Бессмертное небо

Тянулись холодные руки — мне смерть дышит в спину.

Крадётся, в объятиях крепко сожмёт.

Глаза закрывая, знаю — подохну, как псина,

А сердце гнилое ещё раз сгниёт.

Он и прежде не являлся многословным человеком, а сейчас… Находясь в шоковом, сильно разделённым с реальностью состоянием он и подавно не захочет разговаривать. Сам Сказитель может и понимал, что нужно попытаться что-то вспомнить, чтобы дать ответ хотя бы самому себе… Но голова болела так, что любая мысль отдавалась острой болью в висках. Люмин понимала. Сама была в таком состоянии, когда только очнулась после долгого сна. Поэтому оставила его в покое, отправившись думать над тем, что им делать дальше. Если быть честной то… А с чего тут начинать думать?  Холодный воздух заснеженного городка уже не бодрил.  Они больше не связаны. Не связаны их судьбы и жизни.  Но плохо ли это? Что же успело произойти за всё то время, что они были порознь?  Её брат забрал Небесный ключ. Это самое ужасное из всего того, что могло произойти. Хуже только то, что теперь она попросту не знала, как бороться со Скверной. Неужели был только один способ? Должен же быть вариант искоренения этого проклятия, который не требует Небесных ключей… Но за всё это время она не нашла и малейшего намёка. Слишком много «но». Её жизнь была похожа на снег, который безвозвратно испачкан грязью и кровью. Надежда умерла в тот момент, когда Скарамучча окончательно пришёл в себя. Теперь всё то, что она делала помимо его поисков было… бессмысленно. Вся информация, пусть и в небольшом количестве, но полученная с огромным трудом. Абсолютно всё, что она узнала о Небесных ключах, о порядке и Скверне… Теперь не имело смысла. — Ты думаешь, что всё потеряно?  — Я не знаю. Просто если других способов нет… — Фатуи?  — Но они хотят не того же, что и мы, — безразлично хмыкнула Люмин, — Но я действительно должна ей помочь. Хотя я совсем не уверена в том, что эта помощь нужна Её Величеству.  — Она ничего не потеряет, если согласится бороться со Скверной вместе. Неважно, что её цель, — мужчина, казалось, передумал говорить, но через пару мгновений всё-таки продолжил, — Небесный Порядок. Какой будет смысл от этого, если мир гораздо раньше разрушит Принц Бездны?  — Для начала нужно самим во всём разобраться. Быть может… это мы чего-то не знаем?  Дайнслейф лишь пожал плечами. Он не был главным героем этой истории, оттого и не настаивал. Несмотря на то, что Люмин сейчас не согласна с его позицией, он всё равно был готов следовать за ней. 

