Удивительные приключения Фоксглав и Риддла

      Когда Риддл и Фоксглав вернулись в школу, на часах была половина третьего утра. Гостиная Слизерина встретила их пробирающим до костей холодом — слабый огонь в камине давно погас, погрузив помещение в темноту. Наколдовав «Инсендио» — гостиная тут же озарилась ярко-оранжевым светом, — Том отвёл Фрейю к камину, и она устало уселась на одно из кресел. Дорога от озера до гостиной далась ей нелегко: из-за большой потери крови она слабела на глазах, а когда они добрались до подземелий, едва не упала в обморок.        Обняв себя за плечи — пиджак Риддла висел на ней мешком, — Фоксглав повернула голову к очагу и блаженно зажмурилась. На бледном худом лице, словно нечёткий оттиск на нетронутом белом пергаменте, алел кривой шрам. Том с усилием заставил себя оторвать взгляд от Фоксглав и направился к одному из шкафов — на его нижней полке находилась слизеринская «аптечка» с лекарственными зельями и мазями на все случаи жизни.        Когда Кэтрин Джунипер заступила на роль главной медсестры школы, она настояла на том, чтобы в каждой гостиной появился шкаф с лекарствами первой необходимости. Кроме волшебных зелий и снадобий, медсестра настояла и на добавлении магловских медикаментов — теперь среди разноцветных пузырьков с зельями, сваренными в лаборатории Слагхорна, можно было с лёгкостью найти и мази с антибиотиками, аспирин и противоаллергические таблетки. Когда сестра Джунипер рассказала об этой своей идее попечительскому совету школы, большинство чистокровных волшебников начали возмущаться её «промагловским идеям», однако Кэтрин была не из тех, кто легко отступал перед трудностями. Волшебница собрала в Большом зале толпу родителей во главе с самим Акрициусом Малфоем и провела трёхчасовую лекцию по фармакологии. Судя по тому, что рассказал позже Абраксас, сестра Джунипер была настолько убедительной, что глава семьи Малфой даже озаботился тем, чтобы инвестировать кругленькую сумму в магловскую фармацевтическую промышленность.        Пробежавшись взглядом по многочисленным зельям, Риддл схватил с нижней полки крововосполняющее.        — Ты должна выпить это зелье, Фрейя. — Он взболтал флакончик с тёмно-красным зельем и откупорил пробку. В нос тут же ударил горький запах дыма и трав. — Мелкими глотками и…        — … на голодный желудок, — прервала его Фоксглав, и, приблизившись, он передал ей бутылочку. — Спасибо за твоё беспокойство, Том, но я прекрасно знакома с тем, как пить это зелье.        Приложив горлышко к губам, она сделала осторожный глоток.        — Какой же мерзкий вкус. — Фоксглав скривилась. — Хуже только «Костерост».        — Доводилось пробовать?        — Много раз, я была очень любопытным ребёнком. Однажды мне пришлось выпить сразу оба этих зелья в один вечер. — Девушка выпучила глаза. — Я думала, мои внутренности вывернутся наизнанку.        Фрейя вздохнула и сделала ещё один глоток. На посиневших губах остались кроваво-красные капли, и она вытерла их нервным движением кулака.        — Зачем сразу два? — спросил он.        Фоксглав оторвалась от разглядывания флакончика и посмотрела на Риддла.        — Родители… расследовали одно дело в Канаде, — ответила она неуверенно и резко замолчала. Через несколько долгих секунд Фрейя сделала глоток из флакончика и закашлялась. — Стая диких оборотней заманивала в лес молодых людей и подростков, а потом обращала в себе подобных. Мы хотели их остановить.        — Мы? — Риддл на секунду потерял дар речи. — И ты… Расследовала вместе с родителями?        — Ну да. — Она легонько дотронулась до левого бока и в ту же секунду резко, будто ошпарившись, отдёрнула руку. — Мы с Томми были приманками.        Том не мог поверить в то, что услышал. Как Фоксглавы могли допустить такое? Разве это не первостепенная задача любого родителя — защищать своих детей? Риддл мало знал о родительстве и его задачах — его собственные отец и мать со своими точно не справились, — но здравый смысл и десятки прочитанных книг явно говорили, что Каспиан и Рене где-то просчитались.        …Не то чтобы Тому было до всего этого хоть какое-то дело.        — Один из оборотней… — Она снова замолчала и, запрокинув голову, провела рукой по лицу. — В общем, он напал на меня во время трансформации. Мне повезло, — Фоксглав прервала соскочивший было с губ Риддла вопрос, — я отделалась сломанными рёбрами и внутренним кровотечением.        Она с грустью улыбнулась и снова глотнула из флакончика. Зелье возвращало её коже более здоровый цвет, и Тому даже показалось, что на скулах девушки возник неровный розовый румянец.        — Встречала рассвет в вонючей палатке в обнимку с коктейлем из крововосполняющего, «Костероста» и укрепляющего раствора. — Допив зелье, она избавилась от баночки с помощью «Эванеско». — Но лучше так, чем если бы он меня укусил.        — Что стало с тварью? — Том сложил руки на груди. Внутри него всё бушевало от слов однокурсницы. — Посадили под арест, отправили в резервацию? Как там наше уважаемое правительство сейчас поступает с подобными преступниками?..        Лёгкая улыбка девушки растворилась, сменившись серьёзным выражением лица. Она поджала губы и поднялась с кресла.        — Он мёртв, Том. Отец убил его на моих глазах.        От того, как звучал её голос — раскалённая сталь в холодной воде, — Риддла бросило в холодный пот.        — Это хорошо. — Он медленно кивнул. — Я бы поступил точно так же.        Несколько секунд они лишь молча смотрели друг на друга. Синие глаза встретились с её зелёно-карими, и Том увидел в них печаль. Отчего? Ведь оборотень получил наказание…        Как же сильно Тому хотелось залезть к ней в голову, чтобы увидеть собственными глазами то, что Фрейя пережила в ту секунду. Чтобы увидеть, как тварь, которая отчего-то решила, что имеет право забрать её у него, сдохла и желательно в мучениях.        …Какого дьявола он вообще об этом думает?        Он сжал руки в кулаки и резко отстранился. Фрейя заметила перемену в его поведении и тут же неловко тряхнула головой.        — Это был сложный день, — сказала она спокойно и, замолчав на секунду, словно ждала ответа, направилась в сторону своей спальни. Глухой стук трости о каменный пол отражался в ушах Риддла.        Ругнувшись про себя, он последовал за однокурсницей. Когда Фрейя добралась до спальни, она приоткрыла дверь, но внутрь так и не зашла. Повернувшись, она сказала с лёгкой улыбкой:        — Спасибо, что был рядом, Том. — Фоксглав стянула с себя пиджак и протянула его Риддлу. — Пожалуйста, отдохни как следует.        — Надеюсь, ты не додумаешься вернуться на Озеро, как только я уйду спать, Фрейя, — заметил он, забирая из рук девушки свой пиджак.        — Я же тебе обещала, что буду нарушать правила только в твоём присутствии.        Том сжал губы, чтобы подавить возникшую из ниоткуда улыбку.        — Уж постарайся, — коротко кивнул он. — Не хочу через пятьсот лет найти твой труп в какой-нибудь Мерлином забытой дыре.        Фрейя с любопытством осмотрела его лицо.        — Пятьсот лет? Долговато, — присвистнула она. — Придётся мне умереть у тебя на руках, Том. Тогда и бессмертным становиться не нужно будет.        Фоксглав весело подмигнула и, пожелав Риддлу приятных снов, захлопнула дверь. Он несколько секунд молча смотрел перед собой — слова девушки стучали в висках так громко, что буквально оглушали.        Нет, она не может знать… Это просто глупое совпадение.        Фрейя Фоксглав просто мелет всякую чушь и даже не задумывается, что именно говорит.        Никто не знает о том, что он сделал. И никогда не узнает.        Но как же сильно его бесило то, что она с такой лёгкостью говорила о своей смерти… Разве Фрейя не понимает, что после не будет ничего? Жалкий призрак Джонни Киркпатрика, который даже не в состоянии понять, что с ним случилось, — вот и всё грандиозное приключение, что ждёт их после того мгновения, когда сердце навсегда остановится.        Никакой магии. Ничего.        Скука.        Том прислонился лбом к холодной двери и закрыл глаза. Сжав в руках пиджак — от него всё ещё исходило приятное тепло, — он неосознанно поднёс его к лицу.        Терпковатый запах смолы, проступающей сквозь кору повреждённого дерева. Манящий и раздражающий, пьянящий и омерзительный. Значит, не игра его воспалённого воображения. Всё это время это был её запах.        Невыносимо. Невыносимо!        Он снова приблизил пиджак к носу и, ругнувшись, устремился в спальню.       

      ***

      После долгого и напряжённого дня — а ночь обещала быть ещё длиннее, — веки Риддла предательски закрывались. Приняв контрастный душ, чтобы взбодриться — впереди его ждала папка с делом Фоксглавов, и едва ли чтение займёт меньше часа, — он залез в кровать. Тройка его друзей видела уже десятый сон: в комнате раздавался то негромкий храп Нотта, то сонное бормотание Лестрейнджа; Малфой, как и всегда, спал в благородном молчании. Подумав несколько секунд, Том на всякий случай наколдовал чары конфиденциальности, а затем задёрнул полог кровати. Небольшая лампа на стене осветила тёплым светом одеяло и лежащие на нём предметы.        Ближе всего к Риддлу была волшебная фибула: обёрнутая в один из носовых платков, она даже в тусклом свете лампы призывно сверкала драгоценным камнем в сердцевине. Рядом с артефактом лежала волшебная палочка, которую он в порыве противоречивых чувств отобрал у Фоксглав на берегу озера. Рукоять, сделанная из ярко-зелёного полупрозрачного камня, была испачкана засохшей кровью и светилась даже ярче, чем фибула. Только переодеваясь, Том обнаружил, что так и не отдал Фрейе палочку её отца. Когда он взял её в руку, то немедленно почувствовал сильное жжение: палочка Фоксглавов не принимала чужака, но всё равно он не спешил разжимать кулак. Едва ли в жизни Тома Риддла будут собственные семейные реликвии — если только Гонты, о которых в магическом мире не было слышно ничего хорошего уже долгие годы, не удивят его чем-то по-настоящему особенным, — поэтому ему оставалось только наслаждаться чужими. Даже несмотря на то, что палочка сопротивлялась, Риддл чувствовал удивительную эйфорию от прикосновения к чему-то настолько древнему и могущественному. Не было сомнений, что она была создана очень давно сильным и невероятно способным мастером. Том сильнее сжал руку, впитывая кожей исходящую от палочки защитную магию, — чем больше артефакт противился, тем сильнее хотелось сломить его волю и сделать своим. Когда из кончика вырвался сноп ослепляющих искр, Риддл неохотно положил её рядом с фибулой.        Ещё одной неожиданной находкой оказался небольшой изогнутый кинжал. Именно с его помощью Фрейя сделала надрезы на руках, чтобы провести ритуал по поиску Лавинии Пиритс. Кинжал был очень лёгким, почти невесомым, с острым лезвием и декоративным навершием в виде оранжевого круглого камня. Блестящую сталь покрывали руны и замысловатые рисунки, а на гарде был изображён символ в виде… Том далеко не сразу понял, что это вообще было за существо: человеческая голова с раззявленным в агонии ртом и многочисленными лапами по бокам — больше всего символ походил на уродливого мутировавшего паука. Даже без волшебных очков Аврелии Фоксглав Риддл мог почувствовать, что от оружия тянет тёмной магией.        Если кинжалом владели волшебники, в которых превратились големы, как он вообще оказался у Фоксглав? Возможно, собранные Малфоем-старшим документы дадут ответ и на этот вопрос…        Риддл потянулся к папке — на обложке ярко-красными буквами было написано «МАКУСА. Совершенно секретно», — но в последний момент в поле его зрения попал ещё один предмет.        Самый важный из всех существующих на свете.        Его собственное сокровище — волшебный дневник с кусочком души внутри, расколотой на две части. Сейчас он меньше всего походил на тёмный артефакт: обычный магловский блокнот, который мог себе позволить любой мальчишка из приюта Вула. Обложка из недорогой дублёной кожи, пожелтевшие листы нелинованной бумаги, чуть потрёпанный корешок, а между страницами, будто кровавая дорожка, длинное багровое ляссе. Риддл бросил в сторону дневника немигающий взгляд и тут же, словно стесняясь того, что он только что увидел, отвернулся. И внутри по привычке что-то заскреблось и заизвивалось.        Волнение, мятеж и отвратительное признание самому себе.        Время от времени, засыпая, Том с робкой надеждой мечтал, что, проснувшись утром, он обнаружит, что создание дневника было всего лишь тревожным кошмаром. А его душа, — цельная, такая, какой её задумала природа, магия, или даже грёбаный Господь Бог, забьётся внутри смертного тела с новой силой. Впрочем, эта отчаянная, совершенно детская надежда — Риддл понятия не имел, откуда она вообще появилась в его голове, — всегда разбивалась вдребезги, когда он обнаруживал рядом дневник. Он знал — чувствовал, — что двойник внутри крестража смеётся и над ним, и над его нелепыми мечтами. Тому не нужно было спрашивать, чтобы знать, что думает Том-в-Дневнике обо всех его метаниях: они были одним и тем же человеком.        Дневник был напоминанием о его преступлении — против магических и человеческих законов, против законов природы и, в первую очередь, против самого себя. Он был напоминанием о его возмутительной дерзости, о его страхах и — что, конечно, важнее всего — о его могуществе и величии.        Ненавидел ли Том Риддл дневник? Он не знал ответа на этот вопрос. Зато он точно знал одно — Лорд Волдеморт его обожал.        Он осторожно провёл кончиками пальцев по обложке и тут же отдёрнул руку. Не стоит его будить. Пока ещё не время.        Том шумно вздохнул, а затем решительно поднял папку с информацией от Малфоя. Она была довольно увесистой, что одновременно обрадовало и обеспокоило Риддла: весь день он жаждал скорее окунуться в тайну семьи Фоксглав, но сейчас по какой-то странной причине его посетила непонятная робость.        Какого чёрта он колеблется?..        Риддл закрыл глаза, представляя, как открывает папку и погружается в чтение. Как узнает о том, какими чудесными — аврорами, волшебниками, родителями, — были Фоксглавы и сколько удивительных вещей они сделали для магического мира. Он с любопытством прочитает парочку некрологов, в которых обязательно заметят, как много мир магии потерял со смертью таких светлых магов. А в какой-нибудь аналитической статье президент Магического сообщества США выразит надежду, что оставшаяся в живых дочь Фоксглавов однажды займёт место так рано ушедших родителей. А после этого Том Риддл, пристально вчитываясь в сухой аврорский отчёт, в конце концов узнает, как погибла знаменитая семья, оставив дочь не только сиротой, но и калекой. Тайна Фрейи Фоксглав будет раскрыта.               После этого он потеряет к ней интерес.               Возможно.               И она наконец исчезнет из его мыслей.               Скорее всего.               Невыносимо, невыносимо, невыносимо!        Ещё раз проверив полог кровати на чары конфиденциальности, Том открыл папку «МАКУСА».        Первое, что бросилось в глаза, был куцый кусочек пергамента, приклеенный магией к форзацу. Это была короткая записка, которую некий Арнольд Гузман адресовал Акрициусу Малфою.               «Друг мой Акрициус, — почерк волшебника был витиеватым и размашистым. — Признаться, меня сильно удивил и обеспокоил твой внезапный интерес к семье покойного Фоксглава. Однако, принимая во внимание годы нашей с тобой тесной дружбы, я удовлетворил твою просьбу и собрал доступную сотруднику моего уровня информацию. Смею надеяться, что ты хотя бы приблизительно представляешь, что делаешь, когда задаёшь вопросы о вышеназванном волшебнике и его семье. Позволь дать тебе совет, Акрициус, — что бы ты ни планировал, остановись. Это одновременно гнездо хвостороги и логово мантикоры. И когда они узнают, что ты ими интересуешься — кем бы они ни были, — они не пощадят ни тебя, ни твоего наследника.        Верю в твоё благоразумие и здравый смысл.        С братской любовью, Арнольд.        P.S. Передай драгоценной Игрейне мои нижайшие поклоны».              Брови Тома Риддла взлетели на лоб, когда он закончил читать записку. Кем бы ни был Арнольд Гузман, он однозначно был напуган интересом Малфоя к семье Фоксглав. Том на секунду представил лицо Малфоя-старшего, когда тот прочитал послание-предостережение Гузмана. Испугался ли он за себя и свою семью? Или лишь высокомерно фыркнул, как и полагается людям, обладающим властью и возможностями Акрициуса Малфоя? Риддл понятия не имел, что Абраксас наплёл отцу, чтобы тот, используя свои связи, раскопал досье на Фоксглавов, но это должно было быть что-то достаточно убедительное, чтобы волшебник не только отдал сыну файл с опасными данными, но ещё и не удосужился избавиться от весьма тревожной записки.        Либо Акрициус Малфой был непроходимым дураком — в чём Том очень сильно сомневался, — либо он сохранил это послание намеренно. Он давал возможность сыну — точнее Тому Риддлу в лице его сына — самому принимать решение: влезать ли, как выразился Гузман, в гнездо хвостороги и логово мантикоры, рискуя умереть мучительной смертью, или позорно отложить досье в сторону, оставшись в блаженном неведении, зато живым и здоровым.        Безусловно, второй вариант был предпочтительнее при любом раскладе. Но у Тома Риддла был крестраж, поэтому, если в итоге его, словно кошку из известного выражения, убьёт его же любопытство, он всегда сможет вернуться и отомстить. К тому же он не привык отступать перед трудностями.        Риддл взглянул на первую страницу документа. На молочного цвета пергаменте была изображена эмблема Магического Конгресса США: охваченный огнём феникс с широко раскрытыми крыльями. Том презрительно скривился и перевернул страницу: неужто американские волшебники на самом деле сравнивали своё правительство и общество с фениксом? Завидное самомнение, учитывая, в каком страхе перед маглами они жили уже не одно столетие.        Файл на семью Фоксглав начинался с колдографии молодого Каспиана Фоксглава. Том уже несколько раз видел в газетах этого статного мужчину с кристально-голубыми глазами — и каждый раз отмечал про себя всё больше сходств между ним и его дочерью. Волшебник был одет в форменную тёмно-фиолетовую мантию с золотым значком «А» слева на груди, а в руках он сжимал ту самую волшебную палочку, что теперь лежала у Риддла на кровати.        Из краткой биографии он выяснил, что Каспиан родился в Массачусетсе в 1886 году и был единственным ребёнком Улисса Фоксглава, бывшего директора Отдела магического правопорядка, и Аврелии Фоксглав (в девичестве Гримсдич), известного мастера-артефактора. Закончив с отличием Ильверморни и Академию магического правопорядка, Фоксглав вступил в подразделение авроров специального назначения «Исаз», в котором проработал, судя по досье, до 1913 года. В 1918 году он вернулся на службу в МАКУСА, пока окончательно не оставил Конгресс в 1926 году. Умер Каспиан Фоксглав 3 января 1943 года.        Больше никакой полезной для себя информации он в досье не нашёл. Под скупыми строками из личного дела Фоксглава располагалась колдография, на которой были запечатлены десять волшебников в тёмно-черничной форме. Ближе всех к объективу фотографа находились молодой ухмыляющийся Каспиан и высокий, широкоплечий мужчина с заметной гетерохромией левого глаза. Судя по тому, как эти двое обнялись за плечи, они были близкими друзьями.        К следующей странице был приделан небольшой картонный карман, увеличенный изнутри чарами расширения пространства. Оттуда Том вытащил кучу сложенных пополам листочков, несколько толстых писем в измятых конвертах и с десяток пожелтевших от времени газетных вырезок. Отложив папку в сторону, Риддл прислонился спиной к подушке и погрузился в чтение.        Ему понадобилось больше получаса, чтобы пересмотреть вложенные в карман статьи. Все они, так или иначе, рассказывали про многочисленные приключения Каспиана Фоксглава и двух его напарников: Оливера Бёрка, того самого блондина с гетерохромией, и Эпонины Вайс, рыжеволосой женщины с совершенно бесстрастным выражением лица. Вырезки показывали многочисленные дела Фоксглава и его напарников вплоть до 1913-го года: в одной статье они остановили банду вуду-колдунов в Новом Орлеане, в другой вывели на чистую воду заговор между промагловскими конгрессменами МАКУСА и республиканским правительством США, а в третьей — помогли старику-дракону из заповедника в Йеллоустоун вернуть украденную груду волшебного золота, на которой тот спал последние пару сотен лет.       Тройка волшебников бралась за самые сложные дела — без труда раскалывала подозреваемых, находила улики и отправляла в магические тюрьмы даже самых отпетых тёмных волшебников. К десятой подряд статье, воспевающей ум и способности отца Фрейи, Риддл окончательно убедился в идее, которая посетила его, когда он читал про приключения Каспиана в хогвартской библиотеке.       Благородному, смелому и безрассудному Фоксглаву было самое место среди представителей ало-золотого факультета Хогвартса. Прекрасный человек и аврор, настоящий пример для подражания. Неудивительно, что о нём знали многие волшебники даже по другую сторону океана.       Однажды и его имя — вернее имя Лорда Волдеморта — будут произносить с таким же восхищением. И не кучка волшебников, а весь мир.       Магический и магловский.       Том самодовольно хмыкнул и, аккуратно сложив газетные статьи, засунул их обратно в конверт, а затем потянулся к стопке из нескольких мятых листов потемневшего пергамента. Его глаза непроизвольно расширились, когда он прочитал несколько строк первого листка.              

