Заклятые соседки

Грозовая туча миновала, оставив брызги пролитого чая на столе. Но это ничего, это — притирки друг к другу. Чересчур бурные, эмоционально-заряженные, но так даже лучше. Морисса вышла на кухонный балкон и курила, а пока курила — улыбалась. Как чеширский кот. Какие ещё нужны наблюдения, чтобы сделать вывод, что её недотрога страстная? Страстная во всём… Она чувствовала, она интуитивно знала. Все её реакции — через край, через наполнение и взрыв. В огненный котёл её внутренних страстей она с удовольствием окунулась бы ещё не раз, кажется, поняв, как работает спусковой механизм. Одна из створок застеклённого балкона выпускала клубы густого дыма от её сигареты, моментально растворяясь в атмосфере тихого зимнего вечера, смешиваясь с плотным снегопадом за окном, пропуская в лёгкие захватывающий дух студёный воздух вперемежку с горьким табаком. Давно стемнело, и, оторвав взгляд от городской суеты, от людей внизу, она подняла голову вверх и нырнула в невесомость — к россыпи звёзд в безлунной космической вышине, просунула руку наружу, чтобы коснуться ладонью мягкой тающей мглы. Пепел сигареты падал на перила, и она небрежным движением стряхнула его, локтями упираясь в открытую раму. На звёзды можно было смотреть бесконечно, но руки начинали мёрзнуть и она убрала их от холодных перил, покрытых сухой и холодной наледью, обернувшись в сторону кухни и на автомате кидая бычок в пепельницу на подоконнике, сразу же растирая ладони и плечи, чтобы хоть немного согреться. Дурацкая привычка — выходить зимой на балкон без верхней одежды. Из неосвещённой темноты она могла видеть свою гостью сквозь тюль — лицом сидящую к окну и склонившую голову над телефоном, утомлённо прикрывая лоб ладонью. Несколько длинных, чуть завитых спереди прядей выпало из причёски, и они почти идеально симметрично спускались ото лба по очаровательно-нежным скулам. Совершенство во всём, даже во фривольных, казалось бы, мелочах. Почувствовав её взгляд, Петлицкая подняла глаза, всматриваясь из света в зимнюю хмарь, встречаясь с её глазами. Когда Морисса зашла в тёплое помещение и прикрыла дверь, девушка отложила телефон в сторону, предварительно обратив внимание на время. Почти час Чернова её не отпускала. — Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, — сказала Чернова, с печальной улыбкой качая головой и останавливаясь чуть поодаль, у длинного стола для разделки, опуская руки в карманы джинсов, ремень на которых всё же застегнула, дабы не смущать свою гостью. — Нет, ты не знаешь, — неожиданно ровным, без единой эмоции голосом отозвалась Янита. Вид у неё был какой-то заметно сникший, и Морисса решила, что является причиной её подавленного состояния. И ничего удивительного: довела девчонку до безысходности, и ещё смеет ждать от неё симпатий и дружелюбного расположения. Так не бывает. Но было что-то ещё, и Морисса не понимала, что происходит. Не находя себе места, Янита встала из-за стола и, обойдя его, боком остановилась у балконной двери, чуть отодвигая шторы и делая вид, что её интересует погода за окном. Мягкие неоновые огоньки лились от стен помещения разбросанными цветными софитами, скользя по её стройным ногам, округлым бёдрам и ладной женственной груди, что имело притягательный диссонанс с филигранно-узкой талией, и Чернова невольно загляделась на эту хрупкую, воздушную в своей естественности красоту. Петлицкая нервничала, и от Мориссы это не могло укрыться. — Что-то случилось? — вглядываясь в её лицо, уточнила она, между делом решив хоть что-нибудь приготовить к ужину, дабы не морить девчонку голодом. Сейчас им требовалось что-то быстрое и при этом сытное, и она полезла в стол за кастрюлей. Засучив рукава хлопковой рубахи цвета капучино, Чернова набрала воду и поставила на плиту, включая конфорку на максимум. — Юрка додумался написать со Светкиного номера, представляешь? — С телефона Рыбкиной, что ли? — Морис не смогла