Канпэ

Ли Феликс Феликс никогда не перечил Чану. Аккуратно наводил на мысль. Передавал через Джисона или Чанбина. Намекал. Но никогда не перечил напрямую. Он не просто избегал открытой конфронтации или боялся пропустить пару ударов в челюсть. Он не хотел рушить существующий порядок. Всем в канпэ были отведены особые роли, и Феликс это понимал, как никто другой. Часть этих порядков создал он сам. Теперь же Феликс сидел в кабинете у Чана и рассматривал картину на стене. Восемь черных силуэтов были заперты в разбитое по центру стекло с расходящимися от него трещинами. Восемь: тогда еще с ними был Уджин. Уджин всегда казался Феликсу полезным, но он никогда не хотел поддерживать тот порядок, который они для себя негласно установили. Все парни действовали, как единый организм, и даже Хенджин с Минхо вписались отлично. Разве что, образовавшийся треугольник между ними и Ханом мог пошатнуть их привычный уклад. Феликсу нравилось, он нашел для себя новую работу и видел здесь много веселья. Сынмин ворчал, что Минхо все испортил, и его нужно вернуть в Японию. Уджин же выделялся. Своей похожестью на Чана, помноженной на беспринципность. По мнению Феликса, если бы Чан был похож на Уджина, они бы уже держали практически всю Южную Корею. Но тогда на их руках было бы в разы больше крови, а уважение к Чану держалось бы не на любви и безоговорочном признании, а на липком страхе. Липкое хорошо смывается маслянистыми текстурами. Но липкое — это обычно неприятно. Быть с Чаном и парнями же было более чем приятно для Феликса. — Когда мы получим документы от Сумин? — Нахмурился Чан, постукивая ручкой по столу, — почему ты вообще уверен, что мы их получим? — Уверенным на сто процентов быть нельзя, — Феликс расслабленно пожал плечами, — люди есть люди. Но я почти уверен, что все сработает, как надо. Хотя, можно было обойтись меньшими жертвами… — Ты с ней… — старший наклонил голову и слегка нахмурился, — ты с ней всерьез? Феликс вздохнул, глядя в потолок. Он перевел взгляд на Чана и медленно моргнул, мгновенно переводя тему. — Чанни-хён, — пробасил он, закинув ногу на ногу, развалившись на диване, — оно того стоит? Чан взглянул на него почти зло и выплюнул: — Умные все в последнее время стали… я его спросил. — Поставил в известность? — Поправил ехидно Феликс, гадая, насколько сегодня хватит у Чана терпения. — Это же опасно. — Я его спросил, — понижая голос повторил Чан. — Не опаснее, чем то, через что он прошел… «Сегодня терпения маловато», грустно заключил про себя Феликс и пожал плечами, снова переводя тему. Он хотел вместить в свою аудиенцию у короля максимум пользы. — Чанни-хён, я принимаю и уважаю любое твое решение, ты знаешь, — лидер довольно кивнул, поправляя какие-то бумаги на столе, — но с одним я не согласен. Уже несколько лет. И я устал молчать. Феликс твердо чеканил предложения, и Чан удивленно поднял на него голову. — Хан и Хенджин, — ответил на немой вопрос Феликс, — нам нужно рассказать все Хану о Хенджине. — Нет, — Чан, качая головой, дополняет свои слова. Он постучал по столу пальцами и продолжил, — я боюсь, все затянулось. Джисон может не понять, почему мы молчали. А может… все равно не примет эту правду. Сейчас это кажется более опасным, чем когда-либо. Феликс встал и потянулся. Медленно пройдясь по кабинету, он встал возле стола, привалившись к нему бедром. Не смотря на то, что он буквально нависал над Чаном, его голос звучал мягко, а выражение лица сквозило сожалением. — Пока это был только их конфликт, можно было спускать это на тормозах, — он вдруг присел у стула Чана и положил голову на подлокотник, заглядывая ему в глаза снизу вверх. — Но сейчас появился Минхо, и… Чан громко цокнул, отвернув голову, и Феликс нахмурился. — Хён, ты же знаешь о Минхо? — О, я-то знаю, — Чан рассеянно провел рукой по синим волосам Феликса, почесал его за ухом, как кота. — Я удивлен, откуда узнал ты. Феликс приподнял голову, в недоумении закусив на секунду губу. — Ну… это было достаточно очевидно. Достаточно было посмотреть на него и Минхо. Чан на секунду завис. — Подожди… — он почесал лоб и нагнулся ближе к Феликсу, как будто бы хотел телепатически обменяться мыслями. — Ты понял это, потому что они похожи? Феликс встряхнул головой и сел на задницу прямо на ковролин, складывая ноги по-турецки. — Не то чтобы они очень похожи. Но я думаю, в них есть что-то, что поможет им исцелить друг друга, в какой-то мере… сейчас у них непростой период, но тайны, которые мы храним от Хана, могут встать нам боком. — При чем здесь Хан? — Чан спрятал голову в ладонях и негромко простонал. — Как он связан с тем, что мы с Минхо — братья? — Что? — Феликс резко склонил голову на бок. Они переглянулись и младший хохотнул. — Что значит — братья… подожди! — Он вдруг вскочил на ноги и схватился за голову, — Минхо? Он сын нашего Отца? Прям родной? Как ты? Чан кивнул. Феликс снова сел на пол, качая головой: — Ебааать, — протянул он. После недолгого молчания, он покивал, — в целом, теперь многое имеет смысл. Ты хочешь об этом поговорить? Феликс слишком жадно смотрит на Чана и тот это замечает. — Чтобы вложить тебе в руки оружие, направленное против меня? — Когда я направлял на тебя оружие? Любое? — Прищурился Феликс. — Никогда, — улыбнулся лидер. — Абсолютно никогда, на самом деле… Он разглядывал Феликса какое-то время и, тяжело вздохнув, принялся рассказывать: — Недавно приезжал Отец… — Ахуеть, — резюмировал младший, после того, как Чан замолк. — Это тяжело? Ты теперь Минхо, наверное, ненавидишь… или Отца? Чан встал и прошелся по кабинету. Он остановился у картины с восемью силуэтами и принялся аккуратно снимать ее со стены. — Лино не виноват, — тихо произнес он, — Отец… просто такой. Я сын от шлюхи, он — сын любимой женщины. Такое происходит сплошь и рядом. Ащ! — Чан резко одернул руку, порезавшись о разбитое стекло. Он подержал палец во рту и, уже менее аккуратно, раздраженно принялся снимать картину со стены. Шляпка гвоздя не хотела выниматься из держателя, и он вырвал гвоздь из стены, резко дернув картину вниз. — Прям полное принятие? — Хитро сощурился Феликс. — Это от меня не зависит. — Хмуро заключил Чан, зло кидая картину в мусорное ведро. — А что там у Лино с Ханом? Феликс вздохнул: — Тебе может это не понравится… *** Хан Джисон. Запах вареного риса ощущается чужеродно во сне, где Джисон ходит по полю с ромашками. Вдалеке стоит силуэт, и Хан уверен — это Минхо. Он бежит к нему через все поле, запинаясь о собственные ноги, но тот ближе не становится. Он оглядывается и обнаруживает, что поле ромашек превратилось в поле из цветов, навершием которых являлись рисовые шарики. Обернувшись на силуэт, он видит его, уже четким. Это не Минхо… — Вставай, соня, — тепло улыбнулся Хенджин, расправляя свои длинные руки для объятий. — Уже почти готово. — Что готово? — Хан отшатывается от объятий и испуганно озирается. — Где Лино-хён? Хенджин улыбается шире, его губы, зубы и язык окрашены кровью. Она стекает из приоткрытого в улыбке рта на шею и окрашивает светлый джинсовый костюм. — Я его съел! — Хенджин безумно смеется, клацает зубами и облизывается. Хан кричит, отбиваясь от видения руками и ногами, пока не чувствует резкую боль в ноге. — Сам виноват, — голос Минхо звучит действительно расстроенно, — пнул Дори, вот он тебя и цапнул. Джисон поднимается на руках и и тяжело дышит. Осознание, почему он сейчас в квартире Минджуна, приходит внезапно. «Мы уснули вместе», — проносится в голове, — «мы — вместе!» Минхо садиться рядом на матрас и улыбается, но не жутко, как Хенджин во сне, а тепло и по-доброму. Проводит рукой по его волосам. Джисон часто-часто моргает, но Минхо исчезать не собирается. Зато строго вдруг говорит: — Если тебе придется есть остывший рис — сам виноват будешь! Он идет на кухню и, напевая что-то себе под нос, раскладывает закуски и наливает суп. Пахнет невероятно вкусно. «А мы вместе?» Спросить вслух — страшно, поэтому Джисон решает выполнить молчаливую просьбу старшего. Он быстро умывается и садится за стол в своей новой клетчатой пижаме. Которую купил Минхо. Для него. От осознания этого хочется пищать, дрыгать ногами и крутиться по полу, избивая воздух, совсем как айдолы в своих шоу, когда от чего-то умиляются или слишком радуются. Джисон раньше такого не понимал. Сейчас понимает. Он доедает все, что приготовил ему хён, не капризничает, громко чавкает, нахваливает и улыбается так сильно, что суп едва ли не выливается изо рта. Как кровь изо рта Хенджина во сне. Его передергивает. — Горячо? — Участливо спрашивает Минхо, проверяя свой суп на температуру. Хан качает головой и решается произнести только тихое: — А мы?.. Минхо явно не понимает, к чему он клонит и уверенно кивает: — Я отвезу тебя домой, а сам в клуб. Вчера же вечеринка была, надо выручку посчитать, проверить, не расхерачили ли там все. — Он пожал плечами, — работа есть работа, ее просто нужно делать. — Просто нужно делать… — эхом прошелестел Хан, зачерпывая еще ложку супа. Старший вдруг смотрит на него пристально и хмурится: — Хани, все хорошо? Ты выглядишь, как человек, который много думает не в ту сторону. «Кто мы друг другу?» «Мы вместе?» Джисон улыбается и, впервые за утро, сам трогает его — кладет свою руку на руку Минхо, лежащую на столе. — Дыши, пожалуйста, — тот, тихо посмеиваясь, переворачивает руку Хана и целует в запястье, смотря ему прямо в глаза. Минхо кому-нибудь вообще целовал запястья? — Ладно, — выдыхает старший, — придется признаться. «Нет!», — барабанит у Джисона в голове. Страх, что Минхо сейчас сбежит или исчезнет, совершенно магическим образом, ощущается так ярко, что Хан перехватывает его за запястье и вцепляется так сильно, чтобы сбросить его руку стало невозможным. — Не говори, — просит Хан и даже не ненавидит себя за то, каким затравленным звучит его голос. Кажется, он дошел до той стадии, что даже унижаться будет казаться хорошим выходом. По крайней мере, он готов пойти на это. Только чтобы эта маленькая кухня не рассыпалась на части, если его снова выгонят. Только чтобы он сам не рассыпался на части, когда Минхо его оттолкнет. Только чтобы не оттолкнул. — Но я хочу, — капризно тянет Лино и доверительно улыбаясь, шепчет, — меня обычно немного пугает такой, ну… — он подбирает слово, скосившись на руку Джисона, которая вцепилась ему в запястье, — такой напор. И, обычно, мне хочется сбежать. Это ведь и звучит жутко: про то, что ты готов сгореть заживо, если я захочу. Но… почему-то сейчас мне даже нравится? — Последнюю фразу он тянет с сомнением и вдруг громко хохочет, — нихера себе у меня самомнение, да? — Он сосет кончик металлических палочек для еды и произносит уже тише, — или просто мне всегда на самом деле нужно было настолько… мощное подтверждение любви? Не знаю. Он без труда высвобождается из руки Джисона (как же так, он держал так крепко!) и составляет посуду в раковину. — Во всяком случае, — улыбается он, поворачиваясь к младшему, — думать я об этом, конечно не буду. Ведь когда что-то нравится это лучше, чем когда что-то не нравится, не так ли? «Нужно подтверждение любви», — похоже все, что осталось в голове у Джисона. «Хочется сбежать», — ужас ядовитой змеей проникает в него, заставляя вцепиться пальцами в стол. «Пугает напор», — кусочки фраз оседают в сознании не в том порядке, в котором говорились, и Джисона почти тошнит. «Ты готов сгореть заживо, если я захочу?», Джисон понимает, что какая-то часть приходит к нему в искаженном виде, не потому что Минхо говорил непонятно, а потому что собственный страх заставляет искать двое дно в каждом слове, запутывая его, как сломанный GPS. — Да, — произносит Джисон на выдохе. Потому что готов сгореть. Минхо в пижаме, с мокрым от воды пятном на животе и растрепанными волосами, все равно выглядит как мечта. Которая подходит к нему, огибая барную стойку, встает между его ног и обнимает, пристраивая подбородок ему на плечо. — Что — да? — Уточняет он, утыкаясь носом в шею Джисона. Хан обнимает его, запуская руки под футболку, и гладит его по спине. Вдыхает аромат его волос. Горячий, такой горячий. Джисон может обжечься. — Тебе хочется сбежать? — Он спрашивает прежде, чем думает, и с досады всерьез размышляет, стоит ли откусить себе язык. Минхо отстраняется, совсем немного, но не прерывает их объятия, и хмурится: — Нет! Я же говорю, что мне как раз не хочется сбежать от тебя. Горячий чай сначала обжигает горло, потом внутри недолго что-то горит, а в конце тепло разливается по всему телу. Джисон ощущает все это без чая. Но он будет в порядке. — Хани, может, это не очевидно, — Минхо тихо смеется, — но ты мне очень нравишься. Не знаю, о чем ты там думаешь, но сейчас твой мыслительный процесс мне не нравится. В последний раз, видимо, после такого же думания, ты пришел ко мне в комнату и… «Ты мне нравишься» «Очень нравишься» «Ты мне очень нравишься» Джисон не дает ему договорить и целует, чувствуя на губах Минхо вкус мисо супа. Тот неожиданно, как-то слишком азартно, подается вперед, вжимая в себя Джисона. Руки Минхо как будто бы сразу везде: он чувствует их на спине, на бедрах, на плечах. Минхо запускает руку ему в волосы и негромко стонет ему в губы: — Ты даже не представляешь, насколько ты секси, — улыбается и легонько прикусывает его за щеку. Джисон знает, что он секси. Он в этом нескромно убежден с того момента, когда вообще узнал значение этого слова. Но быть секси самому по себе и быть секси конкретно для Минхо… Хан заметил, что вжимающийся в него Минхо, теперь дышит загнанно и шумно, грудь высоко вздымается, а взгляд мутнеет. Руки продолжают исследовать его тело: Джисон чувствует, как горячие ладони забираются под пижамные штаны и крепко сжимают верх ягодиц, насколько это возможно, с учетом того, что он сидит на стуле. Минхо несколько раз толкается, чтобы потереться, и Джисон чувствует, что у Минхо стоит. — Я думал о тебе слишком часто, — говорит старший серьезно и ниже, чем обычно. Низ живота тянет, и Джисон рискует провалиться в одно с Минхо состояние, просто от осознания того, что он ему нравится. Он его хотел. Он его хочет. Сейчас. Об этом не было страшно думать в грузовике, когда Джисон сам ерзал верхом на бедрах Минхо. Это было совсем не страшно представлять в фантазиях. Но прямо сейчас, в тишине кухни, прерываемой шумным дыханием старшего, это страшно. Это чертовски страшно. Ему почти больно прерывать поцелуй. — Я… нам пора, мне тоже нужно поработать, — ему бежать некуда вовсе: спину прижимает барная стойка, а между ног, прижавшись, стоит Лино и держит его за бедра. Но он отстраняется, насколько это возможно. Минхо с разочарованным вздохом отходит от него, но смотрит все еще с поволокой, облизывая нижнюю губу. Когда Джисон выходит из ванной, готовый идти к машине, Лино уже одет и разговаривает с управляющим казино по телефону. «Все было бы намного проще, останься мы друзьями, — думает Хан и тут же сам себе отвечает, — но я бы не смог». Противное ощущение, что он сделал что-то не так и расстроил старшего, не покидает Джисона. *** Со Чанбин. — Бинни-хён, — радостно басит в трубку младший, и Чанбин сам невольно улыбается, — тут Хенджин хочет поучаствовать в вашем мероприятии. Во сколько там все пройдет? Чанбин удивленно приподнимает брови, говоря с Феликсом по телефону. — В двенадцать дня начало… а с чего бы ему… Он не успевает договорить, как Ёнбок перебивает: — Не знаю, что на него нашло, хочет, говорит, поучить детей рисовать. Ты же говорил, что учительница ИЗО не приедет сегодня. Вызвался заменить. Чанбин почесал затылок: — Ну, хорошо, я только рад. Я пришлю геолокацию. — Не нужно, я знаю, где это. Там еще будет Сумин, обязательно с ней познакомься! Пока! Младший отключился, и Чанбин посмотрел по