«Офицер-аврор

Эпонина А. Вайс

16.06.1908

       Главе Отдела Авроров МАКУСА

Плато Эйч. Макдаффу

      

Жалоба

       Я, Эпонина Амелия Вайс, офицер подразделения авроров специального назначения «Исаз». Регистрационный номер палочки — «59871», номер разрешения на волшебную палочку — «WP 6A126».        Следующей жалобой я хочу обратить Ваше внимание на неприемлемое поведение моего напарника, старшего офицера Каспиана Улисса Фоксглава. Утверждаю, что была неоднократной свидетельницей жестокости и неуравновешенности офицера Фоксглава. Внезапные и совершенно неконтролируемые вспышки гнева, которые только усугубляются из-за употребления офицером Фоксглавом крепкого алкоголя, заставляют меня опасаться за свои благополучие и жизнь. Старший офицер Фоксглав неоднократно нарушал законы МАКУСА, когда использовал во время расследований, облав и даже обыкновенных допросов физическую силу, тёмную магию и Непростительные заклятия. Об этих возмутительных фактах было не единожды доложено вышестоящему начальству, в частности, главе Формирования — Тарквинию Манну, но они были проигнорированы, так как мистер Манн готов закрывать глаза на поведение своих сотрудников до тех пор, пока они приносят ему удовлетворительные результаты в конце отчётного периода.        В связи с вышеизложенным, прошу принять меры в отношении моего напарника и в соответствии с законами МАКУСА:        a. Проверить действия старшего офицера Фоксглава во время работы и следственных действий;        b. Направить старшего офицера Фоксглава пройти медицинское и психологическое освидетельствование в больнице Хосефины Кальдерон.        c. До тех пор, пока вышеприведённые пункты не будут полностью выполнены и старший офицер Фоксглав не докажет свою полную дееспособность, отстранить его от привлечения к особо опасным миссиям.        К данному документу прикрепляю одиннадцать жалоб, направленных мной господину Манну и вернувшихся назад неудовлетворёнными.        Прошу разрешить эту ситуацию как можно скорее: дальнейшее промедление может привести к катастрофическим последствиям.                     

Офицер-аврор Эпонина Вайс».

      Риддл неверяще протёр глаза, будто то, что он только что прочитал, было всего лишь розыгрышем его усталого мозга. Но документ — жалоба на аврора Фоксглава — никуда не исчез, не превратился в благодарственную записку или почётную грамоту. Эпонина Вайс, рыжеволосая женщина с одной из колдографий, хладнокровно докладывала на своего напарника, просила отстранить его от работы и даже проверить на вменяемость в магической больнице.        Сначала Том решил, что всё дело в зависти. Менее успешная коллега завидовала его магической силе, его более высокому званию, его известности. Но что-то — внутреннее чутьё или просто любопытство? — заставило Тома ещё раз вернуться к досье и открыть самую первую страницу с волшебным снимком Каспиана Фоксглава. Когда он смотрел на мужчину в первый раз, он заметил лишь то, какая мужественная у него внешность и насколько сильно на него похожа его собственная дочь.        Однако сейчас Том видел то, на что в первый раз не обратил внимания: Каспиан Фоксглав был очень, просто невероятно зол.        Челюсти сжаты так сильно, что выступили заметные желваки, а крылья носа чуть заметно подрагивают, и, если бы не дикий блеск голубых, будто два чистейших аквамарина, глаз, можно было бы подумать, что мужчина едва сдерживает рвущийся наружу смех. Фоксглав мастерски скрывал свои чувства, но Риддл слишком хорошо их знал, чтобы не узнать.               Гнев.               Ярость.               Злость.               Том Риддл с самого детства был знаком с постоянным чувством злости. Возможно, таким он и родился — обвитым яростью, словно невидимой удушающей пуповиной. Он злился из-за несправедливости, из-за бессилия и просто потому, что не знал ничего другого.        Тому пришлось много и усердно работать над своей выдержкой — особенно сложным был первый год в Хогвартсе, когда он сжимал руки в кулаки так сильно, что следы от ногтей на ладонях не заживали неделями, — чтобы научиться сдерживать себя и не показывать истинных чувств на виду у других людей.        Но была у этих отрицательных эмоций и своего рода положительная сторона: гнев, ярость и злость позволяли ему творить заклинания невероятной силы. Ему с лёгкостью давалась тёмная магия — на самом деле, ему с лёгкостью давалась любая магия, — а если он при этом ещё и злился, заклинания приобретали и вовсе чудовищную силу.        По всей видимости, магическая сила Фоксглава, как и у Риддла, своим источником питания выбрала именно отрицательные эмоции. Тому ещё сильнее захотелось узнать, чем же закончилась жизнь волшебника, — кто знает, возможно, он сможет извлечь из жизни старшего Фоксглава полезный урок и научиться лучше использовать свои магические способности.        Следующим документом шёл аврорский рапорт, который был написан самим Каспианом Фоксглавом. Угловатые буквы были выведены на пергаменте с таким нажимом, что в некоторых местах бумага прорвалась.       

«Лейтенант-аврор

Каспиан У. Фоксглав

22.02.1909

      

Главе Отдела Авроров МАКУСА

Плато Эйч. Макдаффу

Объяснительная записка

о превышении полномочий

       20 февраля 1909 года во время шестичасового допроса Икабода Мингуса, главного подозреваемого в серийном убийстве гоблинов, я, Каспиан Улисс Фоксглав (Регистрационный номер палочки: «58456», номер разрешения на волшебную палочку: «WP 6A087»), использовал заклинания, которые считаются нашими законами «тёмными»: «Заклинание Призраков Прошлого», «Заклинание Внутреннего Жара», «Заклинание Некротических Испарений», «Заклинание Щупалец Агонии», «Заклинание Спектрального Заточения».        Ни одно из описанных выше заклинаний не оказало нужного эффекта на подозреваемого, поэтому я прибег к самому действенному из известных мне способов — пыточному заклинанию «Круциатус».        В результате через полминуты я получил ответы на все свои вопросы, и в скором времени группа специального назначения под предводительством старшего офицера Бёрка нашла логово Мингуса, где он держал в виде пленников больше двадцати гоблинов и одного пакваджи.        Не считаю совершённые мною действия превышением полномочий. Я честно позволил старшему офицеру Вайс провести допрос по её методике, но разговоры по душам оказались бесполезными и лишь затянули время, поэтому я принял решение вести допрос привычным мне способом.       

             Лейтенант-аврор Каспиан Фоксглав»

       Короткая объяснительная Каспиана Фоксглава всем своим видом (начиная с кучи клякс и заканчивая нарочито неофициальным тоном) кричала о том, что аврор считает написание таких записок по меньшей мере пустой тратой времени.        Том перечитал список заклинаний, с помощью которых Фоксглав допрашивал — или, уж скорее, «пытал» — подозреваемого, и по его спине пробежал холодок: он видел упоминания трёх из них в «Тайнах наитемнейшего искусства» — книге, которую Риддл нашёл в запретной секции ещё два года назад. Однако лишь к одному из них — «Внутреннему Жару» — он знал инкантацию и понимал действие. Вместе с рыцарями — тогда их было всего четверо, включая самого Риддла, — они практиковали это заклинание друг на друге в прошлом году, и это было поистине жуткое зрелище: медленно, будто закипающая в котле вода, температура тела заколдованного человека повышалась, пока не становилась настолько высокой, что приводила к летальному исходу. Хуже всего было то, что при длительном воздействии в мозге начинались процессы, которые были необратимы даже для опытных целителей больницы Святого Мунго. Том и его товарищи попробовали заклинание лишь раз и очень быстро его отменили: Нотт, который, как всегда, вызвался добровольцем, быстро потерял сознание, и обеспокоенные друзья принесли его в больничное крыло. Сестра Джунипер с большой неохотой поверила в то, что Леонард всего лишь получил тепловой удар, уснув на берегу Чёрного озера. Учитывая, что это был дождливый октябрьский день в Шотландии, Том очень сильно рисковал, придумывая такую откровенную глупость, но, к счастью, медсестра не стала задавать дополнительные вопросы, хоть и очень внимательно их осмотрела.        Что касается заклятий «Некротических Испарений» и «Призраков Прошлого», Том знал лишь одно: «Лучше никогда не думайте использовать эти заклинания, а если подумали, то, мои поздравления, вы полнейший недоумок». По крайней мере, именно такие слова в своей книге использовал Оул Буллок, когда их описывал. Риддл тогда решил для себя, что писатель добавил эту приписку для пущего нагнетания жути, но теперь не был в этом так уверен.       Ох, он бы отдал многое, чтобы узнать инкантации и принцип работы этих заклятий. Не говоря уже про два заклинания из объяснительной Каспиана, которые видел впервые в жизни. Звучали они так, будто ему было жизненно необходимо добавить их в арсенал Лорда Волдеморта.        Том вздохнул и взял в ладонь следующий пергамент. Судя по конверту и взломанной печати, это было письмо. Каким образом Гузману удалось получить чью-то личную переписку? Или МАКУСА, помешанная на своей скрытности от мира маглов, проверяет абсолютно всю корреспонденцию волшебников, чтобы быть в курсе даже самых личных подробностей? Жалкое зрелище.              «Дорогой Улисс, — начиналось письмо. Все слова были выведены очень аккуратно, с причудливыми завитушками и прочими росчерками, — могу лишь представить себе твоё удивление, когда Герда принесла письмо с президентским гербом. Готов поспорить, ты сначала грязно ругнулся, а затем, плеснув в стакан огневиски и набив трубку табаком, со вздохом натянул очки на глаза. Я ведь угадал? Ну-ну, не брюзжи, старый болван, я слишком давно и хорошо тебя знаю, поэтому имею полное право на такие шалости. Кстати, поздравь меня, друг мой, Алетея на прошлой неделе родила двух прекрасных девочек, и я стал — только вообрази! — прадедушкой. Наконец наш дом наполнится детским смехом и радостью — после смерти бедняжки Мейбелин он уж слишком сильно напоминал фамильный склеп. Надеюсь, следующим летом вы с Аврелией найдёте время нас навестить. Жду не дождусь возможности похвастаться своими орхидеями! Тётушка Китти говорит, что я должен немедленно бросить политику и податься в гербологию. По крайней мере, уверена она, союз гербологов США едва ли устроит против меня заговор, свалив всю вину на болгарскую вейлу…        Пожалуй, со светской беседой пора кончать, дорогой мой Улисс. Я и так слишком долго тянул с этим разговором, уж слишком я уважаю тебя и Аврелию и боюсь своими словами вас обидеть или оскорбить. Полагаю сейчас, когда ты уже выпил большую часть своего виски, а мои мысли окончательно сформировались, я готов перейти к непосредственной теме письма.        Смею надеяться, ты уже догадался, что моё письмо связано с твоим сыном. Ты знаешь, Улисс, я очень дорожу нашей дружбой и искренне восхищаюсь твоим вкладом в развитие Конгресса за годы работы. Но я боюсь — да что там, я в ужасе! — того, что произойдёт, если Каспиан продолжит нарушать все мыслимые и немыслимые законы, и всё так же будет пренебрегать правилами и откровенно плевать на субординацию. Я скажу прямо и без обиняков: из-за поведения твоего сына совет вынуждает меня отправить тебя в отставку. Я знаю, что Каспиан не является твоим непосредственным работником — всё же ты глава отдела магического правопорядка, а не авроров, — но департаменты крепко связаны, поэтому, если полетит один — полетит вся наша силовая верхушка. Ты сам это знаешь, но я повторю: ни МАКУСА, ни США совершенно не готовы к твоей пенсии, Улисс. Я боюсь представить, что случится, если отдел возглавит такой безвольный и слабохарактерный волшебник, как Эразмус Рейвенсворт. Стоящие за ним Грейвс и Гейдельбергер дёргают старика за ниточки, и он быстро станет говорящей куклой в их руках. В другое время я бы не обратил на это внимания, но сейчас из Европы доносятся очень тревожные новости, Улисс. Наши друзья из Германии и Великобритании говорят, что правительства не-магов начали объединяться в два военно-политических блока и их противостояние рано или поздно обернётся войной, с которой по жестокости не сравнится ни одна предыдущая. Но Мордред с не-магами! Куда больше меня волнуют слухи, что некий молодой маг, могущественный и харизматичный, собирает под свои знамёна сторонников. Пока нет никаких твёрдых доказательств, что это правда, но дыма без огня не бывает, поэтому мы должны быть в три раза более осторожны и внимательны. Ты и сам знаешь, как сейчас настроены люди. Закон Раппапорт, всё новые и новые запреты… Если появится лидер, который сможет повести за собой недовольных… Всё это обернётся катастрофой, и далеко не факт, что мы сможем её пережить без последствий.        Однако я совершенно отвлёкся, прошу простить поток моих сумбурных мыслей, — слишком много всего навалилось на старика. Каспиан… Уже сейчас твой сын — легенда среди авроров, о нём и его методах наслышаны по обе стороны Атлантики, его боятся преступники и уважают коллеги… На очень многое я закрывал глаза, позволяя лучшему оперативнику отдела авроров то, за что другие были бы приговорены к Комнате Смерти.        Однако. При всей моей признательности и уважении к твоему единственному сыну, Улисс, я должен сказать, что чаша моего терпения почти переполнена. На прошлой неделе во время облавы в «Слепой свинье» Каспиан сцепился в дуэли с сыном Сесилии Маккромби, и несчастного юношу увезли в больницу Кальдерон с многочисленными переломами костей лица. Я думаю, не стоит упоминать, что про миссис Маккромби не просто так говорят, что она «владеет магическим Нью-Йорком». Меня настойчиво попросили избавиться от Каспиана, и мне пришлось найти немало доводов (в первую очередь для самого себя), почему бы мне не сделать этого на самом деле.        С трудом, но мне удалось отстоять Каспиана. В очередной раз. Но этот раз — последний. Я не хочу, чтобы в Конгрессе ходили слухи о моём якобы фаворитизме — ты знаешь, я этим совершенно не страдаю, — поэтому я и пишу тебе это письмо.        Поговори с Каспианом, пока не поздно. Он слишком хороший аврор, чтобы мы потеряли его навсегда, особенно в период, когда над миром магии сгущаются сумерки. Однако Каспиану нужно как можно скорее пересмотреть своё отношение, переключиться на что-то другое. Возможно, будет лучше, если он женится и отойдёт на некоторое время от дел. Переезд в Европу, полагаю, может помочь. Если нужно, я легко поспособствую его переходу в британский ДМП для обмена опытом между магическими сообществами. Насколько я помню, госпожа Крикерли осталась от него в полнейшем восторге. Оставляю решение проблемы на твоё усмотрение.        Засим я заканчиваю письмо. Надеюсь, ты услышал мой зов о помощи. Прошу тебя, мой дорогой друг, не держи на меня зла. Я искренне забочусь о тебе и твоей семье, именно поэтому ты сейчас читаешь эти строки, а не стоишь передо мной, отчитываясь о поведении одного из своих подчинённых.              