***

Прошло ещё пару дней прежде, чем Люмин смогла привести мысли в какой-никакой порядок. Далось ей это нелегко, но зато теперь она знала, что ей нужно делать дальше. Вернее попытаться это сделать. Слова Дайнслейфа нельзя было игнорировать, ведь он обычно знал, что говорит. На этом она и остановилась. Раз уж решила спасать мир, то можно начать с обычного разговора с той, кто сейчас в шаге от переворота судьбы мира сего.  Проблема была лишь в том, что последний Гнозис сейчас, пусть и находится у неё, но принадлежит не ей. Вообще было бы хорошо вернуть его той, кто является законным владельцем. Но не в этот раз и, пожалуй, даже не в этой жизни. Сердца Богов сейчас не более, чем расходный материал для целей тех или иных людей. Правда этот «расходный материал» слишком важен.  И Царица не знает о том, где этот Гнозис находится… При худшем исходе это может сыграть на руку.  — Делай с ним, что хочешь, — сквозь зубы процедил Сказитель, после выслушанного краткого рассказа о дальнейших планах Люмин, — Он мне больше не нужен. — Совсем растерял свои амбиции… — грустно пробормотала Люмин, стараясь не заглядывать в его пустые глаза. Её пугал взгляд Скарамуччи.  Он не был таким, каким был несколько месяцев назад… В них не было той мотивации и цели, которая делала его тем, кем он являлся. Его глаза цвета неба во время грозы… Там больше не было этих искр. Как если бы на неё смотрел мёртвый. Как если бы смотрел человек, который потерял в жизни абсолютно всё.  Хотя, пожалуй, в этом не слишком много разницы. Но он ничего не говорит. А она не смела выпытывать. Всему своё время. Однажды он вспомнит и тогда, если захочет, то расскажет.  — Тебя это никак не касается, — словно невзначай бросил он вслед уходящей Люмин. Сердце болезненно сжалось. Дело даже не в самой фразе, нет. Пусть она действительно не самая приятная, но Люмин сейчас готова была отдать всё, лишь бы эта фраза звучала в прежнем тоне. Прежним Сказителем.  Она не знала, что именно так на него повлияло, ведь когда он пришел в себя, то вёл себя так же, как и всегда: язвил, ухмылялся, пытался пошутить. Но длилось это недолго.  Уходя Люмин так и не обернулась, просто оставив Сказителя в комнате.  Девушка практически не спала эти несколько дней, отчего под глазами образовались синяки, а усталость била дрожью в руках. Дайнслейф старался не тревожить её и лишь молчаливо находился рядом, переодически укрывая одеялом уснувшую прямо за письменным столом Люмин. Дураку было ясно, что её сердце сейчас не на месте, но что он мог сделать? Если вмешается, то в силу простого незнания чем тут помочь — сделает только хуже.  А Скарамучча тем временем пребывал в состоянии нежелания делать хоть что-то. Он до сих пор лишь обрывисто вспоминал то, что с ним произошло… И эти обрывки были далеко не самым приятным зрелищем.  Пытки. Страх. Боль. Ненависть.  Его Небесный ключ… Его сердце. Его чувства. Небесный ключ был вырезан самым изощрённым способом из всех, что были возможны. Даже методы Дотторе не были такими ужасными, как то, что сделал Ремус.  Скарамучча отчётливо вспоминал то, как очень и очень долго странствовал по бесконечным кошмарам. Переодически он всё-таки выбирался из сна, где в конце он теряет всё: Небесный ключ, Сердце Бога, мир, людей, Люмин… Его жизнь не обрывалась, но становилась самой мрачной и ужасной. Этот кошмар повторялся бесчисленное множество раз, каждый раз завершаясь тем, что он просыпался и видел перед собой лишь тьму. Он не мог шевелиться, его руки были скованы цепями, которые издавали слабый свет. Скарамучча не чувствовал ног, не чувствовал свои силы.  В одном из подобных кошмаров он начал понимать, что сходит с ума. Когда он проснулся, то первым, что он увидел… было собственное отражение в зеркале. Только вот этот «он» смотрел на него самым презренным взглядом, а затем рассмеялся и тыча пальцем в настоящего «его» повторял одну лишь фразу: ты никому не нужен. Это продолжалось бесконечно долго. Ровно столько, чтобы сойти с ума. Но он не мог ничего сказать, не мог закрыть глаза и заткнуть уши. Только слушать, смотреть и рыдать. А потом он действительно очнулся. Вновь увидел перед собой слабое свечение цепей, а затем поднял голову и… рассмеялся. Словно сошедший с ума, он смеялся глядя в беспросветную тьму. Он терял в ней себя, свои цели и чувства. Затем он начал слышать чьи-то голоса, которые невозможно было различить. Эти голоса не были навязчивыми, лишь иногда эхом проносясь в пустой голове, они говорили на неизвестных языках.  Он не знал сколько времени провёл в таком состоянии. Поначалу, когда его сознание прояснялось, то он пытался кого-то звать или хотя бы просто шевелиться. Затем его попытки становились более слабыми, пока не исчезли совсем. И в тот момент, когда он окончательно сдался… появился Ремус.  