сторонам, оглядывая большой спортивный зал, который еще не заполнился людьми. Стол, за которым должен был проходить мастер-класс по ИЗО, действительно пустовал. За остальными сидели преподаватели, волонтеры, несколько некрупных знаменитостей, встречи с которыми запланированы на сегодня, специалисты по профориентации и по типированию MBTI. Он сам был здесь в качестве волонтера — координатора, должен был помогать ученикам найти нужный стол, рассказать о мероприятиях и проследить, чтобы соблюдался тайминг. Конечно, основной вклад — денежный — он уже сделал, но больше всего ему нравилось именно взаимодействовать с учениками, делать из простого мероприятия для галочки что-то большее. Входная дверь вдруг громко распахнулась, впуская в зал невысокую блондинку. Он сразу узнал ее. Сумин влетела в осенний зал морозной свежестью: на ней был голубой приталенный костюм с широкими брюками. В мерное шуршание бумаг и в тихие переговоры она ворвалась звонким стуком невысоких каблуков на серебристых туфлях. Унылую подготовку к мероприятию она осветила широкой улыбкой белоснежных зубов. — Чанбин! — Она радостно помахала рукой и, подбежав к нему, весело протянула руку, не убирая с лица очаровательную улыбку. — Здравствуйте! Чанбин улыбнулся в ответ своей смущенной перевернутой улыбкой и аккуратно взял ее руку в свою, одновременно совершая неглубокий поклон. — Чо Сумин, — поприветствовал он ее, не отказывая себе в удовольствии легонько провести пальцами по коже ее руки, замечая и то, насколько она меньше его собственной, и то, насколько она нежная. — Зачем так официально? — Она отняла руку, чтобы тут же хихикнуть себе в ладошку. — Давайте на «ты»! — Я вас младше, — Чанбин растерянно улыбнулся. Она хлопнула его рукой по плечу и рассмеялась совсем громко: — Неприлично такие вещи женщине говорить, вообще-то! — Укорила, но таким веселым тоном, что он, не выдержав, рассмеялся в ответ, еще громче нее. — Простите. То есть, прости, — он почувствовал, что ему необходимо отвернуться от Сумин, хотя бы на мгновение, чтобы перестать греться в ее очаровании. По крайней мере, так очевидно. Она посмотрела на его синий бейджик и уточнила: — Ты же здесь как просто волонтер? Не будешь вести какие-то мастер-классы? — Да, я просто волонтер-координатор. Хотел провести тренировку, но мне сказали, что дети не очень хотят в такой день потеть. Она снова рассмеялась, прикрыв рот ладонью. У Чанбина внезапно возникло ощущение, что то, что он стоит так близко к Сумин и мило с ней болтает — неправильно. После первой девушки, еще в детском доме, не было ни одной, с кем бы он смог достаточно сблизиться. Ему пришлось дифференцировать свои потребности буквально, получая душевную близость от Ёнбока, а сексуальную — от проституток из клуба. Было что-то еще… одна из давно забытых потребностей сейчас вдруг потянулась к стоящей рядом девушке, но Чанбин мысленно ударил ее по рукам, отходя в сторону. —Я пойду, мне нужно подготовить таблички для мастер-классов и указатели, — он почесал шею. Сумин кивнула и вытащила из кармана ключи, помахала ими в воздухе: — Таблички в кабинете на втором этаже. Ключи мне дали. — Она аккуратно, почти незаметно, оглянулась по сторонам, и, убедившись, что вокруг никто на них не смотрит, тихо добавила, — еще я там видела ром. Она поправила волосы и, обернувшись, пошла в сторону выхода. Чанбин последовал за ней, утопая в ненависти к себе. Потому что хотел с Сумин этот ром выпить. Без остатка. *** Захват второй улицы прошел максимально просто — местная банда состояла из мышцатых, но очень тупых парней, которые, увидев оружие, сразу убежали от возможной драки. Парни дежурили почти неделю, спали по очереди и готовились к тому, что они вернутся с новыми силами, отбивать улицу обратно. Через две недели в местной газете они увидели, что их всех посадили за неудачную попытку ограбления цветочного магазина. — Цветочный! — Хохотал Джисон, вытирая слезы. — Сесть за розу! Долбоебы! Уджин смеялся вместе с ним, катаясь по полу, а Сынмин оставался серьезным. — Не значит ли это, — тихо произнес он, — что таких, на самом деле, свободных улиц, намного больше, чем мы думаем? Джисон вдруг перестал смеяться. Чанбин с Чаном переглянулись. Через еще два месяца у парней было три улицы. Еще через два — пять. Когда они захватили три квартала, банда, державшая район, достаточно однозначно предложила сотрудничество. От которого нельзя было отказаться. — Если мы примем предложение? — Аккуратно спросил Феликс. — И потом быть под ними, выполняя приказы хрен пойми кого? — Чан прикладывал замороженную фасоль к фингалу, стоя на кухне. — Я лучше сдохну, — он сплюнул кровавый сгусток в раковину. Уджин сначала покивал, а после его лицо засветилось: — А если мы примем их предложение, — он поймал уничижительный взгляд Чана и приосанился, — а потом, как наберемся сил, выдавим их? Феликс задумчиво кивнул, улыбнувшись уголком рта, но, заметив реакцию Чанбина, сразу сделал суровое лицо. — Это же предательство, — нахмурился Чанбин. — Мы же их предаем, а не друг друга, — фыркнул Уджин. Чан молча покачал головой и отрезал: — Предательство равно смерть. Если очень хотите, идите работайте на них, я слова не скажу, — он снова сплюнул сгусток крови и поморщился, наблюдая, как вода из открытого крана смывает его в канализацию. — Только зачем быть добычей, когда можно быть хищником? — Мертвым хищников быть тоже не охота, — съязвил Уджин, удивленно отметив, что на него даже никто не обратил внимания. Джисон вдруг встал со своей табуретки в углу кухни и вышел в центр. — Предательство равно смерть, — торжественно произнес он. — Я — Хан Джисон. И я с Чаном. Что бы ни случилось. Он выставил вперед руку ладонью вниз и серьезно посмотрел на Чана. Тот стоял, все еще прижимая фасоль к щеке, приоткрыв рот уже не от боли, а от удивления. Чонин подбежал к Джисону, положив свою руку на его, и повторил, восхищенно глядя на Чана. — Предательство равно смерть. Я — Ян Чонин и я с Чаном. Что бы ни случилось. Чанбину не нужно было вставать, чтобы положить и свою руку. — Предательство равно смерть, — произнес он громко. — Я — Со Чанбин. Я с Чаном. Что бы ни случилось. — Ребят, вы чего… — выдавил из себя тихо Чан, убирая фасоль на стол. Рука Феликса уже лежала на руке Чанбина. — Предательство равно смерть. Я — Ли Ёнбок Феликс. Что бы ни случилось, я с Чаном. — Я — Ким Сынмин. Что бы ни случилось, я с Чаном. — Сынмин положил одну руку на руку Феликса, прижимая другую к груди, — предательство равно смерть. — С Чаном, — произнес коротко Уджин, кладя свою руку последней. Чан быстро стер со щеки мокрый след и подошел к парням. — Что бы ни случилось, — повторил он дрожащим голосом. — Я с вами. Они постояли так с минуту, пока Чан не отсчитал до трех и их руки не взмыли в воздух. Ночью того же дня, Чан сидел над книгой учета, куда записывались все те, для кого они что-то делали. Он не заметил, как Сынмин вошел на кухню. — Хён, — негромко позвал он старшего. Он прикрыл дверь, стараясь не шуметь — парни давно спали. — Сынмини, проходи, — Чан пересел на табуретку, освободив младшему стул. — Что-то случилось? Или просто не можешь уснуть? Сынмин держал в руке какие-то бумажки. Подойдя к столу и сев рядом, он выложил их на стол. Это были газетные вырезки с фотографиями погромов и отчетными фото из полиции. На одной из них красовался Уджин. Подмигивая камере, он ехидно улыбался. — Прости, — Чан быстро просмотрел на фото и повернулся к Сынмину. — Я после этой драки туплю… что это? Сынмин опустил голову. — Помнишь ту банду идиотов, которых мы побили в пекарне у Ёнволя? — Чан покивал, — Феликсу принесли его паучки, что Уджин — был одним из них. Просто переметнулся на нашу сторону, когда понял, что мы сильнее. — Он показал пальцем на фотографии, — они устроили погром в каком-то баре и их загребли всех вместе. Чан хмыкнул, уже более внимательно рассматривая фото. — Феликс хотел тебе сказать, — испуганно прошептал Сынмин, — но я отговорил его, попросил подождать, пока не найду доказательства. — Ничего страшного, — улыбнулся Чан, — ты правильно поступил, нельзя обвинять человека, основываясь на каких-то слухах. — Он помолчал и спросил, — а что ты сам думаешь? Сынмин посмотрел на старшего так, как будто тот, спросил, на чей бейсбольный матч ему купить билеты. — Сынмини, ты буквально пришел ко мне тогда, в детском доме, заявив, что ты будешь лучше всех думать. Выполняй свою работу, пожалуйста. Он тихо хохотнул и, уже было начавший напрягаться Сынмин, расслабился. Рассмеялся в ответ и поправил челку. — Хён, он с нами уже почти полгода. Он помогает нам, хорошо стреляет и дерется. Я не думаю, что мы должны его… выгонять? Он полезный. — Сынмин говорил тихо и размеренно, смотря в окно. — Я бы присмотрелся к нему и, возможно, не доверял бы всю важную информацию. Уж точно не доверил бы ему свою жизнь, если от этого будет зависеть его собственная… Старший кивнул и положил руку ему на спину. Он знал, что Сынмину нужно больше времени, чем всем остальным. — Но… — Лицо младшего ожесточилось, и он резко повернул голову, смотря на Чана в упор. — Стоит ли нам вообще держать так близко человека, которому мы не можем доверять в полной мере? — Разбуди Чанбина и Джисона, пожалуйста, — попросил его Чан. — Пусть оденутся и выйдут на улицу, я буду ждать их внизу. Чанбин и Джисон пинали камни, валяющиеся на дороге. Они просто шли вглубь улиц, без особой цели назначения, обдумывая слова Чана об Уджине. — На самом деле, я могу понять, почему он не сказал, — произнес Чанбин, остановившись и смотря на небо. — Потому что в итоге, мы, на улице, в два ночи, думаем, что с ним делать… сначала струсил, что его парней отпиздили, потом — что мы отпиздим, видимо. Хан покачал головой: — Нет, я не согласен. Уджин, конечно, парень… — он помолчал, подбирая слово, но, так и не подобрав, закончил, — но он не трус. Он с нами наравне дрался всегда и получить в рожу не боялся. Чанбин пожал плечами. — Возможно, ему с теми парнями было некомфортно, — произнес Хан тихо, — может, его обижали или просто не влился. А тут мы. — А тут мы… — тихо повторил Чан. Они дошли до круглосуточного. Зайдя внутрь поприветствовали хозяйку, которая стояла за прилавком. — Мальчики, — улыбнулась она, — как себя Уджин чувствует? Парни переглянулись, недоуменно пожав плечами. — Он мне вчера помогал товары выставить и холодильник отнес к ремонтнику, — женщина вытащила из холодильник три запотевшие банки пива, и, положив их в бумажный пакет, протянула Чану, — возьмите, только не говорите никому, что аджума такое разрешает, — она довольно рассмеялась. Они докупили к пиву чипсов, Чанбин взял мармелад для Феликса, а Джисон — шоколадный батончик и виноградную газировку. — Аджума, — позвал негромко Чан владелицу, когда они были уже у порога. — А за сколько вам Уджин помог? Женщина замахала руками и несколько раз недовольно цокнула: — Что ты! Уджин всегда бесплатно такие вещи делает. Он добрый мальчик. *** Хван Хенджин. Он растерянно перебирал свои полотна, стоявшие у стены его комнаты. «Я увижу пять-семь картин», — пронеслось в его голове голосом журналиста. «Один незаконченный портрет-полунабросок, чтобы показать ваш новый объект страсти». Хенжин погладил пальцами портрет Лино, который он подписал «Дьявол». На дьявола старший вряд ли был похож в жизни, но с холста на него смотрел Минхо лет на десять старше. Властный и пугающий взгляд и чересчур острые черты лица вполне сочетались в таким названием. Голову прострелила внезапная боль. Перед глазами пронеслись образы, которые уловить не получалось. Огромная комната, мокрая кровать, наручники на левой руке. Почему его заковали? В ушах зазвенело. Наваждение пропало так же быстро, как и появилось. Хенджин потряс головой и перешел ко второй картине. «Одна-две картины, где вы вместе, всё — голыми силуэтами». На картине «Танец» На красном фоне широкими мазками были нарисованы два темных силуэта, слившихся в поцелуе. Тот, что был спереди, стоял, запрокинув голову назад, а тот, что стоял немного позади, держал его за шею одной рукой, за талию — другой. Хенджин почувствовал нарастающую волну возбуждения. Для него в этой картине было удушье от маленького пространства, которым становилась комната, когда Лино был рядом. Стоящие дыбом волоски на руках, когда они сидели в кабинете клуба близко-близко друг к другу и выбирали шлюх. Огонь, разгорающийся где-то в горле, когда он швырял стул в стену за барной стойкой. Пальцы Лино на подбородке Хенджина, когда они, после ссоры, разбирались с документацией. Желание близости, когда он дрочил, разговаривая с Лино по телефону. «Картина, где отчаялись вы». «Грязь» изображала аллегорию на «Крик» Мунка. Только персонаж Хенджина кричал в исступленном наслаждении, закатив глаза и царапая лицо ногтями. Цветовая гамма была черно-красная, местами цвет был грязный, как будто картину запачкали венозной кровью. Он удовлетворенно поморщился: картина идеально воспроизводила именно те чувства, которые он хотел передать. Манипуляции в клубе, чтобы привести старшего в бешенство, слюнявый отсос до самой глотки, задница с кровавыми отметинами. И это сладкое отчаяние в глазах Лино, когда он просто не мог остановиться. Или не хотел… «Картина, где ваша модель выжата вами досуха, и с нее нечего больше взять». «Использованный» изображал лежащего на кровати Лино. На этот раз он был удивительно похож на себя, несмотря на то, что лицо не было детально прорисовано. На лице был нарисован всего один глаз, и тот выражал пустое равнодушие. Закинув руки за голову, мужчина на картине, в одних брюках, был ранен отметинами ладоней. Красные отпечатки хватали его: за шею, за руки, за живот и за плечи. Сочащаяся рана на его животе смешивалась кровью с другими жидкостями. Эта картина — была единственная, где человек не являлся просто силуэтом. Четкость линий создавала ощущение, что зритель является не просто наблюдателем, а соучастником того, что происходило. Хенджин почувствовал, как кожа на руках стягивается и посмотрел на себя в зеркало. В отражении его тело было покрыто смесью крови и грязи и смотрело на него так же пусто, как Лино с картины. Он пару раз моргнул и наваждение исчезло. «И, финальная картина — ваше расставание». Финальной картины у Хенджина не было. Более того, он смотрел на «Дом» и не мог понять, что с ней делать. На ней два человека лежали в обнимку, обернувшись одеялом. Один человек был написан в холодных голубых тонах, второй — в теплых охристых. — Ерунда какая-то, — прошептал он вслух. Внезапный стук в дверь заставил его отпрыгнуть от картин, откинув их обратно к стене. Феликс влетел в открытую дверь, потеснив Хенджина, озаряя комнату собственным веселым воодушевлением. — Хённи, — тон у него сразу был просящим, — помоги, пожалуйста, Чанбину! Нужно ему кое-что отвезти. Он заглядывал в глаза и заламывал руки так театрально, как будто бы Хенджин когда-то вообще мог ему отказать. — Почему сам не можешь? — Сегодня голосование же у твоих айдолов, мне надо за ботами следить, чтобы набрали голоса нормально, а не как в прошлый раз, когда ебанули сразу семьдесят процентов, — Феликс вдруг сделался серьезным. — А в чем подвох? — Хенджин выпрямился и сложил руки на груди. Нахмурился. Феликс перестал смотреть по-щенячьи и, пройдя через всю комнату, оседлал стул у стола, сложив руки на спинке. — Да почему вы все думаете, что везде должен быть подвох? — Простонал он. Хенджин молчал и Феликс добавил, — но тут он правда есть… съездить нужно будет в школу. — Нет. — Отрезал Хенджин. Детей он не ненавидел и, конечно, не боялся. Хенджин уже не помнил, почему, но они вызывали у него очень странные чувства. Сожаление. Сочувствие. Обида. Вина. И еще целый коктейль эмоций, чувствовать