Гарри Поттер и зелье Отмены

Поттер-мэнор, 1980 год — Посмотри сюда. Что это? — Ваш внук, — выдавила из себя Лили Поттер, больше всего на свете мечтавшая слиться со стеной своей спальни. Стоявшая напротив неё свекровь в притворном удивлении изогнула четко очерченную бровь. — Нет, дорогуша, вот мой внук, — палец ведьмы ткнул острым отполированным ноготком в уютно сопящего малыша с каштановыми вихрами. От прикосновения новоиспеченной бабушки он смешно сморщил нос и чихнул точь-в-точь как Джеймс. — А вот эта погань, — Дорея Поттер-Блэк указала на его брата-близнеца, спящего рядом. — Не имеет никакого отношения к моему сыну. Да к тому же, это омега! Второй мальчик был гораздо меньше и бледнее, с черными как смоль волосами и соболиными бровями. Сердце Лили испуганно сжалось. Сейчас перед ней стояла не радушная леди Поттер, которая сразу после знакомства стала называть её дочкой и поддерживала на протяжении всей беременности. Нет, сейчас над ней нависла разъяренная мегера Блэк. — На тебя, дорогуша, была возложена огромная ответственность: выносить здорового наследника для нашего рода. Я ведь ещё до свадьбы объяснила тебе, что наша семья настолько чистокровна, что у нас есть сложности с зачатием наследников. Именно поэтому мы позволили Джеймсу жениться на грязнокровке. Именно поэтому заказали для тебя баснословно дорогое зелье Зачатия. Ты думаешь, что имеешь сама по себе хоть какую-то ценность? Нет, дорогуша, ты просто сосуд, который нужен нам для продолжения рода! — Джеймс так не считает! — выпалила Лили, чувствуя как её щеки горят от стыда и гнева. Вот значит, как заговорила её свекровь. А ведь до свадьбы разливалась соловьем, обещая любовь и поддержку. — О, ты думаешь, Джеймс обрадуется, когда увидит вот это? — горько усмехнулась ведьма, вновь ткнув пальцем в черноволосого малыша. — Таких детей у нас называют бастардами, а знаешь, что в моей семье принято делать с ублюдками? Она выхватила из крепления на предплечье палочку и резко взмахнула в сторону ребенка. Лили даже дернуться не успела, как на одеяльце, в которое был закутан малыш, появился ровный разрез. — Мы перерезаем им глотки, чтобы не пачкать свой род, — глядя ей в глаза прошипела ведьма. — А ну-ка, живо рассказывай, от кого ты его нагуляла! — Это был выпускной, — Лили бессильно откинулась на подушки и закрыла лицо руками. — Мы все много выпили, и Джеймс с друзьями захотели полетать на метлах. Ко мне тогда подошёл Северус и в очередной раз попытался извиниться… — О, вижу извинение вышло весьма продуктивным! — ядовито хмыкнула Дорея. — И ты, конечно, не подумала о том, что помолвлена и принимаешь зелье. — Это вылетело у меня из головы. Всё случилось так быстро… А потом пришёл Джеймс и увидел нас. Мы поругались, потом помирились… Он всё знает и давно простил мне измену! Но я и подумать не могла, что у меня может быть ребенок не от Джеймса. — Под этим зельем ты смогла бы зачать и от старика Дамблдора. Хотя, я впервые слышу о том, чтобы с его помощью можно было иметь детей от двух разных отцов. Я так полагаю, в тот же вечер у тебя была близость и с Джеймсом тоже — надо же было так неудачно сойтись звездам... — вздохнула свекровь и опустилась на её кровать. Немного помолчав, она уже более спокойным тоном спросила: — Что делать-то будем, дорогуша? Папаша ублюдка знает о ребёнке? Лили покачала головой. С Северусом