Это чудовище не произнесло ни слова. Он зажёг вокруг факелы и с ядовитой ухмылкой подошёл к Скарамучче. Глядя прямо в глаза куклы, он приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но словно не нашёл подходящих слов. Ремус аккуратно обхватил подбородок Сказителя, а затем болезненно сжал. Он впервые за долгое время ощутил физическую боль. Лицо исказилось в болезненной гримасе, а взгляд наполнился испугом. Скарамучча не понимал, что происходит и он даже не помнил о том, кто этот человек. — Убожество, — сквозь зубы процедил Ремус и до хруста сдавил челюсть куклы, — Сам вырыл себе яму, а сейчас прикидываешься загнанной в угол мышкой? Хаха…  Резко отдёрнув руку, он развернулся и, кажется, собирался уходить, но нет. Он лишь подошел к боковой стене и открепил цепи, которые всё это время удерживали руки Скарамуччи.  Кукла безвольно упала на землю. Сказитель услышал тяжёлые шаги и хотел поднять голову, чтобы посмотреть кто там, но ему не дали этого сделать, моментально прижав за шею обратно к холодной земле. В ту же секунду над ухом раздался холодный, но отчего-то знакомый голос: — Ты хочешь чтобы это закончилось?  Закончилось что? — Я отпущу тебя, если отдашь мне одну занятную вещицу.  Какую?  Он не знал о чём говорит этот человек, но почему-то чувствовал, что нельзя соглашаться.  Спустя минуту размышлений, Скарамучча всё-таки не нашёлся с ответом, потому издал какой-то непонятный звук похожий на отрицание. — Че, совсем крыша поехала? — тот же, что и прежде полный ненависти голос послышался со стороны, — Вот уж не думал, что спустя столько месяцев твоя нерушимая нервная система так мгновенно пойдёт по наклонной.  Наконец его отпустили, дав возможность поднять голову и посмотреть на того, кто только что его держал. Взгляд был слегка затуманен из-за того, что глаза не успели привыкнуть к свету, но спустя несколько секунд он всё же смог сконцентрироваться на этом юноше.  Слишком знакомо он выглядел… Как будто уже где-то встречались? Да, пожалуй… Светлые волосы, заплетённые в длинную косу, янтарные глаза, в которых поблёскивали опасные огоньки.  Он помнил, как его тогда не волновало вообще ничего. Ему не было страшно, когда Ремус угрожал жизни Люмин, он не боялся и собственной смерти. Он не кричал, когда ему под кожу вводили стальные иглы, а затем подвешивали над бездонной пропастью из которой вырывалось обжигающее чёрное пламя. Иглы впивались всё глубже, когда он двигался, а в таких обстоятельствах было трудно не двигаться совсем.  Но он молчал, не разговаривал и не отвечал ни на какие вопросы. Скарамучча не помнил о том, кто такая Люмин. Он не понимал о каком ключе идёт речь. Он даже не помнил, как оказался тут.  Ему было все равно. Абсолютное безразличие. Только чей-то тихий шёпот в голове постоянно твердил: — Не отдавай им то, что они хотят. Он не знал даже где находится этот ключ, но не соглашался отдавать. Когда его тело порезали острым мечом полсотни раз — он молчал. Одни лишь болезненные стоны срывали с его уст. Этот голос принадлежал Люмин, но понял он этого только сейчас. Она всегда была рядом с ним и пока Небесные ключи их связывали, Скарамучча чувствовал это. Именно она не раз будила его своим тихим голосом, прося не поддаваться чарам сна.  Возможно, он верил этому голосу именно потому, что это единственное, что было рядом с ним так долго. Но Небесный ключ он всё равно отдал. Как? Этого он не помнит. В его груди всё ещё была рана, а внутри… пустота.  Сейчас он чувствовал себя уязвлённым, разбитым, беззащитным. Конечно, едва ли он признается в этом Люмин, но для себя он точно знал, что он не сможет больше смотреть ей в глаза. Даже если она его ни в чем не винит. Даже если он действительно не виноват.  Что ж… ему не впервой грубить ей и игнорировать её.  Они всё равно больше не связаны. Но тогда почему так больно?  В Фатуи ему путь заказан, а Люмин хочет поговорить с Царицей. Это её выбор. А он уже не верит в то, что можно что-то изменить. Эта боль не идёт в сравнение с той, которая возникала, когда его поили каким-то ядом, чтобы он сдался. Его выворачивало настолько сильно, что он предпочёл бы смерть, но почему-то не мог умереть. Всё тело пылало от жара, а мышцы сводило в бесконечных судорогах.  Но сейчас ему было гораздо больнее от одной лишь мысли о том, что он действительно её потеряет. Самовнушение уже не работало.  Под тяжестью собственных воспоминаний и мыслей он уснул. Неизвестно сколько он проспал, но ему не снилось совершенно ничего, кроме бесконечной пустоты… А когда он очнулся, то увидел в комнате Люмин, которая что-то искала в шкафу. Хотелось её прогнать, но это даже не его комната.  А Люмин… она вообще спала за всё это время? — …Доброе утро, — заметив шевеление на кровати, Люмин натянула улыбку и обернулась к Скарамучче, — Извини, если я тебя разбудила. Мне нужно забрать кое-какие вещи… — Не надо. Не извиняйся. — А… хорошо. Никогда не было такого, что она не знала о чем с ним поговорить. Раньше могло просто не быть желания вести с ним диалог, ведь он предельно прямолинеен и донельзя язвителен. Но им всегда было над чем посмеяться. Были и темы для разговора, и мимолётные, совсем незначительные вопросы.  