который он не хотел. Он поморщился. — Там не прям дети! — Возразил Феликс. — Нет. — Там подростки, у них всякие тесты на профориентацию и какие-то увеселительные мероприятия, типа мастер-класса плетения из бисера. К тебе такие приходят в агентство становиться трейни. Они не сильно маленькие. Хенджин закатил глаза. — Никаких семилеток? Феликс резко встал и положил руку на грудь: — Никого младше четырнадцати! Обещаю! А для всех мелких сегодня выходной. Он строго взглянул на Феликса. Тот весь — самая отчаянная просьба и самая большая надежда. Он всегда превращался в такого, когда речь шла о Чанбине. Хенджин закатил глаза и глубоко вдохнул, и, не успел он выдохнуть, как теплые руки Феликса принялись сжимать его в объятиях. — Спасибо, спасибо, спасибо! — Басил он в ухо, повиснув на Хенджине. — Я еще ничего не сказал… — Я принесу сейчас, там флажки на столы и макулатура всякая от колледжей. Хенджин вспомнил о существовании срочной курьерской доставки на такси, уже когда сам в него садился. «Опять развел», — рассмеялся он про себя, совсем не сердясь на Феликса. Он вошел в спортивный зал, открыв дверь ногой, потому что руки были заняты коробками. Какая-то женщина тут же подбежала к нему, размахивая руками: — Ну наконец-то! — Она буквально отняла у него ношу и поставила на парту, стоявшую у входа. — О, флажочки, — радостно протянула она, открывая вторую коробку. — Я пойду тогда? — Хенджин мотнул головой в сторону выхода, стараясь не разглядывать зал, чтобы ненароком чем-то не заинтересоваться. Женщина вдруг по-змеиному медленно повернула голову в его сторону. — Высокий, красивый, принес флажки, — вслух перечислила она. Хенджин неловко улыбнулся, — художник. «Художник» из ее уст звучало даже как-то обвинительно. — Художник? — Строго переспросила она, нахмурившись. Хенджин кивнул, почему-то вдруг чувствуя себя виноватым. — Опоздал! — Она больно ткнула его пальцем в грудь и он отшатнулся, прикрываясь. — Быстро, на! Вытащив из кармана бейджик, женщина прикрепила его на на его серый свитер и указала пальцем на один из больших столов, сооруженных из нескольких парт. — Давай, давай! Твой стол, иди. Она ухватила вяло сопротивляющегося Хенджина пухлыми пальцами за талию и довела его до стола. — Кисти тут, бумага, — ее рука хищно двигалась по столу, перебирая вещи, периодически приподнимая их, чтобы помахать ими перед Хенджином. Она истолковала его растерянный взгляд как-то по-своему и принялась оправдываться, — ну уж! Какие есть, что нашли! Не надо так смотреть. Зато новое все… Она вдруг посмотрела на него так оскорбленно, будто лично собирала каждую из кистей вручную. Хенджин взял пару кисточек в руки — обычные кисти из наборов. Недорогие. И такими рисовать можно, ничего страшного в них он не увидел. — А есть ножницы? — Спросил он, принимаясь крутить в руках маленькую кисточку не очень удачной формы. — Я пару кистей подстригу, и будет хорошо… Женщина заверила, что все есть, и скрылась в толпе преподавателей. «Что я тут вообще делаю?», — мимолетная мысль была прервана интересом к предметам на столе. Он сел за него и принялся рассматривать принадлежности. В его распоряжении были гуашь, акварель, пастель, карандаши и даже немного угля. Баночки для мытья кистей стояли тут же, в количестве десяти штук. Под одним из листов он обнаружил маленькие острые ножницы и принялся подстригать кисть. Уже через пять минут он довольно любовался своей работой, рассматривая кисточку на просвет окна. Он перевел взгляд на зал, который постепенно заполняли подростки с родителями. На других столах, расставленных по стене спортивного зала, были установлены таблички. Он заметил такую и на своем столе. Повернув ее к себе и прочитав то, что на ней было написано, он уронил голову на руки и расхохотался. Хван Хенджин. Гений света и цвета. Мастер-класс по ИЗО. — Вот придурок, — прошептал он, сквозь смех. — Здравствуйте! Вы правда Хван Хенджин? — К его столу подошла высокая девочка. На ее лице отражалась крайняя степень стеснения, а щеки горели огнем, — я видела ваши картины… — произнесла она и быстро обернулась на толпу людей. — Только маме не говорите, пожалуйста. Хенджин смог только несколько раз растерянно кивнуть. — У вас же в два часа мастер-класс? Можно я место заранее займу? Он развел руками: — Ну, видимо да, в два часа. Но не думаю, что тут будет аншлаг… — Что вы! — Перебила она его, — у нас в школе все знают, что вы сегодня мастер-класс вести будете! Некоторые даже из соседних школ напросились. Хенджин шумно сглотнул. чувствуя, что майка под свитером неприятно прилипла к спине. Ноги напряглись, предвкушая бег на полной скорости. Девочка смотрела с таким восхищением, которое он не замечал даже в своих любовниках. Особенно в них. — Да, — кивнул он, хмыкнув. — Конечно, занимай место… поможешь мне наполнить стаканчики водой? Школьница схватила сразу все стаканчики и повела показывать туалет. -Хван Хенджин- 13:23 «Ты ахуел?! Мог хотя бы предупредить! Я даже не знаю, чему их учить!» -Солнышко Ёнбок- 13:25 «Ты справишься! Расскажи им что-то про цвет или перспективу кхкхкх импровизируй» -Хван Хенджин- 13:26 «Перспектива есть только у тебя. Скоропостижно умереть молодым!» -Солнышко Ёнбок- 13:27 «ФАЙТИН» -Хван Хенджин- 13:29 «Уёбок!» -Солнышко Ёнбок- 13:35 «Правильно: “Ёнбок”, но ты можешь называть меня как угодно» «ЛЮБЛЮ ТЕБЯ» *** Со Чанбин В кабинете завуча, Сумин ловко взлетела на стул, приставленный к шкафу, и достала с верхней полки ром. Чанбин сел на маленький диванчик. — Мне нравится помогать, — улыбнулась она, — но, если немного добавить рома, будет чуточку веселее? Чанбин подумал, что если немного добавить рома, то мысли о том, что Сумин — девушка его лучшего друга, станут тише. А он бы этого не хотел. Но он кивнул. Сумин сделала пару глотков прямо из горла и протянула ему бутылку. Пить из одного горла ей не казалось чем-то интимным, в отличие от Чанбина, который бутылку, все же, принял. — Ёнбок о тебе часто говорит, — произнесла она, с интересом рассматривая Чанбина. Когда он смотрел на нее в ответ, она уводила взгляд. Сам он тоже не мог долго выдерживать зрительный контакт, ощущая, как у него краснеет шея и горят уши. — Вы… ты знаешь его второе имя? — Вскинулся Чанбин. «Насколько у них все серьезно?» Сумин кивнула. — Мне кажется, — протянула она, — я должна ревновать к тебе. Он тебя так любит. Чанбин хмыкнул, смущенно поджимая губы. Он старался не рассматривать ее в упор, но постоянно ловил себя за разглядыванием ее тонких запястий и длинных пальцев. Взгляд то и дело ускользал к ее ресницам, которые, накрашенные, казались еще длиннее, и тень от них падала на щеки. На шее висел кулон то ли с рыбкой, то ли с дельфином. Почему-то именно сейчас Чанбину казалось важно понять, что там изображено. Кулон помогал не скользить взгляду ниже — на декольте. — Но я не могу, — она серьезно посмотрела на него, впервые задержав на нем взгляд настолько, чтобы выдержать зрительный контакт дольше пяти секунд. — Потому что я верю в то, что он говорит. Ты действительно такой. — Какой? — Спросил он одними губами, пряча свое выражение лица за глотком из бутылки. — Хороший, — Сумин села на кресло и растянулась на столе, положив голову на свои руки. — Добрый. Чанбин рассмеялся: — Он меня идеализирует. Сумин потянулась за бутылкой в его руках, и Чанбин привстал, чтобы подать ее ей. Их руки соприкоснулись, на долю секунды, кончиками пальцев. И он вдруг почувствовал, как будто бы ее руки тронули не пару пальцев, обхватывающих бутылку. Ее руки за долю секунды заползли в грудь и нежно погладили что-то внутри. Так глубоко до нее пробраться удалось только Ёнбоку. Чанбин вздрогнул, едва не выронив бутылку, но Сумин уже держала ее достаточно крепко. — Я расскажу кое-что, — негромко произнесла она, — это будет быстро, не бойся. А после, ты сам решишь, что со мной делать. Чанбин нахмурился: — Почему я должен решать, что делать с тобой? Может, стоит обсудить то, что ты хочешь сказать, с Ёнбоком? — Я боюсь, — просто бросила она со смешком, — что он меня возненавидит. «Я что-то задумал», — пронеслось в голове у Чанбина ответ Феликса на вопрос об их с Сумин отношениях. — Допустим, — кивнул он, — но почему ты хочешь рассказать это мне? Мы видимся буквально… третий раз? Она пожала плечами: — Я так чувствую? — интонация была больше вопросительной, но ответа она не ждала. Он потер переносицу двумя пальцами и провел рукой по волосам, откидываясь на небольшом диванчике. В данный момент он не мог ничего решить с собой, как он мог решить судьбу Сумин? Почему она не расскажет все Ёнбоку? Что именно она вообще хочет рассказать? — Сейчас вернусь, — он забрал коробки, которые нужно было отнести в зал. Не хотелось бы, чтобы из-за несделанного дела их искали и обнаружили пьяных в кабинете завуча. Зайдя в зал, он увидел вокруг Хенджина небольшую толпу девочек-подростков и пару мальчиков. Хенджин прижимал лист бумаги к стене, чтобы всем было видно, а правой — водил карандашом по бумаге. Периодически он задавал вопросы, и его лицо светилось, когда он получал ответы от заинтересованных детей. Чанбин улыбнулся при виде этой сцены и, отдав коробки, сделал несколько фотографий, отправил их Ёнбоку. Когда он вернулся в кабинет завуча, Сумин пересела на диван. Она забралась на него с ногами, скинув туфли и смотрела в потолок. В этом жесте было столько от Ёнбока, что Чанбина передернуло. Иногда их схожесть его пугала. Он запер дверь изнутри на ключ и сел на пол, опершись спиной о шкаф. Сумин перевела на него взгляд и вздохнула. — Я влюбилась в Чинхва, еще когда была подростком, — тихо проговорила она. — Он был другом моего отца, поэтому часто бывал в нашем доме. Наша семья… — она помолчала, — мой папа бизнесмен во втором поколении, а мама из австралийских корейцев. К нам всегда снисходительно относились те, у кого был «род», — она показала пальцами кавычки, презрительно усмехнувшись. — Семья Чинхва своими корнями уходит в аристократию еще эпохи Чосон, это фамилия королевской семьи. Но с деньгами им последние годы не везло. Чанбин коротко кивнул. — Отцу нужно было признание сраного высшего света, а Чинхва — деньги. У него тогда, полгода как, в родах умерла жена и ребенок, — она нервно теребила серебристую пуговицу на голубом пиджаке. — Я была в восторге, — Сумин нервно усмехнулась, — в восторге не от смерти его жены, конечно. А от того, что меня решили за него выдать. Мне семнадцать, ему двадцать семь. Он мне тогда казался самым красивым. Чинхва был всегда со мной вежлив. Мне казалось, что у меня будет все, как в сказке: свой дом, добрый муж, много денег. О чем там еще девочки мечтают. Она помолчала, делая пару глотков рома, и, поставив бутылку рядом с диванчиком, снова легла, откинувшись головой на подлокотник, не смотря на Чанбина. Он не мог поверить, что женщина перед ним, уже на третью их встречу лежит без туфель на диване. При желании, он мог протянуть руку и потрогать ее ноги в колготках. Ее костюмная юбка прикрывала колени, но сейчас она задралась почти до середины бедра. Смотреть на нее было непросто, хотя Чанбин и в казино, и в клубе у Хенджина, а после — у Минхо, повидал женщин в разных нарядах и без них. Он забрал бутылку рома, и, закупорив ее, вернул обратно на верхнюю полку. — Но сказки не случилось, — Продолжила вдруг Сумин чуть жестче. — Я его ужасно раздражала. Добрый папин друг, оказался совсем не добрым в тишине своего собственного дома. Совсем не нежным в спальне. Совсем не принимающим. Чанбин поморщился, представляя, как взрослый мужчина может срывать свое раздражение на молодой девушке. — Из любимой дочки я вдруг превратилась в «жирную корову», в «тупую дуру», в «иди в комнату и не высовывайся». — Ты не жирная корова. А «Тупая дура» — это тавтология, — произнес тихо Чанбин. — «Тупая дура» стало моим новым именем с восемнадцати лет, — рассмеялась она, запрокинув голову. — Меня не растили «тупой дурой», но, по-началу я даже не пыталась сопротивляться. Думала, что это шутка, что это просто его выражение любви. Я была слишком… удивлена, чтобы давать отпор. После я стала сопротивляться, отвечать. Но родителям, в конечном итоге, было важнее породниться с королевской фамилией. Когда я пыталась вернуться домой, отец отвозил меня к Чинхва обратно. Мать… — она сглотнула, глубоко вдыхая, — обвиняла, что я «не мудрая». Чанбин сжал руки в кулаки, покачав головой. — Знаешь, Чанбин, как легко стать мудрой, когда у тебя сломаны пару ребер? — Она вдруг повернула к нему голову, пронзительно посмотрев прямо в глаза, — Когда синяк на челюсти больше, чем теннисный мяч? Что такое стать мудрой, когда твой муж тебя избил, а сам поднялся в вашу спальню с проституткой? И потом ты, глотая слезы, убираешь за ними простыни, подбираешь использованные презервативы. Когда в твоем сердце еще теплится к нему давняя подростковая любовь и слабая надежда на то, что он изменится. Такая «женская мудрость», получается? Если это она, то я очень мудрая… Она отвернулась, снова усмехнувшись: — В конечном итоге, я стала приспосабливаться. Я знаю, как избежать побоев. Знаю, до какого момента я могу спорить и отстаивать себя, а когда лучше заткнуться. Я совру, если скажу, что я смирилась. Любви больше нет, одно сплошное унижение, длящееся больше десятилетия. Перед лицом Чанбина появились ее ноги. Она изящно ввернула обе ноги в туфли и застегнула ремешки туфель на щиколотках. Он подошла к нему вплотную и попыталась достать ром, как можно выше вытягивая руку. Ее правая нога стояла между его ног, а его взгляд уткнулся на кромку ее юбки. — Не надо, — Сумин начала заваливаться вбок, и Чанбин инстинктивно схватил ее за ногу, прижавшись к ней плечом. — Не напивайся. — Он поднял взгляд наверх и добавил, — пожалуйста. Она смотрела на него сверху. Рвано и шумно выдохнула и сильно закусила нижнюю губу. Прежде, чем он отпустил ее ногу, его рука прошлась от колена до щиколотки, проведя пальцем по ремешку туфли. Сумин не уходила, продолжая стоять над ним. Она посмотрела в потолок и тихо произнесла: — Недавно объявился некий… Уджин, — Чанбин сложил руки на груди, концентрируясь на разговоре. — Они начали работать с моим мужем. На приеме партии «Народная сила», в день, когда нас обокрали в отеле, убив наших охранников, я познакомилась с Феликсом. Он тогда рассказал мне о том, что Чинхва изменяет мне с актрисой. Муж тогда подбежал к нам, потный и нервный, — Чанбин почувствовал, что Сумин снова смотрит на него сверху, но сам голову не поднял, — это первый раз, когда он изменяет мне не с проституткой. По крайней мере, с кем-то, кто имеет хоть какой-то вес в обществе, — она, наконец, отошла от Чанбина и снова села на диван напротив него. Дышать стало легче, но ненадолго — она положила ногу на ногу, и теперь ее бедро было прямо напротив его лица. — Я не могла понять, отчего такая реакция. Ведь раньше он не нервничал так. — Он задумал развод? — Предположил Чанбин. Сумин кивнула: — Он задумал не просто развод, он задумал при разводе оставить меня с голой жопой, — она фыркнула, — я навела справки о Феликсе и узнала, что он занимается… в каком-то роде цифровым уничтожением людей? А еще… — она тепло улыбнулась, — он просто мне понравился, и я хотела встретиться с ним в общественном месте, чтобы поползли слухи и мой муж понял, что я… — Сумин пожала плечами, — тоже не промах? Думаешь, глупо? — Нет. Я могу это понять. Она покрутила обручальное кольцо на пальце. — И они поползли, но, почему-то мой муж им только обрадовался. И потребовал с Феликсом встретиться еще. И докладывать мне все: где живет, с кем общается и все такое. Чанбин нахмурился: — Тогда, когда я поймал тебя на лестнице… Сумин рассмеялась: — Да, я фотографировала ваш участок из дома