они не разговаривали с того самого выпускного, когда разгневанный Джеймс спустил его с лестницы. — Я напишу старой Эйлин Принц, кажется, она ещё жива. Пусть забирает мальчишку, всё же какой-никакой внук, хоть и омега. Как ты там его назвала? — Гарри. — Простецкое имя, ему в самый раз. Давай-ка уберём его от нашего маленького Чарльза. Эй, Таффи! В комнате с тихим хлопком появился домовой эльф. — Забери это и размести в комнатах прислуги. Накорми младенца и никого к нему не пускай, особенно хозяина Джеймса, ты понял? — Да, госпожа, — эльф бережно подхватил сверток с ребенком на руки и исчез. — Моему сыну расскажешь сама, он должен знать. А теперь отдыхай, тебе нужны силы, чтобы кормить моего внука. И не вздумай вспоминать об ублюдке! Сразу окажешься на улице только в том, что на тебе надето и с бумагами о разводе.       Лили испуганно закивала и с тоской провела ладонью по непослушным волосам маленького Чарли Джеймса Поттера, не зная, что год спустя она будет прижимать к себе чудом спасшегося сына, на лбу которого на всю жизнь останется диковинный шрам в виде молнии…

***

Министерство Магии, кабинет начальника аврората, 1981 год — Джеймс, пойми, за него заступился сам Дамблдор! — Руфус Скримджер как мог пытался успокоить разбушевавшегося аврора. — Да хоть сам Мерлин! Он подставил нашу семью под удар, рассказал Сам-Знаешь-Кому о Пророчестве и только потом, поджав хвост побежал к директору, умоляя спасти Лили. Не Чарльза, не меня, а только Лили. Думал, сволочь, что она достанется ему! Это я уже молчу о том, что он был и остается Пожирателем. Разве этого недостаточно, чтобы отправить носатого урода на корм дементорам? Скирмджер выругался сквозь зубы и устало потёр виски, предчувствуя долгие судебные заседания. Дамблдор, с его идеей сделать из Снейпа своего шпиона, и Джеймс, горящий праведной местью за жену и сына. Он, Руфус, оказался между молотом и наковальней, пытаясь решить, что делать с Северусом Снейпом. — Тебе не кажется, что у Дамблдора в последнее время слишком много власти? — вкрадчивым голосом спросил Джеймс. — Он ведет себя как победитель Сам-Знаешь-Кого, хотя это мой годовалый сын, Чарли, избавил нас от тёмного лорда. Мне и Лили повезло ненадолго отлучиться из дома как раз в тот момент, когда на нас напали, иначе, я думаю, мы оба были бы мертвы. Дамблдор знал о нападении и не защитил нас, так по какому праву он сейчас вмешивается в наше правосудие? Закон есть закон, Руфус, и он для всех одинаков.       С этим было сложно не согласиться, и глава аврората почувствовал, как невольно поддается убедительной речи молодого аврора. Действительно, в последнее время Дамблдор ведет себя так, словно занял пост Министра Магии. Время от времени даже самым могущественным политическим деятелям нужно напоминать о том, что перед законом все они равны. — Двенадцать лет на средних уровнях Азкабана, устроит? — сдался он. — Я при всем желании не могу оформить ему пожизненное, как Лестрейнджам, он формально никого не убивал. — Пойдёт, — сверкнул глазами аврор Поттер. — За эти годы дементоры от него даже клочка мантии не оставят. — Постой, — вдруг вспомнил Скримджер и окликнул уже собравшегося уходить подчиненного. — У Снейпа ведь есть маленький ребёнок, что будет с ним? — Старуха Принц ещё жива и даже замужем, — пожал плечами Джеймс. — Да и потом, какое нам дело до чужого ублюдка?

