Заклятые соседки

Такого ужасного Нового года у неё ещё не было. Всё полетело к чертям собачьим, не так, как она планировала. Петлицкая чувствовала себя настолько паршиво, настолько омерзительно, что хотелось просто закрыть глаза и больше никогда не проснуться. Хотелось подняться на крышу седьмого этажа и без раздумий броситься на обледенелый асфальт — кубарем. С каким-то патологическим смакованием она представила себе, как прохожие или соседи обнаружат её размазанные на дорожке перед домом мозги, смешанные с кровавым пятном, вытекшим из-под черепной коробки. Но вместо этого она лежала на постели лицом вниз и рыдала в подушку. В голос. Нет, она даже не рыдала — билась в истерике, толком даже не понимая, что более всего в этой ситуации её потрясало. В ярости и гневе она готова была разорвать постельные принадлежности в клочья, только это вряд ли спасёт ситуацию… А начиналось всё так многообещающе… Утром тридцать первого она встала в двенадцать дня, готовясь провести эту ночь в гостях у коллеги, Лары Шестаковой. Там же её настойчиво обещали познакомить с каким-то молодым человеком, и Петлицкая ради интереса согласилась. Днём она съездила в Пассаж за подарками, а потом не удержалась и в одном из попутных модных магазинов на Невском купила дорогущее роскошное платье с открытым верхом, цвета синего винограда, подчёркивающее её упругую сочную грудь и хрупкость женственных плеч, и его воздушный мерцающий материал вполне мог претендовать на новогодний наряд, а также смешную блестящую корону в виде полумесяца в окружении звёзд, дабы праздничная атмосфера ощущалась на полную. Её ждали к десяти вечера, а без пятнадцати девять в её домофон позвонили… «Курьер, откройте». Дальше всё происходило, словно во сне… Её попросили поставить подпись, но не назвали адресат отправителя. Вручили какую-то коробку в блестящей зелёной обёртке, украшенную лентой, красиво сложенной в виде розы, и были таковы. Когда она осталась один на один со своим подарком, никаких мыслей или предположений в голове у неё не было, кроме того, что это мог быть подарок от Константина Витальевича. Уже одетая в платье, с гламурной укладкой, когда часть волос сколота праздничными невидимками и собрана, а с другого бока кудри спадают на плечо чуть завитой шикарной массой, здоровые, пахнущие чистотой и невероятно блестящие; надушенная любимым цветочно-шипровым ароматом, — она поняла, что придётся ненадолго задержаться. Канцелярским ножом для бумаг она осторожно разрезала зелёную бумагу и заглянула внутрь коробки. По центру лежала ещё одна коробочка — чуть меньше первой, и Янита с интересом взяла её в руки. Она тоже была в упаковке, только в этот раз — кофейного цвета. «Неужели у Константина такая богатая фантазия?» — невольно подумалось ей, пока она тем же ножичком вскрывала и её. Ей прежде казалось, что Барыгин слишком прост для таких изысков. Интересно, что там — внутри? Внутри находилась совсем крохотная круглая коробочка алого цвета. Янита нахмурилась и отпрянула, не понимая, к чему такие подарки. Что там — кольцо? Если это помолвочное кольцо от Кости, то не слишком ли он самонадеян, ведь она попросила его о паузе в отношениях? И тут она заметила записку на цветной бумаге, прилипшую ко дну средней коробки. Девушка тут же её развернула, впиваясь прыгающим по строчкам взглядом в суть содержания: «Да, я дурак, прости меня. Пусть мои поступки иногда тебя бесят, но это лишь оттого, что я теряюсь, когда ты рядом со мной. Я люблю тебя, моя неприступная, далёкая галактика». Внизу листка всё тем же, но более мелким, с довольно красивым наклоном скорым почерком была приписка, и когда Яна прочитала её до конца, улыбка сама собой мягко раздвинула её губы, а глаза засветились задорным, огненным блеском. «Скучаешь без меня? Тогда надень мой подарок и приходи, я тебя уже заждалась». Первой реакцией было фыркнуть и по привычке закатить глаза, но вместо этого Янита торопливо, трясущимися пальцами открыла самую маленькую коробочку и достала оттуда золотой кулон, инкрустированный бледно-розовыми драгоценными камнями. Кулон был в виде двух сердец, сцепленных между собой одной из