мне нужны твои руки

      Денис, оставив на верстаке отвёртку и пару открученных болтов, вышел из гаража Барагозеров, сел на шатающуюся скамейку у скрипучих ржавых дверей и закурил, прикрывая спичку ладонью. Не сказать, что было ветрено, он делал это по привычке даже в самую жару, как, например, было вчера, да и сегодня. В такую погоду только бездельничать, вытянув ноги на диване, но деньги нужны, работа есть, а Барагозеры бьют тревогу, мол, нужны руки, потому что Лёха надорвал спину, а Андрей один не справляется, да и в целом вымотался настолько, что смысла от него в работе уже мало. Вот Денис и болтается в гараже уже третьи сутки, смыкая глаза лишь в периоды перекура или перекуса. Было принято решение быстро расправиться с клиентами и закрыться на пару дней отдохнуть на полную. Губанов с утра заезжал и сообщал, что его предложение всё ещё в силе.       Каково было предложение? Сныкаться на даче и нормально отдохнуть. Правда, Денис не понял, почему о давно забытом доме вдруг вспомнили и решили придать ему жизни хотя бы на пару дней, но возмущаться не стал, более того, согласился первый и подбивал Андрея, который долго пребывал в сомнениях. Тем более, в ближайшие дни обещал вернуться Илья, и если он поедет на дачу, то это будут лучшие выходные за весь год.       Скучающе потягивая сигарету и надумывая себе всякие ситуации с дачи, Денис вдруг отвлёкся на подозрительно знакомый шум. Он поднял голову, повернул её в сторону шуршания шин и наткнулся взглядом на чёрную «бмв», расслабленно катящуюся по щебню. Как говорится, вспомнишь солнышко — вот и лучик. Из машины выскочил бодрый Илья и тут же раскинул руки в стороны, демонстрируя то, как он скучал. Денис без сомнений поверил, вскочил и с радостным коротким возгласом обнялся. От Корякова пахло кисло-сладкими духами и новизной машины. Сомнительный и сильно пленящий запах посеял некоторые сомнения, но Илья не дал даже поверхностно подумать об этом: затараторил, заскакал, будто ребёнок, лапал его плечи и тыкал в бок пальцем, пытаясь взбодрить ещё сильнее.       — Признайся, скучал, — Илья похихикивал под нос и щурил правый глаз.       Ни о какой совести речи не шло. Он даже и не задумался о том, что что-то в эти сутки идёт не так, как-то всё двояко и даже мерзко. Измена. Илья изменял что Ксюше, что Денису, а значит, изменял и себе, но задумываться об этом не то что не хотел, он даже понимать это не желал: продолжал вести себя точно так же, чувствуя то же самое, что и неделю назад. Он будто переместился между мирами, в которых не синхронизирована память, сбоит и глючит. И что в этом, что в другом мире он не чувствовал никакого подвоха, не чувствовал себя виноватым, хотя для Ильи это совершенно не свойственно. Слоган «искренность — это красиво» дал трещину, стал двояким: вроде Илья и искренен, но только с собой, и никак не с другими людьми.       — Угадай где сейчас был? Заезжал к Неле и Максу. Нелю выписали, Макс на выходных сейчас. Сидят вдвоём… ну, уже втроём…       — Уже выписали? Круто. Крестить будут?       — Обязательно.       — Кто крёстный? Ты?       — Не, мне нельзя, у меня грехов в несколько сотен больше, чем нужно для девятого круга. Макс сказал, крестной будет подружка Нели, Алинка какая-то, а крёстным его одноклассник. Вася вроде. Хуй знает, что там за человек, но я в Максе не сомневаюсь, он в людях понимает, — махнул рукой Илья и хотел было зайти в гараж, как Денис одёрнул его за рукав майки:       — Андрюха спит, не буди.       — А Лёха где?       — Дома со спиной отлёживается.       — Надорвал? Хуёво. Дай бог ему здоровья, — лепечет Илья, опуская голову, затем снова её вскидывая. — Чё, может, в тачке посидим? Попиздим? Много новостей, наверное?       Денис топчется на месте, но всё же садится в машину. Здесь тоже пахло этими странными духами, отдающими сладкой кислинкой. Да что же это такое?! Денис показательно принюхивается, надеясь, что Илья обратит на это внимание и хотя бы покраснеет. Но краска не трогает его лица. Он всё ещё радостен, но будто понимает, почему Денис щурится и хмурится. Хотя на деле это далеко не так: он не видел эмоций Дениса, не подозревал, что в машине пахнет и вообще не думал о Ксюше.       — Какие у тебя планы на вечер? — Илья закидывает левую руку на руль, по привычке ставит ногу на педаль газа и чуть поворачивает тело в сторону Дениса.       — Я работаю до ночи. А у тебя чё, планы, чувствую, уже есть? — Снова хочет намекнуть Денис, но Илья пропускает это мимо ушей или же просто не подаёт вида, что что-то да понял.       — Ну, хотел тебя забронировать. Давно ведь не виделись, Ден? Может, завтра доработаете?       — Хес звал завтра на дачу, на пару дней, поэтому мы с Андреем сегодня до упора работаем, — пожимает плечами Денис.       — Хуя се, а меня позвали? Или я не пришей пизде рукав?       Денис прыснул со смеху, забыв о своём серьёзном настрое, потом заулыбался и тут же заверил, что Хес там уже всё рассчитал и подстроил, и что Илье нельзя даже и подозревать, что про него забыли.       — Тохи жалко не будет, ну ладно, — машет рукой Илья. — Ему и в Москве весело. Так, погоди, а кто едет? Хес, ты, я и Андрей? Лёха отпадает, потому что слёг… Ну и Вован получается.       — Тесновато будет, — качнул головой Денис.       — Вован уже там, на даче. Чё рожу строишь, не знал что ли? Его туда ещё неделю назад увезли.       Денис, об этом не знавший, сильно удивился, скорчил рожу, не понимая, почему именно Вова уехал на дачу, а не кто-то другой, но лишних вопросов задавать не стал. Может, спросит потом у самого Губанова, когда настанет удобный момент для таких, может быть, личных вопросов.