скрыть ироничную усмешку при упоминании об этой особе. — Именно так. — Что ему нужно? — В гости хотел пригласить. — Когда? — Завтра. — А ты? — Ничего. И теперь он меня завалил смс-ками, что я холодная сука, не способная оценить всё то, что он для меня сделал. Что я неблагодарная тварь и всё такое, — девушка не знала — смеяться ей или плакать. Ругала себя за неумение разбираться в людях. Пыталась спрятать разочарование во взгляде, но Чернова видела, как ей больно, и эту боль она чувствовала как свою собственную. Если бы можно было полностью перетянуть её на себя — она ни секунды не колебалась бы, желая облегчить страдания любимой девушки. Именно в этот момент раздалось очередное смс, и Чернова одновременно с ней подбежала к столику, чтобы неожиданно отобрать у неё телефон, — а затем полностью его отключила. — Ну зачем ты… — всхлипнула было Янита, но тут же устало выдохнула, сквозь туман безразличия наблюдая за тем, как Чернова прячет её мобильник в один из ящиков кухонного гарнитура. Противиться не было ни сил, ни желания. Молча смирилась, хотя прежде за собой не подмечала подобной покладистости. — Всё. Забудь о нём, — категорично и даже властно остановила шатенка любые попытки Яны истязать себя дальше. — Это человек из твоего прошлого, а нужно сосредоточиться на настоящем и будущем. — Чернова попыталась поймать ускользающий взгляд подруги. — Может, всё-таки джин? — Не-ет, Риса, — запротестовала девушка, капризно поджав губки и сводя брови вместе, но Чернова пропустила её «нет» мимо ушей, как делала это довольно часто. — Знаешь, пожалуй, я зря спросила твоё мнение! — лучезарный оскал осветил двуликую физиономию с женским и мужским набором черт вместе. В наглости Черновой было не занимать. — Чёрт с тобой, давай, — махнула рукой Янита, не в полной мере осознавая, на что подписывается. Мыслями она сейчас была где-то далеко, взгляд застыл на одной недвижимой точке, будто проваливаясь в пространстве. — Всё равно я сейчас не смогу успокоиться, а тем более думать о сне. Чернова усадила её на табуретку и заметалась по кухне, доставая два хайбола из стеклянной витрины и запотевшую голубоватую жидкость в бутылке с надписью на английском из холодильника, а также лёд, газировку и лимоны. На толстое дно стаканов аккуратно уложила по три листика мяты. Предполагалось, что должно получиться что-то вроде Лондонского мятного свизла, с незначительными отступлениями от оригинального рецепта. — Что ему от тебя надо? Вы же расстались. — Параллельно Чернова посолила воду в кастрюле и, хлопая верхними ящиками гарнитура, наконец нашла то, что искала — пачку макарон. — Полагаю, вспомнил, что у него есть запасной аэродром. Хотя… сколько у него нас таких? — Теперь казалось, что она совсем его не знала, но ведь любила когда-то. — Не понимаю, почему — я? — Янита пожала плечами, не находя ответов, и её будто всю передёрнуло — не то от обиды на Юрку, не то в укор самой себе — из-за того, что не видела очевидного. Это уже потом она долго анализировала, прежде чем пришла к выводу, что он её просто использовал. — А что там с его женой? — оборачиваясь к ней, участливо осведомилась молодая шатенка, на миг показавшаяся Яните привлекательной. Девушка даже вздрогнула, не узнавая себя, и с некоторой неохотой вернулась к тревожному разговору. — Развёлся. И теперь пытается вызвать чувство вины, мол, я его бросаю в тяжёлый момент, когда ему нужна моя поддержка. — Тебе самой нужна поддержка, Яна. — Со мной всё в порядке, справлюсь как-нибудь, — словно заговор, непреклонно твердила девушка. Челюсти её так сомкнулись, что раздался звон в ушах. Она потёрла висок, чувствуя нарастающее давление изнутри. — Понимаю. Но вдвоём надёжнее… — ободряюще подмигнула Морисса, тут же с улыбкой отворачиваясь к плите. Поколдовав над кастрюлей, она достала шейкер, которым обычно пользовалась для приготовления спортивного питания, и смешала ингредиенты для холодного