половинок. Подойдя к зеркалу в прихожей, она включила весь свет и сняла свою цепочку, из которой вытащила украшение в виде алмазной капли в окружении мелких агатов, а на её месте теперь красовалось новое. Придирчивым взглядом девушка покрутилась перед зеркалом и осталась весьма довольна своим отражением. Она коснулась рукой кулона, чтобы снять его и отказаться от приглашения, и тотчас почувствовала, как сердце её трепетно и в пугающем предвкушении заколотилось, так и норовя выскочить из груди. На секунду она растерялась, не зная, что делать — с одной стороны, её ждёт Ларка со своими гостями, а с другой… Руки потянулись к домашнему телефону, и вскоре она услышала бодрый, игривый голос Черновой в трубке. Петлицкая никогда не звонила ей на домашний, но знала его наизусть, поскольку он отличался всего на одну цифру от её собственного… К тому же это номер из старого маминого блокнота, который всегда лежал на полке возле часов. Словно мякина, язык едва шевелился во рту, когда Янита раскрыла губы, чтобы произнести: — Прости, я не приду… У меня планы на этот вечер. — Детка, ну кто начинает так разговор? — теперь Петлицкая отчётливо уловила нагловато-пьяные интонации в этом низком, но таком притягательном, небрежно-мальчишеском голосе. — Не хочу слышать никаких отказов, ты меня слышишь? — Я не приду, Чернова! — Да кто ж тебя спрашивать будет! — Вот ещё! И что ты мне сделаешь, если я не приду? — капризные нотки, надутые губы — Петлицкая реально собиралась отказаться от столь заманчивого предложения. В конце концов, у неё действительно уже есть планы на этот вечер. — А твой подарок… это было лишнее. Занесу тебе его на днях, если ты не против. — Да при чём здесь мой подарок, Яна? Знаешь, мы сейчас всей гурьбой встанем у твоей двери и начнём её вскрывать, если ты по доброй воле не выпорхнешь из своей раковины! — Всей гурьбой? Так ты не одна, что ли? — Конечно, не одна! Мы сейчас нагрянем к тебе с Лизкой, Веркой и Гошей с его женой, ты слышишь? — Ты в самом деле не одна? — Боишься, что испорчу праздник такой красотке своими подкатами? — она хмыкнула, и Петлицкая представила этот нахально изогнутый, с идеальным прикусом рот. — Или, чего доброго, изнасилую? — Вообще-то… да, — выдохнула в трубку, отвечая с пугающей, чёртовой искренностью, не пытаясь сгладить углы. — Ну хочешь, я дам трубку Верке? Янита закатила глаза, слушая, как в ухе раздаётся басовитый голос подружки Мориссы, которая пошутила ещё более пошло, чем обычно это делала изобретательная на эстетические сальности Чернова. И всё же Яна расслабилась, ведь присутствие друзей, как она считала, являлось гарантией её неприкосновенности. — Я сейчас приду, — будто кто-то манипулировал её голосовыми связками, но она действительно это сказала, моментально чувствуя, как загораются щёки, а по всему телу пробегает странное, тягучее недомогание, как лопаются невидимые натянутые струны в её душе, как что-то делает лёгкими её конечности, заставляя парить на ровном месте, словно на невидимых крыльях. Она так боялась этой встречи, и она так ждала её… На днях она нашла свой старый смартфон, но ещё не успела восстановить все номера из испорченной Рыбкиной сим-карты. Зато номер Ларки там был забит одним из первых. Петлицкая набрала её, чтобы предупредить и извиниться, мол, прийти не сможет. Девчонки весело поздравили друг дружку с Наступающим, и Ларка выразила надежду, что в эти длинные каникулы они непременно должны увидеться, и Янита согласилась с ней. — Превосходно выглядишь! Впрочем, как всегда. Даже если бы ты пришла в домашнем халате, ты была бы не менее сексуальна, чем теперь… На несколько первых мгновений Чернова даже выпала из реальности, заглядевшись на девушку, и неудивительно: Янита вся была такая вкусная, по-особенному очаровательная в этом пышном, эфемерном платьице, свободно падающем чуть выше середины бедра, и при её невысоком росте эта длина казалась идеальной. Она была похожа на хрупкую куколку, которая так и просилась быть сломанной, и её хотелось немедленно схватить на руки и грубо бросить в постель. Не щадя. Безжалостно сдирая с неё всю одежду, впиваясь ртом в её манкую, ароматную