Заклятые соседки

— Не могу на тебя насмотреться, — прошептала Морисса в Янин висок, с трудом оторвавшись от её губ, двумя ладонями обнимая изящное, филигранно изваянное лицо, поглаживая большими пальцами точёные скулы. — Ты такая соблазнительная сегодня. Какая-то нереальная… — Она с шумом втянула воздух около нежно оплавленного контура под челюстью Петлицкой, замечая лисье сияние за робко опущенными ресницами и улыбаясь в ответ на это. — Что ты со мной делаешь, девочка? Это невыносимо. Ты чертовски меня возбуждаешь. Мориссе хотелось говорить о своей любви к Яне, хотелось, чтобы она тоже это почувствовала, однако, и не без оснований, подозревала, что Яну слишком пугает то, что между ними сейчас происходит. Для Петлицкой это всего лишь пьяный эксперимент, она готова немножко развлечься, не заходя чересчур далеко, но Морисса надеялась, что когда-нибудь ей удастся склонить девушку в нужную сторону — раз и навсегда. Сейчас она могла рассчитывать только на секс, и то при условии, если Петлицкая не включит заднюю. Впрочем, о чём это она? Чтобы Яна, да когда-нибудь согласилась на это? Позволила Черновой над собой доминировать? Скорее, она будет дразнить её до последнего, и в самый неподходящий момент продинамит. Как это бывало не раз. Она изучила её настолько, что даже не сомневалась — так всё и будет. И всё же, чем сложнее стояла задача, тем интереснее казалось Черновой достигать поставленной цели. Ведь если бы она не прикладывала достаточные усилия, эта надменная фифа не сидела бы сейчас верхом на её коленках, не льнула осмелевшей горлицей к устам. Они допили оставшийся виски из тех стаканов, что принесли с собой из гостиной, и заели нарезкой, которую Чернова попросила достать из холодильника, пока сама возилась со свежей бутылкой спиртного, которую обнаружила в кухонном баре. Ненадолго к ним присоединилась Верка, которая жаловалась девчонкам на то, что ей скучно с Натальей и Гошей, поскольку Лизка напилась и отправилась в спальню Мориссы на боковую. Какое-то время Верка с Мориссой ещё перебрасывались шуточками ниже пояса, а потом Верка поднялась, захватив самое необходимое для застолья, о чём просили её друзья, и свалила проведать свою вторую половину, к которой ей не терпелось присоединиться. — Мы могли бы быть на их месте, в спальне на удобной кровати, если бы ты не упрямилась, детка, — как можно более непринуждённо произнесла Морисса, хотя всю её трясло от волнения, невзирая на ви́ски, который помогал ей немного расслабиться. Впрочем, Янита навряд ли заметила её неуверенность, ведь она и сама волновалась не меньше. Яна ненадолго вышла, чтобы проверить активность в телефоне, оставленном в кармане куртки, и когда увидела от Кости очередную стопку тревожных сообщений и звонков, едва остановила себя, чтобы не написать: «Не приезжай!». Вместо этого жёсткого односложного набила на сенсорной клавиатуре: «Костя, я в гостях и не смогу встретиться с тобой сегодня. Но мы можем обсудить нашу встречу, как только я буду дома!» и поставила гаджет на беззвучный, перед тем отписавшись родителям, что обязательно заедет на днях. Всё, на большее её не хватило, ведь в глазах уже начинало двоиться от количества выпитого вместе с Черновой. Когда Янита вернулась на кухню, спортивная шатенка дерзко перехватила её по пути на соседний стул и вернула к себе на колени так, чтоб их лица были напротив друг друга, а её ноги вновь оказались врозь, обнимая при этом бёдра Мориссы. Конечно, Янита возмутилась этому собственническому порыву, полагая, что может забираться на её колени только по личному желанию, без принуждения. Впрочем, от Черновой она могла ждать чего угодно, только не просьб. Она всегда брала то, что считала нужным. По-хозяйски, проявляя свою пылкую, нетерпеливую доминантность, а если потребуется — силой прогибая под себя, и ни один мускул не дрогнет на её лице. И, стоит признаться, в глубине души Янита не была против такого расклада, хотя всё ещё побаивалась с ней связываться. С мужчинами у неё получалось иначе: она вечно подтирала за ними сопли, ощущала себя старшей сестрой, даже если имела дело со взрослым детиной. Костя был единственным из мужчин, с кем она не ощущала себя мамочкой, а скорее — на равных. Может, именно поэтому он и не смог разбудить в ней ту женщину, которой она привыкла чувствовать себя, когда партнёры попадались менее предсказуемыми, эдакими плохими парнями, с которыми она вместе варилась в эмоциональном адреналине. С Черновой всё — всё было совершенно