***

      Вова, естественно, ни о каких выходных на даче не знал. И считать это плюсом или минусом?..       Его больше заботило то, едет он завтра в город или нет. Рисковать не хотелось, а бросаться в чужую машину в надежде, что всё сложится удачно — это как играть в покер на деньги, совершенно не зная правил, положиться на то, что дуракам везёт. Страшно. Проиграть целое состояние или сорвать куш. Окончательно проебать чужое доверие или обвести весь мир, в том числе и Губанова, вокруг пальца. В общем, он стоял на этом перепутье весь вечер. Губанов не приехал сегодня, а значит, вполне может приехать завтра, но что если он не приедет ещё неделю? Это ведь потерянный шанс смотаться в город. Ещё чуть-чуть, и дойдёт до истерики.       Сильно хотелось увидеть Васю, хотелось навестить Шабановых, может даже, заглянуть к Наташе. Кстати, о ней. У Вовы и так было не столь много таблеток, о которых он вспоминал чуть ли не каждый час, так он за день потратил ещё одну. Его мазало так сильно, что он еле понимал, где именно находится. Голова шла кругом, да таким, что оставалось перекатываться на полу вслед за направлением кружения, иначе он точно наблевал бы на пол, а если быть точнее, то под себя, а может и на себя. Его натурально штырило. Этот эффект был будто в новинку, но при этом достаточно знакомый. Тело с непривычки не желало слушаться, билось обо всё, что встречалось на пути, пальцы хватались за каждый уступ, будь то ножка табурета или стола, нижняя полка старой тумбы или ещё что-нибудь. От беспомощности перед своими же телодвижениями он стонал и хныкал подобно обиженному, доведённому до истерики ребёнку. Иногда сбивалось дыхание до невозможности вдохнуть полной грудью. А потом отходняк с болью в каждой косточке, с тошнотой и слезами. А вечером ни следа обеденного «перекуса».       Лёг спать с рассветом. Повозился немного с тряпками в старом комоде, поржал с непонятной ночнушки ещё, видимо, бывших хозяев, и проспал всё. И петуха, и попытки тёти Нины его навестить, и машину в город. Договаривались на восемь утра, а Вова еле сумел продрать глаза к полудню. Первое, что им овладело после осознания — это паника. Он вскочил с дивана, поправил перекрутившийся на шее крестик и тут же сел обратно, уставившись огромными сонным глазами на часы на стене.       — Пиздец, — пробормотал он, поджал губы, нахмурил брови и упал головой в подушку.       Оставалось только успокаивать себя, оправдываться перед Ваней и его отцом, хотя он ничего и не обещал на сто процентов. Просто сказал, что может быть, но это не точно. Но всё равно в сознании проклёвывалось одно: как бы долго он вчера ни размышлял о том, что эта поездка — синоним слова «опасность», ехать неимоверно хотелось. Он даже случайно настроил себя на это, но судьба неожиданно распорядилась по-своему. Значит, не нужно было ему ехать. А может это было наказание. Только за что?       Накинув на голое тело майку, он вышел из дома и побрёл в сторону дома тёти Нины, но там её не оказалось. Совершенно пустой дом, но окна открыты. Чёрные старые бревна почему-то впервые начали пугать, когда он оказался у этого дома совершенно один. Как он раньше не замечал, что от дома пышело старостью и страхом? Стоя в тени дома, нахмурив брови и нервно бегая глазами по чёрной стене, он часто-часто дышал. Поймать себя на какой-либо мысли не представлялось возможным. Телом завладела паника вкупе с обидой. Никуда не успел, всё проспал, теперь совершенно один, не зная, где тётя Нина, которую, на самом деле, видеть и не хотелось, вдали от города, без кого-либо родного… Вова пнул железное ведро, выругался, затем сел на корточки под одним из окон, накрыл голову руками и заплакал. Он уже неделю здесь, в чужом месте, без даже какого-нибудь Губанова, питается как попало, потому что мало хочет пересекаться с тётей Ниной, а из привычного здесь только его одежда, которую давно уже пора стирать, да наркотики. Здесь всё чужое. Настолько, что хотелось бежать и не оглядываться. Был бы у Вовы сейчас пистолет, то он выстрелил бы себе в голову. Прямо тут, под чёрными окнами чёрного дома, стоящего чёрт знает где. Да он готов жизнью рисковать каждый день, лишь бы не здесь, лишь бы не в одиночестве. Если бы здесь был какой-нибудь Илья Коряков, с которым тоже отношения не очень, то было бы куда легче. Если бы Губанов приезжал чуть чаще, хотя бы через день, то было бы в сотню раз лучше. А что, если он хотел приехать сегодня, но что-то случилось? Он ведь сам говорил, что в городе сейчас находиться опасно, особенно ему?.. А что, если Губанов уже и не хочет приезжать, а от Вовы он просто-напросто избавился, убедившись, что тот запуган и послушен, а всю эту историю он просто выдумал?.. Хотелось рвать волосы на голове, чем он, собственно, и занимался. Эти новые догадки были совсем уж добивающими. Не было оснований оставаться в них уверенным, но и наоборот, где доказательства, что это не так? Вот и думай что хочешь.       Проведя несколько минут в уединении, он наконец убрал руки с головы. Шея затекла. Красные глаза уставились в стену сарая. Хотелось выплеснуть всё своё странное состояние криком, да только посчитают за идиота. Оставалось сидеть молча, игнорировать рвотные позывы, вызванные недавним приёмом наркотиков и голодом, и думать, думать, думать, хоть и казалось, что думать уже не о чем. За эту неделю он столько мыслей в голове перегонял, что с ума сойти можно в попытках придумать что-то новенькое, над чем можно помыслить хотя бы минут пять. От скуки хотелось плакать куда сильнее, чем от одиночества. В городе можно выйти на улицу и брести куда вздумается, и вряд ли сделается скучно. Здесь, конечно, тоже можно прогуляться, но это не город, тут чужих раскусывают, как орешки, да и потеряться страшно. Деревня (если это место можно так назвать) не должна быть большой, но незнакомые места могут запутать Вову любой ерундой, поэтому он не суётся туда, где ничего не знает.       Поднявшись на свои две, Вова вышел с чужого двора, так и не дождавшись возвращения тёти Нины. Заперевшись на щеколду, он уселся на табурет, бросил таблетку в рот и закрыл глаза. Осталось всего две.