напротив. А так… Феликс не промах, мне почти нечего рассказать мужу, и он уже на грани бешенства. — Нечего рассказать, только потому что Феликс не промах? — Потому что я не хочу рассказывать, — отрезала Сумин. Чанбин вскинул голову, смотря прямо ей в глаза. Она грустно улыбнулась, отводя взгляд. — Я влюбилась в Феликса. В Ёнбока. В них обоих, потому что это правда будто разные люди, — она хохотнула, покачав головой, и ее волосы разметались по плечам. Ему отчего-то стало больно от ее слов про влюбленность. — Я хочу уйти от мужа, — голос Сумин сделался твердым, — и хочу рассказать Ёнбоку правду, потому что не хочу ему врать. Но… я не хочу, чтобы он меня ненавидел. — Он не будет, — покачал головой Чанбин, — он не будет тебя ненавидеть. Сумин удивленно приподняла брови, пока он набирал чей-то номер. — Сынмин-и, привет! — Произнес Чанбин в трубку, — у меня для тебя подарок, приезжай вечером в казино. «Я что-то задумал, но она мне и вправду очень понравилась». Чанбин был уверен — Ёнбок обо всем знал. *** Хан Джисон -Ирино-хён- 18:09 «Скоро буду, Чанбин попросил забрать Хенджина» — Блядство! — Джисон со злостью отбросил телефон на кровать: тот, отскочив от матраса, упал на пол, приземлившись экраном вниз. Он поднял его и разочарованно простонал: экран покрылся мелкими трещинами. — Сукааа, — протянул он. Ноутбук показывал ему новую серию шоу «Бывшие». В этом шоу пары, которые раньше были вместе, а потом расстались, пытаются попробовать сойтись снова. Почему-то, по-жизни категоричному Джисону, нравилась идея, что настоящая любовь прощает ошибки. Идея, что все сломанное можно починить, и нет ничего непоправимого. Ведь настоящая любовь должна прощать? Минхо был с Хенджином. Не сейчас, когда забирал его (откуда, кстати?), а раньше. Джисон знал это. Знал, что Хенджин рисовал старшего. Они проводили время вместе в клубе, занимались подготовкой к открытию. Раньше это его не сильно беспокоило. Тогда и свои чувства, и чувства Минхо для него были слишком сложной формулой, с постоянно выпадающими переменными. Но теперь «икс» как будто бы был найден. И не только он. Были обнаружены похотливые взгляды Хенджина в сторону Минхо. Его прикосновения, значение которых резко приобрело смысл. Время, которое провел Минхо в его комнате, превращалось в голове Хана в бесконечное плохое порно, в котором старший сам бежал к Хенджину, в стремлении утолить свою жажду. Джисон не видел картин, которые нарисовал Хенджин, пользуясь Минхо в роли модели. Но, чем больше проходило времени, тем более откровенными они казались в голове Джисона. Меньше, чем за неделю, Хенджин из досадного соседа превратился в дьявола, который хочет разрушить его жизнь. Хочет отобрать его… любовь? «То, что я делал в прошлом… может тебя ранить». Эта фраза Минхо, вчера, в квартире Минджуна, Хана волновала мало. Прошлое — в прошлом, а он все выдержит, если в конце пути будет стоять и улыбаться Лино. Теперь же Джисон видел в конце пути не одного хёна. За его спиной теперь всегда стоял Хенджин. И улыбался он очень снисходительно. Как будто бы он уже съел все вкусные конфеты из коробки. Как будто бы он первый откусил самый красивый кусок торта. Как будто бы у него есть что-то, чем Хан не только никогда не обладал, но и не сможет никогда в будущем. Солнце уже опустилось за горизонт, и экран ноутбука остался единственным источником света в его комнате. Потолок вдруг лизнул свет фар въехавшей во двор машины. Джисон подбежал к окну: машина Сынмина, сейчас на ней как раз ездит Минхо. Он увидел два силуэта на переднем сидении и прислонился к окну так близко, что его нос расплющился о стекло. Он лишь немножечко посмотрит. Просто хочется увидеть, как Минхо выходит из машины, чтобы помахать ему из окна. Желательно, чтобы тот, с широкой улыбкой на лице, помахал ему в ответ. И чтобы Хенджин это видел. Машина припарковалась на гостевой парковке, но двое не спешили из нее выходить. Хан схватил свой телефон и, открыв камеру, приблизил изображение на максимум. Трещины на экране искажали картинку, и он злился на себя за несдержанность. Водитель придвинулся к пассажиру, их лица слабо освещал свет телефона в руке у Хенджина. «Что этот хорек ему там показывает?», — в голове у Хана сменялись предполагаемые причины посмотреть Хенджину в телефон. Фотки заката и еды? Его картины? Фотографии по работе? Хенджин занимался интерьером клуба и костюмами для важных вечеров. Вдруг там что-то связанное с одеждой? Или… что-то связанное с ее отсутствием? Голые фото Хенджина? Видео? При мысли о том, что это могут быть их совместные фото или видео, у Джисона в горле появился ком. Хенджин в автомобиле уже откинул голову назад. Джисону не было понятно, о чем они говорят, но ему не нравились ни наклоны их голов, ни их позы, ни то, что они, в принципе, сидели в одной машине. Минхо вдруг показал пальцем себе на висок, а потом на грудь и покачал головой. «У него что-то болит?» «Голова и сердце?» Хенджин у него в голове и в сердце? Джисон почувствовал, как стекло накалилось от его собственного жара — щеки пылали. «Нет, тогда почему он покачал головой?» Свет в машине вдруг включился и, меньше, чем за десять секунд, произошло то, что разбило Джисона на миллионы крохотных кусочков. Минхо посмотрел на Хенджина, нежно положил руку ему на лицо. Все естество Джисона хотело вылететь из окна второго этажа прямо к ним, в порыве остановить происходящее. Они целовались совсем недолго, но, видимо, очень горячо, потому что оторваться от чертового хорька хён смог, только оттолкнув его силой. Джисон прикрыл глаза, просто не в силах смотреть дальше на то, как они будут миловаться, и стек с подоконника на пол, тупо уставившись на свои колени. Он почувствовал, что его щеки мокрые, а в груди похрустывает сердце, покрывшееся трещинами. Он погладил пальцем трещины на стекле телефона и горько тихо рассмеялся сквозь слезы. *** Ли Минхо. Когда Чанбин попросил Минхо забрать Хенджина со школы, у него в голове случилось короткое замыкание. — Откуда, прости? Не расслышал. — Со школы, все правильно, — Чанбин хохотнул, — он тут вызвался в благотворительности поучаствовать, я сам в шоке. — А почему ты с ним не приедешь? — Уточнил Минхо. — Ты у нас водитель или следователь? — Спросил Чанбин строго, — Я занят. В городе Уджин, и нам лучше лишний раз не подставляться. А Хенджин-а доверчивый, как пиздец. Когда машина Чанбина была вне зоны досягаемости, Минхо брал импортный простой черный Сhevrolet Сruze Сынмина. Минхо сомневался, ездил ли на нем хоть раз сам Сынмин, потому что ключи от него были у Чанбина, а машина внутри выглядела так, будто ее доставили прямиком с завода. Как оказалось, в благотворительности Хенджин участвовать не собирался. Это оказался какой-то нелепый пранк Феликса, который, как ни странно, Хенджину в итоге понравился. — …и у них так круто получилось! — Минхо не помнит, когда он вообще слышал от Хенджина столько слов за раз, — я все сфоткал, потом покажу если хочешь. — Минхо следил за дорогой, но чувствовал, как на него смотрят с щенячьим выражением лица. — Да, — улыбнулся он. — Посмотрю, конечно. А что та девочка?.. — Сонхва, да. — Младший мотал головой и энергично жестикулировал, разговаривая непривычно громко. Минхо отметил, что такой Хенджин намного красивее и харизматичнее томного помешанного затворника. — Она такая умничка! У нее лучше всех получилось, но, объективно, у нее и опыта больше. Представляешь, она сказала, что видела мои картины и биографию мою знает. Минхо поморщился. — Ну ту, которая известна журналистам, — уточнил Хенджин. — Сказала, что моя картина с увядшими маками побудила ее рисовать. Маки! А я их хотел выбросить, мне так они не понравились. — Ого, ты рисуешь не только голых мужиков, — поддел Минхо. — И голых женщин, — в тон ядовито ответил младший. — Я еще люблю рисовать цветы. Дорога впереди была перекрыта, и нужно было развернуться. Он положил руку на подголовник сидения Хенджина и смотрел в заднее стекло. — Ты знаешь, — протянул Хенджин вдруг тише, чем говорил до этого, — ты очень секси, когда за рулем. — Догадываюсь, — равнодушно бросил Минхо, завершая маневр. — Какие мы холодные, — рассмеялся Хенджин. Старший пожал плечами, останавливаясь на светофоре. — Так и, — нахмурился он, убирая руку и вспоминая нить разговора, — ты рисуешь цветы? Я так понял, всегда мертвые? Хенджин угукнул, обводя указательным пальцем свои губы. Минхо невольно вспомнил, как целовал их, остальные картинки вспышками подтянулись, заставляя живот поджаться. Блядский Хенжин в вишневом мареве комнаты, трущийся об него, стонущий ему на ухо. Облизывающий свои пальцы и закатывающий глаза. — Ха! — Вдруг радостно восклицает Хенджин и указывает на него пальцем. — Ты меня хочешь! Раздался гудок — автомобилю позади них не терпелось тронуться с места. Зеленый уже горел. Минхо фыркнул и поехал. — Я, вроде как, не слепой, — рассмеялся он, поворачивая к дому. — И с потенцией у меня в порядке, чтобы у меня стояло на что-то горячее. — Что-то, — передразнил Хенджин весело. Минхо фыркнул. «Ты для меня сейчас и не человек». — Ты же меня за человека не держишь. Почему я должен? Они молча въехали во двор, остановившись на гостевом парковочном месте. В нос Минхо тут же чуть не въехал экран телефона младшего. — Фото работ, — произнес он. — Посмотришь? Сейчас он совсем не выглядел, как блядский Хенджин. Он казался немного уязвимым, но воодушевленным и заинтересованным новым опытом. Он закусил губу, но не как обычно — пошло и призывно, а застенчиво и неуверенно. Минхо кивнул и его лицо вспыхнуло радостью. Он показывал рисунки, комментируя работы, объясняя ошибки и заостряя внимание на особенно хорошо получившихся моментах. — Вот тут совсем не хватает воздуха, вазе душно, — он листал галерею. — Тут хорошие цвета, очень! Но стакан совсем не дышит, так скучно. Вот тут ваза играет! — Он приблизил яблоко на натюрморте и скуксился, — но яблоко сломал, конечно… штрих этот волосатый… — он вдруг заулыбался, — смотри, а это Сохнва рисовала! Та девочка. Видишь, ваза не висит, штрих плотненький, яблоко веселенькое. Минхо кивал и угукал, честно стараясь внимательно смотреть на экран, что-то понять. Но его взгляд не обнаруживал ни бездыханных ваз, ни грустных яблок, ни лишней волосатости шриха (что бы это ни значило). Яблоки же все были целые и ни одно не висело в воздухе. Хенджин вдруг перевел взгляд на него и снисходительно улыбнулся. — Ты не видишь, да? Минхо прыснул, смотря на младшего: — Говоришь вроде по-корейски, но бессмыслицу какую-то… мне либо красиво, либо нет. Но я рад, что ты так… вдохновлен этим? Между их лицами было всего несколько сантиметров и тишина в заглушенной машине вдруг показалась оглушающей. — Сейчас красиво? — Спросил Хенджин, приподнимая брови, и откидывая голову. Его темно-русые волосы разметались по плечам, ничем не заколотые. — Да, — Минхо понимал, что нужно выйти из машины. Но что-то внутри него, привычное и темное, хотело досмотреть до конца этот фильм. Хенджин вернул внимание к своему телефону, сворачивая галерею и блокируя. Он только с третьего раза попал в карман, нелепо проводя им по бедру. — Я рисую мертвые цветы, — произнес он тихо, — потому что все красивое либо портят, либо оно быстро умирает. — Ну ты же живой, — пожал плечами Минхо и тут же пожалел о том, что это сказал. Хенджин буквально вырос в женском борделе. Что там с ним делали — Минхо, отработавший несколько лет в бизнесе, связанном с проституцией, догадывается. Его вырастил какой-то урод, который снимал порно с детьми. «Порно он с ним, кстати, не делал, слава богу. Но… для себя Хенджина использовал», — тихо произнес в голове Минхо Феликс. — Живой, — произнес Хенджин тихо и улыбнулся, — иногда. — Он положил руку на бедро Минхо и придвинулся еще ближе. — Поцелуй меня. Поцеловать Хенджина хотело все его тело. И он ненавидел себя за это. Минхо смотрел на пухлые губы Хенджина, на его потерянный взгляд. Ощущал на своем правом бедре тепло его руки, мизинец которой поглаживал, медленно пробираясь к паху. Он мягко убрал руку Хенджина и отодвинулся от него. — Я не хочу, — произнес он, качая головой. Тон Хенджина стал обвинительным: — Хочешь! Зачем ты врешь? — Он тряхнул головой и жеманно повел плечом, снова становясь тягучим и манким. — Я вижу, как твое тело реагирует на меня. Ты меня хочешь. — Да, — просто и честно ответил Минхо, — тело хочет, но тут, — он приставил указательный палец к своему виску, — и тут, — перевел его на свою грудь, — не ты, поэтому я не буду. Хенджин на секунду задохнулся от возмущения и нервно рассмеялся: — А раньше у тебя там никого не было! Минхо пожал плечами, молча собирая по машине ключи, телефон и талон на парковку, чтобы не копить в чужой машине мусор. — Это Хан? Вместо ответа Минхо медленно моргнул и потянулся к ручке двери. — Ай! — Хенджин вдруг принялся тереть глаза, — Черт! — Что случилось? — Он обеспокоенно вглядывался в лицо Хенджина и включил свет в машине. — В глаз что-то… посмотри, пожалуйста, так щиплет! Он отнял руки от лица, давая тщательно осмотреть оба его глаза. Когда Минхо положил руку ему на скулу, большим пальцем отодвигая нижнее веко, чтобы проверить, не спряталась ли под ним предполагаемая ресничка, Хенджин вдруг, победно хмыкнув, притянул его к себе, вовлекая в поцелуй. Минхо ответил на автомате, но спустя буквально пару секунд, оттолкнул его и младший отлетел, ударившись головой об окно. — Блять, Хенджин! — Минхо вытер губы тыльной стороной руки, укоризненно качая головой. Он вышел из машины. — Минхо! — Младший впервые за долгое время позвал его по имени, и его передернуло. Он наклонился, заглядывая в машину. — Что? — Зло прошипел он. — Минхо, прости меня, — Хенджин выглядел разбитым и говорил тихо, — я не должен был… дай мне второй шанс? Минхо на секунду зажмурился и холодно отрезал. — Я боюсь, у тебя и первого не было. Хенджин не вышел из машины, даже когда старший скрылся за дверью дома. *** -Ирино-хён- 19:23 «Ща помоюсь и смогу посмотреть что-то» 19:24 «Только давай максимум часа на полтора — я к котам поеду и хочу раньше лечь» Джисон задремал, прямо сидя на полу. Вибрирующий в руке телефон привел его в чувство. На обдумывание дальнейших действий ему хватило меньше минуты. -Хан- 19:26 «Я поеду с тобой к котам, там и помоемся, и посмотрим что-нибудь» Он придирчиво оглядел себя в зеркало. Лицо несчастное и немного отекшее. После ледяной воды стало чуть получше. Телефон завибрировал снова, чуть не слетев с раковины. -Ирино-хён- 19:30 «Ок. Буду ждать внизу в тачке» Джисон несколько раз улыбнулся отражению. Последняя улыбка слетела с лица, и зеркало продемонстрировало ему собственный оскал — хищный и воинственный. — Нихуя этот хорек не получит, — сказал Джисон настоящий Джисону в зеркале. — Ни кусочка не дам. Он надел черные карго-брюки с карманами и цепями, массивные ботинки, черную майку и бело-синий бомбер. Наскоро уложил волосы на одну сторону и замазал красноту под глазами консилером. По сравнению с Минхо, на котором были простая белая футболка, черная кожанка и голубые джинсы, он казался слишком нарядным, но сейчас главным для Джисона было не сочетаться со старшим в аутфитах, а показать, что он может выглядеть круто не только на сцене. Для Минхо он может наряжаться хоть всю жизнь. Особенно, если тот будет реагировать, как сегодня — выйдет из машины, в которой ждал его, и с улыбкой несколько раз буквально оближет его взглядом. — Привет, — Старший улыбался и светился ярче, чем фонарь над их головами. Хану казалось, что фонарь можно выключить вовсе: свет от Минхо легко осветил бы весь двор перед домом и парковку. — Привет! — Джисон подошел вплотную и обнял его, пытаясь притянуть для поцелуя, но Лино отстранился от него, неловко