иначе. Чернову она боялась, как обжигающего кожу огня. Чернова её отталкивала своей откровенностью, своим упорством, желанием переиграть, Яниту пугали масштабы её внутренней силы, и она удивлялась её умением обходить препятствия. И даже успела ощутить это на личном примере. Кто бы мог подумать, что будет сидеть на коленях у той, которую ещё недавно всячески избегала, считая слишком инаковой, чтобы связаться. К тому же она женского пола, а это и вовсе для Яны — против правил. Но сейчас она думала не об этом, потому что самое возмутительное, что она только могла представить, свершалось… Потому что Морисса пользовалась положением хозяйки, потому что в крови Яниты гудел коктейль из вина, виски и кока-колы, а ещё потому, что Морисса её соблазняла чертовски умело. Руки Черновой скользящими движениями следовали по Яниной коже, раскалённой плазмой гладили обнажённые плечи, и под её пальцами рябью бежали мурашки. Быстрые, проворные ласкали запрокинутую шею, мяли острые ключицы и позвонки, до которых могли достать в вырезе платья, и каждая косточка горела под её ладонями, и тихие выдохи Петлицкой её сводили с ума, но этого было так мало… Черновой требовалось больше, хотелось ещё — выпить эту малышку до дна. Залпом. Как клубничный сироп. От подобной страстности Петлицкая погружалась с головой в палитру разноцветных эмоций, опрометчиво не чуя сквозящей от шатенки опасности. Её слова, её ласки — замирали внутри тихим блаженством, закручивались золотистым вихрем из песка и ветра, как костерки в искристых глазах Мориссы, застилали сознание сладкой ватой, подбрасывали ввысь — к каравану перистых облаков, и она качалась на них, как в уютном гамаке. Невзирая на это, Петлицкая по-прежнему была начеку. Каждое мгновение, проведённое с Черновой, полагала, что у неё всё под контролем и она сможет остановиться, рассчитывая, что хоть одна из них не должна терять голову. Кто-то подошёл к двери кухни и дёрнул ручку, не до конца провернув её, потому что его или её отвлекли, но ни Чернова, ни Петлицкая не обернулись, не сводя ненасытного, жаждущего взгляда друг с друга, не в состоянии насладиться тем немногим и призрачным, что у них было. Ручку дёрнули снова, но чья-то рука сорвалась, и через пару мгновений послышались шаги. Удаляющиеся. И вот тогда обе вздохнули с облегчением. За окном, сквозь неплотно задёрнутые занавески, искрилась новогодняя иллюминация, украшавшая ледовые фигуры и ветви деревьев в недалеко расположенном сквере. Привычно тёмная, глухая улица с тоскливым, пожелтевшим от времени фонарём раз в год сияла разноцветной палитрой, от которой рябило в глазах. Однако Чернова могла наблюдать за этим праздничным светом, подолгу оставаясь на балконе с тлеющей сигаретой меж пальцев и застывая рассеянным взором на переливающихся гирляндах, напоминающих множество свечей в подземном сказочном царстве. Ненадолго Чернова встала, выпуская Яниту сходить «попудрить носик», и подошла к балкону, распахивая настежь дверь в январскую стужу и забираясь в её объятия в своих серых зауженных джинсах, шёлковой рубашке и жилете — налегке, как она любила. Подрагивающими пальцами она вытащила из полупустой пачки сигарету и сжала её губами. Щёлкнула зажигалкой и прищурилась от едкого дыма, выпущенного в воздух струёй, глубоко и с наслаждением затягиваясь горечью смол, практически ощущая, как распекает лёгкие тонкая пелена той гадости, от которой она всё никак не могла отказаться. Она стряхнула пепел вниз и поёжилась, оборачиваясь в светлую кухню. Знала, что Яна может уйти, но верила, что этого не случится. Хотела верить, хотя на сердце было весьма неспокойно. У неё не было плана на случай, если она тихо сбежит. Но она не ошиблась на её счёт… Её девочка подошла к ней сзади, неуверенно-нежно трогая между лопатками и на секунду прижимаясь щекой к ней со спины. Тотчас же отстраняясь, словно боялась того, что делает. Боялась саму себя. — Видишь, я ещё здесь, — будто умея читать её мысли, с плутоватой улыбкой в медвяных, пунцовых от недавних поцелуев устах, от которых Морисса с трудом отвела глаза, сказала Петлицкая. И Чернова без раздумий выбросила недокуренную дрянь за перила, перехватывая маленькую руку и сжимая её в своих — мягких и чуть дрожащих. От нетерпения. — Вернёмся. Не хочу, чтобы ты простудилась, — заботливые оттенки и тихие, ласкающие интонации бархатной вязью овеяли пространство вокруг Петлицкой, и её пошатнуло, когда Морисса нависла над ней, за предплечья разворачивая в сторону