напитка. Янита боязливо, но с едва скрываемым любопытством, украдкой наблюдала за ней, стоявшей спиной, следила за непринуждёнными движениями её рук, за гибким, атлетично вытянутым стройным телом, подмечала играющие под кожей выносливые трицепсы на границе с подвёрнутыми рукавами рубахи, когда Морис взбалтывала шейкер. Размеренная динамичность чувствовалась во всех её уверенно-вальяжных действиях, струёй безграничной, избыточной энергии вливаясь и в саму Яниту, которая немного приуныла после того, как Юрка попытался окунуть её в поток негатива. А Чернова её вытягивала из этого ада, и Яна вдруг с лёгким испугом и удивлением обнаружила, что соседка больше не вызывает в ней того неприятия, как это сложилось с самого начала их странного взаимодействия. Настороженность, впрочем, никуда не делась, и Петлицкая по-прежнему отгораживалась от сближения с непредсказуемой, шебутной девицей, хотя в последнее время это давалось крайне сложно, ведь, по большому счёту, только Морисса поддерживала её и полностью принимала, да к тому же заряжала своим неисчерпаемым позитивом. Ещё очень хотелось верить, что Чернова научилась ладить со своим бешеным водопадом внутреннего ресурса, поскольку её темперамент пугал и отталкивал Яниту сильнее, чем когда-либо. Вскоре на столе перед гостьей появился алкогольный коктейль, доверху засыпанный дроблёным льдом, а также тарелка с горкой дымящихся макарон. — Кетчуп? — усаживаясь к столу, поинтересовалась Морисса, встряхивая его в руке. Янита отрицательно качнула головой, забирая из её руки предложенную вилку, чувствуя лёгкое, будто невзначай, прикосновение её пальцев. Избегая его. — Из еды только это, в следующий раз подготовлюсь лучше. — Шатенка широко улыбнулась, присаживаясь сбоку и щедро сдабривая кетчупом макароны в своей тарелке. Про себя Янита решила, что никакого следующего раза не будет, но открыто возражать не стала, а последовала примеру Черновой, поднимая навстречу хайбол с коктейлем на основе джина. Стаканы встретились, звякнуло стекло. — Ну, тогда что: за доверие? — с оптимистичностью предложила Чернова, взболтав свой коктейль в воздухе и со значением кивнув, внимательно вглядываясь в волооко-чёрные очи Яниты за бахромой пушистых, полуопущенных ресниц. Петлицкая никому не доверяла, и особенно ей — Мориссе, но из бокала пригубила. Девушка хотела избежать даже минимального намёка на интимность, но сама обстановка, казалось, подталкивала к обратному. Блуждая рассеянным взглядом по новому кухонному гарнитуру из морёной древесины и стеновой отделке из декоративного белого кирпича, она ощущала тепло и уют, исходящие от помещения. Когда она была здесь в последний раз, вдвоём со Светкой Рыбкиной, мебель была старая и совсем простая — ещё родительская, советского образца. От того, прежнего интерьера остался только стол из натурального камня, за которым они сидели, и посудный сервиз, из которого пили чай. К тому же основное освещение так и не было включено, и в помещении создавался расслабляющий полумрак за счёт рассыпанных по стенам, будто звёзды в галактике, маленьких неоновых лампочек. Она пьянела, и пьянела быстро, но как и прежде, не позволяла себе ни одного лишнего слова, ни единого взгляда, который можно было бы расценить двусмысленно. Она оставалась сдержанной и зажатой. Чернова сосредоточенно наблюдала за ней, и она чувствовала некий напор, в котором воздух был заряжен флюидами страсти и желания… Газированная вода в напитке на порядок повышала градус самого джина, и для неподготовленного организма подобные возлияния казались настоящим испытанием. Янита и сама чувствовала, как сильно закружилась голова, зато на височную область перестало давить, и у девушки создалось ощущение, что её черепная коробка наполнена водой, и вся она плывёт в невесомости. Героически она сопротивлялась, но никак не могла сладить со своим опьянением, и в конечном итоге, устав бороться сама с собой, она просто