курс и постаралась запомнить всех хотя бы по фамилии. После изучения собственного семейного древа это не показалось ей слишком уж тяжелой задачей. Драко рассказал ей, за что и как следует снимать баллы со студентов своего и остальных факультетов, а после коротко объяснил маршрут, по которому они с Пэнси проводили вечерний обход.       Конечно, она заметила отсутствие безудержной радости на лице Драко от новости о ее назначении на должность старосты факультета, однако не винила его, понимая, что и сама дежурила бы с Пэнси или Миллисентой с большим удовольствием. Для нее Драко всегда находился в статусе возлюбленного младшей сестры и яблока раздора между Асторией и Пэнси. В минуты ссор младшей сестры и лучшей подруги, когда каждая изо всех сил старалась перетянуть ее на свою сторону, Дафна ненавидела Драко больше всего на свете, не понимая, что они обе нашли в, по сути дела, обычном заносчивом мальчишке.       — Влюбишься — поймешь, — отвечала ей Пэнси, а Дафна лишь фыркала.       Теперь чувство любви, о котором слагали стихи, писали книги и пели песни было для нее под запретом. Дафна знала, что просто сойдет с ума, если вдруг почувствует непривычные запахи в своей Амортенции или станет расплываться в дурацкой улыбке при виде какого-нибудь парня. Любовь была для нее большой роскошью, которую Дафна просто не могла себе позволить.       — Дафна! Дафна, подожди же ты! Я могу идти за тобой вечно, слышишь?!       Его громкий голос раздавался эхом в пустом коридоре, заставляя портреты сонно ворчать, а ее желать раствориться в воздухе здесь и сейчас. Подкараулить ее во время дежурства — ничего лучше ему в голову, конечно же, не пришло. Драко исчез в неизвестном направлении еще два часа назад, ничего ей толком не объяснив, и ей ничего не оставалось, как крепче сжать волшебную палочку, вспоминая все оборонительные заклинания, хотя единственным приходящим ей на ум, оказалось Убивающее. Два слова — и все ее страдания закончатся. Ну, или только начнутся.       — Минус двадцать баллов за пребывание вне гостиной своего факультета после отбоя! — сообщила Дафна, не оборачиваясь.       Когда она не видела его ухмылки и взгляда, в котором ни разу за все время не промелькнула и капля сожаления, голос звучал тверже. Но стоило ей столкнуться с ним лицом к лицу, как события того вечера вставали перед глазами, а его отвратительное дыхание, насквозь пропитанное Огневиски, чувствовалось на коже, с которой еще не сошли синяки. Дафна всячески старалась убедить себя, что не боится его, однако она теперь не выпускала палочку из рук даже ночью и знала, что магия сможет ее защитить, и все же болезненные мурашки пробегали по ее коже от одного только его имени и упоминаний той ночи.       — И долго ты будешь на меня дуться? — насмешливо спросил Теодор, следуя за ней по пятам. — Брось, Дафни, я ведь не сделал ничего ужасного, всего лишь слегка поторопил события. Признаюсь, был слегка пьян, и мне не стоило ударять тебя, но ведь ты сама виновата, Дафни. Будь ты поласковей со мной, ничего бы этого не произошло.       Сколько раз за свои шестнадцать лет, сидя возле мамы и сестры в кругу многичисленных тетушек и старших кузин она слышала эти слова? Фраза «сама виновата» долгое время набатом стучала в висках маленькой Дафны. Она верила им, ведь взрослые не ошибаются. Сама виновата, сама спровоцировала, сама довела доносилось всякий раз из гостиной, куда ее не пускали, ведь родная сестра отца, вышедшая замуж против своей воли за троюродного брата, частенько прибегала к ним в дом жаловаться в надежде, что он ее защитит. Развод в чистокровном обществе считался позором для всей семьи, а если супруги были еще и кузенами, ему сопутствовал и весьма длительный и мучительный раздел имущества.       — Знаешь, о чем я жалею? — развернувшись на каблуках, прошептала Дафна. — Что вошла в ту комнату много лет назад. Что помешала твоему отцу запытать тебя до смерти. Мне стало жаль тебя, и я ненавижу себя за эту слабость. Правда, ребенком ты не заслуживал этой жестокости. Но сейчас ты стал таким же чудовищем, как твой отец. Надеюсь, всякий раз, когда ты глядишь на себя в зеркало, ты видишь его. Никаких отличий между вами не осталось.       В его глазах зажегся недобрый огонек, и Дафна на мгновение запаниковала, судорожно цепляясь пальцами за холодное гладкое дерево перил. Мог ли он убить ее прямо здесь и сейчас? Все больше и больше она убеждалась в том, что он окажется способен на это только когда окончательно поверит, что она никогда не будет принадлежать ему. Сейчас же он был совершенно уверен в обратном, а значит не представлял для ее жизни слишком уж большой угрозы. И все же, видя то, как сильно он сжимал кулаки до побелевших костяшек, а темно-карие глаза почернели от пылающей в них злости, по венам Дафны едкой кислотой разливался страх.       В следующую секунду она резко оказалась прижатой к холодной каменной стене: спина и затылок заныли от резкого удара, а перед глазами от боли заплясали звездочки. Дафна понимала, что находится в ловушке его рук по обе стороны от ее тела, и по телу прошла дрожь. Что если он снова попытается унизить ее? Страх электрическим разрядом прошелся по телу, но, нашарив в кармане мантии гладкое отполированное дерево волшебной палочки, Дафна тихо вздохнула, сжав его покрепче. В этот раз у него ничего не выйдет: сейчас она готова и обязательно даст ему отпор.       — Отойди от меня, Нотт, — угрожающе прошептала она. — Если не хочешь лишиться головы, или чего-нибудь более существенного.       — Угрожаешь мне, Дафни? — он рассмеялся. — И чего ты добьешься этим, скажи на милость? Мы все равно поженимся, и тебе придется делить со мной постель, рожать наших детей, быть верной женой, слушающейся во всем своего супруга.       Ненавистный смех стих, едва только острый конец ее волшебной палочки коснулся его груди. Теодор с любопытством во взгляде разглядывал волшебную палочку, словно не верил, что Дафна действительно могла причинить ему вред. Но он явно ее недооценивал, как и весь тот объем ярости и презрения, испытываемый ею. Дафна понимала, что стоит ей только произнести даже простейшее заклинание, как Теодор слетит с лестницы, сломав при этом перила, и разобьется насмерть о мраморный пол первого этажа. Не сказать, что это ее сильно волновало.       Дафну порой пугала тьма, разливающаяся по телу всякий раз, стоило только Теодору появиться в поле ее зрения. Ей страшно хотелось причинить ему боль и вред, несовместимый с жизнью, отомстить за собственные унижения и его обман. За то, что, сговорившись с ее отцом, он придумал идеальный план, чтобы разрушить ее жизнь, не оставив ей и шанса на спасение, кроме как сбежать на другой конец света и скрываться на чужбине до конца своих дней. Она ненавидела его всем сердцем, и только презрение к родителям оказалось сильнее.       — Остолб…       Однако отправить Теодора в свободный полет не позволило внезапное появление чем-то крайне обеспокоенного Драко, схватившего ее за руку и заставившего опустить палочку.       — Что здесь происходит? — глядя на них исподлобья спросил он. — Нотт, что ты забыл в коридоре после отбоя? Если тебя заметят Абботт и ее дружок, то факультет лишится баллов.       — Благодаря твоей драгоценной напарнице наш факультет уже лишился двадцати баллов.       Голос Теодора, пропитанный удовлетворением, звучал как никогда уверенно. Дафна закатила глаза. Конечно, сделав подлость и поставив ее в неловкое положение, он будет просто счастлив. Даже Пэнси несколько лет назад смирилась с невзаимной симпатией к Драко и продолжила с ним дружить, хотя кому как не Дафне было знать, насколько сильно он нравился ей. Теодор же просто желал ею обладать вопреки всему, оттого и не мог принять тот факт, что совершенно ей не интересен.       Заметив удивленный взгляд серых глаз, Дафна лишь молча кивнула. Только сейчас она начала понимать, что наверняка и сама нарушила негласные правила, сняв баллы с собственного факультета. Драко и профессор Снейп вряд ли погладят ее по голове за подобную выходку. По спине прошел неприятный холодок от осознания последствий своего гнева и яростного желания навредить ему любым способом. Но она совершенно не задумалась о репутации факультета, да и о своей репутации в том числе. Ее ведь наверняка окрестят предательницей — где это видано снимать баллы с собственного факультета? А ведь она только четвертый день как староста. Пэнси бы такой ошибки никогда не допустила.       