плоть, не обращая внимания на её крики и слёзы. Под её помутневшим, звериным взглядом Яниту охватила необъяснимая паника, но она постаралась себя успокоить, рассчитывая на то, что гости Черновой не дадут её в обиду. Она изящно сложила пальцы на свои обнажённые плечи и опустила глаза, словно стесняясь. Неуверенно пролопотала: — Просто… я собиралась в гости к подруге, и уже не стала снимать это платье. — Тебе правда очень оно идёт, и этот кулон — тоже. Я так рада, что ты надела его, Яниша… Ну что, ты готова? — Чернова сделала пару неторопливых шагов навстречу и медленно и деликатно погладила Петлицкую по спине, залипая взглядом на её волооких, как две чёрные маслины, красивых глазах, постепенно подталкивая в сторону гостиной, где уже слышались чужие голоса. — К чему — готова? — в той же расслабленно-шутливой манере, что и Чернова, осведомилась Петлицкая, стреляя в неё зрачками. Остановившись на полпути, Чернова нагло склонилась к Яниному ушку, щекоча её своим пьяным дыханием: — К тому, что эту ночь ты проведёшь со мной? Такого ещё не было, верно? — Ты ночевала у меня дома, когда я сбежала от Светки. — Но сейчас ты на моей территории… — голос глухой, вкрадчивый. — Не ёрничай, Чернова! — Петлицкая игриво ударила её локтем в бок, под ребро. И это была самая приятная боль, что она испытывала. Пока Морисса знакомила свою соседку с Натальей, женой Егора, которая вернулась к нему спустя несколько лет в разводе, а довольный Гоша беспрестанно лыбился и целовал свою любимую женщину в макушку, сама Петлицкая с трудом могла перевести взор от Черновой. Та подошла к ней с бокалом белого вина и как-то самодовольно, со скабрёзной улыбочкой его протянула, чуть резковатая, дерзкая, молодая, а Янита, стоя возле стены, немного скованная и чужая этому кругу людей, пялилась на неё. Как заворожённая — не отрывая взгляда. Забрав бокал, Петлицкая сразу из него пригубила несколько глотков, но зубы так стучали, что задевали хрустальный ободок. Чернова чуть отошла и её тут же перехватил Егор, хватая за локоть и что-то шепча на ухо, и она, отвечая, кивая головой, не отпускала Яниту из поля своего зрения, и Янита никак была не в силах оторвать взора от поймавших её в свои сети лазурных глаз. От рослой и стройной фигуры исходила довольно сильная энергетика, и Янита чувствовала её на расстоянии целого метра, и даже больше, и сердце, не выдерживая такого агрессивного напора флюидов, затравленно трепыхалось, сжимаясь в размер маленького теннисного мячика. Петлицкая чувствовала себя полностью поглощённой этим мощным биополем, она с трудом могла дышать, через силу выталкивая воздух из лёгких, и ей совершенно не нравилось такое состояние, в котором она почти теряла рассудок. Мысли путались, и она больше не могла сосредоточиться ни на одной из них, она не слышала, о чём говорили гости Черновой, она чувствовала себя абсолютно беспомощной, находясь в её власти. На Черновой определённо хорошо смотрелась элегантная шёлковая рубашка сочно-розового цвета, блестящий серый жилет и жёлтая, в чёрную крапинку, бабочка на шее, а также узкие серые джинсы с заниженной талией — она походила на эффектную модель андрогинной наружности, и Петлицкая не могла не замечать её уникальной, нетипичной привлекательности. На её голове был высокий остроконечный колпак из переливающейся бумаги, а на глазах — немыслимые очки в кислотно-жёлтой оправе, а-ля американский ди-джей из 70-х. Держалась она чертовски раскрепощённо, и под громко звучавшую из динамиков музыку в стиле диско пританцовывала на месте, ритмично двигая плечами и головой. Шумный Гоша со своей Натальей задавали темп новогодней вечеринке, они много смеялись, привлекая всеобщее внимание, часто обращались к Петлицкой, чтобы взбодрить её, и настроение девушки поднималось всё больше, глядя на них; она перестала чувствовать себя лишней, неуместной, постепенно вливаясь в тесное пространство друзей Мориссы и делаясь непринуждённой, как в обществе самых закадычных — своих друзей. Гоша с Натальей много и энергично танцевали, и только Вера с Лизкой оставались за праздничным столом, обжимаясь на диванчике, как влюблённые подростки. Кругом