С любовью и уважением,

Гидеон Мэйфейр

      Декабрь 1909»

             «Как интересно», — подумал про себя Том, ещё раз быстрым взглядом пройдясь по каллиграфическим строкам, написанным рукой президента МАКУСА. Он не знал, что удивило его больше: то, что личная переписка высокопоставленных чиновников оказалась кем-то перехвачена и теперь доступна любому достаточно влиятельному волшебнику, или то, что господин Мэйфейр, утратив даже подобие осторожности, написал в своём письме весьма откровенные и даже компрометирующие его вещи. Если только это и не было целью: зная, что письмо будет перехвачено, Мэйфейр показал в нём всю свою обеспокоенность и злость по поводу ситуации, мягко переводя внимание на некую тревогу из-за новостей из Европы. Те, кто прочитал это письмо, должны были кинуть все свои силы на выяснение этих «тревожных слухов». Если именно в этом был план, Риддл был готов снять воображаемую шляпу перед продуманностью волшебника. В обратном случае президент МАКУСА был просто непередаваемым дураком, который решил закинуть в своё письмо всё, что только пришло ему в голову.        Зарождающейся лидер где-то в Европе… Не было никаких сомнений, что речь шла о Геллерте Гриндевальде. Тогда, в 1909-м году, он едва ли мог претендовать на звание Тёмного Лорда и только набирал свою армию. Том знал об этом австрийском волшебнике лишь общие факты, почёрпнутые из разговоров с рыцарями и из газетных статей «Ежедневного пророка»: то, что Гриндевальд когда-то учился в Дурмстранге, был непобедимым дуэлянтом и умел мастерски манипулировать людьми.        1909 год… Риддл нахмурился.        Гриндевальду понадобились долгие годы, чтобы о нём наконец заговорили во всеуслышание и признали величайшим и опаснейшим Тёмным Лордом. Больше тридцати лет, чтобы из языков пламени революции стать огнём, который поглотил Европу и США.               Тридцать чёртовых лет.               Риддлу стало невыносимо смешно, и он, прикрыв глаза рукой, насмешливо покачал головой. Гриндевальд просто глупец — слишком слабый, слишком осторожный. Лорд Волдеморт не собирался ждать так долго — даже несмотря на бессмертие, это был непозволительно долгий срок, — он возьмёт то, что ему причитается намного, намного быстрее. В конце концов, он был наследником Слизерина, а это, как любили говорить о своей семье Блэки, почти то же самое, что быть королевской крови. Только в разы лучше.        Уже через десяток лет «Вальпургиевы рыцари» станут силой, с которой миру придётся считаться. Для начала — магическому. А затем Лорд Волдеморт подомнёт под себя и весь остальной.        Внезапный приступ зевоты заставил Тома раздражённо скривиться. Он покачал головой, пытаясь прогнать подступающий сон: когда-нибудь он решит проблему своей чрезмерной человечности. Когда ты бессмертен, вечен, как магловский Бог на небесах, теряется смысл в глупых физиологических потребностях, лишь возвращающих его на один уровень к простым смертным. Однажды он найдёт заклинания — у тёмной магии есть ответ на любой вопрос, — которые помогут ему избавиться от этих никчёмных человеческих нужд раз и навсегда.        В конверте с письмом Мэйфейра Том нашёл две небольшие волшебные фотографии. На одной из них трое волшебников, все одетые в одинаковые тёмно-зелёные мантии, стояли на фоне внушительного особняка. Мужчина с квадратной челюстью и тёмными волнистыми волосами одной рукой держал за плечо мальчика лет десяти, а второй придерживал зажатую в зубах курительную трубку. Рядом с ним, придерживая на поводке белого пса, весело смеялась женщина со светлыми волосами. В мальчике, который отчаянно пытался вырваться из хватки отца и броситься к собаке, Том узнал совсем ещё юного Каспиана Фоксглава. Никаких надписей с обратной стороны фотографии не было, но методом нехитрого математического подсчёта Том определил, что эта фотография была сделана в самом конце XIX века.        На второй колдографии тоже был запечатлён Каспиан, но значительно старше. Одетый в парадную чёрную мантию, он кружил в танце рыжеволосую женщину в ярко-красном платье. Когда через секунду танец закончился, Каспиан притянул женщину к себе и страстно впился ей в губы. Рыжеволосая, в которой Риддл не сразу узнал напарницу Фоксглава, демонстративно оттолкнула Каспиана, однако лёгкая улыбка и раскрасневшиеся щёки намекали, что выходка напарника пришлась ей по душе.        «Никогда не забывай нашу осень, моя маленькая Пони. 1911 год», — гласила подпись с обратной стороны фотографии. Угловатые буквы, сильный нажим — не было сомнений, что почерк принадлежал Фоксглаву.        Том ещё раз внимательно осмотрел последнюю фотографию — Каспиан и эта женщина, Эпонина Вайс, если он правильно запомнил её имя, выглядели неимоверно счастливыми. Ни в одном движении Каспиана — ни в его взгляде, ни в его поведении, — не было и намёка на злость, на которую жаловалась Вайс за несколько лет до этого. Безусловно, она не могла просто так исчезнуть — Том прекрасно знал, что это невозможно, — но Фоксглав, по всей видимости, послушался отца и переключился, чтобы не портить тому карьеру в Конгрессе и не вылететь с работы самому.        Впрочем, ответ на вопрос «Куда ушла злость Каспиана Фоксглава?» нашёлся уже в следующем попавшемся Тому документе. И этот ответ был вполне ожидаемым.              Никуда.              

      «Комиссар-аврор

      Эфониус Р. Феннел

      14.06.1913

      

      Главе Отдела Авроров МАКУСА

      Плато Эйч. Макдаффу

      

      Рапорт

              Докладываю вам о событиях, произошедших 12 июня 1913 года в подведомственном мне подразделении. Все события изложены со слов капитана-аврора Каспиана Фоксглава (регистрационный номер палочки: «58456», номер разрешения на волшебную палочку: «WP 6A087», позывной «Акула») и свидетеля Арго Сэвиджа.               Во время операции по поиску похищенных правнучек президента Мэйфейра (Дело №7482) к лейтенанту-аврору Эпонине Вайс, назначенной мною на расследование, присоединился капитан-аврор Каспиан Фоксглав. Вдвоём они отправились в пригород Монклера, где, по информации наших специалистов, в одном из заброшенных домов прятался беглый преступник Арго Сэвидж — единственный свидетель и, предположительно, соучастник похищения внучек президента.        Как вам известно, Фоксглав уже два года возглавляет детективно-аналитический центр Отдела Авроров и больше не имеет отношения к оперативной работе, однако это не помешало ему не только присоединиться к своей бывшей напарнице, но и провести допрос свидетеля вместо лейтенанта-аврора Вайс.        Фоксглав давно известен своим буйным нравом, поэтому уже через полчаса он устал от молчания Сэвиджа и, нарушив закон, применил на свидетеле непростительное заклятие «Круциатус». Он удерживал его полминуты, пока аврор Вайс не начала угрожать ему ответным проклятием. Ещё полчаса спустя — Вайс взяла допрос в свои руки — Сэвидж признался, что в доме находится одежда и куклы девочек. Аврор Вайс отправилась в подвал, недальновидно оставив напарника наедине с Сэвиджем.        Капитан-аврор Фоксглав вновь потерял терпение и решил прибегнуть к физической силе, чтобы не тратить время на поиск улик и узнать о местонахождении девочек напрямую. Чтобы не злить Вайс тем, что он снова использует тёмную магию, Фоксглав вместо этого вытащил не-магический револьвер (Smith & Wesson, вещественное доказательство «3596W») и дважды ударил им свидетеля по лицу, сломав тому нос и зубы.        Поскольку и это не возымело необходимого эффекта, Фоксглав предложил Сэвиджу «поиграть в игру, которой его научил один храбрый русский». Он оставил в барабане револьвера одну пулю и, несколько раз его провернув, приложил к виску Сэвиджа, а затем, потребовав рассказать, где девочки и не получив ответа, выстрелил. Пули внутри не было.        Когда аврор Фоксглав снова приложил револьвер к виску Сэвиджа, в комнату вернулась Вайс. Заметив преступные действия напарника, она на ходу бросила в него оглушающее проклятие, чтобы отобрать револьвер. К несчастью Вайс, оно попало в руку повернувшего к ней Фоксглава. Под воздействием силы заклинания пистолет выстрелил. Пуля попала аврору-лейтенанту Вайс в шею. Несмотря на оперативную целительскую помощь Фоксглава, аврор Вайс скоропостижно скончалась на его руках.        Когда на место происшествия прибыли авроры, включая главу Отдела Правопорядка Улисса Фоксглава, капитан Фоксглав добровольно отдал волшебную палочку и свой значок. Сейчас Каспиан Фоксглав пребывает под стражей в Отделе Правопорядка, и суд над ним состоится через пять дней.       

      Комиссар-аврор Эфониус Феннел»

              Том устало провёл рукой по лицу. Он перечитал рапорт Феннела ещё раз и сокрушённо покачал головой. Если бы дело происходило не в магическом мире, Риддл подумал бы, что читает дешёвый бульварный роман, — слишком драматичной была жизнь аврора Фоксглава, а ведь Том ещё и половины документов не изучил. Прочитав про совершенно дурацкий несчастный случай с «русской рулеткой», который привёл к смерти аврора Вайс, Том почувствовал раздражение пополам с сочувствием. Сложно сказать, какого из чувств было больше, но он определённо не чувствовал равнодушия.        Он не знал Каспиана Фоксглава, судил о нём лишь по обрывкам чужих писем и заметок, но отчего-то в горле у Тома возник очень неприятный тугой узел. Он попытался сглотнуть, но легче не стало. Волшебная палочка Каспиана Фоксглава, будто немой свидетель преступлений Риддла против тайной жизни своего хозяина, сверкнула зеленью рукоятки. Том осторожно прикоснулся к дереву кончиками пальцев — палочка ответила лёгким покалыванием. С каждой секундой интерес Тома Риддла к Каспиану Фокгславу возрастал всё сильнее и сильнее.        Начиная читать папку Малфоя, он ожидал узнать банальную историю жизни светлого мага, но какое же счастье, что его ожидания не оправдались. Пока отец Фрейи его радовал — он был сложным, могущественным и противоречивым человеком, который, по всей видимости, черпал свои силы из отрицательных эмоций.        Как и сам Том Риддл.        Ему не терпелось продолжить чтение, чтобы узнать, что ещё интересного приготовил для него этот необычный волшебник.        И насколько похожими они с ним по итогу окажутся.        Быстро пробежав глазами небольшую заметку в «Голосе волшебника» от 28 июня 1913 года о том, что президент МАКУСА Гидеон Мэйфейр и несколько приближённых к нему глав департаментов (среди которых, конечно же, был и Улисс Фоксглав) вынуждены были покинуть свои посты, Риддл переключился на стопку не особенно информативных отчётов от различных источников.        Десяток бумажек, датируемых 1913–1916 годами, описывали безуспешные попытки авроров отследить местонахождение бывшего коллеги. После суда в июне 1913 года Фоксглава — не без протекции президента МАКУСА — отпустили без предъявления обвинений, предварительно отобрав и разрешение на использование, и саму волшебную палочку. В одном из рапортов от 11 августа 1913 года сообщалось, что за Каспианом Фоксглавом установлено тайное наблюдение, хотя уже через два месяца аврор, который должен был следить за волшебником, отчитывался, что установить его местоположение не представляется возможным — его след затерялся в магловских трущобах Нью-Йорка, а маги не имели права туда соваться, согласно закону Раппапорт. Одни отчёты подробно пересказывали встречи авроров с родителями Фоксглава (ни отец, ни мать не имели понятия — или мастерски делали вид, что не имели, — где находится их сын), другие рассказывали о попытках выбить информацию из Оливера Бёрка, близкого друга Каспиана, но волшебник также пребывал в неведении относительно местонахождения опального аврора. Один интересный рапорт от мая 1916 года сообщал, что двое маглорождённых волшебников — бывших однокурсников Фоксглава по Ильверморни — заметили мужчину, похожего на Каспиана, в одном из магловских подпольных бойцовских клубов. После этого за мужчиной было установлено наблюдение, но он очень быстро его обнаружил и скрылся от следящих за ним авроров. В ноябре того же года Каспиана Фоксглава вновь заметили в магловском районе: в каком-то злачном притоне он напивался в компании с отбросами мафиозного вида. Когда авроры попытались его задержать, он оказал сопротивление, совершенно без магии, собственными кулаками покалечив трёх из них, а затем скрылся в ставших ему уже родными нью-йоркских трущобах.        Риддл читал отчёт за отчётом, чувствуя, как с каждой новой строчкой растёт его невольное восхищение Фоксглавом. Волшебник водил за нос МАКУСА и никчёмных авроров, а у него при этом даже не было волшебной палочки. По крайней мере, официально, так как Том был уверен, что маг добыл её себе нелегально в первые же месяцы скитаний, однако ни одна из них, безусловно, не сравнилась бы своей силой и верностью с родным артефактом.        Следующие несколько писем, найденных в папке, заставили Риддла искренне возмутиться: МАКУСА, совершенно не стесняясь своих действий, перехватили и скопировали с помощью магии личную переписку Фоксглавов. С одной стороны, Том был этому факту очень рад — ведь так он получил возможность из первых рук узнать подноготную семьи Фоксглав, но с другой стороны — это было низко и бесчестно. А ещё он решил для себя найти — создать, если понадобится, — чары, которые обезопасят его собственную корреспонденцию. Меньше всего на свете ему нужно, чтобы Министерство совало свой длинный любопытный нос в дела Лорда Волдеморта. Не то чтобы ему было кому писать письма — все важные сообщения было куда безопаснее передавать лично, — но теперь это было делом чести.        «Дело чести», — хмыкнул Том, поражаясь своим размышлениям. С каких пор он думает о чести, как какой-то жалкий гриффиндорец или сердобольный хаффлпаффец?        Отвратительно.              Первое письмо, датированное октябрём 1917-го года, было написано Аврелией Фоксглав. Том вновь вернулся к фотографии родителей Каспиана, чтобы вспомнить, как она выглядит: высокая и очень худая женщина с короткими светлыми волосами; впалые щёки и высокие скулы добавляли ей особенной утонченности, а холодные тёмно-серые глаза были настолько большими, что, казалось, занимали половину лица. Она не была красавицей в привычном смысле слова, но от неё сложно было отвести взгляд.        У Аврелии Фоксглав был невероятно красивый каллиграфический почерк: каждая буква была произведением искусства, ровная и аккуратная, старательно выведенная тонким пером. Сложно было поверить, что человек вообще способен на такое, поэтому Том быстро пришёл к выводу, что письмо, скорее всего, было написано с помощью какого-то зачарованного пера или другого магического прибора, который сама Аврелия и создала.               «Salut, cher ami. Comment ça va? Надеюсь, моё письмо найдёт тебя в добром здравии, дорогая Элоди. Учитывая вести из Европы, я боюсь даже представить себе, что сейчас происходит в стране. Люсиль говорила, что французский Министр Магии позволил вашим волшебникам участвовать в сражениях и помогать не-магам, скажи, это ведь правда? Я считаю это правильным решением. Уверена, Гийом и Матье поддержали эту инициативу и первыми записались в число добровольцев. К сожалению, американские министры, как и их коллеги из Британии, струсили и лишь ужесточили законы, карающие волшебников за участие в войне не-магов. Какие дураки! Как будто это кого-то когда-то останавливало. Все мы ходим под одним небом, и, если не-маги уничтожат друг друга, это плачевно отразится и на нас. Понятия не имею, когда до наших тупоголовых министерских служащих дойдёт эта банальная мысль. Полагаю, правильный ответ — никогда.        На самом деле я пишу тебе, Элоди, чтобы поделиться последними новостями о Каспиане. Ты же помнишь, что произошло, ведь так? Неважно, я всё равно расскажу. После того жуткого суда, на котором душу моего сына вывернули наизнанку — хотя, признаюсь, этот болван заслужил всё презрение мира за свои глупые действия, — Каспиан решил, что больше не хочет иметь ничего общего с магией. Ну не кретин ли?! Я умоляла его одуматься — ведь его жизнь не кончается со смертью этой несчастной девчонки, — но эти Фоксглавы… Ты же сама знаешь, упёртые как стадо гиппогрифов: если Фоксглав что-то втемяшит себе в голову, ты никогда в жизни его не переубедишь. И ладно бы что-то хорошее, но нет!        Мы не видели сына больше двух лет, Элоди. Жив он или мёртв? Здоров или чем-то болен? Мы не знали ничего: надеялись на лучшее, но ждали худшего. И не мы одни, надо признать, МАКУСА просто с ног сбились в поисках Каса. Представь себе, пару раз министерские шавки заявлялись даже к нам в Фоксглав-коттедж, но каждый раз убирались восвояси, так ничего и не получив. Обыски, допросы, унизительные расследования, будто бы мы какие-то преступники! Понятия не имею, как этим людишкам хватает наглости лезть в жизнь нашей семьи! И это после всего, что Улисс сделал для них. Правильно говорят не-маги: неблагодарные люди хуже ядовитой змеи.        Так вот, Элоди, представь себе моё удивление, когда три дня назад на пороге нашего дома появился — кто бы ты думала? — наш дорогой Каспиан собственной персоной.        Мерлин всемогущий, видела бы ты, во что он только превратился… Мой сын отрастил себе отвратительную кудлатую бороду, а пахло от него так, словно единственная жидкость, с которой он за эти полтора года взаимодействовал, находилась на дне стакана. И вместо того, чтобы обрадовать родителей новостями о своём возвращении в лоно семьи, Каспиан сообщил — просто подожди секунду, — что записался добровольцем в армию американских не-магов! Через неделю он вместе с тысячами других солдат отправится во Францию воевать на Западный фронт. Воевать, Элоди!        Ты знаешь меня давно, cher ami, я всегда поддерживаю любое решение своих дорогих мужчин. Чуть выше я согласилась с французским министерством о помощи не-магам в войне. Но сейчас я в бешенстве! И нет, я не сошла с ума, дорогая, с моим разумом всё в полном порядке. Я бы и на секунду не возразила, отправься Кас на войну вместе с другими волшебниками. Он способный юноша, ты сама обучала его дуэльному искусству, поэтому прекрасно знаешь, что я права. Но мой сын решил, что будет просто прекрасной идеей отправиться на фронт, как самый обычный не-маг, ведь последние два года он прожил, не пользуясь магией и так сильно привык к этому, что не хочет возвращаться обратно. Он отказался от волшебной палочки, от всех моих артефактов и оберегов, Элоди! Снял даже браслет, который я подарила ему перед школой, а ведь он так хорошо защищает от сглазов и порчи. У меня просто нет слов. Не понимаю, где мы с дорогим супругом допустили ошибку в воспитании ребёнка. Возможно, следовало послушать твоего дорогого кузена Арчи Виридиана и отправить мальчишку в Хогвартс. Кто знает, может, тогда из него вышел бы толк.        Пишу тебе и надеюсь, что во Франции у тебя будет возможность как-нибудь пересечься с Каспианом, в конце концов, он твой крёстный сын, так что постарайся. Если это произойдёт, разрешаю тебе надрать ему уши, но потом обязательно накорми его своим фирменным тартифлетом: пару лет назад он просто достал меня разговорами, что моя стряпня и близко не сравнится с блюдами дорогой тёти Элоди. Я пока слабо представляю себе всё, что происходит в Европе, поэтому держи меня в курсе происходящего. И прошу — умоляю — береги себя.       