кухни и чуть подталкивая вперёд. Прикрыла балконную дверь, нагнетая в помещение клубы бодрящего, морозного воздуха. — Мы должны верить друг другу. Я очень рада, что ты осталась… — Завтра я пожалею об этом, а сегодня… Видишь, я ещё здесь, — повторила Янита, медленно подходя к Черновой, которая, спотыкаясь, не глядя упала на стул, чтобы не разорвать того взгляда, от которого кровь бросилась в голову. Глаза в глаза. Чистая страсть. Петлицкая поставила ногу ей на колено и отбросила шатенку за плечи назад, к спинке стула, сексуально мотнув головой, отчего её красиво уложенные шикарные кудри водопадом легли на одно плечо. Откровенно облизываясь, Чернова пожирала её глазами — с головы до пят. Дико смущая. Морисса видела, что первый порыв Яниты — поцеловать её в губы, сменился резким испугом и желанием отступить. Но она не успела убрать свою ножку с её колена. Среагировала моментально, воспользовавшись ситуацией: подхватила её под ягодицы и подтянула к себе, справляясь с Яниной нерешительностью. И Петлицкая обвила её шею руками, приближаясь на расстояние поцелуя — но не целуя. Замирая и задыхаясь от того шквала взрывной волны, что струилась в неё вместе с чужим дыханием. Так близко, как сегодня — они не были. Сердцами. Душами. Никогда. — Ты мне точно не снишься, моя Янушка? Ущипни меня, если я сплю… — Чернова слегка потёрлась кончиком носа о Янин, и подушечками пальцев невесомо ощупала её щёки, почти не касаясь. В самых смелых мечтах она не могла нафантазировать, что Яна её не отвергнет. Она и сейчас… не верила. И любовалась моментом. И никакой свет не мог затмить тот, что исходил от глаз девушки, что сейчас сидела напротив — ярких, как заморские звёзды, но пугливо-осторожных и беззащитных, и в то же время таких многообещающих. И Морисса таяла в сумраке этих чёрных, сияющих звёздами глаз, забывая дышать… Невнятный голос Егора раздался откуда-то извне, из коридора: «Я сейчас сбегаю в магаз, кто со мной?» Тихий смех, негромкие голоса, какая-то непродолжительная шумная возня — далёкая, словно из параллельного измерения. Вскоре хлопнула входная дверь, рыкнул щелчок замка и всё неожиданно стихло. Замерло, повисло оглушительной, обманчивой тишиной. Вопрос посетил сразу обеих: ушли всей гурьбой? Динамичная музыка хлынула в уши, не отвлекая от ритма переплетённых сердец, она не переставая звучала за стенкой; находился ли кто-то ещё в квартире, разбредясь по комнатам для ночлега, — проверять и не думали, не в силах оторваться друг от друга, словно пристёгнутые одними наручниками. Короткими, быстрыми уколами Морис зацеловывала открытую хрупкую шею, немного оттягивая назад Янины волосы, намотав шелковистое полотно на кулак, она посасывала, пощипывала губами кожу её ключицы и тут же зализывала её языком, она слышала судорожный, сдержанный выдох Петлицкой, она видела, как обмирает её дыхание, как дрожит в жарких тисках эта сладкая недотрога. Морисса знала: Яна борется с застарелыми страхами и ожившими демонами, и с удовольствием наблюдала за тем, как её ломает. Хорошая девочка сбрасывала долу незапятнанные ангельские крылья, обращаясь в роковую колдунью-чародейку, которая безбожно сводила с ума, легонько упираясь своими ладошками в охваченный гудящим восторгом живот. Лишь на секунду Морис слегка отстранилась от Яны, ослабив натиск перед её нежными, уступчивыми губами, и заглянула в её глаза, со смешанным упоением наблюдая и почти неприкрытую, трепетную ранимость, и хрупкую уязвимость, и вместе с тем задорные пляшущие огоньки в её волооком взгляде. Это был лучший Новый год в жизни Мориссы, и она не могла представить, что когда-то это может закончиться, она наслаждалась каждым моментом, проведённым наедине. Она могла бы провести его в студенческой общаге, как в прошлом году, но шестое чувство подсказывало, что она сможет встретить его со своей девушкой, и, как обычно, интуиция не подвела её. Губы Черновой были сухими и очень горячими: она насыщалась и не могла насытиться, забирая чужую влагу. Её юркий язык заползал под язык Петлицкой, застревал между зубами, втягивал её дёсны, смешивая слюну, скатывался к губам, чтобы жадно лизнуть их и ощутить, как они податливы и нежны, и возвращался во влажный, прелестно распахнутый рот. Тихой сапой Морисса просунула пальцы под ягодицы блондинки, слегка приподнимая их над собой, и бесцеремонно огладила упругие, как спелый персик, два полупопия под платьем, интенсивно сдавила их ладонями, чувствуя, как они качнулись и напряглись, непроизвольно