сверкала мишура и гирлянды, а возле окна стояла невысокая искусственная ёлка с белыми и синими шарами. Основной свет был сильно приглушён, и создавалась довольно интимная, камерная атмосфера. Пахло апельсинами, морозной прохладой из едва приоткрытого окна и безмятежным весельем, где все казались немного родными и близкими. Янита приземлилась на свободное место на диване и ей немедленно долили в бокал белое вино, и потребовали, чтобы она, как опоздавшая, выпила его до дна. И Петлицкая выпила его залпом, наслаждаясь приятным терпким послевкусием под языком. На какое-то время она потеряла Чернову из виду, и со смятением в душе вдруг поняла, что её не хватает физически. Аппетита почему-то не было вовсе, хотя стол ломился от еды — салаты, закуски, томлёное, только из духовки, мясо с картошкой. Сердце разбивалось о грудную клетку, словно волны о скалы, отдаваясь эхом в ушах и висках, когда Чернова опустилась на диване рядом с ней... Пробили куранты, за окном посыпались фейерверки, и все бросились на улицу, чтобы в заснеженном зимнем царстве пройтись по близлежащему парку. Кто-то начал кидаться снегом, затем подхватили другие, и Янита не заметила, как и сама вовлеклась в эту несуразную, детскую игру. Она смеялась до слёз, когда ей в лицо летели снежные шарики, и лепила свои, чтобы запустить их в ответ. Вся компания извалялась в снегу, дышалось студёно и тяжело, требовалась передышка. Кто-то толкнул её сзади в спину, и она не удержалась, полетела на четвереньки, оглядываясь, кто посмел опрокинуть её на снег. И конечно, она встретилась глазами с Черновой, которая заговорщически смеялась, не сводя с неё провокационного, перекрёстного взгляда. Придя в крайнее негодование от подобной безнаказанности, Петлицкая тут же поднялась и подбежала к ней, утопая луноходами в рыхлом снегу, и со смехом заставила съесть целый снежный комок, и в ответ на это Морисса повалила её на пушистый настил, накрывая своими ледяными губами сочный маленький ротик. Лишь на секунду — на глазах у всех, — но так, что Янита сообразила далеко не сразу. Не ожидала, опешила, пришла в ярость. Поздно. Чернова уже стояла над ней — ловкая, хитрая, довольная собственной выходкой, и как ни в чём не бывало протягивала руку, чтобы помочь подняться. Над головой небо было чёрное-чёрное, звёздное-звёздное, безлунное. Но фонарные столбы и вспышки от фейерверков отчётливыми тенями высвечивали статную фигуру в дублёнке и шапке-носок, в гриндерсах на толстой тракторной подошве. Яна проигнорировала её руку без перчатки, намереваясь подняться собственными силами, но Чернова всё равно оказалась настырнее. Она склонилась над девушкой так низко, чтобы у той не было шансов отвертеться, и ещё раз подала ей свою крепкую, сильную ладонь с длинными, чуть шишковатыми пальцами. И Янита вложила в эту ладонь свою — крохотную ладошку в перчатке, а по телу, как реакция на это прикосновение, разлился медовый, густой и тёплый сироп. Остальные ушли вперёд, догадавшись, что между этими двумя что-то давно происходит, и ждали их возвращения у крыльца, смеясь и по-доброму сплетничая о них. Чернова возилась с Янитой, прямо как с маленькой, отряхивая снежинки с её куртки и подола платья, благоговейно сдувала блестевшие капельки растаявшего снега с влажных волос, чтобы не испортить причёску, и при других обстоятельствах Петлицкая поблагодарила бы её за такую заботу, но вместо этого она всё сильнее бесилась от собственной слабости. Ей становилось неспокойно от мысли, что Чернова занимает слишком много места в её сознании. Знать бы — как сократить до минимума её влияние на себя, как вернуть всё между ними в прежнюю плоскость, когда она могла испытывать к ней отвращение и неприязнь. Диссонанс заключался в том, что именно те паттерны, те якоря, которые прежде отталкивали Яниту от соседки, действовали теперь ровно с противоположным эффектом. Когда это случилось, Петлицкая не могла дать себе чёткий ответ, только всё перевернулось в её голове в одночасье: отвращение сменилось влечением, ненависть и презрение — желанием эмоциональной близости. И перепрошить себя назад, к заводским настройкам — представлялось