       С любовью, твоя Рели»

              Хотя второе письмо было скопировано магией, как и оригинал, оно было грязным, мятым, в застарелых разводах. Написано оно было не на привычном волшебникам пергаменте; простая писчая бумага, белая и очень тонкая, а вместо пера и чернил — толстый угольный карандаш. Том почувствовал, как его пальцы слегка затряслись, когда он дотронулся до первой страницы, — его накрыло необъяснимое трепетное волнение, будто текст, который он собирался прочитать, предназначался ему одному. Откуда взялось это чувство, он не знал, но бороться с ним не собирался. В мире магии возможно всё.               «Дорогая матушка, никогда прежде я не был так безоговорочно счастлив, как в тот момент, когда получил твоё письмо. Если мне когда-нибудь ещё доведётся создать чары «патронуса», я всегда буду вспоминать секунду, когда взял конверт в руки и, принюхавшись, почувствовал запах дома. Здесь, вдали от вас, вдали от привычной жизни, вдали от магии, я совершенно забыл, что такое дом. Один из моих сослуживцев как-то сказал, что мы никогда не знаем, насколько ценна вода, пока колодец не высохнет, но я только недавно осознал истинный смысл его слов. Пожалуйста, прости меня за то, что я почти позволил высохнуть колодцу, из которого пьёт воду вся наша семья. Я хочу, чтобы вы знали: я всегда ценил и любил вас с отцом, каким бы неблагодарным сыном я ни выглядел в ваших глазах. Знаю, что ты терпеть не можешь подобную сентиментальность и предпочла бы, чтобы я высказал тебе всё это в лицо, но там, где я сейчас нахожусь, никогда не знаешь, когда наступит последний день, поэтому я не горю желанием откладывать на потом.        Полагаю, тебе интересно узнать, что у меня нового. Ответ довольно прост — ничего. Дни на фронте довольно однообразные, конечно, если опустить факт того, что приходится убивать людей собственными руками. Вот уже третий день мы находимся в небольшой деревне на северо-востоке Франции и ждём нового наступления. Наша дивизия разместилась по всей деревне, и моему полку досталась старая церковь в самом центре. Её здание практически разрушено, сохранились лишь несколько стен и башня, а просторное кладбище за церковью вообще в ужасном состоянии. В земле остались ямы от снарядов, и, если заглянуть туда, можно увидеть полуразрушенные гробы и кости. Эти ямы настолько большие, что внутри можно с лёгкостью утопить человека. Вокруг столько липкой грязи, что ноги вязнут до самых колен, и досок нет, поэтому мы спим на земле. Однако всё равно это настоящая роскошь по сравнению с окопами, заполненными ледяной водой. В них спать просто физически невозможно.        Как ты и говорила, мама, Франция очень красивая. Хотя мы в стране уже больше, чем полгода, большие города я ещё не видел, но маленькие — просто удивительные. Холмы и долины напоминают мне наше путешествие в Южный Уэльс, помнишь, мы ещё тогда увидели в лесу зелёного дракона, и отец пошутил, что тот охраняет гору сокровищ? Единственное, реки здесь почти все судоходные и довольно грязные, и горы находятся так далеко, что видны лишь их призрачные очертания где-то на горизонте. Несмотря на то, что дни здесь чаще всего чудесно солнечные, я всё равно чувствую, что с местом что-то не так: как будто оно только прикидывается здоровым, хотя внутри всё давно прогнило насквозь. Думаю, причина в мухах и сотнях незахороненных трупов вокруг. Мух тут очень много, они повсюду. Оставь чашку без крышки или надкушенный сандвич, и их тут же облепят мухи; грёбаные насекомые лезут в глаза, в рот, в уши — поначалу это раздражало, но сейчас мы привыкли и не обращаем внимания. В любом случае они не представляют угрозы в отличие от крыс: окопы просто наводнены этими голодными поганцами, и я не раз был свидетелем, как они с остервенением вгрызаются в носы и уши уснувших солдат. Хорошо, что у меня нет волшебной палочки, я бы не удержался и использовал на этих вонючих созданиях парочку непростительных.        Из забавного и грустного одновременно — у нас в дивизии есть несколько клеток с канарейками. Мне нравится слушать их пение. Я закрываю глаза и представляю, что нахожусь в Фоксглав-коттедже, а не лежу на голой земле в разрушенной французской церкви. Никогда не думал, что у птиц могут быть такие прекрасные голоса. Я назвал одну из канареек в честь твоей подруги, мадам Бригитты: меня всегда восхищали её способности анимага. Но на войне нельзя ни к кому привязываться — канареек мы держим, чтобы обнаруживать в воздухе отравляющие газы. Ты знаешь, не-маги сильно продвинулись в изучении ядовитых веществ — они называют это химическим оружием, и я даже не уверен, способны ли наши целители вылечить последствия применения иприта и фосгена на живом человеке. Не-магам не нужны яды и тёмная магия, чтобы отравлять и убивать, у них для этого есть наука. От этого становится не по себе, если честно. А я за свою жизнь навидался всякого дерьма, и меня вообще-то сложно напугать. Так вот… Вчера я подошёл к клетке, и Бригитты уже не было среди птиц. Думаю, если вернусь домой, обязательно заведу себе канарейку или какую-нибудь другую птицу. А ещё начну изучать химию.        По моему письму, дорогая матушка, ты, должно быть, думаешь, что я совершенно размяк, но спешу тебя разубедить: всё с точностью наоборот.        Несмотря на то, что вокруг нас живёт смерть, я чувствую себя чертовски живым.        Живя и сражаясь бок о бок с не-магами… Ну что за дурацкое название! Выживая бок о бок с людьми, которых у нас в обществе принято бояться и ненавидеть, я осознал, дорогая мама, что нахожусь на своём месте. Вместе мы делим хлеб, раскуриваем одну и ту же сигарету, смеёмся над одними и теми же неприличными шутками и вместе сражаемся. Когда-то моё существование было подчинено силе и магии, а сам я был рабом гнева и своей натуры. Возгордился тем, что всесилен, что я волшебник. Я не осознавал в полной мере, что в первую очередь я — человек. Просто один из сотен тысяч ребят, винтик в машине, такое же пушечное мясо, чья жизнь может оборваться в любой момент.        Мне не раз доводилось собственными глазами видеть, что наша кровь ничем не отличается, хотя в моей по какой-то причине проявилась магия. Дилан Джексон, который сейчас громко храпит в метре от меня, перемножает в уме четырёхзначные цифры, а Питер Стирлинг, парень, который несколько раз спасал мою жизнь в битве на Эне, может на двенадцать минут задержать дыхание под водой. Разве это не магия? Разве я хотя бы в чём-то лучше них, лишь потому что родился тем, кем родился?        Мои взгляды на мир магов и не-магов сильно изменились, матушка. И меня ни капли не волнует, сколько я нарушил при этом законов. МАКУСА, можете поцеловать меня в задницу, я знаю, что вы сейчас читаете это письмо.        Бумага заканчивается, мама, да и глаза болят то ли от усталости, то ли от тусклого света свечи, так что это всё, что я могу пока написать. Завтра ждёт новый день, но здесь никто никогда не загадывает, что он принесёт. Надеюсь только, что моё письмо встретит вас в добром здравии. Как следует обними отца, и, если знаешь, где сейчас Олли, — передай ему, что проститутки во Франции и правда настоящие волшебницы.       