оглядываясь по сторонам. — Ты чего? Не тут же… Джисону показалось, или он смутился? Лино-хён смутился? Или просто не захотел его целовать? Сразу после Хенджина, например… Под хоровод мыслей, разрывающих голову, он сел в машину и скривился: везде был запах сладкой ванили, будто он попал в булочную. Его собственный парфюм с именем величественной горы Намсан едва ли перебивал этот аромат, но смешался с ним, и в воздухе пахло так, будто тут произошла оргия между группой парней и одной продавщицей круассанов с ванильным кремом. Минхо сел за руль: — Может, мне уже каким-нибудь дальнобоем устроиться? Я скоро и не в машине руки вот так держать буду! — Он показал, будто держит руками невидимый руль, и Джисон прыснул, сбрасывая с лица все недовольство. — Мне придется набиться к тебе в напарники, — хихикнул он, — я не смогу так долго тебя не видеть. Старший довольно, по-кошачьи улыбнулся и завел автомобиль. — Ты не говорил ничего Чанбину? — Вдруг спросил Минхо. — О чем? — Нахмурился Джисон. — О нас. Он покачал головой. Рассказать всем позже все равно нужно будет. Но не сейчас, и, уж точно, не Чанбину. — Ебальник у него больно хитрый, — хмыкнул Минхо, — давно уже, ооочень давно. Джисон вдруг вспомнил их разговор за столом, когда Сынмин говорил, что Чанбин хорошо подмечает детали. Вместо ответа он только глубоко вдохнул и снова скривился. «Он на себя всегда по полфлакона духов выливает?», — подумал Хан, сжимая руки в кулаки. — Как прошел день? — Поинтересовался Минхо, поворачивая машину на шоссе. «Спрашивал ли он у Хенджина, как прошел его день?», — прожужжало в голове. Джисон приосанился: — Как думаешь, можно ли перепродать два танка? Минхо нахмурился: — Купить и продать? В один день? Два… танка? — Ага, — отозвался Джисон. — Ты, думаю, смог бы, — старший на секунду повернул голову, чтобы посмотреть на него, и мягко улыбнулся, демонстрируя два верхних передних зуба. «Сама невинность. Видел ли его таким Хенджин?» Его пугала собственная ревность. Она наступала черными волнами, липко облизывала душу, хихикала и подкидывала в голову неприятные картинки. — Что если я скажу тебе, — Джисон стряхнул с плеча невидимую пыль и приподнял бровь, — если я на этом наварился, не потратив ни копейки? Минхо уверенно кивнул: — Это великолепно, но это все еще ты. Конечно, ты бы такое провернул. Хан хохотнул: — А если этих танков нет? Вообще нет? Не существует? Они съехали с шоссе и остановились на светофоре. Старший повернул голову в его сторону и заинтересованно вгляделся в его лицо. — Это как? — А так, что Китаю нужно сделать вид, что Тайвань начала военные действия, и подстроить, как будто бы те уничтожили два танка. Типа диверсия. Минхо кивнул. — А уничтожать настоящие танки, свои, рабочие, не охота. — Логично! — А списанных уже нет — все либо на металлолом, либо на запчасти, либо в утилизацию пустили. Ну, или продали уже. Тот ржавый пиздец, что остался физически, документальных подтверждений не имеет. Лино тронулся на зеленый и нахмурился: — Допустим… а нужны именно документы? Не сами танки? — Ну конечно! Кто там проверять будет? Муляж на видео какой-нибудь взорвал и радуйся, а во всякие ассамблеи с жалобами доки подавать надо конкретные. Так вот, у Майкла, который Миша, у него как раз документы на танки завалялись… — Завалялись? Это как? Хан хохотнул, хлопнув себя по бедру: — Да эти русские! У них же там война сейчас. Получился анекдот какой-то: у русских спиздили танки, физически. А те их… ну перепиздили обратно, получается, через полгода. Наверх докладывать, что свое вернули — не так круто, как доложить, что отжали вражеское. Они там что-то подшаманили, чтобы выглядело, как чужие танки, и вот, типа отчитались перед руководством. А документы на старые, как бы не то что лишние, они вообще мешают. А изготовитель, один хер, Китай. — Ну и схема, — рассмеялся Минхо. — Весело у них, конечно… — Да сейчас везде весело, — махнул рукой Джисон. — В историческое время живем, а хотелось бы в обычное. Мне, на самом деле, эти терки между Китаем и Тайванем в хуй не вперлись. Тайвань принялся вообще у Америки оружие запрашивать. А я? А как же я? Как же мои первоклассные калаши, которые я закупил? — Он досадливо цокнул языком. — А с другой стороны, без войны и прибыли никакой. Там самые большие бабки. Не денешься никуда. Они остановились у дома Минджуна. Лино повернулся к нему. — Джисон, — позвал он негромко. — Я уже говорил, что ты крутой? У Джисона от его выражения лица мурашки — везде. Но больше в голове, потому что он ответил: — Говорил. Джисон резко выплюнул: — Не то что Хенджин, да? Старший нахмурился, а Джисон скривился: — Хенджином воняет на всю машину. Минхо медленно моргнул, а Джисон прошипел: — И ты Хенджином воняешь. Я еще на улице почувствовал. Минхо закусил губу, медленно закатил глаза и легонько покачал головой. Джисон спросил: — Но он, наверное, тоже крутой? Минхо отвернулся и открыл дверь. Джисон повысил голос: — Лучше меня целуется? Он возненавидел себя — сразу же, моментально, сиюсекундно. Минхо сейчас уйдет, оставит его в этой машине или скажет выметаться. Он сейчас тоже возненавидит Джисона. Он… — Ты видел? — Тихо спросил он, закрывая с хлопком дверь, оставаясь в машине. Старший медленно выдохнул, покусывая свои щеки изнутри и запрокинул голову, уставившись в потолок авто. Хан может только угукнуть в ответ. «Мне все равно», — хочет закричать. «Если ты останешься, я буду в порядке», — бьется у него в голове. «Не выгоняй меня», — ноет мысленно он, перебирая в своих руках цепочку на штанах. — Он меня поцеловал, — произнес Минхо. — Я не хотел, я ему отказал. Если ты смотрел, ты должен был видеть, как я оттолкнул его. А потом я сразу вышел из машины. Цепочка на штанах оторвалась, не выдержав нервных рук. «Я должен был досмотреть», — укорил он себя. — Прости, — произнес он, опустив голову себе на грудь. — Нет, — резко ответил Минхо. И внутри Джисона что-то умерло. — Нет, ты не должен извиняться. Это я виноват, — продолжил старший. И внутри Джисона что-то снова возродилось. — Я не должен был этого допускать. Прости, — Минхо повернулся к нему всем корпусом и выглядел действительно виновато. От вида такого Минхо сердце болело слишком сильно, и Хан потянулся к нему, чтобы разгладить большим пальцем его морщинку между бровей. Он провел пальцами его острую скулу, помассировал морщинку, поправил прядь челки, которая то и дело норовила ткнуть старшего в глаз. Лино льнул к его руке, наклонив к ней голову и прикрыл глаза. — Хани, — Минхо вдруг посмотрел на него и поцеловал его ладонь. — Пойдем в квартиру? Если бы за Минхо нужно было убить, Джисон сжег бы весь мир. Но он только растерянно кивнул, чувствуя, как в груди разливается тепло. В квартире Минджуна им не удалось ни поговорить, ни поесть, ни посмотреть аниме: Хан провисел с Михаилом три часа на телефоне, а после получил сообщение от Чана о том, что у них с утра встреча с Уджином. Пока Минхо вез его обратно домой, они устало подпевали песням по радио, а когда они припарковались, к ним сразу же подошел Феликс. Он выспрашивал у старшего, сколько корицы тот кладет в булочки, и Джисон на прощание успел только виновато улыбнуться Минхо, встречаясь с такой же виноватой улыбкой в ответ. *** Сынмин брал камни с гравийки под ногами и швырял их в даль поля для стрельбищ. Была середина дня, солнце грело, но, периодически, прохладный ветер заставлял пожалеть о том, что он надел легкую куртку. Бросок. Камень упал в поле, не задев бочку, стоявшую посреди поля. «Звяк!» Камень, который бросил Чонин, сидящий рядом, попал прямо в цель. — Ты же любишь бейсбол, — произнес Чонин мягко. — Как там кидают? Сынмин со вздохом встал, подобрав камень побольше, примерился к ощущению тяжести в руке. Оставил одну ногу назад и, отклонившись, швырнул камень по прямой траектории. «Звяк!» Камень попал в цель. Чонин одобрительно хмыкнул: — Эффектно! Но так не набросаешься, конечно… долго и места много надо. А ты длинный. — Угу, — кивнул Сынмин угрюмо и сел на низкую скамейку позади него. Младший присел рядом и, набрав целую горсть камней в ладонь, принялся кидать их по одному в бочку, каждый раз попадая прямо в ее центр. — Нахрена тебе это? — Спросил он, — не стрелял никогда, не кидал ничего. Чего начал? Сынмин пожал плечами: — Сдохнуть страшно. Младший снова понимающе кивнул и, между бросками, посмотрел на небо. Дождя не было, но мелкие тучки молочной дымкой периодически закрывали стыдливое осеннее солнце. — Всем страшно, — отозвался он. Сынмин удивленно посмотрел на него. — Я думал, тебе не страшно. Макне поковырял гравийку пяткой ботинка и усмехнулся: — Мне больше всего, — он добавил тихо, — я никогда не дрался в ближнем бою. — Дрался, — заспорил Сынмин, — много раз. Чонин хитро приподнял бровь. Солнце вышло из-за тучи всего на секунду, но этого хватило, чтобы шевелюра макне на секунду загорелась огнем, превращая его в настоящего кумихо, делая выражение лица лисьим. — На равных? Или с более сильным? — Он хохотнул, — никогда. Я всегда лезу в ближний, когда точно знаю, что выйду победителем. У старшего перед глазами промелькнули все моменты, где Чонин дрался и, действительно, он никогда не нападал с кулаками на кого-то, кто реально мог дать сдачи. Сынмин смог только удивленно цокнуть языком и прошептать: — И правда… Чонин продолжал хитро улыбаться: — Знаешь, как я это вдруг понял? — Сынмин вопросительно дернул подбородком, — мне солдаты поддаются в спарринге. Я сначала думал, что мне кажется. А потом понял, что нет. Не хотят меня унизить. Я требовал драться честно, а они все равно поддаются. Он поправил челку, смешным жестом, будто отмахивается от мухи перед лицом. Сынмин бросил пару камешков в бочку: из пяти попал только один. — Я перестал пить таблетки, — тихо говорит макне рядом. — Почему? — В голосе Сынмина нет осуждения или удивления. Нет укора и беспокойства. — Интересно стало, — Чонин кидает в бочку пять своих камешков и они все стукаются об нее с легким звоном. — И как? — Занимательно, — отвечает Чонин, почесывая подбородок, — все реакции стали лучше. Качество стрельбы и точность… поражают. — Но?.. — догадливо добавил Сынмин, аккуратно рассматривая младшего. Тот облизнул губы и улыбнулся: — На огонь залипаю. Трахаться хочется чаще, я реально устал дрочить, — он низко рассмеялся, проводя по лицу рукой, — злит, что давно не нужно было никого убивать. Везде как будто вызов вижу. Солдаты уже третьей дорогой меня обходят. Боятся. — Я тебя боялся сначала сильно, — Сынмин покрутил на запястье браслет, который ему подарил Феликс — простые черные бусины на нитке. — А сейчас? Сынмин посмотрел прямо в лицо Чонину. — Немного? Они рассмеялись, и макне приобнял Сынмина, утыкаясь лбом в его плечо: — Не бойся, я никому из Семьи никогда ничего плохого не сделаю. Они посидели так некоторое время. Сынмин смотрел на линию горизонта, макне, казалось, задремал у него на плече. — Как думаешь, это плохо, если мне нормально? — Прошептал Сынмин. Чонин встрепенулся, подняв голову, и потер глаза: — Нихуя не понял. Еще раз. Старший пожал плечами и несколько раз провел руками по своим коленям. — У нас как будто бы все куда-то… стремятся? У Чанбина есть цели, Хан хочет вернуться к музыке, у Чана… амбиций тоже достаточно. А мне и так хорошо, — он потер рукой шею, — я просто радуюсь, когда мне удается хорошо что-то сделать. Иногда я замечаю, что Чан смотрит на меня… с сочувствием? Но оно мне не нужно, мне достаточно комфортно. Чонин громко угукнул, качая головой. — Я понимаю, о чем ты. Он вновь посмотрел на небо, как будто бы весь день ждал оттуда какого-то сигнала. — Ты много от себя требуешь, — в итоге произнес он, похлопав Сынмина по колену, — мы еще пиздюки. Старший в недоумении приоткрыл рот, и макне пояснил: — Нам едва перевалило за двадцать. Какие стремления ты от себя ожидаешь? Мы всю жизнь выживали, и сейчас, только начали спокойно жить, как объявился Уджин, — Чонин снова набрал горсть камней и принялся их кидать, но, уже не в бочку, а просто вдаль, без конкретной цели. — Мы одолеем его, здесь не будет драмы, я почти уверен, — камешки бесшумно падали вдали. — Среднестатистический парень в нашем возрасте только выходит из стадии спермотоксикоза и выбирает универ. Мы же… — он вздохнул, — имеем, что имеем. И это неплохо. — Я люблю твой хладнокровный ум, — усмехнулся Сынмин. — Ты — более чем нормальный, — заверил Чонин. — Всему свое время. — Всему свое время, — повторил за ним Сынмин. *** Бан Чан. Они сидели в ресторане на нейтральной территории, друг напротив друга. По левую руку от Чана сидел Чанбин и Сынмин, по правую — Джисон и Чонин. Напротив сидел Уджин, по левую руку с ним рядом сидел какой-то крупный мрачный охранник, по правую — маленький худой мужчина в сером костюме, старше его лет на двадцать, судя по всему, то ли юрист, то ли финансист. Был ли этот ресторан на действительно нейтральной территории — судить было сложно: казалось, Уджин, как опухоль, пророс в самых непредсказуемых местах, заставляя Чана нервничать. Все из Стрей Кидс были одеты в черную кожу, Уджин же демонстрировал на себе синие джинсы и простую розовую футболку, совсем, на взгляд Чана, не подходящую случаю. — Начнем? — Ухмыльнулся Уджин, потирая руки. Чана передернуло. Он взглянул на своих парней, с удовлетворением отмечая, что лицо Джисона было настолько безмятежным, будто он еще недавно не мечтал перерезать Уджину глотку. Чан медленно кивнул, предлагая оппоненту начать разговор первым. Тот улыбнулся, скрывая глаза в поднявшихся щечных яблочках, и положил руки на стол, ладонями вниз. — Тендер, — коротко огласил он. — Предположительно пятьдесят этажей, визовой центр, торговый центр, отель, апартаменты и современные офисы А-класса, несколько уровней парковки, — он наклонился вперед, всматриваясь в лицо Чана. — Хочешь его? — И откинулся, самодовольно приподняв брови. «Будто шлюху мне предлагает», — подумал Чан, сохраняя непроницаемое лицо. Он отзеркалил Уджина, откинувшись на стул, шире разводя ноги, упираясь ими в пол, и кивнул головой в правую сторону. Джисон моментально подхватил эстафету. — А ты… в силах такое предлагать? — Хан говорил со смешком, рассматривая ногти на своей левой руке, поглядывая на Уджина исподлобья. Он выглядел настолько развязным в своей уверенности, что Чан невольно заражался его спокойствием. — В силах, — в тон ответил Уджин, покачав головой. — Вы же знаете, как все работает, — он оглядел парней, сцепив руки в замок, снова наклоняясь вперед. — Как работает блеф, я в курсе, — Джисон хитро подмигнул Уджину. Уджин посмотрел на своего помощника в костюме и бросил ему тихое: «Покажи». Хрупкий мужчина в очках засуетился, запихивая обе руки по локоть в недра своего чемодана. Он шмыгал носом и странно подергивал головой, но никто не думал относиться к нему снисходительно — как работает блеф, знал не только Джисон. Он положил на стол бумагу, развернув ее к Чану. Тот кивнул головой в левую сторону, и длинная рука Сынмина мягко забрала бумагу себе. Младший вчитался в написанное и вернул лист помощнику Уджина. — Тендер уже завершился задним числом, — негромко заключил он. — Компания WOO сможет начать работы после формального проведения тендера. Уджин кивнул. — Зачем была эта история с контейнером? — Спросил Чан в лоб. Джисон чуть слышно рассерженно цокнул. — Хотел проверить, в какой форме Хан, — Уджин развел руки в стороны и рассмеялся, — не обижайтесь, просто подтруниваю. Хан мог погибнуть ради подтрунивания. Чан запретил себе сжимать челюсть, чтобы не выдать своей злости. — И в какой он форме? — Как всегда — великолепной! Чан не хотел спрашивать, что хочет Уджин в обмен на тендер, первым. Его раздражала эта ситуация. Хотелось напрямую