***

Коукворт, Паучий тупик, 25 июля 1991 года       Пожилой мужчина сгорбился на колченогой табуретке, нервно вздрагивая каждый раз, когда кончик волшебной палочки указывал в его сторону. На столе перед ним лежал раскрытый конверт с самым настоящим пергаментом, на котором надпись изумрудными чернилами гласила: «Мистеру Гарри Снейпу, Коукворт, Паучий тупик...» — Пиши, магл! — презрительно выплюнул молодой мужчина в круглых очках. Худой черноволосый мальчик, осторожно выглядывающий в кухню из-за угла, испуганно попятился назад, в спасительную тень под лестницей. — Пиши, что отказываешься от места в Хогвартсе и готов предоставить своему внуку домашнее обучение. Он огляделся по сторонам, оценивая убогость обстановки и хмыкнул: — Если, конечно, эту дыру вообще можно считать домом. — А если откажусь? — прохрипел седой мужчина, изо рта которого доносился запах давно нечищеных зубов и перегара. — Я убью тебя, — спокойно пожал плечами молодой волшебник. — И найду для твоего щенка опекуна посговорчивее. Снейповский ублюдок не будет учиться вместе с моим сыном. — Вот как, — пожилой магл задумчиво пожевал кончик выданного ему пера. — А что, твой сынишка какая-то важная шишка? — Чарли победил Тёмного Лорда, могущественного и злого волшебника, который мечтал стереть с лица земли таких, как ты и твой щенок. — Ну, не шибко-то вы с тем парнем отличаетесь, — проворчал мужчина. — Что ты сказал? — волшебник разъяренно взмахнул палочкой. — Мой годовалый сын рисковал жизнью, чтобы защитить всю Британию, пока ты, падаль, спокойно спал, ел, и надирался! Подписывай, живо. Империо! Пожилой магл вдруг дернулся и выпрямил спину. Взгляд его в миг сделался остекленевшим. Двигаясь скованно, словно его рука была деревянной, он окунул перо в чернильницу и принялся выводить на пергаменте неровные строчки под диктовку волшебника. — Вот так-то, — удовлетворенно кивнул маг, когда мужчина закончил писать. — А теперь займёмся тобой. Он посмотрел в сторону съежившегося под лестницей мальчика и жестом подозвал к себе. Тот не рискнул ослушаться и осторожно подошёл к незнакомцу. Волшебник окинул его презрительным взглядом с головы до ног и вынес свой вердикт: — Вижу, у Сопливуса появилось достойное продолжение. Ты такой же убогий и уродливый, разве что нос поменьше и… Он осекся, глядя в изумрудно-зелёные глаза мальчишки. Две точно такие же пары глаз он каждый день видел перед собой. — Не думай, что ты можешь иметь хоть какое-то отношение к моей семье, — прошипел волшебник, больно ухватив ребенка за ухо. — Мой сын тебе никакой не брат, он герой магической Британии, наследник благородного рода и альфа. А ты, всего лишь бастард-омега, единственное предназначение которого — раздвигать ноги для всех желающих. Ты меня понял? Мальчик испуганно закивал, согласный на все что угодно, лишь бы страшный незнакомец отпустил его целым и невредимым. — Хорошо. Что ж, счастливо оставаться! — волшебник крутанулся на каблуках и, издав громкий хлопок, растворился в воздухе.

***

Коукворт, Паучий тупик, 29 июня 1993 года       Обычно упав без сознания и распахнув потом глаза, Гарри видел перед собой стены Больничного крыла в Хогвартсе. В этот раз всё было иначе. Низкий потолок из деревянных балок был покрыт застарелой грязью и гарью, да ещё и из-под пола доносился странный стук: будто кто-то снизу стучал тяжелой палкой. — Эй, мальчишка! Спускайся живо! А вот это было уже более-менее знакомо. Так любила будить его тётя Петунья, никогда не называя по имени и пронзительно крича, будто её режут. Вот только сейчас, для разнообразия, голос был мужским и прокуренным.       