      С любовью, Кас

      P.S. Прилагаю к письму нашу с ребятами фотографию. Она не-магическая и не двигается, но от этого менее ценной не становится. Сохрани её для меня».              В конверт была вложена небольшая чёрно-белая, пожелтевшая от времени фотокарточка. Как и сказал Фоксглав, она была совершенно магловской, лишённой даже намёка на что-то волшебное. Трое молодых мужчин, одетых в грязную военную форму, с широкополыми шляпами на голове, стояли вплотную друг к другу в узком, глубоком окопе.        По центру, придерживая на плече винтовку с длинным штыком, легко угадывался Каспиан Фоксглав. Волшебник сильно похудел и осунулся, отчего скульптурное лицо превратилось в каменную маску, но светлые глаза, будто два драгоценных камня, всё ещё нагло сверкали… О нет, не от гнева, злости или ярости… Каспиан улыбался абсолютно искренне. Несмотря на творящееся вокруг дерьмо, он светился счастьем.        По правую от мужчины руку стоял высоченный темнокожий бугай в совершенно неподходящих ему круглых очках. В руках он держал то ли книгу, то ли записную книжку, и, сверкая широкой белозубой улыбкой, весело смеялся. Третьим солдатом был пухлый молодой парнишка с жиденькими усиками. Он приподнял руку с зажатой в ней железной чашкой в приветственном жесте.        «Дилан, Бобби и Питер, июнь 1918, 28-й пехотный полк, 1-я пехотная дивизия», — была подписана фотография с обратной стороны.        Бобби?..        Том задумчиво покрутил в руках фотокарточку. По очевидным причинам Фоксглав не имел магловских документов и использовал поддельные, чтобы записаться в армию.        Бобби!        Мерлин всемогущий, чистокровный волшебник с вершин американского истеблишмента не только прикидывался маглом, чтобы отправиться на войну, но ещё и взял самое нелепое имя из всех возможных! Ещё бы Томми назвался!        Каспиан оставил дома волшебную палочку и сознательно отказался от магии, чтобы быть обычным солдатом и воевать за идеи, чуждые его воспитанию и представлениям о жизни. Да где это видано! Блэки и Малфой — да и любые другие чистокровные волшебники, — услышав подобное, сочли бы это отвратительной изменой, а самого Каспиана Фоксглава мгновенно окрестили бы предателем крови. Подумать только, он не только якшался с маглами, но и признавал их равными себе! Равными волшебнику, который одной лишь силой намерения может менять законы физики.        Как. Же. Это. Отвратительно.        Но…        Всегда было это дурацкое, берущееся из ниоткуда «но».        В висках набатом стучала кровь, а в голове, сводя с ума, повторялась фраза, которая больше всего поразила Тома Риддла, когда он читал письмо Фоксглава: «Возгордился тем, что всесилен, что я волшебник. Я не осознавал в полной мере, что в первую очередь я — человек».        Риддл несколько раз прошёлся по строчке глазами, жадно вчитываясь в каждое слово, а затем вполголоса проговорил их вслух. В горле было сухо, будто он не пил сто лет, и он едва узнал свой жалкий, дрогнувший голос. Ему стало жарко, и Том нервным движением расстегнул пуговицы рубашки — дурацкий воротник его нещадно душил.        Словно маленький червячок, слова Каспиана Фоксглава назойливо копошились в черепной коробке, заставляя Риддла неуютно сжаться под одеялом. Он откинул письмо в сторону и с ожесточением потёр глаза.        Следовало прогнать зарождающиеся мысли и чужие убеждения как можно глубже в сознание, запереть их под замком и никогда не выпускать. Лорд Волдеморт не должен даже допускать мысли, которую, будто манифест, выставил в письме Фоксглав.        Поздно, Том Риддл. Ты уже принял яд, и тот начал разливаться по твоим венам.        Нет. Нет! Это все глупости уставшего от событий дня мозга.        Маглы и маглорождённые — грязь под ногами. Так было и так будет всегда. Так сказал Лорд Волдеморт.        Восхищение Каспианом Фоксглавом, внезапно зародившееся у него в этот вечер, ничего не поменяет. Риддл всегда строго придерживался своих убеждений. Для их изменений нужны куда более веские доказательства, чем глупые мысли какого-то мёртвого волшебника.        На секунду Том задумался, не плюнуть ли ему на папку Малфоя и не лечь ли спать — видит Мерлин, он опять начал сходить с ума на пустом месте, — но любопытство пересилило здравый смысл. Он решительно кивнул сам себе и принялся за следующее письмо. Оно было короче, и почерк Каспиана был непривычно мягким и округлым.               «Здравствуй, отец!        Надеюсь, моё письмо нашло тебя в добром здравии. Как дела дома? Фоксглав-коттедж всё так же, словно молчаливый отшельник, продолжает наблюдать за океаном?        У меня всё хорошо.        На днях в городок, где мы остановились, приехал наш главнокомандующий, генерал Першинг, и всё происходящее так сильно напомнило мне годы в МАКУСА, что я не знал, плакать мне или смеяться. Клянусь тебе, этот вояка просто вылитый детектив Фокстрот из книжонок мистера Даска! Рядом не хватает только верного Мэджика, сердито гавкающего на подчинённых. Да он бы с лёгкостью стал президентом Конгресса и без грамма волшебной крови!..        Мне захотелось написать тебе, отец. Я скучаю по нашим разговорам. Скучаю по тем временам, когда жизнь казалась такой простой и понятной.        Помнишь, как в детстве мама придумывала для нас загадки? Они были такими красивыми, всегда в виде необычных стихов, сложные и необычные… Когда ты заканчивал работу и возвращался из офиса через камин, я тут же бежал, чтобы встретить тебя и за руку затащить в гостиную. Мне не терпелось узнать, что же приготовила для нас мама в этот раз.        Когда я стал старше, эти развлечения стали казаться повинностью. Я никогда не говорил этого вслух, но и без этого догадывался, — мама знала. И тогда меня это почти не волновало.        Наша дивизия остановилась в здании школы, и, прогуливаясь по классам, мы нашли несколько уцелевших книг. Даже мой плохой французский позволил мне узнать в одной из них книжку с детскими загадками. Они все были очень простыми — мама бы точно закатила глаза, — но мы с Диланом и Питером провели совершенно чудесный вечер за их разгадыванием.        А потом мы вошли во вкус и начали придумывать их сами. Ну как «мы»… Я начал. Мама бы мной гордилась, клянусь, отец. Правда, пару раз я был на грани нарушения Статута о секретности, но ребята и без меня прекрасно знают, кто такие драконы, русалки и пакваджи.        Кроме загадок и чтения — зря я сомневался, когда ты уверял, что не-маги потрясающие писатели, — я подсел на курение. Скверная привычка, но когда в полку курит каждый первый, сложно воздержаться от искушения.        Парни как раз разгадывали одну из моих загадок, когда ворвался командир и направил всех нас в актовый зал. А там нас уже ждал сам Джон Дж. Першинг.        Грёбаный Мерлин не-магического мира.        Генерал долго и горячо рассказывал, какое полезное дело мы все делаем, когда боремся за освобождение Франции, и как Америка нами гордится, и как чудесные румяные ребятишки из Балтимора шлют нам слова любви и поддержки. А ещё то, какими героями мы все вернёмся на родину.        Ты и сам прекрасно знаешь, что есть люди, которые умеют так подбирать слова, чтобы касаться ими сердец. Вдохновлять на убийства ради того, чтобы убийств по итогу становилось меньше.        И мистер Першинг настоящий мастер своего дела. Мой друг Питер так вдохновился от его слов, что ещё полчаса ходил с прямой спиной и рассказывал всем, кому не повезло оказаться рядом, как он вернётся в Батон-Руж и попросит милашку Бетти Уоттс стать его женой. Разве сможет она отказать герою, что участвовал в битве на Эне? Представь себе, Питер уже пригласил меня на свадьбу и даже сказал, какой он хочет подарок: новенький граммофон, чтобы слушать на нём музыку Джелли Ролла Мортона.        Понятия не имею, кто это такой, но для Питти я достану и граммофон, и кучу пластинок, и самого Джелли Ролла Мортона.        Знаешь, отец, я бы сейчас многое отдал, чтобы сходить на танцы в Провинстаун. По вечерам субботы в кафе «Старого Стивенсона» играет просто отличный джаз. Я никогда не был там, просто слышал, когда проходил мимо. Прошу, сделай это за меня, — пригласи маму на свидание, потанцуй с ней, выпейте вина и обязательно отведайте лобстера в масле. Насладитесь жизнью и друг другом.        Можешь считать это моей последней волей, отец. Завтра на рассвете мы выдвигаемся в сторону Суассона; генерал приехал не просто так. Он здесь, чтобы лично сообщить, что там нас ждёт серьёзное сражение. Что не все из нас переживут длинный день и долгую ночь.        От этой мысли в горле становится сухо. Я никогда не был трусом, но мне по-настоящему страшно. Хочу перед сном сходить на местное кладбище — там распустились чудесные жёлтые розы. Сладкий аромат прогоняет запах мертвечины, и можно на время забыть о том, какое безумие творится вокруг.        Забыть, что завтра я проснусь, чтобы снова кого-то убить.        Кто-то может уличить меня в малодушии. Сказать, мол, ты, Бобби Джонсон — то есть, конечно, Каспиан Фоксглав, я уже и забыл, как звучит моё настоящее имя, — убивал и раньше. И это никогда для тебя не было проблемой. Убивал, пытал, издевался. Ты никогда не был праведником, что же сейчас строишь из себя непорочную деву?        Это правда, убийства никогда не были для меня проблемой. Я был аврором и пользовался волшебной палочкой. Магия дарила ощущение неправдоподобности, отчуждённости. Будто я просто притворялся: взмахивал, как фокусник, рукой, и из потайного отделения шляпы появлялся кролик. Изящное движение руки, невероятной красоты инкантация, яркий луч. Вуаля! И перед тобой мертвец.        А твои руки чисты. Это всё вина заклинания, это волшебная палочка, это всё магия! И уж точно не ты, человек, который использовал свою ярость, чтобы заставить магию в жилах работать. Это всегда заставляло меня считать себя в буквальном смысле божеством.        Но в мире без магии всё иначе, отец.        Оружие, которое нам выдали, оно возвращает с небес на землю. Тяжёлое, громкое, грязное, — оно пахнет маслом, порохом и глинистой землёй. Никакого изящества и невероятной красоты, лишь оглушающий БУМ! и ошеломляющий БАХ! И время от времени приходится прибегать к помощи штыка, чтобы передо мной в итоге оказался мертвец.        Я не знаю, сколько всё это продлится. Но точно знаю, что никогда не забуду этот год, отец. В отличие от бравого аврора Фокстрота из книжонок мистера Даска, я никогда не посмею стереть себе память «Обливиэйтом». Кроме того, что это абсолютно дурацкий литературный ход, я не хочу забывать те страшные вещи, которые сделали из волшебника настоящего человека.        …Прости, что заканчиваю письмо на такой минорной ноте, но в последнее время я чувствую в себе странную потребность выговориться. Возможно, следует напиться, но тех нескольких унций дешёвого рома, что положены нам по рациону, не хватило бы даже на то, чтобы уснуть без кошмаров.        Обними маму и передай привет Олли.       

      На всякий случай прощаюсь,

Каспиан»

      Риддл просидел с закрытыми глазами минуту, потом сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и только после этого приступил к третьему письму. Как и предыдущее, его отправителем был Каспиан Фоксглав. В отличие от предыдущего, оно было написано чернильной ручкой и на очень добротной бумаге. Риддл задержал дыхание и погрузился в текст с подозрительно пляшущими по листу строчками.               «Здравствуй, дорогая матушка. Знаю, что с моего последнего письма прошло несколько месяцев, но только сегодня у меня появилась возможность написать. Это было довольно насыщенное время. И далеко не всегда оно было насыщено теми событиями, которые мне бы хотелось вспоминать.        Главное, с чего, пожалуй, стоит начать: я всё ещё жив.        В середине июля наша дивизия участвовала в освобождении Суассона. Пока большая часть солдат штурмовала засевших в городе немцев, два наших небольших батальона продвигались через болото к ущелью Мисси-о-Буа, чтобы объединить силы и атаковать врага с тыла. Фрицы раскусили наши планы — мы попали под сильный пулемётный обстрел и потеряли большую часть обоих батальонов и всех офицеров. Среди солдат началась паника, поэтому я и ещё несколько самых активных сослуживцев взяли командование в свои руки и реорганизовали батальоны в небольшие взводы. Это был первый раз, когда я позволил инстинктам вести меня, — так сильно это напоминало службу в аврорате, что я даже на миг забыл, что у наших врагов вместо волшебных палочек — пулемёты и разъедающие плоть ядовитые газы. Медленно и ожесточённо мы выгрызали каждый метр на пути к оккупированному городу. Это были жуткие дни, в моей памяти они слились в одну мучительно длинную минуту. Взрывы, пулемётная очередь, крики, кровь и огонь — я не всегда понимал, на самом ли деле это происходит или мне снится чересчур реалистичный кошмар. Этому не было конца, и пару раз я искренне надеялся, что меня настигнет шальная пуля и уймёт наконец головную боль от несмолкающего шума вокруг. Всё изменилось, когда мы вошли в оккупированный город: на нас навалилась оглушительная тишина. А когда мы продвинулись в город, кто-то из ребят полез в заброшенное здание — я не могу их осуждать, мы все испытывали просто дьявольскую жажду, — и задел «растяжку». Десятки взрывов разорвали тишину. Моя магия — будь она трижды неладна, — все эти годы благополучно дремавшая, внезапно пробудилась и закрыла меня от взрывной волны. Но не моего друга Питера Стирлинга — я писал о нём в своих письмах. Бедный малыш Питти, который всего лишь мечтал получить награду за службу, чтобы поразить девушку, которая ему нравилась со второго класса, погиб на моих глазах. Я успел заметить ужас и восторг в его глазах, когда стихийная магия плотным кольцом сомкнулась вокруг моего тела. А потом моего друга разорвало на несколько частей, а меня самого с ног до головы залило его кровью, внутренностями и экскрементами.        Я бы хотел сказать, дорогая матушка, что я расстроился из-за его смерти, что нашёл внутри себя подходящие слова, чтобы почтить его жертву перед человечеством, но это была бы неправда. У меня не было времени даже на то, чтобы осмыслить происходящее. Мерлин знает как, но как только заглохли последние взрывы, враги взяли нас в тесные ипритные клещи. Запах горчицы, кажется, будет преследовать меня до конца дней. Очень быстро глаза начали слезиться, а через несколько минут я потерял способность видеть. Кажется, чуть позже меня нашёл мой другой боевой товарищ, Дилан Джексон, и за плечо потащил куда-то в безопасное место, но кто-то вновь задел растяжку, и меня наконец накрыло благостной темнотой.        Будь я менее удачливым (или менее магом), дорогая матушка, скорее всего, ты не читала бы сейчас моё письмо. Но магия спасла меня и второй раз за сутки. Я пришёл в себя через шесть дней, по крайней мере, так сказал мне потом один из докторов. Зрение не вернулось, а гул в ушах напоминал рёв десятка водопадов. Не знаю, сколько я пролежал в таком состоянии, но по ощущениям не меньше пары недель. Доктора и медсестры приходили и уходили, пичкали меня лекарствами и кололи уколы, но мне не становилось лучше. Их медицина отказывалась мне помогать; их методы не работали. Несколько раз, оставаясь в одиночестве, я пытался пробудить магию — она помогла мне выжить на войне, должна была помочь и теперь. Но всё было тщетно — магия покинула моё тело, я больше не чувствовал её силу в жилах и на кончиках пальцев. Я был пуст, как склянка с испарившимся от времени зельем, и впервые в жизни по-настоящему испугался. Когда в нашем лазарете разразилась эпидемия гриппа, я погрузился в изнурительную лихорадку. Удивительно, но за эти несколько дней я почти убедил себя, что магия и вся моя предыдущая жизнь — это лишь плод больного воображения, последствие контузии, душевное расстройство, летаргический сон.        А потом появилась она. Сначала я почувствовал запах — так пахнет тёплая земля после обильного дождя. Этот аромат — будто кто-то отворил окно и позволил солнечному лету ворваться внутрь — разогнал смрадные миазмы палаты и окутал моё измученное сознание. Она приходила каждое утро, всегда в одно и то же время, садилась рядом и читала. Я не видел её, не понимал, что именно она читала; всё моё существование превратилось в смазанную чехарду событий, единственным смыслом которой было пробуждение по утрам, чтобы вновь почувствовать её запах. Не знаю, было ли дело в моей грёбаной магии или лекарства соизволили наконец подействовать, но однажды я проснулся и, вместо кромешной тьмы и постоянного песка в глазах, увидел свет. Она тоже была рядом — я сразу почувствовал её — и тут же нагнулась ко мне. Кажется, в тот момент я забыл, как правильно дышать. Пускай зелёные глаза склонившейся надо мной женщины взирали смущённо и даже немного испуганно, всё, что меня действительно волновало в тот момент, — мягкая, озаряющая светлое лицо улыбка. Она принадлежала работающей в нашем госпитале сестре милосердия. После моего пробуждения она продолжала приходить и сидеть рядом; недолго, но с каждым разом чуть дольше, чем в предыдущий день. Когда мой слух вернулся полностью, я узнал, что её имя — Вивиан. Словно зачарованный, я не мог отвести взгляд, смотрел и смотрел на неё, ловил каждое слово и следил за каждым движением. Сказать правду, таким дураком я не чувствовал себя с четвёртого курса, когда Олли в шутку применил ко мне «Конфундус». Не отдавая отчёта, что делаю, я сказал Вивиан, что она фея, чаровница, владычица Озера, и я готов, как грёбаный Мерлин, за одну лишь её мягкую улыбку выдать все секреты волшебства и уснуть вечным сном под холмом. Кажется, она нашла это забавным. С тех пор Вивиан приходит чаще и читает мне выборочные главы из «Смерти Артура». Уж не знаю, что всё это значит, но что-то мне подсказывает, что я влюбился.        Я знаю, мама, ты сейчас с чувством расхохоталась (как умеешь это только ты), поэтому дам тебе время успокоиться и вернуться к чтению письма через минуту. Да, я всегда решительно отрицал то, что могу к кому-то привязаться. Да, любовь, многократно воспетая в бестолковых книжицах тёти Элоди, вызывает у меня скуку и презрение. Однако кое-что изменилось за этот год, мама: словно тёмное заклинание, война разделила мою душу на части, и если что-то и способно вернуть ей целостность, а сердцу — спокойствие, то это женщина с глазами, похожими на беспокойное зелёное море. Меня не волнует, сколько магической крови плещется в её венах, даже если в её роду не было ни одного самого захудалого сквиба, она для меня — олицетворение всего волшебного, что только существует в мире.        Как только закончу писать это письмо, я обязательно позову Вивиан на свидание: док Роджерс сказал, что, если я продолжу восстанавливаться с такой же скоростью, меня можно будет выписать уже к выходным. Не уверен, впрочем, что наше свидание случится в ближайшее время — я собираюсь присоединиться к своей дивизии, как только меня отпустят, ведь война ещё не закончилась, — но я определённо точно дам Вивиан понять, что просто так она из моей жизни не исчезнет. И не нужно хихикать, дорогая матушка, я прекрасно знаю, что ты только с шестой попытки соизволила ответить отцу согласием на ухаживания. Ты лучше всех знаешь, что Фоксглавы не сдаются и не отступают!        Кстати, вчера со мной произошло удивительное совпадение (впрочем, я уже ничему не удивляюсь). Прогуливаясь по саду рядом с госпиталем, я напоролся на Тесеуса Скамандера. Ты вряд ли помнишь, но я как-то рассказывал, что во время программы обмена в Британии мне дали в подчинение несколько молодых авроров. Скамандер был самым многообещающим из них. Как оказалось, ещё в 1917-м он присоединился к бойкотирующим закон Эвермонда магам и участвовал в нескольких битвах вместе с британской армией. В нашем госпитале он и ещё пара десятков магов остановились на несколько дней отдыха. Мы случайно врезались друг в друга на повороте, и он узнал меня! Безусловно, было радостно услышать последние новости и поделиться своими; в какой-то момент разговора, когда к нам присоединились другие волшебники, я осознал, что чертовски сильно соскучился по миру магии и ощущению волшебной палочки в руке. Когда я наконец выберусь из горнила войны, обязательно навещу всех своих друзей и даже съезжу в Ильверморни. Если, конечно, Конгресс не арестует меня раньше за многочисленные взаимодействия с не-магами, ха-ха.        Письмо получается размером с годовые отчёты отца, поэтому буду заканчивать. Прошу простить меня за сумятицу мыслей, я слишком долго с вами не говорил, и мне хочется объять необъятное. При первой же возможности возьмусь за следующее письмо. Обними отца и передай привет Олли.