***

      — Я тебе сказал! Меня можно выловить каждый четверг у твоей мамаши-шлюхи во рту… — полненький кудрявый мужчина, грозя какому-то зелёненькому юнцу пальцем, потягивал пиво с огромного стакана и смотрел на того такими огромными и злющими глазами, что даже Губанову стало не по себе, будто это его ругают. Он качнул головой и прошёл мимо.       Вообще, его цель — это «кабинет» Шпаны, но обострённый в последнее время слух постоянно отвлекал его от целей. Отворив дверь плечом и мгновенно сощурившись от яркого света, Губанов вошёл в помещение и остановился на пороге. Он обещал себе сюда не приходить, но после столь долгих размышлений он не смог отказать себе, вернее, отказать Вове.       — Хе-е-ес! Какими судьбами? — Влад тут же поднялся с кресла, протянул гостю руку и улыбнулся без толики лицемерия.       — И вам не хворать. Коля где?       — Железняк?       — Этот-то мне зачем? Я его один раз в жизни видел, какой мне с него прок?       — Значит, всё-таки по делу пришёл. Ну, если Лида, то он в зале тусуется, сейчас должен вернуться. Проходи, садись, — Влад гостеприимно махнул рукой в сторону полусвободного дивана.       Губанов приглашение принял, но неохотно. Он протянул руку Каше, Лизе, даже здоровому рыжему мужику, хоть и мало его знал, так, только на лицо. Тот мгновенно представился Даней и более не сказал ни слова.       — А где ваш языкастый выскочка? — Лёша сощурил глаза, понимая, что кое-кого в собравшейся компании не достаёт.       — Брамо что ли? — Влад поднял на Лёшу глаза, надеясь, что тот поймёт всё по одному лишь взгляду. И Хес понял. Поджав губы, тот выразил соболезнования и отвёл глаза куда-то в сторону.       Да, бывает и так, что пару месяцев назад тыкаешь в человека пистолетом, ссорясь с ним в пух и прах, видишь его эмоции, видишь эти испуганные глаза, а через время узнаёшь, что того больше нет в живых. Расспрашивать о том, как это произошло, было как-то не по-человечески. Судя по лицам, ещё никто не успел отойти от этой потери. У Губанова по телу пошёл холодок. Впервые за долгое время. Мысли сами отразили эти эмоции на лица его друзей и знакомых. И почему-то на лицо Васи. Он не должен никого потерять: ни Илью, ни Дениса, ни Антона, ни Барагорезов, ни тем более Вову. Эта война между ими и неизвестной стороной должна быть чистой, и если с потерями, то только потерями их врага.       — Как давно? — осторожно спрашивает Лёша, возвращая растерянный взгляд на Влада.       — На той неделе. В драку ввязался, — спокойно отвечает Лиза, ненарочно обращая на себя внимание.       — Упокой, Господи, его душу, да пусть простит он меня, — шепчет Губанов, перекрестясь, хотя мало верил в Бога, но сейчас что-то подсказало, что пора бы начать верить.       Дверь с грохотом захлопнулась. Губанов повернул голову и увидел позади себя Ромадова с косяком в зубах. Тот уставился на гостя, покосился, ведя бровью, и осторожно и молча протянул руку. Губанов крепко её пожал и тут же опустил голову.       — Как в целом дела-то идут? — снова заводит разговор Губанов. Может, не стоило сейчас навязываться со своими пустыми вопросами, но поддержать Шпану хотелось.       — В целом? Хорошо, конфликтов нет, двигаемся более-менее тихо, — Влад наливает себе виски в стакан и разом опрокидывает. — Ваши как?       — Цветём, — врёт Губанов, пару раз кивает и даже улыбается, пытаясь придать своим словам правды. — Тоже спокойно.       Поведать Шпане о той глобальной проблеме, которая настигла их, как гроза? Нет уж, спасибо. Такое обычно не хочется рассказывать никому, что уж говорить о шайке со стрипушника? Тем более любой собаке понятно: им поведать о своей проблеме — это то же самое, что добровольно склонить голову на гильотину.       — Ладно, не буду задерживаться, — буркнул Лёша. — Коль? Продай мне травы.       — Тебе? Травы?! — Ромадов подскочил на месте, уставившись на гостя огромными от удивления глазами. В его практике такого ещё не было, чтобы Губанов приходил один и просил травы. Это что-то новенькое.       — Нет, Илюхе, — врёт Лёша, доставая деньги из кармана.       — Илюхе? А он сам где? Почему ты пришёл, а не он?       — Вопросов лишних не задавай, — качнул головой Губанов.       — Окей, дружище, — Коля разводит руками, с довольной улыбкой тянется к столу, открывает портсигар и хочет было достать один из немногих оставшихся, но фыркает, закрывает его и отдаёт целиком. — Это ему, по старой дружбе.       — Сколько?       — Сколько не жалко, — машет рукой Коля.       Губанов щурит глаза, но отдает две крупные купюры, чтобы уж точно не оставаться перед этим наркоманом в долгу. Он выходит из стрип-клуба с портсигаром, в котором четыре косяка, садится в машину и вздыхает там тяжело, будто вернулся домой после недельного марафона работы на заводе. Он устал. Устал эмоционально, а следственно, и физически. Все эти процессы взаимосвязаны и выматывают его так, что в конце дня хочется упасть замертво будучи уверенным, что завтра никуда не надо, потому что он уже мёртв. Парадокс: выматываться до смерти, чтобы остаться в живых. Кажется, всю жизнь так было и будет, но сейчас это ощущается острее, чем обычно.       