сжались несколько раз, и от этих движений у Черновой начало срывать потолок, — да так, что захотелось проникнуть глубже, в самый эпицентр неприступной сокровищницы. Именно из этого положения, когда Янита сидела сверху, с разведёнными врозь ногами, войти в неё было проще всего, и от такой шальной мысли ноющая промежность пацанки наливалась мучительной тяжестью, где уже вовсю полыхала жара и вязкая сырость, и это выплеснулось в её немигающе-замутнённом, продолжительном взгляде, в том, как она облизала пересохшие губы. — Эй, ты чего надумала? — неуютно елозя в её руках, будто впервые в седле перед скачками, возмутилась соблазнительная очаровашка, всерьёз пробуя отстранить руки Черновой. В глазах Яниты бился и трепетал заметный испуг, она только теперь осознала, чем обычно заканчиваются подобные игры. — Сбавь обороты, Риска! — Петлицкая вся раскраснелась и тяжело дышала, безотчётно обратившись к ней забытым именем из давно ушедшего детства, когда ещё не были пересечены красные линии, когда не изучили друг друга настолько хорошо, как теперь. Хорошо, но ещё недостаточно… Кисти и подбородок Петлицкой тихонько дрожали, кожу покалывало будто бы электричеством — довольно болезненно, ощутимо, низ живота затопило липким сиропом — тягучим и влажным, и она словно не верила в то, что происходило здесь и сейчас. Она и хотела, и боялась этого. Всё ещё сомневалась будто, что её может заинтересовать девушка, какой бы брутальной и харизматичной она ни была, как бы ни напоминала ей обходительного и галантного кавалера. Морис женского пола, и этим всё сказано. Точка. Как и прежде Яна не допускала и мысли увидеть Чернову полностью обнажённой, а тем пуще — коснуться её без одежды. Фии! Этого ещё не хватало! И действительно, её всю скрутило пружиной неприязни, её словно парализовало на месте, а мозг отключился, точно сломанный механизм, стоило только вообразить всякие непотребства. Она даже зажмурилась, запрещая себе представлять её голое тело. — Всё-таки в спальню? — заводя её руки за спину, нейтрализуя их в канат из собственных — сильных и неуступчивых, — в то же время с мягким, обволакивающим придыханием в молочно-гладкую шею настойчиво соблазняла Чернова. В расширенных от возбуждения зрачках ещё теплился уголёк надежды… — В твоей спальне разве не Лизка дрыхнет? — Выгоним, — углом рта усмехнулась Морисса, самоуверенно полагая, что очаровательная крошка не сможет ей отказать. Ну уж нет: Яна и без того не выдерживает находиться с ней в закрытом помещении, что там говорить об отдельной спальне… — Мы должны это прекратить… Немедленно! — отрезвили её слова безмерно прозрачной, нарочитой прохладой. Битым стеклом по сердцу, брошенным в воду камнем, кругами по водной глади окатил этот голос, расстелился тонким ледком под ногами Мориссы. Петлицкая сделалась внезапно отстранённой и прямой — такой, словно не она минутой назад млела под жаркими поцелуями; строгой и цепенеющей — будто не она плавилась ванильным мороженым в горячих объятиях. Янита встретилась с глазами напротив. И в них было всё, чтобы она передумала. В них была сила и власть. Подчиняющая. И в груди Петлицкой вдруг что-то треснуло, потеплело, разливаясь морями — это льдина раскололась надвое, растопленная лучом солнечной плазмы. — Не говори так, малышка. Не волнуйся, — тихий, успокаивающий шёпот гладил рецепторы слуха. — Просто… верь мне. — Мы не должны… — Янита затрясла головой, пробуя отстраниться. — Не должны!.. Споткнулась и замерла, неуверенная в собственных словах, жемчужной дымкой растаявших в воздухе. Чернова не верила ни единому. Но и спорить с ней не стала: пронзительная, обезумевшая, неумолимая — впилась в её губы затяжным эгоистичным поцелуем, и в то время пока Яна собирала себя по частям от такого крутого напора, нетерпеливые длинные пальцы задрали подол её платья, ощупывая бёдра, зацепились за край резинки и начали тянуть колготки вниз, замечая с треском бегущие по капрону стрелки. — Боже, мы должны остановиться! В любой момент кто-нибудь войдёт! Они скоро вернутся! — не своим — дрожащим, раздавленным, ошалелым голосом запричитала Петлицкая. Она резво изогнулась, стараясь отклониться, но руки Черновой не отпускали. Происходящее Морисса воспринимала как игру в кошки-мышки, и не особо обращала внимания, как Яна шарахается, удерживаемая на её коленях: девчонка всё ещё надеялась как-то вырулить, но Чернова разгадала эту тактику, и держала крепко… Крепко. Глаза в глаза, живот к животу, общее на двоих дыхание.