       С любовью,

Кас»

             Том закатил глаза и откинул письмо в сторону. Он был раздражён. Даже такие волшебники, как Каспиан Фоксглав, теряют здравый рассудок, когда доходит до любовных дел.        Начинала болеть голова, и Риддлу опять захотелось всё бросить и заснуть беспробудным сном минимум на неделю. Таким усталым он давно себя не чувствовал.        То, что начиналось, как весёлое приключение с абсурдными статьями в третьесортных газетках, закончилось довольно страшными подробностями войны и исповедью Каспиана о том, что он поверил в любовь и готов изменить все свои жизненные убеждения.        Жалкое зрелище.        Светлые маги однажды напишут на основе его жизни книгу, и кто-то вроде Дамблдора сделает её настольной для любого уважающего себя гриффиндорца.        И хотя Том Риддл был слишком далёк от таких сентиментальностей, он не мог не признать, что письма, да и в целом история жизни Каспиана Фоксглава, сумели его впечатлить. Было мучительно легко проникнуться харизмой волшебника. Он был живым человеком и сильным волшебником. И пускай их с Риддлом убеждения сильно отличались, но поступки и слова Фоксглава заставляли его уважать. В какой-то момент Тому отчаянно захотелось повернуть время вспять, чтобы иметь возможность узнать Каспиана вживую, превратить его призрачную фигуру в человека из плоти и крови. Как было бы потрясающе почувствовать его магическую силу, ощутить мощь его заклинаний, найти сходства или различия с собственной силой Риддла, сразиться с Фоксглавом в дуэли… Сколько полезного он узнал бы, просто находясь рядом с таким человеком.        И насколько бы магический мир выиграл, будь отцом Тома Риддла Каспиан Фоксглав, а не жалкий магл, который плевать хотел на своего сына?        Фрейя Фоксглав, отдавая должное её способностям, никогда не сравнится с Риддлом. Она едва ли заслуживает право зваться дочерью такого человека.        Хмыкнув своим мыслям, Том вложил письма в конверты и быстро осмотрел ещё несколько документов: заметки из американских и французских магловских газет, где упоминалось, что капралу Бобби Джонсону и ещё паре отличившихся солдат были вручены Ордена почётного легиона и другие военные награды.        Другой пергамент, датированный декабрём 1918-го и адресованный новому главе отдела магического правопорядка Эразмусу Рэйвенсворту, представлял из себя прошение бывшего капитана авроров Каспиана Фоксглава о возвращении на работу. Документ включал развёрнутое резюме с описанием работы Фоксглава до увольнения, а также подробный перечень всех битв, в которых он принимал участие во время службы в армии США. К прошению были приложены почти два десятка рекомендательных писем от самых разных волшебников, включая главу британского ДМП и Министра Магии Франции. Самым удивительным было то, что Фоксглав был готов вернуться на совершенно любую должность, «даже простым охранником, если так Вам будет угодно».        Среди бумажек он также увидел прилипшую к одному из пергаментов вырезку из «Американской чаровницы» за июль 1919 года. В ней довольно помпезно сообщалось о свадьбе авроров МАКУСА Каспиана Улисса Фоксглава и Рене Вивиан О’Брайен; фокус внимания репортёра был смещён на приглашённых гостей, их наряды и интерьер Фоксглав-коттеджа, где состоялась церемония бракосочетания. К статье, очевидно, подразумевались колдографии, иллюстрировавшие всё вышеизложенное, но Арнольд Гузман не стал тратить время и силы на бесполезное копирование.        Последними двумя документами из «кармана» со страницы Фоксглава Риддл вытащил отчёт главы отдела авроров Плато Эйч. Макдаффа президенту МАКУСА, а также сильно помятую листовку, старательно сложенную в четыре раза. В документе Макдафф докладывал, что из-за некоего «отвратительного недоразумения со всем известным волшебником» («Дело 35879» совершенно секретно», — гласила приписка в скобках), он был вынужден подписать заявления на увольнение по собственному желанию трём своим лучшим аврорам: Каспиану и Рене Фоксглавам и Оливеру Бёрку. Макдафф также выражал глубокую обеспокоенность тем, что тройка авроров собирается организовать собственное частное агентство. По мнению волшебника, это обязательно приведёт к конфликтам между официальными органами правопорядка и «теми, кто себя таковыми решил нагло считать».        Не найдя в докладе больше ничего для себя полезного, Риддл убрал его обратно в папку и развернул скомканную листовку. Будто в подтверждение слов Макдаффа, он обнаружил рекламный буклет частного детективного агентства Фоксглава. Под логотипом (три возведённых к небу волшебных палочки, среди которых Том узнал и артефакт Каспиана) следовал следующий текст:              

      «ЛИСЬЕ ЛОГОВО»

      

      Международное магическое детективное агентство

      (Основано Каспианом У. Фоксглавом, 1926)

      一一一一一一一一一

      Нет дела, которое мы не раскроем!

      

      Наши детективы:

      

       Каспиан У. Фоксглав

       Рене В. Фоксглав

       Олли Д. Берк

       Дилан Э. Джексон

       Лорелея Персингер

       Онакона Акечета

      

      Эмброус Л. Уотерхаус — юридическая поддержка.

      Сагитта Калторп — секретарь.

      

      Ищите наши представительства по всему миру:

      

      Нью-Йорк

      Чикаго

      Сан-Франциско

      Новый Орлеан

      Торонто

      Лондон

      Париж

      Токио

      Сидней

      

      Штаб-квартира:

      6 Акорн-стрит, Бостон

                    Для связи с нашим секретарём приложите палочку к логотипу агентства и произнесите «Peto auxilium», после чего кратко опишите проблему, с которой столкнулись. Вам обязательно помогут».              Рекламный буклет агентства оказался последним из документов: изучив его, Риддл засунул бумажку в карман папки, к докладу. На основе прочитанного он мог более-менее представить себе картину жизни Каспиана Фоксглава. Оставались ещё несколько пробелов, которые, как он надеялся, будут восполнены в оставшихся документах. Том встряхнул головой, сбрасывая сон, и перевернул страницу.        Как и в случае с Каспианом, досье на Рене Фоксглав содержало большую цветную колдографию и краткую биографию волшебницы. Молодая женщина в тёмно-синей мантии стояла в центре сада и держала в руках волшебную палочку и толстую книгу под названием «Магические заклинания Чедвика». Её тёмно-каштановые волосы были собраны на затылке в небрежный пучок, и каждый раз, когда ветер игриво выбивал из причёски непослушные пряди, она застенчиво улыбалась и торопливо убирала их за ухо. У Рене было удивительно приятное лицо: спокойное и доброжелательное выражение вызывало мгновенную симпатию, будто за выразительными зелёными глазами и мягкой улыбкой скрывались не просто эмоции, а согревающий волшебный свет. В своём последнем письме Каспиан не соврал: на эту женщину и правда хотелось смотреть, ведь от Рене исходило благородное сияние. Неосознанно и совершенно непрошено в мыслях Тома возникло лицо Фрейи: пускай в большинстве своём черты лица она унаследовала от отца и его родителей, самое важное ей досталось от матери. Улыбка — добрая, но не жалостливая, приветливая и вежливая, но не сладкая и не заискивающая, — была не просто особенностью движения мышц лица. Улыбка Фоксглав была её отражением. И досталась она девушке от той, кого Каспиан сравнивал с артуровской Владычицей Озера. Что ж, теперь Том убедился воочию, что сравнение это было вполне справедливое.        Согласно информации в документе, Рене Вивиан О’Брайен родилась в Новом Орлеане на шесть лет позже будущего супруга. Она была третьим ребёнком Бенджамина О’Брайена и французской волшебницы Темпесты Аршамбо и единственной девочкой. Её братья — Роланд и Орландо — были старше сестры на двенадцать лет. Рене с отличием закончила Ильверморни и после учёбы несколько лет преподавала там заклинания, пока не уехала во Францию, чтобы устроиться на работу в Шармбатон. По какой-то причине на работу в школу магии её не приняли, но Рене всё равно осталась во Франции: она присоединилась к французским волшебникам и работала сестрой милосердия на Западном фронте. После войны она вернулась на родину, где устроилась в МАКУСА на должность аврора. Служила под предводительством Персиваля Грейвса. Уволилась из Конгресса в 1926 году. Умерла 3 января 1943 года.        Под профайлом была небольшая колдография семьи О’Брайeн на каком-то помпезном мероприятии. В самом центре снимка стояли супруги О’Брайeн: Бенджамин был высоким крепким мужчиной с гривой седых волос и брезгливой миной на лошадиной физиономии. Всем своим видом он излучал здоровье и благополучие. Его супруга, напротив, куда больше напоминала иссохшую мумию: голова слегка запрокинута, глаза полуприкрыты, тонкий рот сжался в узкую линию, восковая кожа туго обтянула лицо, обрисовав острые кости черепа. Сложно было понять, была ли госпожа О’Брайен чем-то больна, проклята или просто с ожесточением следовала магловской моде на худобу, но выглядела она пугающе. С правого бока от господина О’Брайена стояли двое отдалённо похожих на него молодых мужчин. Они были близнецами, причём абсолютно идентичными, будто один из них был мастерски созданной с помощью заклинания «Джеминио» копией другого. Единственное, что их отличало, — разный цвет мантий и наличие у одного из мужчин спутницы. Крайний из близнецов прижимал к себе женщину в эксцентричном магловском платье, едва прикрывающем грудь. Она была заметно старше своего спутника, что совершенно не мешало ему смотреть на неё глазами, полными обожания. Слева — на заметном расстоянии от госпожи О’Брайен — стояла совсем юная Рене: на вид ей было не больше двенадцати-тринадцати лет; зажатая поза и несчастное лицо девочки красноречиво сообщали, что она хотела бы оказаться как можно дальше и от этой вечеринки, и от собственной семейки.        Том перевернул страницу досье. Как и в случае с Каспианом, на следующей оказался магический «карман». Но в этот раз — в отличие от Каспиана — внутри него оказалась всего пара небольших заметок и вырезок. Ответ на удивлённо поднятые брови Риддла пришёл почти сразу: над карманом была прикреплена ещё одна записка от Арнольда Гузмана:               «Начав собирать для тебя эту папку, Акрициус, я был неприятно поражён, насколько МАКУСА осведомлены о жизни Фоксглава и его семьи. Не думаю, что ты удивишься, узнав, что я сразу же сменил все магические шифры на каминной сети, перепроверил рунную защиту дома и отправил на покой старую семейную сову. Прошу и тебя позаботиться о безопасности, мой дорогой Акрициус.        Однако когда очередь дошла до покойной госпожи Фоксглав, я столкнулся с рядом трудностей. Мерлин меня раздери, но О’Брайены — бастион, и, чтобы получить доступ к сведениям о них, нужно обладать доступом уровня президента МАКУСА! Не знаю, насколько ты знаком с нашей историей, друг мой, поэтому немного разъясню ситуацию.        Семью О’Брайен всегда окружал тёмный ореол довольно противоречивых слухов, но, признаться, я никогда не воспринимал их всерьёз. Демонология, некромантия, манипуляции тьмой, магия крови, запрещённые ритуалы луизианского вуду, шаманизм, путешествия в будущее… Ты сам видишь, насколько абсурдно звучит то, о чём болтают люди. Со времён «двенадцати великих» О’Брайены занимали привилегированное место в верхушке магического общества: они богаты, влиятельны и очень опасны. Насколько мне известно, их начали ассоциировать с тёмными искусствами при жизни Параваля О’Брайена — одного из ярчайших президентов МАКУСА за всю нашу историю. Многие завидовали его магической силе и званию «Великого волшебника» в неполные тридцать лет, поэтому и придумывали откровенно нелепые небылицы. Поговаривали, будто бы он был змееустом и мог без «Империуса», одной лишь силой голоса, подчинять волю людей и драконов. По крайней мере, именно таким образом, как считали его современники, О’Брайeн сумел в одиночку одолеть украинского железнобрюхого дракона, напавшего на не-магическую деревню близ Чёрного Моря. Именно при его главенстве в Конгрессе было принято факультативное изучение в Ильверморни гаитянской и африканской магии, а традиционная магия коренных народов США вошла в официальную учебную программу. Он получил настолько сильную поддержку, что в школу устремились волшебники со всего мира. Впрочем, преждевременная смерть О’Брайена, а затем и закон Раппапорт привели к ожидаемому отказу от всех нововведений, особенно тех, что были тесно связаны с изучением не-магической медицины и науки. За стремление развивать магию с помощью достижений не-магов О’Брайена посмертно окрестили тёмным волшебником, чуть ли не первым Тёмным Лордом США, мигом забыв всё хорошее, что он сделал для Конгресса.        С тех пор слухи о связях семьи с тёмными силами лишь укреплялись. Последнее поколение рода и вовсе окутано тайнами: знаменитые тёмные ритуалы Темпесты Аршамбо, которые комментировала даже Пиквери, исчезновение Орландо О’Брайена, убийство семьи Рене О’Брайен, не говоря уже о тесном сотрудничестве Бенджамина и его второго сына Роланда с Гриндевальдом. Думаю, тебе известен факт, что деньги и связи О’Брайенов внесли достаточно весомый вклад в становление Тёмного Лорда, но я уверен, что финансирование и поддержка — лишь видимая часть огромного айсберга. Что-то тёмное и страшное скрывается в их семье, иначе МАКУСА не стала бы ставить на досье О’Брайенов чары с высочайшим уровнем доступа.        Я перекинулся парой слов со своими друзьями в Конгрессе, но ничего путного из этого не вышло: одни не желали даже слышать фамилию О’Брайен, другие, выпучив от страха глаза, тут же аппарировали прочь, но были и те, кто настойчиво порекомендовал мне «засунуть свой нездоровый интерес куда-нибудь поглубже и переключиться на вещи, которые не приведут однажды к мучительной смерти».        Как я уже писал выше, мой дорогой друг, это дело может оказаться смертельно опасным. Если существует заговор между семьей О’Брайен, Гриндевальдом и кем-то из высших эшелонов власти (и я имею в виду непосредственно президента Фонтейна), мне едва ли хочется быть в него втянутым, ибо он поглотит меня так же легко, как голодный дементор — бедную несчастную душу очередного преступника.        С другой стороны, я уверен, твоя просьба — не праздный интерес, поэтому я не опустил руки и продолжу аккуратно копать. В отделе ещё есть пара моих должников, и мне удалось получить копию рапорта авроров, расследующих дело Фоксглавов. Ты найдёшь его в папке. Что касается семьи О’Брайен и их связи с Тёмным Лордом — как только мне удастся что-то выяснить, я тут же сообщу.       

      Будь осторожен,

      Арнольд»