расслабилась и обмякла. Когда она в очередной раз поймала на себе чуть затуманенный, но мерцавший каким-то неспокойным азартом взгляд Мориссы, её охватило странное, насмешливое оживление. Чернова рассказывала какую-то весёлую историю, связанную с работой, но Янита её перебила — непосредственно и так по-простому, словно они были закадычными подружками с детства: — У тебя измазано здесь. — Янита уселась ровно на табуретке, вскинув голову, и показала пальчиком на себе, где у Мориссы выпачкано кетчупом лицо. — Где? — сделала вид, что не понимает, Морисса. — Там… — Высунув язычок, девушка слегка увела его влево, с невинной соблазнительностью облизывая свою нижнюю губу, точно коварная искусительница. Это было так опрометчиво, взрывоопасно с её стороны, крышесносно до ирреальности, это срывало плотину эмоций… У Черновой бешено запрыгало сердце и мурашки поползли по хребту, да жарко вспотели ладони, сделавшись скользкими и будто чужими, дрожащими, сверхчувствительными, отчего она едва не выронила стакан с коктейлем и двумя руками, торопливо-неловко, поставила его на столешницу. Она сразу почувствовала, как моментально начинает заводиться, как к низу её живота с пол-оборота приливает кровь. Во взгляде Яниты снопом молниеносных искр полыхнул вызов, в её — взрыв адреналина, охотничий азарт. — Покажи, где? Нет, не на себе… На мне… — Удивительно, и откуда только взялись эти дурацкие вкрадчивые интонации в голосе? Ничуть не смутившись, Янита смело протянула руку и… застыла в нерешительности, боясь коснуться лица девушки, сидящей перед ней. Она сделала над собой усилие и всё-таки коснулась её кожи под нижней губой, чуть сбоку, встречая её дыхание — сбитое, безмерно пылкое, обжигающее и сумасшедшее, отчётливо улавливая те самые флюиды, когда по нервам струится чистый ток. Практически одновременно их лица сблизились, и Яна уже знала — поцелуй неизбежен, — и это было так страшно, так непривычно, в разы безрассуднее и глупее, чем за городом у родителей, где она сама решилась на тот поцелуй. И поэтому, когда Морисса хотела поцеловать её теперь — Янита поднесла ладонь к её губам и мягко, предупреждающе накрыла их — серьёзная, пьяная, осторожная; но Чернова, вместо того чтобы отстраниться, не сводя гипнотически-пронзительного взора с глаз Яны, нежно перехватила её руку у своего лица и стала покрывать медленными, будто пробующими поцелуями ухоженные пальцы в драгоценных кольцах, — их внешнюю сторону. Застигнутая врасплох утончённой напористостью Черновой, её умелой неторопливостью, и параллельно — собственным безволием и волнующими сердце ощущениями, девушка некоторое время абсолютно не двигалась, прислушиваясь к себе, теряя дар речи. Хрупкая кисть её была полностью во власти Мориссы, и ей стоило огромных усилий вырваться из этого вязкого помутнения рассудка. Будто с корнем выпростав свою руку из чувственных пальцев Черновой, Янита ощущала кожей нежность её поцелуев… осторожных, едва касавшихся. — Тебе нужна салфетка, — вспоминая о том, зачем изначально потянулась к её лицу, торопливо и будто оправдываясь за свою неловкость, пролопотала Янита. Выхватив взглядом на столе салфетницу, она взяла из неё одну и положила перед Черновой, сверху пригладив рукой. Растерянная, встала из-за стола, пошатнувшись в неодолимой слабости. Алкоголь тянул оземь, а может быть, — её взгляд. Бежать… Бежать скорее, куда глаза глядят! Только не отвечать на её вопросы, не попадаться на пытливые взгляды… Только не видеть её возбуждение, её зрачки — сотней жгучих иголок в душу. Всё произошло слишком быстро: поочерёдно открывая ящики гарнитура, искала среди ложек, вилок и прочей кухонной утвари свой мобильник. Наконец, в одном из них наткнулась на знакомый рыжий корпус, и, схватив, рывком бросилась прочь… Её никто не догонял и она, сдавленно выдохнув, прижалась к стене в холле, случайно зацепившись заколкой за что-то в темноте. Гладкие белокурые локоны