Опустив глаза на портсигар, он открывает его ленивым движением. Если бы эти косяки и правда были для Ильи, то у Лёши не было бы такой гримасы. Они предназначались Вове. Не стоит думать, что у Губанова поехала кукуха на фоне всего происходящего и что на фоне этого он забыл о своих принципах. Это полностью взвешенное решение. Он даже смог объяснить себе этот поступок: Вова один чёрт знает где, и у него точно зашкаливает стресс, а может донимает ломка. Эти самокрутки точно облегчат ему жизнь, и Губанов это полностью осознавал. Он чуть ослабляет тугой ошейник воспитания, потому что знает, что если это воспитание продолжится в нынешних условиях, то у Вовы поедет крыша. Лёша впервые уступает своим принципам и Вове одновременно. А ещё он пытался убедить себя в том, что здесь совершенно не замешен он сам, что ему вообще не нравится, какой Вова под веществами. Но это слабо получалось. Он принимает тот факт, что формула «Вова+наркотик+постель» сильно на него влияет. Особенно эти серые озверевшие глаза, смотрящие на него испуганно-пошло, пьяно и горячо.       Тряхнув головой, выгнав образ Вовы из головы хотя бы на короткое время, он заводит машину и чуть сдаёт назад, выезжая с парковочного места. В правой руке руль, а в левой, поставленной на подлокотник, крутится портсигар. В багажнике болтаются бутылки водки и шуршащие пакеты. Завтра можно будет выдохнуть, а пока нужно держаться на своих двух уверенно, ведь никогда не знаешь, в каком из переулков прячется страшная, уродливая карга с косой.

***

      Две машины, чёрная и до блеска намытая белая, держали стрелку спидометра на уверенной сотке. Почему машины две, если все четверо поместились бы в машине Губанова? Потому что Илья упёрся и решил погонять свою «чёрную пантеру» по области. Губанов упираться не стал, наоборот, согласился. Денис сел в машину к Илье, а Андрей остался в машине Хеса, так как времени обсудить дела больше толком не будет, да и крикливого из-за приподнятого настроения Ильи сейчас не было: обсуждай — не хочу. Куча времени и хорошая возможность залезть в долги у Губанова, потому что сервис сейчас не в самом лучшем состоянии. Вся эта пока что тихая война сильно подкосила бизнес и залезла в капитал, отчего сервис вот-вот потерпит бедствие.       Завидев знакомый дом, Губанов начал притормаживать. Время одиннадцать, почти обед, но на громкие разговоры у ворот дома никто нос не высунул, только из соседнего показалась тётя Нина, у которой от счастья сильно развязался язык. Она так скучала по Илье, что чуть ли не визжала, теребя его всего. Андрея и Дениса она тоже хорошо знала, шутила с ними и подкалывала, несмотря на серьёзность своего возраста. Она будто превратилась в ребёнка, и это сильно подняло настроение, хоть и не скажешь, что до этого оно было на самом дне. Пока Илья Денис и Андрей подвергались эмоциям тёти Нины, Губанов вошёл на территорию дома и дёрнул дверь. Та не поддалась. Постучался — тишина. Обошёл дом, постучал в окна, еле до них дотянувшись, — тоже тишина. Всё окна закрыты, будто здесь никто не живёт. Губанов мелкой панике не поддавался — Вова просто спит. У него наверняка поломался режим.       — Я его и вчера не видела, он не выходил, а как я приходила — дома тишина, — крикнула тётя Нина, увидев, что Губанов в панике мечется от окна к окну. Высокий фундамент не позволял заглянуть в них.       — Вова! — гаркнул Хес, будто по одному лишь его строгому тону что-то случится.       — Денис, подсади меня, — спокойно просит Илья, утягивая парня за собой.       Цепляясь пальцами за каждое бревно, Илья аккуратно наступает одной ногой на крепко сцепленные в замок руки. Стекло бликовало, но разглядеть происходящее можно было бы, если бы окно не было зашторено. Решили заглянуть в другое — бинго. Небольшая щель, в которой виднелся диван и полуголое тело на нём. Тишину разразило громкое дребезжание старого стекла. Илья стучался и получал плоды: тело задвигалось, поднялась голова, через время наконец показалось кривое бледное лицо. Вова соображал медленно, но когда наконец понял, что происходит, вскочил, натянул майку и ринулся к дверям, отпирая их судорожно. Только открыл — сразу наткнулся на Губанова, одетого так непривычно, что сразу и не узнать, но как только взгляд чётко сфокусировался на лице, Вова налетел на него, на его шею, поднимаясь на носочки.       — Я думал, ты там сдох, — пробубнил Лёша в чужую шею. От рук, больше похожих на тески, было тяжело дышать.       — Ёбаный в рот, Вован, ты спишь, как слон, — ругается на него Илья с таким лицом, будто приехать в этот дом и увидеть тут Вову — это привычное для него дело. Он не успел и вздохнуть, как сам оказался в чужих объятьях. Кажется, Вова здесь совсем одичал — бросается на всех с объятьями, даже к тем, кого может назвать товарищем лишь с натяжкой.       