И все же она не испытывала большой вины за произошедшее. Ей требовалось защитить себя, и она это сделала. И повторила бы снова, если бы обстоятельства сложились таким образом.       — Значит было за что, Нотт, — тихий, но стальной голос Драко прервал поток ее мрачных мыслей. — Возвращайся в гостиную, сейчас же.       Дафна не моргая смотрела в спину уходящему Теодору, словно хотела убедиться, что он действительно направляется в подземелья, когда услышала тихие слова Драко, уже обращенные к ней:       — Не смей больше снимать баллы с нашего факультета, Гринграсс. Репутация Слизерина выше твоей личной неприязни или симпатий.       Когда Теодор оказался достаточно далеко, чтобы сердце наконец успокоилось и перестало колотиться, она начала понимать, что что просто запаниковала. Ничего бы он ей в школе не сделал. Однако, если бы Драко не подоспел, она бы сняла еще больше баллов, может сотню, а возможно и несколько, тем самым опустив Слизерин на самое последнее место.       Стыд вопреки здравому смыслу засхлестнул ее с головой, заставляя потупить взгляд. С каких пор она стала такой эгоисткой, думающей только о себе? Как же честь факультета? Разве для этого сборная Слизерина тренировалась почти каждый день? Разве не из-за стремления получить Кубок Школы они сердились на заучку Грейнджер, которая частенько опережала их в ответах на вопросы, а профессора словно назло игнорировали их поднятые руки? Ей стоило помнить о чести Слизерина, как и о том, что по воле случая в этот раз она оказалась по одну сторону баррикад с Теодором.       Но разве это было правильно?       Душу разрывали противоречивые чувства, и Дафне хотелось бы обвинить в этом зелья или заклинания, но она понимала, что на этот раз магия не при чем. Виной происходящему борьба в ее душе между навязанным родителями и школой долгом и собственными желаниями.       — Я не собираюсь жертвовать собой, Малфой, даже ради чести факультета, — отрезала Дафна.       Как он смел обвинять ее в снятии баллов с Теодора? Катилась бы к Мордреду эта честь факультета. Ему легко было рассуждать о том, что правильно. Драко никогда не приходилось защищать себя самому: с раннего детства за его спиной каменной глыбой стояли мистер и миссис Малфой, готовые уничтожить любого, кто хотя бы повысит голос на их драгоценного сыночка. Чего только стоила покупка метел для всей сборной Слизерина на втором курсе. Дафна тихо фыркнула, представив реакцию отца, если бы она только посмела заговорить о покупке метлы. Поначалу ей хотелось поучаствовать в отборочных, а уже после сообщить родителям о своем участии в команде, как о свершившемся факте, но Маркус Флинт рассмеялся ей прямо в лицо, сказав, что «принцесс» в сборную факультета не возьмет ни за что.       К концу первой недели Дафна свыклась с новыми обязанностями старосты. На вечерних дежурствах Драко пару раз заменял Блейз, в то время как он сам исчезал в неизвестном направлении, и, если в первый раз Дафна пыталась выяснить, почему он отлынивает от работы, то позже смирилась, поняв, что ничего не изменит. Блейз не отвечал на ее вопросы, делая вид, что вовсе их не слышит, оглохнув на пару секунд.       — От Пэнси никаких новостей? — поинтересовалась Дафна в один из таких вечеров, когда они с Блейзом, выйдя из гостиной Слизерина, направились вверх по лестнице.       Блейз, заметно помрачнев, покачал головой, и Дафна тяжело вздохнула. От Пэнси за последнюю неделю не было ни весточки, и она начинала беспокоиться. Они с Миллисентой и Асторией изучали каждый выпуск Ежедневного Пророка в надежде узнать хоть что-нибудь о причинах ее столь внезапного исчезновения, но тщетно. Газета как назло решила игнорировать семейство Паркинсонов, действуя на нервы им всем: Блейз ходил хмурый, Драко срывался на первом попавшемся первокурснике, Астория ходила за ним по пятам, чем раздражала Дафну, а Миллисента не переставала писать писем и отправлять их. Разве что, в жизни Теодора ничего не изменилось.       — Спасибо, что не сказала никому, — тишину нарушил голос Блейза. — О том, что видела в гостиной.       Дафна улыбнулась. Уже больше недели ей приходилось хранить этот прекрасный секрет, хотя, по правде говоря, симпатию Блейза по отношению к Пэнси она заметила еще на четвертом курсе, когда во время Святочного Бала он ведь извелся, наблюдая за танцующими Драко с Пэнси, хотя сам же помогал ей отвадить от него других девушек. Для самой же Дафны Блейз оказался этаким спасательным кругом от перспективы пойти на бал с Теодором. Все остались довольны.       — Я ведь не болтушка, Забини, — усмехнулась Дафна. — Даже после Святочного Бала не рассказала Пэнси, что ты приревновал ее к Драко.       В пустом коридоре раздавался лишь размеренный стук ее каблуков, когда Блейз, оглянувшись, шикнул на Дафну. Та лишь рассмеялась — слизеринцы не показывали чувств на публике, даже таких прекрасных, как любовь.       Вот бы и ей испытать это чувство. Она бы смогла, не сломай ее Теодор, не разрушь он ее жизнь на миллиарды песчинок, собрать из которых что-то путное не выйдет даже у самого великого волшебника.       — Ты будешь напоминать мне об этом до конца жизни? — проворчал Блейз, однако его губы дрогнули в улыбке.       — План таков.       На мгновение, лишь на короткий миг, Дафне показалось, что все нормально: ее отец не принял сторону Темного Лорда и не выдает ее замуж за сына одного из давних его сторонников, отца Пэнси не обвиняют в убийстве, мир не находится на пороге войны, а впереди и правда долгая и счастливая жизнь, наполненная смехом и счастливыми воспоминаниями. Но у нее не получалось долго себя обманывать, как бы ни старалась. Дафна понимала, что больше ничего не будет так, как прежде. Возможно их пути разойдутся, и мечты о долгой дружбе так и останутся мечтами. От подобных мыслей ей становилось не по себе. Она никогда не была любительницей больших перемен, они пугали ее.       — Ты просто даже не представляешь, как ему непросто сейчас! — возмутилась Астория, когда Дафна в очередной раз пожаловалась на отлынивание от обязанностей со стороны Драко.       — То, что его отец в тюрьме, не дает ему права скидывать всю работу на меня и Блейза, который даже старостой не является, — отрезала она.       Нетрудно было догадаться, что       Астория знала больше, чем говорила, но Дафне совершенно не хотелось пытать сестру. Все равно ведь не скажет. Да и тяжелая коробка, надежно спрятанная под кроватью и скрытая ото всех заклинанием Невидимости, настойчиво намекала, что не ей жаловаться на чужие секреты. У нее и своих немало. Разве кто-нибудь знал о ее деловой переписки с близнецами Уизли? О постоянных поставках зелий, за которые она спустя десятки споров все-таки заплатила тридцать галлеонов, хотя и подозревала, что стоили лечебные зелья, сваренные для нее в порядке исключения, гораздо дороже. Вряд ли какому-нибудь другому покупателю придет в голову идея перемешать все Любовные зелья. На такое были способны лишь изощренные умы Теодора и ее отца.       С Фредом и Джорджем она старалась не пересекаться. Замечала, что они частенько появлялись в Хогсмиде, проводя время в Трех Метлах с младшими братом и сестрой и Поттером с Грейнджер. Дафна старательно избегала их взглядов, не желая выдавать себя перед друзьями и младшей сестрой. О том, что она общается с «предателями крови», пусть и исключительно о собственном здоровье, им было знать не обязательно. Дафна понимала, что ни к чему хорошему раскрытие ее тайны не приведет. Судя по всему, Фред с Джорджем придерживались того же мнения, и поэтому даже не предпринимали попытки поговорить с ней.       В последний раз она видела их в Трех Метлах еще до своей помолвки, до того, как Ежедневный Пророк настрочил гадкие статьи о их «неожиданном союзе с Теодором — сыном, осужденного Мориса Нотта». Дафна знала, как семья Уизли и им подобные относились к Пожирателям Смерти и Темному Лорду, и боялась, что Фред с Джорджем попросту перестанут ей помогать. И пусть Теодор и понятия не имел, каким образом она смогла освободиться от воздействия зелий на ее разум, что если рано или поздно он предпримет вторую попытку или придумает что-нибудь еще?       «Мерлин, ну когда это все уже наконец закончится?»       Встреча лицом к лицу произошла в тот морозный февральский день, когда Дафна оказалась нянькой для третьекурсников, отправившихся в Хогсмид. Драко снова проигнорировал свои обязанности, скинув на нее всю работу и ретировавшись в неизвестном направлении без всяких объяснений. Дафна уже привыкла к подобному поведению, хотя раньше ей и в голову не могло прийти, что Драко Малфой мог быть таким безответственным. Он всегда казался ей лидером их факультета, авторитетом, к чьему мнению прислушивались, чей строгий взгляд заставлял замолчать самого непослушного первокурсника. Вероятно, в прошлом году она ошиблась, считая, что место старосты Слизерина Драко получил по праву.       — Гринграсс!       Они с Асторией и Миллисентой разминулись несколько минут назад в «Зонко», и теперь Дафна брела по заснеженной деревне в надежде отыскать как сквозь землю провалившихся подругу и сестру. Проходя мимо магазина волшебных принадлежностей «Дэрвиш и Бэнгз», она и пискнуть не успела, когда чья-то крепкая рука схватила ее за запястье и затащила в скрытую от посторонних глаз узенькую улочку, ведшую в жилые кварталы деревни, где предпочитали миловаться парочки, не боясь, что их заметят профессора, ведь знали об специальном предназначении этих мест только сами студенты.       Если бы Дафна не запаниковала, решив, что хватка на запястье принадлежала Теодору, то наверняка признала бы голос одного из близнецов Уизли, чье сосредоточенно-хмурое лицо она увидела в следующее мгновение, а то и вовсе не стала бы переживать, ведь Теодор никогда не называл ее по фамилии. С губ успел сорваться короткий громкий вскрик, а занесенная с волшебной палочкой рука замерла в воздухе. Вздох облегчения вырвался из груди, стоило ей только столкнуться с сосредоточенным взглядом карих глаз, однако спокойной Дафна пробыла недолго. Шок прошел разрядом молнии по всему ее телу. Он что же, совсем спятил? Что если их заметят? О чем он только думал?       — Уизли, ты с ума сошел? Что ты тут делаешь?       Заозиравшись, она нервно дергала ногой, постукивая пяткой по заснеженной земле. Если их увидит хотя бы одна живая или не очень душа, уже к вечеру весь замок будет гудеть о том, что Дафна Гринграсс спуталась с одним из близнецов Уизли, еще и напридумывают лжи вдобавок, чтобы сплетня звучала поинтереснее, и на факультетет она тотчас же станет изгоем. И если ее не убьет Теодор, это сделает ее отец. Хотя, пожалуй, смерть сейчас казалась ей более заманчивой перспективой, нежели будущее в статусе «миссис Нотт». Но так скоро ей все же умирать не хотелось.       — Вот, пришел с помолвкой поздравить, — криво усмехнувшись, ответил он. — Скажи, Гринграсс, у всех блондинок с головой проблемы, или это ты такая особенная? Папаша Нотт в тюрьме сидит, а ты решила выскочить за его сынка замуж?       Стоило ему только заговорить, как она сразу узнала Фреда. Близнецы Уизли, хоть и казались на первый взгляд совершенно одинаковыми, после полутора месяцев частой переписки Дафна сумела научиться различать их по манере общения. Джордж писал исключительно по делу, справляясь о ее самочувствии и напоминая, в каких дозах стоит принимать какое зелье. Письма от Фреда же раз за разом оказывались наполненными саркастическими шуточками и подколами, от которых она частенько закатывала глаза, понимая, что отвесила бы ему подзатыльник, окажись он где-нибудь неподалеку.       Шутка о цвете ее волос только подтвердила теорию Дафны. Джордж, хоть иногда и использовал маггловские выражения, издевки над светлым цветом ее волос принадлежали перу другого близнеца. Подобные шутки только подкрепляли ее уверенность в глупости магглов. И с чего они взяли, что люди со светлым цветом волос глупее людей с темными волосами? Но Фреду подобные шуточки казались очень смешными, и ей приходилось скрепя зубы терпеть их и не посылать его ко всем дракклам. В конце концов, он был тем, кто спас ей жизнь.       — Тебе-то что? — огрызнулась Дафна. — Решила и решила. Лучше скажи, где братца потерял? Вы с Джорджем ведь всегда вместе ходите.       — А с чего ты взяла, что я Фред? — склонив голову набок, спросил он.       Цокнув языком, она вновь закатила глаза. И при чем, скажите на милость, здесь это? Разве так важно, кто перед ней стоит? Куда более значимым была причина, почему он вообще затащил ее в этот переулок и отчитывает словно маленького нашкодившего ребенка. Неужели Фред действительно трансгрессировал в Хогсмид, чтобы отчитать ее за помолвку с Теодором? Ничего нелепее Дафна в своей жизни не слышала. Тогда зачем?       — Джордж поспокойнее будет.       От воспоминаний о статусе невесты собственного несостоявшегося насильника по всему ее телу прошла дрожь. Но она не смела показать Фреду свое волнение. Он и так знал непозволительно много — Дафна старалась не думать о том, что ее судьба находилась в руках близнецов Уизли. Стоит только одному из них проболтаться даже родителям — спокойной жизни можно не ждать. Она не знала, что из себя представлял мистер Уизли, но подозревала, что он не преминет задеть ее отца, сообщив, что его дочь водит дружбу с «недостойными». Дафна понимала, что погрязла в тайнах, точно в болоте, она врала всем: не рассказала друзьям о помощи близнецов Уизли, не выдала близнецам имени своего мучителя. Каждому было в чем обвинить ее, вот только Дафна не понимала, за что жизнь поступает с ней столь жестоко.       — Это ты не видела, как он в прошлом году Малфою задницу надрал, — хохотнул Фред, кажется, забывая, что несколько минут назад отчитывал ее, точно маленького ребенка.       Дафна, разумеется, поняла, о чем шла речь. После очередного матча между Гриффиндором и Слизерином, Драко оскорбил семейство Уизли, не забыв упомянуть и их мать. Близнецы Уизли, как и Поттер, не справившись с гневом, набросились на него совершенно по-маггловски, нанося удары один за другим прямо по лицу. Пэнси с Асторией громко кричали, обвиняя «проклятых гриффиндорцев» во всех смертных грехах, Дафна же молча наблюдала за разворачивавшейся перед ней сценой. И ей бы открыть рот за вступиться за несправедливо оскорбленных ребят, но Дафна лишь сошла с трибун и направилась в подземелья, подальше от жестокой сцены, развернувшейся на поле для квиддича, краем глаза заметив профессора Амбридж, с непредвещавшей ничего хорошего ухмылкой, направлявшуюся в сторону дерущихся.       — Фи, Уизли, ты ругаешься, как маггл, — пробурчала Дафна, недовольно вздыхая.       — Тоже мне, нашлась, неженка, — парировал он.       «— После свадьбы ты тоже будешь так вопить? Какая же ты неженка, Дафни, расклеилась от обычной пощечины. Но мой отец не любит криков, предупреждаю сразу. Придется быть потише.»       На Дафну словно вылили целое ведро ледяной воды. Ненавистное слово застучало в висках, напоминая о той проклятой ночи, когда Теодор чуть не лишил ее невинности против ее воли. Его издевательский тон, в котором не чувствовалось ни капли сожаления, до сих пор преследовал ее в ночных кошмарах. Днем же объект ее ужаса оживал, превращаясь в весьма реального Теодора Нотта, буравившего ее взглядом на занятиях, в гостиной и в Большом Зале. Никуда от него не деться — и только крепко сжатая в руках волшебная палочка дарила толику спокойствия и уверенности.       И пусть голос, произносивший это проклятое слово, принадлежал совершенно другому человеку, не Теодору, ей все равно стало не по себе. Воспоминания, еще слишком свежие, чтобы раствориться в водовороте жизни, сдавливали ее душу тяжелым грузом. Мало кому из ее ровесниц приходится переживать попытку изнасилования и ужас перед принудительным браком, избежать которого можно было лишь поконочив с собой или сбежав из дома в абсолютную неизвестность. Она бы с радостью поменялась с ними местами, вот только подобного шанса ей никто не предоставлял.       — Не смей меня так называть, понял?! Не смей!       Дафна повысила голос, не справившись с эмоциями, а острый конец ее палочки коснулся его широкой груди, но тут же осеклась, ведь Фреда она знала всего ничего. Отчего-то в его присутствии и переписках с ним маска безразличной ко всему «Ледяной Принцессы», давно въевшаяся в кожу, слетала с ее лица, позволяя Дафне быть самой собой, не трясясь от страха за возможные последствия. Не нужно было быть чопорной и высокомерной аристократкой и держать осанку так, словно к ее макушке приделали тоненькую невидимую нить, тянущую ее голову вверх. Раньше она презирала Уизли и подобных им волшебников, но теперь все привычное рассыпалось, стоило только дотронуться до него рукой.       — Остынь, Гринграсс, — ответил ей Фред в том же тоне, небрежным жестом опуская ее волшебную палочку. — Если ты думаешь, что Нотт и его авторитет среди ему подобных обеспечит тебе безопасность от того кретина, который травил тебя, то ошибаешься.       Дафна, вздрогнув и обхватив себя руками, так, словно ей внезапно стало очень холодно, тихо вздохнула. Он ничего не знал. Фред даже не догадывался, какую отвратительную ловушку ей подстроили отец с Теодором. Она не рассказала ему о давнем знакомстве с Хьюбертом, посчитав, что они с Джорджем и так знают слишком много невеселых подробностей о ее жизни. Их пути пересеклись в очень тяжелый для нее период, но рано или поздно они разойдутся, и Дафне не хотелось жить под постоянной угрозой, что все ее тайны в опреденный момент станут предметом обсужения всей магической Британии.       — Или… — заговорил снова Фред, и Дафна с ужасом заметила, как в его взгляде мелькнуло понимание. — Нет, Гринграсс, даже ты не можешь быть настолько дурой, чтобы согласиться на брак с тем, кто чуть было не убил тебя!       Из его уст это звучало слишком нелепо, даже отвратительно, так, словно ее действительно кто-то спрашивал, и она дала согласие. Но оно не требовалось, чтобы использовать ее точно разменную монету в собственных интересах и витиеватых политических интригах. Ее нежелание выходить замуж не мешало ни отцу с матерью, ни Теодору. Все были довольны — ее же жизнь рушилась. Отец, как впрочем и всегда, сейчас хотел обеспечить себе место под солнцем, будучи полностью уверенным, что победа в войне достанется Темному Лорду, особенно после смерти миссис Абботт. Дафна понимала, отец дрожал от страха перед Темным Лордом. Она тоже боялась, но не второго самого страшного злодея Магическоц Британии после Грин-де-Вальда. Ее сердце сжималось от сурового и безжалостного взгляда отца, от присутствия Теодора — от тех, кого она знала с детства и должна была бы доверять им больше всего на свете.       Страх за последнее время стал ее постоянным спутником, она боялась всего: присутствия Теодора, потому что он мог причинить ей вред, его отсутствия, потому что за это время он мог замышлять что-то нехорошее, посторонних взглядов, в которых ей мерещилась опасность, тихих шагов, чьего обладателя она старалась распознать задолго до того, как он появится в поле ее зрения. И, если она понимала, что идет Теодор, то спешила незаметно исчезнуть или скрыться в проеме в стене до тех пор, пока он не пройдет мимо. Получалось, однако, не всегда. Больше всего она опасалась, что ее переписку с близнецами Уизли найдут и поэтому сжигала все письма, не оставляя после них и горстки пепла, перед этим вызубривая каждое слово, чтобы ничего не забыть.       — Мерлинова борода, да ты спятила! — громче положенного воскликнул Фред, утаскивая особо не сопротивлявшуюся глубже в переулок, кажется, и сам понимая, что их действительно могли заметить. — Выйти замуж за того, кто тебя травил — вас в Слизерине этому учат или слабоумие — отличительная черта всех чистокровных аристократов?       — Ты действительно думаешь, что меня кто-то спрашивал?! — всплеснула руками Дафна. — Это работает не так, Уизли. Не в моем мире.       — То есть, тебя заставили? Почему ты никому не сказала? Да я бы убил любого, кто так с Джинни…       На лице Фреда отразилось искренне недоумение. Конечно, в их идеальном гриффиндорском мирке добрый директор Дамблдор всегда прилетит на помощь, стоит только позвать. Жаль, на остальные факультеты подобная доброта не распространялась. Да и обращаться за помощь к директору под носом у профессора Снейпа было крайне рискованной затеей, способной окончиться весьма плачевно. Если отец сам не оставил ей путей к отступлению, даже после того, как ворвался в ту комнату, на что ей еще было надеяться, кроме как на побег из дома?       Дафна промолчала, лишь пожав плечами. Ему не понять. Слишком уж непохожими были те условия, в которых они воспитывались.       Порой ее одолевала зависть, когда она видела, как старшие братья заботятся о младших сестрах, будь то Уизли или кто-нибудь другой. Ей всегда хотелось, чтобы у них с Асторией был старший брат, который оберегал бы их от всех невзгод, злых языков, насмешек и манипуляций. Однако ее мечты рушило понимание, что брат оказался бы точной копией их отца. Не зря ведь говорят: яблоко от яблони недалеко падает. Не мог бы сын Эдварда Гринграсса быть заботливым братом, думающим о своих младших сестрах, готовым убить любого, кто только посмеет причинить им вред, если не видел такого отношения к семье от отца.       — Нотт… — снова заговорил Фред, и Дафну передернуло от одной только фамилии. — Он принял Метку?       Дафна покачала головой.       — Нет. По крайней мере, пока нет. Нотт, конечно, хочет, но зачем Ему дети?       «— Я приму Метку, как только мне исполнится семнадцать, — торжественно объявил Теодор, и восторженный блеск в его глазах заставил Дафну поежиться. — И ты ее примешь, Дафни, а после окончания школы мы поженимся. Ты ведь понимаешь, что твоей семье нужна будет защита, когда Темный Лорд одержит победу?»       — Ну, знаешь ли, поговаривают, что Малфой-младший после ареста папаши присоединился к Пожирателям.       Взгляд Дафны метнулся в его сторону. Неужели? Драко? Это объяснило бы многое: прогулы дежурств, халатное отношение к учебе и прочим обязанностям, хмурый и болезненный вид, словно он несет на своих плечах бремя всего человечества, но… Что если нет? Она ведь не знала наверняка, она никогда не видела Метку на его предплечье. Имела ли Дафна право сейчас подтверждать теорию Фреда, говоря, что Драко ведет себя странно, и причиной этому вполне может быть Темная Метка? Она считала, что нет. Если даже рьяно рвущегося убивать магглов и магглорожденных Теодора не приняли в ряды Пожирателей Смерти, то Драко и подавно. Ненавидеть и желать смерти они все горазды, а вот пойти на преступление…       — Драко? Мерлин, это невероятная чушь. Какой из Драко Пожиратель Смерти? Он даже тени своей боится после того, как мистера Малфоя арестовали.       — Может поэтому и боится.       Дафна знала, ей необходимо было найти Асторию и допросить ее. Что бы с Драко ни происходило, Астория, конечно же, знала об этом. Конечно, если бы Пэнси не уехала домой, она бы пошла с вопросами к ней, и не отстала бы, пока не добилась ответов. Но Пэнси, казалось, и вовсе не собиралась возвращаться, и теперь ее единственным вариантом оставалась по уши влюбленная в Драко Малфоя Астория. Дафна не сомневалась, что она уже давно разузнала все причины подавленного состояния Драко. Кто если не она? Блейз-то точно ничего не скажет.       С другой стороны, если бы Драко вступил в ряды Пожирателей Смерти, профессор Дамблдор бы уже давно отстранил его от занятий? Они, конечно, всегда глумились над старым директором, но подвергать всех, и дражайшего Поттера в том числе, опасности, позволяя в школе находиться Пожирателям Смерти? И, ладно, профессор Снейп, Дафна слышала от родителей, что директор Дамблдор считает, что он на его стороне, но Драко? Нет, он на это точно не пойдет, директор не станет подвергать Избранного такой опасности.       — Сам посуди, зачем мне тебе врать? Тому, кто спасает мне жизнь. Я не настолько глупа, чтобы рубить сук, на котором сижу