спросить про Соджуна, но ответ он уже знал, а выслушивать еще одно уничижительное: «Было интересно, как вы понервничаете», желания не было. Для Чана унижение всегда отдавало чем-то кислым. — Ладно, у меня еще много дел, — Уджин потянулся и широко зевнул, — если я не могу быть вам интересным, простите, что занял ваше время. Он принялся подниматься из-за стола, и, Чан, несмотря на руку Джисона, предупредительно сжавшую его колено, воскликнул: — Что ты хочешь? Чанбин рядом шумно вдохнул, а Джисон — выдохнул. Они знаменовали поражение прикрытыми веками. У Чана во рту — кислее некуда, будто он напихал в рот мармеладных червячков с кислой обсыпкой. Уджин сыто улыбнулся. — Ох, Чанни, — весело протянул он, — как же сильно ты хочешь этот сраный тендер, даже смешно. Чонин коротко зашипел, и Хан легонько стукнул его по колену рукой. Уджин вытащил из кармана пакетик и бросил его на стол. — Я думаю, вы знакомы с этим. Я сделал многое, чтобы были знакомы. Пакетик — один в один мет, который продавали в казино Чанбина. У Чана сводит челюсть — не сжимать зубы уже не получалось. — У меня есть бегунки среди южных парней, — сказал Уджин, — есть парни покрупнее. У меня есть поставщики и склад. — Вау, да у тебя все схвачено! — Хлопает в ладоши пару раз Джисон, — а мы причем? — Мне нужен ты, — Уджин пожал плечами, — мне нужен тот, кто будет закупать, снижать цену и сопровождать груз. И, конечно, — он поднимает указательный палец вверх, — поддержка района, чтобы моих бегунков не трогали полицейские. Нужна охрана, чтобы на склады не наведывались с проверкой. По раздутым всего на секунду ноздрям Хана, Чан понимает — он увидел в словах Уджина что-то такое, что ему понравилось. — Если мы откажемся? — Резко выплевывает Чанбин. — Мы же никогда не были с вами врагами, не нужно и начинать, — понижает голос Уджин. — Тот факт, что я тебя однажды убил, для тебя был не показательным? — Спросил Чан, кладя голову на сложенные в замок руки. — Ну не убил же, — Уджин хохотнул, а Чан поморщился. — Если. Мы. Откажемся? — Почти прорычал Чанбин, и уже Чану пришлось класть свою руку ему на бедро под столом, чтобы заземлить его. Уджин поджал губы: — Всякое может быть… — он осмотрел парней, не задерживая взгляд на Чонине, и тот фыркнул. Чонина Уджин справедливо боится. — Так… какой ваш ответ? Мне он нужен сейчас! — Уджин весело выкидывал пальцы в воздух, считая вслух, — один, два… — он сделал длинную паузу, всматриваясь в лицо Чана. — Нет, — произнес тот. — Три, — на последнем счете Уджин сделал из руки пистолет, делая вид, что стреляет в Чана из руки. Чан с удивлением заметил, что терпение лопнуло у него первого. Он просто не любит кислое. Резко перегнувшись через стол, он схватил Уджина за ворот футболки и резко дернул его на себя, ударяя своей головой в его переносицу. Хан, поднырнув под столом, одним ударом в пах сложил пополам тучного охранника, и, вылезая с другой стороны, ударил его коленом в нос. Юрист Уджина принялся шарить руками по внутренным карманам пиджака. Чанбин взглянул на него и покачал головой так убедительно, что тот замер на своем кресле, поднимая руки над головой. Чан с Уджином уже кубарем катались по полу, и это не было похоже на настоящую драку. Чан тряс парня в каком-то отчаянном жесте, а тот размахивал руками и пытался укусить его за руки, как собака, которая играет с хозяином. Футболка Уджина была порвана с нескольких сторон, кожанка Чана лопнула на спине одной длинной рваной полосой. — Уходим! — Чан услышал крик Чонина, почувствовал, как две пары сильных рук подняли его на ноги и потянули за собой. — Сука, ты пожалеешь! — Слышал Чан за своей спиной, — на этот раз все будет по-другому! *** Чонин припарковал машину, и все молча вышли во двор. Чан остановился посреди лужайки и сел прямо на траву, роняя голову в ладони: — Дерьмо сраное… Парни растерянно переглянулись между собой. — Это тавтология, — сказал Чанбин, садясь рядом. — Что? — Растерянно отозвался лидер. — Дерьмо, — пояснял Сынмин, — оно, как бы уже высрано. Поэтому «дерьмо сраное» — это действительно тавтология. На пару секунд повисла тишина, которая резко прервалась истерическим смехом Джисона. Он хлопал в ладоши, себя по бедрам, схватил Сынмина за кожанку и тянул ее в разные стороны. Чанбин, наблюдая за ним, начал смеяться следом: громко и раскатисто. Чан принялся хихикать, растягиваясь на газоне. Сынмин переглянулся с Чонином, и они одновременно поддержали общий хохот, держась друг за друга, чтобы не упасть. Чан вытер выступившие слезы и спросил: — А чо мы ржем-то? Это же пиздец! Сынмин успокоился следующим и ответил: — Мы с Джисоном посмотрели, сколько фирма WOO закупила в последнее время стройматериалов. Старшие вопросительно подняли головы. Сынмин показал пальцами «ноль». — Они вообще нихера строить не собирались, это все — только ради того, чтобы было, с чем выйти к нам на переговоры. — А еще у него ни-ху-я нет людей, — добавил Джисон весело, изображая буквы в слове «нихуя» жестами, у себя над головой. — С чего ты решил? — Нахмурился Чанбин. Чонин вдруг закивал и похлопал Джисона по плечу: — А он бы не просил у нас поддержку людей, если бы она у него была. — Как-то все слишком просто, — почесал подбородок Чан, садясь по-турецки. — Хён, — позвал его макне, — я, может, сейчас хуйню скажу… Все заинтересованно повернулись к нему. — А почему вообще должно быть сложно? — Не понял, — отозвался Чан. Сынмин положил руку на грудь Чонина, останавливая его от следующей реплики, и произнес: — Йена, возможно, хотел сказать, что не всегда проблемы на пути — это глобальный апокалипсис. Иногда проблемы это просто… мелкие помехи? Почему во всем должна быть драма? Решали же мы подобные задачки. Почему не решим сейчас? — Типа жизнь — не роман, и не каждое препятствие оказывается роковым? — Воодушевился Хан, — типа… жизнь это череда неприятностей? — Типа поэт, сразу видно, — покивал Чанбин, передразнивая, — цитаты великих, не иначе… — Кружок, блять, литературный, — выругался Чан, поднимаясь на ноги. — Йена, завтра этого Уджина в багажнике мне привези, ладно? — Целым? — Хитро прищурился Чонин. — Живым, а комплектация меня вообще не интересует, — Чонин довольно кивнул. — А тендер? — Осторожно спросил Чанбин. — Уджин, может, после общения с Йеной, посговорчевее будет… кстати, сколько времени? — Десять пятнадцать, — ответил Сынмин. Чан посмотрел на ясное небо, потянулся, разминая спину, и улыбнулся: — Дел ни у кого нет? Давайте часика в три барбекю? Он с надеждой осмотрел парней. Те принялись кто кивать, кто радостно улюлюкать. Чанбин с Сынмином тут же начали перечислять, что нужно купить, и пошли к машине. Чан смотрел на свою семью, довольно улыбаясь. *** Минхо командовал на кухне: кимчи чигэ уже почти сварился, а Сынмин ходил по гостиной вперед-назад, карауля коршуном право на первую ложку. Чонин нарезал мясо на стейки, хотя от его выражения лица каждого пробирала дрожь. Хенджин накрывал на стол, носясь вихрем между кухней и беседкой во дворе, то задевая бедром Чонина, то локтем Феликса, который заранее готовил брауни и ставил таймер духовки на отложку. Джисон был занят салатами и закусками: раскладывал кимчи, дайкон и черные грибы по маленьким тарелочкам. Чан с Чанбином во дворе: Чан занимался углями, а Чанбина от кухни отлучили в принципе, чтобы не съел все раньше времени. Тот обиженно сопел и все же пытался своровать хотя бы дайкон с маленьких тарелочек, но Хенджин хлопал его по руке и отгонял от стола. Вокруг Чана на небольшом столе материализовались резаные овощи для запекания, говяжьи стейки, свиные ребра и еще гора различных парнокопытных внутренностей, потому что каждый из канпэ любил разное. Стол уже все больше походил на обеденный. Под громкое улюлюкание, Сынмин вынес огромную кастрюлю супа и поставил поближе к своему месту. — Я с ним в рехабе лежать должен был, — рассмеялся Хенджин, указывая на него пальцем, — меня откачивали бы от наркоты, а этого — от передоза кимчи чигэ в крови. Повисшую тишину перебил хохот Феликса, и все облегченно подхватили настроение. Сынмин показал Хенджину язык, приоткрыл крышку кастрюли и с наслаждением втянул запах. — Минхо! — Крикнул он в сторону открытого окна стеклянной столовой, — я ненавижу тебя чуть меньше! Из глубины дома послышался смех. — А почему ты вообще вдруг его ненавидишь? —Спросил Джисон, расчищая на столе место под рис. Сынмин оглядел его сверху вниз и перевел взгляд на Хенджина. — Смуту тут навел, — ворчит он, пробуя первую ложку прямо из кастрюли. Не успел он счастливо зажмуриться, как Хеджин больно тыкнул его пальцем под ребро. — Слюней напускаешь! Ешь хотя бы из тарелки, фу. Тот закатил глаза и, уже хотел ответить что-то колкое, но, встретив недовольный взгляд Чана, молча накрыл кастрюлю крышкой. Лино напряг Чонина носить графины с лимонадами, а Феликса поставил главным по лапше, которую важно было не переварить. Через час все уселись за стол, только Чан стоял у барбекю, переворачивая мясо. — Давай подменю, — Минхо подошел к лидеру, щелкая щипцами для мяса в руках. Чан вместо ответа отрицательно покачал головой. — Перекуси хотя бы, я пока пожарю, а потом ты вернешься и продолжишь. Я не претендую на роль кормильца, но ты ведь и сам голодный… Он положил руку Чану на спину и тот вздрогнул. — Ты меня ненавидишь? — Спросил он тише, чтобы никто не услышал. Чан снова покачал головой, но теперь добавил: — Нет, ты не виноват, что меня родила шлюха, а тебя — любимая женщина. — А звучишь так, будто виноват… Чан молча переворачивал стейки. — Слушай, — Минхо провел рукой по волосам, стараясь звучать мягче, — отец — сука редкостная и гнида, от него такое можно было ожи… Чан резко наставил на него щипцы: — Заткнись, — угрожающе предупредил он, — не смей его оскорблять. Не в этом доме. Лино несколько раз удивленно поморгал: — Но… он же… Чан пихнул ему в руку свои щипцы: — Подмени меня, — и, сев за стол, принялся есть горячее мясо, обернув его салатными листьями. Он обжигал язык и горло, почти не жевал, глотая один кусок за другим. Минхо покачал головой и погрузился в жарку мяса. Через пару минут он почувствовал руку на своем плече. — Минхо, — негромко позвал Хенджин, — еще раз прости за… вчерашнее, я не должен был. Старший посмотрел на него и смягчился: на Хенджине висел какой-то невероятно пушистый персиковый кардиган поверх белой майки. Он теребил его подол одной рукой, другой продолжая держать Лино за плечо. В глазах читалось искреннее раскаянье, он трогательно закусывал нижнюю губу, сложив брови домиком. Минхо улыбнулся, кладя свою руку поверх руки Хенджина, и легонько сжимая ее. — Давай больше без этих выкрутасов? Младший быстро закивал в ответ и вернул ему свою застенчивую улыбку. Он убрал руки в карманы и некоторое время просто стоял рядом, наблюдая за тем, как жарится мясо. — Почему из него до сих пор течет кровь? — Спросил вдруг он, указывая на барбекюшницу, — оно же жареное… — Это не кровь, — Минхо перевернул очередной стейк и неторопливо объяснил, — это белок, миоглобин, он придает красноватый оттенок соку. Но оно уже прожаренное, смотри! Он положил стейк на переносной столик с тарелками для готового мяса и разрезал стейк посередине. После снял еще один кусок и снова разрезал. — Это — средняя прожарка, мясо внутри розовое, но крови тут нет, — Лино показал на второй кусок, — а это Well Done, мясо серое. Но и то, и то — без крови. Они оба склонились над мясом. Хенджин повернул голову в сторону Минхо с восторженным выражением лица: — Прикол! — Воскликнул он весело, — я как-то вообще не задумывался раньше. — Скажи, да? — Минхо повернул голову в сторону младшего и замер. Хенджин медленно сглотнул, облизнув нижнюю губу, и между ними практически не было пространства. Уголь в барбекюшнице громко щелкнул вместе с округлившимися губами Хенджина, которые издали болезненный стон. Он завалился на Минхо, цепляясь за его руки, чтобы не упасть. — Ой! — Крикнул Хан с другого конца двора, — я случайно, такой я неловкий, простите! Его тон едва ли звучал виновато. Чонин, смеясь, подбежал к ним, забирая бейсбольный мяч. Минхо оглядел двор, все еще придерживая Хенджина. Сынмин стоял, с натянутой на руку бейсбольной перчаткой, хмурился и переводил взгляд с Минхо и Хенджина на Джисона. Сам же Джисон неотрывно смотрел на руки Минхо, держащие Хенджина, и обкусывал губы мелкими быстрыми движениями зубов. Чан уже встал, чтобы сменить Минхо на жарке мяса. Феликс разговаривал с Чанбином: тот фотографирует то одного, то другого члена канпэ, показывает младшему результат, что-то рассказывает, широко размахивая руками, и, казалось, будто весь мир сейчас для младшего просто не существовал. Один только большой, шумный Чанбин. Сколько фото он успел сделать? Был ли хоть на одном фото Минхо? Лино проверил, что Хенджин, которому мяч, брошенный Джисоном, пришелся прямо по ноге, может стоять, и отпустил его. Протянул Чану щипцы, и, отдавая их, легко поклонился и сам сел за стол, принявшись накладывать себе закуски. *** Хан Джисон. Ублюдский Хенджин в своем ублюдском кардигане. Со своими ублюдскими пухлыми губами и трогательными глазами, за которые ему хочется дать милостыню. «Уебок», — с этой мыслью мяч из рук Хана метко полетел прямо в ногу Хенджину. Потому что не надо подходить к Минхо вообще, а уж тем более — трогать его своими руками. Смотреть на него… так. — Нам так углей не хватит, — проворчал Чан, — принесите угли! — Я принесу, — Минхо направился в сарай, и, когда он скрылся из вида, Джисон услышал. — Я помогу. «Чем, блять?!» Хенджин своими длинными ногами пересекал двор намного быстрее. Джисон почувствовал, как в груди разгорается пожар. Мысли о том, что они могут делать вдвоем в сарае, пока якобы ищут там угли, рвали его изнутри. Он в момент понял Сынмина, которому всегда нужно было знать. Для которого незнание было хуже пытки. — Я отлить. * Он почти бежит в дом, спотыкаясь, зло кидая бейсбольный мяч в руки ухмыляющемуся Чонину. Он выбегает из основного входа в дом и делает небольшой крюк, чтобы подобраться с другой стороны сарая. Джисон подкрадывается так близко, что еще немного и врастет в дерево, из которого сделан сарай, станет с ним единым целым. Он находит место с небольшой щелью, хотя это без надобности — звукоизоляции и так никакой, а внутри говорят достаточно громко, чтобы все услышать. — Раз ты тут, возьми еще вот это, — слышится шуршание и легкое позвякивание металла. — Я подтяну там ножки, мне не нравится, как они болтаются. — Ого, ты и это умеешь! Хенджин звучит обычно, но Джисон представляет, что тот тянет эту фразу с придыханием, и его передергивает. — Чего там уметь, — голос старшего совершенно будничный. Но, в голове Джисона, Минхо поигрывает мышцами и кокетливо улыбается. Минхо так в принципе никогда не делал. Но вдруг делает так именно сейчас? — Не знаю, все равно круто, — хвалит Хенджин. — Я… хотел попросить… — его тон чуть понижается, и Хану приходится уговорить сердце сбавить в висках громкость. — Мм? — Лино не отзывается, а совершенно точно мурлычет. Как всегда. Как обычно. И, как только что решил Джисон, он должен делать это только с ним: это мурлыканье слишком интимное, слишком пошлое, слишком… — Побудь моей моделью еще раз, мне осталась последняя картина для выставки, — просящее. — Нет, — твердое. Хан не успевает ни умереть, ни воскреснуть, зависает где-то в вязком лимбо, балансируя на грани. Он знает, как Хенджин рисует. Минхо отказался. Это хорошо. «Он не хочет, чтобы его рисовали, он сразу хочет трахаться с ним», — пролетает в голове вихрем, заставляя Хана задохнуться. Он трясет головой, силой вытряхивая эти мысли. Слышится возня и стук шагов. — Это ничем хорошим не закончится, — голос старшего должен быть строгим. Должен быть