             Закончив читать записку, Том нахмурился: он рассчитывал получить ответы на вопросы, а не новые тайны. Пока ему было не до конца понятно, что из себя представляют О’Брайены: насколько тесно они поддерживали Гриндевальда, сильно ли погрязли в тёмной магии или это просто нелепые слухи, был ли кто-то из них до сих пор жив, и если да, то почему Фрейя Фоксглав переехала в Британию, а не осталась в США с ближайшими родственниками. Оставалось надеяться, что Малфой-старший соизволит поделиться результатами расследования Гузмана со своим сыном. Едва ли в ближайшее время у Риддла будет возможность самостоятельно получить доступ к секретам такого высокого уровня.        Он быстро осмотрел вложенные в картонный карман документы: рекомендацию от директора Ильверморни о работе О’Брайен в его школе в качестве преподавателя Заклинаний, а также две заметки из французских магических газет, в которых, судя по колдографиям, рассказывалось о деятельности магов во время Первой мировой войны. На одной из колдофото среди десятка молодых волшебников была и Рене О’Брайен. Женщина была одета в белоснежную форму медсестры и улыбалась хорошо знакомой, располагающей улыбкой.        Последним документом была вырезка — на сей раз из какой-то американской газеты. Она сухо информировала о том, что в 1925 году Рене Фоксглав стала самой молодой главой следственного управления ДМП в истории. В этой же статье репортёр вскользь упомянул предков Рене — президента МАКУСА Параваля О’Брайена и основателей Ильверморни Изольду Сейр и Джеймса Стюарда. Ни о каких тёмных делишках семьи О’Брайен в статье не было сказано ни слова, что, в общем-то, совершенно неудивительно. Игнорировать нелицеприятные факты из собственной истории волшебники умели не хуже маглов.        Информация на следующей странице была ещё более скудной: там рассказывалось о брате Фрейи — Томасе Питере Фоксглаве. Старший сын Фоксглавов родился в сентябре 1920 года и сразу после окончания учёбы в Ильверморни присоединился к агентству отца. В школьные годы он был капитаном команды по кводпоту и пять раз становился чемпионом школьного Дуэльного Клуба. В шестнадцать лет Томас Фоксглав прославился на всё магическое сообщество США, когда одержал победу на Всеамериканском Дуэльном Состязании, одолев в финале Арчибальда Роша, — многократного чемпиона турнира и действующего аврора МАКУСА. Как и родители, Томас умер 3 января 1943 года.        На прикреплённом к досье колдофото был запечатлён симпатичный юноша чуть старше двадцати лет. Волнистые каштановые волосы, смешливые голубые глаза, изящные черты лица, кривоватая ухмылка на тонких губах — он был похож на Фрейю сильнее всех Фоксглавов. В отличие от родственников, парень был полностью одет в магловскую одежду — чёрную кожаную куртку, какую обычно носили военные пилоты, и облегающие серые брюки, из переднего кармана которых небрежно торчала волшебная палочка. Томас не сводил выразительного взгляда с колдокамеры и щёлкал зажатой в руке железной зажигалкой, то вызывая огонь, то гася его.        «Кармана» с дополнительной информацией к досье добавлено не было, и, закончив изучать отчёт на парня, Риддл перелистнул страницу.        И тут же замер с вытянутой рукой.        Улыбаясь широкой счастливой улыбкой, на колдографии была запечатлена Фрейя Фоксглав. Девушка сидела на огромном камне, а за её спиной был фантастический вид на горы. Правую руку она засунула в карман, а левой весело махала фотографу. Летний белый костюм обнажал плечи и загорелый живот. Ветер трепал длинные вьющиеся светло-каштановые волосы.        Том никогда прежде не видел Фрейю такой счастливой и жизнерадостной. Такой обычной и… живой? Он привык к её коротким волосам и мягкой, немного печальной улыбке, привык к измученному виду плохо выспавшегося пикси и внимательному взгляду зелёно-карих глаз. Риддл воспринимал её внешность как данность, как неотъемлемую часть эксцентричного образа Фоксглав, такую же естественную, как ругательства на смеси гоббледука и парселтанга и заразительный смех с запрокинутой назад головой.        Но видеть её другой казалось безумием. Сложно было поверить, что Фрейя Фоксглав на колдоснимке и Фрейя Фоксглав в его жизни — один и тот же человек. Потому что девушка, с которой он познакомился первого сентября, была бледной тенью себя на этой фотографии. Будто дементоры высосали из его однокурсницы весь смысл и яркость жизни, оставив разочарование и пустоту вместо счастья. Смерть семьи заставила её резко и сильно повзрослеть, утратить раз и навсегда милую детскую непосредственность, которой была пронизана девушка на фотографии. Казалось, что теперь Фрейя вынуждена заставлять себя изображать радость от каждого дня, в то время как раньше она сама была олицетворением радости.        Он бросил последний взгляд на однокурсницу, непроизвольно задержавшись на её лице, и погрузился в короткий доклад под колдофото.        Информации было ещё меньше, чем на странице Томаса. Риддл с удивлением обнаружил, что через несколько недель Фоксглав будет отмечать магическое совершеннолетие: Фрейя родилась 21 сентября 1926 года, и это делало её самой взрослой студенткой шестого курса Слизерина. Как и все члены её семьи, она училась в Ильверморни, но с третьего курса по желанию родителей перешла на домашнее обучение. После смерти Фоксглавов её опекуном стала Аделаида Бут, вдова чистокровного волшебника Орсона Бута. На данный момент, как сообщал документ, обучается в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс.        Больше никаких подробностей жизни Фрейи Фоксглав предоставлено не было. Том разочарованно покачал головой и открыл последнюю страницу папки. Там был лишь один документ, но именно ради него он и затеял свои ночные чтения. Глубоко вздохнув, будто собираясь погрузиться в тёмные опасные воды Чёрного озера, Том Риддл взялся за последний отчёт в досье семьи Фоксглав.              

      «Комиссар-аврор

      Маркус Гримстоун

      08.01.1943

      

      Главе Отдела магического правопорядка

      Эразмусу Рэйвенсворту

      

      Рапорт

              Докладываю вам о событиях, произошедших в период с 3 по 7 января 1943 года. Расследованием занимались: офицеры-авроры Пантелеймон Крукват и Корнелия Беллами, старший детектив Тесеус Скамандер и комиссар-аврор Маркус Гримстоун (палочки и разрешения описаны в дополнении к рапорту), а также подчинённые мне рядовые авроры отдела.        3 января 1943 года сотрудник магического детективного агентства «Лисье Логово» Оливер «Олли» Дэмиан Бёрк (профайл «27PI8») возвращается из поездки в Европу и направляется в офис агентства по адресу 6 Акорн-стрит, Бостон. На месте он обнаруживает запечатанные неизвестным заклинанием двери и отправляется в Фоксглав-коттедж, резиденцию Каспиана Улисса Фоксглава (профайл «13R666»), своего начальника и близкого друга. Фоксглав-коттедж оказывается пуст. Бывший аврор Бёрк пытается связаться с остальными агентами «Лисьего логова», но на связь выходит только Лорелея Персингер (профайл «85WE45»). В течение трёх часов Бёрк и Персингер безуспешно пытаются связаться с коллегами. Бёрк просит помощи у своего бывшего подчинённого, аврора Круквата, который с моего разрешения прибывает в агентство вместе с ликвидатором заклятий Калидорой Макфейл. Им удаётся снять защиту с дверей и войти в офис. На месте они обнаруживают трупы пяти сотрудников агентства: волшебников Вильгельмины Виксен (профайл «20IE76»), Онаконы Акачеты (профайл «23K699»), Сагитты Калторп (профайл «89T99»), сквиба Эмброуса Лайнела Уотерхауса и не-мага Дилана Эллиота Джексона. Все пять человек убиты с помощью магии, подробнее о видах заклинаний и их действии в отчёте госпожи Макфейл (рапорт «A1UT» — совершенно секретно, уровень доступа A1, A2). Из тел жертв удалены внутренние органы (сердца, селезёнка, почки, лёгкие), Мина Виксен обрита наголо, у Дилана Джексона отсутствуют зубы и глазные яблоки.        Следов пребывания в офисе семьи Фоксглав не обнаружено. Мной было инициировано расследование, к команде подключился Тесеус Скамандер, знакомый с Каспианом и Рене Фоксглавами лично.        Несколько дней расследование не давало результатов. Магия Фоксглавов не отвечала ни на одно заклинание, будто волшебников не существовало. По мнению госпожи Макфейл, если бы Фоксглавы были мертвы, её усовершенствованные заклинания поиска всё равно показали бы их примерное местоположение. Фоксглавам был дан статус «пропавших без вести».        7 января происходит сразу два события, которые помогли нам выйти на след. Одно из заклинаний госпожи Макфейл показало невероятно сильный магический поток, по структуре отдалённо похожий на магию Каспиана Фоксглава. Через несколько часов ей удалось определить его источник, и оперативная группа во главе с детективом Скамандером выдвинулась на место его обнаружения. К аврорам присоединились Бёрк и Персингер. Место оказалось заброшенным не-магическим складом боевого оружия, вход в здание был скрыт той же магией, что и офис агентства «Лисье логово». Когда госпожа Макфейл начала снимать заклинание, к зданию аппарировало два десятка волшебников, одетых в характерные пурпурные мантии (подробности о так называемом «культе огнегривого паука»: профайл «100SY1» — совершенно секретно, уровень доступа A1). Завязалась ожесточённая битва. Несколько наших авроров были убиты, Бёрк и Персингер тяжело ранены. Части выживших волшебников удалось скрыться, но одного из них за секунду до аппарации успел остановить Скамандер.        Во время допроса волшебник (рапорт аврора Круквата о допросе Нормана Эшворта — «IU90») раскрыл, что семья Фоксглав в полном составе находится в здании склада. Из признаний Эшворта мы выяснили, что верховный лидер Грейл (профайл???) распорядился похитить шестнадцатилетнюю Фрейю Изольду Фоксглав, чтобы заманить её родителей в ловушку. Насколько стало известно из показаний Бёрка и Персингер, Каспиан следил за «культом огнегривого паука» со времён пропажи внучек Гидеона Мэйфейра (Дело №7482). Причём Бёрк уточнил, а Персингер подтвердила, что Фоксглав был одержим идеей во что бы то ни стало остановить преступления, которые совершали верховный лидер Грейл и его сторонники.        Когда Макфейл удалось снять защитное заклинание со входа на склад, внутри мы обнаружили ритуальный зал, увеличенный при помощи чар расширения пространства. В его центре, на каменных ритуальных алтарях, были подвешены тела Каспиана, Рене и Томаса Фоксглава. Все три волшебника были обескровлены путём многочисленных глубоких порезов и были мертвы уже несколько дней. В стороне от алтарей мы обнаружили младшую дочь Фоксглавов. Она не подавала признаков жизни, но госпожа Макфейл нащупала слабый пульс и потерпевшую аппарировали в больницу Хосефины Кальвадор: кроме сильнейшего магического и физического истощения, она была проклята неизвестным заклятием, из-за которого в том числе находилась между жизнью и смертью.        Когда мы обнаружили младшую Фоксглав, она была окружена трупами восьми волшебников, облачённых в мантии служителей культа. Все волшебники сжимали в руках палочки, а на их лицах замерло выражение настоящего ужаса. По оценке наших специалистов, отсутствие следов внутренних повреждений сигнализирует о том, что волшебники погибли от убивающих заклятий. Проверка палочек на «Приори Инкантатем» показала применение заклинания «Авада Кедавра», что позволяет допустить следующее: волшебники убили друг друга самостоятельно. О том, какие ещё заклинания применялись волшебниками, в отчёте госпожи Макфейл (рапорт «RW12N»). Палочки мисс Фоксглав на месте преступления обнаружено не было.        Полную картину произошедшего можно будет сложить, если Фрейя Фоксглав придёт в сознание. До тех пор, отдел будет заниматься допросом пойманного Нормана Эшворта и привлекать к расследованию Бёрка и Персингер. Соответствующие рапорты будут доставляться Вам на ежедневной основе.       

      Комиссар-аврор

      Маркус Гримстоун»

             Том Риддл перечитал рапорт ещё три раза, прежде чем позволил себе грязно выругаться. В какое бы дерьмо героический придурок Фоксглав ни втянул себя, собственную семью и подчинённых, никто из них не заслуживал подобной смерти. Лишённые внутренних органов агенты, обескровленные Фоксглавы, обессиленная физически и магически Фрейя, — всё это звучало как кошмар находящегося в бреду сумасшедшего. Вот только это была правда. И, скорее всего, за ней скрывался ещё больший кошмар.        Том был разочарован и вместе с тем заинтригован: рапорт и досье на семью Фоксглав давали одновременно множество ответов и порождали ещё большее количество вопросов. Почему опытный аврор и детектив Фоксглав позволил заманить себя в ловушку? Кто такой верховный лидер Грейл, и чем занимается его таинственный культ? Почему Фрейя осталась в живых, хотя все остальные в ритуальном зале были мертвы? Какое неизвестное проклятие волшебники использовали на девушке? И какое отношение ко всему этому имел Тёмный Лорд Гриндевальд?        Если пару часов назад Том думал, что файл удовлетворит его жажду и он потеряет интерес к странной однокурснице, то сейчас он чувствовал только ещё большее возбуждение перед маячащими на горизонте тайнами. Он перевернул страницу назад, чтобы взглянуть на девушку и вновь замер: от ее счастливой, беззаботной улыбки в груди защемило неприятной холодной тревогой.        Сколько дней Фрейя провела в том кошмаре, наблюдая, как угасает жизнь её семьи? Что делали с ней эти грёбаные служители культа, что она оказалась на грани смерти, лишённая сил и магии? Страдала ли она?.. Просила ли пощады?.. Молила ли богов о собственной смерти?.. Мечтала ли уничтожить тех, кто над ней издевался?..        До боли, до отвратительного хруста в пальцах Риддл сжал кулаки. Хотелось взять палочку и выпустить наружу внезапно нахлынувшую злость. Пара сильных тёмных заклинаний привела бы его в чувство. В обратном случае он едва ли сможет уснуть: слишком красочно перед глазами предстаёт картина прочитанного в последнем рапорте. Однако использовать тёмную магию в собственной спальне было слишком опрометчиво, поэтому Том закрыл глаза и, глубоко вздохнув несколько раз, постарался привести разбушевавшуюся магию в порядок. С тех пор, как он создал крестраж, делать это становилось всё труднее. Поймав эту мысль, он схватил валяющийся в стороне дневник и прижал к груди.        По внутренностям тугим узлом пронеслось счастье. Наконец-то, родная душа! Так близко, так рядом… Даже дышать стало легче.        Не отдавая себе отчёта, Риддл открыл дневник и, дотронувшись большим пальцем до первой страницы, направил в него немного магии. Пробуждаясь, он завибрировал и засветился ярким светом. Том не шелохнулся и не зажмурился, позволяя ослепляющему свету крестража прогнать из глаз прочно засевший там образ чёртовой слизеринки.       

      «Дражайшая половина меня?.. Вот так так! И даже четыре месяца не прошло…»

             Риддл ничего не ответил. Он взял в руки крестраж не для того, чтобы с ним говорить, — ему просто хотелось вновь почувствовать себя единым целым.        Не волшебником, а настоящим человеком.               Дерьмо.               Кажется, эта идея будет даже навязчивее, чем мысли о Фоксглав.       

      «Молчишь? Я тогда тоже помолчу».

             Дневника хватило всего на минуту тишины. Страница засветилась, и на ней проявился очередной вопрос. Том устало перевёл взгляд на текст, хотя и без этого догадывался, о чём может спрашивать его дорогой артефакт. У него на повестке была лишь одна тема.       

      «Как продвигаются дела со вторым крестражем?»

              Дневник раздражал, однако… Если бы Том оказался на его месте, он бы точно так же жаждал внимания. Разве это жизнь — это даже не существование! — на веки вечные остаться погребённым внутри артефакта в полнейшем одиночестве?        Бессмертие, о котором он точно не мечтал…        Риддл потянулся к ручке, лежащей на полке, и, на секунду задумавшись, написал ответ.       

      «Я работаю над этим. Когда создам, ты узнаешь об этом первым».

      

      «Обещания, обещания, обещания…»

      

      «Я уже говорил тебе, что занят делом. Начало года выдалось очень суматошным: как староста, я должен…»

      

      «Оправдания, оправдания, оправдания…»

              Том сделал глубокий вдох, пытаясь прогнать возникшую злость.        Он всегда думал, что больше всего в жизни его раздражают орущие среди ночи младенцы или строящие из себя невесть что чистокровные выскочки с факультета, но всё это было мелочью по сравнению с истериками и манипуляциями его крестража.        Было неприятно это осознавать, но — если хорошо подумать — больше всего на свете его раздражал он сам.        Это било по самолюбию.        А Том Риддл терпеть не мог, когда его самомнение страдало. А ещё у него было чертовски плохое настроение.       

      «Можешь язвить сколько душе угодно, дорогой дневничок, но только от меня зависит исполнение нашего плана. Захочу — и вообще ничего не буду делать».

      

      «Надо полагать, без моего непрестанного напоминания ты и так ничего делать не собираешься».

      

       «Ну почему же не собираюсь. Очень даже собираюсь. Отдать тебя на хранение Абраксасу или Лисандру, например. Уверен, тебе очень понравится проводить время в знаменитой семейной библиотеке Лестрейнджей… Подарю тебе честь первым из нас двоих там побывать».

              Крестраж на несколько мгновений замолчал, переваривая услышанное. Том редко находил в себе силы — а иногда даже смелость — перечить Дневнику или пререкаться с ним. Его и артефакт соединяла могущественная связь — то ли так работала тёмная магия, создавшая крестраж, то ли это были отголоски их общей души, — и Том-в-Дневнике часто ею пользовался, чтобы влиять на мысли и решения Тома-вне-Дневника. Иногда Том искренне задумывался, а его ли собственные решения приводят к тем или иным ситуациям, или это результат очередного плодотворного разговора со своим альтерэго.               Грёбаный мистер Хайд.       

      «Малфой, Лестрейндж… Давненько я не слышал эти фамилии. Ты редко говоришь о своих слугах».

      

      «Повторяю: они не мои слуги. Они — мои друзья».

      

       По страницам ежедневника заструился мерцающий свет. Том прекрасно знал эту реакцию — крестраж злился.

      

      «Друзья?! Мордред, что я слышу? Риддл, ты ли это? Или я ненароком попал в руки сопливой гриффиндорской первокурсницы? Так и знай, сейчас как начнёшь рассказывать, что тебя не замечает самый популярный мальчик в школе…»

              Том закатил глаза и со смешком прислонился к подушке. Раньше манипуляции дневника легко вывели бы его из себя… Но в данный момент единственное, что он чувствовал, — это усталость. Эта ночь была слишком долгой, чтобы выслушивать чьё-либо нытьё. Особенно — своё собственное.       

      «Спокойной ночи, дневник».

             Дневник снова засветился, и, до того как Том его захлопнул, на странице появился ещё один вопрос.       

      «Как дела со змееустом?»

              Он ждал этого вопроса. Рано или поздно ему пришлось бы рассказать о Фрейе Фоксглав. В обратном случае Том-в-Дневнике выяснил бы всё сам. А затем закатил очередную истерику.       

      «Узнал несколько важных деталей о жизни змееуста до Хогвартса».

      

      «Знание о его личной жизни сделает убийство и создание крестража более приятным? О, это что-то новенькое».

      

      «Знание о личной жизни змееуста сделает более плодотворным наше взаимодействие. Никаких убийств я не планирую. По крайней мере, пока. Она нужна мне живой».

             Риддл кожей ощутил, как душа в крестраже напряглась.       