рассыпались по её плечам, плотной мантильей укрывая спину до середины. Нестерпимо больно... Вся как сплошной оголённый нерв, раненая этой выходкой Морисса слушала, как она сбегает, не шелохнувшись, неподвижно застыв на табурете в кухне, рукой облокотившись на угол стола, ероша короткую тёмную макушку, вгрызаясь пальцами в кожу, как скальпелем в мозг... Внутренне вся она подобралась, и, наконец, встала. Смяла предложенную салфетку, тыльной стороной запястья вытерев подбородок. Тихо, но решительно направилась в коридор, остановившись в паре метров от этой снежной королевы, глубоко и равномерно дышащей в темноте, в тишине, — щёлкая выключателем. — Да будет свет, да, Яна? — с ироничной усмешкой на лице подвела итог встречи Морисса. — Ты меня в чём-то обвиняешь? — вскинувшись, недовольно спросила Янита, и Мориссе даже показалось, что она сморщила носик. Острая и вызывающая: как сабля, вытащенная из ножен — только попробуй, тронь её. Вся такая независимая, надменная, она сняла шубу с вешалки и, перебросив через локоток, одарила снисходительным взором Мориссу, развернув ладонь и молчаливо требуя ключи. Словно уже наговорилась за вечер, а на большее терпения не хватает. Не отводя от своей зазнобы нежного, влюблённого взора, Чернова проглотила этот жёсткий атакующий выпад и бесстрастно ответила: — Не обвиняю. Ты же мне ничего не обещала. — На лице её вновь зажглась улыбка — загадочная и затаённая в своей нездоровой вежливости, и отчего-то пугающая. — Ключи в моём кабинете, ты можешь забрать их. Петлицкая закатила глаза, с возмущением выдыхая: — Ты издеваешься? — Нисколько. Ты можешь забрать их, — с неизвестно откуда взявшейся сталью в голосе подчеркнула Морис, обводя заносчивую блондинку пронизывающим до костей, мутным взглядом. В одну секунду из обходительной и радушной гостеприимной хозяйки она обратилась в полную противоположность — закрытую и совершенно чужую, непреклонную и требовательную. Перемены, случившиеся с ней, жутко нервировали Петлицкую, действовали раздражающим фактором на неё, привыкшую к определённости. А сейчас она не понимала, в какую игру с ней играет Чернова, но что-то подсказывало девушке, что в отчаянии, смешанном с алкоголем, она может потерять над собой контроль. А это именно то, чего Яна боялась больше всего. — Я уже обулась, и разуваться не стану. Но если ты собиралась помыть пол после моего ухода — так и скажи, — огрызнулась Яна, и тут же осеклась, кусая внутреннюю поверхность щеки, интуитивно настораживаясь и замолкая. Будоражащее опьянение от коктейля напрочь выветрилось из её головы; вместо этого девушку колотило от неясной, истязающей сердце, тревоги. — Разуйся, — приказала Чернова. Она была зла и язвительна, саркастична и невесела. — Нет, я не стану этого делать, — сквозь зубы, упрямо процедила блондинка, обомлевшая от агрессивно-властного тона Черновой. Задрав подбородок, она поджала губы. — Детка, ты глухая? — почти рыкнула на неё шатенка, сама себя не узнавая. Отчаяние и горечь достигли такого пика, что она не могла иначе — не могла оставаться наедине со своим разочарованием и болью. Желание наказать эту бессердечную, насмешливую фифу превращалось в цель номер один. Она понимала, что перегибает, но остановиться уже не могла. С невесёлой ухмылкой она заметила, как Петлицкая вздрогнула от её тона, крепче прижимая шубу к груди, словно хотела защититься от её ярости. — Я ведь не просила тебя раздеться, правда? Морисса не сделала по направлению к Яне ни единого шага: она упёрлась в стену спиной, слегка сгорбившись и руками подперев колени, опустив голову. Ждала хоть какой-то реакции, но Яна молчала. Когда подняла к ней глаза, девчонка насупилась и, набросив на плечи шубу — стремительно, прямо в уличных сапогах, проскочила мимо, остановившись в изогнутом коридоре между тремя проёмами, — догадываясь уже, что кабинет — это помещение чуть дальше спальни, по другую сторону от гостиной...