металлическим. Где сраные железные нотки? Джисон слышит только мягкий отказ там, где хочет слышать начало драки. — Ничего не будет, — Хенджин звучит сладкой патокой, детской невинностью, манким закатным солнцем, утопающим в кронах деревьях. Хан слышит глубокий вздох. — Можешь нарисовать меня в гостинной. Или во дворе, — Минхо насмешливый и глумливый. Провокативно. Плохо. Не так, как хочет Джисон. — Ты боишься меня? — Снова звук шагов и по деревяшке, на которой покоилось ухо Хана, что-то глухо ударяет. — Или… себя? — Уйди. Джисон наконец-то слышит железо там, где было мягкое покрывало, и радуется. Но следующее, что он слышит, заставляет его сложиться пополам, чувствуя себя так, будто ему ввели инъекцию с жидким огнем, который сейчас сжигал все внутри него. — Вчера ты сказал, что хочешь меня. Твое тело меня хочет. И слышит ответ, который мгновенно остужает его, замораживая до самых мозгов. — Хочет. Джисон уже сидит у сарая, сраженный их разговором. Он не может подняться, ноги не слушаются его, а правая рука вцепилась в газон, выдирая мелкую зелень с корнем. — Хенджин, — зовет Минхо серьезно. Снова слышится возня и Хана тошнит от картинок перед глазами. Минхо притягивает младшего для поцелуя. Жадно запускает свои руки под его ублюдский кардиган. Хенджин стонет… …но реальный Хенджин в сарае вдруг издает странный хрип. — Знаешь, — Минхо тянет нежно, и Джисон видит перед глазами только скопившиеся у своих век слезы, — я очень люблю пудинги. И не вот эти сраные ноль калорий. Я люблю жирные, шоколадные, клубничные, банановые. Я люблю все ебучие пудинги, какие только бывают. Младший за стенкой шипит, Джисон снова слышит стук по доске рядом с собой. — Но если я буду их все время жрать, я потолстею. А я не хочу быть толстым. Понимаешь о чем я? Джисон и сам не понимал, к чему ведет Минхо. Судя по задушенным звукам Хенджина, ему до этого понимания тоже было далековато. Он сел, упершись о сарай, вытер грязной от земли рукой щеки и сжал кулаки так сильно, чтобы чувствовать каждый из ногтей в своих ладонях. — Я к тому, — Хан надеется, что никогда не услышит такой тон из уст Минхо в свою сторону. Жестокий. Насмешливый. Презрительный. — Что желание — это блажь. Хотеть можно что и кого угодно. Но ты — это то, что ты выбираешь. И я не выбираю тебя, Хенджин. Смирись уже. Джисон отмирает. Разжимает руки из кулаков. Счастливо бесшумно смеется и прижимает руки к щекам, почесывая пробивающуюся щетину. Он встает, слышит, как открылась и закрылась дверь сарая. — Инструменты не забудь! — Кричит Минхо, пересекая двор. Джисон вытирает руки о свои карго брюки с цепями — Минхо починил вчера вечером оторвавшуюся цепочку — и заходит в сарай. Хенджин стоит посреди него, потирая шею рукой. На вид целый, хотя Джисону хотелось бы его видеть в более разобранном состоянии. — Он не выбирает тебя, — мстительно хихикает Хан, усмехнувшись, — отъебись от него. Хенджин поднимает ящик с инструментами и выпрямляется: — Но он и не сказал, что выбрал тебя, — он возвращает ухмылку и наклоняет голову, поджав губы. — Ему все равно тебя будет мало, — Хенджин наступает на Джисона, заставляя его пятиться назад. — Вчерашний маленький гомофоб, что ты ему можешь дать? — Он смеется уже громко, отводя в сторону руку, которая не занята ящиком с инструментами. — Ты сможешь взять в рот глубоко, по самые яйца? — Он делает еще один шаг вперед, заставляя Джисона вжаться в стену рядом с выходом. — Сможешь хорошо принять член? Там не дубина, конечно, но есть на что посмотреть. Джисон старается не смотреть на такого самоуверенного Хенджина, бегает глазами по сараю. У него нет сил отбиваться: ни словесно, ни физически. Остается только пропускать через себя слова, стараясь позорно не рассыпаться прямо перед ним. — Ох, кстати, — тот подходит совсем вплотную и наклоняется прямо к уху Хана, — он любит пожестче. Как думаешь… — он обводит большим свою пальцем пухлую нижнюю губу в притворном жесте, будто бы о чем-то размышляет. — Как думаешь, ты выдержишь хотя бы пять ударов по заднице ремнем, прежде чем отсосать, проглотив все до последней капли? Я выдержал почти двадцать. Джисон мелко дрожит от ненависти. И картинок, которые снова сменяют друг друга слайдами, оживая в самых грязных местах. Хенджин и Минхо представляются на них такими живыми, будто бы он сам видел это собственными глазами. — А, еще, — Хенджин продолжает говорить в ухо, и Хан окончательно замирает, погруженный в транс его неожиданной близости, окутанный запахом ванили. — Сперма невкусная, — он хихикает и легко чмокает Джисона в щеку, прежде чем выйти из сарая, весело размахивая чемоданом. По крайней мере, именно так Джисон и представляет сейчас его походку, пока трет место поцелуя. Он доходит до туалета, умывается и усмехается своему отражению. — Он выберет меня. Выберет. *** Ли Феликс. Уже стемнело, по периметру двора загорелось вечернее освещение. Беседка медленно мерцала разноцветной гирляндой. Чонин ворчал, что смысла нет в такой иллюминации, если даже не новый год, но Феликс хотел, чтобы было красиво каждый день. Они уже почти все доели, и сидели, допивая свои напитки, и изредка подъедая остатки. — И из-за этих слухов ей пришлось переехать, — парни закивали, — а у нас в итоге не только актрисе главную роль урвали, но и главная мужская роль была за нами, — Феликс рассказывал о работе так, будто не ломал жизни, а играл в шахматы, делая рокировку между фигурами. Подставляя пешки. — Да, — отозвался Хенджин, — без Феликса вообще нехер в этой индустрии делать. Фаны просто ебанутые, недавно пришлось парня из группы выкинуть, потому что всплыла фотка, на которой он курил в пятнадцать. — Ну ты если рассказываешь, говори полностью, — укорил Сынмин. — Мы же эту фотку нашли и распространили, чтобы внимание от скандала с военным комиссаром замять. — Так то да… — Хенджин кивнул, закидывая в рот дайкон. — О! Какой вкусный! Можно я доем? Все закивали и Хенджин забрал себе две последние тарелочки. На барбекю они не сидели, как в столовой. На посиделках во дворе во главе стола по прежнему сидел Бан Чан, но дальше все садились, как попало. Сегодня по правую руку от него сидели Хан и Лино, Чанбин и Феликс. По левую руку от Чана сидел Чонин, Хенджин и Сынмин, который также не менял привычного места. Чанбин напился непривычно сильно для подобной посиделки и вообще — для Чанбина. Он вливал в себя виски с колой в каких-то невероятных количествах и, под конец вечера, обнимал Феликса за талию, привалившись к нему всем телом. Он был достаточно тяжелый, но явного дискомфорта Феликсу эта ноша не доставляла. Ёнбок с удовольствием смотрел на Минхо, который кормил Джисона со своих палочек, подливал ему лимонад и накладывал ему еду. Его умиляло, как Джисон краснел от этих маленьких жестов, и старался что-то сделать в ответ: принести еще салата из кухни, подать палочки, взамен упавших, поправить выбившуюся прядь челки. Его забавляло, как Хан зыркал на Хенджина каждый раз, когда те с Минхо смотрели друг на друга, просили передать что-то на столе или просто нейтрально переговаривались по теме разговора. Его злило, что Сынмин не радовался этой веселой игре Феликса в сводника, и большую часть вечера недовольно поджимал губы. — Чур не я его несу до комнаты! — рассмеялся вдруг Чонин, указывая на задремавшего Чанбина. — Я отнесу! — Все за столом заржали, и Феликс немного покраснел, — ну, с вашей помощью… Чан встал: — Вместе отнесем, не переживай. * Чанбин лежал перед ним на кровати, молчаливо взывая к той темной части Феликса, которую он не хотел выпускать. Он стянул со старшего треники, но попытки стащить с него толстовку не увенчались успехом — приподнять его банально не хватало сил, и Феликс пожалел, что не ходил заниматься с ним в зал, вместо протеиновому коктейлю предпочитая питьевые диеты и ощущение, как брюки держатся на одних тазовых косточках. Чанбин завозился, застонал и сам стянул толстовку, оставшись в одной майке и голубых боксерах. — Иди ко мне, — сонно пробормотал он, пару раз хлопнув по кровати рядом с собой. Феликс бы хотел услышать это от Чанбина не сейчас, не так, не в таких обстоятельствах. Но даже сейчас это вызвало мурашки. Вопреки отчаянному желанию забраться под одно одеяло и поднырнуть под старшего, превращаясь в «маленькую ложечку», Феликс сходил на кухню, взял таблетку от похмелья и налил целый стакан воды. Сынмин с Чонином убирали и мыли посуду, а Чан сортировал мусор и ворчал, что на упаковках из под сладостей плохо видно категории переработки пластика. Феликс мысленно посмеялся: с каких пор преступная группировка боится получить штраф за неправильно выброшенный мусор? Хотя он прекрасно понимал, что, когда торгуешь оружием, организовываешь проституцию и иногда убиваешь людей, меньше всего хочется загреметь в тюрьму из-за систематического нарушения правил выброса мусора. Из-за превышения скорости. Из-за того, что не оплатил налоги на недвижимость. Когда он вернулся в комнату, на Чанбине уже не было майки. Растолкав его, он заставил выпить таблетку и проследил, чтобы Чанбин выпил не меньше половины стакана воды. В идеале в него надо было влить все два, а, для его веса — все три, чтобы облегчить состояние утром, но старший ныл и отпирался, так активно размахивая руками, что Феликс побоялся случайно получить в глаз. Он постоял, наблюдая за тем, как старший спит, успокоившись, и пошел в ванную комнату. Понюхал парфюм Чанбина. Умылся и прополоскал рот средством для полости рта — идти к себе в комнату чистить зубы не хотелось. Старший сегодня был особенно строптивым: от одеяла он тоже отказывался, сбрасывая его с себя раньше, чем Феликс успевал его укрыть. Бросив попытки укрыть его раньше, чем тот начнет снова недовольно размахивать руками, Феликс лег сам рядом, поверх одеяла. Чанбин довольно замычал, сгребая его в охапку своими огромными руками и притягивая так близко, что у Феликса невольно перехватило дыхание. Ладонь старшего с плоского живота Феликса сползла вниз, почти накрыв собой его член. Он прикрыл глаза, уговаривая себя не поддаваться желанию. Он вспоминал обо всех печальных событиях в своей жизни разом, но только сделал хуже: почти в каждом таком событии фигурировал старший, спасая его. Утешая. Помогая ему. Сдержавшись, чтобы не выругаться вслух, Феликс перевернулся на живот, перекрывая доступ даже случайным недопустимым касаниям. Чанбин сломал его защиту, притянув его к себе еще ближе, будто сам Феликс — дакимакура. Сложил на него одну ногу, навалился на него грудью, практически ложась на него. Его рука притянула Феликса за тазовую косточку и уютно расположилась ниже. Так, что член Феликса теперь лежал в руке Чанбина, словно в колыбели. Так, что жар руки чувствовался через трусы. Так, что меньше, чем за десять секунд член Феликса в руку Чанбину уже не помещался. Держаться стало совсем тяжело, но это было возможно. Феликс вспоминал фильмы ужасов. Расчлененку. Мертвых щенков и котят. Феликс представлял дома престарелых. Пердящие и охающие пожилые люди, которые ходят под себя. Представлял детские дома инвалидов. Все рассыпалось в одну секунду, когда Чанбин прижался к нему еще теснее, давя ладонью на член. Когда зарылся носом ему в шею и выдохнул горячим дыханием с запахом виски с колой. — …адкий, — прошептал он Феликсу на ухо, и, единственное, что тот мог сделать — тихо спросить. — Что? — Сладкий, — пробормотал Чанбин и тут же засопел, каждым вдохом уничтожая терпение младшего. Каждым выдохом — его самообладание. Феликс надеялся, что тот хныкающий тонкий звук был достаточно тихим, чтобы не разбудить, и толкнулся тазом вперед, надавливая членом на руку Чанбина под ним. Он замер, стараясь не дышать, но старший по-прежнему мерно сопел ему в шею. Феликс снова вжался в руку, ощущая коктейль из грязного, неправильного вожделения и ненависти к себе. Возможно то, что происходило — максимум интимной близости с Чанбином, который будет доступен ему за всю жизнь. Возможно то, что происходило — самая большая ошибка из всех, что он совершал. Больше всего Феликс ненавидел себя за то, что он мысленно умолял старшего не убирать руку. Он толкался в нее снова и снова, медленно, стараясь не разбудить Чанбина. Он не гнался за оргазмом, он шел за ним медленно, как идут за долгожданной расплатой, зная, что твой враг связан и никуда не уйдет. Чанбин — не враг. Но он почти связан. И он точно никуда не уйдет. Наконец, он почувствовал приближение пика, и, в ту же секунду, Чанбин легонько сжал свою ладонь на его члене, заставляя кончить мгновенно. Легкие разрывало от желания продышаться, сердце стучало, как бешенное, левая нога сигнализировала о скорой судороге, которая наступит, если не перестать ее напряженно натягивать. — Я знаю, — произнес вдруг Чанбин достаточно четко для спящего. Оргазм с привкусом ужаса. — О ней, — добавил он уже тише, переворачиваясь на другой бок. Оргазм с привкусом ревности. Чанбин причмокнул губами и снова глубоко засопел. Феликс истерически пытался вспомнить, как дышал старший, пока тот терся о его руку. Не в начале, а уже после? Оргазм с привкусом страха перед завтрашним днем. Он медленно встал с кровати и отошел к двери, скрылся за ней, стараясь как можно тише щелкать ручкой. Он не оделся и добрался до своей комнаты в одних трусах, благодаря все силы разом за то, что не встретил ни одной живой души, ни когда спускался из крыла старшего, ни когда шел через кухню и столовую, ни когда поднимался к себе. — Интересно… — произнес тихо Минхо, мимо которого прошел Феликс в одних трусах, воровато озираясь по сторонам. Сам он спустился на кухню за водой и свет решил не включать. *** Ли Минхо. То, что Джисон — человек импульсивный, с более тонкой душевной организацией, чем он сам, Минхо понял уже давно. Границы импульсивности и степень тонкости были еще, правда, им не исследованы. Ему не хотелось ничем ранить его, но у Минхо присутствовало ощущение, будто он сам, приблизившийся к Джисону так близко, и был источником всех его бед. Сбежать, как обычно он это делал с другими, сейчас почему-то не хотелось. В целом размышлять о подобном непросто, когда Джисон забирается холодными пальцами под футболку, вжимая Минхо в стену его комнаты у входа. * Джисон убежал после барбекю к себе в комнату, получив заверение, что к котам сегодня зайдет соседка. Долго допытывался, никуда ли Минхо не уйдет. Не будет ли сидеть в гостиной. Или во дворе. С чего бы ему глубоким вечером сидеть одному в гостиной или (тем более!) во дворе, Минхо не понимал. Он убедил Джисона, что даже если метеорит упадет на землю, из своей комнаты он не выйдет, и ушел мыться. Выйдя из душа, он едва успел надеть пижаму, как услышал, что в дверь кто-то скребется. На пороге стоял Джисон. Он был явно после душа, но не в пижаме, а в рваных широких джинсах, белой майке и рубашке оверсайз. Раскрасневшийся, с влажными волосами, он часто дышал и выглядел более решительным, чем когда отстреливался от преследователей из фургона. Более… отчаянным? — Вау, — протянул Минхо, впуская его, — мы куда-то едем? Почему ты так оде… * Он не успевает договорить, потому что Джисон хватает его за домашнюю футболку и тянет на себя. Дверь комнаты еще открыта, и Минхо в это время тянулся к ней, так что губы Джисона мажут по щеке старшего, а его лоб ударяет Минхо в висок. — Ащ! — Шипит Лино, потирая ушибленное место. — Ты чего? Младший снова не дает договорить: сам ногой пинает дверь, и, крепко хватаясь за плечи Минхо, впечатывает его в стену. Наконец, у них получается поцеловаться, но темп не совпадает: Джисон больно кусается, сминает губы, беспорядочно вылизывает зубы, пока Минхо пытается понять, что здесь вообще происходит. Он чувствует, как Джисон шарит руками по его животу, спускаясь ниже, и