Бросаться к остальным уже не стал — слишком мало знал, да и проснулся уже более-менее, отрезвел после сна. Андрею и Денису крепко пожал руку и уже хотел было спросить, почему здесь все, а не только Губанов, но замолчал, увидев, как Андрей достаёт из багажника Лёши пару пакетов и ящик с алкоголем. Вова сначала хотел возмутиться, мол, вы что, все сюда бухать приехали? Это такие у вас там в городе проблемы? А потом по одному лишь взгляду Губанова, кажется, допетрил. «Это, типа, чтобы мне одиноко не было? Но мне не было бы одиноко, если бы один Лёша приехал, зачем всех сюда тащить, так ещё и с ящиком бухла?»       — У тебя такое лицо, будто бы ты сейчас всех выгонишь и снова закроешься, — подметил Губанов тихо, пока парни перетаскивали всё в дом и параллельно болтали с тётей Ниной, готовой по одной лишь команде сорваться и чем-нибудь помочь.       — Не, просто… Я тебя одного ждал, — Вова поднял на него всё ещё сонные глаза.       — Ну я же приехал, — чуть улыбнулся Губанов, — а если ты переживаешь за то, что мы не сможем поговорить, то не ссы. Компания весёлая, взбодришься, развеселишься, Антон, может быть, приедет завтра или послезавтра, если надумает.       — Вы не на одну ночь?       — На дня три-четыре, — пожимает плечами Лёша, — что, сильнее расстроился?       — Я вообще не расстраиваюсь. Знаешь, как здесь одиноко?       — Настолько, что ты вчера тёте Нине двери не открыл.       — Я спал, — фырчит Вова, отворачиваясь, чтобы Губанов ненароком не прочитал в чужих глазах ложь.       Про вчерашний день вообще вспоминать нет никакого желания. Тётя Нина пришла как раз тогда, когда у Вовы случился приход. Он лежал, заткнув рот руками, пытался сфокусировать внимание на звуках, отрезвить себя, но не выходило ни то, ни другое, ни третье.       — Стой, так нас пятеро получается, а в доме только один диван, а если ещё Антон этот приедет…       — Ты на чердак лазил? Там старых раскладушек — жопой жуй. Даже если мест не хватит, это будет хорошим поводом лечь вдвоём, усёк? — хитро сощурился Губанов, бросил на Вову взгляд, полный намёка, и вошёл в дом, оставив парня думать над его словами.       Ближе к закату солнца дело двинулось с мёртвой точки. Если до вечера единственное, что у них было — это алкоголь и пара сушёных рыб, консервы и ещё всякой ерунды с рынка, то сейчас их стол уже завещал быть самым богатым в округе: Андрей купил мясо у знакомого мужика и попросил пару полешек у тёти Нины, развёл ржавый мангал, представляющий собой пару кирпичей, сложенных вокруг костра, и уселся подле него, пока Илья рассказывал о том, как они с Тохой хозяйничали в Москве. Рассказывал, как продвигаются дела, сколько новых машин доставили на товарных поездах, сколько из них коцаны, сколько блестят, как будто их только-только выгнали с салона. В общем, впечатлений у Ильи было море, и он стремился рассказать о каждой мелочи, пытаясь находиться в центре внимания. А это было на руку Губанову. Он оставил компанию у самодельного мангала, тихо улизнул и через минуту оказался за пределами территории участка, стоя под окнами тёти Нины.       — Тёть Нин, — Лёша вырос перед ней, как скала, когда та только успела сделать шаг через порог, — заняты?       — Нет конечно, — отмахивается женщина, — хотел что-то?       — Хотел бы. Насчёт Вовы.       — Насчёт Вовы? А что такое? Я же говорю, днями его не вижу. Он либо дома запирается, непонятно чем занимается, то с Ваней носится.       — Каким Ваней? — Губанов нахмурил брови, удивившись.       — Да который у Бессмертного сын, помнишь?       — Помню.       — Вот с ним. Он ведь помог им крышу залатать, весь день там пропадал, на следующий купаться куда-то пошли. Подружились, и слава богу. Вова такой, мальчик тихий сильно, думала, может, не сойдутся характерами, а нет. А, и ведь и правда он ничего почти у тебя не ест.       Это «у тебя» прозвучало так двояко и опасно, что по спине в долю секунды промчался холодок, но тётя Нина точно ничего такого в свои слова не вкладывала. Вова ведь, если говорить по факту, и правда его. Лёша привёз его сюда, Лёша обо всём договорился. Вова под его крылом. Как ребёнок, только в разы хуже.       — В начале нормально ел, до того, как ты приехал первый раз, потом мы один раз всего ели с ним. Или два?.. Мало, в общем. Это ведь ненормально, скажи мне, или у меня от старости уже клинит чего?       — Не очень хорошо, — закивал Губанов, отвернув голову в раздумьях.       — Но его понять-то можно, на стрессе парень, буквально один тут, может аппетит и пропал, но чтобы настолько?.. Не знаю, — фырчит тётя Нина обиженно. И Лёша понимал её обиду. Она хотела стать для Вовы человеком особенным, которому можно доверить всё, который поможет, накормит, увлечёт разговорами и спасёт от скуки. Хотела ему помочь, да только Вова будто отказался принимать эту помощь и заперся, отдалился и спрятался. Обидно, когда со всем сердцем, а от тебя шарахаются.       — Не обижайтесь на него, тёть Нин. Это же ребёнок ещё, — мягко произнёс Лёша, навалившись на перила небольшого крыльца.       — Вот именно, что ребёнок. Чем тебе ребёнок стал полезен?       — Всем, тёть Нин. Время сейчас такое, что даже ребёнок, даже такой, может помочь. Характером он тяжёлый, но он ведь рукастый?       — Рукастый, это да, — загадочно тянет тётя Нина и устало опускается на хлипкую скамеечку.       — Я поговорю с ним, — спешит поселить надежду на лучшее Губанов.       Ситуация двоякая. Он понимал обоих: и тётю Нину, и Вову, но не понимал, как вывести их на компромисс. Тётя Нина обижается, а Вова… а с Вовой творится полный бред. Ну не может ведь он так наплевательски относиться к чужому человеку, особенно если знает, что этот человек ему выгоден. Неужели вылезла тёмная сторона, о которой Лёша ни слухом ни духом?       Спустившись с крыльца, он побрёл обратно. Разговор всё ещё шёл, всё ещё был оживлённым, и к нему даже подключился Вова с чуть загоревшимися глазами. Он наконец настроился на то, что ближайшие дни проведёт в довольно забавной компании, и уже не видел в этом ни единого минуса. Улыбка до ушей, потому что ему обращаются с такой же, заливистый хохот, потому что градус веселья медленно поднимался, и, как следствие, начали проскакивать глупые шутки. Все потягивали пиво, кроме Вовы, но лёгкое опьянение накрыло и его. Лёше даже отвлекать его не хотелось. Он глядел издали на всё это сборище, но почему-то не улыбался, хотя очень даже хотелось. Теперь, когда он окидывает взглядом основной состав своей группировки, мысль о том, что всё это может оборваться, становилась ещё страшнее. Хотелось бы об этом не думать совсем, выбросить из головы хотя бы на пару дней, как это сделали остальные, но ответственность за безопасность чужих жоп не давала расслабить и свою.

***

      Выпершись из дома в одних шортах и майке, хоть и закат был довольно холодным, а звёзды ледяными, Вова остановился на крутой лестнице и сунул сигарету в рот, желая закурить. Признаться, он чуть пьян. Ему налили совсем чуть-чуть и заставили опрокинуть разом за здоровье каждого и за удачу. Отказаться он не смог, ведь они почти два часа обсуждали то, почему у каждого сейчас глаза на затылке и уши востро. А потом этот тост. В общем, Вова окончательно влился в компанию, в которой изначально считал себя чужим и скучным, и даже предпринял новую попытку подружиться с алкоголем. В этот раз он был более дружелюбным хотя бы потому, что не лился в горло огромными частыми глотками, как это было весной.       — У тебя ещё остались сигареты? — Губанов вышел из-за угла дома, блеснул своими голубыми глазами и остановился подле лестницы, задрав голову на Вову.       — Это последняя пачка, — жалуется Вова, спускаясь по лестнице ниже. Остановившись на последней ступеньке, он поровнялся с Губановым ростом.       — Я привёз тебе кое-что. Не сигареты, но тебе, наверное, понравится, — он делает шаг назад, но не сводит хитрого взгляда с чужого лица. Прищуренные серые глаза напротив магнитили. — Садись в тачку.       — Привёз возможность уехать домой? — шутит Вова, а в глубине души надеется, что он не просто сядут на передние сидения, чтобы поговорить о чём-нибудь, а заведут мотор и направятся в сторону города.       — Никак нет, — отрезает Лёша, садясь на водительское. — Открывай бардачок.       Вова залез на пассажирское, не закрыв за собой дверь, и тут же щёлкнул замком бардачка. Внутри валялась что-то блестящее и плоское. Вова схватил эту блестяшку, как сорока, и тут же открыл портсигар, наткнувшись взглядом на знакомые самокрутки.       — Это Коли Лиды? — спрашивает Вова, чтобы как можно осторожнее узнать, трава это или нет.       — Да, — тихо отвечает Лёша, без особых эмоций сверля взглядом парня.       — Ты же был против, — неуверенно шепчет Вова, медленно закрывая бардачок и откидываясь на спинку сидения. На Губанова он не смотрел, только разглядывал портсигар.       — Бери, пока дают. Другого шанса покурить на халяву уже не будет.       Вова захлопнул портсигар, положил его в задний карман джинс и уставился куда-то перед собой. Спустя пару секунд послышалось «спасибо», произнесённое так тихо, что Лёша повернул на звук голову по инерции, чтобы переспросить, но до него быстро дошло, что именно сказал Вова, и в итоге даже не раскрыл рта.       Вдруг началось шевеление на пассажирском. Дверь захлопнулась, а у Лёшино плечо крепко сжали, потащив на себя. Ну честно, сколько можно? Лёша здесь с обеда, сейчас уже почти полночь, а они ни разу даже не поцеловались. Вова в этом никого не обвиняет: ни Дениса, Илью и Андрея, ни Лёшу, который их сюда притащил. Ему нравилось в приехавший компании, но остаться наедине с Лёшей — цель. Не будет ведь он запрыгивать на чужую шею при всех и целовать взасос, верно? Хотя, мог. Но не стал.       