Гарри сел в продавленной постели и с интересом огляделся по сторонам. Он ожидал, что окажется в доме на Тисовой улице, но это мало было на неё похоже. Дом был далёк от стандартов частоты и достатка тёти Петуньи, Дурсли наверняка назвали бы его грязным сараем. Даже дом на Гриммо был лучше: несмотря на запущенность, там были остатки былой роскоши, здесь же, казалось, трудные времена преследовали хозяев дома с момента его постройки. Стук в полу усилился. — Парень! Ты там помер что ли? Гарри вздохнул и выбрался из кровати. Пора было познакомиться с местом, в которое он попал. Кажется, зелье сработало не совсем так, как должно было, но главное, что он жив и в относительном порядке. Он глянул на свои руки и замер от страшной догадки: это тело явно не было его собственным. Его руки всегда были загорелыми, покрытые множеством шрамов и царапин, с криво обкусанными ногтями и крепкими пальцами ловца. А эти… бледная кожа, длинные пальцы, как у музыканта, какие-то изящные что ли...девчачьи. Обмирая от страха, Гарри спустил пижамные штаны до колен и с облегчением выдохнул: он всё-таки не сменил пол. Хотя полное отсутствие волос на теле показалось ему странным: прежде в тринадцать лет у него уже пробивались первые курчавые тёмные волоски.       Оглядевшись, он отыскал в комнате мутное, треснувшее с одного края зеркало и с любопытством уставился на свою новую внешность. Чёрные прямые волосы (его детская мечта, чтобы ничего не торчало во все стороны) обрезаны как-то коряво, будто тупыми ножницами. Узкое лицо, прямые брови и высокие скулы — это всё было чужим. А вот зелёные глаза, доставшиеся ему от матери, и чуть вздернутый нос явно были его собственными. — Гарри!!! — стук превратился в грохот, а крик напоминал рев раненного зверя. Порадовавшись, что хотя бы имя у него осталось прежним, Гарри надел разношенные парусиновые тапки, стоявшие возле кровати, и вышел в коридор. Источник звука обнаружился в комнате под лестницей, в которой лежал, развалившись на кровати, старый и дурно пахнущий мужчина. Одна его нога ниже колена была ампутирована и завернута в какие-то тряпки, а в руке он держал деревянный костыль, которым изо всех сил долбил в потолок. — Не прошло и полгода, — недовольно буркнул он, увидев Гарри. — Ну, чего встал? Судно вынеси и пожрать дай. Во рту будто кошки нассали. Воняло от мужчины так, словно он пил несколько лет, не просыхая. И, судя по пирамиде из бутылок с дешевым портвейном, так оно и было. Гарри наклонился и достал из-под его кровати металлическое судно, наполненное до краев и свободной рукой собрал с прикроватной тумбочки пустые грязные тарелки. С горечью подумав, что и здесь он кто-то вроде домового эльфа, он вынес всё это в небольшое помещение служившее здесь ванной комнатой. В крохотной комнатке метр на два располагался ржавый душ, унитаз и расколотая раковина. Очистив судно, Гарри вернул его старику в комнату и отправился на поиски кухни, решив все вопросы задавать после еды. Его многолетний опыт жизни с дядей Верноном подсказывал, что на сытый желудок даже крокодил становится добрее.       Кухня была тёмной и грязной, а посуду, кажется, тут всю жизнь мыли только с одной стороны, забывая про нижнюю часть. Плита, покрывшаяся слоем многолетнего желтого жира, убила бы чистоплотную тётю Петунью наповал. Честно говоря, и сам Гарри брезговал есть из таких тарелок. Пришлось засучить рукава и приступить к уборке. Мыло здесь нашлось только хозяйственное, всё склизкое и разваливающееся, но с работой оно справилось хорошо: вскоре тарелки и чашки засияли чистотой. Не отыскав в холодильнике ничего, кроме четырех яиц и подсохшей ветчины, Гарри сделал пышный омлет, с кусочками поджаренного в масле хлеба. От ароматов у него самого разыгрался аппетит и, разлив по кружкам дешевый чай из пакетиков, он водрузил тарелки на деревянный поднос и отправился в комнату к старику. Тот жевал молча, заметно удивленный завтраком и чистотой посуды. Решив, что незнакомец уже достаточно насытился, чтобы разговаривать, Гарри задал самый волнующий его вопрос. — Простите, сэр, а как вас зовут? И где я?

