Проклятье

      Урокай молча наслаждался чаем. Его умиротворение можно было почти пощупать. Было с чего — наконец-то настала тишина. Не было ни черной твари, ни настырных человечков, и даже его… коллеги… разбрелись по своим покоям.        Разумеется — они разработали план. Как поймать, не допустить и прочая, прочая… В план упорно верили люди и оборотень.       Благородные были уже опытные. Они молчали — ну, кроме пары комментариев в адрес твари — она была не той, что гоняла их почти тысячелетие назад, но на ее верткости это не сказалось. И на вредности. А люди в чем-то оказались куда эмоциональнее благородных.       Поэтому Урокай наслаждался тишиной. После этого-то гвалта, который по какому-то недоразумению назывался общим собранием.       Тишину прервал немелодичный трезвон — благородный аж подпрыгнул. А после посмотрел на телефон — выкидыш человечьей техники — весьма и весьма зло. Он был полезен, но иногда люди присылали на него абсолютно идиотские сообщения, именуемые рекламой и автоматической рассылкой.       За некоторые Урокай порой хотел лично вломить глефой. Хотя бы древком, хотя бы подзатыльник. Ни стыда, ни совести.       Но порой приходило и что-то важное. Люди любили общаться сообщениями, порой это и вправду было удобно. Хотя он все же предпочитал звонки.       Пришедшее сообщение рекламным не было, как не было и сообщением от кого-то знакомого. Такого номера Урокай не знал — но, кажется, знали его.       «Урокай. Крепись. Крепись.»       Подписи не было.        Урокай смутно почувствовал, что произойдет что-то нехорошее. Он попытался себя успокоить тем, что это какой-то, как люди это называли, развод, но что-то смутно ему чуялось…       А потом у него совсем не смутно заныли все зубы разом. Благородный скривился и поежился. На слух звук был еще хуже, чем он помнил.       Куда уж хуже!       Урокай страдальчески прикрыл уши руками — помогло это мало. Длинное «ууу» переросло в какой-то сверхвысокий еле слышный свист. А потом в откровенный скрежет.       Благородный медленно вдохнул. Выдохнул. Подавил первое желание призвать и метнуть глефу — что угодно, чтобы эта тварь заткнулась хоть на секунду! Такое ощущение, что она тысячелетие тренировалась, чтобы выть еще омерзительней!       Вдох. Выдох.       Урокай медленно подошел к окну. Тварь, увидев его, на мгновение замолкла. Шевельнула хвостом приветливо, шире раскрывая кисть — не алую, как раньше, фиолетовую. Глубоко вздохнула — и радостно взвыла еще громче.       По спине благородного бодро промаршировали мурашки, а не скривиться удалось лишь ценой титанических усилий.       Урокай медленно, с наслаждением закрыл окно.       Тройной стеклопакет, по уверениям местного управляющего, в огне не горел, в воде не тонул, шум подавлял любой до абсолютной тишины, и разве что не прямые удары оружия духа выдерживал.       Шум, справедливости ради, и вправду подавлял — наступила поистине благословенная тишина. В этот момент Урокай почувствовал совсем недостойную гордость за людей и их изобретения. Недостойную и очень, очень сильную!       Благородный элегантным движением развернул рулонную штору и чинно вернулся к диванчику. С наслаждением вдохнул аромат чая — вот, все как положено, как и достойно благородного — а не…       Здание ощутимо тряхнуло.       Увы, некоторым оборотням достоинство благородных было чуждо. А подобный… вой воспринялся чуть ли не как личное оскорбление.        Урокай приоткрыл глаза, чувствуя яростную ауру Пятой Старейшины рядом.       А потом, недолго думая, перевел телефон на беззвучный режим и налил себе еще чая.       Его это абсолютно, абсолютно не касалось. Да.       Здание еще раз ощутимо тряхнуло, а с потолка посыпалась штукатурка.       Урокай чинно положил в чай еще сахару. Медленно размешал, так же медленно отпил.       Совсем не касалось.