почти невозможным. В половине второго ночи компания ввалила в квартиру Черновой, но только Петлицкая замешкалась, останавливаясь у своей двери с намерением остаться дома. И не потому, что ей не нравились друзья Мориссы, а просто потому, что она не была уверена в ней самой, в её чувствах. Но ещё хуже обстояли дела с собственными. Она будто теряла равновесие, находясь рядом с ней, она будто теряла разум, моментально глупела... Сомнения и тревоги бились в её диафрагме, как раненые птенцы. Иногда Чернова казалась ей бесконечно предупредительной, чуткой и понимающей, и Петлицкую невыносимо влекло к этой её стороне, а иной раз всё перечёркивалось одной жирной чертой, и тогда она казалась ей ветреной сердцеедкой, опасной самкой, влекомой только желанием завоеваний, и Яна изо всех сил старалась не поддаться этому дикому побуждению сдаться на её милость, раствориться в ней и её хищных инстинктах. — Эй, ты чего? — проводив всю дружную толпу к себе в квартиру, Морисса оставила дверь едва приоткрытой и подошла к Яне, осторожно пытаясь развернуть соседку к себе за локоть. — Что-то случилось, Януль? — Ничего, — не оборачиваясь к ней, слегка раздражённо выдохнула Петлицкая. И добавила уже более спокойно, примирительно: — Морис, ты возвращайся, а я подойду через пару минут. Куртку хочу дома оставить. — Оставь у меня. — Не доверяешь? — усмехнулась Петлицкая, вставляя ключ в замочную скважину и оборачиваясь. — Ты злишься на меня из-за той женщины? — догадалась Чернова, едва улыбнувшись. — Ревнуешь, что ли? — Мир не вертится вокруг одной тебя, Чернова. Да плевать мне, с кем ты там спишь. — Правда? Яна обернулась к ней полностью, прижалась затылком к своей двери и посмотрела во все глаза, путаясь с ней слегка помутившимся взглядом. По краям от её шеи, упираясь в дверь, легли ладони Черновой. От такой близости, которая напомнила Петлицкой кадры из недавнего сна, когда она ночевала у Кости, ей стало нечем дышать. Она почти задохнулась от этой нехватки воздуха, ощущая слияние двух атмосфер — полыхающих, напряжённых, как всполохи молнии в знойную южную ночь. Мурашки заполза́ли под кожу мятной прохладой, приятной пряной колючестью. Невыносимость момента была прервана новым взрывом салютов за кирпичной кладкой парадного, разорвав виски отупением, точно из-под ног скатились по склону горные камни, приближая расстояние пропасти. — Мы будем обсуждать это прямо здесь, на лестничной клетке? — не двигаясь, хмыкнула Яна, не шевелясь — более не чувствуя прочности внутренних опор, лишённая хоть каких-то своих границ. Не тронутая и пальцем Черновой, не прижатая её телом вплотную, но не способная повертеть ни лицом, ни телом. Чужие пятерни — горячие, бьющие током — заряжены не холостыми, — по бокам от шеи. Ослабевшие от напряжения ноги едва держали. Упала бы, если б Чернова не подобралась так близко. — Мы можем пойти к тебе, если хочешь… — негромкий, чуть сипловатый от жгучих вибраций бархатный голос. — Лучше к тебе, — Петлицкая положила ладони ей на плечи, настойчиво отодвигая от себя, вырисовывая крохотное и ненадёжное подобие расстояния, и вытащила ключ из замочной, чтобы вернуть его обратно в карман куртки, болезненно-остро, до щемящей мыслительной бури в голове понимая, что не готова остаться с Черновой один на один. Всё ещё гордая, не сдающаяся без боя. Не расположенная спорить Чернова потянула соседку к себе в квартиру и захлопнула дверь. Когда они оказались внутри, в тёмном холле — отчётливо слышалось прерывистое дыхание, и невозможно было определить, кому именно оно принадлежало. Кто-то из гостей пьяно и звонко воскликнул из залы: — Наши влюблённые, кажется, вернулись! И квартира наполнилась бурным, весёлым смехом, а через пару мгновений на пороге, где они стояли, освобождая друг друга от верхней одежды и смущённо щебеча нелепые глупости, тонко подшучивая друг над другом, — появился Егор: — Мы там это… откупорили бутылку виски. Вы с нами? — Колу достали? — уточнила Морисса, предполагая, что Янита не сможет пить не разбавленный. Рыжий Гоша кивнул, мол, обижаешь, и тогда Чернова крепко сжала запястье подруги, вместе с ней направляясь за пареньком.