      «Она».

      

      «Да».

      

      «Прости, дорогой мой, но твои шутки и вполовину не такие смешные, как у меня».

      

      «Я не шучу. Змееуст — наша однокурсница, такой же потомок и наследник Слизерина, как и мы. Она перевелась в Хогвартс только в этом году».

      

      «Женщина-змееуст, значит. Теперь понятно, каким это «делом» ты там занят. Бегаешь за девицами, как типичный озабоченный подросток. Вижу, без меня ты совсем отупел».

      

      «Я ни за кем не бегаю, не драматизируй. Змееустка обладает доступом к знаниям, которые будут полезны Лорду Волдеморту. Я привлеку её на нашу сторону. Или уничтожу, как только выясню все детали и пойму, что она больше не представляет пользы».

      

      «Какое милое обещание, сам себе веришь? Не отвечай, это риторический вопрос. Она ведь не знает, что ты змееуст?»

      

      «Знает».

      

      «Потрясающе. И обо мне она тоже знает?»

      

      «Конечно нет».

      

      «Слава Мордреду, хватило ума промолчать. Я уже говорил: это ты должен быть в дневнике, а не я. Ты отвлекаешься! Занимаешься глупостями! Я бы никогда в жизни не допустил такого. Ты ведь сам знаешь: есть и всегда будет только один наследник Слизерина, и это мы. Избавься от девчонки, убей её как можно скорее, она может быть опасна. Плевать на пользу и знания, до этого как-то справлялись и сейчас не пропадём».

      

      «Я сам решу, что и как мне делать. Ты мне не хозяин».

             «Судя по всему, ты уже и сам себе не хозяин, Том Марволо Риддл».               Риддл решил не отвечать на очередную манипуляцию крестража. Тот был готов придумать какой угодно бред, просто чтобы вывести Тома из себя.        Закрывая дневник, он краем глаза заметил открытую папку с документами на семью Фоксглавов. Сложив руки на груди, на него со страницы смотрела, широко улыбаясь, Фрейя. Солнце светило ей в глаза, и она забавно жмурилась.        Риддл подтянул к себе папку и, приложив силу, оторвал колдографию. Девушка на снимке недовольно покачала головой, но затем весело засмеялась и помахала рукой.        «Глупый мальчишка, это всего лишь фотография, просто запечатлённый с помощью магии кусок прошлого», — заговорил внутри головы собственный голос, но Том его проигнорировал.        Он сам не до конца понимал, зачем ему понадобилось фото Фоксглав. Папка с досье всегда будет у него, под защитой чар, в одном из скрытых карманов сундука. Открой и любуйся, если вдруг понадобится.        Но ведь это другое.        Теперь было поздно размышлять. Сделал и сделал. Порыв желания быстрее логики. Нужно было только придумать, куда её спрятать. Так, чтобы держать близко к себе, но при этом не вызвать у однокурсников удивлённых взглядов.        Ответ нашёлся быстро — перед ним лежал дневник. Надёжнее места было сложно найти. Том несколько секунд неуверенно сжимал в руке колдографию, а затем, ругнувшись про себя, затолкал её между страниц и засунул дневник под подушку.        Сняв чары конфиденциальности, он убрал папку в сундук возле кровати и взглянул на часы — стрелка перевалила за пять утра.        Риддл закрыл глаза и через несколько минут напряжённой тишины — даже Нотт перестал храпеть — погрузился в долгожданный сон.               Том быстро осознал, что ему снится сон. Одно из тех липких, до ужаса реалистичных сновидений, которые стали приходить к нему после создания крестража. Он давно собирался поискать информацию об этом в библиотеке, но каждый раз находились более важные дела.        Он огляделся.        Тайная комната. Однако потолок ниже, стены ýже, а вместо гигантской скульптуры Салазара — каменные обломки. В самом центре зала постамент с открытой книгой.        Риддл сделал нетвёрдый шаг вперёд, и тот гулким эхом отозвался от стен комнаты. Но второго шага не последовало: чьи-то руки внезапно обхватили его со спины и крепко сцепили пальцы в замок под грудью. Том почувствовал тепло примкнувшего к нему тела, горячее дыхание чуть ниже шеи и громкое биение двух сердец. Эта близость была странной и неправильной, и вместе с тем ему хотелось, чтобы мгновение длилось бесконечно долго.        Стоило этой мысли коснуться сознания, человек позади резко отстранился и с пренебрежением оттолкнул Тома в сторону. Он тут же развернулся, чтобы воочию увидеть незваного гостя, вторгшегося в его чересчур реалистичный сон.               Фрейя, чёрт бы её побрал, Фоксглав.               Сложив руки на груди, она широко улыбалась и не сводила немигающего взгляда с лица Риддла. В летнем белом костюме, обнажающем плечи и живот, и с длинными, чуть вьющимися волосами. Счастливая и беззаботная. Такая же, как на колдофото из папки Малфоя.        — Фрейя? — Риддл едва узнал свой надтреснутый голос.        — Фрейя… — произнесла девушка, задумчиво подняв глаза к потолку. Она говорила непривычно громко, каким-то рокочущим, содержащим в себе сразу тысячи разных голосов тоном. Через секунду она растянула губы в хитрой улыбке, будто пришла к какому-то важному выводу:        — Фрейя.        — Что ты делаешь в моём сне? — Том приблизился к девушке. Было сложно поверить, что это и правда Фоксглав: такая привычная и вместе с тем совершенно другая.        — Это я у тебя должна спросить, Том Риддл, что я делаю в твоём сне, — промурлыкала девушка.        Она протянула руку и игриво потрепала его волосы. Том хотел схватить её за ладонь, чтобы ещё раз почувствовать тепло прикосновения, но она ловко увернулась. Весело хохотнув, Фоксглав принялась как ни в чём не бывало изучать комнату.        — Что это за место?        — Это не важно.        — Важно, иначе бы я не спрашивала. — Она недовольно нахмурилась, но через секунду вновь улыбнулась. — Хотя можешь не отвечать, я и так знаю, где мы.        Том ничего не ответил. Он напряжённо наблюдал, как Фоксглав вновь приблизилась и, медленно подняв руки, положила их ему на плечи. Вместо ожидаемого тепла его кожу под пижамой обожгло холодом. Её пальцы, будто крючковатые когти, впились в плоть.        — Я знаю твой секрет, Том, — прошептала Фрейя ему в лицо.        Она поднялась на цыпочки, и их лица стали так близко друг к другу, что Том смог рассмотреть коричневые точки в бездонных глазах. Её взгляд гипнотизировал.        — Я знаю, что ты сделал с собой, Том.        Она опустила печальный взгляд на грудь Риддла и, оторвав свою руку от его плеча, очень медленно и нежно провела кончиками пальцев по его шее и косточкам выступающих ключиц. По телу пробежала зябкая дрожь.        — Не бойся, — на выдохе произнесла Фоксглав и аккуратно положила правую руку в центр его груди.        Мягкая улыбка матери окрасила её загорелое лицо. Было непривычно не видеть на её щеке кривого розового шрама — словно это и не Фрейя была сейчас перед ним, а плод его безумного воображения.        Она призывно облизала нижнюю губу.        Невыносимо!        Риддл судорожно сглотнул и, не веря сам тому, что собирается сейчас сделать, потянулся к девушке. Ему хотелось прикоснуться поцелуем к её розовым губам и наконец утолить жгущую все внутренности жажду.        В собственном сне он мог делать всё, что захочет. Утром он и не вспомнит. Но главное — об этом никто и никогда не узнает. Особенно Фрейя Фоксглав.        Она остановила его за миллиметр до прикосновения.        — Не бойся, Том Марволо Риддл, — безэмоционально повторила она ему в губы. Он непонимающе заморгал. — Твой секрет умрёт вместе с тобой.        Тело пронзила нестерпимая боль. Риддл непроизвольно посмотрел вниз и с ужасом увидел в груди огромную дыру. По пижамной рубашке и по голой, вмиг побледневшей коже под ней текла тёмно-синяя вязкая кровь. Ноги Тома подкосились, но он не упал, даже не пошевелился, — как бабочку, нанизанную на иголку, его надёжно держала правая рука Фоксглав. Острыми когтями вместо пальцев она разрывала дыру в груди, протискивалась внутрь, пыталась добраться до сердца, до основания его души. Мягкое выражение лица девушки превратилось в озлобленную акулью пасть.        — Скажи, ты в самом деле так глуп, что думаешь, будто можешь быть мне интересен? — раздался её глухой голос. — Ты так слаб, так никчёмен, что мне тебя даже жалко.        С отвратительным чавканьем она вытащила руку из его груди. Пальцы девушки были перемазаны багровой кровью, которая мгновенно, прямо на глазах у Тома, превращалась в густые чернильные пятна. В центре её ладони пульсировала ярко-жёлтая, будто луч заклинания, искра. Невыразимо прекрасная, точно наполненная божественным сиянием, она завораживала и приковывала взгляд. Фрейя внимательно осмотрела свою добычу, затем поднесла руку ко рту и слизнула тонкую капельку стекающей по запястью чернильной крови. Её рот и зубы окрасились в чёрно-синий цвет.        — Правда в том, Том Риддл, что ты не достоин ни меня, ни своей жизни.        Она с лёгкостью оттолкнула едва стоящего на ногах Риддла, и он, хрипя, шагнул назад и повалился навзничь. Конечности леденели, но внутри него было так жарко, словно ему залили в горло горячую смолу. Приложив руки к груди, Том попытался остановить кровотечение, но пальцы увязли в чёрной плоти рваной раны.        Он чувствовал, что жизнь быстро и неминуемо покидает его тело.        Заметив тщетные попытки парня помочь самому себе, Фрейя насмешливо фыркнула. Вытянув руку с зажатой искоркой, она игриво подмигнула лежащему в метре от неё Тому.        — Ты не переживай, милый, я найду достойную оправу этому маленькому бриллианту, — раз уж тебе он оказался не нужен.        Она подошла к постаменту и открыла лежащую в его центре книгу. Риддл не слышал, чтобы она что-то говорила, но между тем её губы двигались. Она не пользовалась волшебной палочкой, но вокруг всё равно плясала магия тёмных заклинаний.        Риддл начал кашлять мерзкой смесью крови и чернил. Ему не хватало воздуха. Пальцы окоченели. Он пытался считать про себя, чтобы не отключиться, но сбивался уже на пятом счёте и начинал всё с самого начала.        …Если это сон, то почему он не просыпается?        Через какое-то время Фрейя снова привлекла его внимание резким радостным вскриком. Она раскрыла ладонь, и чудесная волшебная искорка воспарила над постаментом.        Книга на постаменте затряслась и завибрировала знакомым светом. Как же он сразу её не узнал? Сердце сделало кульбит, когда магия крестража растеклась по залу и дотронулась до раны на его груди.        Больше не было счастья встречи с кусочком родной души, больше не было ничего. Горечь, пустота и одиночество.        Когда Том поднял взгляд на постамент, из его глаз непроизвольно хлынули слёзы. Словно обманчиво бесплотный призрак, перед Фоксглав материализовалась мужская фигура, облачённая в слизеринскую форму. Идеальная причёска, выражение скромной вежливости на красивом лице, начищенный до блеска значок старосты, прямая спина и взгляд, полный исключительной проницательности.        Риддл из Дневника был его точной копией, но до этого момента Том и представить себе не мог, как отвратительно приторно выглядит маска, которую он носит вот уже шестой год подряд.        …Крестражу понадобилось меньше минуты, чтобы воплотиться в человека. Всё это время Фрейя не сводила с него восторженного взгляда, словно на её глазах происходило чудо не меньшее, чем зарождение Вселенной. Когда существо сделало свой первый вдох, Фоксглав почтительно поклонилась, приложив руку к груди.        — Мой Лорд, — прошипела она на парселтанге, и даже на пороге смерти Том почувствовал, как по спине пробежали мурашки от того, как чувственно это прозвучало.        — Ты заслужила вознаграждение, моя дорогая Фрейя, — сочным, куда более зрелым, чем у Риддла, голосом сказал ей в ответ Лорд Волдеморт.        Он ощерил зубы в хищной улыбке, а затем, вытянув вперёд руку, схватил Фоксглав за шею и с силой притянул к себе. Том попытался подняться, чтобы помочь глупой девчонке, но в глазах резко потемнело, и единственное, что он мог сделать, — это неподвижно лежать на спине и смотреть.        Смотреть, смотреть, смотреть.        На открытый рот и мерно поднимающуюся грудь Фрейи Фоксглав, на опасно сжимающие тонкую девичью шею пальцы и сияющие нездоровым багрянцем глаза Лорда Волдеморта. Смотреть и надеяться, что он проснётся — или умрёт, на самом деле уже нет никакой разницы, — раньше, чем произойдёт что-то неминуемое.        Ждать долго не пришлось. Кем бы ни было это существо — Томом Марволо Риддлом, Лордом Волдемортом или просто безымянным порождением ада, нацепившим на себя шкуру прекрасного слизеринского старосты, — он устремил быстрый взгляд на тело поверженного врага, сверкнул полными самодовольства глазами, а затем, точно вампир, впился в приоткрытые губы Фрейи. Девушка застонала и, словно змея, обвилась вокруг Риддла, сжимая его в объятиях и с жаром отвечая на поцелуи.        Смотреть на них было невыносимо, но Том не мог отвести глаз. Они дрожали, они задыхались от наслаждения, они целовались так, будто испытывали ненасытный голод, который можно было удовлетворить, лишь целиком сожрав друг друга. Когда рука собственническим движением сорвала с плеч девушки тоненькие бретельки, обнажая ключицы и мягкие округлости груди, Риддл громко выдохнул. Лорд Волдеморт тут же оторвался от груди девушки и бросил в его сторону насмешливый взгляд.        — Наслаждаешься представлением? — поднял бровь человек с его собственным лицом. Он схватил Фоксглав за подбородок и грубо повернул лицом к Тому.        — Дорогая моя Фрейя, даю тебе возможность выбрать для малыша Томми награду за наше с тобой знакомство.        Фоксглав на долю секунды задержала взгляд — пустой, безразличный, холодный, — на Томе и ране на его груди. А затем прошипела всего одно слово:        — Ссссмерть.        Лорд Волдеморт засмеялся.        — Даже не знаю, что возбуждает сильнее, твой парселтанг или твоя кровожадность, моя маленькая змейка.        В его руке материализовалась волшебная палочка.        — Пока только во сне, но однажды и наяву, мой дражайший я, — ухмыльнулся Волдеморт и посмотрел прямо в глаза Риддлу. Фоксглав уткнулась носом в его шею.        Том затаил дыхание и из последних сил заставил себя выпрямиться. Он никогда не покажет своего страха. Даже перед смертью.        — Авада Кедавра!               Том Риддл с криком подскочил на кровати. В груди саднило: сердце билось в таком бешеном темпе, что он слышал его отзвуки в ушах. Не обращая внимания на проснувшегося и вскочившего с кровати Лестрейнджа, Том схватил подушку и, размахнувшись, с яростью метнул её в стену.        Крестраж безвинной тетрадкой лежал на краю кровати.        Больше никогда в жизни Том не позволит собой манипулировать. Распахнув сундук беспалочковой магией, он с силой швырнул внутрь ненавистный дневник.        Будто день и без того был недостаточно дрянным, колдофото Фрейи Фоксглав вылетело из его страниц и, изящно проскользив по воздуху, упало на пол изображением вверх. Лисандр, к чьим ногам приземлилось изображение, поднял его и протянул Риддлу. Однако Том был недостаточно быстрым: глаза парня расширились, когда он увидел, кто на нём был запечатлён.        — Эй, откуда у тебя… — начал Лестрейндж, но сжатые губы и яростный взгляд Риддла отбили у него желание задавать вопросы. Он глухо выдохнул и несколько раз согласно кивнул.        — Как… Как прикажете, мой Лорд.        Том отобрал у парня фотографию Фоксглав, небрежно кинул в сундук вслед за дневником и лишь после этого взял со стола волшебную палочку. Когда пальцы сомкнулись на тёплом дереве артефакта, по венам разлилось волнующе прекрасное чувство силы. Он направил палочку на Лестрейнджа — неподвижного и готового принять свою судьбу. В конце концов, рыцари всегда делали то, чего желает их лорд.        — Обливиэйт.        Карие глаза Лисандра на долю мгновения побелели, утонув в плотной сизой дымке заклинания.        — Том? — Лестрейндж удивлённо осмотрелся по сторонам. Подушка Риддла одиноко лежала возле шкафа Нотта. — У тебя что-то случилось?        — Просто дурной сон, — спокойно ответил ему Риддл. — Ложись спать, Лисандр.        Парень кивнул и тут же запрыгнул к себе на кровать. Подобрав с пола подушку, Том последовал примеру друга. В скором времени дыхание Лестрейнджа выровнялось, и он уснул.        Риддл пролежал остаток утра, так и не заснув. Стоило ему сомкнуть веки, как в голове появлялись отвратительные картины из сна.        Сна, в котором он предал самого себя.