Проклятье

      — Там Зейт, — коротко предупреждает Мастер на выходе из спальни.       Франкенштейн как раз думает, что время на чай возможно осталось… И возможно их еще не успели потерять.       Охотник и впрямь обнаруживается в кресле, сидя с незнакомой книгой весьма вольно. Рядом стояла глубокая тарелка с мелкими красными перцами. И он их ел. В тарелке было довольно много обгрызенных хвостиков.       А еще на столе стояли три чашки чая.       — Они нашли Рагнарек, — начинает Охотник, поднимая глаза от книги, как только они устроились на диване, — этот… Союз       Франкенштейн напрягается мгновенно. Все же… оружие Лорда как-никак.       — Пятый? — только и уточняет Мастер спокойно. Беря чашку и отпивая. И уточняя для своего человека, — они пронумерованы.       — Седьмой, — столь же спокойно говорит Зейт, беря свою чашку практически зеркальным движением.       — Но их же всего три?        Франкенштейн слушает крайне, крайне внимательно. И начинает подозревать очень крупную подставу.       — Так им никто и не обещал, что он настоящий! И что это с вашими лицами?        Франкенштейн молча тянется к своей чашке. Что-то ему очень и очень напоминает Прошлого Лорда. Быть может радостно-одухотворенное выражение лица. Довольно раздражающе.       — Этот меч — осколок первого, очень древнего и настоящего оружия Лорда, которое было столь могуче, столь могуче… Что его раскололи на три, и два остались у Лорда, а третий раскололся на много-много маленьких осколочков, и один такой они и нашли… И только тот, кто соберет и сольет их все воедино…       — Зей, — мягко прерывает его ноблесс.       — Сможет захватить весь мир… Ну, или уничтожить его. А может, спасти…       — Это было пророчество?        — Они думают что да. Я там свиток тоже подложил, расшифруют…       — Ясно, — тихо говорит Рейзел и сосредотачивает все свое внимание на чае.       — Что не так? — подозрительно интересуется Зейт.       — Больше всего меня в твоих пророчествах беспокоит то, что они иногда сбываются.       — Да нет, — отставляет чашку Охотник, — я его даже не закончил. Для них.       — Никогда такого не было… — все так же безмятежно говорит Мастер, наслаждаясь ароматом чая.       А Франкенштейн делает себе очередную заметочку спросить.       — В любом случае, оно не для них. Это… личное, — он тянет в рот перец, разом как-то подугаснув.        Рейзел не спрашивает — и не поясняет.       Просто молча предлагает помощь по связи контракта. Тем более что…       Это обещало быть полезным и для его охоты.       Чай они пьют в молчании. Несколько напряженном.       — Союз мне отдашь? — легкомысленно спрашивает Зейт окончательно забираясь на кресло с ногами. Еще больше раздражая этим Франкенштейна. Благо хоть без обуви. — И мне придется побеспокоить наших детей.       — Моих, — поправляет его Рейзел.       — Наших, — с нажимом говорит Зейт, — или предпочтешь, чтобы я называл их своими внуками? И да, когда ты оповестишь деток, что у них появилась мамочка?       Мирно сидевший до этого Франкенштейн закашливается, потому что чай ему пошел не тем горлом.       Он о таком как-то не задумывался, но прозвучало это жутковатенько.       Мастер укладывает ладонь ему на спину, слегка похлопывая. Мастер как всегда спокоен и не имеет столь сумасбродых идей — Франкенштейн словно ищет в этом касании моральную поддержку.       — Папочка, — безмятежно поправляет ноблесс под тихое франкенштейново «кха!».       Он отчего-то представляет, как обращается к призраку Прошлого Лорда «сын мой» и ему становится дурно.       — Что, ремень торжественно выдашь? — весело интересуется Зейт.       — У него есть Черное Копье.       — А, ну да, какие детки, такой и ремень… — говорит Зейт. А после весело фыркает. — Вам насколько вообще нужен Союз в целости и сохранности?       — Не нужен, — говорит откашлявшийся Франкенштейн.       — О, — оживляется Охотник, — тогда я их забираю… но пока не могу гарантировать, что они к вам вообще не полезут, — это звучит несколько виновато.       Рейзел только кивает.       — Посмотри, кто там про старые проклятья вспоминает. Если не хочешь, чтобы я начал искать лично.       — О нет, — Зейт шутливо прикрывает лицо ладонью, — только не опять. Тебя же не отцепишь потом. Когда он был совсем мелкий, — поясняет он для человека, — размером где-то с кошку, он как-то тяпнул нашего Лорда. И разжать его зубки мы не смогли в четыре руки. Пришлось уговаривать… Не думаю, что сейчас у него стала легче хватка. И лучше сговорчивость.       — Ты говорил, что он старый, жесткий и невкусный. Попутно хохотал, извинялся и лез целоваться. К Лорду. Зей. Я все равно найду.       — Знаю я, как ты ищешь! Нет уж, это теперь мой Союз и я буду в него играть…       Рейзел тихо вздыхает.       — Надеюсь, без конца света, от которого может спасти только объединенный Рагнарек, мы все же обойдемся. Потому что он не объединяется.       — Эй!       — Знаю я, как ты играешь, — тем же тоном отвечает ноблесс.       — Один-один, — признает Зейт, — посмотрю. Сам знаешь, на твоем уровне я чтение мыслей использовать не смогу, но если найду что подозрительное — сам посмотришь. И, сын мой… — голос охотника звучит очень и очень нехорошо, — тебе в школу пора.       Он определенно этим наслаждается.       — О, ну с этим я как раз могу помочь, — начинает Франкенштейн.       — Господин директор, вам нельзя не ходить в школу. Вы там директор.       — Поэтому мне как раз можно, — улыбается Франкенштейн, — и я вполне себе могу придумать правдивую отговорку для отсутствия ученика.       — Воспаление хитрости? — чуть склоняет голову Зейт.       — Наглости, — не соглашается с ним ноблесс.       А Франкенштейн просто вспоминает тот разговор — о том, что нужно больше наглости.       — О, ну что вы, — улыбается человек, — просто очень важные и неотложные дела.       — Ну-ну, — хмыкает Зейт, — мы тут все даже этому верим.       Франкенштейн не кривиться, но только усилием воли.       Зейт его раздражал. Очень так.       Он был похож на Мастера — внешностью. Он совсем не был похож на Мастера — ни по мимике, слишком живой, ни по вольной манере движений — в этом он скорее напоминал современных детей — в которых не вбивали идеальную этикетную осанку и манеры.        О, Франкенштейн не сомневался, что он может и так. Просто конкретно этот охотник… талантливо играл в человека. Причем в человека несерьезного.       Что-то подобное было и с Прошлым Лордом. Он тоже талантливо играл — в весельчака и самодура. Иногда эту маску нестерпимо хотелось отодрать — чтобы взглянуть на него живого и настоящего. Зрелище — Франкенштейн больше чем уверен — было бы страшным, но это… было бы более уместным, чем маски.       Маски его бесили. Он не малолетнее дитя, чтобы его от чего-то оберегать и разыгрывать перед ним спектакль.       Франкенштейн отпивает из свое чашки — чай на удивление приличный — и бросает задумчивый взгляд на Охотника. Ну… Лорду он вызов как-то уже бросал. Каджу, конечно, возмутились и помешали, и схлестнуться не вышло — здесь же помешать мог разве что Мастер.       — Зей. Сколько у нас еще времени?       Зейт просто молча вытаскивает телефон и показывает включенный экран.       Минут пятнадцать.        — При всех своих способностях, с исчислением времени я не очень дружу, — поясняет он на удивленный взгляд человека, — мало мне того, что я сам меняю течение времени, так еще и систем его исчислений много. И, кстати говоря, ребенок… есть у меня просьба конкретно к тебе.       Франкенштейна от этого «ребенок» чудом не перекашивает. Потому что он давно уже не ребенок, очень давно. Да, быть может по сравнению с чужим бесконечно длинным сроком жизни — может быть, но… Как для человека — он уже давно не ребенок.       — Тени, — словно и не замечая недовольства человека, продолжает Зейт, — можешь их пока передать мне? Вряд ли у тебя будет время, чтобы разбираться еще и с ними — а мне они не помешают. Сам понимаешь, не убивать же мне кого-то ради пары дополнительных рук…       Звучало вообще логично — и под эту просьбу можно было попросить в ответ — хотя бы о дополнительном времени. Его и вправду будет не хватать. Как и информации.       Франкенштейн оглядывается на Мастера — тот кивает, и человек улыбается.       — Да, конечно… Если объясните, как их передать.       — Дай-ка мне руку. Ты браслеты вообще чувствуешь? — Зейт чуть хмурится, подаваясь вперед.       Франкенштейн честно старается почуять. У него не такой уж большой опыт в магии — разве то в управлении Копьем, но ауру Копья просто нельзя было не почувствовать.       — Смутно, — честно признается он.       — Как станет до того, попроси Рея объяснить про управление своей аурой и энергией. Хотя бы на базовом уровне. Это полезно. Магию ты уже использовал — справишься и с этим.        — Спрошу, — соглашается Франкенштейн.       — Как и в любой магии — все основано на желании. И воле. Поэтому, если хоть на шаг отходить от заученных рабочих формул, самое важное — не врать себе под руку. Конкретно у нас все будет просто, — Зейт берет руку человека в свою, — просто пожелай их передать. Я подхвачу.       Франкенштейн, не без научного интереса, желает. Браслеты проявляются визуально — на мгновение — и переползают на чужое запястье.        — Спасибо, — серьезно говорит Охотник и отпускает его руку, — мне они очень пригодятся. Я, конечно, могу быть в нескольких местах одновременно — но голова у меня все равно одна, и подобным лучше не злоупотреблять.       — И почему мне кажется, — отстраненно говорит Мастер, словно и не видел всю разыгравшуюся перед ним сцену, — что осколки Рагнарека будут искать с размахом и все?       — Будут, — усмехается Зейт, вновь вольно раскидываясь в кресле, — и побегать придется много. Надо же людей делом занять? И детей тоже. Вряд ли они останутся в стороне.       — Постарайся сделать это без жертв.       — Да я засуну их в самые непроходимые и не обжитые места, — честно говорит Охотник. Не без желания посмотреть, как все сильные и могучие модифицированные человечки шарятся по этим местам и воюют с дикой природой… Которая все еще могла преподнести сюрприз, — еще и полосу препятствий сделаю.       Рейзел только в очередной раз тяжело вздыхает. Начиная подозревать, чем это все закончится.       Франкенштейн тоже начинает подозревать. Только в его случае — он еще и поучаствовать в организации этого безобразия хочет.       Очень хочет.        — Помощь нужна? — осведомляется он.       И видит напротив такую же невинную улыбочку.       — Будет невежливо отказаться, да?       — А вот теперь я всерьез начинаю за них переживать, — говорит Рейзел, разглядывая что-то на дне чашки.       — М-мастер…       — Мы же ласково, — уверяет его Зейт, — так, ладно дети — дальше я вам мешать не буду, времени и впрямь мало. Вечером загляну.       И в своей уже в чем-то привычной манере пропадает.       Франкенштейн все же кривиться на это «дети».       Мастер только успокаивающе проводит рукой по его спине — а после утягивает головой к себе на колени. Поглаживая по волосам.       Франкенштейн прикрывает глаза — и соблазн и впрямь прогулять слишком велик.       Как-то даже и не верится, что прошло чуть меньше суток — и для остального мира не изменилось ровным счетом ничего.       Франкенштейн открывает глаза — резко и разом, садясь и парой движений приводя прическу в порядок — вставать все же стоило. Потому что Мастеру нравилась школа — и общение с детьми.       Потому что для него это тоже время — и время подумать тоже. Не все его рабочее время сжирали дела — он умел их делать эффективнее любого другого человека, с его-то загруженностью…       А еще Мастер сможет прийти к нему попить чай. Сегодня даже была в расписании физкультура.       — Пойдемте? — спрашивает он.       Мастер только кивает — и что-то в нем меняется. Не в позе, в самом ощущении присутствия. Как-то разом ставшего более закрытым. Как раньше.       Теперь Франкенштейн это чувствует. Он и раньше что-то подобное ощущал — но главным образом, когда Мастер был зол.        Аура, вероятно. И впрямь, следует научиться.       Мастер уходит — за минуту до официального «подъема».       Франкенштейн задерживается — вымыть чашки и убрать на место — секундное дело.        Он задерживается — в ванной, проводит кончиками пальцев по плитке, в которую совсем недавно вжимал Мастера, опускает голову — кажется, жадности в нем даже больше, чем сам он предполагал.