***

      — Можно с тобой? — с надеждой в голосе спросила Астория, когда Драко поднялся со стула, взглянув на висевшие у входа в библиотеку большие круглые часы.       — Нет, — отрезал он тоном нетерпящим возражений, заставляя ее вздохнуть. — Тори, это не веселое приключение. Это опасно, как же ты не понимаешь?       Астория до сих пор не знала, по какой именно причине Драко часами пропадал в Выручай-Комнате, и что он там делал. Она спрашивала у него сотни тысяч раз, но он лишь качал головой, всем своим видом демонстрируя, что не собирается ничего ей рассказывать. Он до сих пор считал ее ребенком, и Асторию это невероятно злило. Драко ведь делился всем с Пэнси и Блейзом, а разница в возрасте между ними не была слишком уж большой. Тем более, что на следующей неделе Астории исполнялось пятнадцать лет. Праздновать, однако, не было ни сил, ни настроения, и при чем не только у нее. Пэнси все еще находилась дома, Дафна ходила подавленной, нервно поглядывая в сторону Теодора, Драко и Блейз исчезали в одной ей известном направлении каждый вечер, Теодора она теперь ненавидела, а отмечать день рождения с двумя однокурсницами, с которыми Астория находила общий язык, ей совершенно не хотелось.       — Все я прекрасно понимаю, — упрямо ответила она. — Это ты не понимаешь, что я не ребенок, и меня не нужно оберегать. В конце концов, Модред тебя раздери, я стану твоей женой, Драко! Тогда ты тоже будешь от меня все скрывать?       — На твоем месте я бы надеялся, что мистер Гринграсс передумает и разорвет договоренность, пока мой отец в Азкабане.       Сердце на мгновение остановилось. Астории показалось, что внутри что-то оборвалось и рухнуло. Возможно, это была надежда. На злосчастной помолвке Дафны ей на мгновение показалось, что Драко испытывал к ней те же чувства, что и она к нему. Возможно, он не любил ее так же сильно, но она была ему симпатична и интересна. Но что если Астория ошиблась? Вдруг ей действительно просто показалось? Очень часто ей становилось трудно понять его, настроение Драко менялось по щелчку пальцев, порой даже без видимой на то причины. Утром он мог быть веселым, шутить, смеяться, но к вечеру настроение портилось, хотя ничего не случилось, и он срывался на всех, даже на первокурсниках.       Астория вздохнула. Он считал ее ребенком, оттого и не допускал мысли о свадьбе, пусть и речь шла о том нескором времени, когда она окончит школу. В его глазах она все еще оставалась «малышкой Тори» с двумя косичками, забегавшая в его комнату в Малфой-мэноре, в попытке подслушать их разговоры с Пэнси и Блейзом и поучаствовать в них. И сколько бы лет ей ни было, так будет всегда. Другое дело Пэнси — они близки, Драко делился с ней всеми своими переживаниями. С Блейзом, конечно же, тоже, но Пэнси была единственной его подругой.       А, может быть, он просто не любил ее. Когда-нибудь они с Пэнси поженятся, а Астории выпадет честь присутствовать на этой свадьбе в качестве подружки невесты.       Несмотря на холод с его стороны она знала, что никогда и ни за что не сможет его разлюбить. Когда Астория делилась своими переживаниями с Дафной, она лишь смеялась, повторяя, что ей надо забыть Драко Малфоя как можно быстрее. После собственной помолвки Дафне и вовсе не хотелось ничего слышать о ком-то из семей Пожирателей Смерти. Астория лишь грустно улыбалась и печально вздыхала, качая головой. Если бы только сердце стало ей подвластно, а эти серые глаза перестали бы приходить во снах каждую ночь. Если бы только она смогла заставить себя перестать мечтать, что когда-нибудь станет новой миссис Малфой. Если бы только она могла пересилить себя и прекратить придумывать имена их детям.       — Послушай, Астория, — заговорил снова Драко, по всей видимости чувствовавший себя неловко от ее молчания. — Дело не в том, что ты мне не нравишься. Но ты не можешь не понимать, что я не вполне подходящий для тебя вариант, учитывая все обстоятельства.       Как можно одной коротенькой фразой подарить мир и опустить на дно океана? Драко умел. Сердце Астории, не успев заколотиться от счастья, когда пришло осознание, что она ему действительно нравится, именно она, а не кто-нибудь другой, разбилось вдребезги от того, что он считал себя «вариантом» — одним из многих, этакой «выгодной партией», которую искали чистокровные волшебники своим отпрыскам. Но Астория никогда не видела в Драко только «выгодную партию», он, конечно был богат, умен и красив, но она не помнила себя, не влюбленную в Драко Малфоя. Астории казалось, что она быстрее умрет, чем разлюбит его.       До ее ушей доносился скрип перьев сидящих неподалеку студентов, и Астория невольно заозиралась, понимая, что они устроили сцену посреди школьной библиотеки, и это чудо, что строгая мадам Пинс еще не выгнала отсюда их обоих, сняв баллы с факультета. Обычно она не заставляла себя ждать, внезапно появляясь точно из-под земли, стоило только студентам повысить голос с шепота на обычный. Им с Миллисентой частенько влетело от мадам Пинс за перешептывания и бурные обсуждения последних новостей. Астория до сих пор удивлялась тому, как их с Дафной не наказали за ссору перед отъездом домой.       — Варианты, Драко, есть у моих родителей, — ответила Астория, стараясь, чтобы голос звучал ровно и не дрожал. — Не у меня.       Едва сдерживая слезы, она направилась в гостиную Слизерина в надежде остаться в одиночестве и выплеснуть скопившиеся внутри эмоции. Не хотелось видеть ни Дафну, ни Миллисенту, потому что объяснить им связно, почему она плачет, Астория не смогла бы, не вдаваясь в детали сложного положения Драко. Она ненавидела этого проклятого Темного Лорда, которому захотелось воскреснуть и снова начать войну. Если бы не он, если бы он оставался мертвым, у них с Драко все могло бы быть замечательно. И почему судьба столь жестока к ним? И Дафна, ее несчастная старшая сестра, которая не сделала никому ничего плохого, должна будет выйти замуж за Теодора Нотта. Перед глазами Астории до сих пор всплывала эта сцена, и она корила себя за то, что вела себя с Дафной просто отвратительно. Хотя они и помирились, Астория не могла не чувствовать, что между ними что-то надломилось, и в то же время выросла огромная стена непонимания и тайн: она скрывала от нее проблемы Драко и видела, как Дафна умалчивает о своих переживаниях и проблемах. Раньше они делились друг с другом всем, а сейчас… Все безвозвратно куда-то ушло.

***

      Когда спустя целых две недели томительного ожидания, чуть не сведшего ее с ума, наконец пришли результаты в конверте приглушенного лимонного оттенка, подстать халатам целителей Святого Мунго, Пэнси дрожащими пальцами провела по шершавой бумаге, стараясь отыскать в себе силы вскрыть его и прочитать содержимое коротенького письма. Только час назад она мечтала ощутить его в руках и узнать правду о том, действительно ли они с Ханной общались в детстве, а сейчас вся словно оцепенела, невидящим взглядом уставившись в пол.       Неизвестность заставила ее лишиться сна, стать еще более нервной и нетерпеливой, и чуть ли не каждое утро допрашивать эльфов, не приходила ли почта, не заходил ли сеньор Альваро, интересоваться у мамы, как скоро результат пришел к ней и сколько дней ей пришлось провести в сводящем с ума ожидании. А теперь заветный конверт со всеми волнующими ее ответами находился в ее руках, а она не могла собраться с силами и просто открыть его — только крепко сжимала в дрожащих руках, точно от этого зависела вся ее жизнь. Там правда, Пэнси не сомневалась. Та самая мерзкая, уродливая правда, не спрашивающая разрешения, входя в дом и переворачивая там все вверх дном. Пэнси не хотела ее знать, но она понимала, что это необходимо. Без этой правды стрелки на часах замедлят свой бег, а вскоре и вовсе остановятся.       — Если хочешь, это сделаю я.       Тихий голос матери отвлек Пэнси от раздумий. Идея поначалу показалась крайне заманчивой, однако, снова взглянув на конверт, она поняла, что лучше бы ей вскрыть его самой. В конце концов, Пэнси выросла, она больше не была тем одиннадцатилетним подростком, чьи руки дрожали от восторга и счастья, когда она получила письмо из Хогвартса в свой день рождения, хотя никто и не сомневался в ее магических способностях. Тогда, видя ее волнение, Гиацинт помогла ей справиться с сургучом печати и прочитать письмо, однако сейчас ей было необходимо справиться со всем без посторонней помощи.       — Нет, мама, — она твердо покачала головой. — Я сама.       Боясь передумать, Пэнси одним резким движением разорвала легко поддавшуюся ей бумагу. Набрав в легкие побольше воздуха и зажмурившись, но лишь на мгновение, она пробежалась глазами по красивым витиеватым буквам и цифрам, выведенным на шероховатой бумаге сияющими зелеными чернилами. Жаль только, что они складывались в отвратительно уродливые слова — приговор мистера Тики оказался отнюдь неутешительным. Три процента воспоминаний Пэнси были стерты начисто, еще пять — изменены.       