***

      Тобиас Снейп считал, что в его жизни было три самых больших неудачи: когда он женился «на этой карге Эйлин», когда «обзавелся сыном-уродцем» и когда из-за несчастного случая на фабрике потерял ногу. Так что к появлению в его жизни внука он был морально готов: знал, что его бедовый сын рано или поздно выкинет нечто подобное. Знал он и то, что Гарри тоже окажется одним из этих, колдуном, стало быть, и даже обрадовался, когда тот не поехал в их чёртову школу. Но то, что мальчишка вдруг взял и всё забыл — это было уже слишком! Всё это он вывалил на ошарашенного Гарри, который, уцепившись за последние слова, встревоженно переспросил: — Я не учусь в Хогвартсе? Мне что, не приходило письмо? — Приходило, как же, — пожал плечами Тобиас. — А следом явился молодой и дерзкий типчик из ваших и стал мне угрожать, размахивая своей палкой. Ну и заставил меня подписать отказ, мол, не надо нам ваших Хогвартсов, будем жить своим умом. Оно и к лучшему, ты теперь в школе с нормальными людьми, глядишь, хотя бы из тебя человека выращу. Гарри закрыл лицо руками. Какой смысл было возвращаться в прошлое и пытаться всех спасти, если он не учится в Хогвартсе? Судя по всему, у него даже волшебной палочки нет! Да и прошлое ли это? Больше напоминает какой-то параллельный мир, как в любимых фантастических комиксах Дадли, где события пошли по совсем другому пути. Почему его зовут Гарри, но выглядит он не как Гарри? Почему он здесь, судя по всему, в доме Снейпа, и у него глаза его матери? Кто этот волшебник, который очень не хотел, чтобы Гарри попал в школу? И самое главное: — А где мой… отец, — говорить так о Снейпе было противоестественно, но выбирать не приходится. — В тюрьме, стало быть, — равнодушно ответил его новый дедушка. — В той вашей, откуда не возвращаются. Эйлин, как узнала, так почти сразу слегла, старая ведьма. Меня с тобой одного оставила. Снейп в Азкабане… Но за что? В прошлый раз Дамблдор защитил его, сказав что использовал как своего шпиона, так что же в этой реальности пошло не так? — Телефон звонит, Стьюи небось тебя уже заждался, — Тобиас кивнул в сторону дребезжащего агрегата в коридоре. Гарри подошёл и неуверенно снял трубку. — Алло, парень, ты где бродишь? Смена уже час как началась! А ну бегом на склад! — Меня ждут на каком-то складе, но я понятия не имею где это, — признался Гарри, кладя трубку. — В двух кварталах отсюда, езжай прямо до железной дороги и сверни направо. Ты там работаешь подручным на полставки, таскаешь кофе, переносишь грузы по мелочи… Велосипед возьми на крыльце, да и не забудь после работы заехать в магазин на станции, возьмёшь мне пару бутылок и пожрать чего на ужин. — А деньги? — удивился Гарри. Тётя Петунья всегда посылала его в магазин с определенной, заранее подсчитанной суммой. — Заработай! — хохотнул Тобиас, с кряхтением переворачиваясь на бок. — Не всё же с деда пенсию тянуть. Забираясь на старый проржавевший велосипед, Гарри подумал, что ещё неизвестно кто тут кого содержит. Дурсли, хоть и нагружали его домашними делами, никогда не заставляли его по-настоящему работать. И всё же, это было лучше, чем ехать в магловскую школу, например.       Велосипед поскрипывал, но в целом отлично слушался Гарри, который сейчас исполнял свою детскую мечту: Дадли никогда не давал ему покататься, даже когда сам со своим весом вообще не мог крутить педали. Склад он отыскал быстро и, получив нагоняй от здоровенного рыжего парня, принялся за работу. Требовалось бегать между огромными помещениями с самыми различными поручениями, но Гарри неожиданно понравилась это занятие. Работяги приветствовали его радушно, кто-то похлопывал по плечу, угощали яблоками и лежалыми мятными леденцами, и в целом он чувствовал себя полезным. А самым приятным было получить в конце рабочего дня несколько бумажных фунтов — его первые заработанные деньги, не считая победы в Турнире трёх волшебников.       