пытается потрогать через домашние шорты мягкий член. — Хани, — он крепко держит младшего за предплечья и отодвигает от себя, разглядывая его лицо. — Притормози. Джисон хватает ртом воздух и пытается вернуть руки на плечи Минхо, мотыляя ими, как зомби из любого сериала про ходячих мертвецов. — Посиди тут, — говорит Минхо, отпуская, — я сейчас. — Нет! — Джисон вцепляется в него действительно мертвой хваткой, и старшему уже начинает казаться, что, если он попытается высвободиться, может начаться драка. — Не уходи! Он звучит панически, а брови складываются совсем в нефизиологические фигуры. Минхо становится страшно за него. И немножко — за себя. Он притягивает его обратно к себе, кладет его голову на свое плечо и гладит по влажным волосам. — Я просто схожу на кухню за водой, я сейчас вернусь, — ровным голосом говорит Минхо, — высуши пока голову, заболеешь же. Фен в ванной. Хорошо? — Он отстраняется, с удовлетворением отмечая, что младший уже больше похож на ту версию себя, которую Минхо привык видеть. Вернувшись сразу с двумя стаканами воды, Минхо обнаруживает младшего, уже совсем успокоившегося, за разглядыванием его книжной полки. — Ты говорил, что любишь читать, — шепчет он, — но я даже не думал, что настолько… — Эти я еще не прочитал, — стаканы с водой занимают свое место на тумбочке. — Комната у тебя красивая, — Хан оборачивается и улыбается смущенно. — Ты красивый, — говорит Минхо, возвращая улыбку. Эта комната понравилась ему сразу. Скорее всего, при старых хозяевах, она была детской. Светлая, с выкрашенными в розовый цвет стенами, и защитой от детей на окнах, с которой иногда самому Минхо было тяжело справиться. Он купил мятно-зеленые шторы и постельное белье, к полутораспальной кровати из светлого дерева. Не стал выносить стол, из такого же светлого дерева, стоявший у окна. Купил кресло, книжную полку и комод. Небольшого встроенного шкафа-купе с зеркалами на дверях ему хватило, потому что, половина его вещей все еще находилась у Минджуна. Он протянул по потолку гирлянду со звездочками, заменяющую ночник, и поставил на прикроватную тумбочку несколько фото котов в рамках. Свет Джисон выключил, и гирлянда мягко освещала их. Он вдруг показывает рукой на мусорное ведро, в котором торчат ножки мертвых ромашек: — Ромашки, — говорит так, будто бы впервые узнал название этих цветов. — Должны были быть твоими, — мрачно усмехается старший и тут же улыбается веселее, — я тебе новые куплю. Джисон зажмуривается: — Я идиот, — добавляет совсем тихо, — ты же уже меня выбрал... Младший трет лицо руками и довольно смеется. Минхо недоуменно сводит брови, но тот отмахивается рукой и счастливо улыбается. — Так и… — тянет Минхо, указывая на Хана, — ты куда-то идешь или… — О! — Джисон осматривает себя и смотрит на старшего округлившимися глазами-блюдцами, чешет шею, — это я для тебя. Приоделся. Он смущенно фыркает, и Минхо не может сдержаться от умиленной улыбки. «Трогательный до опизднения», — проносится в голове. Он ложится на кровать и хлопает рукой рядом с собой. — Иди ко мне, — зовет он. — Давай разговаривать. — Разговаривать? — Джисон спрашивает рассеяно, медленно подходит к кровати и смотрит на нее, вместо того, чтобы лечь рядом. — Что такое? — Тут нет покрывала, а я не в домашнем, — Хан проводит руками по своей одежде. Минхо приподнимает брови: — Ты же в чистом? — Хан кивает, — ну и все, ложись. Младший опускается на кровать так, словно она сейчас под ним разломится. Упирается спиной в подголовник, поджимает под себя ноги и, смотря на свои коленки, торчащие из дырок джинс, тихо произносит: — Давай трахаться. Минхо несколько раз моргает, прежде чем уточнить: — Прямо… сейчас? Хан мелко кивает и смотрит на Минхо пронзительно, как будто бы наконец принял какое-то важное решение, которое изменит его жизнь. Минхо берет Джисона за щиколотки, и вытягивает его ноги. Подныривает рукой под его голову и тянет на себя, переворачивая его на бок. Их лица оказываются напротив. — То есть, я, по-твоему, совсем какой-то мудак? — Спрашивает Минхо, поглаживая его свободной рукой по плечу. Джисон открывает рот, но Минхо опережает, — Джисон, ты сейчас выглядишь, как жертва из фильма ужасов. Красивая, нежная, очень привлекательная, но жертва. Еще немножко, и ты расплачешься. Я что, похож на садиста? — Не буду я плакать, вот еще! — Фыркает Джисон, кривляясь. — Будешь, — мягко возражает Минхо, смотря ему в глаза. — Буду, — мрачно подтверждает младший. Минхо смеется и целует его в лоб, прижимая к себе. — Ты же никогда… — он подбирает слова, боясь напугать Джисона еще больше, — не был с мужчиной? Тот отрицательно мычит, сжимая губы в тонкую полоску. — Тебе… страшно? — Предполагает Минхо. Он гладит Джисона рукой по щеке, проводя пальцем по пробившейся щетине. Младший утвердительно гудит и прячет лицо, утыкаясь им в матрас. «Какой же милый», — Минхо сдерживает смех, рвущийся из него из-за умиления, чтобы тот не подумал, что он смеется над ним. — Страшно, что будет больно или типа того? Джисон мычит, но уже отрицательно, и мотает головой, трется ею о матрас. Минхо переворачивает его снова на бок, чтобы видеть его лицо. — Хани, — мягко говорит он, — я боюсь высоты. Ахуеть как боюсь. Окно третьего этажа — мой максимум, дальше уже даже подходить страшно. Младший удивленно раскрывает глаза и издает тихое: «Ого…». — А чего боишься ты? Хан смотрит, наконец, прямо в глаза и выдыхает: — Что тебе не понравится. — Почему мне должно не понравится? — Я… — Джисон начинает трясти ногой и кусать губы, — я ничего не умею. Минхо не выдерживает и высоко хихикает: — Не то, чтобы на это учились в университетах. Джисон хихикает в ответ и перестает терзать губы. Минхо кладет руку на трясущуюся ногу. — Ты представлял себя сверху или снизу? Младший перестает дышать. Лино легонько трясет его за плечо. — Всякое представлял. — Он садится на кровати и трет лицо руками, — давай не будем об этом говорить, — просит он. Минхо снова роняет Джисона на себя. — Хорошо, — говорит он буднично, — вот мы потрахались. И мне не понравилось. Что дальше? Минхо чувствует, как Джисона начинает потряхивать в его руках и удивляется: как этот же самый человек спокойно забивает людей голыми руками, угоняет контейнеры и отлично стреляет? Как этот же самый человек блефует перед толпой вооруженных мужиков? Младший молчит, поэтому Минхо продолжает сам: — Знаешь, что мы сделаем? — Джисон вопросительно мычит, — Мы обсудим, что нам понравилось, а что нет, и потрахаемся еще раз. Раз на третий нам точно понравится. Хан поднимает голову, смотря на старшего и тихо спрашивает: — Ты… дашь мне второй шанс? — Сколько угодно шансов. Все твои. — Минхо целует его медленно, без языка. — Вообще, может, это я буду плох, — он смеется, — откуда ты знаешь, кто из нас налажает? Джисон, наконец, смеется в тон, расслабленно и довольно. Целует сам, но уже без паники, спокойно и не торопясь. — Можно я побуду снизу? — Спрашивает он, — я… ну… готовился. Минхо резко выдыхает, толкаясь языком себе в щеку. — Блять, — он прикрывает глаза рукой и улыбается, — ты не помогаешь мне быть тебе хорошим парнем. Я же теперь все представил… — Быть мне парнем? — Хрипит Джисон низко и закашливается. Старший смотрит на него и медленно моргает. — Ты бы хотел? — Спрашивает он, — быть моим парнем? — Я хочу быть твоим, — Джисон говорит вдруг так серьезно и так низко, что у Минхо вибрирует диафрагма, а волосы на руке приподнимаются от мурашек. — И хочу, чтобы ты был моим. — Он гладит Минхо тыльной стороной руки по щеке. — Парень из меня все-таки так себе, — шепчет Лино, — потому что это пиздец как сексуально, а я такой слабый перед тобой… Он нависает над Джисоном и целует его неторопливо, но глубоко. Они встречаются языками, и младший шумно вдыхает, зарываясь рукой в волосы Минхо, и слегка сжимает их на затылке. Он оттягивает от себя его голову и целует шею, от уха до ключицы, втягивает кожу и слегка кусается. У Минхо плывет комната перед глазами, и только Джисон остается четким, контрастируя своей выкрученной резкостью по сравнению с поплывшим интерьером. — Блять, — стонет он и чувствует, как Джисон под ним дрожит, но уже не от страха. Шея всегда была его чувствительным местом, но поцелуи именно Хана отправляют Минхо в какой-то другой мир. Он стягивает с него рубашку, целует его плечи, и, Хан уже сам снимает майку, бросая ее куда-то на пол. Он нетерпеливо ерзает, расстегивая свои джинсы, и Лино помогает их снять. Под футболку второй раз за вечер забираются пальцы младшего, но, в этот раз, уже теплые, и Лино даже скучает по ощущению холода на коже. — Сними, — требует Джисон и от этого тона у Лино кружится голова. Он скидывает футболку и слышит удивленное: — Откуда этот шрам? — Джисон проводит по нему пальцем так аккуратно, будто бы рана свежая. — Старая история, на задании порезали немного, — торопливо объясняет Минхо, не желая отвлекаться. Он облизывает кубики на животе Джисона, довольно наблюдая за тем, как его живот поджимается. — Тебе не больно? — Спрашивает тот между довольным мычанием. Минхо невольно замечает контраст между реакцией Хенджина и Джисона на его шрам, и давит в себе довольную улыбку, кусая младшего за бок. Тот неожиданно высоко ойкает. — Сейчас нет, — Минхо трется гладкой щекой о живот Хана, проводит носом от паха до груди и утягивает его в мокрый поцелуй. Джисон невозможно мягкий, податливый. Лино ведет и мажет, но он старается держать голову холодной, насколько это возможно, чтобы смочь вовремя остановиться. Он это и делает, садится на бедра Хана, и внимательно вбирает мимику с его лица, чтобы ничего не упустить. — Джисон, — спрашивает он серьезно, — ты хочешь этого? — Я хочу, — младший тянется к нему руками, — я правда хочу. Раньше ему достаточно было пьяного кивка, но сейчас он не может допустить, чтобы Джисон на утро сожрал себя, утопая в темных мыслях. Не может допустить, чтобы он его возненавидел. — Ты уверен? — Уточняет он громче и серьезнее. — Тебе не страшно? — Мне страшно, что мы сейчас не продолжим, — Джисон смеется расслабленно и подается бедрами вперед, подкидывая на себе старшего. — Пожалуйста. Я правда хочу. Лино тянется к тумбочке, делает пару глотков воды, достает смазку и презервативы и бросает их на кровать. Он копит во рту слюну, пока снимает с Джисона боксеры. Джисон выбрит так чисто, что кажется, волос у него никогда и не было. От мысли, что все это сегодня — только для него, кружит голову, и Минхо медленно выплевывает слюну на его член. Он наклоняется, размазывает ее языком по члену и насаживается ртом с пошлым хлюпающим звуком, смотря на Джисона. — Оh, baby, — говорит тот по-английски, и Минхо лукаво подмигивает, прежде чем начать двигаться по всей длине, втягивая щеки. — Блять, — шипит он, мечась руками по кровати, не зная, куда их пристроить. Минхо ловит одну из его рук и кладет себе на голову. Пальцы Джисона моментально сжимают его волосы, и короткие ногти проходятся по затылку, заставляя Минхо закатить глаза. — Я так долго не выде… — Джисон стонет, жмурится, но, когда открывает глаза, замирает перед насмешливым взглядом старшего. Лино очень интересует, на сколько кусочков умеет разбиваться Хан. Он приставляет палец в презервативе к его сжимающемуся входу и легонько гладит, прежде чем толкнуть его глубже. Хан, на удивление, принимает легко сразу два пальца, и разбивается уже Лино, восхищенно выдыхая, представляя, как тот растягивал себя в ванной, прежде чем прийти к нему в комнату. — Какой молодец, — не удерживается он от сомнительного комплимента, но Хан принимает его с восторгом, — готовился для меня. — Войди, — просит Джисон хрипло. Его не уложенные волосы разметались по подушке, одеяло под ними смялось в бесполезный ком, сбившись где-то у края кровати. — Рано, — возражает Лино, добавляя третий палец. Хан дергается и замирает. — Больно? — Все в порядке, — бормочет он еле слышно, — не думай об этом. Минхо злит упрямство Джисона в жажде получить от него травмы. — Эй, — он вытаскивает третий палец, возвращая ему способность более-менее нормально дышать, — говори мне, если тебе больно. Не терпи. Хорошо? Джисон кивает и расслабляется под градом поцелуев: Минхо терзает его бедра, облизывает яйца, несколько раз без рук снова насаживается ртом на член, двигая пальцами. Почувствовав, что два пальца проходят совсем свободно, он добавляет смазки и вводит третий, но уже намного медленнее. Джисон стонет, прикрыв ладонью лицо: — Странно. — Я знаю, Хани, — Минхо немного сгибает пальцы, проходясь по простате, и Хана подкидывает в вверх, а из его рта вырывается всхлип. — Больно? — Хорошо, — понять, что он говорит, достаточно сложно: слова тонут в стонах и всхлипах. Джисон умеет разбиваться на такие маленькие кусочки, что Минхо становится страшно. В первую очередь потому, что разбивать Джисона оказывается так пьяняще. Он уже сам еле держится, чтобы не начать остервенело вбиваться в стонущее тело под ним, но старается отвлекаться. Он должен контролировать ситуацию. Он хочет ее контролировать. Ему это нужно. Но, чем покорнее становится под ним Хан, тем тяжелее Лино. Когда три пальца ходят свободно, и Хан уже не пугается от непривычных ощущений, Лино надевает презерватив, добавляет столько смазки, что под задницей Джисона образуется целая лужа, и приставляет головку ко входу. — Я постараюсь, — он слышит свой голос, тяжелый, загнанный, и не узнает его, — постараюсь аккуратно… Минхо закидывает правую ногу Джисона себе на плечо и придерживает ее рукой. Он входит уже наполовину, когда тот тот отзывается неожиданно трезво и уверенно. — Нет. Сделай меня своим так, как тебе хочется. Не сдерживайся. Он не понимает, что просит. Этой просьбой он вынимает последний предохранитель из Минхо, заставляя его резко войти до упора и сразу начать двигаться, не давая привыкнуть к новым ощущениям. Минхо не успевает начать себя ненавидеть, потому что реакция Хана завораживает. Хан ноет. Не плачет, не кривится от боли. Он ноет и высоко хнычет, мечась по подушке и закусывая губы. Он выгибается и подмахивает задницей, двигаясь навстречу. То ли ищет собственное удовольствие, то ли дает Минхо достичь своего. Он будто участвует в гонке и приз совсем рядом, осталось его забрать. Разбитый на миллиард кусочков, хрупкий Хан Джисон под ним наполняется силой, собирается обратно в целого человека и смотрит на него темными глазами, как будто бы после секса откусит ему голову. Как будто Лино всегда был его, Хана, и теперь он всего лишь получил на одно подтверждение больше. Лино сносит этой волной чистого желания и претившего ранее ощущения, что он принадлежит кому-то. Джисон весь — синоним словам «обладать» и «отдаваться» и Минхо не знает, как после такого соберет себя в целого человека. Хан сильнее, сильнее его. Хватает лишь прикоснуться к его члену, как Хан начинает кончать, себе на живот и грудь, вырывая из себя низкий стон. Минхо кончает сразу следом, не выдерживая вида такого Джисона, и обессиленно падает ему на грудь. — Дай мне минуту, — шепчет он Джисону в ухо. — Все минуты моей жизни, — отвечает тот, — они все твои. *** Хенджин сидит на своей любимой скамейке во дворе и наблюдает за окнами дома. Окна у Минхо горят подсветкой, но разглядеть что-то, кроме двух силуэтов, не выходит. Он усмехается и прячет руки в карманы. Что-то привлекает его внимание, и он переводит взгляд на маленькое окошко в коридоре, рядом с комнатой Минхо. Ёнбок весело машет ему рукой. Хенджин машет в ответ и вдруг чувствует, как на лицо опускается тряпка, пахнущая отвратительно сладко. Он бьет по крепким рукам, сжимающим его сзади, дергается. Делает вдох от испуга и, быстрее, чем надеялся, погружается в небытие. Феликс пишет кому-то сообщение и убирает телефон в карман.