Три процента ее воспоминаний оказались стерты отцом. Пэнси догадывалась, что опасения мамы подтвердятся, и отец действительно вмешивался и в ее разум тоже, но наивно полагала, что речь шла о нескольких измененных воспоминаниях. В общей сложности он стер из ее памяти около полугода жизни и изменил еще столько же, если не больше. Подсчитать оказалось куда проще, чем осознать и поверить в это.       Мир вокруг замер, и время словно застыло. Пэнси не различала ни громкого тиканья часов, ни писка эльфов, забежавших в комнату, когда с ее губ сорвался отчаянный вопль, ни слов и рук мамы, старающейся ее успокоить. Она не могла сделать и вдоха, лишь хрипела, словно чья-то сильная рука крепко сжала горло, перекрывая доступ кислорода. Присутствие Говарда Паркинсона в родовом поместье чувствовалось даже сейчас, когда он находился за десяток, а то и сотню километров от Хэмпшира в одиночной камере в Азкабане. Ей хотелось плакать, но она изо всех сил держалась, сжимая кулаки. Она должна быть сильной, а слезы — признак слабости.       Но бороться со слезами — это все равно, что стараться остановить извержение вулкана — глупо и бесполезно. Спустя несколько минут Пэнси, медленно опустившись на пол, наконец громко разрыдалась, прекратив бессмысленные попытки сдержать эмоции. Полгода просто по мановению волшебной палочки испарились из ее головы, и еще столько же оказались фальшивкой. Что она делала? Что говорила? О чем думала? Теперь она не сомневалась в словах Ханны. Они наверняка играли вместе в детстве. Кого еще стер Говард? Мистера и миссис Абботт? Других родственников мамы? Что если он заставлял их делать что-нибудь противозаконное, а после просто стирал память, тем самым избавляя себя от будущих проблем? Что если она стала невольной свидетельницей убийства, а то и вовсе убила кого-нибудь?       Мысли проносились в голове: одна страшнее другой, и жить Пэнси хотелось все меньше и меньше с каждой секундой. Что если она и правда стала убийцей, сама о том не подозревая? Или мучила кого-нибудь?       Она слышала тихий голос мамы, чувствовала нежные прикосновения к спине и волосам, но забрать ее боль, разрывающую душу на части, они не могли. Как склеить сердце, разбитое от предательства того, кто должен был быть ее поддержкой и опорой по жизни? Пэнси видела, как это происходило у других и долгое время тешила себя надеждами, что и ее отец вступится за нее в случае опасности. Теперь же замок из стекла не просто рассыпался, нет, он взорвался, не оставляя после себя ничего, кроме крови и острой боли, от которой ее душа никогда не излечится.       Жгучая боль заполонила все ее нутро. Липкий страх за собственную жизнь и жизнь матери словно въелся в мозг, выжигая все счастливые воспоминания, важной частью которых являлся Говард, и без помощи Обливейта. Совершенно гадкое чувство, что она и вовсе не жила своей жизнью, все друзья — не друзья, враги — не враги, овладело ее мыслями, не позволяя думать ни о чем другом. Казалось, если она взглянет на собственное отражение в зеркале, то увидит там совершенно другого человека. Кто такая Пэнси Паркинсон на самом деле: что она любит, что ей претит, что может вызвать ярость и раздражение, что способно заставить загрустить? Точно в ней сидел еще один человек, долгое время запертый в клетке, а теперь вырвавшийся на свободу, вытеснив ее из собственного сознания, но забывший, кто он без этой клетки. Пэнси понимала, что ей придется знакомиться заново с самой собой, и единственным человеком, кто мог ей помочь, была Ханна Абботт, однако Пэнси знала, что скорее сбросится с Астрономической Башни, чем расскажет кузине о произошедшем. Их последний разговор до сих пор всплывал у нее в памяти, оставляя после себя лишь горечь и сожаление.       — Я хочу вернуть воспоминания. Все, до последнего, — решительно произнесла Пэнси на следующий же день, когда выплакала все слезы, не сомкнув ночью глаз ни на мгновение.       У нее было достаточно времени все обдумать, и лучшего решения, чем остаться в поместье до тех пор, пока не вернет себе все утерянные воспоминания, Пэнси не обнаружила. И пусть Драко с Блейзом сами разбираются с убийством директора Дамблдора, сейчас у нее имелись проблемы поважнее. Она, конечно, понимала, что мама не воспримет эту новость с большим энтузиазмом и радостью, но твердо решила не отступать. Пусть мистер Тики выпишет ей все необходимые зелья, назначит курс лечения в Святом Мунго — что угодно, лишь бы не чувствовать себя жалкой рыбешкой, выброшенной на сушу.       — Мы обязательно их вернем, когда ты окончишь школу, — спокойно ответила Гиацинт, и стоило Пэнси только открыть рот, чтобы возразить, продолжила: — Милая, это очень долгий и тяжелый процесс. Учась в школе, ты никак не сможешь…       Пэнси все же не позволила ей договорить, нетерпеливо оборвав на полуслове:       — Школа? Мама, я не вернусь в Хогвартс.       — Что значит не вернешься? — спросила Гиацинт, мгновенно хмурясь. — Пэнси, тебе необходимо образование.       Громко цокнув языком, Пэнси закатила глаза. Сейчас Хогвартс и образование — это последнее, о чем она могла думать. Все ее мысли занимали утерянные воспоминания, страх перед картиной, которая откроется после того, как недостающие частички вернутся за свое законное место. Но что если Говарда признают невиновным и отпустят? Она понятия не имела, что хуже: если его отпустят, и он вернется домой, или если его арестуют, и вся школа на следующий же день узнает об этом из злосчастного Ежедневного Пророка. Последнее, чего сейчас хотелось Пэнси — снова стать предметом сплетен. Кто-то может и посочуствует ей, но злорадствующих и потешающихся будет куда больше, уж в этом она не сомневалась, ведь и сама много раз находилась по ту сторону баррикад.       — Мне нужны воспоминания! И нам нужно сделать все, чтобы он не вышел из тюрьмы.       Гнев переполнял ее сердце, как и стремление причинить отцу ту же боль, от которой сейчас ей хотелось умереть. Пожизненный срок в Азкабане казался ей слишком легким наказанием для него, однако закон не предусматривал более жестокой меры наказания даже за убийство одного человека, и уж тем более за незаконное использование Обливейта. Отца она не боялась, все что мог, он уже сделал, пугало другое: если Драко или профессор Снейп убьют Дамблдора до того, как Говарду вынесут обвинительный приговор, спятивший от страха перед Темным Лордом Министр Магии может и вовсе его оправдать.       — И я это сделаю, я тебе обещаю. Но мне будет куда спокойнее, если ты в это время будешь в Хогвартсе, — тоном, нетерпящим возражений, ответила Гиацинт.       Нехотя Пэнси пришлось согласиться, так как стальные нотки в голосе матери не сулили ничего хорошего, если она продолжит с ней спорить. Она лишь, нарочито громко вздохнув, всплеснула руками и громко хлопнула дверью собственной спальни, пусть та и находилась на противоположном конце поместья, выражая таким образом собственное несогласие с ее решением.       Пэнси уже почти смирилась с ситуацией, когда помощь пришла, откуда она ее и вовсе не ждала: сеньор Альваро и Лукреция Забини в один голос выразили свое несогласие с решением Гиацинт, поддержав Пэнси.       — Дай ей время прийти в себя, Гиацинт, — сказала Лукреция, и Пэнси просияла, широко улыбнувшись впервые за последние несколько дней.       — Я бы тоже не советовал отправлять девочку в школу сейчас, — поддержал Лукрецию сеньор Альваро. — Позвольте ей смириться с новой реальностью.       После недолгих споров, за которыми Пэнси наблюдала с большим интересом, Гиацинт все же позволила ей задержаться в поместье до конца февраля. Пэнси пришлось согласиться, ведь она понимала, что на еще более долгий срок задержаться в поместье ей не позволят. Ей и самой, вопреки нежеланию возвращаться в школу, было тяжело здесь находиться — слишком многое напоминало об отце, но она не знала, насколько правдивыми были эти воспоминания. И пусть он никогда не проводил с ней много времени, мысль, что он мог причинять им вред, ни на мгновение не посещала ее голову.       Спокойствие в Паркинсон Холле продлилось однако недолго. В следующий раз гром грянул, когда Гиацинт застала Пэнси за написанием письма Блейзу, в котором рассказывала обо всем приключившимся с ней за последние дни. Ей не хватало его до дрожи. Она сходила с ума от невозможности поговорить с ним, побыть рядом, забыться. Все проблемы растворялись в воздухе, стоило ему только улыбнуться.       — Да ты с ума сошла, Пэнси! — воскликнула Гиацинт после того, как быстрым взмахом волшебной палочки сожгла пергамент до тла. — Нельзя вот так просто писать об этом! Что если письмо перехватят? Тебе мало проблем, которые уже свалились на наши головы?       Пэнси же всего лишь хотела поделиться с Блейзом своими мыслями, рассказать о том, что тревожит, раскрыть нараспашку всю душу, а по возвращении в замок забыться в теплых объятиях. Ей оставалось только надеяться, что Блейз ее поймет. Но в одном мама была права: лучше поговорить с ним с глазу на глаз. Пэнси просто хотелось пригласить Блейза в Паркинсон Холл хотя бы на денек и побыть с ним наедине вдали от любопытных глаз и ушей в тишине и покое, как они всегда любили делать, прячась от родственников сменяющихся отчимов Блейза и остальных гостей. Но посреди семестра профессор Снейп не позволит ему пропустить учебу без веской на то причины. Проблемы ее семьи его все же никак не касались.       Во всем происходящем нашлось и кое-что положительное. Они с Гиацинт еще никогда не проводили столько времени вместе. Пэнси даже и не подозревала, насколько ей не хватало этого все эти годы. Поначалу это казалось сложным, но несколько дней спустя они уже засиживались в малой гостиной до поздней ночи, обсуждая все на свете: мечтали, как будут жить в новом доме, вспоминали счастливые моменты из прошлого, в которых не было никого, кроме них. Пэнси поведала матери о чувствах к Блейзу, о том, как они пытаются помочь Драко с его заданием. И если к чувствам дочери Гиацинт отнеслась с пониманием и даже одобрением, то, услышав подробности о помощи Драко, она, поджав губы, покачала головой.       — Пэнси, я надеюсь, ты понимаешь, что случится, если Драко справится с заданием, и как это отразится на всех нас.       — Раньше казалось, что понимаю, — вздохнула Пэнси, сжав в руках кружку с горячим кофе. — Теперь я уже сомневаюсь даже в том, как меня зовут.       Кто бы сказал ей пару месяцев назад, что она начнет пить горький кофе, она бы не поверила. Но сейчас Пэнси была готова выпить и съесть что угодно, лишь бы избавиться от кошмаров, преследовавших ее каждую ночь. Не помогало даже Зелье Сна без сновидений. Запах кофе с недавних пор ассоциировался с Блейзом и заставлял ее расплываться в широкой улыбке, однако Пэнси все же отдавала предпочтение более сладким напиткам. Теперь, чтобы не заснуть и не погрузиться снова в кошмар, ей пришлось прибегнуть к маггловским методам, о которых она услышала от однокурсниц-полукровок несколько лет назад. Они говорили, что пара чашек горячего эспрессо перед сном помогает не заснуть и провести почти всю ночь за учебниками перед экзаменом.       Погруженная в свои проблемы и переживания, отказывающаяся от сна и даже еды Пэнси даже не заметила, как наступил день Святого Валентина. Раньше она терпеть не могла этот праздник — весь замок утопал в дурацких розовых и красных сердечках, омеле и назойливых заколдованных купидонах, еще и счастливые лица влюбленных парочек, не способных держаться друг от друга на расстоянии хотя бы полуметра и прожить минуту, чтобы не поцеловаться — все это действовало ей на нервы. И, конечно же, она ощущала себя просто отвратительно, когда почти всем девушкам, кроме нее, дарили валентинки. Ее только лишь, точно почтовую сову, просили передать письма и подарки Драко и Блейзу, реже Теодору. В этом же году все могло бы обстоять иначе, не случись весь этот кошмар. Правда, Пэнси сомневалась, что не использовала бы какое-нибудь далеко не безопасное заклинание на одной из влюбленных в Блейза девушек.       Отсрочить ненадолго день возвращения в Хогвартс, когда, казалось бы, надежды уже не осталось никакой, ей помог, как это ни странно, незваный гость, появившийся на пороге их дома в субботу вечером. Живи они неподалеку от магглов и не будь их дом запечатан заклинанием, она бы решила, что кто-нибудь из соседей решил наведаться к ним и спросить о странных личностях в длинных мантиях, зачастивших к ним в дом — уж слишком необычно выглядел этот мужчина. На нем не было ни мантии, ни остроконечной шляпы — ничего, что могло бы выдать в нем волшебника, лишь темные джинсы, подобно тем, что носили Уизли-магглолюбы, и черный свитер. Только растерянный взгляд мамы дал понять, что перед ней стоял не незнакомец — она еще ни разу не видела ее смотрящей на кого-то с такой тоской и грустью во взгляде. Выражение лица мужчины было нечитаемым: он лихорадочно оглядывал Гиацинт, словно вспоминая что-то или сравнивая ее с кем-то, кого знал когда-то давно. В глазах у обоих застыли слезы, и Пэнси хотела было потребовать у мамы объяснений, но внутренний голос прошептал:       «Сейчас не стоит их тревожить»       Незваный гость отдаленно напоминал ей кого-то, только Пэнси, как бы ни старалась, не могла понять, кого именно. Нужный образ вертелся на краешке разума, но поймать его не получалось, не хватало одной доли секунды, чтобы мерцание подходящего воспоминания перестало дразнить Пэнси и предстало перед ней во всей своей красе.       — Эдмунд…       Стоило Гиацинт прошептать его имя, как пазл в голове Пэнси сложился. Перед ней стоял никто иной, как Эдмунд Абботт — старший брат ее матери, ее родной дядя и отец Ханны Абботт, муж Хлои Абботт, которую, судя по всему, действительно убил ее отец, пусть и последние недели разговаривать на эту тему она не рисковала. От осознания, что ее отец действительно являлся убийцей, становилось как-то не по себе.       Слишком уж непохожими казались ей мистер Абботт и мама, чтобы с первого взгляда на них предположить родство: невысокий рост Гиацинт и длинные темные волосы никак не намекали на кровные узы с обладателем русых волос и ярких васильковых глаз, да и возвышался он над ней почти на две головы. Пэнси, молча наблюдавшая за развернувшейся перед ней сценой, затруднялась представить нечто более разнившееся, чем иссине-черная мантия мамы и маггловская одежда мистера Абботта, та, в которой магглорожденные студенты обычно щеголяли по замку в выходные дни.       Пэнси недолго заостряла внимание на его внешнем виде. Искалеченный заклинаниями разум сразу же заполонила целая куча вопросов: что он здесь делал и как вообще нашел их поместье? С какой целью нанес им визит? Каковы были его намерения? Она опасалась, что мистер Абботт пришел сюда вовсе не для того, чтобы поддержать их с мамой, оказавшихся в трудной ситуации, а, напротив, обвинить во всех смертных грехах, хотя разумом она и понимала, что мистеру Абботту было неоткуда знать о стертых воспоминаниях: лишь узкий круг оказался посвящен в их проблемы в силу сложившихся обстоятельств.       — Гиацинт…       Однако надломившийся голос, насквозь пропитанный скорбью, которым он произнес имя ее матери, дал трещину в опасениях Пэнси. Непохож был Эдмунд Абботт на того, кто может причинить им вред, пусть ничего большего она сейчас ни от кого не ждала. Если ее предал даже отец, ворвавшись в еще не до конца сформировавшийся детский разум и сыграв с ним в жестокую игру, то что ожидать от посторонних? Теперь Пэнси как нельзя лучше понимала Дафну — они обе оказались сломленными своими отцами, пусть и обстоятельства несколько отличались: Эдвард Гринграсс выдает дочь замуж за, пожалуй, самого страшного человека в школе, Говард Паркинсон многократно врывался в воспоминания дочери, стирая их и меняя.       Сколько бы ни думала Пэнси о сложившейся ситуации, у нее не укладывалось в голове, как он мог с ними так поступить. За что? И что они знали? Она начала принимать зелья, выписанные мистером Тики, но воспоминания все еще не вернулись, хотя каждое утро начиналось с погружения в себя и попыток отыскать тайны, которых она не знала раньше, но всякий раз ее ждало разочарование. Пэнси особым терпением никогда не отличалась, но в этот раз превзошла сама себя, с каждым днем становясь все мрачнее и мрачнее, хотя Гиацинт не раз повторяла, что процесс восстановления утерянных воспоминаний отнюдь не быстр.       Будучи так глубоко погруженной в свои мысли, она даже не заметила крепких объятий брата и сестры, казалось, полностью забывших о ее присутствии. С губ едва не сорвался удивленный вздох, но Пэнси сдержалась. Разве это не было слишком опрометчиво — довериться ему вот так сразу? Они ведь не общались много лет. Или нет?       «Как же раздражает эта мордредова неизвестность!»       Далеко не сразу они вспомнили о ней, застывшей неподалеку, точно пораженной взглядом василиска, и переминавшейся с ноги на ногу, понятия не имея, что ей делать: оставить их наедине и позволить поговорить или подойти и поприветствовать гостя, а заодно и представиться? Казалось, все правила хорошего тона и манеры разом покинули ее следом за воспоминаниями, что оказались стерты отцом. Хотя Пэнси и дала себе слово, что больше никогда не станет называть его отцом даже в мыслях, перестроиться на новый лад на деле оказалось не так уж и легко. Говард все еще оставался ее биологическим отцом, хотела она этого или нет.       Делать, однако, к ее большому облегчению, ничего не пришлось — мистер Абботт несколько минут спустя сам обратил на нее внимание:       — А это, я так понимаю, Пэнси! — расплывшись в теплой улыбке, он сократил расстояние между ними, останавливаясь меньше чем в метре от нее. — Они растут слишком быстро…       Пэнси, будучи небольшой любительницей объятий от не то что незнакомых ей людей, коим сейчас он являлся, несмотря на свой статус биологического дяди, но даже и от родственников, большинство из которых на дух не переносила, неловко улыбнулась, переступая с ноги на ногу, но ее опасения снова оказались напрасными. Он лишь протянул ей руку, все так же улыбаясь. Ей-то казалось, что он вцепится ей в горло, крича что-нибудь нелицеприятное о ее отце, но происходящее совершенно не соответствовало ее ожиданиям.       Ответив на рукопожатие, она призадумалась. Как ей к нему обратиться? Дядя Эдмунд? Разве она имела на это право? Да и хотела ли? Она ведь совершенно его не знала, какой еще к Мордреду дядя, это по меньшей мере нелепо. Просто на Вы — невежливо, он чего доброго может решить, что она дурно воспитана. Назвать его «сэр» — пожалуй, неплохая идея, если бы он не был ее дядей, пусть и тем, кого она никогда не видела или не помнила их встреч. Мистер Абботт — пожалуй, наилучший вариант для сложившейся ситуации — достаточно тактично и вежливо, но не переходя границы дозволенного.       — Здравствуйте, мистер Абботт, — прочистив горло, наконец сказала она.       Он лишь рассмеялся, и Пэнси, совершенно растерявшись, потупила взгляд. Что его так развеселило? Что она сделала не так? В знакомом Пэнси обществе реакцией на подобное обращение не был бы смех. Что касается магглорожденных, предателей крови и прочих, она не слишком задумывалась, что принято в их кругах. Как оказалось, зря. Как они вообще называли друг друга? Просто по имени безо всякого уважения? Мерлин…       — Я, конечно, не жду, что ты станешь называть меня дядей, едва познакомившись, но начнем с Эдмунда, хорошо?       Пэнси ничего не оставалось, как кивнуть, соглашаясь с его предложением. Начинать знакомство с дядей с ссор и препираний совершенно не хотелось, пусть она и понимала, что в ближайшие несколько недель у нее язык не повернется назвать Эдмундом постороннего мужчину, но придется заставить себя — другого выхода она не видела. Зажегшийся огонек надежды в глазах мамы просто не позволял поступить как-то иначе. Пэнси не нравилось видеть ее нервной и поникшей, с опущенными плечами и тяжело вздыхающей, когда она думала, что Пэнси этого не видит, но она замечала все и чувствовала себя просто отвратительно, хотя и понимала, что никакой ее вины в этом нет.       Этот визит Эдмунда Абботта оказался далеко не последним к большому удивлению Пэнси, не ожидавшей, что узы брата и сестры были столь крепки, и разрушить их не смогли ни время, ни запреты Говарда, ни даже смерть Хлои Абботт. Она не призналась бы в этом даже самой себе, но сидеть в компании мамы и мистера Абботта, слушая их рассказы о детстве и юности, оказалось весьма любопытным занятием, отвлекавшим ее от мыслей об отце и утраченных воспоминаниях. И, хотя он порой и говорил о погибшей жене, а его боль чувствовалась в каждом взгляде, слове, даже улыбке, Пэнси ни разу не услышала обвинений в свой адрес.       Он был не похож на привычных ей взрослых людей: часто улыбался, смеялся, вспоминая с мамой детство, не стеснялся своих эмоций, разговаривал, употребляя неизвестные Пэнси словечки, казалось бы, на английском, но звучали они уж больно странно. Эдмунд Абботт ни разу не надел мантии, приходя к ним в гости, и, если поначалу ее взгляд то и дело цеплялся за его маггловскую одежду, то через неделю она почти перестала обращать на это внимание, уделяя больше внимания рассказам мистера Абботта о прошлом, а не его внешнему виду.       — Твоя мама была первой красавицей Слизерина. На Святочный Бал такая очередь выстроилась — я не успевал всех отгонять.       Гостиная наполнилась веселым смехом. Пэнси вспомнила, как сама звонко хохотала, глядя, как сокурсники почти не моргая наблюдают за студентками Шармбатона и ходят за ними по пятам, в попытках пригласить их на бал. У нее проблемы выбора партнера не возникло: едва только услышав о предстоящем Турнире Трех Волшебников и Святочном Бале от отца, Драко предложил Пэнси пойти с ним. Он ведь Малфой и ни за что не стал бы рисковать репутацией и звать другую девушку, ведь она могла бы и отказать. Тогда Пэнси этого еще не понимала, даже радовалась, но тот самый Святочный Бал и стал для нее тем самым толчком, помогшим понять, что для Драко она никогда не станет чем-то большим, чем просто лучшей подругой, а после тихой гаванью, к которой можно возвращаться всякий раз. Ее не устроила подобная участь, и она раз и навсегда вырвала из сердца первую детскую влюбленность, ни разу об этом не пожалев.       Он рассказал много интересного, а Пэнси даже взгрустнула, понимая, как много она не знала о своей маме. И, хотя еще целая жизнь была впереди, она чувствовала, что что-то оказалось безвозвратно упущено.       — Твоя мама была не самым послушным ребенком, знаешь ли, и частенько нарушала правила, — поделился мистер Абботт, и Пэнси перевела удивленный взгляд на смущенную маму. — Профессор Слизнорт закрывал глаза на все ее проделки, уж слишком сильно она ему нравилась.       Гиацинт, как оказалось, была общительной, частенько находилась в компании брата несмотря на разные факультеты — Эдмунд учился на Когтевране. Наблюдая, как мама напрасно старается скрыть смущенный смех, Пэнси и сама невольно улыбалась, ведь понимала, что еще ни разу не видела маму такой счастливой и красивой — ей невероятно шла улыбка. В присутствии Говарда они не смеялись в полный голос, от всей души, лишь едва заметно улыбались одними только уголками губ — иное поведение было не принято и могло вызвать недовольство отца. Как знать, какой на самом деле была его реакция на нарушение правил?       За эти полгода вынужденно став слишком уж наблюдательной, Пэнси не могла не замечать, что Эдмунд всячески старался избегать темы брака сестры с ненавистным ему Говардом и мрачнел, когда кто-нибудь из эльфов упоминал о «господине». Ей было любопытно, почему он был против брака ее родителей изначально, но Пэнси не находила в себе достаточно сил, чтобы задать этот вопрос. Мистер Абботт же рассказывал о покойной жене, дочери и о том, как жил все это время.       — Вы подружитесь с Ханной, она у меня с легкостью заводит друзей, — заверил мистер Абботт.       Пэнси едва слышно хмыкнула, вспоминая их извечные перепалки с кузиной, но разочаровывать его не стала. Он и сам все поймет, едва увидит их в одном помещении, не переносящих друг друга на дух.       Однако встреча с Ханной и переезд в родовое гнездо Абботтов, который в последнее время они обсуждали все чаще, мерк на фоне ее переживаний о том, как сложившуюся ситуацию воспримет Блейз. И, если первое время она порывалась написать ему письмо и объяснить причину собственного отсутствия, то после появления Эдмунда Абботта на пороге Паркинсон Холла, тонкое перо замирало в воздухе, так и не коснувшись пергамента. Она нравилась Блейзу не меньше, чем он ей, но Пэнси боялась рассказать ему обо всем: что если он не поймет и осудит ее? Примет ли он ее такой: со стертыми воспоминаниями, общающейся с нечистокровными родственниками — у нее не находилось ответов на все эти вопросы. Что если Ханна окажется права, и Пэнси теперь не сможет находиться на неправильной стороне и перестанет быть прежней собой? Выдержат ли их чувства?