Вызнав у рабочих, где тут ближайший дешевый магазин, Гарри возвращался домой, нагрузив старенький велосипед тяжёлыми пакетами. Там были хлеб и бекон, яйца, молоко и макароны, замороженные бифштексы и кетчуп. Сегодня он планировал устроить настоящий пир: голод после работы был просто зверский. Тобиас придирчиво осмотрел все покупки и, не найдя желанных бутылок, громко выругался. — С сегодняшнего дня, ты переходишь на трезвый образ жизни, — спокойно ответил Гарри, унося сумки на кухню. — Да как ты разговариваешь, щенок! Да я тебя сейчас… — Ну давай, — Гарри скрестил руки на груди и застыл в ожидании. — Ты даже до унитаза сам дойти не можешь. Я зарабатываю, я готовлю и убираюсь, а значит — это мне решать, покупать тебе выпивку или нет. — Надо же как заговорил… — пробормотал Тобиас. — Что ж, хоть у кого-то из моих потомков есть яйца. А то, что меня мучает проклятая боль в ноге, это ты понимаешь? — Мы можем обратиться к врачу. Фабрика ведь оплачивает твою медицинскую страховку. В этом вопросе Гарри хорошо разбирался с тех пор, как дядя Вернон однажды посадил его перед собой и подробно объяснил, как в стране оплачиваются медицинские услуги, и почему он не может отвезти со сломанной рукой в больницу того, у кого даже свидетельства о рождении нет. Дурсли не уставали напоминать о том, как дорого им обходится племянник. — Да что толку от этих врачей? — Тобиас устало махнул рукой. — Только и могут что людей резать. А чем это пахнет таким? — Бифштексом и жареной картошкой. Скоро будет готово. — Ты что же, готовить научился? — изумился дед. — И когда успел? — Когда всё забыл… — пробормотал в ответ Гарри.       Так и потянулось их странное сосуществование. Гарри уходил на работу, потом возвращался, готовил и переругивался с дедом. Тот был человеком неприятным и грубым, но почему-то Гарри он скорее забавлял чем раздражал. Возможно, потому что впервые в жизни, не он был зависим от своего опекуна, а дед ежедневно нуждался в нём. Теперь Гарри сам решал, когда ложиться спать, что есть на ужин и какую часть этого заросшего грязью дома отмывать в следующую очередь. Постепенно их обиталище в Паучьем тупике приобретало жилой и опрятный вид. Вспоминая недобрым словом тётю Петунью, Гарри даже отыскал на чердаке весёленькие шторы в мелкий цветочек и прокипятил их в огромной металлической кастрюле. Теперь уже и кухня не казалось такой мрачной.       Но больше всего Гарри нравилась гостиная. Она была вся заставлена старыми рассохшимися книжными стеллажами, и только в углу притаилось небольшое мягкое кресло и торшер. Гермионе бы пришлось по душе это место: магические тома соседствовали с магловскими книгами, и иногда Тобиас просил принести ему чего-нибудь почитать. Как-то раз, шутки ради, Гарри дал ему «Историю Хогвартса» какого-то древнего года издания, отчего дед долго плевался и ворчал, что «у дураков-волшебников всё не как у людей».       Гарри всё бы отдал за свежий выпуск «Ежедневного пророка», но совы у него не было, а попасть на Косую аллею без палочки было попросту невозможно, даже если бы у него и нашлись магические деньги. В гостиной он нашел подшивку старых газет до восемьдесят второго года — их, вероятнее всего, выписывал Снейп, или его покойная мать. Из них Гарри к своему огромному удивлению узнал, что в Хэллоуин восемьдесят первого Мальчик-который-выжил сразил в неравном бою тёмного лорда. Слава герою магической Англии, Чарльзу Джеймсу Поттеру! — А ты ещё откуда взялся? — растерянно прошептал Гарри, разглядывая колдографию с улыбающимся малышом, на лбу которого красовался до боли знакомый шрам.