Скарамучча выглядел ужасно. Раньше ей не так сильно бросались в глаза небольшие раны, которые покрывали его руки и спину. А сейчас, когда пелена шока и непонимания исчезла, до Люмин постепенно дошло, что эти раны не такие уж и небольшие. Само осознание происхождения…  — Я не могу ответить на твои вопросы, Люмин. Прости, что вышло так… — он отвёл взгляд и нахмурил брови, словно борясь с самим собой, но всё-таки продолжил, — Если бы я был более настойчивым, не потерял бдительность…  — Ничего бы не изменилось. Он вряд ли собирался остановиться хоть перед чем-то, чтобы достигнуть своей цели. И ты не виноват в том, что это случилось. Никто, даже я не знала о том, что именно ты станешь носителем этого ключа, — по её щеке предательски скатилась слеза, — Мне жаль, что ты оказался втянутым в это. Ты не должен страдать из-за… Да, Архонты, ты не должен страдать хоть из-за чего. Я не могу быть уверенной, но вполне себе представляю, что именно тебе пришлось пережить там, где ты был. Это не ты должен извиняться.  Она и сама уже была подвергнута влиянию Ремуса. — Я пойму, если ты просто захочешь уйти. Мы больше не связаны и… тебя не будет ко мне тянуть, — девушка всё же нашла в себе силы и подошла к Скарамучче, — Можешь уйти хоть сейчас, но только дай мне вылечить твои раны. — она села на край кровати и с томным вздохом продолжила, — Позволь хоть немного исправить всё…  Скарамучча едва мог держать обычное выражение лица. Люмин… только что… сожалела о том, что он невольно стал жертвой? Чёрт, да эта дурёха совсем не меняется! — Люмин. — Прости… На его лице промелькнуло непонимание, затем сменилось удивлением, а в конце и вовсе проявилось сочувствие. Только к чему? К самому себе?  Как же это жалко. Люмин хотелось сейчас услышать его насмешки, лишь бы только не видеть весь этот спектр противоречивых эмоций на его лице. Хотелось обнять его, чтобы спрятать от жестокости и несправедливости этой жизни. Но она не могла. Раньше было проще: чувствовать то, что чувствует он. Ей не приходилось обращать внимание на его эмоции, ведь его лицо всегда было безразличным, либо крайне недовольным. Сейчас, когда она не чувствует этого, то не может рассказать о том, что творится в его голове.  — Люмин… Ты — единственная причина по которой я смог продержаться так долго. Я не знаю, где я был и не помню даже половины того, что там происходило. Всё, что я помню… действительно лучше забыть, — на одном дыхании произнёс он. Сердце пропустило удар. Это то, что так хотела, но боялась услышать. Слёзы градом покатились по щекам, а перед глазами пронёсся их последний день на том острове.  Ведь тогда всё было хорошо. Казалось бы… нужно было просто остаться, да и всё тут. Но ответственность, которая лежала на плечах Люмин была слишком огромной. Пусть и не она эту ответственность на себя возложила.  В конце концов… Итэр — её брат. Она не сможет жить спокойно, пока он изнутри разрушает Тейват.  И в голове всё ещё был беспорядок. Было тяжело думать ни о чём, но обо всём одновременно. Её беспокоила судьба Тейвата. Ей тяжело было думать о том, что будет с ними. Впервые за столько лет она захотела просто исчезнуть. Непосильная ноша для той, кто потерял слишком много.  А ведь они похожи в этом… Скарамучча тоже потерял всё. Но продолжил жить, пусть и несколько неправильно. У него рядом не было тех, кто даст ему возможность поверить.  У неё есть Дайнслейф, который рядом всегда. Вернулся и Скарамучча, который, кажется, не собирается никуда исчезать вновь.  Две руки сжали её в крепкие объятия. — Я верю тебе, Люмин. Даже если с утратой Небесного ключа твои чувства изменились… — он едва сдержал дрожащий голос, — Я всё равно тебе верю. Давай начнём этот путь с самого начала. Если хочешь, то мы ничего не будем делать. Если же наоборот… то я поддержу тебя. Я люблю тебя, Люмин. Люблю. Сам не верю в то, что говорю это, но я люблю тебя.  Люблю… Она не знала, что ответить. Конечно… конечно и она любит. Глупо врать себе. Но слова не вязались, а мозг отключился. В бесконечном потоке слёз она обернулась к нему и взглянула в синие глаза. Было тяжело что-то различать под пеленой слёз, но он, кажется… тоже плачет? Люмин прижалась к нему покрепче, а затем подняла голову и коснулась его губ своими губами. И он ответил с тем же нежным трепетом, словно это первый их поцелуй. Что ж, пожалуй… так и есть. За это время они оба настолько изменились, что им ещё предстоит познакомиться заново. Начать всё заново.  И пусть это поцелуй, что наполнен болью, любовью, страхом, нежностью… Пусть он будет началом. Он целовал её так, словно это была его заветная мечта, к которой он так долго шёл. Как если бы её губы и объятия были единственной причиной, по которой он жил. Их пальцы переплетались, болезненно сжимаясь в замок. Хотелось отдать этому поцелую всё: чувства, любовь, страх, боль, нежность. Отдать себя.  Я люблю тебя. Люблю настолько, что готова последовать за тобой хоть к зову преисподней. Я скучала по тебе. Мне было страшно без тебя. …мне было страшно за тебя. Именно это она вложила в этот поцелуй.