Горечь и жар чужого языка окончательно вмазало Вову. Он висел на чужой шее, нагнувшись над ручником и коробкой передач и чувствовал ладонь, гуляющую туда-сюда, на своих бёдрах. Оба знали: дальше приставаний друг к другу не зайдёт, потому что совсем не время этим заниматься, да и опасно, хоть и было уже достаточно темно, чтобы вглядываться в салон. Поделиться, как они скучали, через поцелуй, через откровенные лапанье… да и хватит. Они вышли из машины спустя минут десять, поправили задранные рубашку и майку, выдохнули и вернулись в дом как ни в чём не бывало. А там сразу штраф за пропущенный тост, водка, уже чуть подостывшее мясо и пиздёж обо всём и ни о чём.       Но, как бывает на любом подобном сборище, долго веселье держаться не могло. Кто-то устал, кому-то было плоховато, как, к примеру, Денису, а кто-то уже лежал на диване, отвернувшись ото всех и прикрывая голову рукой, чтобы любые шумы казались менее раздражающими. Андрей на ногах с самого утра, и пара кружек пива стали для него добивающими. Вова покачивал ногой, сидя на столе, зевал и медленно моргал, но продолжал слушать чужие размышления. Чуть левее от него сидел Губанов, навалившись на стол локтем и поддерживая голову кулаком. Если бы не Илья с Денисом, то Вова бы давно закинул ноги на чужие бёдра.       -… отсюда и вытекает, что мы в любом случае огребём рано или поздно. Всем вернётся, и нам тоже. Правда жизни, — пафосно вздохнул Илья, гордясь своей мыслью. Обычно так делают, когда понтов в словах больше, чем в словах смысла, но Илья был абсолютно прав. Денис бросил на него неоднозначный взгляд, полный обиды и лёгкой насмешки. — Не смотри на меня так, Дреб.       — А как я смотрю?       — Как будто я хуйню снёс.       — Девчонки, не ссорьтесь, — пьяно фыркнул Лёша. На него почти не обратили внимания.       Илью оскорбил чужой взгляд, но он смело пропустил мимо ушей фразу Хеса, на которую он, будучи трезвым, наверное, отшутился бы. Денис тоже проигнорировал, концентрируясь только на недовольном лице Ильи. Это не какая-то пьяная обида с пустого места, Коломиец ничего себе не надумывал. Метать такие взгляды — вполне обусловлено.       Вова хмурился. Он смотрел то на одного, то на другого, не понимая этого молчания. Всё выглядело так, будто всё то время, что они находились здесь, таилась ото сех какая-то ссора, а тут она вылезла наружу, причём совершенно случайно. Анализировать всю ситуацию было как-то лень, да и состояние уже не то.       — Пошли покурим, — отрезает Илья. У Дениса к нему явно есть пару вопросов, а выяснять отношения при Лёше и Вове вообще не хотелось.       Последним из дома вышел Денис. Он остановился на крыльце, наблюдая за тем, как Илья в полуистеричном состоянии ходит туда-сюда по сырой, сверкающей траве и пытается подкурить. Во взгляде его раскалённое железо, текучее, спокойное, при этом оно обжигает от одного лишь нахождения рядом. Денис этого жара не боится, потому что никогда ещё не обжигался. А стоит ли вообще бояться, если он сам так же раскалён и так же жжётся? Наверное, всё же стоит.       — Ты что-то скрываешь от меня, — цедит Денис, тоже подкуриваясь. Это у него выходит куда легче, потому что у него, в отличие от Ильи, не было тиков и его не дёргало каждый раз, когда он начинал нервничать. Удивительно, конечно, что они, эти самые тики, вернулись. Денис их уже давно не наблюдал, и вот снова.       — Сначала объясни мне свои взгляды эти косые, а потом уже…       — Я про это и говорю, про «косые взгляды» — ты что-то от меня скрываешь.       — Не понимаю, — Илья наконец подкуривает, убирает зажигалку в карман и прячет взгляд, буравя соседский дом всё тем же тяжёлым взглядом. Снова короткий тик, снова невольно щурится глаз.       — Ты говорил, что всем вернётся. А я, знаешь, приверженец такой теории: за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь.       Илья молча сделал тяжёлую затяжку, а затем фыркнул, выпустив дым уголком рта. Свисающая чёлка коротко подскочила над лбом.       — Ты настолько ужран? Что ты несёшь? — фыркает Илья, строя из себя дурака.       — Ты всё понимаешь! — Денис ударяет ребром ладони по перилам крыльца, щурится, а затем спускается на траву. — Ты просто строишь из себя идиота! Признай, что я прав, что ты всё понял, что вчера ты таскался с Ксюшей! Признай, сука, что ты на два фронта ебашишь!       Илья устремил на него холодный взгляд. А в этом холоде не было ни вопроса, ни раскаяния, ни желания защитить свою честь. Абсолютная пустота, которую Денис не понимал. Ему не отвечали ни словами, ни взглядом, ни действиями. И не было похоже, чтобы Илья придумывал оправдания или мысленно материл Дениса за его догадливость или, наоборот, тупость. Коломиец не наивный мальчишка, и это нужно было учитывать, когда Илья прыгал в постель к Ксюше позавчерашней ночью. Тут оставалось только удивляться своей тупости и думать, что сказать.       — И что, ты обижен на меня? Расстаёмся, хотя никогда не встречались?       Коломиец, оставив сигарету между губ, сунув руки в карманы штанов, уставился на Илью, как на последнюю мразь. Хотя… в чём-то он всё же был прав. И правда, они ведь и не встречались, просто обсудили это пару раз, да и всё. Но всё это было так похоже на отношения, особенно частота встреч, особенно странные взгляды и та неловкость, которая испытывалась лишь в моменты интимных разговоров, когда голос понижен, когда вокруг тишина. Они не встречались, но мозг Дениса его обманывал и создавал иллюзии счастливой жизни. А на деле он просто оказался в неприятной затянувшейся ситуации, при этом он глядел на это всё через розовые очки, линзы которых сейчас неожиданно пустили трещину.       Но Денис ещё мог найти себе оправдание. Ладно, что его опрокинули с отношениями, которых, оказывается, вовсе и не было, но увильнуть ото лжи Илья не сможет.       — Погоди, замолкни. Ты ведь говорил, что Ксюша охладела к тебе. Это ты тоже врал?       — Тогда говорил правду, а если скажу это сейчас, то, может быть, совру.       — Почему «может быть»?       — Потому что она женщина. В моменте никогда не поймёшь, что происходит с женщиной. Она может действовать так, а думать совершенно по-другому, а чуть позже всё это вскрывается, проясняется, если повезёт. Понимаешь?       — И ты ведёшься на это, как олень. Она пальцы перед тобой крутит, а ты, баран, встал и смотришь такими же тупыми глазами. Она ведь наёбывает тебя, — гаркает Денис на всю окрестность.       — Подожди, — Илья вздохнул, потушил бычок и затих, опустив голову. Задумался крепко и надолго, чуть прикрыв глаза. — Давай так: я должен перед тобой извиниться, а ты должен меня простить.       — И почему я должен тебя простить?       — Потому что ты умеешь, и потому что я сделаю это искренне, окей? — Илья поднял взгляд на Коломийца и поджал губы. — Я обдумаю всё, что ты только что сказал. Дай мне минут пять.       — Подавись своими пятью минутами, — плюёт ему в ноги Денис. — Иди извиняйся перед своей Белоснежкой, представься оленем, вот она точно простит, она таких животных любит.       И он ушёл, в два шага преодолев пологую лестницу крыльца. Илья смотрел ему вслед. Дёрнулся, когда дверь закрылась оглушающим хлопком. Ему и правда стоило обдумать пару вещей. Он на ослабевших ногах дошёл до своей машины, отключил сигналку, открыл дверь и уселся на водительское. А теперь нужно разложить всё по полочкам в пьяной голове, хоть уже и не было особого смысла, потому что Денис этого всего слушать не хотел.       Что же в итоге? Он сказал правду Денису: с Ксюшей у них сложности, но не сказал ничего о прекращении отношений с ней. Получается, он его просто использовал, как бы это грубо ни прозвучало, как затычку, но при этом он эту «затычку» любил, она ему нравилась. Но и Денис здесь тоже не белый и пушистый. При первой же возможности, когда всё у Ильи с Ксюшей разом посыпалось, он очнулся, вышел из спячки и отхватил себе лакомый кусочек в виде Ильи. Так дела не делаются, но тут выделиться успевает и сам Коряков, который без проблем и лишних страданий ушёл в чужие руки. Он за столь короткое время успел изменить два раза двум разным людям. Если где-нибудь в параллельной вселенной эта ситуация разовьётся так, что Денис в итоге замутит с Ксюшей…       В голову лез полный бред, вызванный неврозом и алкоголем. Илья вышел из машины, выдохнул пару раз медленно, восстанавливаясь, и вернулся в дом, в котором всё уже давно утихло. Вова хотел уже тушить свет на первом этаже, но его остановил вид Ильи. Бледная кожа никак не вязалась с обезумившими глазами. Вова не стал расспрашивать. Ему хватило взбешённого Дениса, который вместо адекватного ответа зыркнул в их сторону и махнул рукой.       Илья улёгся на спущенную со второго этажа раскладушку, подальше от Дениса, почти у дверей, и лежал на ней ещё часа два, пока его наконец не вырубило. Коломиец вырубился намного быстрее, Андрей так и не просыпался. А Губанов с Вовой решили спать наверху, и слава богу, это не вызвало лишних вопросов.       Экстремальные условия заставляли получать наслаждение молча, без всхлипов и вздохов, без стонов и даже шевелений. Пол чердака сильно скрипел. Оставалось только целоваться и водить рукой туда-сюда, туда-сюда, пока чужие глаза не заблестят, пока изо рта не вырвется томный хрип. В эту ночь Вова снова почувствовал себя живым и нужным, хотя ещё вчера рыдал под чужим домом и не знал, куда податься, чтобы стало легче. Эти эмоциональные качели выматывают сильнее, чем что-либо другое. B cамое смешное, что он сам себе эти качели и устраивал. Перед собой он искренен и признаёт, что сходит с ума, что ему плохо, что он устал, что он несчастен, когда рядом нет Губанова.