***

Безымянный остров в Северном море, 4 июля 1993 года       По серым каменным стенам стекали струйки холодной воды. Потолок, покрытый изморозью, подтаивал и заливал стены и пол тюремной камеры, в углу которой на грязном матрасе съежился человек. Корнелиус Фадж невольно обернулся, чтобы убедиться в наличии охранников за спиной: четверо авроров держали палочки наготове, а за плечом одного из них парил патронус-коршун. И всё же, даже находясь в полной безопасности, Министр Магии больше всего сейчас хотел покинуть это место. — Северус Снейп, — прочистив горло произнес он, обращаясь к заключенному. — Спешу сообщить вам, что срок вашего тюремного заключения скоро истекает. У вас есть какие-либо жалобы на условия своего содержания? Худой человек со спутанными грязными волосами неверяще уставился на него. — Меня выпустят? Почему? — спросил он осипшим после долгого молчания голосом. — Двенадцать лет, предписанные вам судом, заканчиваются в этом месяце. — Двенадцать лет… — пробормотал Снейп. — У меня нет никаких жалоб, Министр. Еда здесь замечательная, особенно когда охранник не забывает её принести, а дементоры не устают по нескольку раз в день проверять, как я поживаю. Корнелиус Фадж вздрогнул от его сочившегося ядом голоса и напомнил себе, что этот человек совершил достаточно преступлений, чтобы заслужить заключение в Азкабане. — Напоминаю, что после освобождения вам будет запрещено занимать какие-либо государственные должности и работать с детьми. — Замечательно, всё как я и хотел. Благодарю, Министр. Почувствовав, что над ним издеваются, Фадж раздраженно обернулся к своим охранникам: — Раз так, не будем задерживаться. Идёмте, нам ещё предстоит навестить камеру Питера Петтигрю. Когда за ними захлопнулась металлическая дверь с зарешеченным окошком, Северус Снейп уронил голову на руки и тихо протяжно простонал. — Двенадцать лет…       Поначалу, в первые годы своего заключения, он злился на Дамблдора, но затем понял, что старик никогда и не обещал ему жизнь и свободу. Уговор был только насчет Лили и тут директор сдержал слово: она осталось жива, а значит, всё остальное не имеет смысла. Правда, после того как на Поттеров напал Волдеморт, Дамблдор попытался выбить из Снейпа клятву защищать Джеймсово отродье, но тут уже Северус был непреклонен. Вокруг Мальчика-который-выжил и так крутится уйма защитников, начиная с его родителей и сволочи Блэка и заканчивая целым отделом авроров, в котором работал Джеймс Поттер. Маленький герой в любом случае будет окружен вниманием и заботой, а у него, Северуса, есть собственный сын.       Сын… Когда домовик Поттеров принёс на порог его дома плачущий сверток с письмом от Лили, Северус не поверил своим глазам. Лили, которую он уже считал потерянной для себя навсегда, родила от него ребенка. И, хотя Снейп вовсе не планировал обзаводиться детьми и знать не знал, что с ними делать, он не мог отказаться от этой ниточки, теперь навсегда связавшей его с Эванс. Что бы ни случилось в дальнейшем, сколько бы детей потом не родила Лили для отморозка Поттера, какая-то крохотная часть её всегда будет принадлежать Северусу Снейпу. Мать тоже поддержала его желание оставить малыша. — Вырастим как-нибудь, — приговаривала она, умело пеленая притихшего младенца. — Смотри, хорошенький какой, да ещё и омега. Подрастёт — отбоя от женихов не будет, выберем самого лучшего и родовитого. «Ну уж нет» — возмущенно подумал Снейп, представив как его ребенок, сын Лили, выходит замуж за какого-то избалованного мажора вроде Блэка или Поттера. Обойдутся. Он научит Гарри всему, что знает сам, и поможет добиться мастерства в зельях и тёмных искусствах. И когда тупой и разжиревший от вседозволенности сынок Поттеров столкнется в школе с сыном Снейпа, того будет ждать неприятный сюрприз.       Все его планы рухнули, когда год спустя в его дом вломились авроры с ордером на арест. Мать, изо всех сил старавшаяся не рыдать, прижимала к себе крохотного Гарри, а отец, которого Северус давным-давно вычеркнул из списка значимых для себя людей, яростно дрался на кулаках с Аластором Грюмом, кроя матом всех, кого видел. И вот, прошло двенадцать лет. Что выросло из Гарри, повторившего его судьбу, воспитанного алкоголиком и слабой ведьмой, давным-давно забывшей как правильно держать палочку? Встретил ли он свою собственную Лили Эванс и нашел отдушину в дружбе? И какое прозвище дали в Хогвартсе мальчику в обносках, сыну заключенного Пожирателя? Хорошо бы Гарри попал на Слизерин — там свои его не бросят и, быть может, Люциус по старой памяти присмотрит за сыном давнего знакомого…       Чёрная тень просочилась сквозь дверь и замерла перед ним. Северус поднял на дементора сверкающие злобой глаза. Двенадцать лет они капля за каплей выпивали из него жизнь. И он позволял им это, желая поскорее умереть и избавить себя от страданий. Но теперь, когда до свободы было рукой подать, он должен держаться. Ради тоненькой ниточки, связывающей его с Лили Эванс. Ради Гарри. Он поднялся на ноги, чувствуя как отзываются болью слабые, затекшие мышцы. У него не было палочки, он не колдовал уже двенадцать лет, но никогда не был слабым магом. И вот теперь, весь нерастраченный запас магических сил, который так и не удалось до конца иссушить дементорам, вспыхнул в его жилах. Глядя в зияющую тьму под капюшоном твари, он в мельчайших подробностях представил своего патронуса-лань. И чудовище дрогнуло и отступило. Кажется, сегодня этот заключенный не подходит для корма. Ничего, есть сотня других. Дементор развернулся и поплыл дальше по коридору, из которого спустя несколько мгновений раздались чьи-то жалобные стоны. — Двенадцать лет, — снова прошептал Северус, прислоняясь лбом к холодным прутьям решетки. — Осталось чуть-чуть. Дождись меня, Гарри…

***

Хогвартс, кабинет директора, 11 июля 1993 года       Альбус Дамблдор поправил очки-половинки и устремил взгляд на незнакомца. Он мог поклясться своей бородой, что уже видел этого молодого человека раньше, или, возможно, его родственника: черты лица волшебника были ему до странности знакомы. — Вы обучались не в Хогвартсе? — поинтересовался он, изо всех сил напрягая память. Судя по возрасту мага, тот должен быть его учеником, но молодого человека с такой выделяющейся внешностью Альбус точно запомнил бы. Мистер Стодд был высоким брюнетом, с волосами, уложенными в старомодном стиле и в черной мантии из очень дорогой ткани. — Нет, я выпускник Ильвермони. — О, у вас поразительно чистая речь, без этого ужасного американского акцента! — Благодарю. Мои родители покинули Британию много лет назад, но все же привили мне правильное произношение, — улыбка собеседника была безукоризненно вежливой, но что-то в ней тревожило директора, а своей интуиции Альбус привык доверять. С другой стороны — это было неудивительно, когда вообще в Хогвартсе был нормальный учитель Защиты от Темных искусств? Последний «счастливчик» и вовсе потерял память и находится сейчас на уровне развития пятилетнего ребёнка. Лемар Стодд, по крайней мере, не производил впечатления пациента из отделения буйных святого Мунго, так что Дамблдор не мог найти ни единой причины для отказа. — Ваш диплом и превосходные рекомендации, несомненно, подкупают, но вы довольно молоды. Справитесь ли вы с семью курсами подвижных и активных учеников? У нас есть весьма… оригинальные дети. Он едва заметно поморщился, вспомнив все выходки, устроенные Чарли Поттером и его командой верных рыцарей. Да и происшествие на первом курсе… Взгляд Альбуса заледенел, словно возводя стену между старым магом и внешним миром. Эту свою ошибку он никогда не забудет и не простит себе. И просто чудо, что в прошлом году обошлось без жертв, иначе Хогвартс было бы не спасти от закрытия. Да, ему определенно стоит очень внимательно следить за новым учителем Защиты. — Что ж, если вас не пугают слухи о проклятии, наложенным на эту должность… Мистер Стодд искренне рассмеялся, запрокинув голову назад. — Ну что вы, господин директор, проклятья — это моя специальность. — В таком случае, вы приняты. Жду вас в понедельник к одиннадцати утра. Вы можете оставить у нашего завхоза, господина Филча, пожелания по оборудованию ваших покоев и кабинета для занятий. Ах, да — не забудьте поставить печать у моего заместителя, профессора Макгонагалл. Надеюсь, вам понравится Хогвартс. — О, даже не сомневайтесь в этом, — в глазах мистера Стодда блеснул озорной огонек.       Тепло распрощавшись с молодым магом, Альбус подошёл к окну и окинул взглядом открывающийся вид на замок. Летом, лишенный учеников, Хогвартс был прекрасен в своей благословенной тишине.       Он не мог видеть, как на документах шагающего в кабинет Макгонагалл волшебника запрыгали, словно издеваясь, буквы. В одно мгновение надпись «Лемар Стодд» изменилась на совсем другое имя, а после, как ни в чем ни бывало, вернулась обратно. Улыбка молодого мага торжествующе сверкнула в неярком свете факелов. Он всегда любил анаграммы.